Натаниэль Розовски - Смерть в Кесарии

Даниэль Клугер Смерть в Кесарии

Часть первая На исходе субботы

1

      От городка Ор-Акива до поворота на Кесарию автобус шел чуть больше десяти минут. Эстер Фельдман обычно проводила эти десять минут в утренней полудреме, прислонившись к оконному стеклу и полузакрыв глаза. И сегодня тоже. Сунула водителю три шекеля, сказала: «Цомет Кесария», – и прошла к ближайшему свободному месту. Автобус мерно покачивался, водитель о чем-то негромко разговаривал с парнем на переднем сидении. Может быть, даже о ней. Во всяком случае, парень несколько раз оглянулся и с интересом (так ей показалось) посмотрел на Эстер.
      Симпатичный парень, лет двадцати. Смуглый, белая футболка, джинсы. Маленькая сережка в ухе, золотая цепочка на шее. Интересно, что он о ней говорил? Что они все о нас говорят?
      И думают?
      Мягкий рокот автобуса и негромкие голоса сплетались в привычную колыбельную мелодию. Эстер уснула по-настоящему, и проснулась от того, что кто-то вежливо, но настойчиво тряс ее за плечо.
      Она открыла глаза. Автобус стоял у поворота на Кесарию, средняя дверь была открыта, с улицы тянуло начинающейся жарой.
      – Ваша остановка, госпожа.
      Тот самый парень.
      Она не сразу поняла его слова.
      – Вы в порядке? – озабоченно спросил он. – Хорошо себя чувствуете?
      – Да… Да, конечно. Просто уснула.
      Парень улыбнулся и повторил:
      – Отец говорит, что вы здесь выходите, госпожа.
      А, так он сын водителя! Эстер сонно улыбнулась.
      – Да, спасибо. Я бы, наверное, проспала, – ей еще трудно было подбирать слова чужого языка. Тем более, со сна.
      – Ничего страшного, отец знает, что вы всегда выходите здесь, – убедившись, что она встает, парень вернулся на свое место, рядом с водителем.
      После кондиционированной прохлады автобуса Эстер едва не задохнулась, выйдя наружу – таким горячим показался ей воздух на улице. Наверное, просто показался. Восемь часов утра, самая жара еще впереди. Эстер надела солнцезащитные очки, проверила, на месте ли ключи от виллы и неторопливо зашагала по усаженной пальмами аллее.
      Здесь было немного легче. С моря доносился слабый ветерок, оставляя на губах явственный солоноватый привкус. В Союзе Эстер каждый год ездила к морю – Черному – и помнила это ощущение от прикосновения к коже влажного, соленого воздуха. Но здесь вкус моря был резче. Как и все остальное, впрочем. Дорога от перекрестка к району вилл ей нравилась. Высокие пальмы, высаженные в два ряда по обе стороны, казались Эстер декорацией какого-то захватывающего экзотического фильма, в котором, волею судьбы, ей довелось участвовать. Жизнь действительно походила на фильм, и экзотика в этом фильме присутствовала. Вот только роли пока не определились.
      Вилла Ари Розенфельда, которую она убирала по воскресеньям, находилась на окраине «дачного поселка», как она окрестила этот район. Хозяина наверняка уже нет. Он приезжал сюда по пятницам, после работы, а на исходе субботы возвращался в Тель-Авив. Иногда, впрочем, задерживался до воскресенья, но все равно – к ее приходу вилла уже была пуста.
      Эстер это вполне устраивало: никто не торопил, не гнал в шею, не лез с замечаниями и претензиями. Она спокойно приходила, открывала двери своим ключом, выпивала обязательную чашку кофе, выкуривала сигарету, иногда две. После этого наводила порядок – как того требовал хозяин – и отправлялась восвояси. Конечно, работа – не сахар, но в Ор-Акива, где, по официальным данным, безработица была чуть ли не самой высокой в стране, и такая работа – дар небес. Ари Розенфельд платил регулярно, не старался высчитать с точностью до минуты время работы и сэкономить пару шекелей. И ни разу не высказал никаких претензий. Впрочем, она действительно видела его крайне редко.
      Эстер вспомнила, как в самом начале репатриантской эпопеи, год назад, их возили на экскурсию в Кесарию, и им очень понравилось место – и раскопки древнего города, и район фешенебельных вилл, и ближайший городок Ор-Акива, с аккуратными, утопающими в зелени домиками. Ослепительно белые, покрытые красной черепицей, похожие друг на друга, словно близнецы, они казались игрушечными. Эстер с мужем и двенадцатилетним сыном жили тогда в Центре абсорбции в Тель-Авиве и решали, куда перебираться.
      «Давай попробуем переехать сюда, – сказала она. – Я слышала, что жилье здесь недорогое».
      «А работа?» – спросил муж.
      «А, – легкомысленно ответила она, – что-нибудь придумаем. Смотри, какие домики, просто прелесть. И море рядом. Я всегда мечтала жить на берегу моря.»
      Так вот они и оказались здесь. Сняли трехкомнатную квартиру в одном из игрушечных домиков – действительно, недорого, по сравнению с Тель-Авивом. И еле устроились на работу: муж – ночным сторожем на одну из вилл, а она – уборщицей, за пятнадцать шекелей в час. Не худший вариант, многие и такой работы найти не могли.
      Эстер поднялась по мраморным ступеням к входу. Угловое окно – из кабинета хозяина – было распахнуто настежь. Это показалось странным: Розенфельд всегда производил впечатление человека аккуратного до педантичности.
      Прежде, чем отпереть дверь, Эстер внимательно ее осмотрела. Как будто, все в порядке. Она успокоилась. Не очень приятно, когда у тебя есть ключ от чужого дома. Особенно, когда дом довольно богатый.
      Ключ мягко повернулся в замке, она толкнула дверь и привычно прошла на кухню. Еще раз осмотрелась. Нет, ничего необычного. Эстер налила в электрочайник немного воды – ровно на одну чашку. Распечатала пачку сигарет «Тайм» – из самых дешевых, но не самые противные.
      Вода закипела, чайник отключился с громким щелчком. Она отыскала на полке банку «Маэстро», приготовила ароматный напиток. С удовольствием выпила кофе, выкурила еще одну сигарету.
      Пора было приниматься за работу. Эстер хотела закончить сегодня пораньше и раньше вернуться домой.
      С кухней она управилась быстро, хозяин практически ничего не готовил, а минимум посуды, оставленный в раковине, занимал, максимум, пятнадцать минут.
      Эстер налила полведра теплой воды, добавила туда жидкого ароматизированного мыла, взяла в руки щетку и направилась в коридор, отделявший кухню от остальных помещений.
      И остановилась.
      Что-то непривычное почудилось ей в воздухе. Непривычное и неприятное.
      Запах.
      Она нахмурилась. Неприятный запах примешивался к запаху моющего средства. Странно, что она не почувствовала его раньше, когда только вошла. Газ? Не похоже. Запах был сладковато-горьким, слабым, но явственным и шел из кабинета, от плохо прикрытой двери. Она почему-то вспомнила распахнутое окно. Ей стало не по себе.
      Эстер поставила ведро и осторожными шагами приблизилась к двери кабинета.
      – Ари? – зачем-то позвала она, не решаясь войти. – Вы здесь? Не уехали в Тель-Авив?
      Никто не отозвался. Разумеется, его нет. Иначе входная дверь была бы открыта. Эстер толкнула дверь кабинета и остановилась на пороге. Ее настороженный взгляд скользил по стенам, по раскрытому сейфу слева от двери.
      – Ари… – повторила она и шире распахнула дверь. Сделала шаг, другой. Снова потянула носом воздух. Без сомнения источник запаха находился здесь, в кабинете. Эстер еще раз внимательно осмотрелась.
      Что-то лежало на полу, за широким письменным столом. Что-то, чего она не могла увидеть от двери.

2

      – … Завтра, на контрольно-пропускном пункте «Эрез» в секторе Газа должна состояться встреча министра экологии и охраны окружающей среды Йоси Сарида с представителями палестинской администрации…
      Натаниэль Розовски чуть приглушил звук радиоприемника. В машине становилось жарко. Интересно, почему Алекс не поставил кондиционер? Хотя нет, кондиционер имеется. Но не работает. В Тель-Авиве он еще около сорока минут кружил по городу, пока, в конце концов, не припарковался в десяти минутах ходьбы от офиса. Ближе места не нашлось, все стоянки в окрестностях улицы Алленби были запружены автомобилями. Натаниэль захлопнул дверцу со вздохом облегчения и, прихватив потрепанный блокнот с записями, направился к себе.
      – … Лидер партии Цомет Рафаэль Эйтан заявил на вчерашнем заседании Кнессета, что… – бормотал диктор.
      Розовски вздохнул, выглянул в окно. Картина мало воодушевляла. Машины стояли в шесть рядов так плотно, что должны были, казалось, прилично намять друг другу бока. Похоже, пробка надолго. Он взглянул на часы. Половина десятого. Он обещал быть на работе в девять.
      – … Соблюдение соглашений «Осло-2» в значительной степени, зависит от того, заявит ли Ясер Арафат об отмене Палестинской хартии до или после выборов в Совет Палестинской автономии…
      Натаниэль повертел в руках пачку «Соверена» и со вздохом отложил ее в сторону. В такую духоту даже курить не хотелось. К тому же он еще не завтракал, а курить натощак…
      Он несколько раз щелкнул зажигалкой, глядя, как появляется и исчезает слабенький язычок пламени.
      – …И в заключение о погоде. Температура воздуха в Иерусалиме 29 градусов, в Тель-Авиве – 30, в Хайфе…
      Он выключил радиоприемник. Сбоку на сидении лежала пачка бумажных салфеток, опустошенная на добрую треть. Натаниэль вытащил очередной квадратик мягкой розоватой бумаги, вытер вспотевшее лицо, бросил влажный комочек в пепельницу.
      Черт бы побрал этого сумасшедшего клиента. По его милости пришлось, во-первых, похоронить субботний отдых и вчерашний рабочий день, во-вторых, добираться до Тель-Авива в самый час пик. И ради чего? Ради несчастных пяти сотен.
      Ненормальный клиент вдруг заподозрил свою шестидесятилетнюю супругу в измене.
      Вспомнив разговор с клиентом, Розовски сердито фыркнул. Хорошо, допустим, клиент – псих, но кто же, в таком случае, он, Натаниэль Розовски, если решился проверить подозрения этого старого шизофреника и потащился в субботу (в субботу!) в Ришон-ле-Цион? Похоже, ему тоже пора на пенсию. Интересно, почему у нас в Израиле столь высок процент психически ненормальных? И, кажется, среди евреев вообще этот процент всегда был высок. Натаниэль, почему-то, вспомнил книгу Чезаре Ломброзо «Гениальность и помешательство», читаную им в студенческие годы. Великий итальянский психиатр говорил там нечто подобное… Да чушь все, процент такой же, как у других народов, только ему, детективу Розовски чаще прочих приходится сталкиваться с представителями этого самого процента.
      От рассуждений на академические темы его отвлекли настойчивые гудки сзади. Он спохватился. Красный «мицубиси» перед ним медленно удалялся. Натаниэль снял машину с тормоза.
      Минут через десять они снова остановились. Тысячу раз прав был Габи, сообщивший в пятницу о своем желании подыскать другую работу. Жаль, теперь придется искать нового стажера. Габи появился в агентстве после окончания полугодовых курсов частных детективов. Такие курсы время от времени открывались иерусалимским Бюро по трудоустройству для демобилизованных солдат. «Если вы считаете, что у вас аналитический склад ума, если вы энергичны, если вы…». Розовски усмехнулся, вспомнив эту рекламу. И энергичны, и аналитический склад ума, и все такое – но молодые парни не подозревают, сколько нудной и грязной работы выпадает на долю частного детектива. Особенно по имущественным делам, каких готовят курсы. А уж в его агентстве… Да, жаль, но что тут скажешь? Парню надо готовиться к психотесту, а не следить за чужими женами и вороватыми рабочими. Розовски обреченно посмотрел на подсвеченную шкалу радиоприемника. Единственное развлечение на ближайшее время. Он попробовал найти какую-нибудь музыку.
      – … на своей вилле в Кесарии, неделю назад. Пока что неясны причины самоубийства. Ари Розенфельд был президентом торговой фирмы «Интер» и членом Ассоциации новых репатриантов-предпринимателей. Мы надеемся…
      – Розенфельд? – пробормотал Натаниэль. – Ари Розенфельд? – он собрался было сделать радио погромче, но тут мягко прогудел сигнал сотового телефона.
      – Слушаю, – сказал Розовски, поднося аппарат к уху и одновременно пытаясь дослушать сообщение.
      – Натан, куда ты запропастился? – Розовски узнал голос своей секретарши.
      – Офра? – он приглушил радио. – Деточка, мне, как всегда, везет. Я торчу в полукилометре от Цомет-Холон, попал в пробку. Кстати, передай Алексу, что в его машине не работает кондиционер. Если со мной по дороге случится тепловой удар, смерть шефа окажется на его совести.
      – Передам. А ты бы открыл окна.
      – Боюсь, что от этого мало толку, мы почти не движемся… Что случилось?
      – Тебе уже трижды звонили из страховой компании.
      «… в шоковом состоянии, – доносилось из приемника, – поэтому полиция…»
      – Трижды? – Розовски удивился. – Это что – каждые пятнадцать минут?
      – Именно. Каждые пятнадцать минут. Кстати, вчера, в конце дня они тоже звонили. Но ты приказал тебя не беспокоить.
      – Ну-ну. Что за компания?
      – Сейчас, минутку… Вот, «Байт ле-Ам». Вице-президент Нахшон Михаэли. Тебе это о чем-нибудь говорит?
      – Нет. Будут еще раз звонить, сообщи им, что мы уже застрахованы.
      – Думаю, они не горят желанием нас застраховать. У них к тебе какое-то другое дело. Перевести на твой номер?
      – Нет, не стоит. Пусть переговорят с Алексом. Он появился?
      – Появился.
      – Вот и замечательно. Пусть поговорит с ними. Если им действительно нужен я, пусть звонят после одиннадцати. Думаю, к одиннадцати я доберусь до конторы… – он глянул на неподвижное поле автомобилей и тяжело вздохнул: «Дай-то Бог…»
      Натаниэль увеличил громкость приемника, но там уже передавали музыку вперемешку с рекламными объявлениями.
      – Ч-черт… – пробормотал Розовски.
      – Натан, что-то случилось?
      – Нет, это я так. Прозевал любопытное сообщение по радио. Слушай, купи сегодняшние газеты. И, если сможешь, разыщи газеты недельной давности.
      – Недельной?
      – Пятничные.
      – Ну, не знаю, если получится. Сегодняшние, конечно, куплю. А вот недельной давности… «Едиот ахронот»?
      – «Маарив» тоже. Хотя, скорее всего, в них одна и та же информация. Но все равно – купи.
      – Хорошо.
      – Тебе ничего не говорит такое имя – Ари Розенфельд?
      – Ничего, а что?
      – Ничего, ничего… Пока, Офра.
      Он отключил телефон, положил его сбоку на сидение. Если так пойдет дальше, то к одиннадцати он не доберется.
      Увидев справа свободный пятачок, Розовски решительно вывернул руль. Сзади тут же раздались возмущенные гудки.
      – Да пошли вы все… – проворчал он. – Меня ждет страховая компания «Байт ле-Ам». Сам вице-президент, не-помню-как-там-его…
      Кое-как, с десяти-пятнадцатиминутными интервалами, они наконец, миновали Цомет-Холон, дальше дорога была посвободнее.

