Ницан, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, сказал:
      — Госпожа Баалат-Гебал, расскажите суду все, что происходило с вами вчера и сегодня.
      — Все? — переспросила престарелая дама, с сомнением поглядев на растерянного судью Габриэля. — Вы уверены? И наш вчерашний разговор?
      — Конечно. Не волнуйтесь, говорите обо всем.
      — Волнуюсь?! Я?! — госпожа Баалат-Гебал едва не задохнулась от возмущения. — Уж не из-за этого ли задохлика? — она ткнула пальцем в Кислева. — Я его вчера чуть не удавила! Смотрите, как он хочет спрятаться! Он и вчера удирал от меня во все лопатки!
      Действительно, преподобный Кислев страстно желал исчезнуть отсюда куда угодно. Лицо его уже не покрывал лихорадочный румянец, напротив, оно стало безжизненно серым. Ницан озабоченно подумал: еще немного — и казначей грохнется в обморок. Пора было прекращать внешние эффекты и переходить к делу.
      Точно так же думал и судья Габриэль.
      — Вот и славно, — сказал он с любезной улыбкой. — Мы очень рады видеть здесь столь почтенную даму, причем в добром здравии и душевном спокойствии. И вдвойне будем рады, высокочтимая госпожа, если вы действительно начнете свой рассказ незамедлительно.
      — Да? Ну хорошо, — госпожа Баалат-Гебал милостиво кивнула. — В таком случае, извольте. Вчера вечером мой друг Ницан позвонил и попросил учинить скандал нашему казначею Кислеву.
      — Что-что?! — изумился судья.
      — Ваша честь, я требую прекратить! — снова подскочил Шамаш. — Это переходит всякие границы! Вы же сами видите: частный детектив постоянно прибегает к откровенным провокациям!
      Ницану в конце концов надоел бывший обвинитель и бывший однокурсник. Он собрался осадить Шамаша, но тут судья, вконец заинтригованный услышанным, рявкнул на следователя:
      — Заткнитесь, прах вас побери! Я хочу выслушать госпожу Баалат-Гебал и разобраться, наконец, во всей этой истории! Лишаю вас слова до конца слушаний, — подкрепив это распоряжение небрежным движением жезла в сторону обвинителя. Отныне Омри мог лишь беззвучно разевать рот, что он и проделывал время от времени, забывая о наложенном запрете.
      Между тем госпожа Баалат-Гебал продолжила:
      — Так вот, я и устроила такой скандал. Тем более, что основания имелись: этот крючкотвор по моей доверенности перевел деньги в коммерческий банк Ир-Лагаша, для приобретения лекарств. А лекарства так и не поступили. Как вам это нравится?
      — Я уже рассказывал об этом факте суду, — сказал Ницан. — Прошу вас, переходите к дальнейшим событиям.
      — Да? А, ну хорошо. Так вот. Я легла спать, а сплю я, господин судья, весьма чутко. Поверите ли, приходится глотать всякую гадость от бессонницы... Так вот, разбудили меня какие-то звуки у входной двери. Я прислушалась: так и есть! Кто-то что-то пытался то ли снять с моей двери, то ли наоборот, повесить. А так как кроме магических амулетов на моей двери отродясь ничего не висело — записочки от поклонников, цветочки всякие остались в далеком прошлом, — то я и поняла: Ницан оказался прав!
      — И вы, конечно, вышли в коридор? — подсказал судья.
      — Я конечно не вышла в коридор, потому что именно об этом меня просил Ницан, — язвительно отрезала престарелая дама. — В отличие от вас, уважаемый, он понимал, что от меня осталось бы мокрое место, если бы я вышла. Каким местом вы обычно думаете, судья, и каким местом думали те, кто назначил вас на это место?
      Странно, судья нисколько не обиделся на замечание Баалат-Гебал, а благодушно махнул рукой и даже улыбнулся.
      — Как и велел Ницан, — повторила престарелая дама, — я дождалась утра, а потом, когда все наши опекуны, — она кивнула в сторону неподвижно сидевших жрецов Анат-Яху, — когда все эти преподобные господа уехали в суд, я вышла и сняла с двери охранительные печати. И привезла их сюда, — она замолчала, торжествующе глядя на судью. Ницан зааплодировал. Госпожа Баалат-Гебал величественным кивком поблагодарила его.
      Некоторое время судья молчал, переваривая услышанное.
