Тот же взгляд на лицо и имущество проводится и в другом ряду постановлений Правды. Замечательно, что имущественная безопасность, целость капитала, неприкосновенность собственности обеспечивается в законе личностью человека. Купец, торговавший в кредит и ставший несостоятельным по своей вине, мог быть продан кредиторами в рабство. Наёмный сельский рабочий, получивший при найме от хозяина ссуду с обязательством за неё работать, терял личную свободу и превращался в полного холопа за попытку убежать от хозяина, не расплатившись. Значит, безопасность капитала закон ценил дороже и обеспечивал заботливее личной свободы человека. Личность человека рассматривается как простая ценность и идёт взамен имущества. Мало того: даже общественное значение лица определялось его имущественной состоятельностью. Это можно заметить, изучая по Русской Правде состав общества (светского, не церковного).
      ДВОЯКОЕ ДЕЛЕНИЕ ОБЩЕСТВА. В Правде обозначается двоякое деление общества, политическое и экономическое. Политически, по отношению к князю, лица делятся на два сословия, на людей служилых и неслужилых, на княжих мужей и людей, или простых людей. Первые лично служили князю, составляли его дружину, высшее привилегированное и военно-правительственное сословие, посредством которого князья правили своими княжествами, обороняли их от врагов; жизнь княжа мужа оберегалась двойною вирою. Люди, свободное простонародье, платили князю дань, образуя податные общества, городские и сельские. Трудно сказать. можно ли причислить к этим двум сословиям ещё третье, низшее - холопов. По Русской Правде холопы собственно не сословие, даже не лица, а вещи, как и рабочий скот; поэтому за убийство чужого холопа взимались не вира и головничество, а только продажа в пользу князя и урок в пользу хозяина как за порчу чужой вещи, а убийство своего холопа государственным судом совсем не наказывалось. Но церковь уже проводила иной взгляд на холопа как на человека и за убийство его наказывала церковной карой. Княжеское законодательство начинало подчиняться этому взгляду. В самой Русской Правде заметна попытка изменить прежнее отношение закона к рабам. До смерти Ярослава чужой холоп, нанёсший удар свободному человеку, мог быть убит им. Ярославичи запретили это, предоставив потерпевшему либо побить холопа, либо взыскать пеню за "сором", разумеется, с его господина. Итак, думаю, холопов можно если не по государственному праву, то по бытовой практике, слагающейся из совокупности юридических и нравственных отношений, считать особым классом в составе русского общества, отличавшимся от других тем, что он не платил податей и служил не князю, а частным лицам. Значит, русское общество XI и XII вв. по отношению лиц к князю делилось на свободных, служивших лично князю, на свободных, не служивших князю, а плативших ему дань миром, и, наконец, на несвободных, служивших частным лицам. Но рядом с этим политическим делением мы замечаем в Правде и другое экономическое. Между государственными сословиями стали завязываться переходные слои. Так, в среде княжих мужей возникает класс частных привилегированных земельных собственников. В Русской Правде этот класс носит название бояр. Бояре Правды не придворный чин, а класс привилегированных землевладельцев. Точно так же и среди людей, т. е. свободного неслужилого простонародья, именно в сельском населении, образуются два класса. Один из них составляли хлебопашцы, жившие на княжеской, т. е. государственной земле, не составлявшей ничьей частной собственности; в Русской Правде они называются смердами. Другой класс составляли сельские рабочие, селившиеся на землях частных собственников со ссудой от хозяев. Этот класс называется в Правде наймитами или ролейными закупами. Таковы были три новых класса, обозначившиеся в составе русского общества и не совпадавшие с политическим его делением. Между ними было собственно имущественное различие. Так смерд, государственный крестьянин, обрабатывал государственную землю своим инвентарём, а ролейный закуп является сельским рабочим, который обрабатывал полученный им от хозяина участок земли хозяйским инвентарём, брал у землевладельца в ссуду семена, земледельческие орудия и рабочий скот. Но это экономическое различие соединилось с юридическим неравенством. Класс бояр-землевладельцев пользовался той привилегией, что движимое и недвижимое имущество после боярина при отсутствии сыновей могло переходить к его дочерям. Смерд, работавший на княжеской земле со своим инвентарём, мог передавать дочерям только движимое имущество, остальное же, т. е. участок земли и двор, после смерда, не оставившего сыновей, наследовал князь. Но смерды, как и бояре, - свободные лица; наймит, напротив, лицо полусвободное, приближавшееся к холопу, нечто вроде временно-обязанного крестьянина. Это полусвободное состояние обнаруживается в Правде такими признаками: 1) хозяин пользовался правом телесно наказывать своего закупа; 2) закуп неполноправное лицо: на суде он мог быть свидетелем только в незначительных тяжбах и только в случае нужды, когда не было свидетелей из свободных лиц; 3) закуп сам не отвечал за некоторые преступления, например за кражу: за него платил пеню хозяин, который за то превращал его в полного своего холопа. Легко заметить, что и экономические классы, не совпадая с основными государственными сословиями, однако, подобно последним, различались между собою правами. Политические сословия создавались князем, княжеской властью; экономические классы творились капиталом, имущественным неравенством людей. Таким образом, капитал является в Правде наряду с княжеской властью деятельной социальной силой, вводившей в политический состав общества своё особое общественное деление, которое должен был признать и княжеский закон. Капитал является в Правде то сотрудником, то соперником княжеского закона, как в летописи того времени городской капиталист - то сотрудник, то вечевой соперник князя-законодателя.
