Отсюда выводит, что Епифаний был отцом духовным и Сергию; но он был еще молод для этого и при кончине Сергия, по-видимому, не имел и степени священника: по крайней мере, старыя русския святцы и иконописный подлинник начала XVIII в., перечисляя учеников Сергия, называют Епифания диаконом. Считаем более вероятным, что последний стал иеромонахом и духовником обители уже по смерти Сергия. Говоря о Епифание, обыкновенно указываютеще черту его жизни, взятую из приписываемаго ему похвальнаго слова Сергию, где автор намекает на свое странствование в Царьград, на Афон и в Иерусалим. Для истории известнаго литературнаго направления на Руси XV в. было бы очень любопытно это известие об одном из первых его представителей, если бы в упомянутом слове не было и других черт, обнаруживающих в нем участие позднейшей руки, как увидим ниже. Есть хороший список этого слова половины XVI в., в заглавии котораго замечено: «Творение инока Пахомиа Святыа Горы». Может быть, это указывает в Пахомие не автора, а только позднейшаго редактора слова, которое в таком случае имело одинаковую судьбу с житием Сергия, написанным Епифанием, т.е. было дополнено вставками Пахомия. По крайней мере, форма, в какой выражено приведенное известие похвальнаго слова, очень идет к страннической судьбе Пахомия, водившей его с Афона в Москву, оттуда в Сергиев монастырь, в Новгород, опять в Москву, потом в Кириллов монастырь на Белоозеро и опять в Сергиев монастырь и в Москву. Таким образом, Епифаний стоял близко к двум самым видным деятелям в русской церковной жизни второй половины XIV в. и мог вынести обильный и надежный материал для их биографии, а пребывание в двух монастырях, богатых средствами книжнаго образования, поставило его в уровень с тогдашними литературными требованиями агиобиографии. Многочисленные тексты, приводимые Епифанием в обоих житиях, показывают близкое знакомство его с Св. Писанием; по цитатам в трудах его видно также, что он читал хронографы, палею, лествицу, патерик и другия церковно-исторические источники, также сочинение черноризца Храбра. В житии Сергия он приводит выдержки из житий Алипия и Симеона столпников, Феодора Сикеота, Евфимия Великаго, Антония, Феодора Едесскаго, Саввы Освященнаго, Феодосия и Петра митрополита по редакции Киприана; наконец, характер изложения обличает в Епифание обширную начитанность в литературе церковнаго красноречия. О житии Сергия он сам разсказывает, что принялся за его отделку 26 лет спустя по смерти святаго, т.е. в 1417—1418 гг. Нет ясных указаний на время, когда написано житие Стефана: живость чувства скорби, сказывающагося в похвале Стефану, и некоторыя выражения в ней делают вероятным мнение, что житие написано вскоре по смерти епископа. Во всяком случае, оно старше жития Сергиева, написаннаго Епифанием в последние годы жизни: судя по тому, что в последнем он не говорит об обретении мощей святаго в 1421 г., он жил недолго после 1418 г. Летописец XV в. замечает в конце краткаго некролога, который он приложил к известию о смерти Стефана: «Есть же от жития его и книгы сложены, имущи тетратей с двадесять; зде же мало нечто изрекох о нем». Очерк летописца составлен по житию, написанному Епифанием, которое по размерам своим действительно принадлежит к числу самых обширных древнерусских житий. Это произошло главным образом от того, что Епифаний дал в своем труде широкий простор как красноречию своего пера, так и богатому запасу своей начитанности. Был ли он на Афоне и в других православных центрах просвещения или нет, но он был хорошо знаком с современной ему русской книжностью и в совершенстве усвоил приемы образцовых произведений церковнаго витийства на славянском языке, переводных или оригинальных, которыя стали размножаться в русской письменности с его времени. По житию Стефана можно составить значительный лексикон тех искусственных, чуждых