Лебединая песня

      - С Турцией, - заявила Мэри, тоже почему-то помрачнев. - Турецкие политики все еще мечтают взять реванш за поражение, нанесенное им выдающимся русским полководцем Суворовым Александром Васильевичем.
      - Сомневаюсь, - сказала Лили. - Крымская Республика отнюдь не является частью Российской империи. Мы объявили о своем суверенитете еще шесть лет назад.
      - Турки могли не знать этого и начать войну, будучи уверенными, что воюют с Российской империей, - высказала предположение Жозефина.
      Лили не ответила. Глубоко задумавшись, она достала из сумочки пачку сигарет, предложила сигареты подругам. Нервно затянувшись несколько раз, она озабоченно обвела взглядом пустую площадь.
      - О! - сказала Лили, оживившись. - Не кажется ли вам, коллеги, что сейчас нам сообщат важные новости?
      К девушкам, воровато озираясь по сторонам, приближался коротко остриженный белобрысый солдатик. Вместо привычного глазу парадного мундира на нем была изрядно выгоревшая роба.
      - Привет, девчонки! - вполголоса поздоровался он и присел на скамейку рядом с подругами. - У нас такое делается! Дайте закурить.
      Жадно затянувшись, солдатик поведал девушкам следующее.
      Не далее как вчера, то есть накануне очередных увольнительных, весь личный состав Ограниченного Контингента был построен во дворе казармы, и ему, личному составу, был зачитан приказ и.о. командующего. Согласно этому приказу, в связи с обострившейся в регионе обстановкой все увольнения отменяются впредь до особого распоряжения. Читавший приказ начальник штаба майор Пронин особо отметил, что отныне за самоволку, а тем более, как он выразился, за интимные контакты с представителями туземного населения ("это мы - туземное население?! " - ахнула Жозефина) наказание будет не в виде ареста, а в виде денежного штрафа.
      - От двадцати до тридцати миллионов, - сообщил солдатик. - Оборзели вконец!
      Сразу же после построения у всех солдат изъяли находившиеся у них наличные деньги.
      - Даже на курево не оставили, - пожаловался белобрысый.
      Жозефина, добрая душа, тут же сунула ему пачку сигарет. Он поблагодарил и закончил свой рассказ словами:
      - И у хохлов то же самое. Как сговорились.
      - Война, - сумрачно заявила Жозефина, поглаживая солдатика по голове. Или все-таки переворот. Если помните, коллеги, прогноз относительно политической обстановки в стране оставлял желать много лучшего. Мнение астрологов в данном случае совпадало с мнением футурологов и политологов.
      - Ни фига, - сказал солдатик и пояснил, что в случае войны или тем более переворота обязательно выдаются патроны. А тут - не только не выдали, но, наоборот: усилили караулы у склада с боеприпасами.
      - Сами ничего не понимаем. Вот, девчонки, я прибежал, чтобы сказать: вечером никого не ждите. Труба дело. И патрули свирепствуют... Ну, мне пора, - он тяжело вздохнул и уставился на Жозефину.
      Жозефина увела его к себе, а Мэри и Лили остались сидеть на лавочке, донельзя встревоженные сообщением белобрысого солдатика. Тем более что буквально через несколько минут это сообщение было подтверждено двумя хлопцами из морской пехоты.
      Мрачная тень безработицы пала на гордо реющую чугунную птицу. Мрачная тень производственно-финансового краха закрыла солнце молодой демократии Крымской Республики.
      Проводив морского пехотинца, Лили вдруг расплакалась.
      - Что ж это, - пролепетала она вдруг. - Выходит, я своего Пеленочкина больше не увижу?
      8.
      Младший сержант Пеленочкин в это время продолжал сидеть на "губе". Он не знал о новых приказах и потому, вспомнив, что сегодня суббота, представил себе, как в связи с его отсутствием Лили привечает в " Лебединой песне" другого. И - удивительная штука! - Пеленочкину ровно никакого дела не было до того, с кем Лили проводила другие дни недели. Но субботу он считал своим кровным днем. И мысль о сопернике была для него непереносима.
      9.