3

      В приемной агентства, к большой радости Натаниэля, царила приятная прохлада. Не останавливаясь, Розовски прошагал в угол, к холодильнику, с наслаждением выпил залпом банку «колы» и только после этого повернулся к Офре.
      – Ф-фу-у… И ты еще спрашиваешь, почему я не покупаю машину? – он покачал головой и улыбнулся: – Привет, как дела? Что слышно от Габи? Куда ты спрятала Алекса? Отправь его к машине, пусть попробует подогнать ее поближе, у меня уже нет на это ни терпения, ни времени. – Уже не успею, – ответил он. – Не страшно. Надеюсь, там меня ждет царское угощение. Так не забудь: Ари Розенфельд.
      Офра держала в руках телефонную трубку.
      – Тебя опять спрашивают из компании «Байт ле-Ам», – сказала она. Розовски хмыкнул, посмотрел на часы:
      – Надо же… Одиннадцать часов две минуты… – он покачал головой. – Они что, не могли подождать еще чуть-чуть? – он открыл дверь в кабинет. – Переключи на мой аппарат! – крикнул он. – И свари мне кофе, я сегодня еще не завтракал.
      – Минутку, – сказала Офра в трубку. – Господин Розовски сейчас ответит…
      – Алло?
      – Я говорю с господином Розовски? – осведомился голос в трубке.
      – Вы весь день трезвоните только за тем, чтобы узнать, не ошиблись ли номером? – поинтересовался Натаниэль. – В таком случае, можете успокоится. Вы набираете номер абсолютно верно.
      – Что, простите? – звонивший слегка опешил.
      Собственно, с чего это он вдруг решил сорвать на них свое плохое настроение? Розовски вздохнул и сказал тоном ниже:
      – Не обращайте внимания, у меня с утра нервы не в порядке… Попал в пробку и еле добрался до службы… Да, вы говорите именно с Натаниэлем Розовски. А вы кто?
      – Вице-президент компании «Байт ле-Ам» Нахшон Михаэли.
      – Очень приятно… – Розовски прижал телефонную трубку подбородком к плечу и принял из рук появившейся в кабинете Офры большую чашку горячего кофе. – По-моему, у нашего агентства никаких дел с вашей компанией не было? – сказал он, размешивая сахар. – И мы вовсе не собираемся еще раз страховаться. Нас вполне устраивает уже имеющийся страховой полис.
      – Дел действительно не было, – подтвердил Нахшон Михаэли. – И я вовсе не предлагаю вам страховку. К тому же я не занимаюсь случайным поиском клиентов, для этого существует институт страховых агентов.
      – Вот как? Чего же вы хотите от меня?
      – Мы нуждаемся в вашей помощи по одному весьма щекотливому делу.
      – А именно?
      – Это связано со смертью одного из наших клиентов. Ари Розенфельда, президента компании «Интер». Вы слышали об этом что-нибудь?
      – Так, кое-что, – сообщил Розовски, пробуя кофе. Больше всего он любил именно первый глоток утреннего кофе, когда вкусовые ощущения еще не притуплены бесконечным курением и сотней грамм спиртного – его среднедневной нормой. – Когда я торчал на шоссе, как раз передавали по радио. Самоубийство в Кесарии, нет? – он попытался вспомнить, что еще говорил диктор. – Кажется, остался на вилле в шабат, неделю назад, один, и пустил себе пулю в лоб. Предварительно написал чертовски трогательное письмо к жене, бросившей его несколько лет назад, так?
      – В висок, – поправил Нахшон Михаэли.
      – Что? – переспросил Натаниэль.
      – Пулю он пустил себе в висок, а не в лоб.
      – А-а… Может быть, не буду спорить.
      – Вы уже занимаетесь этим делом? – осторожно спросил собеседник. – Если не секрет, кто ваш заказчик?
      – Я не занимаюсь этим делом, – любезным тоном ответил Розовски. – Да и с какой стати? Такие дела, обычно, не поручают частным детективам, это прерогатива полиции. Вы, видимо, не очень осведомлены о наших законах по поводу частного сыска. Впрочем, если бы я и занимался, то, естественно, не назвал бы вам имя клиента. Профессиональные правила… Нет, я не занимаюсь делом Розенфельда. Просто привык запоминать полицейскую хронику. Это тоже профессиональное. Так что вы хотели мне сообщить?
      – Я бы хотел переговорить с вами, – сказал вместо ответа вице-президент «Байт ле-Ам».
      – В чем же дело? Я весь день буду в конторе, – ленивая манера разговора, избранная сейчас Натаниэлем, явно раздражала Михаэли. Чувствовалось, что ему стоило немалых сил сдерживаться. Тем не менее, говорил он достаточно вежливо:
      – К сожалению, ни я, ни другие наши сотрудники не могут нанести визит вам. Нам кажется («Нам! – фыркнул Розовски. – Скажите пожалуйста!»), нам кажется, что это могло бы помешать…
      – Помешать? Чему именно? – недоуменно спросил Натаниэль.
      – Это скомпрометирует… – начал было Михаэли и замолчал, видимо, почувствовав некоторую двусмысленность фразы. И совершенно напрасно, именно благодаря этой паузе Розовски и обратил внимание на двусмысленность и, разумеется, немедленно оскорбился. Кого-то, оказывается, может скомпрометировать визит в его агентство!
      Между тем, Нахшон Михаэли продолжил:
      – Не могли бы вы приехать в правление нашей компании?
      – Не мог бы, – отрезал Розовски. Настроение у него вновь испортилось. – Вы не находите, что выбрали неправильный тон? Как я понимаю, у вас ко мне дело, а не у меня к вам. Если я вам нужен, приезжайте сами, – Натаниэль с удовольствием допил кофе и отставил чашку. – Или пришлите кого-нибудь. Я принимаю потенциальных клиентов в офисе агентства, с восьми до двенадцати. После двенадцати вы сможете изложить дело моему помощнику. Я позабочусь о том, чтобы этот визит вас не скомпрометировал. Например, повешу над входом вывеску «Благотворительный фонд имени Яэль Даян. Раздача презервативов сексуальным меньшинствам, ответственный – Натаниэль Розовски». Могу также надеть черные очки. Или парик, – Натаниэля опять понесло, но он не мог остановиться, несмотря на желание понять, что связывает самоубийство Ари Розенфельда с компанией «Байт ле-Ам». Его не оставляла мысль, что имя Розенфельда каким-то образом всплывало в делах, но когда – во время службы в полиции или уже недавно?
      – Вы что, левый? – подозрительно осведомился Нахшон Михаэли.
      Это развеселило Натаниэля.
      – Вам настолько важна политическая ориентация детектива? – поинтересовался он. – Скажите, какая вас устроит больше, я подумаю.
      – Больше меня устроит, если вы перестанете изощряться в остроумии. Я прекрасно понимаю, что ваши нервы истрепало ожидание в машине. И вовсе не хотел вас обидеть, – вице-президент «Байт ле-Ам» немного занервничал. – Я имел в виду, что не следует заранее афишировать нашу причастность к расследованию.
      – По-моему, я сейчас не веду никакого расследования, касающегося вашей компании, – официальным тоном сообщил Розовски и с сожалением заглянул в пустую чашку.
      – Но, возможно, будете вести, – сказал Михаэли. – Я говорю о расследовании обстоятельств гибели банкира Розенфельда.
      – Это я уже понял. Я только по голосу кажусь тугодумом, – сказал Розовски. – А вообще у меня «ай-кью» нормальный. Среднестатистический. Не уверен, что буду заниматься расследованием этого самоубийства. У меня сейчас хватает дел.
      – Речь может идти о весьма приличном гонораре, – многозначительность тона вице-президента «Байт ле-Ам» заставила Натаниэля задуматься. Пожалуй, впервые речь пошла о вещах, действительно его интересующих. И, если уж откровенно, клиент такого уровня попадается нечасто. Почему, интересно, самые выгодные клиенты, как правило, самые неприятные? Хотя нет, не всегда. К примеру, вчерашний сумасшедший клиент был не только неприятным, но и бедным, почти нищим.
      Розовски вздохнул. Подошло время первой утренней сигареты. И, опять-таки, Розовски особенно ценил первую затяжку, неторопливую и глубокую. Какой только гадости не приходилось ему курить в течение дня! Но для первой затяжки он всегда приберегал английские «Соверен». Он распечатал красную пачку с золотистым кружком.
      – Вы меня слушаете? – спросил Нахшон Михаэли.
      – Слушаю. Вы что-то сказали о гонораре?
      – Да-да, – нетерпеливо повторил вице-президент страховой компании. – Именно о гонораре. Весьма приличном.
      – Каком именно?
      – Пятьдесят тысяч шекелей.
      Натаниэль поперхнулся дымом. Ему показалось, что он ослышался. Но переспрашивать не следовало. Оставалось надеяться, что слух его, все-таки, не обманул. За таким гонораром, конечно, стоило бы и поехать, но…
      – Вы уверены, что вам нужен именно я? – спросил он осторожно. – Насколько я понимаю, делом Розенфельда уже занимается полиция. А круг моих клиентов и дел – новые репатрианты из России.
      – Я все это знаю, – сказал вице-президент компании. – Потому и обратился в ваше агентство. Вы приедете, или нам искать кого-то другого? – видимо, ему порядком надоел нагловатый, как казалось, детектив, и Розовски понял, что может переиграть и потерять совершенно фантастического клиента. Это не слежка за пожилой супругой свихнувшегося пенсионера.
      – Приеду, – сказал он.
      – Через полчаса, – теперь уже диктовал условия Нахшон Михаэли, и Натаниэлю даже послышались нотки злорадства в его голосе. Но он сдержался – так же, как за несколько минут до того приходилось сдерживаться его собеседнику – и покорно сказал:
      – Хорошо, через полчаса.
      Выйдя из кабинета, Натаниэль наорал на Офру за то, что она, «вместо того, чтобы заниматься делом, устроила из приемной какое-то кафе-экспресс и поит кофе, купленным за личные деньги шефа, всяких бездельников». Последнее относилось к одному из помощников Розовски, Алексу Маркину, в недавнем прошлом – репатрианту из России. Кстати, именно его машина, одолженная Натаниэлем, вызвала сегодня раздражение последнего. На свою голову, Маркин получил у Офры чашку кофе в тот момент, когда в приемной появился шеф. По поводу отсутствия стажера, Габи Гольдберга, Розовски отпустил фразу на грани допустимого в приличном обществе. После робкого замечания Офры о том, что Натаниэль сам отправил Габи в Кирьят-Малахи за какой-то информацией, Розовски так свирепо глянул на секретаря, что у той раз и навсегда пропала охота заступаться за кого бы-то ни было. Словом, сценку «свирепый хозяин» он разыграл как по нотам. Слегка испорченное настроение было восстановлено. Он перевел дух, улыбнулся и сообщил:
      – Ребята, я отправляюсь в компанию «Байт ле-Ам».
      – Машиной? – полюбопытствовал Алекс.
      – Нет, хватит с меня. Автобусом. А вы, пока что, сделайте для меня кое-что. Кстати, Офра, – вспомнил Розовски, – ты купила газеты?
      Офра молча протянула ему пачку. Она все еще переживала грубую выходку своего начальника. Натаниэль быстро пролистал первые, с досадой отбросил их:
      – Так я и думал. Ничего вразумительного. То же, что и по радио…
      – О чем ты?
      – Неважно… Алекс, собери, пожалуйста, информацию о компании «Интер». Чем занимается, кто в руководстве. Финансовое положение. Связи. Все, что успеешь до вечера. Вечером приедешь ко мне домой и доложишь.
      Маркин пожал плечами.
      – Собрать информацию за полдня? Боюсь, что ничего серьезного не успею.
      – Я же говорю – что успеешь. Что не успеешь – соберешь завтра. Тем более, машина опять в твоем распоряжении… А ты, девочка, проверь-ка, не проходил ли, хоть как-то, по нашим делам некто Ари Розенфельд. Все, дети мои, я вас покидаю. Пожелайте мне успехов.
      – Тебе звонил профессор Давид Гофман, – крикнула вдогонку Офра.
      – Давид? – Натаниэль на мгновение остановился. – Вот, кстати, нужно будет у него спросить о работе для Габи. Вы знаете, что Габи от нас уходит?
      – Знаем, – ответил Маркин. – Может, и правильно.
      – Может, может… Офра, если Давид еще раз позвонит, скажи, что он мне нужен, и что я сам позвоню ему вечером, из дома.
      – Может быть, перекусишь? – заботливо спросила Офра. – Сам же сказал, что еще не завтракал.
      Розовски решительно помотал головой.