русскому языку по своему грамматическому образованию слов, которыя вносила в книжный язык Древней Руси южнославянская письменность. Реторическия фигуры и всевозможныя амплификации разсеяны в житии с утомительным изобилием; автор не любит разсказывать и размышлять просто, но облекает часто одну и ту же мысль в несколько тавтологических оборотов; для характеристики святаго он избирает в одном месте 20, в другом 25 эпитетов, и почти все они — разные. Он сам очень удачно характеризует свое изложение, называя его «плетением словес». Столь же щедро разсыпает он свою ученость в обширных экзегетических или церковно-исторических отступлениях, которыми часто прерывается его разсказ. В подтверждение своих слов он выписывает иногда 5, даже 8 текстов: на вопрос, каким образом апостолы не достигли Пермской земли, он делает подробный очерк истории апостольской проповедии потом толкует евангельскую притчу о найме делателей человеком домовитым, применяя ее к Пермянам; в разсказе о построении Стефаном Устьвымской церкви он останавливается на внутреннем смысле факта, что она была освящена во имя Благовещения, и изъясняет церковно-историческое значение марта месяца по палее или другому подобному источнику. В повести о борьбе Стефана с пермским волхвом Памом вставлено многословное богословское прение между ними, в котором трудно отыскать действительныя историческия черты, сообщенныя Стефаном, и скорее можно видеть полемическое разсуждение самого автора в форме диалога на тему о превосходстве христианства пред язычеством. Встречаем в житии целую статью, составленную из текстов о призвании язычников в христианскую церковь; за этой статьей следует другая, еще обширнее, об азбуке пермской, изобретенной Стефаном, где, подражая монаху Храбру и пользуясь его сочинением, автор излагает происхождение еврейскаго, эллинскаго и славянскаго алфавита и потом говорит о превосходстве славянской и пермской грамоты пред эллинской. Наконец, житие завершается похвалой святому в форме, обнаруживающей стремление к художественности: в трех статьях («плачах») являются с длинными монологами пермские люди, пермская церковь и биограф, сетующие о кончине епископа, сам Стефан, обращающийся к Господу с молитвою о церкви, и Господь, прославляющий пермскаго апостола. Такая оригинальная форма похвальнаго слова безраздельно принадлежит одному Епифанию: ни в одном греческом переводном житии не мог он найти ее, и ни одно русское позднейшее, заимствуя отдельныя места из похвалы Епифания, не отважилось воспроизвести ея литературную форму. Вообще, Епифаний в своем творении больше проповедник, чем биограф, и в смешении жития с церковным панегириком идет гораздо дальше Киприана. Исторический разсказ о Стефане в потоке авторскаго витийства является скудными отрывками; собрав их, получим фактическое содержание, не соответствующее обильным источникам, какими, по-видимому, располагал Епифаний и на которые он сам указывает в предисловии. Младший брат Стефана по иночеству, он знал о нем иное по слуху или «от старых муж»; это, очевидно, относится к первой поре жизни Стефана на родине, в Устюге, и к тем годам, которые он прожил в Ростовском монастыре до вступления сюда Епифания. Другое «и своима очима видех», замечает он о времени, проведенном вместе в монастыре. Потом ученики Стефана разсказывали ему о его учительстве и управлении, т.