Выражение лица Тукульти было безмятежным. Если бы не серо-желтый цвет кожи, он походил бы на человека, спящего здоровым, глубоким сном.
      Впрочем, присмотревшись, сыщик отметил чрезмерно запавшие глаза и неестественно приоткрытый рот. Да и синие губы выглядели устрашающе.
      В алькове явственно ощущался миндальный запах мышьяка — непременного компонента некромагических зелий — и сладковато-приторный аромат бальзамов Тростникового моря. Сыщик поморщился. Видимо, Лугальбанда использовал сильнодействующее средство для того, чтобы приостановить в теле убитого процессы разложения. Ницан наклонился и откинул простыню.
      Убийца нанес удар точно в сердце, чуть левее грудной кости, так что лезвие прошло между ребрами. Крови вытекло совсем немного — широкий разрез был лишь слегка окружен черной запекшейся коркой.
      — Интересно... — протянул Ницан. — Уже интересно, — он оглянулся на Лугальбанду. — Сколько времени, говоришь, он отсутствовал?
      — Час, — ответил маг, тоже приближаясь к телу. — А что?
      — Час, — повторил Ницан. — Час. Господина Тукульти оставили одного в восемь пятнадцать. Согласно экспертизе целителя — кстати, подтвержденной твоим заключением, — убийство было совершенно в промежутке между восемью-пятнадцатью и восемью-тридцатью. Так?
      — Так. И что же? — спросил Лугальбанда.
      — Да вот, видишь ли, — Ницан указал на разрез, — убийца почему-то не сразу извлек нож — или что там было — из раны. Но если предположить, что у него каждая минута на счету... Если бы его что-то спугнуло и он убежал, оставив нож в теле, было бы понятно. Но ведь орудие убийства, насколько я могу понять, найдено не было. Иначе ты бы уже проверил его память, правда?
      — Конечно.
      — Значит, зачем-то убийца, всадив ему нож в сердце, терпеливо ждал, пока не запеклась кровь. Ежеминутно рискуя быть обнаруженным. Странно, верно?
      — Пожалуй, — согласился Лугальбанда. — Ты, может быть, удивишься, но это не единственная странность.
      Они отошли от ложа.
      — Начнем с двери, — сказал маг-эксперт. — В тот день ее охраняли два гвардейца. Оба клянутся, что здесь никого не было — после того, как господин Тукульти был оставлен целителем и секретарем и до вторичного прихода секретаря. Как ты понимаешь, мы проверили обоих. Оба говорят правду.
      — Но это может быть субъективная правда, — возразил Ницан. — А глубокую проверку им устроили?
      — Разумеется. Если хочешь прочесть подробный отчет...
      — Еще чего! — всполошился Ницан. — Нет-нет-нет, Лугаль, я тебе верю... Если конечно, не ты его убил.
      — У меня алиби, — невозмутимо ответил Лугальбанда. — В момент убийства я не знал ни о существовании партии «Возрождение Шенаара», ни о ее лидере. Узнал только после убийства.
      — И ты тоже? — обрадовался Ницан. — Вот и я говорю... В общем, понятно. В дверь никто не входил. Дальше.
      — Перейдем к окнам. Оба были закрыты наглухо. Кроме того, и снаружи, и изнутри окна защищены амулетами. Среди прочих имеется магическая печать Высшей коллегии.
      Ницан невольно присвистнул. О такой защите можно только мечтать. И тем не менее... Он покосился на покойника.
      И тем не менее она не спасла. Ницан внимательно осмотрел все углы обширного помещения, вышел в центр.
      — Да, дела... — протянул он. — Классический вариант убийства в запертой комнате, ты не находишь? Кроме жертвы в помещении никого не было. Это раз. Охрана у входа никого не пропускала. Два. Магическая защита не позволяла кому бы то ни было проникнуть сюда через окна или через дверь тайно. Три...
      — А также четыре, пять и шесть, — прервал его Лугальбанда. — Не надо мне указывать на очевидные вещи. Попробуй-ка лучше объяснить их.
      Ницан не ответил, вернулся к ложу, присел на корточки и заглянул в прикроватную тумбочку.