      Первые признаки надвигающегося кризиса Республика ощутила уже через несколько дней после исторического приказа. Сначала министерство финансов вынуждено было прекратить оплату больничных листов. Затем выплату стипендий учащейся молодежи. Затем выплату пенсий. И наконец министр финансов распорядился временно не выдавать зарплату никому. В том числе членам парламента.
      - В чем дело? - возмущенно спросил у него председатель Республики. Почему нам не выдают зарплату?
      Министр развел руками.
      - Нечем, това... господин председатель, - сказал он. - Поступления денег нет. Дыра в бюджете.
      - Что-о?! Дыра?! Откуда дыра?!
      - Пубхозы перестали давать доход.
      Председатель, до этого стоявший, сел.
      - Почему? - потрясенно спросил он. - Что, солдаты не хотят трахаться?
      - Дело не в солдатах, - ответил министр. - Дело в политике.
      И далее он поведал председателю о том, что произошло. А точнее, чего не произошло в последнюю субботу. Кроме того, министр финансов изложил краткий прогноз на ближайшее будущее.
      - Нужно принимать меры, - закончил он. - Иначе...
      Председателю ничего не оставалось кроме многократно испытанного, проверенного шага. Он его и сделал - срочно созвал очередную чрезвычайную сессию парламента. Ничего не подозревавшие депутаты тут же наперебой стали предлагать пункты традиционной повестки дня: первый - о суверенитете республики, второй - о запрещении деятельности партии, третий - об имуществе партии.
      Обалдевший председатель не успел и слова сказать, как повестку проголосовали и приняли. И тотчас у микрофонов собрались очереди, правда, небольшие -человек по пять-шесть.
      - Да подождите вы! - орал председатель. - Сядьте на места! Я вас прошу - сядьте!! Сядьте!!!
      Наших крымских депутатов на горло не возьмешь. После призывов председателя очереди у микрофонов увеличились по меньшей мере вдвое.
      - В соответствии с текущим моментом! - заторопился один из них. - Если так называемые товарищи путчисты...
      - Нет никаких путчистов! - надрывался председатель. - Нет никакого текущего момента!
      Безрезультатно. Председатель в отчаянии распорядился обесточить зал заседаний. И в наступившей темноте отчетливо раздался его суровый голос:
      - Господа депутаты! Клиенты не посещают пубхозы!
      Вот тут к темноте добавилась и тишина. Воспользовавшись этим, председатель велел включить свет и спешно, чтобы никто не успел перебить, сообщил депутатам о провокационных действиях военных властей.
      - Предлагаю прения сократить до минимума. По одному выступлению от фракции. И по сорок слов на каждое выступление. Итого - пятьсот слов на прения, - диктовал председатель, окончательно овладев ситуацией в зале. Прошу! Кто первый?
      Первый же выступающий обвинил во всем председателя, а также руку Москвы, руку Киева и еще чью-то руку, протянувшуюся к горлу молодой крымской демократии.
      Следующие выступления более или менее повторяли первое. Исключение составило, пожалуй, лишь одно, Бог его знает, какое по счету: нужно немедленно принять под юрисдикцию Крымской Республики все воинские части, находящиеся на ее территории. Тогда они станут нашей армией, а нашей армии нет никакого резона идти на конфликт с нашим же правительством.
      - Умник какой! - выкрикнули из зала. - А платить ты им чем будешь, тавриками? А кто их с этими тавриками пустит в пубхоз? А если и пустят, то нам-то зачем таврики? Мы и так их полным-полно напечатали...
      Словом, предложение не прошло. Прошло другое - о компромиссе. Сессия проголосовала за то, чтобы отдавать военным в качестве компенсации двадцать процентов дохода от деятельности пубхозов.
      На официальной встрече с руководством военные отторговали себе еще пять. Гражданские власти повздыхали и согласились.
      Через день после подписания соответствующих документов исторический приказ объединенного командования был отменен и в ближайшую же субботу воины торжественно продефилировали в Веселый квартал и рассеялись там до понедельника.
      Все, кроме младшего сержанта Пеленочкина. Пеленочкин мотал дополнительный срок за попытку побега с гауптвахты.
      10.
      Казалось бы, на этом можно было ставить точку. Инцидент, как говорится, исчерпан, живи и радуйся. Каждый при своем интересе. Не тут-то было. Первоначальная эйфория прошла, и душу майора Пронина начал точить червь сомнения.