      СДЕЛКИ И ОБЯЗАТЕЛЬСТВА. Столь же важное значение капитала открывается в постановлениях Правды, относящихся к области гражданского права, в её статьях об имущественных сделках и обязательствах. Правда, т. е. право, ею воспроизводимое, смутно понимает преступления против нравственного порядка; в ней едва мерцает мысль о нравственной несправедливости; зато она тонко различает и точно определяет имущественные отношения. Она строго отличает отдачу имущества на хранение (поклажа, кажется, перевод греческого хatavnеn) от займа, простой заём, бескорыстную ссуду, одолжение по дружбе, от отдачи денег в рост из определённого условленного процента, процентный заём краткосрочный от долгосрочного и, наконец, заём от торговой комиссии и вклада в торговое компанейское предприятие из неопределенного барыша или дивиденда. Далее, в Правде находим точно определённый порядок взыскания долгов с несостоятельного должника при ликвидации его дел, т. е. порядок торгового конкурса с различением несостоятельности злостной и несчастной. Замечаем следы значительного развития торговых операций в кредит. Русская Правда довольно отчётливо различает несколько видов кредитного оборота. Гости, иногородние или иноземные купцы, "запускали товар" за купцов туземных, продавали им в долг. Купец давал своему гостю, купцу-земляку, торговавшему с другими городами или землями, "куны в куплю", на комиссию, для закупки ему товара на стороне; капиталист вверял купцу "куны в гостьбу", для оборота из барыша. Обе последние операции Правда рассматривает как сделки товарищей по доверию; юридическая их особенность та, что при передаче денег доверителем доверенному, комиссионеру или товарищу, не требовалось присутствия свидетелей, "послухов", как при займе из условленного процента: в случае спора, иска со стороны доверителя, дело решается присягой доверенного. При конкурсе предпочтение отдаётся гостям, кредиторам иногородним и иноземным, или казне, если за несостоятельным купцом окажутся "княжи куны": они получают деньги из конкурсной массы полным рублём, а остаток делится между "домашними" кредиторами. Встречи гостей с казной в конкурсе Правда, кажется, не предусматривает, и потому не видно, даёт ли она предпочтение казне пред иноземцами, как это было установлено в позднейшем законодательстве, или, наоборот, как в подобном случае постановил смоленский договор с немцами 1229 г. Можно отметить при этом некоторую внутреннюю несоразмерность в Русской Правде: воспроизводя правовое положение личности, она довольствуется простейшими случаями, элементарными обеспечениями безопасности; зато, формулируя имущественные отношения, ограждая интересы капитала, она обнаруживает замечательную для её юридического возраста отчётливость и предусмотрительность, обилие выработанных норм и определений. Видно, что житейская и судебная практика доставляла кодификаторам неодинаково ценный материал в той и в другой области.
