Краткий курс по русской истории
ModernLib.Net / История / Ключевский Василий Осипович / Краткий курс по русской истории - Чтение
(стр. 19)
Автор:
|
Ключевский Василий Осипович |
Жанр:
|
История |
-
Читать книгу полностью
(2,00 Мб)
- Скачать в формате fb2
(612 Кб)
- Скачать в формате doc
(582 Кб)
- Скачать в формате txt
(574 Кб)
- Скачать в формате html
(610 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52
|
|
Во второй половине XVII века так обозначали пределы Московскаго государства. К востоку оно граничит с реками Обью и Днепром; к югу с Малой Татарией или степями крымских Татар, от которых отделяется реками Донцом, Десною и Пселом; к западу с Литвою, Польшей, Ливонией и Швецией по Днепру и Нарове; к северу граница заходит за Полярный круг и идет по Ледовитому океану.
Заключающееся в этих пределах пространство известно было в западной Европе под именем Московской или Великой России, чаще же называлось Московией.
Московское государство в XVII веке было самым обширным из всех Европейских государств: оно простиралось на 30 градусов или 450 немецких миль в длину и на 16 градусов или 240 миль в ширину.
II. Прием иностранных послов в Москве
Иностранныя известия XV и XVI в. застают Московское государство в тот многознаменательный период его развития, когда оно, прочно утвердившись в своей первоначальной основной области и собрав средства и силы, обнаруживает в больших размерах стремление к распространению этой первоначальной области и быстро присоединяет к ней окрестныя независимыя княжества, с другой стороны, в то же время образовав сильную верховную власть, дает ей окончательную победу над враждебными ей родовыми и дружинными притязаниями, завещанными прежней историей. Таким образом два главныя явления, тесно связанныя между собою, характеризуют внутреннее государственное движение означеннаго времени: объединение северо-восточной Руси под властью московскаго государя и торжество самодержавия этой власти. Но прежде, нежели войдем в подробности, которыя сообщают иностранцы о Московском государстве, познакомимся с порядком приема иностранных посольств, приходивших к московскому государю и потом распространявших у себя дома сведения о виденном и слышанном в Московии. Это познакомит нас с первыми впечатлениями, которыя испытывали западные европейцы в Московии, и вместе укажет нам, как московские люди, особенно московское правительство относились к заезжим иностранцам, как старались держаться перед ними и в каком виде представляли им положение своей страны. Иностранный посол из более отдаленных западно-европейских государств был в XV в. редким необыкновенным явлением в Москве; с XVI в. эти послы стали появляться здесь чаще и чаще, но и тогда появление их задавало важную работу разным служилым людям государства и занимало не одно заседание государевой думы. Приезд иноземнаго посла, кроме того, имел часто и важное торговое значение: часто вместе с посольством приезжал целый караван купцов с иностранными товарами. Иностранныя описания этих посольских поездок с Запада в Москву наполнены разсказами о лишениях и опасностях, которыя посол встречал на своем пути. В конце XVI в., когда дорога в Москву была несколько уже проторена для западнаго посла, Поссевин, зная по опыту ея трудности, старается однакож ослабить господствующее о них представление и говорит, что на этом пути не приходится переезжать ни чрез моря, ни чрез высокия горы, так что посол может доехать до самой столицы Московии на том же экипаже, на котором он выехал из Рима;
но западно-европейскому путешественнику, ехавшему в Москву, едва ли было легче от того, что ему на этом пути не приходилось переезжать через моря, а отсутствие высоких гор с избытком вознаграждалось обширными лесами и пустынями без следов дороги, где ему не раз приходилось ночевать под открытым небом. Послы из западной континентальной Европы ехали в Москву обыкновенно чрез Польшу и Литву; в Кракове, если дело было зимой, ставили экипажи на сани и продолжали путь до Вильны. Отсюда открывались две большия дороги к Москве: одна более длинная, но менее трудная, шла чрез Ливонию на Новгород, другая кратчайшая, но сопряженная с большими трудностями, шла чрез Минск, Борисов, Оршу, Дубровну на Смоленск и оттуда чрез Дорогобуж, Вязьму и Можайск. Герберштейн в 1516 году избрал третий, средний путь — из Вильны на Полоцк и оттуда чрез Опочку и Новгород; но, кажется, он сильно раскаялся в этом, потому что ему пришлось ехать глухим лесным краем, пограничным между Литвой и Московией, и потому страшно разоренным набегами с обеих сторон, небезопасным от разбойников и наполненным таким множеством озер, болот