      "Не может быть, - думал он, лихорадочно листая "Краткий орфоэпический словарь" и не задерживаясь взглядом ни на одном мудреном слове, - не может быть, чтобы они вот так запросто, без борьбы отказались от таких денег. Что-то тут не так".
      Как видите, уважаемый читатель, вновь негативное чувство становится причиной драматических коллизий. Сначала тщеславие, потом жадность, теперь вот - недоверие. Люди! Не будьте тщеславными, не будьте жадными! Больше доверяйте друг другу! И все будет хорошо. Если, конечно, будет.
      Тут как раз в штаб привезли из упомянутых хозяйств первую партию денег, и специально назначенные молодые офицеры принялись подсчитывать компенсацию. Оказалось, полтора миллиарда рублей.
      Сомнения Пронина усилились. Он вдруг подумал, что проверить, соответствует ли эта сумма официально оговоренным двадцати пяти процентам просто невозможно, поскольку невозможно точно определить пропускную способность пубхозов. И майор Пронин снял трубку телефона и позвонил полковнику Стеценко.
      - Слушай, полковник, - сказал Пронин. - А тебе не кажется, что нас дурят?
      - Ще як здаеться, - ответил Стеценко. - Хиба ж це гроши - висимсот мильёнив гривен? Ни, це не гроши.
      - И мне так кажется, - подтвердил Пронин. - Полтора миллиарда рублей не деньги. Мы должны проконтролировать истинные доходы пубхозов.
      - А як тут проконтролюешь? - отозвался полковник. - Нияк ты це не проконтролюешь. Нема в нас ниякого контролю. Мы з тобою цього не продумалы.
      - Верно, не продумали. Я думаю, нужны агентурные сведения. Улавливаешь?
      - Ни.
      - Сейчас объясню.
      Прежде чем объяснить читателю сущность плана, придуманного майором Прониным, нам придется совершить еще один экскурс в недавнее прошлое и вкратце обрисовать ситуацию, в которой оказалась многократно запрещенная партия.
      Впервые партия как бы ушла в подполье после первого путча. Но поскольку первое запрещение никто не воспринял всерьез - ни внутри, ни вне партии, - то и подполье это было не подпольем, а, выражаясь образно, цокольным этажом. Однако от путча к путчу, от запрещения к запрещению партии приходилось уходить все глубже. Пока наконец ее подполье не стало подпольем в полном смысле слова. Или, точнее говоря, подземельем. Ну, а что такое глубокое подземелье в условиях современного города? Правильно, так называемые подземные коммуникации. Иными словами - канализация. Городская канализационная сеть.
      Этот вынужденный процесс в итоге оказал большое влияние на разработку тактики партии. Как говаривал в свое время один из ее отцов, творец запрещенного ныне научного коммунизма: "Бытие определяет сознание". Распространяя свое влияние на канализацию республиканской столицы, запрещенная партия ставила своей задачей постепенное взятие под контроль общественных мест отправления естественных надобностей, с тем чтобы в подходящий момент блокировать их и, пользуясь этой кризисной ситуацией, взять власть в свои руки. Как заявил на партийной конференции трижды секретарь Серпов-Железный: "Истинные революции делаются в сортирах! "
      Одним из важнейших узлов будущей революции руководство партии, естественно, считало сортиры солдатские. В непосредственной близости от них, только по другую сторону поверхности земли, и располагались руководящие органы подполья. Поэтому, когда Пронин предложил для получения интересующих сведений войти в контакт с подпольем, технически решить это было нетрудно. Правда, Стеценко выразил сомнение, захотят ли подпольщики иметь дело с теми, кого они называли "оккупационной армией" и "держимордами продажного режима фальшивой демократии".
      - Цель оправдывает средства, - ответил Пронин, начитавшийся у себя в штабе книг бывшей библиотеки. И оказался прав. Уже на следующий день в казарменной уборной состоялся нелегальный контакт военных представителей с руководителем подполья Серповым-Железным. Уборную для этого срочно закрыли на ремонт.