4

      Надежды не оправдались. В кабинете вице-президента «Байт ле-Ам» ему сначала пришлось довольно долго сидеть в полном одиночестве, рассматривая стандартно выполненные рекламные плакаты компании и пытаясь на глаз определить стоимость массивной мебели и темных стенных панелей, делавших просторный кабинет достаточно уютным. Кофе ему так и не предложили. Через двадцать пять минут одиночества в кабинете появилось сразу трое совершенно непохожих друг на друга людей. Вице-президент Нахшон Михаэли оказался человеком маленького росточка, худощавым, с коротко подстриженными седыми волосами и в очках, закрывавших пол-лица. Несмотря на летнюю жару, он был одет в строгий темно-серый костюм. Правда, не хватало галстука, и ворот белой сорочки был распахнут. Но это, судя по всему, оказалось единственной вольностью, которую вице-президент себе позволил. Если степень строгости одежды определяла ступень, на которой собравшиеся находились в компании, то остальные двое явно не входили в ее руководство. Яркая красавица неопределенного возраста носила платье из чрезвычайно малого количества ткани, что же до последнего члена троицы – громилы лет тридцати – то его джинсам и легкомысленной футболке не помешала бы приличная стирка. Красавица оказалась референтом вице-президента, а громила – главой внутренней детективной службы. Вице-президент достаточно долго и с нескрываемым подозрением разглядывал детектива. Розовски постарался улыбнуться как можно ослепительнее. Но про себя вынужден был признать, что недоверчивость потенциальных и перспективных клиентов имела под собой основания. Натаниэль Розовски внешне не очень походил на полицейского, каковым он был еще несколько лет назад, или на частного детектива, каковым он являлся сейчас. Так, во всяком случае, полагали его друзья и бывшие сослуживцы. Это-то еще не самое страшное. К сожалению, он очень и очень напоминал актера, исполнявшего роль детектива в телесериале, к тому же, не очень хорошего актера, пытающегося подражать звездам.
      Следует отметить, что определенные основания для подобного суждения имелись. В его решении оставить службу в полиции и открыть частное сыскное агентство присутствовал легкий оттенок театральности. Розовски сам прекрасно понимал это. – Не совпадут, – уверенно ответил Нахшон Михаэли. – Думаю, что не совпадут, – и, пристально глядя в глаза детективу, добавил – Не должны совпасть, понимаешь, Натаниэль?
      Решение об открытии частного детективного агентства он принял вскоре после того, как началась Большая алия 90-х, и в Израиль хлынула волна новых репатриантов. Ежедневные сообщения Министерства абсорбции из аэропорта Бен-Гурион напоминали победные реляции с театра военных действий: «Сегодня прибыло три самолета из Советского Союза… пять самолетов…». Русская речь зазвучала на каждом шагу. Вдоль тель-авивской Алленби запестрели вывески на русском языке. Одни радовались этому, другие относились скептически и с подозрением, а вот он сразу же почувствовал непаханное поле для энергичного специалиста. Будучи сам выходцем из Советского Союза, Натаниэль знал, что бывшие его соотечественники, приехав в Израиль, не весьма расположены к контактам с представителями официальных властей. Привычка не вмешивать в свои дела милицию впитывалась советскими людьми, что называется, с молоком матери. Естественным образом эта привычка последовала за ними и в Израиль. Перестав считаться советскими людьми, они не перестали оставаться таковыми. Так что, к израильской полиции они, на первых порах, относились так же, как и к родной (в прошлом) советской милиции. То есть, предпочитали находить пути для решения проблем, не прибегая к ее помощи. При всем том, у новых репатриантов проблем, в том числе, и требующих вмешательства полиции, хватало.
      Такое положение дел послужило первой побудительной причиной для Розовски. Второй же причиной было то, что он, опять-таки, в силу своего происхождения, знал, насколько романтично звучит для советского слуха словосочетание «частный детектив». Он и сам пошел служить в полицию двадцать лет назад, после демобилизации, не без романтических иллюзий. Иллюзии быстро развеялись, но это уже другой вопрос.
      А коль скоро обе причины были достаточно вескими, то и облик частного детектива должен был в глазах потенциальных клиентов, соответствовать сложившемуся стереотипу суперсыщика. Так что внешность Натаниэля имела для него самого и чисто коммерческую ценность. Он никому бы и ни за что не признался, но факт остается фактом – на первых порах Розовски просмотрел кучу американских боевиков, причем отнюдь не для того, чтобы развеяться или развлечься после повседневных забот. Нет, он это выполнял с тем же чувством, с каким изучал раньше вещественные доказательства. Он даже репетировал перед зеркалом стальной суровый взгляд и лениво-небрежную манеру цедить сквозь зубы слова. Кстати говоря, по-русски это получалось куда эффектнее, чем на иврите, а неизбежный акцент, приобретенный Натаниэлем за двадцать с лишним лет жизни в Израиле, только придавал его разговору особый шарм – разумеется, в глазах, точнее, в ушах новых репатриантов.
      Кроме того, он обзавелся «кольтом» 45-го калибра, который носил в облегченной кобуре под пиджаком. Во время разговора с клиентами, он, словно невзначай, откидывал полу, и глазам восхищенной публики представала отделанная светло-сиреневым перламутром рифленая рукоятка легендарного револьвера. Летом, конечно, невозможно было носить пиджак, а, следовательно, и кобуру, и тогда указанная выше рифленая рукоятка выглядывала из-под картинно разбросанных по письменному столу бумаг, вызывая у клиентов тот же почтительное восхищение. Восхищения у них поубавилось бы, если бы они узнали о том, что, в действительности-то, Розовски носил револьвер незаряженным, и вообще – предпочитал, как он сам говорил, работать мозгами. Но – имидж есть имидж.
      Его сослуживцы и коллеги открыто потешались над забавными, как они считали, новыми манерами толкового в прошлом инспектора-криминалиста. Но сам он продолжал считать свои действия удачной находкой – до тех пор, пока случайно не узнал, что некоторые клиенты за глаза называют его «клоуном». Это его чрезвычайно оскорбило, что, впрочем, не помешало Натаниэлю добросовестно разбираться с делами оскорбителей. Но с того момента «кольт» пылился дома в стенном шкафу, видеотеку он подарил сыну своего приятеля, а в поведении вернулся к обычной своей манере старого полицейского служаки. Что его изредка волновало, так это вопрос, к чему, все-таки, относилась эта презрительная кличка – к имиджу или к нему самому?
      Единственным человеком, принявшим изменения в облике Натаниэля всерьез, была его мать. Она долго присматривалась к сыну, а потом сказала:
      – Слава Богу, я, все-таки, доживу до этого дня.
      – Что ты имеешь в виду? – Розовски никак не мог поверить в то, что мать всю жизнь мечтала дожить до того дня, когда сын станет частным детективом. И очень удивился.
      – Как это что? Матери можно сказать. Как ее зовут?
      Так что, в действительности, истиной причиной прекращения школы актерского мастерства оказалось подозрение матери Натаниэля относительно скорой вторичной женитьбы сына. Если что и могло убедить его в неверности избранного метода, так именно это.
      Однако кое-что из «голливудского периода», как про себя называл это время сам Розовски, видимо, осталось. Иначе, как он считал, его дело не оказалось столь успешным. Сейчас он впервые подумал, что, может быть, немного переиграл. Оставалось только ждать. Наконец, Нахшон Михаэли прервал осмотр и, несмотря на явное недовольство его результатами, предложил Натаниэлю сесть. Что тот с готовностью сделал.
      – Не будем отвлекаться, – сказал Михаэли. – Как вы сами сказали, сообщения по радио вам известны. Я их повторю вкратце. Ари Розенфельд, президент торговой компании «Интер», был убит на своей вилле в Кесарии, неделю назад, в прошлую субботу. Вернее, в моцей-шабат. Полиция сразу же отвергла версию самоубийства, хотя убийца попытался инсценировать именно самоубийство.
      – Почему?
      – Убийца не знал, что Розенфельд – левша, и подложил револьвер под правую руку банкира, предварительно прижав его пальцы к рукоятке.
      – Понятно.
      – Кроме того, есть сомнения в том, что стреляли именно из револьвера Розенфельда. Полиция предполагает, что убийство было совершено с целью ограбления. Некто проходил мимо виллы, увидел в окне хозяина, сидящего за столом и раскрытый сейф, – Нахшон Михаэли презрительно усмехнулся. – По-моему, хваленая тель-авивская полиция катастрофически глупеет с каждым днем.
      – Тель-авивская? – переспросил Натаниэль. – Почему – тель-авивская? Насколько я знаю, банкир погиб в Кесарии. Это Северный округ. Относится к Хайфе.
      – Тем не менее, расследование ведет управление Тель-Авивского округа. Может быть, потому, что Розенфельд жил в Тель-Авиве. Здесь же у него дом и центральный офис компании «Интер». В общем, не знаю, эти тонкости должны быть понятны вам, – нетерпеливо сказал вице-президент «Байт ле-Ам».
      Натаниэль неопределенно пожал плечами.
      – Ладно, допустим, – сказал он. – Известно, кто обнаружил труп?
      – Приходящая уборщица. По ее словам, Розенфельд оставлял ей ключи, поэтому она приходила, когда хозяин уже уезжал в Тель-Авив, в воскресенье. В прошлое воскресенье она тоже пришла – как обычно – и хлопнулась в обморок. Во-первых, от запаха – можно себе представить, с момента убийства прошла целая ночь. Жара, влажность…
      У самого Розовски подступил комок к горлу. Судя по выражениям лиц секретаря-референта и начальника внутренней детективной службы компании, их реакция была схожей. Что же до Михаэли, то коротышка сохранил полное бесстрастие, на его смуглом лице не дрогнул ни один мускул.
      – А во-вторых – от общей картины, – закончил он. – Хозяин лежит на полу с простреленной головой, рядом – револьвер. Ну, и так далее.
      – Н-да… – Розовски справился с собственным организмом за несколько секунд. – Кто такая эта уборщица? – спросил он. Михаэли вопросительно глянул на начальника детективной службы.
      – Эстер Фельдман, тоже из России. Чуть больше года в стране. Подрабатывала у Розенфельда в течение последних трех месяцев, убирала его виллу в Кесарии. Сама живет в Ор-Акива. Ее показания вам будут представлены, – ответил громила.
      – На полу? – спросил Розовски задумчиво. – Ты сказал – Ари лежал на полу? Не в кресле?
      – Она утверждает, что да, на полу. Поэтому она не сразу его увидела.
      – Интересно… Неплохо было бы поговорить с ней.
      – У меня есть адрес, – сообщил Амос. – Могу дать.
      – Да, конечно. Беда лишь в том – и вы должны это знать заранее – что частный детектив не имеет право допрашивать кого-либо, обыскивать что-либо и так далее. Так что, если она не захочет со мной говорить, я буду вынужден откланяться ни с чем.
      – Мы обо всем этом осведомлены, – заявил Михаэли. – Но, как нам кажется, вы получаете деньги за то, чтобы эти мелочи решать самостоятельно. Разве не так?
      Натаниэль неопределенно пожал плечами. Разумеется, Михаэли был абсолютно прав. Конечно, ему уже не раз приходилось решать подобные проблемы. Только вот мелочами их не назовешь.
      – Хорошо, поговорим об орудии убийства, – сказал он, промокнув губы бумажной салфеткой. – Вы упомянули револьвер. Что он собой представляет?
      – Первое предположение: выстрел произведен из револьвера, принадлежавшего Розенфельду, – ответил Нахшон Михаэли. – Банкир хранил его в сейфе – так утверждает уборщица. Видимо, револьвер, лежащий в сейфе рядом с деньгами, натолкнул убийцу на мысль инсценировать самоубийство.
      – А что, сейф был раскрыт?
      – Да, видимо, он собирался положить туда написанное письмо. В сейфе должна была находиться весьма солидная сумма денег, в долларах. Накануне своей гибели, Розенфельд снял с личного счета тридцать тысяч.
      – Для чего?
      – Неизвестно.
      – Раскрытый сейф, пачка денег в нем, рядом револьвер… Они считают, что эта художественная композиция вызвала у случайного прохожего неодолимое желание убить и ограбить? – Розовски покачал головой.
      – Если под словом «они» вы имеете в виду полицию, то – да, они так считают, – сказал вице-президент. – Вы представляете себе случайного прохожего в моцей-шабат, в Кесарии? Видите, вам тоже это кажется полнейшей ерундой.
      – Я не сказал, что это полная ерунда, – возразил Розовски. – У меня, пока что, вообще нет своего мнения. Хотя, по-моему, полицейское объяснение грешит некоторой искусственностью.
      – Можно сформулировать и таким образом, – сказал Михаэли. – Но правильнее, все-таки, сказать «полная чепуха». Если только они сознательно не скрывают от нас более серьезную версию. Сами понимаете, мы не можем обладать всей полнотой полицейской информации. До тех пор, во всяком случае, пока расследование не закончено.
      – Вы сказали – первое предположение, – напомнил Натаниэль. – Есть и второе?
      – Поскольку полиция отмела предположение о самоубийстве, эксперты с большей осторожностью отнеслись к вопросу об использованном оружии, – сообщил Амос. – Сейчас они говорят о револьвере марки «браунинг», аналогичном тому, который принадлежал покойному. Пуля сильно деформирована. Стреляная гильза, правда, осталась в барабане брошенного револьвера. Словом, в этом вопросе нет полной ясности.
      – Вам известно, кто проводит расследование? – спросил Розовски.
      – Инспектор Ронен Алон, – ответил Амос.
      – Алон? – Розовски удивленно поднял брови. – И это он вам рассказал о случайном ограблении?
      – Нет, разумеется, – Амос усмехнулся.
      – А… – начал было детектив, но вице-президент прервал его жестом, выражающим нетерпение.