      — Что ты ищешь? — спросил Лугальбанда.
      — Документы, — буркнул Ницан. — Которые ему оставили по его просьбе.
      — Документы кажется вернули секретарю, — напомнил маг-эксперт.
      — Кажется... — проворчал сыщик. — Кажется... Надо же за что-то зацепиться! Как его убили — непонятно. Попробуем разобраться, за что. Я предлагаю рабочую гипотезу: среди документов, которые он потребовал принести незадолго до смерти, было что-то секретное, — отвечая, сыщик тщательно осматривал внутренности тумбочки. — Убийца мог охотиться именно за документами.
      — Ну и что? — маг-эксперт пожал плечами. — Ну, охотился. Дальше что?
      — Ничего, — ответил Ницан, выпрямившись. — В смысле, ничего тут нет. Итак, первое: отправляйся к секретарю — министр сказал, что документы, похоже, остались у него. Или же он их забрал отсюда уже после убийства. Постарайся выудить их у него. Если не даст — пусть хотя бы скажет, все ли на месте. И его притащи сюда. Ну, вы мне устроили подарочек... Хотя нет, первое — вызови-ка сюда целителя. Я имею в виду — того, который осматривал Шаррукена Тукульти.
      — Почему именно сюда? — спросил эксперт. — Не лучше ли будет нам пройти к нему?
      Ницан отрицательно качнул головой и уселся в кресло в углу гостевых покоев.
      — Сюда, Лугаль, именно сюда, — сказал он. — Пусть заодно посмотрит обстановку — может, заметит какие-то подозрительные детали.
      Лугальбанда согласился. Оставшись в одиночестве Ницан начал клевать носом и вскорости задремал. Ему даже успел присниться какой-то странный сон, в котором Умник то и дело пытавшийся всучить Ницану хрустальный кубок, наполненный, почему-то парным молоком. Сыщик терпеть не мог парного молока — ни во сне, ни наяву, и потому всячески пытался уклониться. Видимо, двигался он при этом весьма энергично, потому что в конце концов полетел из кресла на пол.
      Разумеется, именно в тот момент, когда он пытался выбраться из-под кресла, в гостевых покоях появился Лугальбанда, которого сопровождал невысокий сухонький человек с наголо обритой головой, в темной хламиде профессионального целителя. Морщинистую шею охватывала латунная цепочка с амулетом в форме двенадцатиконечной звезды. Каждый луч звезды увенчивался символом зодиакального созвездия. В центре были помещены символы солнца и луны.
      При виде сыщика, лежавшего на полу и придавленного ножками опрокинутого кресла, оба на мгновение окаменели.
      Ницан несколько раз растерянно мигнул.
      — Э-э... — пробормотал он. — Небольшой следственный эксперимент. Не обращайте внимания, я уже закончил.
      Он осторожно выполз из-под кресла, зацепившись при этом ногой и перевернув его еще раз.
      — Ну вот, — сказал сыщик, поднимаясь на ноги и возвращаю коварную конструкцию из красного дерева на место. — Прошу садиться. Теперь я к вашим услугам.
      — Посвященный Думмузи-Хореф, — представил целителя маг-эксперт. — А это — господин Ницан Бар-Аба, ведущий расследование по делу об убийстве Шаррукена Тукульти. Ему даны полномочия опрашивать свидетелей.
      Думмузи-Хореф коротко кивнул бритой головой и с явным опасением посмотрел на предложенное ему кресло. Было заметно, что слова о следственном эксперименте, связанном с мебелью, его несколько смутили. Правда, после повторного приглашения целитель сел, но сделал это осторожно, готовый в любой момент вскочить.
      Ницан с грохотом пододвинул табурет, стоявший у окна, и сел тоже. Лугальбанда остался стоять у двери.
      — Вы любите молоко? — неожиданно спросил сыщик, все еще находившийся под впечатлением от короткого, но реалистичного кошмара. — Я терпеть не могу, — он поморщился. — Гадость. Меня пичкали им в детстве при каждом удобном случае.