      Серпов-Железный держался сухо, всем своим видом давал понять, что к общению его вынуждают исключительно временные обстоятельства, но принципами он ни в коем случае поступаться не намерен. Выслушав просьбу Пронина - сообщить истинный размер доходов республики, слегка кивнул и бросил:
      - Атомную бомбу.
      - В каком смысле - атомную бомбу? - озадаченно спросил Пронин.
      - Мы вам - сведения, вы нам - атомную бомбу, - пояснил секретарь и презрительно сощурился. Дескать, что с вас, вояк, еще взять?
      Побагровевший майор Пронин долго и путано объяснял, что передать бомбу невозможно, поскольку бомб, а тем более атомных, у Ограниченного Контингента нет. Во время этого монолога Стеценко индифферентно смотрел в замазанное белой краской окно, а Серпов-Железный мерно кивал в такт словам Пронина. Когда Пронин замолчал, он некоторое время тоже молчал, а потом сказал:
      - Тогда водородную.
      Позеленевший Пронин стал объяснять невозмутимому подпольщику, что и водородной бомбой на сегодняшний день он не располагает.
      - Тогда, фугасную, - заявил трижды секретарь. - Две.
      Пожелтевший Пронин вытер пот со лба и тихо спросил:
      - Зачем тебе бомба?
      - Я не намерен обсуждать с вами тактические вопросы, - высокомерно ответил секретарь. Но почему-то тут же пояснил, что бомба нужна, чтобы в день "икс", в случае отказа гражданских властей уйти в отставку, взорвать городскую канализацию.
      Переговоры, похоже, зашли в тупик. Не мог же Пронин признаться штатскому, что у него не то что бомб - гильзы завалящей не было. Он беспомощно оглянулся на Стеценко, и полковник пришел на помощь.
      - Бомб нема, - отрубил он. - Гроши е. Могу дать сто тысяч рублив.
      - Согласен, - тотчас ответил Серпов-Железный. Видимо, он и сам знал положение военных и торговался больше по привычке. - Только прошу деньги вперед. И без всяких расписок. Под честное слово.
      Стеценко вытащил из кармана банкнот достоинством в сто тысяч рублей и протянул его подпольщику.
      - Когда будут сведения? - спросил Пронин.
      - Немедленно, - важно ответил секретарь. - Все ценные сведения я всегда ношу с собой.
      На свет божий был извлечен документ, ради которого и проводилась нелегальная встреча. Военные почесали в затылках и переглянулись.
      - Ничего не понимаю, - Пронин пожал плечами. - Товарищ Железный, что означают все эти цифры?
      - Шифровка, - пояснил секретарь.
      - А ключ у вас есть?
      - Есть. Но вам я его доверить не могу.
      - Как же мы разберемся? - Пронин ошарашенно посмотрел на Стеценко, а Стеценко точно так же на Пронина. Потом они оба посмотрели на СерповаЖелезного.
      - Как хотите, - сухо ответил секретарь. - Это не мое дело. Вы просили сведения - вы их получили. Не могу же я раскрывать секреты подполья каждому встречному-поперечному, - и руководитель подполья, кинув, исчез в сортирном подземелье.
      - От паразит! - Стеценко в сердцах плюнул.
      - По-моему, он нас надул. - Пронин задумался. - Ну и черт с ним. Будем действовать по-своему.
      - Як?
      Пронин многозначительно посмотрел на Стеценко и веско ответил:
      - Будем принимать меры.
      И меры были приняты. Перед очередным увольнением всем солдатам и матросам были выданы временные удостоверения налоговых инспекторов. Правила пользования ими сообщали командиры рот.
      - Короче, так, - инструктировал один из них своих подчиненных. Приходишь в бордель, то бишь, в пубхоз, платишь, к примеру, миллион и трахаешь бабу. Потом предъявляешь удостоверение и берешь с нее назад двести пятьдесят тысяч. Деньги сдаешь командованию. По возвращении из увольнения. Ясно?
      - Ясно! - дружно рявкнули в ответ подчиненные.
      - Р-разойдись!
