Погода вполне приличная для ранней осени. Переменная облачность, периодически накрапывает мелкий дождь. Слабый ветер – три метра в секунду. Температура – двенадцать градусов по Цельсию. Влажность обычная.
      Перелистал сегодня старый дневник, испытывая смешанные чувства. Порядок и уверенность... Когда я думаю о том, что всего лишь два года назад закончил дневниковые записи этими словами, не знаю – плакать мне или смеяться. «Порядок и уверенность». Господи, Боже мой! Именно это, как мне начинает казаться, в обществе нашем суть состояние недостижимое. Нет в мире силы, способной, наконец-то, принести успокоение в умы и сердца. Я отнюдь не настроен философствовать в дневнике, и вернулся к ведению записей просто потому, что испытал неодолимую потребность. Происходят непостижимые вещи, а никто не обращает на них внимания. И это несмотря на то, что грозные признаки надвигающегося общественного кризиса возникают, можно сказать, прямо перед глазами. Взять, к примеру, Минотавра. В нем, как великое в малом, отражается... Хотя нет, происшествие с Минотавром случилось сегодня утром, а я еще вчера почувствовал, если можно так выразиться, приметы надвигающейся грозы. Вот ведь странно: никогда не считал себя суеверным человеком, а тут вдруг начинаю испытывать прямо-таки болезненное стремление разложить по полочкам все приметы, предчувствия, чтобы самому себе сказать: «Все-таки, я чувствовал, я ощущал грозное дыхание близкой бури!..»
      С чего же все началось? С отъезда Харона в командировку? С Гермионовй мигрени? Или с моей внезапной бессонницы?
      Кажется, что с последней. Гермиона уже спала, свет в комнате Артемиды тоже был погашен, а я все ворочался с боку на бок. Сна – ни в одном глазу. Лежу и думаю обо всем понемногу. В первую очередь, конечно, о пенсии: в этом месяце ее почему-то задержали уже на две недели, а я все никак не соберусь на почту выяснить – может быть, они там получили какое-то указание о сроках выплаты. Или сходить в муниципальный пенсионный отдел, там поговорить, узнать, в чем дело, существуют же какие-то правила, определенные законом сроки... Словом, думаю я обо всем этом, сна, повторяю, ни в одном глазу.
      Вдруг слышу – за окном голоса, шум, топот ног. Словно кто-то что-то тяжелое пронес – то ли из дома, то ли к дому. На несколько секунд все стихло. Потом опять. И показалось, что вроде бы узнаю голос соседа. А это мне совсем не понравилось. То есть, разумом я, конечно, понимал, что ничего страшного не может произойти. Но все равно – на душе стало тревожно. Слава Богу, я прекрасно помню, как все началось два года назад – с такой вот беготни Миртилова семейства.
      Гермиона тоже проснулась от шума, прислушалась. Спрашивает: «Слышишь? Ну-ка, пойди, посмотри, что там случилось... Времени-то уже часа два. С ума они посходили, что ли?»
      Я послушно поднялся, быстренько оделся и вышел на улицу. У ворот дома стоял старый грузовик с высокими бортами, а Миртил и члены его многочисленного семейства сновали от дома к грузовику с какими-то узлами, ящиками, коробками... Я обомлел. Правда, на секунду, потому что от традиционной паники все происходящее отличалось тем, что кроме Миртила прочие наши соседи исполняли роль равнодушных зрителей. Даже госпожа Эвридика – что меня окончательно успокоило.
      Заметив меня, Миртил бросил в кузов очередную коробку, подошел.
      «Ну, Аполлон, – говорит, – будь здоров, не поминай лихом если что не так, а только я к тебе всегда по-соседски хорошо относился...» – «Что случилось?» – я встревожился, но, впрочем, не особенно, Миртил паникер известный, чуть что – узлы в кузов, детей подмышку – и вперед. «Ладно-ладно, – говорит, – сидите, дожидайтесь, пока с голоду пухнуть начнете, а у меня такого желания нет...» Я, признаться, занервничал. – «Какой голод? – спрашиваю. – Что за чепуха тебе, Миртил, в голову пришла? Ей-Богу, взрослый человек, а рассуждаешь, извини, как какой-то дошкольник...» Тут он, как обычно, хвать шапкой о землю и давай кричать: «Кого мне слушать?! Тебя мне слушать? Или Силена слушать?»