      Думмузи-Хореф растерянно захлопал глазами. Ресниц у него почти не было.
      — Э-э... молоко? — он беспомощно оглянулся на эксперта, стоявшего с непроницаемым лицом. — При чем тут... То есть, я не пью парного молока... А что?
      — Нет, ничего, это я так... — рассеянно ответил Ницан. — О молоке мы поговорим в следующий раз, если хотите. Вчера вечером вас пригласили к больному, — он, не оборачиваясь, ткнул пальцем в сторону кровати под балдахином. — Вы оказали ему помощь — сняли приступ, — после чего удалились. Верно?
      Думмузи-Хореф посмотрел на альков.
      — И да, и нет, — ответил он. — Его превосходительство действительно срочно вызвал меня к господину Шаррукену Тукульти. И я действительно собирался ему помочь. Но мне не довелось это сделать.
      — Почему?
      — Потому что, едва я обратился к господину Тукульти с предложением провести срочное обследование его состояния, как он тут же сказал, что приступ уже прошел и все, что ему нужно — это полчаса покоя. Тогда я проводил его сюда, в эту комнату. Вот и все.
      — И что же вы делали дальше?
      — Оставил его одного, как он того требовал. У меня не было оснований настаивать, его состояние действительно не внушало опасений, насколько я мог судить. Это может подтвердить его секретарь. И референт.
      Ницан посмотрел на Лугальбанду.
      — То есть, вы хотите сказать, что секретарь и референт оставались здесь? После того, как вы ушли? — спросил тот.
      — Нет-нет. Референт передала господину Тукульти папку с документами и тут же удалилась. А с секретарем мы вышли вместе. Господин Тукульти отослал нас обоих.
      — Понятно. И что же — приступ действительно прошел? — спросил Ницан.
      Посвященный в некотором раздумье почесал гладко выбритую макушку.
      — Видите ли, если говорить откровенно, то никакого приступа не было, признался он. — Во всяком случае, пульс у него был спокойным... Даже чересчур спокойным.
      — Что значит — чересчур спокойным?
      — Как вам сказать... По моим сведениям господин Тукульти страдал серьезным пороком сердца. Врожденный дефект, редко встречающийся. Вы знаете анатомию?
      — Увы, — ответил Ницан, имея в виду «увы — нет». Целитель же расценил ответ как «увы — да», и продолжил:
      — В таком случае, вам известно, что в сердце существуют перегородки, делящие его на четыре камеры. У господина Тукульти в одной из таких перегородок имелось незарастающее отверстие. Так вот, при подобных заболеваниях даже более-менее длительная беседа, тем более, напряженная беседа, — вызывает перебои сердечного ритма. А тут — ровный пульс, прекрасное наполнение. Никаких сбоев, никаких шумов. Как у спящего.
      — А что аура? — вмешался вдруг Лугальбанда. — Надеюсь, вы измеряли интенсивность и цвет?
      Ницан с удовольствием посмотрел на друга, а затем на целителя. Думмузи-Хореф рассеянно играл астрологическим талисманом. Подняв голову, он бросил короткий взгляд на мага-эксперта. В его глазах появилось выражение уважения, смешанного со смущением.
      — Вы правы, следовало провести проверку астральной оболочки. В отсутствие соматических проявлений и при субъективно хорошем самочувствии больного, любой профессиональный целитель так бы и поступил. И я тоже. Но увы, — посвященный развел руками, — мне запретили это делать. Но, повторяю, мне запретил проверку секретарь господина Тукульти. Признаться, меня это удивило. Сейчас я полагаю, что он опасался каких-либо недозволенных законом действий в отношении своего шефа.
      — Недозволенных действий? — Ницан удивился. — Что вы имеете в виду? Вернее, что он имел в виду?
      За посвященного ответил Лугальбанда:
      — Измеряя ауру, маг-целитель обладает кратковременную, но по сути неограниченную власть над душой пациента. Между его сознанием и сознанием больного возникает астральная связь по типу «господин-слуга». Так что целитель может заставить своего подопечного делать много такого, чего тот никогда не сделал бы в обычном состоянии.