      Первый же опыт самостоятельного взимания проституционной подати показал, что не все будет проходить так гладко, как представляли себе военные. Так, уже известная читателю Жозефина выбросила клиента из окна, едва он попытался изъять у нее свои (то есть казенные) двести пятьдесят тысяч. Мэри удалось подсунуть разомлевшему солдатику таврики вместо рублей, а потом и те выманить. Что же касается Лили, то она вцепилась в посетителя таким образом, что... Ну, в общем, посещение пубхоза могло ему в следующую субботу уже не понадобиться. Да и другие девушки не очень-то спокойно отреагировали на очередное нововведение военных властей.
      Переполох был изрядный, дело дошло до парламента. Депутаты опять перепугались, а в результате вышел дипломатический скандал: никто не удосужился встретить Чрезвычайного и Полномочного посла Великого Княжества - Тульского, первым признавшего Крымскую Республику независимым государством и решившего обменяться с ней посольствами. Уехать послу тоже не удалось, поскольку билет у него был в один конец. Так он и прижился на Симферопольском вокзале. И сейчас, возможно, живет там.
      11.
      Вернувшийся с конфиденциальной встречи предводитель подполья СерповЖелезный экстренно собрал в канализационном коллекторе всех завотделами боевых групп и обратился к ним с краткой, но яркой речью.
      - Товарищи! - сказал он, и на глазах у собравшихся заблестели слезы: давно уже никто к ним так не обращался. - Товарищи, судьба дает нам редкий шанс выйти на площадь и взять на себя тяжелое бремя власти. Насквозь прогнивший режим так называемой демократии наконец-то вступил в жесточайший конфликт с представителями так называемых войск. Поводом послужил так называемый налог с так называемой проституции. А попросту говоря, по-нашему, по-партийному, эксплуататоры и кровопийцы схлестнулись из-за дележа сверхприбылей и сфер влияния. Подобное уже имело место как в истории нашей страны, так и в истории всего человечества. Оставим же канализацию и выйдем же смело к солнцу! Вперед и вверх, товарищи! Наружу! Ура!
      Собравшиеся единогласно приняли решение считать текущий момент родовыми схватками социалистической революции. Из того вытекало, что основной задачей партии является накопление сил и поддержание постоянной готовности к выступлению - в соответствующий день "икс".
      - Что же касается тактики борьбы, - сказал Серпов-Железный, - то она, товарищи, должна остаться прежней. Революцию делают в сортирах. Мы должны в кратчайший срок распространить влияние нашей организации... Но хочу предостеречь от утопических тенденций. Я имею в виду предложения некоторых молодых товарищей, касающиеся пробивания туннелей к соседним городам. Мы не можем позволить себе такого распыления сил. А сейчас я предлагаю разойтись и оставаться в постоянной готовности. День "икс" недалек!
      Кто-то с воодушевлением запел запрещенную военными властями частушку:
      С неба звездочка упала
      Прямо к милому в штаны.
      Пусть бы все там оторвала,
      Лишь бы не было войны!
      12.
      Шел двадцать восьмой день пребывания младшего сержанта Василия Пеленочкина на гауптвахте. У читателя может возникнуть вопрос: как же случилось так, что Пеленочкин, фактически натолкнувший майора Пронина на мысль о реальности пополнения финансов, не только не был поощрен командованием, но даже не освобожден из-под ареста? На это есть только один ответ: не до того было. Его попросту забыли. Сам Пеленочкин, разумеется, не знал о том, что происходило за стенами "губы". События, о которых мы поведали читателю ранее, никак его не коснулись. Он исправно получал арестантский паек, не брился и понятия не имел ни об ультиматуме, ни о секретных приказах командования, ни тем более о своей роли в этой истории. И по-прежнему единственной мыслью, не дававшей ему покоя ни днем, ни ночью, была мысль о Лили.
      И от этой мысли Пеленочкин страдал. Душевные страдания довели его до того, что он решил написать подруге письмо. И не просто письмо, а послание, и не просто послание, а в стихах.
      Выпросив у караульного шариковую ручку, Пеленочкин расстелил перед собою на нарах пятидесятитавриковую бумажку. Местные деньги очень удобны тем, что изображение в целях экономии наносится только на одну сторону; вторая остается чистой и может быть использована как для деловых записей, так и для создания литературных произведений.