е. о деятельности в Перми: об этом слышал он разсказы и от самого Стефана, встречаясь с ним во время своей жизни в Сергиевом монастыре: на это, по нашему мнению, намекает Епифаний словами: «Иное же и с самем беседовах многажды и от того навык». В самом изложении Епифания заметны следы этих бесед с Стефаном: разсказ о борьбе его с волхвом заканчивается словами епископа, которыя биографзапомнил из его разсказа об этом: «преподобный же рече: прение же наше еже с влхвом, в нем же мало не скончася над нами одно слово, глаголющее: проидохом сквозе огнь и воду и изведены в покой; но обаче отшедшю влхву обретохом покой». Свойство источников отразилось на изложении Епифания. В разсказе о проповеди святаго в Перми есть живыя черты, схваченныя прямо со слов Стефана или его сотрудников и оставленныя автором в нетронутом реторикой виде: успеху проповеди более всего помогло разочарование Пермян в своих страшных, неприкосновенных идолах, которые позволяли Стефану безнаказанно бить их обухом в лоб и истреблять, и на угрозу волхва напустить богов на Стефана новокрещенные отвечают: «Поснимал он с славных кумиров священныя пелены и их без вреда износил ученик и отрок его Матвейка, наш же крещеный Пермяк; что сделают твои идолы учителю?» Но автор при своем многословии не может последовательно изложить ход обращения Перми; он передает об этом без связи ряд отдельных случаев и их иногда не договаривает до конца: однажды раздраженная толпа язычников с луками напала на одинокаго Стефана, он держит к ним витиеватую речь с множеством текстов, но чем кончилось столкновение, житие не говорит ни слова. Точно так же, кроме селения Устьвыми, где построена была первая в Перми церковь с обителью, Епифаний не указывает других мест деятельности Стефана в Перми. Довольствуясь общими, самыми крупными биографическими чертами, автор вообще опускал в разсказе подробности или передавал их в неопределенном виде, без обстоятельных указаний, какия мог получить от разсказчиков, многаго и не сохранила его память до того времени, когда он принялся за житие. Здесь же источник неясности хронологических указаний жития. Стефан постригся в Ростовском монастыре юношей, прочитавшим уже многия книги Ветхаго и Новаго Завета, при ростовском епископе Парфение, а при епископе Арсение поставлен диаконом. Ни о том, ни о другом епископе нет точных известий в летописи. В списке ростовских епископов Парфений стоит между Петром, умершим в 1365 г., и Арсением; но его нет между ними в перечне епископов, рукоположенных митрополитом Алексием. По отметкам летописей о времени поставления некоторых из них видно, что епископы исчислены в перечне в хронологическом порядке рукоположения: так как здесь за Арсением Ростовским следует Евфимий Тверской, то поставление перваго относится ко времени между 1365 г., когда Парфений занял место Петра, и 1374 г. По смерти Алексия, повелением Митяя, говорит житие, следовательно, 1378 г., Стефан поставлен в иеромонаха. Вслед за тем Епифаний говорит об изучении Стефаном пермскаго языка, о составлении пермской грамоты и переводе русских книг на пермский, потом об изучении греческаго языка. Эти труды разсказаны не совсем на месте, ибо не могли быть делом одного-двух лет, а вскоре, «на Москве не сущу никому же митрополиту, Алексею убо к Господу отшедшю, а другому не у пришедшю», следовательно, в 1379—1380 гг., Стефан уже отправился в Пермь. Сам Епифаний замечает, что обращение Перми «издавна сдумано бяше» у Стефана, а пермскому языку всего скорее мог он научиться еще на родине, в Устюге, вблизи пермскаго края. В статье об азбуке пермской ея изобретение и перевод книг также отнесены ко времени, когда на Руси не было митрополита, но тут же Епифаний замечает определение, что это было недавно, «яко мнюот создания миру в лето 6883 (1375)», когда, следовательно, еще был жив Алексий. Здесь соединены разновременныя известия. Епифаний не знал точно хода приготовления Стефана к проповеди, которое началось до вступления Епифания в Ростовский монастырь; но он запомнил или слышал после толки современников о пермской азбуке Стефана: до сих пор не было в Перми грамоты, жили без нея; теперь ли, на исходе седьмой тысячи, только за 120 лет до кончины века грамоту замышлять? Отсюда видно, что изобретение Стефана стало известно около 1372 г. Но книги переводились на пермский язык уже