и рек, что и сами туземцы, по его выражению, не знают им ни числа, ни названий. Этот путь от Вильны до Новгорода он проехал в марте в 22 дня; оттуда в апреле в неделю доехал до Москвы. — В начале второй половины XVI в. англичане впервые проехали в Москву с севера, Северным океаном и Белым морем; но русские послы, уже в конце XV в., ездили этим путем в Данию. Подъезжая к Московским пределам с запада, посол посылал в ближайший московский город известить о себе наместника, при чем объявлялось, какого он звания, как велика его свита и каким облечен он достоинством или характером. В Москве строго различали три степени посольскаго достоинства: высшее достоинство принадлежало большому или великому послу, ниже было звание посланника, последнею была степень гонца. С различием этих степеней сообразовался самый прием посла. Когда пристава узнали, что Мейерберг, объявивший себя на границе цесарским посланником, в грамоте императора прописан большим послом, они не знали, как принимать его, и просили вывести их из затруднения, точнее объяснив им свой характер. Наместник тотчас посылал с известием о посольстве к государю, а навстречу послу отправлял более или менее значительнаго человека со свитой, смотря по характеру посла и по важности того государя, от котораго шел он. Посланный, в свою очередь, посылал с дороги кого-нибудь из своей свиты объявить послу, что навстречу ему идет большой человек, который дождется посла в таком-то месте. Большой человек встречал посла, стоя со свитой среди дороги, и ни на шаг не сторонился, чтобы дать проехать иностранцам, которые должны были при проезде сворачивать с дороги. Зимой, когда такой объезд был не очень удобен, подле дороги расчищали снег, чтобы дать послу возможность проехать мимо, не завязнув в снегу. Сошедшись, обе стороны прежде, чем начать объяснение, должны были сойти с лошадей или экипажей, о чем послу делалось внушение заранее; отговориться от этого нельзя было ни усталостью, ни болезнью, потому что — объясняли встречавшие — ни говорить, ни слушать, что говорят от имени государя, нельзя иначе, как стоя. При этом, оберегая честь своего государя, московский большой человек тщательно наблюдал, чтобы не сойти с лошади первым, от чего часто происходили важныя недоразумения и споры с иностранным послом. Когда все спешивались, большой человек подходил к послу с открытой головой и в довольно длинной речи извещал его, что он послан наместником великаго государя проводить посла до такого-то города и спросить его, благополучно ли он ехал. При этом, где случалось упоминать имя государя, сказывался его титул с перечислением главнейших княжеств. Затем посланный протягивал послу руку и, дождавшись, пока тот обнажит также голову, уже неофициально спрашивал его, благополучно ли он ехал. Наконец, сев на лошадей или в экипажи, посол с свитой отправлялся объездом мимо большого человека, который при этом справлялся об имени и роде посла и каждаго из его свиты, также об именах их родителей, о месторождении, какой кто знает язык, из какого звания, не родственник ли послу и т.д., о чем тотчас в подробности писали в Москву. За послом и его свитой двигались, на значительном от них разстоянии, посланный и его спутники, наблюдая, чтобы никто из иностранцев не отставал от своих. Ехали обыкновенно очень медленно, в ожидании ответа из Москвы, что иногда выводило послов из терпения. Герберштейн на разстоянии 12 нем. миль от границы до Смоленска ночевал три раза, дважды под открытым небом на снегу. Проводники готовили ночлег и доставляли все нужное. В больших городах, наприм., Смоленске, Новгороде, наместники угощали послов разными родами вин и медов и, если посол был от важнаго государя, дружбой с которым дорожили, его допускали в крепость города, делая ему честь пушечной пальбой. В Смоленске или Новгороде посла встречали обыкновенно пристава из Москвы и провожали до столицы. Если ответ из Москвы не приходил долго, то пристава под разными предлогами старались как можно долее проволочить время, не двигаясь вперед. Съестные припасы доставлялись иногда вместе с приставами из Москвы и следовали за посольским поездом, потому что в пустынной стране, по которой лежала иногда дорога, их трудно было доставать в местах стоянок. Случалось, что благодаря дорожным приключениям или корыстным расчетам приставов, послы оставались на целый день без пищи; между тем пристава строго смотрели, чтобы посол ничего не покупал дорогой. Однажды это так раздражило Герберштейна, что он пригрозил разбить приставу голову, если он не будет лучше заботиться о пище или не позволит покупать ее у местных жителей. По обычаям московскаго