      Пеленочкин задумчиво погрыз ручку и собрался с мыслями. Прежде чем излить в стихах свои высокие чувства, он хотел написать нечто возвышеннонейтральное. Или лирически-пейзажное. И у него получилось:
      В краю, поэтами воспетом,
      журчит прозрачная струя.
      Гуляю я зимой и летом
      и не желаю ни...
      Тут Пеленочкин сообразил, что рифма получается не совсем приличная. Он чертыхнулся, густо зачеркнул написанное и стал старательно выводить новую строфу:
      В Крыму, поэтами воспетом,
      люблю служить, люблю гулять.
      И потому, зимой и летом...
      Странно, но ничего, кроме "мать", причем с эпитетом опять-таки малоприличным, ничего в голову не приходило. Пеленочкин застонал. Он начал подозревать, что с пейзажной лирикой совладать не сможет.
      Пеленочкин зачеркнул вторую попытку и начал третье послание задушевное и лиричное. Шариковая ручка, ненадолго задержавшись над бумагой, нарисовала:
      Люблю тебя, мою подругу,
      Как лучезарную звезду,
      Хочу опять пройти по кругу
      и ощутить твою любовь.
      Пеленочкин перечитал написанное. Все было как будто правильно, но "любовь" не рифмовалась. А то, что рифмовалось, не подходило для письма. Между тем неисписанного места на обороте пятидесятитаврикового банкнота оставалось совсем немного, в лучшем случае - на сонет (что такое сонет, Пеленочкин не знал). Других денег у него не было.
      Истерзанный муками творчества, автор рухнул на нары и обхватил голову руками. Душевные муки, помноженные на творческие, стали вконец непереносимы. Пеленочкин подхватился с нар, грохнув ногой по двери "губы", вышиб ее и выбежал во двор. Отшвырнув караульного с криком: "Не могу больше, гады! " - арестованный сержант вскочил в седло стоявшего рядом с гауптвахтой велосипеда и был таков.
      Тут следует отметить, что велосипед, угнанный Пеленочкиным, принадлежал командующему Ограниченного Контингента Русскоязычных Войск. А без присмотра он оказался потому, что еще до начала описываемых событий командующий отплыл в отпуск в Новороссийск. Что там с ним приключилось, не знает никто. Но велосипед действительно принадлежал ему.
      13.
      Пока Пеленочкин, находясь под арестом, предавался пороку стихосложения, события вокруг "Лебединой песни" продолжали развиваться. После краткого совещания о возмутительном поведении новоявленных налоговых инспекторов, девушки решили начать забастовку и объявить об этом всем заинтересованным сторонам, то есть военным и парламенту. В парламент отправилась Лили, избранная председателем стачечного комитета. Она вошла в здание Верховного Совета Крымской Республики с гордо поднятой головой. Что же касается военных, то их решили предупредить по-другому. Когда новая группа воинов подошла к площади, ее встретил огромный красочный плакат. На плакате был схематически изображен женский половой орган, запертый на висячий замок. Над изображением шла надпись: "Нет - оккупантам! ". Военные опешили.
      А очередная чрезвычайная сессия парламента только-только возобновила работу, депутаты успели только по разу обложить друг друга и председателя непарламентскими выражениями, как в зал торжественно вошла Лили. Депутаты онемели. Может быть, потому, что Лили была в рабочей форме. То есть без всякой одежды. Она взошла на трибуну и зачитала заявление от себя и своих подруг, а также от поддержавших их пубхозов "Алые паруса" и "Ромео и Джульетта" о начале забастовки.
      - Мы не позволим обращаться с нами, как с рабынями! - провозгласила Лили под конец. - Нет оккупантам! - после чего сошла с трибуны и покинула зал, оставив парламент в состоянии, близком к коллективному параличу.
      Впрочем, парламентарии быстро опомнились. Группа депутатов-демократов заявила о немедленном начале бессрочной голодовки в поддержку требований бастующих. Другие депутаты тут же объявили о начале бессрочной голодовки с требованием забастовку отменить. И те, и другие мотивировали свои действия кризисом экономики, кризисом доверия и кризисом власти.