      РУССКАЯ ПРАВДА - КОДЕКС КАПИТАЛА. Таковы главные черты Правды, в которых можно видеть выражение господствовавших житейских интересов, основных мотивов жизни старого киевского общества. Русская Правда есть по преимуществу уложение о капитале. Капитал служит предметом особенно напряжённого внимания для законодателя; самый труд, т. е. личность человека, рассматривается как орудие капитала: можно сказать, что капитал - это самая привилегированная особа в Русской Правде. Капиталом указываются важнейшие юридические отношения, которые формулируют закон: последний строже наказывает за деяния, направленные против собственности, чем за нарушение личной безопасности. Капитал служит и средством возмездия за те или другие преступления и гражданские правонарушения: на нём основана самая система наказаний и взысканий. Само лицо рассматривается в Правде не столько как член общества, сколько как владетель или производитель капитала: лицо, его не имеющее и производить не могущее, теряет права свободного или полноправного человека; жизнь женщины ограждается только половинной вирой. Капитал чрезвычайно дорог: при краткосрочном займе размер месячного роста не ограничивался законом; годовой процент определён одной статьей Правды "в треть", на два третий, т. е. в 50%. Только Владимир Мономах, став великим князем, ограничил продолжительность взимания годового роста в половину капитала: такой рост можно было брать только два года и после того кредитор мог искать на должнике только капитала, т. е. долг становился далее беспроцентным; кто брал такой рост на третий год, терял право искать и самого капитала. Впрочем, при долголетнем займе и Мономах допустил годовой рост в 40%. Но едва ли эти ограничительные постановления исполнялись. В упомянутых вопросах Кирика епископ даёт наставление учить мирян брать лихву милосердно, полегче - на 5 кун 3 или 4 куны. Если речь идёт о годовом займе, то вскоре после Мономаха милосердным ростом считали 60 или 80%, в полтора раза или вдвое больше узаконенного. Несколько позднее, в XIII в., когда торговый город потерял своё преобладание в народнохозяйственной жизни, духовные пастыри находили возможным требовать "лёгкого" роста - "по 3 куны на гривну или по 7 резан", т. е. по 12 или по 14%. Такое значение капитала в Русской Правде сообщает ей чёрствый мещанский характер. Легко заметить ту общественную среду, которая выработала право, послужившее основанием Русской Правды: это был большой торговый город. Село в Русской Правде остаётся в тени, на заднем плане: ограждению сельской собственности отведён короткий ряд статей среди позднейших частей Правды. Впереди всего, по крайней мере в древнейших отделах кодекса, поставлены интересы и отношения состоятельных городских классов, т. е. отношения холоповладельческого и торгово-промышленного мира. Так, изучая по Русской Правде гражданский порядок, частные юридические отношения людей, мы и здесь встречаемся с той же силой, которая так могущественно действовала на установление политического порядка во всё продолжение изучаемого нами первого периода: там, в политической жизни, такою силой был торговый город со своим вечем; и здесь, в частном гражданском общежитии, является тот же город с тем, чем он работал, - с торгово-промышленным капиталом. Мы кончили довольно продолжительное и детальное изучение Русской Правды. Участвуя в нём после разбора Начальной летописи, вы, вероятно, не в первый раз спрашивали себя, соблюдаю ли я соразмерность в изложении курса, ограничиваясь беглым обзором исторических фактов и так долго останавливая ваше внимание на некоторых исторических источниках. Я вижу эту несоразмерность, но допускаю её не без расчёта. Следя за моим обзором исторических фактов, вы усвояете готовые выводы; подробно разбирая при вашем участии важнейшие и древнейшие памятники нашей истории, я желал наглядно показать вам, как эти выводы добываются. В следующий час мы сделаем ещё один опыт подобного разбора.
      ЛЕКЦИЯ XV
      ЦЕРКОВНЫЕ УСТАВЫ ПЕРВЫХ ХРИСТИАНСКИХ КНЯЗЕЙ РУСИ. ЦЕРКОВНОЕ ВЕДОМСТВО ПО
      УСТАВУ ВЛАДИМИРА СВЯТОГО. ПРОСТРАНСТВО ЦЕРКОВНОГО СУДА И СОВМЕСТНЫЙ ЦЕРКОВНО-МИРСКОЙ СУД ПО УСТАВУ ЯРОСЛАВА. ПЕРЕМЕНЫ В ПОНЯТИИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, В ОБЛАСТИ ВМЕНЕНИЯ И В СИСТЕМЕ НАКАЗАНИЙ. ДЕНЕЖНЫЙ СЧЁТ ЯРОСЛАВОВА УСТАВА:
      ВРЕМЯ ЕГО СОСТАВЛЕНИЯ. ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ ОСНОВА УСТАВА. ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ ЦЕРКВИ. ХОД ЦЕРКОВНОЙ КОДИФИКАЦИИ. СЛЕДЫ ЕЁ ПРИЕМОВ В УСТАВЕ ЯРОСЛАВА. ОТНОШЕНИЕ УСТАВА К РУССКОЙ ПРАВДЕ. ВЛИЯНИЕ ЦЕРКВИ НА ПОЛИТИЧЕСКИЙ
      ПОРЯДОК. ОБЩЕСТВЕННЫЙ СКЛАД И ГРАЖДАНСКИЙ БЫТ. УСТРОЙСТВО ХРИСТИАНСКОЙ
      СЕМЬИ.