      – Вы получите все необходимые сведения, – сказал он. – Все, чем располагает полиция и все, что удалось установить нашим специалистом. Пока не будем отвлекаться на детали, хорошо?
      – Согласен, с деталями я разберусь потом, – сказал Розовски. – В конце концов, за детали мне и платят. Тогда такой вопрос: почему вас интересует все это? Насколько я понимаю, банкир был вашим клиентом?
      – Именно. Его жизнь застрахована нами на сумму в два миллиона шекелей, – впервые в голосе вице-президента «Байт ле-Ам» появилось ничем не прикрытое раздражение. – Скажу откровенно: я был против этого контракта, и сейчас виню себя только за то, что дал президенту уговорить себя.
      – А почему против? – спросил Розовски. – У вас были на то основания?
      – Да! – мрачным голосом сказал вице-президент. – У этих русских слишком тонка грань между бизнесом и преступлением. Когда русский бизнесмен страхуется от несчастного случая, я ничего не имею против. Когда же он включает в страховку пункт о своей смерти в результате убийства… – Нахшон Михаэли развел руками. – К сожалению, повторяю, я дал себя уговорить. И вот результат.
      Розовски присвистнул. С этого момента он стал слушать гораздо внимательнее.
      – Минутку, – сказал он. – Пункт о смерти в результате преступления был включен в контракт с самого начала? Или банкир решил внести его несколько позже?
      – В том-то и дело, что нет. Он обратился к нам с просьбой о внесении изменений в страховку относительно недавно… – Нахшон Михаэли покосился на секретаря-референта, и та подсказала:
      – Четыре месяца назад, в мае.
      – Верно, – сказал Михаэли. – Я же говорю: его бизнес явно был не совсем законного характера. Возможно, не сразу, а с какого-то момента. Иначе не возникло бы такой сомнительной просьбы.
      – Ну, это как сказать, – заметил Розовски. – В конце концов, существуют террористические акты, существуют, наконец, уголовные преступления…
      – Дорогой господин Розовски, с обманчивой мягкостью, – прервал его вице-президент. – Не надо излагать сейчас теорию криминалистики. Так мы никогда не закончим предварительного разговора. Кстати говоря, пункт о террористических актах включается в любой серьезный страховой полис, оформляемый в нашей стране.
      – Но сам-то он чем-нибудь мотивировал свою просьбу? Приводил какие-то аргументы? Или нет?
      – Он сказал, что, по делам компании должен время от времени ездить в Россию и что криминальная обстановка там опасна.
      – Он прав, – заметил Розовски. Нахшон Михаэли поморщился.
      – Давайте-ка, я расскажу вам все, а там вы уж сами посмотрите, – сказал он. И, кстати, все дальнейшее подтвердило мои сомнения, а отнюдь не его правоту.
      – То есть?
      – Банкир погиб не в России, а в Израиле, у себя на вилле, от убийства, весьма грубо замаскированного под самоубийство.
      – Тем не менее, – сказал Розовски, – когда я говорил о веских основаниях, я, все-таки, имел в виду не подозрения и не общее впечатление относительно связи русского бизнеса с преступлениями, а именно серьезные основания… – он махнул рукой и сам предложил: – Вернемся к страховке.
      – Вернемся, – продолжил вице-президент более спокойным тоном. – Итак, мы обязуемся выплатить названную мной сумму в случае несчастного случая или убийства. Но мы не обязаны были платить в случае самоубийства.
      – Ага, – Натаниэль улыбнулся. – Поэтому версия самоубийства вас устраивала, а версия убийства – нет. Что ж, вполне естественно.
      – Как всяких нормальных людей, нас не может устраивать смерть человека, какова бы ни была ее причина, – строго заметил Нахшон Михаэли. – И я не вижу причин для твоего веселья.
      – Извини, это нервное, – поспешно сказал Розовски. – Я очень впечатлительный человек, это мешает мне в работе. Моя мама как-то мне сказала: «Если бы я была такой впечатлительной, я бы вообще не выходила на улицу.»
      Михаэли с подозрением посмотрел на него. Но лицо детектива уже не выражало никаких эмоций, кроме готовности признать свою неправоту. Вице-президент успокоился.
      – Тем не менее, я вынужден признать, что вы в чем-то правы, – сказал он сухо, но уже без раздражения. – Когда, первоначально, нам сообщили, что Розенфельд покончил с собой – что ж, мы были, естественно, расстроены. Но уже через несколько часов адвокат покойного сообщил, что версия самоубийства не выдерживает никакой критики, и полиция склонна считать происшедшее преднамеренным убийством.
      – Понятно, – сказал детектив. – Теперь вам предстоит выплатить кругленькую сумму… кстати, кому именно? И, кроме того, чем же я могу вам помочь? Полиция ведет следствие…
      – Рики, объясни, – вице-президент устало кивнул красавице в супер-мини. Рики послушно поднялась из своего кресла.
      – Следствие может пойти не туда, – сказала она. – У нас есть своя версия.
      – Вот как? И что же это за версия? – спросил Розовски, с удовольствием разглядывая ножки референта.
      – Деньги по страховке должны быть выплачены некоей Галине Соколовой, – ответила Рики. – Бывшей жене Ари Розенфельда, с которой он развелся шесть лет назад, до отъезда в Израиль, и которая проживает ныне в Москве. Мы считаем, что она могла быть заинтересована в убийстве.
      Это «мы» умилило детектива. Если судить по внешности, у очаровательного секретаря вряд ли могло быть мнение, отличное от мнения шефа. Розовски обаятельно улыбнулся.
      – Где вы покупаете свои наряды? – спросил он. – Бьюсь об заклад, что в «Крэйзи лайн». Я угадал?
      – Угадали… – растерянно ответила Рики. Она беспомощно оглянулась на своего шефа, мгновенно потеряв нить разговора. – Вы правы, она могла быть заинтересована в убийстве. – сказал Розовски, обращаясь к Михаэли. – Но только в том случае, если она знала об условиях страховки. Не возражаете, если я закурю?
      Михаэли поморщился, но сказал:
      – Кури.
      – Спасибо… – Натаниэль Розовски вытащил пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. – И, кроме того, быть заинтересованным в убийстве и совершить убийство – согласитесь, это далеко не одно и то же… – он затянулся, выпустил дым в потолок. – Люди вообще более агрессивны в мыслях и настроениях, чем в действиях. И слава Богу.
      – Мы не говорим: «совершила убийство», – возразил Нахшон Михаэли, с неодобрением наблюдая, как дымное облако медленно рассеивается в воздухе. – Мы говорим: «организовала убийство». Это ведь не совсем одно и то же. Есть нюанс.
      – Есть, согласен, – сказал Натаниэль. – Но пока что мы просто ведем спор с философским оттенком. Какими данными вы располагаете? – спросил он. – Для начала, есть у вас доказательства того, что эта… как ее…
      – Галина Соколова, – подсказала Рики.
      – Да-да… – Розовски одарил красавицу благодарной улыбкой. – Что она была знакома с условиями страховки?
      – Разумеется, нет, – недовольно ответил Нахшон Михаэли. – Если бы они у нас были, мы представили бы их полиции в подтверждение нашей версии, – это звучало, как: «Нужен бы нам был такой нахал, как ты».
      – Но вы ознакомили полицию с вашими предположениями? – спросил Розовски.
      – Конечно, – обиженно сказала Рики. – Но они попросту отмахнулись от них.
      «Естественно, – подумал Розовски. – Особенно, если с ними вы говорили в таком же тоне. Это очень даже тянуло бы на давление». Вслух он спросил:
      – И вы хотите, чтобы доказательства вашей версии представил я?
      – Да.
      Натаниэль немного подумал. Все трое настороженно следили за ним. В кабинете воцарилась полная тишина.
      – Н-ну, не знаю… – Розовски погасил сигарету. – Честно говоря, я не очень понимаю, какой в этом смысл.
      – Что значит – какой в этом смысл? – Нахшон Михаэли всплеснул руками. – Вас что, не интересует торжество справедливости?
      – Ну что вы, – совершенно серьезно ответил Розовски. – Меня очень даже интересует торжество справедливости. Я двадцать лет занимаюсь восстановлением справедливости. Правда, не всегда успешно. Я только не могу понять, каким образом восстановленная справедливость спасет бюджет вашей компании от потери двух миллионов шекелей. Даже двух миллионов пятидесяти тысяч, считая расходы по восстановлению этой самой справедливости.
      – Что вы имеете в виду? – спросил вице-президент компании.
      – Допустим, окажется, что эта Соколова организовала убийство собственного мужа.
      – Бывшего мужа, – вставил Михаэли.
      – Бывшего мужа, – повторил Розовски. – Представим – пока чисто теоретически – что я поднесу вам на роскошном блюде все доказательства виновности Соколовой. И что же дальше? Убийство от этого не становится чем-то иным. В страховом полисе говорится именно об убийстве, и, значит, вам все равно придется платить. Так сказать, соблюдая букву контракта. Или в полисе сказано: «За исключением убийства, совершенного родными и близкими покойного?»
      Амос коротко рассмеялся.
      – Мы надеемся, что суд прислушается к нашим аргументам, – сухо сказал вице-президент. – В конце концов, просто безнравственно платить убийце за убийство. В крайнем случае, обратимся в Верховный Суд. Словом, это уже работа для адвокатов. А хорошие адвокаты у нас есть. Главное – получить доказательства ее причастности.
      – У нее тоже могут быть приличные адвокаты, – возразил Розовски. – Они запросто докажут, что их клиентки не было в Израиле в момент совершения преступления и, следовательно, она никого не убивала.
      – Я же говорю: организовала убийство. Заказала, – загробным голосом сказал Михаэли.
      – Да, как писцу в ресторане… – Розовски немного подумал. – Согласен… – он вздохнул. – Насчет нравственности вы, наверное, правы. Но у меня нет никакого желания лететь в Москву, чтобы общаться с вдовой. Даже при таком гонораре.
      – В этом нет необходимости, – сказал Нахшон Михаэли. – По условию, страховка может быть выплачена только в случае, если Соколова приедет в Израиль. Адвокат Розенфельда уже сообщил ей об этом. Думаю, она объявится в Тель-Авиве на днях. Максимум – через неделю.
      Это уже становилось интересным. Но… Натаниэль покачал головой и перевел взгляд на громилу.
      – Вы возглавляете детективную службу компании, – сказал он. – Почему бы вам самим не заняться этим делом?
      – У нас нет опыта работы с русскими, – ответил тот. – Вы в этом профессионал.
      – Разумеется, мы навели о вас справки, – подтвердил Нахшон Михаэли.
      – И что же?
      Михаэли пожал плечами.
      – Рики, можешь зачитать, – сказал он.
      Референт раскрыла папку.
      «Натаниэль Розовски, родился в 1948 году, в Минске. Репатриировался в Израиль в марте 1972 года, в возрасте…»
      – Это я знаю, можно пропустить, – любезно улыбнулся Розовски. – Вес, рост и семейное положение – тоже.
      – «После службы в Армии Обороны Израиля, поступил в полицию, где проработал до 1991 года, последние восемь лет – инспектором в отделе по расследованию убийств, – продолжила Ривка монотонным голосом. – В 1991 году уволился из полиции, имея разрешение на самостоятельное проведение следственных действий и открыл частное сыскное агентство „Натаниэль“, специализирующееся, главным образом, на расследовании различных дел, так или иначе связанных с новыми репатриантами из бывшего Советского Союза.
      – Это вы классно придумали. Хорошая идея, – заметил Амос. – На этом рынке услуг вы оказались первым. Практически, без конкурентов. Можно позавидовать.
      – Ну, – скромно ответил Розовски, – особой моей заслуги в этом нет. Чтобы открыть частное детективное агентство, нужно поработать в полиции и после увольнения получить разрешение на ведение самостоятельных расследований. А среди офицеров полиции, в мое время, выходцев из Союза было не так уж много. Как и сейчас, впрочем.
      – Судя по всему, вы работаете вполне прилично, – сообщил Нахшон Михаэли недовольным тоном. Видимо, ему не хотелось делать комплиментов нахальному сыщику. – Число неудачных расследований, проведенных вашим агентством, в общем-то, оказалось в пределах допустимой статистической ошибки.
      – Вы мне льстите, – сказал Натаниэль. – Тем не менее, я бы хотел знать, что вам нужно? И объясните, кстати, что такое «в пределах статистической ошибки»?
      – Нам нужно добросовестно проведенное следствие, – сказал вице-президент «Байт ле-Ам», игнорируя последний вопрос. – И чтобы проводил его человек, не имеющий на глазах полицейских шор.
      – В самую точку, – Натаниэль рассмеялся. – Перед вами – именно такой человек. Смотрящий на мир широко раскрытыми глазами. Но, если серьезно: мне кажется, вы готовы надеть на этого человека другие шоры?
      – Что вы имеете в виду? – Нахшон Михаэли воинственно выставил вперед острый подбородок.
      – Мне кажется, вам нужно не расследование, а подбор доказательств для вашей версии. Может быть, я ошибаюсь? – Розовски выжидательно уставился на Михаэли.
      – Вы ошибаетесь, – проворчал тот. – Прежде всего нас интересует объективное расследование.
      «Дай-то Бог!» – Розовски почесал в затылке, улыбнулся.
      – Ладно, я попробую, – сказал он. – Чем вы можете мне помочь? Какой информацией располагаете?
      – Амос, – сказал вице-президент громиле. – Дай господину Розовски все, что у тебя есть. А вот это, – он протянул Натаниэлю конверт, – это чек на десять тысяч. Аванс. Остальное получите по окончанию следствия.
      Натаниэль внимательно рассмотрел конверт с фирменной эмблемой страховой компании «Байт ле-Ам» – стилизованной башней, над которой всходило солнце. Вынул из конверта чек, нерешительно покрутил его в пальцах.
      – Что-то не так? – насторожился Нахшон Михаэли.
      – А если результаты, полученные мной, совпадут с выводами полиции? – спросил Розовски. – Получится пустая трата денег.