двора, иноземное посольство, с самаго вступления на почву Московскаго государства, освобождалось от всяких путевых издержек. Не только продовольствие посольства, но и перевозка его до столицы производилась на счет московскаго государя. Для последней цели по главным дорогам устроены были ямы или станции, которыя ставили для посольства известное количество верховых лошадей и подвод для перевозки посольства и его багажа. Подводы состояли из телег, запряженных каждая в одну лошадь. С этими подводами приставам и посольству было не мало хлопот. Подводчики, стараясь избавиться от повинности, иногда тайком убегали от посольства, уводя с собой лошадей или даже бросая их на волю посольских служителей. Корб советует строго смотреть за ямщиками при сменах, чтоб они чего не стащили у посольства, потому что, замечает он, эти извощики страшные воры. Другое затруднение происходило от дурного состояния дорог: мосты чинили иногда во время самаго проезда послов, при чем происходили шумныя сцены у приставов с местными поселянами.
В полумили от Москвы послу объявляли гонцы, что в таком-то месте ждут его большие люди от государя, пред которыми надо сойти с лошадей или экипажей на землю. Придворные, выезжавшие навстречу послу, старались более всего повести дело так, чтобы посол первый обнажил голову, первый вышел из экипажа или слез с лошади: это значило оберегать честь государя. Если посол не знал хорошо обычаев московских дипломатов, он не обращал на это внимания и много проигрывал во мнении последних. Но послы, знавшие, какое значение придавали в Москве этим формальностям, особенно польские, принимали подобныя же меры с своей стороны и оттого при встречах происходили безконечныя, часто шумныя ссоры. В ожидании посла, высланные встречать его стояли на дороге длинным рядом, и когда обе стороны спешивались и сходились вместе, один из больших людей от имени государя (причем сказывался уже полный титул) справлялся о здоровье государя, от котораго ехал посол; другой таким же образом извещал, что они назначены проводить посла до квартиры и заботиться о доставлении ему всего нужнаго. Если послов было двое или более, то с такими речами обращались к каждому отдельно. Затем первый прежним официальным образом справлялся от имени своего государя, благополучно ли посол ехал; другой представлял ему оседланных лошадей в подарок от государя. Пока говорили эти речи и отвечали на них, обе стороны стояли с открытыми головами, потом подавали друг другу руки и неофициально повторяли взаимныя приветствия. Затем обе стороны садились на лошадей или в экипажи, при чем вся ловкость московских приставов устремлялась на то, чтоб прежде посла надеть шапку, первым вскочить на лошадь или в экипаж. Чтоб вернее успеть в этом, прибегали ко всевозможным уловкам: Олеарий разсказывает, что при встрече турецкаго посла в 1634 г. последнему нарочно подали горячую лошадь, на которую нельзя было сесть скоро. По переезде чрез Москву-реку поезд встречали многочисленныя толпы народа, сбегавшагося из города и окрестностей. Как здесь, так и в других значительных городах при проезде иностранных послов, по приказу государя, обыкновенно собирали народ в город из окрестных селений, в праздничном наряде, чтобы этим внушить послам выгодное понятие о населенности страны и зажиточности ея обитателей. В самых городах при этом случае запирали лавки, торговцев и покупателей гнали с рынка, ремесленники прекращали свои занятия и наполняли улицы, по которым проезжало посольство. В XVII в. еще чаще, нежели в XVI-ом, стали являться в Москву блестящия посольства из западной Европы, и в Москве старались принимать их с соответствующим великолепием и торжественностью: это был лучший случай блеснуть пред чужими людьми и внушить гостям самое выгодное понятие о хозяевах. Вследствие этого, обрядность приема усложнялась еще более. Посольство до въезда в столицу останавливалось в каком-нибудь из подмосковных сел, чтоб приготовиться к торжественному въезду. Посольство выступало в сопровождении многочисленнаго московскаго конвоя; при въезде английскаго посольства в 1664 г. ехали 200 саней, кроме посольских служителей, шедших пешком. Послов с обеих сторон окружали пристава. По мере приближения поезда посольскаго к Москве, его встречали один за другим отряды всадников, в одежде разных цветов; они выстраивались по обеим сторонам дороги, по которой двигалось посольство. Последний отряд, встречавший его под самым городом, был самый великолепный: это были «жильцы», на белых лошадях, одетые все в красное платье, с особенным украшением назади, похожим на крылья, которое некоторые иностранцы находили очень красивым.