      — Как хорошо, что я не обращаюсь к целителям, — пробормотал частный сыщик. — Подумать только, кто-то вдруг становится твоим неограниченным властителем! Бр-р... Скажи-ка, Лугаль, а может ли маг заставить подчиненного ему человека, например, покончить с собой?
      — Ну, знаете ли! — Думмузи-Хореф вскочил. — Уже не хотите ли вы меня обвинить в убийстве Шаррукена Тукульти?!
      — А вы могли бы это сделать? — спросил Ницан, невинно глядя на посвященного. — Если предположить, что у вас на то были основания. Разве нельзя установить астральную связь незаметно для посторонних? Для того же секретаря. А потом удалиться и спокойно дать распоряжение лишенному воли господину Тукульти ткнуть самого себя ножом в больное сердце.
      Со стороны могло показаться, что посвященный Думмузи-Хореф сейчас бросится с кулаками на безмятежно улыбавшегося сыщика. Он даже стал выше, а глаза сверкали так грозно, что человек, более чувствительный, чем Ницан, непременно ощутил бы запах горелого. Но сыщик ничего такого не учуял.
      — Да вы садитесь, — сказал он. — Мне неудобно смотреть снизу вверх, а стоять — ноги не держат. Садитесь.
      Думмузи-Хореф еще какое-то время посверкал глазами, потом сел.
      — Вот так и думают большинство профанов, — горько сказал он. — Будто каждый целитель в глубине души только и жаждет что-нибудь учудить с больным... Да, я мог бы заставить человека сделать все, что угодно. Убить себя, убить еще кого-нибудь. Выброситься в окно. Вскарабкаться на дерево. Но зачем, скажите на милость?
      — Не знаю, — Ницан развел руками. — Из чистого любопытства. Из научного интереса. За деньги. Мало ли причин может быть? В конце концов, вам ведь почему-то помешали провести процедуру. Секретарь господина Тукульти. Как думаете, почему?
      — Ну, это понятно, — угрюмо ответил целитель. — Как бы-то ни было, я все-таки маг-целитель, давший присягу политическому сопернику господина Тукульти... Отвечая на ваш вопрос: разумеется, я мог бы сделать все так, как вы только что сказали. Но, во-первых, чтобы провести процедуру незаметно, мне нужно было подготовиться заранее. И довольно тщательно. Во-вторых, я должен был бы позаботиться об орудии убийства. В-третьих — в таком состоянии проще было бы остановить ему сердце. В-четвертых... А, все это неважно. Я никого не убивал. Я мог бы испытывать чувство вины за то, что не все меры были приняты, если бы господин Тукульти скончался от сердечной недостаточности. Но насколько мне известно, умер по другой причине. Я могу идти?
      — Нет, пока не можете, — отрезал Лугальбанда. — Допустим, вы не могли провести измерение ауры. Я понимаю это. Но хотя бы экспресс-гороскоп вы, надеюсь, составили?
      Ницан был чрезвычайно рад тому, что приятель перехватил инициативу допроса Думмузи-Хорефа. Он даже чуть прижмурил глаза, рискуя в очередной раз задремать и вновь оказаться один на один с кубком парного молока.
      — Экспресс-гороскоп? — голос Думмузи-Хорефа звучал растерянно. — Но... Позвольте, экспресс-гороскоп составляется в лишь критических случаях! В состоянии господина Тукульти не было ничего критического. Во всяком случае, я ничего такого не заметил.
      При этих словах Ницан открыл глаза.
      — Иными словами, с вашей точки зрения господин Тукульти не нуждался ни в какой помощи, — резюмировал он. — И сердечного приступа не было. Так?
      — Да, так! — сердито воскликнул целитель. — Если хотите знать мое мнение, так ему просто понадобилось уединиться в этой комнате! И он не нашел ничего лучшего, как притвориться!
      Ницан и Лугальбанда переглянулись.
      — Вы уверены? — спросил Ницан.
      — Уверен? — фыркнул целитель. — Да он с первой же минуты, едва мы пришли сюда, пытался меня выпроводить!
      — А секретарь? Вы ведь говорили, что его секретарь при том присутствовал, — заметил Ницан.