при Епифание, в последние годы жизни Стефана в Ростовском монастыре, и объявлены в Москве, когда Стефан ходил туда за благословением на проповедь. Приняв, что Стефан стал иеромонахом лет тридцати, можно приблизительно определить время главнейших событий его жизни. Родившись в конце первой половины XIV в., он постригся лет восемнадцати, «еще млад буда в уности», около 1366 г., когда епископом в Ростове был Парфений; около 1372 г., при епископе Арсение, он стал диаконом, и тогда же узнали о его пермской азбуке. По летописи, он посвящен в епископа Перми в 1383 г., не имея еще, по-видимому, и сорока лет от роду; незадолго до этого старый волхв Пам, убеждая новокрещенных Пермян отстать от Стефана, говорил: меня слушайте, старца и вашего давняго учителя, а не этого русина, «уна суща возрастом, леты же предо мною яко сына и яко внука мне». Другой труд Епифания не сохранил своего первоначальнаго вида, как житие Стефана; по крайней мере, доселе не известен список, который можно было бы признать подлинным текстом написаннаго Епифанием жития Сергия, без дополнений, внесенных в него позднейшей рукой. Однако ж есть указания, с помощию которых можно отделить эти дополнения от Епифаниева труда. Во всех списках его разсказ о кончине Сергия сопровождается повестью о проявлении мощей святаго и рядом чудес, заключающихся послесловием другаго автора, Пахомия Логофета. В предисловии к житию автор излагает программу предпринятаго труда: «Ныне же, аще Бог подаст ми, хотел убо бых писати от самого рождения его, и младеньство, и детство, и в юности, и во иночестве, и во игуменстве, и до самого преставлениа его». Из послесловия Пахомия Логофета видно, как исполнил эту программу Епифаний: Серб пишет об ученике — биографе Сергия, что он «по ряду сказаше о рождении его и о взрасту и о чудотворении (при жизни), о житии же и о преставлении». Оба известия согласно говорят, что разсказ Епифания не простирался далее кончины святаго. Этим подтверждается приведенное выше его же указание, что он начал окончательно отделывать биографию Сергия 26 лет спустя по смерти последняго (1417—1418), следовательно, не мог иметь и намерения разсказать о обретении мощей, происшедшем 30 лет спустя по смерти Сергия. Неизвестно, дожил ли Епифаний до этого события; но в разсказе жития о кончине Сергия есть черта, подтверждающая вывод, что именно здесь прервал Епифаний свою повесть, дописав ее раньше обретения. «Не вмного же прострем слово, — пишет он в конце статьи о смерти Сергия, — кто бо взможет по достоанию святаго ублажити?»В этих словах можно только видеть обещание автора приложить к житию похвалу святому, уже начатую в статье о кончине его; между тем в сохранившихся списках жития далее читаем разсказ о проявлении мощей, очевидно, другаго автора: «Приложено же и се да будет к предреченным еже о обретении мощей святаго». Пахомий в своей редакции жития Сергия, изложив кончину его почти дословно сходно с Епифанием, опустил выписанное обещание, ибо имел в виду разсказать дальше о обретении и чудесах, за ним следовавших. Сочинение Епифания встречается обыкновенно в списках XVI и XVII вв.; список XV в. — чрезвычайная редкость.
       Вообще, его биография Сергия была мало распространена в древнерусской письменности. Это объясняется легко: другой, менее талантливый, но более популярный писатель, Пахомий, переделал труд Епифания прежде, чем он распространился в читающей среде, а писцы потом охотнее переписывали более краткую Пахомиевскую редакцию, чем обширный труд Епифания. В библиотеке Сергиева монастыря сохранилось 9 списков редакции Пахомия XV в., но не уцелело ни одного современнаго им списка Епифаниева труда; даже от XVI в. дошел только один его список, если не ошибаемся. Притом многия статьи в Пахомиевской редакции изложены дословно сходно с Епифаниевской. Все это вместе с позднейшими прибавками, неразлучно