Назначалось место, где посольство должны были встретить придворные сановники, и чтобы обе стороны могли прибыть сюда в одно время, перед посольством взад и вперед скакали гонцы из города с приказами ускорить или замедлить, а иногда вовсе остановить на несколько времени движение поезда. Оттого поезд двигался очень медленно: английское посольство, вступая в Москву 6 февраля 1664 г., с 2-х часов до ночи не могло проехать 3-х верст. Встретившись с упомянутыми сановниками и исполнив обычныя формальности, послы вместе с новыми своими приставами перемещались в экипаже, обыкновенно высылавшийся для этого из дворца. Иностранцы подробно описывают взятыя с казеннаго двора великолепныя одежды, в которых являлись пристава и вся их свита; но особенно удивлялись множеству и богатству украшений, которыми покрыты были лошади московских сановников и всадников. При въезде в город посольская и московская музыка, непрерывавшаяся с самаго начала поезда, начинала играть громче. По обе стороны улиц, по которым проезжало посольство, стояло рядами несколько тысяч стрельцов. Такое событие, как въезд великолепнаго иностраннаго посольства, не могло не возбуждать любопытства в жителях Москвы. Они высыпали из домов и во множестве покрывали улицы, лавки, окна и кровли домов. При въезде польскаго посольства 1678 г., отличавшагося особенной пышностью, между зрителями видно было даже много девиц, набеленных и нарумяненных. Можно было подумать, замечает Мейерберг при описании своего въезда в Москву, что в это время ни одной души не оставалось в домах. Западная Европа более и более привлекала к себе любопытство московских людей, а чтобы удовлетворить этому любопытству, посмотреть на ея представителей, понемногу начинали жертвовать вековыми предубеждениями, и со второй половины XVII века встречаем известия, ярко рисующия это стремление. Областные правители, при проезде иностраннаго посольства, начали чаще нарушать принятый обычай не видеться лично с послами; воеводы открывали им доступ в крепости, приглашали к себе на пир, отваживались даже показывать иностранцам своих жен, исполнявших при этом все обычаи, которым сопровождалось явление хозяйки пред почетными гостями. Разсказывают об одном смоленском воеводе, который при въезде посольства в город, переодетый вмешался в толпу крестьян, помогавших поднять опрокинувшийся экипаж посольства. То же любопытство проникало и в такую сферу, где самое общественное положение заставляло с особенной строгостью держаться в пределах принятых обычаев. При въезде Карлиля в Москву в 1664 году, царь с царицей и детьми решились тайком посмотреть на блестящий поезд и для этого поместился где-то у ворот кирпичной стены, чрез которыя должно было проехать посольство. Так как въезд происходил ночью, то около этого места улица была ярко освещена. Перед самыми воротами пристава выдумали какой-то предлог к остановке поезда, продолжавшейся около четверти часа, чтобы дать царю и его семейству время насмотреться на иностранцев. Царица Наталия Кирилловна упросила царя в 1675 г. назначить аудиенцию цесарскому послу де-Боттони в селе Коломенском, где ей удобнее было смотреть на посольство, и, приближаясь к селу, пристава нарочно вели поезд не прямой дорогой и замедляли его движение, чтоб царица дольше могла любоваться зрелищем из дворцоваго сада. В продолжение аудиенции, она, поместившись на постели в соседней комнате, смотрела чрез отверстие в двери на представление посольства; но маленький Петр выдал мать, неосторожно растворив дверь прежде, чем посол успел выйти из приемной залы. Наконец в 1698 г. с той же целью решились провести посольство чрез Кремль, что изумило и иностранцев, и москвичей.