      — Секретарь? — Думмузи-Хореф задумался. — Нет, секретарь, по-моему, не... Нет, — решительно сказал он. — Секретарь как раз старался меня удержать. По-моему, он всерьез воспринял ситуацию. Да, конечно! — целитель энергично закивал головой. — Поведение секретаря как раз и вывело его из себя! Господин Тукульти накричал на него, так что он вышел вместе за мной... Послушайте, — сказал он нетерпеливо, — клянусь моим покровителем Мардуком, мне больше нечего вам сказать!
      Ницан вопросительно посмотрел на друга. Тот неохотно кивнул.
      — Хорошо, — разрешил Ницан. — Вы можете идти. — Не исключено, что вы нам еще понадобитесь.
      Посвященный сорвался с места и засеменил к двери. Уже взявшись за литую рукоятку, он вдруг обернулся и сказал:
      — Кстати о гороскопах. Странно, что я... На тумбочке рядом с кроватью в тот раз лежал гороскоп господина Тукульти. Между прочим, составленный магом Берроэсом. Так что не было у меня никакой нужды составлять экспресс-гороскоп! Прогноз был вполне благоприятен. Во всяком случае, на позавчерашний, вчерашний и сегодняшний дни. Надеюсь, вам что-то говорит имя Берроэса?
      Маг Берроэс был одним из самых авторитетных астрологов Тель-Рефаима. И самым дорогим, разумеется.
      — Всего хорошего, — посвященный церемонно поклонился сыщику и выскользнул из комнаты.

* * *

      — Что скажешь? — спросил маг-эксперт.
      Ницан мерил шагами расстояние от стены до стены, наклонив голову и сцепив руки за спиной.
      — Скажу, что даже великие астрологи могут ошибаться, — ответил он. Нечего сказать, хорош прогноз: человека убивают, а его гороскоп на этот день вполне благоприятен!
      Лугальбанда отмахнулся.
      — Я не о гороскопе. Я имею в виду поведение Тукульти незадолго до смерти.
      — Да-да, странно, странно... — пробормотал Ницан с рассеянным видом. Если у господина Тукульти не было никакого приступа, и он просто симулировал, то напрашивается одно из двух объяснений: либо ему до смерти (извини за каламбур) надоело совещание, то ли... — он остановился перед Лугальбандой. — То ли он кого-то ждал. А ждать он мог только человека, убившего его.
      — Ждал? — Лугальбанда недоверчиво засмеялся. — Ты хочешь сказать, что он назначил кому-то тайную встречу прямо в резиденции президента? Ну и ну!
      — Глупая идея, — признал сыщик. — Черт-те что... — он раздраженно помотал головой, отчего к нему мгновенно вернулись все похмельные симптомы. Он чудом удержался на ногах, когда пол вдруг плавно поплыл в сторону, а стены угрожающе задвигались над головой.
      — Мне худо... — простонал Ницан. — Лугаль, имей совесть, найди чего-нибудь выпить. Хотя бы пива. Иначе я сдохну прямо тут. И унесу с собой в могилу разгадку убийства Тукульти... Боже мой, разве можно носить такие имена?
      При виде позеленевшего лица сыщика Лугальбанда, собиравшийся было прочесть приятелю очередную нотацию, захлопнул рот, взял детектива под руку и быстро повлек в боковую галерею. Здесь, в самом конце обнаружилась небольшая, вполне обжитая комната. Находившийся уже в полуобморочном состоянии Ницан усмотрел в глубине подсвеченный бар с десятком бутылок. Вырвавшись из цепких рук мага-эксперта, он издал восторженный вопль и бросился вперед. Первой попалась под руки бутылка лагашской горькой.
      Опустошив ее на треть, Ницан облегченно вздохнул и плюхнулся в одно из двух причудливой формы кресел, стоявших посередине, рядом с журнальным столиком.
      — Мне тут нравится больше, чем в гостевых покоях, — заявил он. Гораздо больше. Уютно, спокойно. Если ты не возражаешь, Лугаль, на время расследования я поселюсь здесь.