      ДОПОЛНЕНИЕ ДАННЫХ РУССКОЙ ПРАВДЫ В ПАМЯТНИКАХ ЦЕРКОВНЫХ. Разбирая Русскую Правду, я назвал её довольно верным отражением русской юридической действительности XI и XII вв., но отражением далеко не полным. Она воспроизводит один ряд частных юридических отношений, построенных на материальном, экономическом интересе; но в это царство материального интереса всё глубже врезывался с конца Х в. новый строй юридических отношений, едва затронутый Русской Правдой, который созидался на ином начале, на чувстве нравственном. Эти отношения проводила в русскую жизнь церковь. Памятники, в которых отразился этот новый порядок отношений, освещают русскую жизнь тех веков с другой стороны, которую оставляет в тени Русская Правда. Беглым обзором древнейших из этих памятников на короткое время я займу ваше внимание.
      УСТАВ ВЛАДИМИРА СВЯТОГО. Начальная летопись, рассказывая, как Владимир Святой в 996 г. назначил на содержание построенной им в Киеве соборной Десятинной церкви десятую часть своих доходов, прибавляет: "...и положи написав клятву в церкви сей". Эту клятву мы и встречаем в сохранившемся церковном уставе Владимира, где этот князь заклинает своих преемников блюсти нерушимо постановления, составленные им на основании правил вселенских соборов и законов греческих царей, т. е. на основании греческого Номоканона. Древнейший из многочисленных списков этого устава мы находим в той же самой новгородской Кормчей конца XIII в., которая сберегла нам и древнейший известный список Русской Правды. Время сильно попортило этот памятник, покрыв первоначальный его текст густым слоем позднейших наростов. В списках этого устава много поправок, переделок, вставок, подновлений, словом, вариантов - знак продолжительного практического действия устава. Однако легко восстановить если не первоначальный текст памятника, то его юридическую основу, по крайней мере настолько, чтобы понять основную мысль, проведённую в нём законодателем. Устав определяет положение церкви в новом для неё государстве. Церковь на Руси ведала тогда не одно только дело спасения душ: на неё возложено было много чисто земных забот, близко подходящих к задачам государства. Она является сотрудницей и нередко даже руководительницей мирской государственной власти в устроении общества и поддержании государственного порядка. С одной стороны, церкви была предоставлена широкая юрисдикция над всеми христианами, в состав которой входили дела семейные, дела по нарушению святости и неприкосновенности христианских храмов и символов, дела о вероотступничестве, об оскорблении нравственного чувства, о противоестественных грехах, о покушениях на женскую честь, об обидах словом. Так церкви предоставлено было устроять и блюсти порядок семейный, религиозный и нравственный. С другой стороны, под её особое попечение было поставлено особое общество, выделившееся из христианской паствы и получившее название церковных или богадельных людей. Общество это во всех делах церковных и нецерковных ведала и судила церковная власть. Оно состояло: 1) из духовенства белого и чёрного с семействами первого, 2) из мирян, служивших церкви или удовлетворявших разным мирским её нуждам, каковы были, например, врачи, повивальные бабки, просвирни и вообще низшие служители церкви, также задушные люди и прикладни, т. е. рабы, отпущенные на волю по духовному завещанию или завещанные церкви на помин души и селившиеся обыкновенно на церковных землях под именем изгоев в качестве полусвободных крестьян, 3) из людей бесприютных и убогих, призреваемых церковью, каковы были странники, нищие, слепые, вообще неспособные к работе. Разумеется, в ведомстве церкви состояли и те духовные и благотворительные учреждения, в которых находили убежище церковные люди: монастыри, больницы, странноприимные дома, богадельни. Весь этот разнообразный состав церковного ведомства определён в уставе Владимира лишь общими чертами, часто одними намёками; церковные дела и люди обозначены краткими и сухими перечнями.