5

      Стоя на автобусной остановке, рядом с центральным офисом «Байт ле-Ам», Натаниэль никак не мог решить, ехать ли ему в контору или отправляться домой. В конце концов, после субботне-воскресных дел он вполне мог себе позволить немного отдохнуть. К тому же… Розовски покосился на папку, полученную от Амоса. К тому же в конторе ему просто не дадут заняться документами.
      С другой стороны, Офра могла отыскать какой-то след Ари Розенфельда в старых делах агентства. А Алекс мог уже подготовить начальную информацию о компании «Интер». Вообще, реклама, которую ему создал сосед (теперь уже – бывший) намного превосходила ту, что иногда появлялась в газетах. А у самого Владимира дела постепенно пошли в гору. Видимо, какие-то задатки бизнесмена у него, все-таки, имелись.
      Натаниэль вздохнул и пробормотал:
      – Самая большая проблема – проблема выбора.
      Правильно ли он сделал, взявшись за это расследование? Деньги деньгами, но, как ни крути, возможности частного детектива куда как ограничены по сравнению с возможностями полиции. Особенно в Израиле. Натаниэль с завистью подумал о лихих американских сыщиках, позволявших себе все, что угодно и неизменно оставлявших недотеп-полицейских с носом. И тут же сам фыркнул: похоже, он уже попался на собственную удочку. Нет в мире сыщиков, способных заменить полицию. Это только в книгах… Так что же у них есть на этого банкира? Ладно, попробуем разобраться. Хотя… это, конечно, не слежка за кобелем-мужем или за вороватыми рабочими на фабрике. Натаниэль вздохнул и распахнул дверцу автомобиля.
      – Шалом, Натан!
      Розовски обернулся и не сразу узнал во владельце притормозившего рядом с остановкой роскошного темно-вишневого «вольво» своего бывшего соседа Владимира Баренбойма.
      – А, это ты…
      – Как дела, бэсэдэр? – Баренбойм говорил по-русски, пересыпая речь ивритскими словами. За несколько лет жизни в стране в его голосе уже появилась характерную напевность, рано или поздно появлявшаяся у всех русских. – Что твое агентство?
      – Порядок, порядок… Что у тебя?
      – А, – Баренбойм махнул рукой. – Что у меня? Крутимся, крутимся…
      – Классная машина, – Розовски кивнул на «вольво».
      – Да, ничего.
      Владимир Баренбойм был первым клиентом Натаниэля. Вернее было бы сказать – нулевым, потому что решение об открытии частного детективного агентства возникло у Розовски не до, а после знакомства с Баренбоймом.
      Дело было так.
      Приехав в Израиль, Владимир Баренбойм с женой сняли квартиру в одном доме с Розовски и даже на одной лестничной площадке. Первое время они только раскланивались по утрам и вечерам – при встречах. Но однажды, вернувшись со службы, Розовски обнаружил Баренбойма возле своей двери, в нетерпении переминавшимся с ноги на ногу и то и дело поглядывавшего на часы. Поскольку во всех квартирах туалеты работали одинаково, Розовски, несмотря на переминания соседа с ноги на ноги, сразу же отмел подозрения о естественных причинах визита.
      – Что случилось? – спросил он.
      Баренбойм живо обернулся на его вопрос, и лицо его прояснилось.
      – Слава Богу! – сказал он. – А я уж подумал, что вы можете не прийти сегодня домой, – говорил он, естественно, по-русски.
      – Вполне мог бы не прийти, – согласился Розовски, отпирая дверь. – Дел столько, что впору ночевать на службе… Проходите, – сказал он. – Что у вас случилось?
      Видимо, Баренбойм уже несколько раз репетировал свой монолог, поэтому изложил все достаточно связно. Суть дела заключалась в следующем.
      Как многие новые репатрианты, Баренбойм, почему-то, считал, что на исторической родине нет никакого смысла заниматься обычной работой, и что здесь просто ждут не дождутся, когда он развернет во всю ширь свои деловые способности. Розовски никак не мог понять, почему большинство бывших советских людей считало, что на учителя нужно учиться, а вот на бизнесмена – нет. Его новый сосед относился именно к этому большинству.
      Словом, прочитав в рекламном приложении к одной из еженедельных русскоязычных газет о большой партии эфирных масел из СНГ, предлагаемых задешево («Дешевле грязи, – заметил Баренбойм. – Конечно, не той, что с Мертвого моря, а той, что под ногтями»), он решил выступить посредником, тем более, что в той же газете, правда, под другой рубрикой, было объявление о поиске точно такого же сырья. Представить себе, что покупатель и продавец в состоянии сами прочесть оба объявления и договориться между собой без посредников, он, естественно, не мог. Позвонил по одному телефону, заказал всю партию, потом – по другому, и тут же ее предложил. Приехал по указанному адресу («Очень приличный офис, понимаете, Натан. Компьютер, длинноногая секретарша – ни слова по-русски – мягкие кресла, в общем – солидная фирма») и подписал контракт, оговорив себе пятнадцать процентов от суммы сделки.
      – Приличная сумма. Не миллион, конечно, но все же… – Баренбойм вскочил со стула, на котором сидел и нервно забегал по комнате. – Можно, я закурю? – спросил он.
      – Валяйте, – Розовски слушал его историю без особого интереса. Он уже догадывался, чем все закончилось, но ждал, пока Баренбойм расскажет все сам. – А почему, собственно, эфирные масла? Вы разбираетесь в парфюмерии?
      – Конечно, нет, боже мой. Какая парфюмерия, я же инженер-строитель. Ну, покупал жене на восьмое марта духи, я знаю…
      – Почему же эфирные масла?
      – Если бы предлагали чугунные болванки, я бы продавал чугунные болванки, – объяснил Баренбойм. – Но предлагали эфирные масла… – он несколько раз затянулся, закашлялся.
      – Трижды бросал курить, – проворчал он. – И трижды начинал. От этой жизни…
      – Хорошо, что было дальше? – нетерпеливо спросил Натаниэль. – Вы извините, Баренбойм, я вам сочувствую, но сегодня вечером моя мама возвращается от родственников, я хочу приготовить праздничный ужин.
      – А где живут ваши родственники? – поинтересовался Баренбойм.
      – В Беер-Шеве, а что?
      – Нет, ничего, говорят, там дешевые квартиры.
      – Говорят.
      – Но климат очень тяжелый, это правда?
      – Кому как. Вы собираетесь рассказывать или нет? Что было дальше?
      Дальше Баренбойм гулял по Тель-Авиву, разглядывал витрины, приценивался к самым дорогим квартирам в самых престижных районах, к автомобилям и прочему, и ждал, когда же ему, наконец, сообщат о прибытии заказанных масел в Хайфский или Ашдодский порт.
      Вместо этого, через три дня, ему позвонил поставщик, извинился и сообщил, что партию перехватили, поэтому сделка не состоится. Баренбойм перестал мечтать и позвонил покупателю.
      – Вот тут-то все и началось, – мрачно сказал он.
      Услышав, что Баренбойм вынужден отказаться от сделки, покупатель немного помолчал, а потом сказал:
      – А кто оплатит мои издержки?
      Баренбойм чуть не выронил телефонную трубку.
      – Какие издержки?! Я же ни шекеля…
      – Зато я, и не один.
      Покупатель объяснил, что, в ожидании товара он взял кредит («Под приличный процент»), снял склад («На очень жестких условиях») и прочее.
      – Либо ты все это оплатишь, – сказал он, – либо… – и повесил трубку.
      – Что мне теперь делать?
      Розовски хотел послать Баренбойма подальше, посоветовав впредь думать получше и не пытаться лезть в неизвестное. Но у соседа был настолько беззащитный взгляд, что Натаниэль, тяжело вздохнув, потянулся к телефону.
      – У вас сохранились номера телефонов? – буркнул он.
      – Конечно, вот, – Баренбойм с готовностью протянул ему бумажку.
      Розовски позвонил сначала по одному номеру, потом по другому. Его предположения подтвердились. Тогда он позвонил к себе в управление.
      И «покупатель», и «продавец» оказались одним и тем же лицом, неким Марком Копштейном, бывшим жителем Киева. Он уже не первый раз проделывал эту операцию. Давал объявление о наличии дешевого товара и объявление о готовности приобрести его, потом сообщал, в качестве «продавца», что, к сожалению, не может поставить товар, и, в качестве «покупателя» брал с простаков, попавшихся на удочку, некую компенсацию за издержки от несостоявшейся сделки. Судя по его цветущему виду, число бывших сограждан, не желающих отказаться от мысли разбогатеть ни за что, увеличивалось пропорционально росту алии.
      – Согласись, я вел себя вполне порядочно, – сказал он полицейскому следователю. – Оба объявления – и о продаже, и о покупке – я давал на одной и той же странице газеты. Любой мало-мальски думающий человек обратил бы на это внимание и не стал бы звонить. Но мне попадались одни идиоты. Я даже не думал, что Горбачев выпустит в Израиль такое количество идиотов…
      – А почему именно эфирные масла? – поинтересовался присутствовавший на допросе Розовски.
      – Приятный запах, – мечтательно зажмурившись, сказал Копштейн. – Оч-чень приятный.
      После чего отправился в суд, а потом – в тюрьму.
      Правда, Баренбойм, все-таки, кое чему научился. Но главное – именно после этого случая Розовски окончательно утвердился в намерении открыть частное сыскное агентство.
      И первых клиентов ему привел все тот же Баренбойм.

6

      – Ты, случайно, не домой? – спросил Баренбойм. – Мне в ту же сторону, могу подвезти.
      Проблемы выбора больше не существовало.