      — Как хочешь, — ответил Лугальбанда. — Я не возражаю.
      Ницан одобрительно хрюкнул — говорить он не мог, поскольку вновь присосался к лагашской.
      — Только, знаешь, может возражать хозяин, — добавил маг-эксперт.
      Сыщик отставил бутылку и удивленно взглянул на полицейского. Удивился он не столько тому, что у привлекательного во всех отношениях помещения оказался хозяин, сколько тому, что этот хозяин может возражать против его, Ницана, присутствия здесь.
      — А кто здесь живет? — осведомился сыщик.
      — Референт убитого, — ответил Лугальбанда. — Как ты сам понимаешь, мы не могли позволить ни ей, ни секретарю господина Тукульти, ни его охранникам окинуть резиденцию.
      — Пусть живет, — великодушно разрешил Ницан. Вдруг до него дошло. Постой, ты сказал — ей?
      — Референт Шаррукена Тукульти госпожа Сарит Бат-Сави, — сказал маг-эксперт. — По-моему, ты не очень внимательно слушал рассказ их превосходительств господина президента и господина министра. И целителя Думмузи-Хорэфа тоже. На всякий случай, напоминаю: именно госпожа Сарит первой обнаружила труп... — И оглянувшись на раздавшийся в коридоре дробный стук каблуков, добавил: — А вот, кстати, и она сама.
      Госпожа Сарит оказалась молодой высокой женщиной с красивым, но холодным лицом, обрамленным серебристыми — по последней моде — локонами. Насчет фигуры Ницан ничего сказать не мог — наряд Сарит Бат-Сави состоял из черной траурной хламиды, способной скрыть любые достоинства и недостатки.
      Остановившись у входа, референт покойного с неприятным удивлением воззрилась на вольготно расположившегося в кресле небритого типа в потертой куртке.
      — Что вам здесь нужно? — грозно спросила она. — Какого черта... Чем вы занимаетесь в моей комнате?
      — Пью, — ответил Ницан и в подтверждение сделал еще один глоток из бутылки. — В трезвом состоянии я мало на что способен, можете спросить у Лугаля.
      — Сейчас вы и в пьяном состоянии окажетесь мало на что способны, пообещала госпожа Сарит. — Сейчас я вызову охрану...
      — Минуточку, госпожа Бат-Сави, — вмешался Лугальбанда. — Этот господин приглашен его превосходительством для расследования убийства вашего шефа. Его зовут Ницан Бар-Аба, частный сыщик. Вообще-то он пришел для того, чтобы задать вам несколько вопросов...
      — И на этом основании успел налакаться как свинья, причем опустошив мой бар? — возмутилась госпожа Бат-Сави.
      Ницан как раз в этот момент мучительно искал, что бы такое хитроумное спросить у суровой дамы, обиделся.
      — Во-первых, я не налакался, — заявил он. — Просто вчера у меня был день рождения, и я немного перебрал. А утром меня притащили сюда, и я не успел опохмелиться, — насчет дня рождения Ницан мог говорить с чистой совестью, поскольку давно забыл истинную дату своего появления на свет. Так что я всего лишь поправил здоровье. А во-вторых, — он показал бутылку, в которой еще находилось на два пальца настойки, — это означает, по-вашему, опустошить бар? — Ницан презрительно хмыкнул. — В таком случае, у нас с вами разные представления о гостеприимстве, мадам!
      Госпожа Сарит мрачно посмотрела на Лугальбанду, молча разведшего руки, затем на сыщика.
      — Ладно, — она сменила гнев на милость, прошествовала в комнате и села напротив сыщика. — Задавайте вопросы. Что вы хотели у меня спросить?
      — Действительно, — Ницан повернулся к магу-эксперту, — а что я хотел у нее спросить?
      — Ты хотел спросить, где она находилась в момент убийства, — подсказал Лугальбанда.
      — Разве? — удивился Ницан. — Хотя да, кажется именно это я и хотел спросить, — он с сожалением отставил выпивку. — Итак, госпожа Сарит... сыщик вдруг замолчал, а потом задал совершенно другой вопрос: — Госпожа Бат-Сави, это не вы, случайно, убили господина Шаррукена Тукульти?