      УСТАВ ЯРОСЛАВА. Практическое развитие начал церковной юрисдикции, намеченных в уставе Владимира, находим в церковном уставе его сына Ярослава. Это уже довольно пространный и стройный церковный судебник. Он повторяет почти те же подсудные церкви дела и лица, какие перечислены в уставе Владимира, но сухие перечни последнего здесь разработаны уже в казуально расчленённые и отчётливо формулированные статьи со сложной системой наказаний и по местам с обозначением самого порядка судопроизводства. Эта система и этот порядок построены на различении и соотношении понятий греха и преступления. Грех ведает церковь. преступление - государство. Всякое преступление церковь считает грехом, но не всякий грех государство считает преступлением. Грех - нравственная несправедливость или неправда, нарушение божественного закона; преступление - неправда противообщественная, нарушение закона человеческого. Преступление есть деяние, которым одно лицо причиняет материальный вред или наносит нравственную обиду другому. Грех - не только деяние, но и мысль о деянии, которым грешник причиняет или может причинить материальный или нравственный вред не только своему ближнему, но и самому себе. Поэтому всякое преступление - грех, насколько оно портит волю преступника; но грех - преступление, насколько он вредит другому или обижает его и расстраивает общежитие. На комбинации этих основных понятий и построен церковно-судный порядок в уставе Ярослава. Это нравственный катехизис, переложенный в дисциплинарно-юридические предписания. Церкви подсудны грехи всех христиан и противозаконные деяния людей особого церковного ведомства. На этот двойной состав церковной юрисдикции и указывает устав, говоря от лица князя-законодателя: "...помыслих греховные вещи и духовные (т. е. духовно-сословные) отдати церкви". Согласно с этой комбинацией, все судные дела, относимые уставом к ведомству церкви, можно свести к трём разрядам.
      КЛАССИФИКАЦИЯ ДЕЛ, ПОДСУДНЫХ ЦЕРКВИ. 1. Дела только греховные, без элемента преступности, судились исключительно церковной властью, разбирались святительским, т. е. епископским судом без участия судьи княжеского, по церковным законам. Сюда относятся дела, нарушающие церковную заповедь, но не входившие в состав компетенции княжеского суда: волхвование, чародеяние, браки в близких степенях родства, общение в пище с язычниками, употребление недозволенной пищи, развод по взаимному соглашению супругов и т. п. II. Дела греховно-преступные, в которых греховный элемент, нарушение церковного правила, соединяется с насилием, с физическим или нравственным вредом для другого, либо с нарушением общественного порядка, - такие дела как нарушающие и государственный закон разбирались княжеским судьей с участием судьи церковного. Такой состав и порядок суда обозначался формулой: митрополиту в вине или митрополиту столько-то гривен пени, а князь казнит, судит и карает, делясь пенями с митрополитом. К этому разряду относятся дела об умычке девиц, об оскорблении женской чести словом или делом, о самовольном разводе мужа с женой по воле первого без вины последней, о нарушении супружеской верности и т. д.
      III. Наконец, дела "духовные", сословные, касающиеся лиц духовного ведомства, были обыкновенные противозаконные деяния, совершенные церковными людьми, как духовными, так и мирянами. По уставу Владимира таких людей во всех судных делах ведала церковная власть, разумеется, по законам и обычаям, действовавшим в княжеских судах; но и князь, как исполнитель судебного приговора, полицейское орудие кары и как верховный блюститель общественного порядка, оставлял за собою некоторое участие в суде над людьми церковного ведомства. Это участие выражено в уставе словами князя: "...отдали есмо святителем тыа духовныа суды, судити их оприсно мирян (без мирских, княжих судей), развее татьбы с поличным, то судити с моим (судьей), таж и душегубление, а в иные дела никакож моим не вступатися". Таким образом, наиболее тяжкие преступления, совершенные церковными людьми, судил церковный судья с участием княжеского, с которым и делился денежными пенями. Такой порядок судопроизводства выражен в уставе Ярослава формулами: митрополит в вине со князем наполы или платят виру князю с владыкою наполы, т. е. денежные пени делятся пополам между обеими властями.