В XVI веке в Москве отводили посольству квартиру в пустом здании без мебели, даже без постелей. Когда Герберштейн напомнил об этом приставам, они отвечали, что у них не в обычае давать послам постели. Пристава каждый день приходили к послу, спрашивая, не терпит ли он в чем недостатка. Съестные припасы приносил дьяк, особо для того назначенный. В обращении с послами пристава наблюдали строгое различие, смотря по тому, откуда и с каким характером приезжал посол: с большим послом обращались не так, как с посланником или гонцом; с послом немецким не так, как с польским, литовским и проч. Также строго до мелочей определено было количество всех припасов, выдававшихся послу ежедневно, хлеба, соли, мяса, перцу, овса, сена, и даже дров для кухни. Если посол хотел купить что-нибудь на рынке, пристава очень сердились и всеми мерами старались не допустить до этого, говоря, что это значит наносить безчестье государю. Спустя дня два по приезде, пристава выведывали чрез переводчиков, что намерен посол дать им в подарок, прибавляя, что они должны донести об этом государю. Поссевин сильно жалуется на их назойливость в этом случае и советует или прямо отказывать им, или обещать с условием, если будут хорошо вести себя.
Квартира послам обыкновенно отводилась вне Кремля; останавливаться в Кремле не дозволялось. Контарини, по ходатайству русскаго посла, с которым он возвращался из Персии, приехав в Москву, поселился было в доме приятеля своего Аристотеля, недалеко от дворца, но через несколько дней получил приказ перебраться из Кремля на посад.
Известия XVII века подробнее описывают и помещение, и содержание послов в Москве. Посольству, с которым в 1634 г. приехал в Москву Олеарий, отведено было помещение в двух обывательских домах в Белом городе, потому что случившийся перед этим пожар истребил дом, в котором обыкновенно останавливались иностранныя посольства. Во время пребывания Олеария в Москве этот дом был возобновлен. Усиление дипломатических сношений с иноземными дворами заставило подумать об устройстве для иностранных посольств помещения более просторнаго, более соответствовавшаго достоинству государя и блеску его двора. Вследствие этого при Алексее Михайловиче построено было великолепное каменное здание, которое подробно описывает Таннер. Этот новый посольский двор находился в Китае-городе, недалеко от Кремля.
Это было обширное здание в 3 этажа, с 4 башенками по углам. Над подъездом возвышалась пятая, большая башня, вокруг которой устроены были в 3 ряда, один над другим, балконы («гульбища»), откуда открывался красивый вид на Москву. В этом здании в 1678 г. без труда поместилось с экипажами и лошадьми польское посольство, состоявшее более чем из 1500 человек. Среди здания находился квадратный двор, с колодезем посредине. В комнатах вокруг стен шли лавки; в одной палате посредине стояли длинные столы с такими же длинными скамьями, покрытыми, как и лавки, красным сукном. Таким же сукном обита была нижняя часть стен над лавками, сколько могла захватить спина сидящаго человека. В одной из внутренних комнат стены обиты были златоткаными обоями, на которых изображалась история Сампсона. Двое обширных сеней служили местом прогулки и приемными залами. Окна в здании были узки и малы, пропускали скудный свет; в них было больше железа и камня, нежели стекла, снаружи к ним приделаны были железныя ставни. При доме были три обширныя кухни с кладовыми, погребами и прочими хозяйственными принадлежностями.
Во все время пребывания послов в Москве их окружали самым бдительным надзором. При дверях занимаемаго ими дома ставились «караульщики», особые приставники сопровождали иностранцев, когда они по каким-нибудь делам выходили со двора, что, впрочем, не дозволялось без уважительной причины. Никому также нельзя было, не навлекая на себя опаснаго подозрения, приходить к послу и говорить с ним по частным делам; даже когда кто-нибудь из посольства заболевал, к нему не допускались или редко допускались придворные лекаря из иностранцев, — единственные тогда лекаря в Москве.