  На другом конце стола — Тот, с которым я была, Тот, с которым провела Лучшие года, лучшие года…  

Темно-вишневый автомобиль мягко умчался в сторону Рамат-Авива. Натаниэль постоял немного у подъезда, словно раздумывая, стоит ли идти домой. Потом неторопливо поднялся к себе на третий этаж.
      – Домой, – сказал Розовски. Баренбойм распахнул дверцу. – Прошу!
      Некоторое время ехали молча. Баренбойм включил магнитофон. Из стереоколонок, укрепленных в глубине салона, послышалось:
      Женский голос с легкой хрипотцой выводил нехитрую мелодию с нехитрыми словами, от которых Натаниэль, почему-то немного разомлел. Баренбойм заметил это, улыбнулся:
      – Нравится? Люба Успенская, слышал?
      – Слышал.
      – Жила в Америке, пела на Брайтоне, сейчас, в основном, в Москве.
      … А потом мосты сожгла.
      Навсегда…
      – У тебя, случайно, нет «Битлз»? – неожиданно спросил Розовски.
      – Почему нет? Есть. Возьми в бардачке, там на любой вкус… Любишь вспоминать молодость?
      – Молодость… Нет, просто мне под «Битлз», почему-то, хорошо думается.
      – Есть о чем?
      – Еще бы.
      Баренбойм поменял кассету. Они снова замолчали.
      – Послушай, а ты так и не купил себе машину? – спросил Баренбойм. Они, как раз, проезжали по улице Ха-Масгер, сплошь заставленной автосалонами разных фирм. Плотно прижавшись друг к другу, предлагали свой товар «Вольво», «Мицубиси», «Субару», «Ровер». Даже «Лада», скромно примостившаяся рядом с именитыми соседями. Видимо, искрящиеся никелем, нарядные новенькие автомобили подсказали вопрос.
      – Не купил.
      – Почему?
      Натаниэль пожал плечами.
      – Не люблю железа. Идиосинкразия, наверное. Могу я иметь какую-нибудь странность? Эркюль Пуаро любит хвастаться, Шерлок Холмс играет на скрипке. Ниро Вульф непрерывно что-нибудь ест. А я терпеть не могу автомобилей.
      – От скромности ты, пожалуй, тоже не умрешь, – Баренбойм засмеялся.
      – Я и не собирался… – лениво сказал Натаниэль. – Обрати внимание, я сравнивал себя только с литературными героями.
      – Я обратил. А чего ты не собирался?
      – Помирать от скромности. Да и от другого тоже не собираюсь.
      Баренбойм усмехнулся, искоса глянул на невозмутимого Натаниэля.
      – Ну-ну…
      – Володя, ты был знаком с Розенфельдом?
      Баренбойм немного подумал.
      – С каким? С Ари? Президентом «Интера»?
      Натаниэль кивнул.
      – Он же застрелился, – сказал Баренбойм. – Так мне говорили.
      – Ты как моя бабушка. Ее спрашивали: «Сколько у вас было детей?» Она начинала считать: Циля, Роза, Миша. Трое! Ей говорят: «Как же трое? А Мулик?» – «Какой Мулик?» – «Который умер в двадцатом». – «Так он же умер!» – Розовски усмехнулся. – Так и ты. Я спрашиваю: «Ты был знаком с Розенфельдом?» А ты отвечаешь: «Так он же застрелился».
      Баренбойм рассмеялся.
      – Был, был знаком, – сказал он. – Не очень хорошо, но был.
      – Чтоб ты знал, – нехотя сказал Розовски, – он не стрелялся. Его застрелили. Ты что, газет не читаешь?
      Баренбойм помотал головой.
      – Наши газеты… – сказал он. – Пусть наши газеты читает кто-нибудь другой. Ветераны Второй мировой войны, дай им Бог здоровья. Им уже нечего терять… Нет, не читал. По радио слышал. Надо же! Убили. Ай-я-яй, а как круто стоял… – он покачал головой. – Надо же… Это точно?
      – Точно, точно, – проворчал Розовски. – Точнее не бывает.
      – Да, дела. Так что ты скажешь? Надо человеку после этого иметь много денег?
      Вопрос не требовал ответа.
      – А что ты? – осторожно спросил Баренбойм. – Занимаешься этим делом, да?
      Розовски ответил не сразу.
      – Я еще сам не знаю – занимаюсь или нет. Между прочим, один мой знакомый полчаса назад утверждал, что это все разборки «русской» мафии.
      – Ой, они везде русскую мафию сейчас видят. Какая там мафия! Ты бы у Шмулика Бройдера поинтересовался, как мафия такие дела делает.
      – Шмулик Бройдер… – Розовски попытался вспомнить, где он уже слышал это имя. – Чем он занимается?
      – Тем же, чем все мы будем заниматься, рано или поздно, – философски заметил Баренбойм. – Беседует со своими родителями.
      – При чем тут его родители?
      – Они умерли пять лет назад, – пояснил Баренбойм. – Шмулик тоже лежит на кладбище. Третий день.
      – Почему?
      Баренбойм огорченно вздохнул.
      – На выезде из Тель-Авива ужасное движение, – сказал он. – На эстакаде. Три дня назад от Шмулика остались одни воспоминания. И безутешная вдова.
      – Прямо эпидемия какая-то, – сказал Розовски. – Интересно, на каком месте в списке рискованных профессий находится профессия «русский бизнесмен»?
      – Смотря где, – резонно заметил Баренбойм. – В Израиле, по-моему, довольно низко, а, скажем, в России – думаю, в самом начале списка. Где-то между альпинистом и космонавтом.
      – При чем тут Россия? – Розовски пожал плечами. – Я говорю об Израиле. То Шмулик, то Розенфельд.
      – Да, Розенфельд… К сожалению, я его почти не знал. Нечего рассказывать. О Шмулике кое-что знал, но вряд ли тебя это может заинтересовать, – сказал Баренбойм.
      – Я сейчас сам не знаю, что меня может заинтересовать, – честно признался Натаниэль.
      – Только не рассказывай мне сказки, – заявил Баренбойм. – Он не знает. Когда меня спрашивают, почем сейчас доллар, я тоже говорю, что не знаю.
      – А кстати, почем сейчас доллар? – спросил Натаниэль.
      – Я не знаю, – ответил Баренбойм. – Между нами, – он нахмурился, – я его конечно, под машину не толкал, но… – он запнулся.
      – Но?
      – Иной раз руки, честно говоря, чесались. Не удивлюсь, если это тоже не случайность, – мрачно сообщил Баренбойм. – Хотя, конечно, все может быть, но связи Шмулика и его привычки, это… – он не договорил, с сокрушенным видом покрутил головой. – Мафия… Скажут тоже. Будет тебе киллер изображать самоубийство! Нет, Розенфельд – это не мафия.
      Больше они не разговаривали. Розовски думал о своем, Баренбойм – о своем.
      «Вольво» остановилась у подъезда.
      – Может, зайдешь? – спросил Розовски из вежливости.
      – Рад бы, но… – Баренбойм постучал по циферблату своего «Ролекса». – Некогда. Тетя Сарра дома?
      – Нет, как всегда, у родственников.
      – В Беер-Шеве?
      – На этот раз – в Цфате. У моей мамы пол-Израиля в родственниках.
      – Будешь звонить – передай привет, – вдруг Баренбойм оживился: – Слушай, ты так и не женился?
      – Нет, а что?
      – Давай познакомлю тебя с одной женщиной, – предложил Баренбойм. – Очень приличная женщина, тоже в разводе, детей нет. Бывшая москвичка, недавно приехала. С высшим образованием. Видная такая. А?
      Розовски вздохнул.
      – Зэев, – сказал он. – У моей мамы есть две хрустальные мечты: купить новую квартиру и женить меня вторично.
      – Ну вот! – обрадовался Баренбойм. – Я же говорю! Записывай телефон. Скажешь: от меня.
      – Ты не понял, – Натаниэль открыл дверцу. – Это мамина хрустальная мечта. Не моя.
      Баренбойм пожал плечами.
      – А-а… – разочарованно протянул он. – Ну ладно. Конечно, дело твое. Просто трудно одному… Так передай привет, хорошо?
      Он уже собирался отъехать, когда Натаниэль снова наклонился к окошку и спросил:
      – А кто сейчас стал президентом «Интера»?
      – Левински, – не задумываясь, ответил Баренбойм. – Думаю, что Моше Левински. Он был вице-президентом компании при жизни Ари.
      – Тоже из России?
      – Мы с ним прилетели одним самолетом.
      – Ясно… Ну, пока. Обязательно передам маме привет. Спасибо, Зэев.
      – Не о чем говорить.