      ЦЕЛЬ ЕЁ. Из этой классификации дел, нормируемых церковным Ярославовым уставом, можно видеть, что главная его цель - разграничение двух подсудностей, княжеской и святительской, выделение в составе церковного суда дел, решаемых совместно представителями обоих. Устав определяет, в каких случаях должен судить один церковный судья и в каких действует совместный церковно-мирской суд, в котором, пользуясь языком устава, к святительскому суду "припущались миряне", светские судьи. Такой смешанный состав суда вызывался свойством дел или лиц; известные дела двойственного, уголовно-церковного характера, совершенные лицами, подсудными княжескому суду, привлекали своим церковным элементом к участию в их разборе судью церковного; известные лица, подсудные церковному суду, привлекали к участию в суде над ними княжеского судью, когда совершали дела, подсудные последнему. В первом случае церковный судья являлся ассистентом княжеского, во втором - наоборот. Этот совместный суд надобно отличать от того, который позднее назывался обчим или смесным: это суд по делам, в которых сталкивались стороны разных подсудностей, например княжеской и церковной. Устав Владимира кратко упоминает о нём, перечислив разряды церковных людей, во всех делах подсудных митрополиту или епископу: "...аже будет иному человеку с тым человеком речь, то обчий суд", т. е. если нецерковный человек будет тягаться с церковным, судить их общим судом. Совместный суд, о котором говорит Ярославов устав, представляет особую и довольно своеобразную комбинацию: он ведал дела, входившие в состав одной подсудности, но совершенные лицами, подлежавшими другой.
      НОВОСТИ, ВНОСИМЫЕ УСТАВОМ ЯРОСЛАВА. Церковный суд, как он устроен или, точнее, описан Ярославовым уставом, углубляя понятие о преступлении, вносил в право и другие существенные новости. Здесь, во-первых, он значительно расширил область вменяемости. Почти вся его общая компетенция, простиравшаяся на всех верующих и обнимавшая жизнь семейную, религиозную и нравственную, составилась из дел, которых не вменял или не предусматривал древний юридический обычай: таковы умычка, святотатство, нарушение неприкосновенности храмов и священных символов, оскорбление словом (обзывание еретиком или зелейником, составителем отрав и привораживающих снадобий, обзывание женщины позорным словом). Установление этих трёх видов оскорбления словом было первым опытом пробуждения в крещёном язычнике чувства уважения к нравственному достоинству личности человека - заслуга церковного правосудия, не уменьшаемая малоплодностью его усилий в этом направлении. Не менее важны нововведения в способах судебного возмездия за правонарушения. Старый юридический обычай смотрел только на непосредственные материальные следствия противозаконного деяния и карал за них денежными пенями и вознаграждениями, продажами и уроками. Взгляд христианского законодателя шире и глубже, восходит от следствий к причинам: законодатель не ограничивается пресечением правонарушения, но пытается предупредить его, действуя на волю правонарушителя. Устав Ярослава, удерживая денежные взыскания, полагает за некоторые деяния ещё нравственно-исправительные наказания, арест при церковном доме, соединявшийся, вероятно, с принудительной работой на церковь, и епитимью, т. е. либо временное лишение некоторых церковных благ, либо известные нравственно-покаянные упражнения. За детоубийство, за битьё родителей детьми устав предписывает виноватую или виноватого "пояти в дом церковный"; брак в близкой степени родства наказуется денежной пеней в пользу церковной власти, "а их разлучити, а опитемью да приимут". В уставе нет прямого указания ещё на одно нравоисправительное средство судебного возмездия, наименее удачное и наименее приличное духовному пастырству, однако допущенное в практику церковного суда того Времени: это - телесные наказания. Средство это было заимствовано из византийского законодательства, которое его очень любило и заботливо разрабатывало, осложняя физическую боль уродованием человеческого тела, ослеплением, отсечением руки и другими бесполезными жестокостями. В Ярославовом уставе есть статья, по которой женщину, занимавшуюся каким-либо родом волхвования, надлежало "доличив казнить", а митрополиту заплатить пени 6 гривен. Одно из правил русского митрополита Иоанна II (1080 - 1089) объясняет, в чём должна была состоять эта "казнь": занимающихся волхвованием надлежало сперва отклонять от греха словесным увещанием, а если не послушаются, "яро казнити, но не до смерти убивати, ни обрезати сих телесе". Под "ярой", строгой казнью, не лишающей жизни и не "обрезывающей", т. е. не уродующей тела, можно разуметь только простое телесное наказание. Таково в общих чертах содержание Ярославова устава. Не трудно заметить, какие новые понятия вносил он в русское право и правовое сознание: он 1) осложнял понятие о преступлении как материальном вреде, причиняемом другому, мыслью о грехе как о нравственной несправедливости или нравственном вреде, какой причиняет преступник не только другому лицу, но и самому себе, 2) подвергал юридическому вменению греховные деяния, которых старый юридический обычай не считал вменяемыми, наконец. 3) согласно с новым взглядом на преступление, осложнял действовавшую карательную систему наказаний мерами нравственно-исправительного воздействия, рассчитанными на оздоровление и укрепление больной воли или шаткой совести, каковы: епитимья, арест при церковном доме, телесное наказание.