Все иностранцы XVI века, ездившие послами в Москву и описавшие свои поездки, с большей или меньшей горечью жалуются на дурное обращение с ними московских приставов, на стеснения, которым посол подвергался в Москве, — говорят, что с ним обращались презрительно, держали его скорее как пленника, нежели как министра иностраннаго государя, едва позволяли ему выходить из квартиры с провожатыми, которые зорко следили за каждым его шагом. Олеарий, всегда так акуратно отмечающий перемены и улучшения, замеченныя им в жизни современнаго ему Московскаго государства сравнительно с прежним временем, знает все неудобства, которым в былое время подвергались в Москве иностранные послы; но он оговаривается при этом, замечая, что в его время положение посла в Москве много изменилось к лучшему, что послов принимали тогда с большей вежливостью, и после первой аудиенции посол и его свита без труда могли выходить из квартиры и осматривать город, даже без провожатых. Оттого европейские государи, — добавляет Олеарий, — не боятся теперь посылать в Москву послов, а некоторые даже имеют там постоянных резидентов. При Олеарии в Москве жили шведский и английский резиденты; во второй половине XVII века упоминаются, кроме них, резиденты датский, польский и персидский. Но до первой аудиенции послов держали по-прежнему в самом строгом заключении. Тот же Олеарий говорит, что едва голштинское посольство разместилось на своей квартире, пристава принесли ему суточное содержание и, удаляясь, заперли ворота и приставили к ним 12 стрельцов, с приказанием никого не пускать ни со двора, ни на двор; одни только пристава приходили к послам каждый день, чтоб развлекать их и справляться, не имеют ли они в чем нужды. После перваго представления государю посольство получало более свободы. Посольству, с которым Корб приезжал в Москву, позволено было даже до первой аудиенции ездить к резидентам, жившим в Москве, и принимать их у себя; но это было уже в последние годы XVII века, когда многое пошло не по-старому. Устранены были некоторыя жесткия формальности в обращении с послами; подозрительность к иностранцам не обнаруживалась так резко, как это бывало прежде, но она не исчезла и во второй половине XVII века. С прежней зоркостью следили за тем, чтобы посольство не входило в слишком короткия сношения с жителями Москвы, особенно с иностранцами. Послам говорили, что их могут посещать все, кому будет угодно, но на самом деле устраивали так, что немногим удавалось проникнуть в посольский дом. Стража подвергала строгому допросу желавших видеть посла и своей безцеремонностью у многих отбивала охоту к подобным посещениям. Если иностранец, служивший в русском войске, просил у своего начальника позволения повидаться с посольскими людьми, ему не отказывали, но внушали при этом оставить свое намерение, чтоб не возбудить подозрения при дворе. Женщинам вовсе запрещено было входить в посольский дом. Карлиль никак не мог добиться позволения английским купчихам из Немецкой слободы видеться с его женой. Из отряда стрельцов, стороживших посольский дом и ежедневно сменявшихся, несколько человек размещались по потаенным углам двора, с целью предупредить секретныя посещения посольской квартиры; под каждым окном также стояло по несколько сторожей. Так же заботливо старались помешать сношениям посольств со своими дворами. Мейерберг напрасно просил у московскаго двора и устно, и письменно позволения сообщить в Вену некоторыя известия о себе. Письма, посылавшияся из-за границы послам в Москву, вскрывались, прочитывались и потом уничтожались.
В описаниях иностранных посольств находим несколько указаний на количество припасов, ежедневно отпускавшихся на содержание посольства во время его пребывания в Москве, равно как и на пути к ней. Английскому послу Рандольфу со свитой, состоявшей из 40 человек, в 1568 г. на пути к Москве пристава ежедневно выдавали припасов на два рубля. Гольштинскому посольству 1634 года, свита котораго состояла из 34 человек, ежедневно выдавалось на содержание по 2 руб. 5 коп., и благодаря дешевизне жизненных припасов, которую послы встречали на пути, этой суммы было совершенно достаточно для продовольствия их со свитой. По прибытии в Москву, то же посольство ежедневно получало на содержание по 62 коровая хлеба, по четверти быка, по 4 барана, по 12 кур, по 2 гуся, по одному зайцу или тетереву, по 50 яиц, по 10 коп. на свечи и по 5 на мелочные расходы по кухне, по четверти ведра испанскаго вина, по два ведра меда, по три четверти ведра пива и несколько меньше водки;
кроме того, посольским слугам отпускалось по бочке пива, по боченку меда и по боченку же водки. Сверх всего этого выдавали на неделю пуд масла и столько же соли, три ведра уксусу, да по воскресеньям прибавляли мяса по 2 барана и одному гусю. В день прибытия посольства в Москву, также в дни больших праздников и придворных торжеств, содержание посольства удвоялось.