      Выяснилось, что Силен по секрету сообщил вчера нашим, будто запасов синего хлеба и табака в городе всего на три дня, а потом начнут выдавать по карточкам. По словам Миртила Силен клялся, будто видел эти карточки собственными глазами. Мало того, даже за желудочный сок в ближайшее время начнут расплачиваться не деньгами, а талонами на хлеб и сигаретами «Астра». Словом, нес всякую чушь. Никто не поверил, кроме, естественно, Миртила, который тут же засобирался и весь день вчерашний увязывал и упаковывал вещи.
      «Так что я лучше пережду в деревне, у родственников. Там-то уж голода не будет, как-нибудь переживем», – брат Миртила был фермером.
      Тут я вспомнил, что во время войны, говорят, в деревне голод был никак не меньше, чем в городе, и что если уж начнется, то повсеместно.
      «Послушай, – сказал я ему, – ты же понимаешь, что это чушь. Ну как в наше время может начаться голод? Да подойди к любому магазину, на витрине – что душе угодно...» – «Ладно-ладно, – сказал Миртил. – Ты у нас грамотный, мы-то дураки, прости Господи, только знаешь ли...» И опять начал пересказывать басню Силена. Терпение мое лопнуло, я вернулся домой, хлопнул дверью. Потом уже слышал, как Миртил, ругаясь, перетаскивает вещи назад в квартиру.
      Удивительно, насколько многие из нас бывают безответственными в серьезных вопросах! Один дурак что-то спьяну сболтнул, другой, наивная душа, в это поверил, а в итоге у нормального человека начинает прыгать давление и болеть сердце.
      Хотя, с другой стороны – задержка пенсии. Не знаю, не знаю... Словом, вернулся, рассказал все Гермионе. Она обругала соседей, позакрывала все ставни, чтобы шума не слышать. На всякий случай заглянула в холодильник на кухне. Легла и тут же уснула. Перед сном, правда, сказала: «Сходи с утра насчет пенсии, в доме скоро не на что будет хлеба купить. Вот это уже настоящий голод...» Артемида, слава Богу, так и не поднималась.
      Ну вот, вроде тихо стало, а мне все равно не спиться. Не знаю, возраст сказывается или вообще характер такой – на каждый пустяк реагирую. Сердце колотиться, перед глазами – как закрою – белые мушки кружатся. Ну, это ладно, принял капель, выспался. Утром все уже немного по другому воспринимается. Так нет – снова началось. Конечно, следовало сразу понять, сопоставить слова Силена с тем, что случилось с Минотавром... Или замечание Гермионы по поводу пенсии...
      Но начну по порядку. Ничто не предвещало неприятностей. Правда, от Харона, уехавшего накануне в Марафины по делам, еще не было вестей, я бы спросил его насчет Силеновой сплетни. Интересно, все-таки. Я-то знаю, что никакого голода нет и быть не может. Но, с другой стороны, дыма без огня, как говорится... Артемида с самого утра заявила, что ей надоело сидеть дома, и что она хочет пройтись по магазинам. Гермиона занялась домашними делами, а я решил навестить наших. Гермиона вдогонку крикнула, чтобы я не забыл зайти насчет пенсии.
      На пятачке собрались почти все, не было только одноногого Полифема и молодого Эака. Собственно, Эак не появлялся уже около месяца, так что его отсутствие я всегда фиксировал как бы автоматически. Миртил о чем-то спорил с Паралом, Силен задумчиво курил трубку, остальные лениво обсуждали какие-то новости. Я спросил, не видел ли кто Полифема. Заика Калаид начал дергаться и брызгать слюной, пытаясь ответить на мой вопрос.
      И тут появился Минотавр. Бывший золотарь двигался по площади сложными зигзагами, а это могло означать только, что он мертвецки пьян.