      ЯРОСЛАВОВ УСТАВ СОВРЕМЕНЕН РУССКОЙ ПРАВДЕ. Таким образом, над порядком материальных интересов и отношений, державшихся на старом юридическом обычае, Ярославов устав строил новый, высший порядок интересов и отношений нравственно-религиозных. Церковный суд, как он поставлен в уставе, должен был служить проводником в русском обществе новых юридических и нравственных понятий, которые составляли основу этих интересов и отношений. С этой стороны Русская Правда, как отражение господствующих юридических отношений, является судебником, начинавшим уже отживать, разлагаться; напротив, устав Ярослава представляет собою мир юридических понятий и отношений, только что завязывавшихся и начинавших жить. Но, представляя собою различные моменты в юридическом развитии русского общества как памятники права. Русская Правда и церковный устав Ярослава - сверстники как памятники кодификации. Всматриваясь пристальнее в текст устава, в археологические черты, пощаженные в нём временем, можно приблизительно определить, когда он составлялся. И в этом памятнике, как в Русской Правде, руководящую нить к решению вопроса дают денежные пени. В разных списках устава они представляют при первом взгляде самое беспорядочное разнообразие. Один список назначает за известное деяние в пользу церковной власти гривну серебра, другой - рубль, третий "гривну серебра или рубль", а это - разновременные денежные единицы. За одну и ту же вину взыскивается то 20, то 40 гривен, за другую - то 40, то 100 гривен кун. В этом разнообразии отразились колебания денежного курса, признаки которых мы заметили и в Русской Правде; но в Ярославовом уставе они отразились гораздо полнее и явственнее. Мы видели, что в краткой редакции Правды некоторые пени определяются известной суммой резан, а в пространной той же суммой кун. И в уставе Ярослава обидевший непригожим словом крестьянку, "сельскую" жену, платит ей по одним спискам 60 резан, по другим - 60 кун. Причиной такой замены, как мы уже знаем, было то, что гривна кун, весившая в начале XII в. полфунта, в конце его была вдвое легковеснее. Такса судебных взысканий перевёрстывалась сообразно с переменами денежного обращения: но при этом не всегда сообразовались с рыночной ценностью денег, а заботились о том, чтобы при уменьшившемся весе денежных единиц сохранить в судебной пене прежнее количество металла. Для этого или удерживали прежние суммы взысканий с уплатой их "старыми кунами", или возвышали эти суммы соответственно понижению веса денежных единиц. Этим последним способом перевёрстки пользовались и церковные судьи, руководствовавшиеся в своей практике Ярославовым уставом, согласуя размеры карательных взысканий с колебаниями денежного курса. Если в одном списке устава за двоеженство назначено пени в пользу церковной власти 20 гривен, а в другом 40, это значит, что первый список воспроизвёл устав в редакции или, как бы мы сказали, в издании первой половины XII в., при полуфунтовой гривне кун, а второй список - в редакции второй половины, при гривне весом вдвое легче. Но этому падению веса гривны предшествовал, как можно предполагать по некоторым указаниям памятников, промежуточный момент, который можно относить ко второй четверти XII в., ко времени вслед за смертью Мстислава (1132 г.), когда на рынке ходили гривны весом около трети фунта, и такие гривны также попадаются в кладах. Пересмотр устава, относящийся и к этой переходной поре, оставил свой след в его списках: по одним из них участники в умычке девицы, "умычники", платят пени гривну серебра, по другим - 60 ногат, а это - 3 гривны кун. С другой стороны, во второй четверти XIII в. поступили в обращение, как я уже говорил в одном из предшествующих чтений, гривны кун, которых отливали семь с половиной из фунта серебра: значит, они в два с половиной раза были легковеснее третных гривен.