      — Ничего не понимаю, — расстроенно произнес он. — Ни-че-го! Если все было так, как рассказал господин Ницан Бар-Аба, вы, госпожа Шульги, должны были умереть нынче же ночью. Но вы, хвала небесам, живы и здоровы, и это очень хорошо, но еще больше запутывает и без того запутанную историю!
      — Вовсе нет! — воскликнул Ницан. — Все очень просто. В отличие от несчастных Алулу-Бази и Энненет Сэрэн-Лагаши, госпожа Баалат-Гебал традиционалистка. Как и прочие представители Дома Шульги. Иными словами, носит амулеты на теле и на руках. Поэтому замена печатей над дверью ничего не дала убийцам.
      В подтверждение этих слов госпожа Баалат-Гебал медленно подняла руки вверх. Широкие рукава платья упали, продемонстрировав всем присутствующим полтора десятка заговоренных браслетов — от запястий до плеч. Величественная дама побренчала браслетами и медленно опустила руки.
      Тишину разорвал скрипучий кашляющий смех. Это смеялся подсудимый. Он буквально заходился от хохота, утирая выступившие на глазах слезы.
      — Ну вот, — сказал Ницан. — А теперь мы можем воспользоваться помощью госпожи Баалат-Гебал и проверить, что представляли собой печати, подмененные на ее дверью сегодня ночью, после размолвки с храмовым казначеем. Надеюсь, здание суда заговорено от проникновения Ламашту-насылающей-болезни и ее демонов?
      — Разумеется, — буркнул судья.
      По знаку Ницана госпожа Баалат-Гебал сошла с помоста, подошла к столу вещественных доказательств, выложила из своей сумочки три амулета и скромно отошла в сторону.
      — Прошу мага-эксперта Лугальбанду определить, существует ли связь между подсудимым и этими амулетами.
      — Не надо, — сказал вдруг Балак, перестав смеяться. — Ваша взяла, господин сыщик. Я признаю, что изготовил эти печати — именно так, как вы сказали, заменив сердолик камнем-хамелеоном эльмешу. Но устанавливал их не я.
      — Кто же? — недоверчиво спросил судья.
      Балак пожал плечами.
      — Этого я не знаю, — ответил он. — Я ни разу в жизни не видел заказчика. Получал задания анонимно. Сначала об изготовлении печатей для спальни господина Алулу-Бази. Потом — для спальни госпожи Энненет. Правда с их использованием он несколько задержался — приказал мне сначала изготовить голема и убить начавшего о чем-то подозревать Сивана. Потом приказал дать показания в суде против этого человека, — он указал кивком на Ницана. А прошлой ночью я сделал печати для спальни госпожи Баалат-Гебал.
      — Вот подлец! — громыхнула дама.
      Балак сдержанно улыбнулся, словно его похвалили.
      — Вы наложили заклятье, чтобы лишить меня памяти о той ночи? — спросил Ницан.
      — О, это было комплексное заклятье! — с видимым удовольствием ответил Балак. — Я горжусь им. Оно содержало, во-первых, воздействие на Сивана, побудившее его вечером прийти на площадку для собранного урожая, во-вторых, воздействие на вас — чтобы вы тоже пришли туда, сразу после убийства и попытались выдернуть из раны кинжал. Наконец, оно же заставило полицейских изменить свой маршрут и явиться прямо на место преступления. Они, конечно, ничего не помнят. И объяснить не могут. Изюминка в том, что каждая фаза должна была включаться в строго определенное время.
      — Поведение овец объясняется именно этим заклятьем? — спросил Ницан.
      — Овец? Ах да, — по лицу мага мелькнула тень раздражения. — Это побочный эффект. А что? Это вызвало у вас подозрение?
      — Не сразу. В совокупности с остальными событиями, — ответил сыщик. Вернемся к личности вашего заказчика. Значит, вы его никогда не видели.
      Балак покачал головой.
      — И даже не представляете, кто это был?
      — Зачем это мне? Платил он исправно. И еще хочу заметить, что я всего лишь выполнял его распоряжения.
      — Что же, — Ницан отошел от подсудимого. — Похоже, он действительно не знает, кто стоял за всеми этими преступлениями... Зато знаю я, — с этими словами сыщик медленно приблизился к скамьям представителей храма Анат-Яху.
      Казначей Кислев вскочил.