      Заметив Минотавра, и Миртил, и Парал прекратили спор на полуслове, а Силен отвлекся от своих мыслей. «Смотри-ка! – потрясенно сказал он. – Опять!» – «Во дает... – прошептал Миртил. – С чего это он так?» – «Два года был трезвым, – ответил Парал. – Что ж ты хочешь...»
      Минотавр, между тем, продолжал лавировать по площади, давая все больший и больший крен вправо, пока, наконец, не упал прямо в дверь заведения мадам Персефоны. Оттуда немедленно донесся женский визг, крики, и Минотавр вылетел на улицу подобно артиллерийскому снаряду, но удержался на ногах и вновь пошел дальше. Проходя мимо нас он вдруг громко пропел: «Ниоба-Ниобея легла под скарабея...» – после чего, наконец, ноги его подкосились и он упал, предварительно взмахнув рукой подобно трагической актрисе.
      Мы переглянулись.
      «Надо бы его поднять, – неуверенно сказал Миртил. – Мало ли. Вдруг человеку плохо.»
      Минотавр лежал неподвижно. На лице его застыла блаженная улыбка.
      «Вряд ли, – заметил желчный Парал. – Ему-то сейчас как раз хорошо. Ему раньше было плохо.»
      Они затеяли спор о том, может ли человек пьющий много бросить пить в принципе. Для меня этот спор носил академический характер, но наших спорщиков предмет его брал за живое, особенно Морфея, чей зять был хроническим алкоголиком.
      Поскольку Парал, как, к слову сказать, Полифем, отнюдь не был заинтересован в выяснении истины, а Миртил был попросту не способен воспринять чьи бы-то ни было аргументы, спор быстро превратился в два монолога. Парал попытался было привлечь на свою сторону Калаида – человека знающего, ветеринара. Калаид зашипел, задергался сильнее прежнего, а потом сказал: «Он н-на заседании П-патриотического комитета, А-ап-поллон...»
      «Опять он отстает, – с досадой проворчал Миртил. – Честное слово, хоть не обращайся к тебе. А еще ветеринар...» Он махнул рукой и предложил тоже выпить. Мы отправились в трактир к Япету – действительно, не стоять же на улице, тем более, что остальные наши наверняка туда подтянутся.
      Япет по обыкновению выглядел мрачно, стоял над стойкой, подперев могучей ручищей щеку и, по-моему, ничуть не обрадовался нашему появлению.
      Начали выяснять, кто что будет пить. Я заказал синюховки. Япет покачал головой.
      «Феб, – проворчал он, – видно, что тебя давно не было. Синюховки у меня в заведении уже неделю нет.»
      Оказалось, что фермеры из окрестных деревень, регулярно поставлявшие Япету популярный дешевый напиток, уже неделю как не появлялись. Словно сквозь землю провалились.
      «Может, эпидемия?» – предположил Миртил. – «Скажешь тоже, – фыркнул Япет, – откуда там эпидемия? Фермеры вообще не болеют, у них организмы особые. Верно, Калаид?» Заика снова задергался, но ответить не успел.
      На площади появился полицейский автомобиль. Пандарей с помощником погрузили Минотавра внутрь, после чего автомобиль уехал, а Пандарей зашел в трактир и подошел к нам.
      «Привет, старички, – сказал он. – Слыхали? Марафины, говорят, опять сожгли». Голос у него при этом был оживленно-радостным. Хотя радость эта была связана, скорее, с возвратом Минотавра в прежнее состояние. Пандарей, после того как золотарь вдруг стал трезвенником, впал в уныние, продолжавшееся около двух месяцев. Теперь он выглядел именинником.
      «Кто говорит?» – воинственно спросил Парал.
      «Кто сжег?» – одновременно с ним спросил Миртил.
      «Да глупости все это, – сказал Япет. Он поставил перед нами по рюмке старой водки. – Ничего не сгорело.»
      Последним, наконец, появился одноногий Полифем. Мы его тут же оштафовали за опоздание, но он даже не спорил – настолько его переполняли новости.
      «Слыхали? – возбужденно закричал он. – Пункты приема желудочного сока второй день закрыты! Дожились. Эти сволочи теперь что хотят, то с нами и делает...»