сопровождающими Епифаниевский текст в уцелевших списках, может возбудить сомнение, принадлежит ли этот текст перу Сергиева ученика, не есть ли он произведение редактора XVI в., в иных местах переделавшаго изложение Пахомия, в других переписавшаго его дословно. Это сомнение устраняется одним куриозным списком жития XV в. Здесь статьи, входящия в состав Епифаниева труда, расположены не в том порядке, как в других его списках, но текст большей части их совершенно одинаков с последними; немногия статьи, напротив, изложены в том виде, как их переделал Пахомий, некоторыя, наконец, переписаны дважды, в одном месте сходно с Епифаниевским текстом, в другом — с Пахомиевским. Отсюда видно, что уже редактор XV в. имел перед собой два различных текста жития, и один из них — тот самый, который в списках XVI в. приписывается Епифанию. Далее, указанное сочинение не может касаться предисловия к житию: здесь автор сам говорит о себе как об ученике Сергия и очевидце его последних подвигов, и в числе старцев монастыря, поведавших ему о более раннем времени жизни святаго, называет Стефана, его старшаго брата. Но и в самом житии, разсказывая события начальной поры монастыря, автор иногда ссылается на их свидетелей и очевидцев, которых не мог застать в монастыре Пахомий, пришедший почти сто лет спустя после того. Наконец, характер изложения в житии Сергия, известные литературные приемы и даже отдельныя фразы напоминают перо биографа Стефана Пермскаго. Отделив таким образом от позднейших добавлений подлинный текст Епифания в редакции жития, обозначаемой в списках его именем, легко заметить и в самом этом тексте вставки другой руки, впрочем очень немногия. К разсказу об основании Московскаго Андроникова монастыря прибавлено известие о преемнике Андроника, игумене Савве, и о посмертном исцелении последним ученика своего Ефрема. Савва, сколько можно заключать по неясным известиям о нем, умер до 1418 г., и заметку о нем мог написать Епифаний; но не этому биографу Сергия принадлежит следующий за тем разсказ о построении и украшении каменной церкви в монастыре преемником Саввы Александром и живописцем Андреем Рублевым с известием о смерти обоих, ибо это было много лет спустя после 1418 г. Точно так же в разсказе о кончине Сергия вставлена заметка об ученике и преемнике его Никоне: «Иже последи явлена его в чюдесех показа, предводящее слово скажет». Это намек на одно чудо (о Симеоне Антонове), разсказанное в позднейшем прибавлении к труду Епифания и бывшее уже по смерти Никона. Житие Сергия не чуждо литературных особенностей, отмеченных в разборе жития Стефана: то же неумение разсказывать кратко и ясно, та же наклонность вставлять в разсказ длинный ряд текстов и вдаваться в историческое или символическое толкование событий. Но это житие, говоря вообще, богаче фактическим содержанием в сравнении с другим произведением Епифания и сообщает гораздо больше живых черт, возможных со стороны современника. Это объясняется многолетней жизнью автора на глазах Сергия, близким знакомством его с местом описываемых событий, чего недостает в житии Стефана, наконец, обилием живых свидетелей жизни святаго. Не лишены интереса разсеянныя в предисловии к житию заметки Епифания о том, как писалась эта биография. Многое он сам видел и слышал от Сергия: другое сообщили ему келейник Сергия, «вслед его ходивший время не мало и взлиавший на руку его воду», потом брат святаго Стефан, старцы, помнившие рождение и жизнь Сергия до пострижения, другие старцы, очевидцы пострижения его и дальнейшей жизни; для каждой поры в жизни святаго Епифаний еще застал в монастыре живых свидетелей — очевидцев. В самом житии встречаем черты, подтверждающие эти сообщения автора: он мог назвать по имени священника, который крестил Сергия; знал диакона Елисея, отец котораго Онисим, также диакон, является в числе первых