      Референт задохнулась от неожиданности, Лугальбанда тоже онемел, а Ницан, воспользовавшись паузой быстренько допил настойку и удовлетворенно улыбнулся.
      — Вот теперь я чувствую себя лучше, — сказал он. — Что же, госпожа Сарит, из вашего выразительного молчания я делаю вывод, что вы не желаете признаваться в убийстве своего начальника.
      — Разумеется, нет! — госпожа Сарит, наконец, обрела голос. Причем очень громкий и, по мнению Ницана, чересчур визгливый. — Как вам могло такое прийти в голову?
      — Видите ли, статистика утверждает, что в большинстве случаев человек, первым натолкнувшийся на труп и сообщивший об этом, оказывается убийцей, объяснил Ницан. — Господин Лугальбанда может это подтвердить.
      — Э-э... Да, в большинстве случаев дело обстоит именно так, — вынужден был признать маг-эксперт. — Правда, иногда человека опережает дух покойника, но его вряд ли есть смысл заподозрить в убийстве собственного... э-э... физического воплощения. Хотя, помнится, бывали такие удивительные извращения, — оживился вдруг Лугальбанда, влюбленный в историю криминалистики и коллекционировавший нестандартные случаи. — Вот, хотя бы дело о так называемой неокончательной смерти Набурри-Кудурра. Помнишь, Ницан?
      Сыщик, занимавшийся тщательным исследованием опустевшей бутылки, не ответил. Но маг-эксперт уже увлекся:
      — Так вот, представьте себе, душа этого самого Набурри-Кудурра настолько не любила собственное физическое воплощение, то есть, тело, что в конце концов едва сама себя не убила. Но глянув одним глазком на царство Эрешкигаль и Нергала, душа Набурри-Кудурра так перепугалась, что бросилась назад, тем самым оживив ею же самой удушенное опостылевшее тело. И вот так — вы не поверите — девятнадцать раз! Оказалось, что ее, то есть, его нелюбовь к самому себе была равна страху перед подземным царством. В конце концов Набурри-Кудурр...
      — Черт знает что! — негодующе фыркнула референт. — Кудурр... Нудурр... Вы что тут все — с ума посходили, что ли?! Мало того, что меня держат взаперти и не позволяют никаких сношений с внешним миром, так я еще обязана выслушивать идиотские обвинения пьяного субъекта! И ваши не менее идиотские рассказы! Передайте Арам-Нимурте: если вот это, — она презрительно ткнула пальцем в сыщика, — лучший специалист, находящийся в его распоряжении, то после ближайших выборов президент Шенаара будет носить другое имя.
      — Ну что вы, — детектив добродушно махнул рукой. — Мое честолюбие не заходит столь далеко. Какой из меня президент... Или вы имели в виду другую кандидатуру? Какую, если не секрет?
      Госпожа Бат-Сави готова была испепелить взглядом нахала, развалившегося в кресле напротив. Все же она ответила — после недолгого размышления:
      — Думаю, следующим президентом будет Набу-Дал. После смерти господина Тукульти он возглавит оппозицию. Вы ведь это хотели услышать?
      — Что вы говорите? Надо же. Значит, Набу-Дал. Кстати, а чем господин Набу-Дал занимался в тот день, когда состоялась встреча между президентом и Тукульти? — спросил Ницан.
      — Не знаю точно. Во всяком случае, его не было в Тель-Рефаиме, — Сарит Бат-Сави неожиданно успокоилась. Из ее голоса исчезли нотки раздражения и гнева, сверкавшие яростью глаза погасли. Ницан сообразил, что женщина значительно старше, чем ему показалось поначалу. — Господин Набу-Дал три дня назад отправился в Ир-Лагаш, для встречи с тамошними представителями «Возрождения Шенаара». Должен вернуться завтра.
      — Так-так-так. Очень вовремя. А каковы были отношения между вашим шефом и его преемником?
      — Нормальные деловые отношения, — ответила референт. — Они не были близкими друзьями и не были врагами.
      Ницан кивнул.