      Ну вот. Я как раз сегодня собирался с Гермионой пойти в ближайший и поправить немного домашний бюджет. Нет, по-моему, невезение написано у человека на роду. Нечего даже и пытаться спорить с судьбой. Это еще со времен войны так у меня повелось. Кто куда, а меня обязательно занесет либо в штрафную, либо в плен. Всегда одно и то же...
      «Не может быть, – сказал Парал. – Ты, Полифем, что-то не так понял.» – «А я говорю: закрыты! – настаивал Полифем. – Не веришь – пойди и посмотри. Да вот, даже подходить не надо, вот, напротив!»
      Мы одновременно посмотрели на особняк, некогда принадлежавший господину Лаомедонту. Два года назад, после ареста хозяина, в нем открыли стационарный пункт приема желудочного сока. Действительно, никто не входил и не выходил из дверей, а сбоку наклеено было какое-то объявление. Видимо, оно и извещало о закрытии.
      «Да-а... – сказал Морфей, до сих пор молчавший. – То-то, я смотрю, Минотавр напился. Конечно. Пришел на работу – а тут, понимаешь...»
      Полифем оживился.
      «Ей-Богу? – спросил он. – Минотавр за старое взялся?» – «Вот, у Пана спроси, он его только что в участок отправил. Верно, Пан?»
      Пандарей гордо кивнул. Мы снова посмотрели на пустующее здание. «Да, – вспомнил я, – а что это ты, Силен, вчера рассказывал о запасах хлеба?»
      Силен сказал, что вчера он заходил в мэрию, насчет разрешения на строительство дачи за городом. И как раз, пока он ждал, вышел секретарь мэра, молодой господин Никострат, и сказал: «Что же, господа, положение не из лучших, боюсь, придется всем подтянуть пояса.» – «И все?» – с облегчением спросил я. – «Все. А что, мало?»
      Нет, ну в самом деле! Нельзя так безответственно относиться к сказанному! Слов нет, очевидно, что фраза господина Никострата относится к экономическому положению в городе, а оно, в свою очередь, безусловно сказывается и на нашем состоянии. Но так же очевидно и то, что фразу молодого секретаря следует рассматривать как образное выражение и ни о каком голоде речи нет и в помине! Так я и попытался растолковать Силену. Меня неожиданно поддержал Япет.
      «Это ты верно сказал, Феб, – заметил он, – это конечно. Они все говорят переносно. А переносить нам приходится».
      Силен собрался было возражать, но тут на площадь медленно и бесшумно выехал длинный черный лимузин. Силен захлопнул рот и вытаращил глаза. Собственно, у всех у нас физиономии были изумленными. Даже у Пандарея.
      Автомобиль остановился у закрытого стационара и из него вышел не кто иной, как господин Лаомедонт собственной персоной, в дорогом костюме серо-стального цвета. Он подошел к крыльцу, постоял, задумчиво разглядывая вывеску, потом повернулся к сопровождавшему его молодому человеку в узком пальто (мы тут же узнали в нем исчезнувшего несколько месяцев назад Эака) и что-то ему сказал. Эак кивнул. После этого они оба сели в лимузин и уехали.
      «Вот тебе и раз, – сказал Миртил и тут же завел свою волынку: – Ох, старички, не нравится мне это. Кто как, а я уезжаю. Дай пять, Феб, не поминай лихом. Мы с тобой хорошо прожили все эти годы, соседом ты был душевным, слова худого не скажу, грех жаловаться, так что...»
      Впервые в жизни я не нашелся, что ответить соседу. Мало того, мне вдруг захотелось тоже погрузиться на какую-нибудь телегу. С вещами и Гермионой.
      На душе стало совсем скверно. Разговоры о хлебе и табаке, закрытие пунктов приема желудочного сока. Напившийся до бесчувствия трезвенник Минотавр. Опять же, пенсию уже две недели как не выплачивают. Вот тебе и порядок вкупе со стабильностью...
      «Опять казначей выпутался, сволочь, – сказал желчный Парал. – В позапрошлый раз, когда его собирались судить, сгорел городской театр. В прошлый – марсиане прилетели. А теперь вот Лаомедонта выпустили, да еще и Минотавр запил».