      — Клянусь всем, клянусь посмертным воздаянием! — истерично закричал он. — Я не виновен в смертях этих людей! Я ничего не сделал и ни в чем не виноват! Не подходите ко мне, вы чудовище!
      — Я ни в чем вас не обвиняю, успокойтесь, — мирно заметил Ницан. — Я знаю, что вы этого не делали. Я просто хочу вам задать один вопрос. Повторите еще раз, кому вы передавали доверенности, когда получали их от обитателей дома престарелых?
      Кислев беспомощно оглянулся.
      — Кому — что? Ах, передавал... Да, конечно. Преподобному Хешвану, пролепетал Кислев. — Он их заверял у верховного жреца и передавал на следующий день мне...
      — То есть, в течение суток доверенности находились не у вас? — уточнил Ницан.
      — Это так, — подтвердил старший жрец, спокойно глядя на сыщика. Таковы правила. Может быть, вы хотите теперь обвинить во всех этих преступлениях меня? — надменная усмешка чуть искривила его тонкие губы.
      Ницан ответил не сразу. Он задумчиво посмотрел на преподобного Хешвана.
      — Скажите, преподобный Хешван, что вы делали у апартаментов госпожи Сэрэн-Лагаши в то утро, когда она умерла? — спросил вдруг он. — И почему после этого вы молили богиню Анат-Яху уберечь вас от болезней, насылаемых демоницей Ламашту и демоном Эррой?
      — Что-о?! — возмущению преподобного Хешвана, казалось, не было границ. — Как вы смеете?! Я...
      — Я был там, преподобный, — негромко сказал Ницан. — Я стоял за статуей богини и видел, как вы вышли из правой галереи, где находятся покои госпожи Сэрэн-Лагаши. И слышал вашу молитву. Правда, смысл ее стал мне ясен лишь после того, как я узнал о причинах смерти госпожи Энненет.
      — У вас нет доказательств! — возмущенно воскликнул старший жрец. — И быть не может! Ваша честь, — он повернулся к судье, — оградите меня, наконец, от этого наговора!
      Ницан удивленно поднял брови.
      — Но у меня есть доказательства, — сказал он. — И я могу представить их немедленно. Ваше преподобие, потрудитесь снять очки.
      Хешван отшатнулся. Ницан быстро протянул руку и сорвал с него очки в массивной оправе.
      — Вот оно, доказательство! — торжествующе произнес он. — Ваша честь, прошу обратить внимание на отметины возле глаз преподобного Хешвана. Это следы лихорадки Ламашту — ашшурской оспы!
      Виски жреца, ранее прикрытые оправой, были обезображены крохотными рубцами, похожими на птичьи следы.
      — Видите ли, — объяснил Ницан, обращаясь к судье Габриэлю, повреждение печати, удаление имени больного и подмена камня опасны не только для того, против кого эти действия направлены, но и для того, кто их совершает... — он вспомнил слова Астаг и не удержался от того, чтобы процитировать: — «Пантера вырвавшаяся из клетки, может ведь броситься и на того, кто ее выпустил». Вот так обычно и происходит. Так что человек, совершивший злодеяние против госпожи Энненет, должен был тоже переболеть ашшурской оспой. Правда, в очень легкой, несмертельной форме. Как болеют дети. В подобном случае у глаз остаются именно такие отметины — он вновь указал на окаменевшего Хешвана.
      Омри Шамаш отчаянно замахал руками и привлек внимание судьи. Сжалившись, тот вернул следователю дар речи.
      — Но ведь и это не доказательство! — закричал следователь осипшим от вынужденного молчания голосом. — Его преподобие мог переболеть ашшурской оспой и в детстве!
      При этих словах старший жрец словно очнулся. Он медленно посмотрел на Омри Шамаша и отвернулся. По губам его скользнула презрительная усмешка.
      — Этого не могло быть, Омри, — мягко сказал Ницан. — Ты бросил его преподобию спасательный круг, но он, как видишь, не захотел им воспользоваться. Знаешь, почему? Потому что ему известны принципы отбора послушников в храм Анат-Яху. А тебе не известны. Среди прочего в этих правилах сказано, что кандидат не должен обладать никакими телесными изъянами. В том числе рубцами, шрамами, оспинами и так далее. Если бы эти оспины были у преподобного Хешвана в детстве, он никогда не стал бы жрецом.
      В группе жрецов, сидевших рядом с преподобным Хешваном, послышался ропот. Спустя мгновение вокруг старшего жреца образовалась пустота. Он даже не пошевелился, только презрительная усмешка еще сильнее искривила его губы.