      Председатель затосковал. Он боялся остаться не с той половиной парламента. А какая половина та, он не знал. Пока председатель сидел в положении Буриданова осла между двумя половинами парламента, глядя на бессрочно голодающий зал, пришло новое известие: после первого шока военные разъярились. Площадь оцеплена войсками. К "Лебединой песне" движется велосипедный взвод. С моря подходят два десантных плота, а местные жители по призыву девушек из "Лебединой песни" возводят вокруг пубхоза баррикады. Из соседнего парка энтузиасты притащили танк времен второй мировой войны, стоявший там на постаменте. Танк установлен перед входом в "Лебединую песню" и превращен в импровизированную трибуну.
      Председатель выслушал информацию, обвел тоскливыми глазами притихший зал и тускло сказал:
      - Воздерживаюсь.
      И потерял сознание. Когда его привели в чувство, он заявил, что никогда не был главой никакого бы то ни было парламента, а тем более Крымской Республики, поскольку такой республики не существует. После чего вновь потерял сознание, но уже навсегда.
      Что же происходило в это время на площади? Да ничего особенного, такого уж из ряда вон выходящего, и не происходило. Баррикада, построенная из мебели пубхоза, сверкала полированным деревом и бронзовыми побрякушками. Из репродукторов, укрепленных на здании еще в те времена, когда оно принадлежало обкому, лилась музыка Петра Ильича Чайковского к балету "Лебединое озеро". Солдаты, оцепившие площадь, мрачно поигрывали рогатками и пращами, а голая Лили ораторствовала, стоя на башне танка.
      Вот так обстояло дело, когда на площадь верхом на командирском велосипеде въехал наш герой, младший сержант Василий Пеленочкин. Затормозив у самой баррикады и увидев плакат с амбарным замком ("Нет оккупантам! "), Пеленочкин понял одно: его Лили угрожают. Лили, гордая и любящая, в отсутствие своего Пеленочкина давала всем от ворот поворот, и теперь с ней хотят разделаться.
      А голая и беззащитная Лили стояла на танке и ждала своего спасителя. И спаситель немедленно приступил к действиям. Одним прыжком Пеленочкин взлетел на башню, и дама сердца оказалась в его объятиях.
      - Васенька! - взвизгнула Лили, утратив на мгновение свой бойцовский пыл. - Родной! - Но тут же опомнилась и закричала: - Пусти, дурак, видишь, я занята!
      - Это провокация! - вопили в толпе. - Долой оккупантов!
      Но Пеленочкин уже скатился с танка, прижимая к груди возлюбленную.
      - Держите его! Держите!
      Усадив Лили перед собой на раму, Пеленочкин что есть духу помчался прочь с площади. Вдогонку неслись возмущенные крики.
      Может показаться странным, но парочку никто не стал преследовать. Но на самом деле ничего странного в этом нет: историю делают не личности, а народ. А народ остался на площади, потому что (или, если хотите, следовательно) история делалась там.
      14.
      Нам осталось досказать не так уж много. Пеленочкин и Лили поселились в горах, в заброшенной сторожке лесника. Конкретнее указывать их адрес нам пока что не хотелось бы. Живут они, представьте себе, неплохо, ссорятся редко. Как-то раз, приводя в порядок покосившийся сарай, Пеленочкин наткнулся на старый обросший пылью и затянутый паутиной телевизор.
      - Лилька! - крикнул он. - Я телек нашел!
      - Вот здорово! - обрадовалась Лили. - Вечером посмотрим? Ты наладить сумеешь?
      - Спрашиваешь!
      Вечером они уселись перед телевизором, и Пеленочкин торжественно включил его. "... Голодовку" - сказал телевизор.
      Лили и Пеленочкин переглянулись. За полгода, прошедшие со дня их бегства, это слово прозвучало впервые. Да и кому было произносить его?
      Лили и Пеленочкин снова повернулись к телевизору.
      "... Ультиматум" - сказал телевизор.
      Лили и Пеленочкин снова переглянулись.
      "... Парламент" - сказал телевизор.
      Пеленочкин поднялся и подошел к розетке.
      - Подожди, - попросила Лили. - Может, еще что-нибудь скажет.
      "... Пубхоз" - сказал телевизор.
      Пеленочкин выдернул шнур.
      "... Демократии..." - угасающим голосом сказал телевизор.