иноков, пришедших в пустыню к Сергию, а родственники этого Онисима, по разсказу Епифания, пришли в Радонеж из Ростовской области вместе с отцом Сергия и другими ростовскими переселенцами. Пользуясь такими источниками, Епифаний через год или два по смерти Сергия первый начал писать о его жизни, но только для себя, не для публики, «запаса ради и памяти ради»; написанныя таким образом «некия главизны» о житии старца, в свитках и тетрадях, не приведенныя в порядок, лет 20 лежали у автора, ждавшаго, не будет ли кто другой писать о том же. Узнав, что никто нигде не пишет, Епифаний посоветовался с старцами разумными и через 26 лет после кончины Сергия принялся писать его житие «по ряду», т.е. приводить в порядок, дополнять и отделывать свои старые свитки и тетради. Но Епифанию, очевидно, не вполне удалось достигнуть этого, и расположение отдельных «главизн» в его труде по сохранившимся спискам не соответствует порядку разсказываемых событий, что затрудняет пользование житием как историческим источником. Это затруднение увеличивается еще неясностью хронологических указаний самого автора и ошибками писцов. Не разъяснены известия о времени рождения и смерти Сергия. Шевырев прочитал в каком-то списке Епифаниевскаго жития его, что святой скончался в 6905 г. Но против этого, во-первых, большая часть списков этой редакции жития, помечающих время события 6900 годом (25 сент. 1391); во-вторых, все нам известные списки Пахомиевской редакции XV в., числом более 10, выставляющие тот же год; в-третьих, показания летописей, которыя записали известиео кончине Сергия; в-четвертых, авторитет монахов Сергиева монастыря, современников Пахомия. Один список Пахомиевской редакции, писанный в монастыре в 1459 г., сопровождается припиской руки, переписавшей житие: «В лето 6900, мес. сентевриа 25 преставися Сергий чюдотворец, а жив лет 78; в лето 6967, индикта 6, вруцелето 6… от сего лета Сергию чюдотворцу настала година 67, а Никону игумену 31 година». Далее, к известию о годе смерти Сергия списки жития обыкновенно прибавляют заметку, что святой жил 78 лет; но в начале жития Епифаний говорит, что Сергий родился «в княжение великое тверское, при вел. кн. Димитрие Михайловичи, егда бысть рать Ахмулова», т.е. в 1322 г. Делают различные выходы из этих противоречивых известий одного и того же памятника. Одни стараются примирить несогласныя известия, отыскивая между ними средину: если по одному показанию Сергий родился в 1322 г., а по другому — в 1318 г., то полагают время рождения Сергия между 1318—1322 гг., приблизительно около 1320 г. Но хронологическия показания источников — не мнения ученых, и мирить их с помощию средины — значит прибавлять к двум несходным и сомнительным показаниям источников свое третье, сочиненное. Архиеп. Филарет избрал другой, более решительный путь: приняв известие большей части списков жития о кончине Сергия в 6900 г. и о 78 годах его жизни, он посредством вычитания получает для рождения святаго 1313 год и затем отвергает все другия показания, не примиряя их. Но, кроме того, что не указаны причины предпочтения одного показания жития другому, новое известие архиеп. Филарета вступает в противоречие с другими показаниями Епифания. Сергий постригся 23 лет, по словам Епифания, следовательно, в 1336—1337 г., по выводу Филарета о времени его рождения; Троицкая церковь в пустыне построена Сергием раньше этого с помощью старшаго брата Стефана, уже овдовевшаго и постригшагося; следовательно, сын последняго Иван, будущий игумен симоновский Феодор, родился еще раньше; он пострижен уже игуменом Сергием, следовательно, не раньше 1353 г., и по разсказу Епифания 10—12 лет, следовательно, не позже 1347 г., по хронологии Филарета недостает 6—7 лет, чтобы помирить ученаго изследователя с учеником Сергия. Далее, упомянутая церковь построена в княжение Симеона, по разсказу