      Впрочем, пустота была тотчас заполнена. Судья Габриэль кивнул старшине охранников, и старшего жреца Хешвана препроводили на скамью подсудимых, рядом с магом Балаком. Тот с ироничным любопытством рассматривал своего заказчика. Что же до Хешвана, то старший жрец храма смотрел прямо перед собой. С момента разоблачения он не проронил ни слова.
      Ницан удовлетворенно потер руки.
      — Ну-с, так, — сказал он. — Вроде бы, все встало на свои места. В смысле, село на свои места. Так вот, ваша честь, — он повернулся к судье. Суть дела в следующем. Его преподобие Хешван, старший жрец храма Анат-Яху, отвечавший за дом престарелых, нашел довольно простой способ пополнения собственного кармана. Доверенности, выдававшиеся обитателями этого приюта, казначей вручал Хешвану для визирования. А тот снимал с них копии, с помощью которых возвращал переведенные деньги, но уже на свой счет. Разумеется, время от времени кто-нибудь из постояльцев обращал внимание на невыполненное поручение и выражал свое возмущение. Тогда пускались в ход измененные магические печати, и несчастный погибал быстрой и мучительной смертью. Так случилось с господином Алулу-Бази, так случилось с госпожой Энненет. Так едва не случилось с госпожой Баалат-Гебал...
      При этих словах сиятельная дама погрозила старшему жрецу внушительным кулаком.
      — Люди, живущие в доме престарелых, к счастью для преподобного Хешвана и для самих себя, мало внимания уделяли состоянию своих финансов, продолжал Ницан, размеренно вышагивая перед судьей. — Тут старший жрец рассчитал психологически точно: аристократы, представители старых родовитых семейств, они презирали крючкотворов. Плюс возраст, разумеется. Что же до подозрений относительно внезапных смертей — так ведь причиной их становились тяжелые, чаще всего неизлечимые болезни... Первым обратил внимание на связь между этими случаями и финансовыми махинациями младший жрец Сиван. По словам госпожи Баалат-Гебал, он случайно стал свидетелем сцены, разыгравшейся между казначеем и господином Алулу-Бази. Сейчас мы можем лишь гадать, была ли эта сцена единственным поводом к подозрениям. Преподобный Сиван решил провести самостоятельное конфиденциальное расследование, для которого пригласил меня. Это стоило ему жизни, — Ницан сделал небольшую паузу. — Собственно, у меня все, ваша честь. Я объяснил, как именно был убит мой клиент. Я представил вам улики, изобличающие вину преподобного Хешвана в гибели госпожи Сэрэн-Лагаши. Остальное сделает полиция.
      Судья задумчиво посмотрел на Ницана. Перевел взгляд на подсудимых. Кивнул.
      — Хорошо, — сказал он. — Я благодарю вас, господин Бар-Аба. Разумеется, вы можете быть свободны, а дело против вас прекращается за отсутствием состава преступления.
      Публика, следившая затаив дыхание за зигзагами этого необычного процесса, наконец-то зашевелилась. Нурсаг повисла на шее у Ницана.
      — Ну-ну, — проворчал сыщик. — Пусти, задушишь. Давай-ка лучше я тебя познакомлю с госпожой Шульги-Зиусидра-Эйги.
      Представив свою подружку госпоже Баалат-Гебал, Ницан повернулся к Лугальбанде.
      — Как насчет моего жезла? — спросил он. — Может, все-таки, вернешь?
      — По-моему, ты и без жезла прекрасно обходишься, — заметил маг-эксперт. — Ладно, получи, — он протянул детективу искрящийся цилиндрик. — Зайди ко мне завтра, выправим разрешение. Будешь пользоваться на законных основаниях... Послушай, Ницан, а откуда ты знаешь требования к кандидатам в послушники?
      Ницан оглянулся на Нурсаг. Видя, что девушка продолжает оживленно болтать с царственной дамой, он поманил Лугальбанду пальцем. Когда тот наклонился к приятелю, Ницан сказал вполголоса:
      — Хочешь — верь, хочешь — нет, но в детстве меня готовили к обряду послушания. Причем именно в храме Анат-Яху, — он развел руками и с сожалением добавил: — Но мои дурные наклонности, увы, проявились слишком рано!

ДЕЛО О ПОКАЗАНИЯХ ПОКОЙНИКА