8

      Приняв душ и наскоро перекусив, Натаниэль подсел к письменному столу и разложил документы из папки Амоса. При этом ему пришло в голову, что очень кстати он сегодня один дома. Мать все еще гостила у родственников в Цфате – он сам, в очередной раз одолжив машину у покладистого Алекса, отвез ее. Он очень любил мать, после развода ему была необходима забота и поддержка близкого человека, потому он и пришел жить к матери, в тесную амидаровскую квартиру, ни разу не подумав об отдельном жилье. Но даже искренняя большая любовь нуждается в небольших перерывах. И материнская забота, случается, может наскучить. Одной из психологических причин разрыва с женой Натаниэль, в глубине души, считал сложившуюся в семье схему отношений: жена-мать и муж-сын. А может, и нет. Может, действительно, все дело в несходстве характеров. Во всяком случае, иногда ему хотелось остаться в полном одиночестве. Увы, это невозможно.
      За это время ему могли звонить домой. Маркин некоторое время смотрел на шефа, ожидая продолжения. Продолжения не последовало. Розовски полулежал в кресле, задумчиво глядя в потолок и явно не собирался посвящать своего помощника в подробности дела.
      Наверняка, кто-то звонил. И, конечно, должен был позвонить из Америки сын. Натаниэль покосился на фотографию пятнадцатилетнего Йосефа, стоявшую рядом с телевизором. Сейчас парню уже восемнадцать, он обещал приехать домой после Песаха. Натаниэль и ждал этого приезда, и чуть-чуть опасался его.
      Розовски отставил в сторону чашку с недопитым кофе и включил автоответчик. После первых звуковых сигналов, он услышал:
      – Натаниэль, у меня все в порядке. Дело закончил, могу доложить, как только скажешь, – Габи, стажер. – Пока.
      Отбой. Новый сигнал. Мама.
      – Натанчик, если сможешь, забери меня в конце недели.
      («Смогу, – подумал Натаниэль. – В конце недели – это опять одалживать машину. Алекс, в конце концов, пошлет меня. И будет прав»), тут все хорошо. Ты сегодня обедал? Я убеждена, что нет. Целую.
      Отбой. Снова Габи.
      – Извини, что звоню опять, но Офра сказала, будто ты обещал что-то выяснить насчет работы для меня. Еще раз извини, это я просто напоминаю на всякий случай. Пока.
      Действительно, как же он забыл? Натаниэль отставил чашку, набрал номер лаборатории Давида, глянув, на всякий случай, на часы. Начало девятого. Гофман обычно задерживался на работе до девяти – половины десятого.
      Услыхав голос друга, сказал:
      – Привет, Дуду, мне передавали, что ты звонил. Как дела, что слышно?
      Гофман обрадовался:
      – Натаниэль? Очень кстати. В общем, все нормально, я тебя разыскивал для одной консультации.
      – Весь внимание, – сказал Натаниэль.
      – Послушай, Лея решила навестить родственников, в Москве. Сам понимаешь, двадцать лет не виделись. И вот я хотел с тобой посоветоваться. Как там сейчас?
      Лея была женой Давида, приехавшей в Израиль из Союза, как и Натаниэль, двадцать лет назад.
      – В Москве? – Натаниэль задумался. – Черт его знает, Давид. Рассказывают по-разному.
      – Но ты же имеешь дело с только прибывшими.
      – Так-то оно так, но, знаешь, мой контингент, все-таки, специфический. Собственно, в чем проблема?
      – Ее могут не выпустить обратно? – спросил Давид, зачем-то понизив голос. – Как ты думаешь?
      Натаниэль рассмеялся:
      – Ну, нет, такого, конечно, не произойдет. А в остальном – думаю, нужно просто быть осторожной. Как, впрочем, в любом другом незнакомом городе.
      – Да? – в голосе Гофмана послышалось сомнение. – А антисемиты?
      – Антисемиты? – озадаченно переспросил Розовски. – Вот как-то не задумывался… По-моему, они мало интересуются израильтянами. Они выискивают скрытых евреев среди своих. Насколько я помню репортажи о визите Ицхака Рабина в Москву, тамошние антисемиты вообще на него не прореагировали. С их точки зрения истиными сионистами являются, например, Ельцин и Гайдар, а вовсе не Рабин. С тем же успехом наш премьер мог оказаться французом.
      Гофман некоторое время обдумывал услышанное.
      – Ты ничего не путаешь? – осторожно спросил он. – Насчет сиониста Ельцина и француза Рабина?
      – Нет, я не путаю. Это у них там, по-моему, в мозгах все перепуталось. Так что не волнуйся: на Лею будут реагировать, думаю, как на какую-нибудь, скажем, француженку.
      – Ясно… – Гофман вздохнул. – Все равно я буду волноваться… А я тебе зачем понадобился? Я звонил к тебе на службу, мне секретарь сказала.
      – Видишь ли, у меня есть стажер, хороший парень, зовут Габриэль Гольдберг. Он хочет от нас уходить, и я его понимаю: что за работа для парня – выслеживать чужих жен и вороватых продавцов. К тому же, он должен готовиться к психотесту. Собирается поступать в университет. У тебя ничего подходящего нет?
      – Есть, – сразу же ответил Гофман. – Мне в лабораторию нужен еще один лаборант. Пусть завтра же приезжает.
      – Спасибо, я ему так и передам. Пока, Давид, приезжайте – вместе с Леей. Буду рад, – он положил трубку, вернулся к письменному столу и вновь обратился к документам.
      Собственно, ничего принципиально нового, по сравнению с тем, что уже было известно, в них не было. Страховой полис, подробная – относительно – биография Ари Розенфельда, акт медицинского заключения о смерти – копия – и еще несколько малозначащих бумажек. Больше ничего в папке, переданной Амосом, или, во всяком случае, в той ее части, которую Натаниэль успел просмотреть, не было. Впрочем, ни на что особенное Розовски и не рассчитывал. Вряд ли за неделю можно собрать стоящие материалы – кому бы-то ни было. Спасибо и на том, не придется собирать по крупицам жизнеописание покойного и его семьи. Он вздохнул, почувствовал легкое чувство голода и вспомнил о закипевшем чайнике. Хоть и перекусил, а все равно хотелось есть. Похоже на рефлекс. Неподвижное состояние вызывает аппетит. Так сказать, генерирует. Национальный вид спорта.
      Он прошел на кухню, открыл холодильник. Приготовил себе несколько бутербродов, налил чашку цветочного чая и собрался было поужинать, когда раздалась мелодичная трель дверного звонка.
      – О, черт… – простонал Розовски. – Я смогу, наконец, поработать, или нет?!
      На пороге стоял Алекс Маркин. Увидев не очень довольное лицо шефа, он виновато улыбнулся:
      – Извини, Натан, ты, наверное, хотел отдохнуть, но я…
      – Ничего, все в порядке, – прервал его Розовски. – Просто у меня болит голова. Проходи, я же сам тебе приказал. Какой может быть отдых? Отдыхать на том свете будем. Надеюсь, нескоро. Проходи. Я как раз собирался ужинать, поужинаем вместе.
      – Спасибо, я не голоден.
      – Зато я голоден. А с начальством не спорят. Не хочешь есть – чаю выпьем. Или еще чего-нибудь. Ты как насчет пятидесяти граммов, а?
      Маркин пожал плечами.
      – Вот и отлично. Посиди тут, в кресле, я сейчас принесу.
      Он вернулся на кухне, поставил на поднос тарелку с бутербродами и две рюмки, достал из холодильника початую бутылку «Кеглевич-Лимон».
      Алекс поморщился:
      – Женская водка. Сладкая и слабая.
      – Чем богаты, – Натаниэль поставил поднос на журнальный столик. – В следующий раз принесешь сам. И запомни: начальство любит подношения. К начальству с пустыми руками не ходят. Тем более, вечером. Учти.
      – Учту.
      Розовски налил.
      – Давай. Потом о делах.
      Они выпили.
      – Ну что? – спросил Маркин. – С чего начнем? Ты расскажешь, чем мы занимаемся на этот раз? Или я расскажу о компании «Интер»?
      Розовски вздохнул.
      – Давай по очереди, ладно? Сначала рассказываешь ты, а я слушаю. Потом…
      – Потом наоборот, – подсказал Алекс.
      Розовски помотал головой.
      – Потом ты пойдешь домой, а я высплюсь. А вот завтра, возможно, рассказывать буду я, – он сел в кресло напротив Маркина, уложив ноги на низкий журнальный столик. – Выкладывай.
      – Да, в общем-то, ничего особенного, – начал Маркин. – Компания «Интер» существует с прошлого года. Точнее, – он вынул из кармана блокнот, заглянул в него, – точнее, с марта 1994-го. Фирма создана Ари Розенфельдом, – он оторвался от записей, коротко взглянул на Розовски. – Это которого неделю назад нашли на вилле в Кесарии. Мертвым.
      Натаниэль никак не отреагировал на эти слова.
      – Ну, вот… – Алекс продолжил после небольшой паузы. – «Интер» сначала занимался поставками в Россию продуктов питания. Ну там – супы «Осем», кофе, конфеты, прочие сладости. Апельсины. Потом – банковские операции. «Интер» – соучредитель совместной российско-израильской финансовой компании «Ари», – Маркин снова оторвался от записей. – Между прочим, компания недавно обанкротилась.
      – Никогда о такой не слышал, – заметил Розовски.
      – Да их там сейчас как собак нерезаных, – Маркин засмеялся. – Смотри программы российского телевидения.
      – Смотрю, – сказал Розовски. – Что значит – обанкротилась?
      – Объявила о своем банкротстве. Совет директоров исчез. Ну, там это часто бывает.
      – Розенфельд был членом совета директоров?
      Маркин помотал головой.
      – Насколько я знаю, нет, – ответил он. – Он был только в числе учредителей. В самой деятельности компании участия не принимал. Хотя и дал ей свое имя в качестве названия.
      – Зачем? – недоуменно спросил Розовски. – Он что, был очень тщеславным? Хотел увековечить свое имя для потомков?
      – Не знаю. Может, дело в обстоятельствах личной жизни, я сейчас расскажу…
      – Расскажешь, но сначала – о компании.
      – Мне пока не удалось установить, кто выступал соучредителем с российской стороны, – Маркин замолчал.
      – По России все? – спросил Натаниэль.
      – Поставка медикаментов. Теперь – все.
      – Понятно. Чем они занимаются у нас?
      – Здесь, в Израиле, точный профиль компании определить трудно. Тут и автосервис, и сеть заправочных станций, и прочее… Переходим к руководству?
      – Валяй, переходи.
      – Президент фирмы, стало быть, Ари Розенфельд. Репатриировался в 1989 году. Уроженец Москвы. 42 года. Окончил Первый медицинский, работал врачом-терапевтом.
      Разведен. Жена, Галина Соколова, живет в Москве. Врач-анестезиолог. Розенфельд регулярно переводил ей деньги.
      – Много? – спросил Розовски.
      – Когда как. От двухсот до пятисот долларов в месяц. В общем, немало. Для московского врача, во всяком случае.
      Натаниэль кивнул.
      – Дальше.
      – Их дочь…
      – Дочь? Есть еще и дочь?
      – Да, Елена Соколова, студентка, живет в Москве, вместе с матерью. 21 год. Когда я говорил о том, что имя компании он дал по личным причинам, то имел в виду ее.
      – В каком смысле?
      Маркин немного подумал.
      – Ну, понимаешь, – сказал он. – Чувство уязвленного самолюбия, желание произвести впечатление на дочь… Не знаю, это мне просто так кажется. Личная жизнь здесь, в Израиле, у него складывалась не очень. Новой семьей не обзавелся. Ну вот… Так мне, во всяком случае, кажется.
      – Ин-те-рес-но… – протянул Розовски. – Знаешь о нем еще что-нибудь? Увлечения, привычки?
      – Знаю только, что в Израиле он вел замкнутый образ жизни. Друзей, практически, не было…
      – Не было или «практически не было»?
      Маркин снова подумал.
      – Не было, – твердо сказал он. И добавил после паузы – уже менее уверенным тоном: – Во всяком случае, мне неизвестны. Любовниц тоже не было.
      – Или тебе неизвестны? – Натаниэль усмехнулся.
      – Мне неизвестны, – Алекс засмеялся.
      – Так… – пробормотал Розовски. – Что ж, это подтверждает…
      – Что подтверждает? – спросил Маркин.
      – Неважно, продолжай.
      – Вице-президент компании – Моше Левински. Сейчас – исполняющий обязанности президента. Но, думаю, им же и останется. Других претендентов на этот пост нет.
      – Что он собой представляет?
      Маркин пожал плечами.
      – Ничего особенного. Довольно бесцветная личность. Сухарь. Сорок семь лет, по образованию – юрист. В Союзе работал юрисконсультом на инструментальном заводе. Женат, имеет сына. Сын учится в Еврейском университете, на математическом факультете. Сейчас – в армии.
      – Жена?
      – Под стать мужу. На пять лет моложе. Женаты двадцать один год. Сейчас не работает.
      – Это все? – спросил Розовски.
      – Пока все. У меня же было только четыре часа.
      – Пять, – поправил Розовски.
      – Ну, пять. Что тут успеешь!
      – Ладно, завтра продолжишь.
      – Члены правления тоже?
      – Что – тоже?
      – Тоже нас интересуют?
      – Я не знаю, что нас интересует, а что нет, – ответил Розовски, как давеча – Баренбойму. – Следовательно, интересует все и все. Выпьешь еще рюмочку?
      – Давай, на дорогу.
      Они выпили еще по рюмке, после чего Алекс сказал:
      – Так что, прикажешь дожидаться до завтра? Или расскажешь сейчас?
      – Ты о чем? – рассеянно спросил Розовски.
      – О новом деле, которым мы занимаемся с сегодняшнего дня.
      – Н-ну-у… – нехотя сказал Розовски. – Думаю, твоих дедуктивных способностей уже хватило на то, чтобы связать задание по сбору информации о компании «Интер» со смертью ее президента Ари Розенфельда.
      – Хватило, – Маркин кивнул. – Самоубийство? Думаешь, в предвидении банкротства предпочел пулю в лоб? Зря думаешь, у нынешних бизнесменов такое не в ходу. Они, скорее, в другого пулю пустят.
      – А я и не думаю, – так же нехотя ответил Натаниэль. – К тому же, никакого самоубийства нет. Есть убийство, весьма грубо и неумело инсценированное под самоубийство. Если об этом в газетах еще нет, значит, будет завтра. И потом: ожидание банкротства – пока что это твои домыслы. Лопнула компания в России. Мало ли! Это еще не говорит о состоянии финансов самого Розенфельда. Или у тебя есть другие данные?
      – Нет у меня других данных.
      – Вот то-то.
      – А какое отношение к этому имеет твой визит в страховую компанию? В «Байт ле-Ам»?
      – А ты как думаешь? – в свою очередь, спросил Розовски.
      – Думаю, покойный был у них застрахован.
      – Правильно думаешь. Еще?
      – Ну-у… видимо, на крупную сумму. Иначе бы они не всполошились. А тут – два дня трезвонили. Второй человек в компании, лично.
      – По-моему, даже первый, – заметил Розовски.
      – Что? А, ну тебе виднее… И чего же они хотят?
      – В случае убийства они должны выплатить наследникам кругленькую сумму, – сказал Розовски.
      – Это я уже понял, – недовольно произнес Маркин. – Какую именно?
      – Два миллиона.
      – Фью-у! – присвистнул Алекс. – Ничего себе! Именно в случае убийства?
      – В том-то и дело. Вон, на письменном столе копия страхового полиса. Можешь прочитать.
      Маркин только покосился на разложенные бумаги, но читать их не стал.
      – Кому?
      – Жене, – коротко ответил Натаниэль. – Бывшей жене.
      – Вот оно что… – Маркин замолчал, обдумывая услышанное. – И чего же они хотят от тебя? Чтобы ты нашел убийцу?
      Розовски медленно покачал головой.
      – Вовсе нет, – сказал он с нехорошей усмешкой. – Они уже нашли убийцу. Теперь они хотят, чтобы я нашел доказательства. Они абсолютно уверены в том, что убийство организовано бывшей женой Розенфельда. Рука Москвы, так сказать.
      – А ты?
      – Что – я?
      – Ты думаешь иначе?
      – Никак не думаю. Просто не люблю, когда мне объясняют, что я должен делать и как. И что я должен думать – тоже.

      Маркин поднялся со своего места, подошел к книжному шкафу. Пробежал взглядом по корешкам книг. Задержался на фотографии Йосефа. Розовски молча пожал плечами.
      – Кто это на фотографии? – спросил он.
      – Сын, – неохотно ответил Розовски.
      – Живет с тобой?
      – С матерью, в Бостоне. Учится.
      – В университете?
      – В иешиве.
      – Понятно. Я не знал, что ты был женат, извини.
      – Ничего.
      Алекс снова повернулся к нему.
      – А для чего ты поручил Офре просмотреть наши старые дела?
      – Да, кстати, – не поворачивая головы, Розовски скосил глаза на помощника. – Она нашла что-нибудь?
      – Не знаю, я ведь сразу за тобой уехал. Так зачем?
      – Сам не знаю. Кажется мне, что фамилию Розенфельд я то ли слышал, то ли видел в нашем агентстве, – Натаниэль тоже поднялся. – А может быть, показалось. Знаешь, эффект «дежа вю». Приходишь куда-то – кажется, что уже был здесь. Слышишь имя человека – кажется, что уже слышал и даже знаком с ним. А на самом деле – ничего подобного, – он улыбнулся. – Дежа вю.
      – Дежа вю… – с сомнением в голосе повторил Маркин. – Непохоже на тебя. Ну что же, я пойду.
      – Если увидишь Габи завтра утром – или будешь говорить с ним по телефону, – вспомнил Розовски, – передай ему, что мой друг, профессор Давид Гофман, ищет лаборанта в свою лабораторию. Работа как раз для Габи. Я его порекомендовал, и Гофман просил с ним связаться в течение двух-трех дней.
      – Значит, все-таки, уходит, – заметил Маркин. – Надоело мотаться целыми днями?
      – Да, и к тому же, ему скоро сдавать психотест, а у нас в агентстве не найти время для подготовки. Подыщем другого стажера. Хотя, – Натаниэль вздохнул, – наша работа скучна для молодого парня. Это в романах хорошо. А тут… Что за удовольствие – торчать три дня в Кирьят-Малахи, прячась от посторонних глаз, чтобы выяснить: воруют рабочие у своего хозяина, или это ему от жадности померещилось? Так что передай. И Офру предупреди, на всякий случай. Гофман человек порядочный. Я с ним служил вместе.
      – А почему бы тебе не позвонить Габи? Думаю, он сейчас дома.
      – Не хочу. Во-первых, просто не хочу никому звонить, надоело. Я не люблю звонить. Не люблю не видеть человека. А во-вторых – не хочу, чтобы Габи подумал, будто я только и мечтал от него избавиться.
      – Почему он должен так подумать?
      – Ну, не успел сказать, я ему уже и работу новую нашел. Так что передай ты, завтра.
      – Передам.
      Они снова замолчали. У Розовски не было желания говорить еще о чем-либо, а Маркин не знал, каким образом закруглить вечер. Помог Розовски.
      – Ты на машине? – спросил он.
      – Да, а что?
      – Оставь ключи.
      – Опять?
      – Во-первых, ты выпил. А за рулем нужно быть трезвым.
      Маркин хмуро смотрел на него, потом рассмеялся.
      – Ну ты жук, Натан! Ты специально меня напоил. Ладно, держи ключи. А что во-вторых?
      – То есть?
      – Ты сказал: «Во-первых, ты выпил». А во-вторых?
      – А-а… Во-вторых, я хочу с утра съездить в Ор-Акива.
      Маркин уже стоял в дверях, когда Розовски вдруг, под влиянием какого-то внутреннего импульса, сказал:
      – И еще, знаешь ли, подбери мне информацию на некоего Шмулика Бройдера. Погибшего на днях в дорожном происшествии.
      Маркин обернулся и недоуменно воззрился на шефа.
      – Шмулик? – он покачал головой. – Известная личность. Он что, повязан как-то с этим делом?