Епифания, следовательно, не раньше 1341 г., а по хронологии Филарета не позже 1335 г.: опять недостает 6—7 лет. Так как из двух противоречивых показаний источника одно непременно ложно, остается оценить сравнительно признаки вероятности каждаго и принять одно из двух: или 78 лет жизни Сергия, или рождение его в 1322 г. Епифаний слышал от старцев, что святой родился в великокняжение Димитрия Тверскаго, когда была рать Ахмылова; но они не сказали и Епифаний не знал, когда, в каком году это было: иначе он сообразил бы, что в 1391 г. Сергию не было 78 лет. Если бы житие прямо пометилособытие 1322 г., в его показании, при противоречии с другим, можно было бы усомниться, подозревая ошибку автора или писца; но оно передает известие в форме, которая сама по себе внушает доверие. Такова обычная народная хронология: она считает не годами, а событиями и редко ошибается. Она запомнила, что Сергий родился при великом князе Димитрие, который в один год с нашествием Ахмыла и на короткое время «подъял» великое княжение под Юрием Московским. С другой стороны, в год смерти Сергия едва ли были в монастыре люди, помнившие его рождение и детство; тем менее можно предположить их присутствие через 26 лет после, когда дописывалось житие, а поколение младших современников Сергия в обители его, к которому принадлежал автор, легко могло ошибиться в счете лет святаго. Вообще, в этом последнем известии, если даже оно записано самим Епифанием, скорее можно предположить неточность, чем в известии о времени рождения; еще менее удерживает оно цены, если вставлено в текст Епифания позднейшей рукой, что более вероятно. Наконец, Епифаниево известие о времени рождения Сергия не только согласно с дальнейшими хронологическими показаниями жития, но и бросает свет на некоторыя темныя черты последняго и возстановляет приблизительную хронологию главнейших событий в истории монастыря. Переселение Сергиева отца с другими Ростовцами в Радонеж Епифаний объясняет, с одной стороны, московскими насилиями, начавшимися в Ростове при великом князе Иоанне Калите, следовательно, после 1328 г., с другой — льготами, манившими переселенцев в Радонеж, который был отдан Калитой меньшему сыну Андрею. Но по двум духовным Калиты, писанным в 1328 г., Радонеж завещан великой княгине Елене с меньшими детьми, а не Андрею, которому назначен особый удел. Отсюда следует, что эта весь, как называет ее Епифаний, отошла к уделу Андрея вследствие новаго раздела по смерти княгини Елены, которая умерла по летописи в 1332 г. Находим подтверждение известию Епифания: в 1373 г. Радонеж является по летописи в вотчине Андреева сына Владимира, а по духовной Симеона 1353 г. Владимир «ведает уезд отца своего». Таким образом, переселение Сергиева отца в Радонеж произошло после 1332 г. С того времени до удаления Сергия в пустыню прошло по житию немало времени: младший брат его Петр успел вырости и жениться, а старший овдоветь, имея двоих сыновей, и постричься; родители их со временем также постриглись и умерли, пожив в иночестве «мало лет», следовательно, не один год. Все это подтверждает известие Епифания, что церковь Троицы, которой ушедший в пустыню Сергий начал строение монастыря, освящена в княжение Симеона, т.е. не раньше 1341 г. Это известие высказано автором с уверенностью, а прибавленная к нему догадка, что это было в начале княжения Симеона, подкрепляется заметкой жития в другом месте, что от начала строения «места того» прошло более 15 лет до заселения его окрестностей, что было еще в княжение Иоанна, брата Симеонова. Сергий постригся 23 лет от роду, следовательно, в 1345—1346 г., и вскоре стали приходить к нему монахи; этим объясняется замечание жития, что Сергий жил в пустынном уединении, не видя лица человеческаго, года два «или боле или менши, не веде (не вемь), Бог весть». Первым монахам, просившимся в пустыню к Сергию, он