      Мы некоторое время вяло обсуждали набивший оскомину вопрос о городском казначее, три года назад растратившем деньги, отпущенные на строительство городского стадиона, но до сих пор разгуливавшем на свободе, потому что следствие никак не могло прийти к концу – все время, действительно, что-то мешало.
      Тут Калаид зашипел, задергался так, что все невольно посмотрели на него.
      «А-алкоголика вылечить пра-актически нев-в-возмож-ж...» – сказал он. Вмешался Пандарей. «Вот что, старички, – сказал он. – Только между нами, ясно? Чтобы никому ни слова. Никто его не выпускал. Понимаете?» – «Как это не выпускал, – возразил Полифем, – ты, Пан, ослеп, что ли, вот же он только что приезжал...» – «Это не он, – настаивал Пандарей. – Не господин Лаомедонт. Это они там, в столице, двойника нашли. Загримировали подходящего, чтобы он, значит, вроде как сам Лаомедонт и появился. Поняли? На живца ловить будут, вот как это называется. Придет он сегодня ночью туда, тут они его р-раз!..» – «Да-а, – протянул Полифем. – Не успел Минотавр появиться, а уже заездил тебя, Пан, можно сказать, до ручки довел. До живца, то есть».
      Тут все стали хлопать Пандарея по плечу и говорить: «Да, Пан, насчет живца-Лаомедонта это ты, старина, дал...»
      «Зачем же они его загримировали, – ехидно спросил Парал, – если сами же сегодня ночью хотят накрыть? Ну, ты даешь, старина...»
      Пан немного послушал, потом раздулся как глубоководная рыба, застегнул мундир на все пуговицы и заорал: «Поговорили – все! Р-разойдись! Именем закона».
      И правда, делать здесь больше нечего было. Мне во всяком случае. Я направился в аптеку – нужно было купить сердечные капли себе и что-нибудь от мигрени Гермионе. Потом зашел на почту. Конечно, никаких распоряжений насчет пенсии и никаких объяснений по поводу задержки там не получали. Посоветовали зайти в городской совет. А еще лучше – просто немного подождать. В конце концов, задержка на две недели не может считаться чем-то совсем уж из ряда вон. Я решил, что – да, действительно, немного подождать вполне можно, попрощался с почтмейстершей.
      Вернулся домой, сел почитать газету. Вот ведь как получается: в тот момент, когда хоть что-то можно было бы узнать от Харона, мой дорогой зять исчезает спокойненько и даже не дает труда позвонить домой, успокоить. А газета его, оставшись на попечение заместителя редактора господина Корибанта, как и положено, мгновенно превращается в большое двадцатичетырехстраничное вместилище безвкусной и неправдоподобной жвачки. Я перелистал газету и не нашел ни единого упоминания о возможном голоде. Или о пенсиях. Не говоря уже о таком важном событии, как например закрытие пунктов приема желудочного сока.
      В качестве передовой статьи фигурировало полуподвальное творение некоего доктора Марсия (так мне и не удалось выяснить у Харона, кто скрывается за этим двусмысленным псевдонимом) о некоторых новейших исследованиях желудочного сока, проводившихся в последние месяцы. В частности, оказывается, что все человечество, в соответствии с составом данной жидкости, можно достаточно четко разделить на пять категорий, причем процентное содержание химических элементов передаются внутри каждой из этих категорий по наследству с большим постоянством, чем даже расовые признаки. Очень интересно. Написали бы лучше, что случилось с пенсиями.
      Городское статистческое управление сообщало о стабильном росте благосостояния за минувшее лето – на 0, 1 % выше по сравнению с аналогичными периодами прошлого года. Начальник управления господин Эвтибиад высказал предположение, что это связано с притоком туристов.
      Туристов этим летом можно было, по-моему, увидеть только в снах господина Эвтибиада.
      Словом, повторяю, газета не содержала ровным счетом никакой полезной информации.
      За обедом я рассказал Гермионе и Артемиде о закрытии стационара.
      «Это, конечно, временно, – сказал я. – Не думаю, что они долго будут держать его закрытым. В конце концов, им же нужен желудочный сок.» – «А пенсии? – спросила Гермиона. – Что с пенсиями?»