9

      Уже подъезжая к Ор-Акива, Натаниэль подумал, что, наверное, следовало сначала позвонить. Нет никакой уверенности в том, что Эстер Фельдман окажется дома. Впрочем, можно было позвонить и сейчас, из машины. Розовски покосился на сотовый телефон, лежавший рядом на сидении. Теперь в этом нет никакого смысла, через пять минут он уже будет на месте. В крайнем случае, придется подождать.
      Свернув с трассы, он медленно поехал по улицам Ор-Акива, в сторону восточной окраины, читая указатели и поминутно сверяясь с листок, прикрепленным к панели управления. Симтат-а-Лимон, дом двенадцать. Где-то здесь. Он остановился, осмотрелся. Несколько ребят, лет десяти-двенадцати, играли в футбол. Натаниэль подозвал одного из них. Он развернул машину лихо взял с места, оставив супругов стоять возле дома остолбеневшими, с визитными карточками в руках.
      – Привет!
      – Привет, – ответил мальчик.
      По акценту Натаниэль узнал земляка, и перешел на русский язык:
      – Это двенадцатый дом?
      – Да.
      – А восьмая квартира на каком этаже?
      Во взгляде мальчика появилось легкое беспокойство.
      – А кого вы ищете? – спросил он.
      – Семью Фельдман. Ты знаешь таких?
      – Знаю.
      – Так где же? – спросил Розовски.
      – А вам зачем?
      – Значит, нужно. Так где твоя квартира?
      – А с чего вы взяли, что моя? – настороженно спросил мальчик.
      – А разве ты не Фельдман?
      – Да, но…
      – Родители дома?
      – Мамы нет.
      Ну вот. Все-таки, следовало позвонить. Он с досадой покачал головой, посмотрел на уже бесполезный телефон. Мальчик ждал, готовый немедленно убежать.
      – А отец дома? – спросил Розовски.
      – Дома.
      – Позови его.
      – А вы кто?
      – Не волнуйся, – Розовски улыбнулся. – Я не из школы. Скажи отцу – из страховой компании.
      – А-а, – настороженность во взгляде исчезла, мальчик кивнул с явным облегчением и побежал в подъезд. Розовски неторопливо вышел из машины, хлопнул дверцей, с наслаждением потянулся. Замки у Алекса тоже не очень. Надо будет сказать, пусть отрегулирует. Разминая ноги, Натаниэль обошел вокруг машины.
      На улице явно ощущалась близость моря. Пальмы, окружавшие трехэтажный дом, давали густую плотную тень, так что начинавшаяся жара не особенно давала себя знать. Натаниэлю Север нравился больше Гуш-Дана. Иногда он сaм удивлялся, почему же, в таком случае, за всю жизнь, у него не появилось мысли о переезде в эти, безусловно, сказочные края. Загадка психологии. Вообще, мечты совсем не обязательно должны сбываться. Может быть, даже лучше, если они вообще не сбываются. По крайней мере, нет необходимости придумывать себе новые.
      Из подъезда появился давешний парень в сопровождении мужчины лет сорока, полосатой футболке и застиранных до белизны джинсах. Лицо мужчины было недовольным. Мальчик показал на Розовски и убежал к ребятам. Мужчина подошел, шаркая домашними шлепанцами.
      – Ваша фамилия Фельдман? – спросил Натаниэль, поздоровавшись.
      – Да. В чем дело? Мы не собираемся страховаться… – он с явным недоверием воззрился на наряд Розовски, не слишком отличавшийся от его собственного. Видимо, у мужчины было свое представление о том, как должен выглядеть представитель солидной компании. Натаниэль представил себе, как бы отреагировал он, в таком случае, на Амоса или Ривку, усмехнулся и тут же согнал с лица усмешку.
      – Вашу жену зовут Эстер?
      Мужчина нахмурился.
      – Что вам нужно?
      – Не надо так волноваться, – Натаниэль извиняюще улыбнулся. – К вам наша компания имеет только косвенное отношение. Видите ли, мы занимаемся страховым полисом Ари Розенфельда, и мне поручено задать вашей жене несколько вопросов. Чистая формальность, но вы же знаете нашу бюрократию. Проблемы наследников и прочее.
      Лицо мужчины прояснилось.
      – А, так вы насчет этого! Но, видите ли…
      – Меня зовут Натаниэль.
      – Очень приятно. Борис. Видите ли, Натаниэль, жена сейчас на работе. Она работает утром, а я – по ночам. Так что… – он развел руками. – Я и сам-то редко с ней встречаюсь, – Борис улыбнулся. Улыбка у него была приятная.
      – А где она работает сейчас?
      – Где? – Борис Фельдман удивленно посмотрел на Натаниэля. – Да там, же где и работала. Убирает виллу Розенфельда.
      – Чью виллу? – переспросил Натаниэль, не веря в такую удачу. Он как раз накануне обдумывал, каким образом осмотреть место происшествия, не прибегая к помощи полиции.
      – Розенфельда, – повторил Фельдман. – Его адвокат попросил Эстер, чтобы она продолжала поддерживать на вилле порядок. Пока не приедет наследница из Москвы. За те же деньги, пятнадцать в час. Эстер сначала не хотела – знаете, она была в шоке и совсем не хотела возвращаться в ту обстановку, в которой… ну, вы понимаете, я думаю.
      – Конечно, еще бы…
      – Но потом согласилась. С работой здесь не очень, а пятнадцать шекелей в час – такие деньги на дороге не валяются. К тому же, пока никого нет, там и работы немного.
      – Понятно… Вы сейчас очень заняты? – спросил Розовски.
      Фельдман пожал плечами.
      – Я всегда занят. Когда жена на работе, все домашние дела на мне. Уборка, базар, обед. Сын.
      – Вы бы его в летний лагерь отправили, – посоветовал Натаниэль. – Все-таки, каникулы.
      – Не захотел. К тому же, это хоть и не большие, но, все-таки, деньги. А у нас, знаете, каждый шекель на счету.
      – Да, понимаю… Скажите, Борис, вы не могли бы проехать со мной до виллы Розенфельда? – спросил Розовски, широко улыбаясь. – Потом я вас подвезу домой. Договорились? Это совсем недолго.
      – Ну, не знаю, – с сомнением в голосе сказал Борис. – Я еще обед не приготовил. Только с базара вернулся, тут Сашка пришел, говорит, тебя спрашивают из страховой компании.
      – Давайте договоримся так, – сказал Натаниэль. – За каждую минуту, потраченную на меня, я заплачу как за час уборки на вилле. Идет?
      – Идет, – засмеялся Борис. – Хотите, потрачу на вас двадцать четыре часа?
      – Я не миллионер, – серьезно ответил Розовски. – Я тоже получаю по часам. Нет, меня вполне устроит минут двадцать-тридцать. Едем?
      – Едем.
      Проезжая мимо игравших мальчишек, Розовски кивнул: – Ваш?
      – Мой.
      – Ну и как он уживается с местными?
      – Нормально. Да на нашей улицы местных почти нет. Все, в основном, вроде нас. Пять лет, три года. А в школе – нормально уживается, что им-то, мальчишкам, делить.
      – Ну, у них тоже проблем хватает, – сказал Натаниэль. – Не меньше, чем у взрослых. Просто проблемы другие.
      – Вы тоже новый репатриант? – спросил Борис. – Давно приехали?
      – Давно. Больше двадцати лет.
      – Правда? – он удивился. – Странно, вы говорите почти без акцента.
      – Последнее время много приходится говорить по-русски… Смотрите, Борис, я эти места знаю плохо, куда сейчас?
      – Прямо, прямо. Я скажу, когда сворачивать… А вы откуда приехали?
      – Из Минска. А вы?
      – Из Вильнюса.
      – И когда?
      – Полтора года назад.
      – Красивый город, я там был однажды. Но очень давно. В 69-м. А почему поселились здесь, в Ор-Акива? Родственники посоветовали?
      Фельдман улыбнулся.
      – Нет, у нас нет родственников в Израиле. Просто Эстер понравились места. Нас сюда возили на экскурсию, когда учились в ульпане. В Кесарию, на раскопки, потом в Зихрон-Яаков. Да, еще в «Сады барона».
      – Места здесь красивые, – согласился Розовски. – Я и сам временами подумывал сюда перебраться. Но с работой здесь не очень.
      – Ничего, как-нибудь… – Борис вздохнул. – Сейчас направо. Все, приехали. Здесь. Я ее сейчас позову.
      – Не беспокойтесь, я выйду.
      Они поднялись по мраморным ступеням крыльца.
      – Эстер! – крикнул Борис.
      Входная дверь отворилась, и на пороге появилась женщина. В руках она держал половую щетку, поверх футболки и джинсов был надет халат.
      – Борис? Что случилось? – она переводила тревожный взгляд с одного мужчины на другого. – Что-нибудь с Сашей?
      – Все в порядке, не волнуйся так. Это Натаниэль, из страховой компании… – муж вопросительно посмотрел на Розовски.
      – «Байт ле-Ам», – подсказал Розовски. – Действительно, ничего страшного. Просто несколько вопросов. Ваш… Ваш бывший хозяин был нашим клиентом, и мы сейчас оформляем выплату его наследникам. Я должен кое-что выяснить, – и повторил так же, как уже говорил Борису Фельдману: – Чистая формальность. Хорошо?
      Эстер кивнула.
      – Если вы не возражаете, – теперь Розовски обратился к мужу, – мы переговорим с глазу на глаз. Подождите меня в машине, пожалуйста. Можно слушать радио, можно курить. Сигареты и зажигалка на месте. На заднем сидении есть русская газета, по-моему, вчерашняя. Пять минут – и я отвезу вас домой.
      Борис в нерешительности топтался на месте, но Натаниэль уже повернулся к Эстер.
      – Кстати, – сказал он, – если вы уже закончили уборку, мы и вас захватим. А пока – я могу зайти? – и не дожидаясь ее ответа, шагнул вперед. Эстер собиралась что-то сказать, но промолчала и посторонилась, впуская его в дом. Остановившись в салоне – большом и почти пустом – Натаниэль осмотрелся.
      – Спальня наверху? – спросил он.
      – Две спальни, ванная комната и туалет, – ответила Эстер.
      – А что здесь?
      – Кухня. Там – еще один туалет, душ, комната для стирки белья.
      – А кабинет?
      Она молча показала на плотно закрытую дверь. Розовски снова осмотрелся.
      – Богатый дом, – сказал он. – Думаю, на полмиллиона потянет.
      – Шекелей?
      – Ну, что вы! За полмиллиона шекелей вы вряд ли купите вдвое меньший, где-нибудь в Офакиме. Нет, я имею в виду – долларов.
      Похоже, что для Эстер подобные суммы были неожиданными. Натаниэль шагнул к кабинету и остановился.
      – Вы там не убираете?
      – Сегодня – нет, – ответила Эстер, нахмурившись.
      – А вчера?
      – Вчера тоже.
      Натаниэль вздохнул.
      – Ну, а позавчера и подавно. Да, я понимаю… Можно пройти?
      – Куда?
      – Для начала – в кухню?
      – Пожалуйста. Чай, кофе?
      – Нет, спасибо, нет времени.
      – Не стесняйтесь, кофе и чай мои, – Эстер улыбнулась. – И сахар тоже. Я даже чашки принесла из дома. Хозяин говорил, чтобы я не стеснялась, но я… знаете… как-то неудобно.
      – Да, я понимаю. Нет, я действительно, не хочу ни чая, ни кофе. И у меня, действительно, очень мало времени. Но – спасибо за предложение.
      – Не за что, – она поставила щетку в угол, рядом с пластмассовым ведром. – Садитесь.
      Натаниэль пододвинул табуретку к кухонному столику, сел. Эстер села напротив, сложила руки на коленях.
      – Я вас слушаю, – сказала она.
      – Скажите, – начал Натаниэль, – в воскресенье… вы обнаружили Розенфельда сразу же, как только пришли?
      – Нет, я уже убралась в кухне, и только потом пошла в кабинет.
      – Вам ничего не показалось странным… непривычным?
      Эстер покачала головой.
      – Нет. Окно вот только было открыто. Обычно, перед отъездом он все закрывал. А тут… Я сначала подумала, что он задержался, но входная дверь была заперта. Так что я решила, что он просто забыл. Правда, на него это не было похоже, он довольно педантичен.
      – Да, понятно. Но ведь он не собирался уезжать. Во всяком случае, в тот момент, когда его убили.
      Эстер молчала. Натаниэль озабоченно спросил:
      – С вами все в порядке?
      – Все в порядке, не обращайте внимания… – тихо сказала она. – Вы сказали – убили?
      – Да, вы разве не знали?
      – Значит, его, все-таки, убили… – повторила она.
      – Вам это кажется странным?
      – Мне? Н-не знаю… – растерянно ответила Эстер. – Я об этом не думала. Но вот самоубийство… – она замолчала.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.