говорит о монастыре еще как о будущем; следовательно, братство начало собираться около пустынника едва ли раньше 1346 г. Сергий принял игуменство в Переяславле, в отсутствие митрополита Алексия, от Афанасия Волынскаго, который является в звании переяславскаго епископа в духовной Симеона 1353 г.; это скорее можно отнести к поездке Алексия в Царьград в 1353—1354 гг., чем к путешествию его туда же в 1456 г. Таков приблизительно хронологический порядок событий в первой половине жития; гораздо труднее возстановить его во второй. Разсказ биографа становится подробнее, распадается на отрывочные эпизоды, которые, благодаря недостатку хронологических указаний автора, нельзя связать с другими известными событиями времени. Можно только заметить по некоторым статьям жития, что в существующих списках оне расположены без хронологической последовательности. Одною из последних статей является разсказ о попытке митрополита Алексия уговорить Сергия занять после него престол русской митрополии, что было незадолго до смерти митрополита в 1378 г.; между тем гораздо прежде помещен в житии разсказ о пермском епископе Стефане, относящийся ко времени после 1383 г., когда Стефан стал епископом. Еще заметнее эта непоследовательность в том, что между разсказами о Стефане и Алексие помещен ряд статей о монастырях, основанных под руководством Сергия, которые все возникли до посвящения Стефана в епископы, но некоторые после смерти Алексия. Первым в этом ряду монастырей-колоний является Андроников; о нем можно только сказать, что он основан до 1370 г. Следующий за ним в житии Симонов монастырь основан также при Алексие, но неизвестно, в каком году; в позднейшем житии Феодора, племянника Сергиева, находим известие, что он, первый игумен этого монастыря, был духовником великаго князя Димитрия и тысяцкаго; отсюда видно, что он стал игуменом до 1374 г., а монастырь, по тому же житию, основался задолго до игуменства Феодора. Следующий за Симоновым Дубенский монастырь основан, по разсказу Епифания, вскоре после победы над Мамаем в 1380 г. После него житие разсказывает о Коломенском Голутвином монастыре, время основания котораго неизвестно, и, наконец, о Серпуховском Высоком, который по летописи построен в 1374 г. Таким образом, и ряд статей о монастырях учеников Сергиевых не имеет хронологической последовательности. Встречаем в житии заметки, показывающия, что сам Епифаний затруднялся размещением своих старых отрывочных записок, когда стал приводить их в порядок. Так, вслед за разсказом об основании Феодором Симонова монастыря он поместил разсказ о видении ангела, бывшем раньше, еще до удаления Феодора из обители Сергия, и, замечая, что поместил не на месте, переходит к статье о Дубенском монастыре с оговоркой: «Сиа сказаниа предним последуют о составлении монастыря от ученик святаго еже на Дубенке».
      Обширное похвальное слово Сергию, мало распространенное в списках, обыкновенно усвояется последними «ученику Сергия священноиноку Епифанию». Но заметка в упомянутом выше Волоколамском списке слова показывает, что оно приписывалось и перу Пахомия. Ни Пахомий, ни другой позднейший редактор Сергиева жития, Симон Азарьин, говоря о Епифание, не прибавляют известия, что им составлено и похвальное слово Сергию. В самом слове встречаем два ряда черт, которыя или принадлежат разным авторам, или так же противоречат друг другу, как известия списков слова о его авторе. Во-первых, в изложении слова видны приемы и особенности епифаниевскаго пера, утомительно-многословнаго и неистощимаго в тавтологическом «плетении словес», умеющаго для характеристики нрава Сергия подобрать 18 прилагательных так же легко, как 25 эпитетов для характеристики Стефана в его житии. Очевидец Сергия сказывается в выражении похвальнаго слова: «Дарова нам (Бог) видети такова мужа свята и велика старца и бысть в дни наша».