Иногда пристава приносили посольству уже готовыя кушанья, что ставило иностранцев в большое затруднение, потому что московския блюда редко были им по вкусу, и гораздо удобнее было для них получать сырые припасы, которые они могли приготовлять по-своему. С XVII в. начинаем встречать известия о том, что пристава на пути к Москве предоставляли послам на выбор — получать ли содержание припасами, или брать прямо деньги, назначенныя для этого из казны; послы, разумеется, охотнее соглашались на последнее, тем более, что при покупке припасов самим посольством, пристава назначали таксу, чтоб продавцы не могли запрашивать слишком много за свои товары.
В первые дни, по прибытии посольства в Москву, пока в думе наводились справки и шли разсуждения о нем, послам предоставлялось отдыхать от дороги; но иногда это отдохновение продолжалось так долго, что наскучивало им. Здесь также дело не обходилось без проволочек, подобных тем, какия испытывал посол на пути к Москве: назначат день для представления государю, потом отложат и т.д. Наконец объявляли решительный срок; накануне его пристава несколько раз приходили к послу, внушая ему приготовиться к явлению пред светлыя очи государя. Утром, на другой день, те же пристава являлись к послу в богатых парчевых одеждах, которыя они надевали в сенях посольскаго дома, и объявляли о приближении бояр, которые имели представить посла во дворец, добавляя, чтобы посол вышел к ним навстречу. Бояре, с многочисленной свитой подъехав к посольской квартире, сходили с коней, но не входили в дом, а ждали выхода посла, стараясь сделать так, чтобы посол дальше вышел к ним навстречу. Сев на коней или в экипажи, которые присылались из дворца, отправлялись в Кремль, обыкновенно чрез Спасския ворота. Поезд, как и при въезде в столицу, двигался между рядами нескольких тысяч стрельцов, с прежними замедлениями и остановками, чтоб привести послов во дворец именно в ту минуту, когда царь садился на престол. Массы народа по-прежнему наполняли ближайшия улицы и покрывали окна и кровли домов. В Кремле поезд встречали разные служилые люди в богатом платье, которые вели посла к дворцу. В 1582 г., когда происходили беседы Поссевина с царем о вере, при проходе иезуита во дворец, огромныя толпы придворных служителей и народа наполняли кремлевскую площадь, ступени крыльца, сени, окна и переходы дворца. Идя на третий диспут, Поссевин видел на площади Кремля по крайней мере тысяч пять простого народа. Далеко не доезжая до крыльца, все сходили с коней и шли далее пешком. Подле крыльца у послов и их свиты отбирали оружие, с которым никто не мог являться пред государем. С Красной площади во дворец вели три лестницы, из которых каждая имела, как объясняли Лизеку, особенное назначение в обряде приема посольств: среднею вводили во дворец послов турецких, персидских и прочих бусурманских, правою — послов христианских, левою — тех из последних, которым хотели оказать особенную почесть.
На половине лестницы посла встречали государевы советники, которые вели его до вершины лестницы, где, передав его высшим советникам, сами следовали позади. При входе в палаты посла встречали первостепенные бояре, которые вели его к государю. Передния палаты, которыя проходил при этом посол, были наполнены князьями, боярами и другими важнейшими придворными людьми, между которыми особенное внимание иностранцев обращали на себя старики с длинными седыми бородами, сидевшие и стоявшие вдоль стен передних палат: это были гости, или важнейшие купцы государевы, присутствовавшие здесь для того, чтоб своей почтенной наружностью придать больше важности и торжественности обстановке приема. Как на них, так и на сановниках, находившихся здесь, были богатые парчевые кафтаны и превысокия шапки, похожия на башни, по выражению Рейтенфельса.
Проходя мимо этих людей, Герберштейн был несколько удивлен одной замеченной в них странностью, «при нашем появлении, говорит он, никто из них не сделал нам никакого приветствия и даже приятельски-знакомые с нами, когда мы кланялись им и заговаривали с ними, оставались совершенно неподвижны и ничего не отвечали нам, как будто не замечали наших поклонов и вовсе не были с нами знакомы. При входе посла в палату, где находился сам государь, бояре, сидевшие по лавкам в шапках, вставали и снимали их. На них длинная до пят одежда (ферезь), которую иные, за неимением своей, брали на этот случай из государевых кладовых.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52
|
|