      — Понятно, — сказал он. — Скажите пожалуйста, госпожа Сарит, кто, кроме вас, знал о предстоящей встрече вашего шефа с президентом?
      — Никто. Только вы зря уточняете — кроме меня. Я тоже не знала. Шаррукен... Господин Тукульти не ставил меня в известность о том, куда именно мы направляемся.
      — А вы не спрашивали?
      — Разумеется, нет. Накануне он попросил подготовить некоторые документы и предупредил о том, что утром за мной заедет.
      — Из этих документов можно было сделать вывод о цели предстоящего визита?
      — Не знаю. Я, во всяком случае, даже не пыталась. Собственно, я подготовила стандартный набор бумаг, с которыми Тукульти мог проводить переговоры с любым политиком — от президента республики до главы районного муниципалитета. Программа партии, проекты законодательных актов, результаты опросов общественного мнения. Резюме газетных статей за последние полгода. Состав теневого кабинета. Вот и все.
      — Ничего секретного? Или, скажем так, ничего конфиденциального подготовленные вами документы не содержали?
      — По-моему, нет. Нет, ничего.
      — Прежде, чем удалиться в гостевую комнату, господин Тукульти попросил принести ему бумаги, — напомнил Ницан.
      — Да, верно.
      — Когда вы выполнили его распоряжение, вам ничего не бросилось в глаза? Вспомните, вы же, если не ошибаюсь, в тот момент видели своего шефа живым в последний раз?
      — Да, в последний... Нет, не помню ничего подозрительного. Я вручила ему папку, он поблагодарил и попросил оставить его одного. Когда я выходила, в комнату вошел целитель. Если не ошибаюсь, личный целитель президента.
      — Кто-нибудь присутствовал при разговоре господина Тукульти с целителем?
      — Да, Цемэх, секретарь господина Тукульти. Разговор был недолгим. Я не успела дойти до конца коридора, как и Цемэх и целитель вышли из комнаты.
      Это подтверждало сказанное Думмузи-Хрэфом.
      — Вам вернули документы после смерти господина Тукульти? — спросил Ницан.
      — Думаю, их вернули Цемэху. Правда, я не спрашивала у него.
      Неожиданно Ницан спросил:
      — Господин Тукульти всегда брал на деловые встречи свой гороскоп?
      — Что, простите? — госпожа Сарит удивленно воззрилась на детектива. Гороскоп? То есть, астрологический прогноз?
      — Именно так. Посвященный Думмузи-Хореф утверждает, что рядом на тумбочке лежал гороскоп господина Тукульти. И что прогноз на вчерашний и сегодняшний дни был вполне благоприятен. Никаких настораживающих факторов.
      — Глупости, — решительно заявила референт. — Никаких гороскопов там не было. Во всяком случае, я не видела. Думаю, целитель ошибается. Кстати, никакой помощи он господину Тукульти не оказал!
      — Да, но господин Тукульти умер не от сердечного приступа, — повторил Ницан слова целителя. — Ладно, оставим в покое гороскоп. Давайте попробуем с другого конца. Он был женат?
      — Нет, — ответила Сарит Бат-Сави. — Господин Тукульти — шукри. Был шукри.
      Ницан хмыкнул. Когда-то словом «шукри» — «рабы» — называли тех, кто в неурожайные годы продавал самих себя храмовым хозяйствам и тем самым спасался от голодной смерти. Ныне же этот обряд, внешне повторявший древнюю церемонию самопродажи в рабство, представлял собой обряд посвящения в особые братства, своего рода аристократические клубы. Единственной деталью, роднившей древних шукри с нынешними, была пожизненность статуса.
      Слухи и сплетни, сопровождавшие деятельность братств, носили тот же характер, что и любые сплетни о тайных обществах. Рассказывали об оргиях, затевающихся время от времени на собраниях шукри, о страшных некромагических обрядах. Ну и, разумеется, о тайных связях с внешними врагами государства, о попытках все продать и все купить, о захвате власти и прочем. В действительности же объединения шукри занимались главным образом благотворительной и просветительской деятельностью под эгидой того или иного храма.