Вот и все. Кто-то должен прервать разговор, а Спок, очевидно не мог этого сделать. Маккой, посмотрев на них обоих, почувствовал себя неловко. Наконец молчание нарушил Кирк:
– Удачи вам. Связь окончена. – Он отключил свой канал. Его слова эхом отозвались в Вольте. Со своего экрана Ногура хмуро пробормотал:
– Ограничения и замены временны. Надеемся восстановить…
Кирк отсоединился и от него, оставшись абсолютно один. В груди разрасталась паника. Он старался подавить ее, зажмуривался и… снова возвращался на мостик «Энтерпрайза», где ему был знаком каждый звук, каждое движение. Чувствуя нарастающую мощность и увеличивающиеся обороты двигателя корабля, он понимал, что экипаж «Энтерпрайза» летит навстречу опасности. Без него.
И без твердой надежды когда-либо вернуться обратно.
Кирк резко открыл глаза. Вокруг неподвижно застыл полумрак Вольта: серый, ничего не обещающий, освещаемый лишь мелькающими огоньками компьютеров, огромный подземный город с населением в количестве одного человека… Здесь бьется только одно сердце – его собственное. А наверху хозяйничала весна, наполняя планету неповторимыми ароматами, красками, звуками. Несмотря ни на что, жизнь продолжалась…
Продолжалась ли? Мысль о том, что все могло быть уже по-другому, подбросила Кирка со своего места, и он схватился за наушники, как за спасительную соломинку. Впопыхах капитан нажал другую кнопку.
На экране появилось изображение застывшего во времени Ричардса с раскрытой книгой в руках. Кирк замер, внимательно вглядываясь в лицо юноши. Приблизив изображение, он отчетливо прочитал меж скрюченных пальцев погибшего строчки из книги:
" – И это все? – спросил я.
– Все, что ты слышал, сын мой, – ответил Сильвер.
– Что ж, – отозвался я. – Мне хорошо известно, за чем нужно смотреть. С тех пор, как я с тобой связался, я увидел слишком много смертей. Но есть пара вещей, о которых тебе следовало бы знать… Сейчас твое положение незавидное: потерян корабль, потеряны сокровища, потеряны люди, твое дело трещит по швам, и если тебя интересует, кто виноват в этом – так это я! Я был тогда в бочке с яблоками, в ночь, когда мы подписали…»
Его корабль, его мир, его Федерация находятся на грани войны.
* * *
Саавик стояла на главной палубе, прижавшись лбом к холодному стеклу иллюминатора, в последний раз глядя на удаляющуюся Землю. «Энтерпрайз» поднимался все выше и выше в небесный ночной полумрак. Повсюду на палубе загорелись красные и зеленые огни.
– Покидаем территорию космодрома. Приготовьтесь, корабль набирает скорость.
Она почувствовала шаги за спиной и чье-то молчаливое присутствие.
– Помощник командира Ухура, – пробормотала она, обернувшись.
– Ты хотела увидеть не меня? Извини.
Саавик не нашлась, что сказать, но Ухура, похоже, и не ждала ответа. Помощник командира, наверное, долго уже находилась на мостике и, должно быть, все слышала. Они молча стояли рядом, наблюдая за убегавшими вдаль звездами и провожая печальным взглядом Землю, которая скрывалась из вида. Саавик думала об океанах и дождях, о цветущих деревьях, бейсболе под жарким солнцем. И о людях, с которыми столкнула ее судьба. Может, уже никогда не придется увидеть всего этого.
– Ваш мир очень красив, помощник командира.
– Да, – в глазах Ухуры стояли слезы. – Знаешь, многие из нас даже никогда здесь не были. А некоторые могут не вернуться назад. Но именно отсюда мы пришли… Земля – наш дом.
Снова это слово.
– Я когда-то считала, – задумчиво проговорила Саавик, – что на корабле имеет значение лишь моя цель, лишь то, куда я направляюсь, а не то, откуда я пришла. Наверное, я еще многого не понимаю.
– Ты все почувствовала правильно… – Слезы заструились по щекам Ухуры, она не отрывала взгляда от удаляющейся планеты, такой знакомой, хрупкой, почти полностью голубой…
«Но сейчас мы летим туда, откуда пришла я, – тревожно думала Саавик, – в место, где нет красоты и добра. Только сон. Но я отыщу этот ужасный сон и покончу с тем, что когда-то совершила в моем ненавистном, страшном мире. И я клянусь, клянусь этой красивой, ставшей мне родной планетой, и этим кораблем, что уничтожу тот сон, даже если это будет стоить мне жизни. Я должна поступить так, чтобы это сосредоточение зла никогда никому больше не причинило вреда…»
Земля исчезла из вида, Саавик, оглянувшись, увидела, что осталась одна.
– Десять секунд… девять секунд… Оставайтесь, пожалуйста, на местах.
Никакого звука не последовало – только затянувшаяся пауза, а потом слабая вибрация пола под ногами. Они вышли в открытый космос. За стеклом иллюминатора заструился какой-то свет, и Саавик порывисто прикоснулась к огромному окну ладонью, словно желая поймать эти разноцветные лучи. Внезапно свет померк, окутав Галактику непроницаемым покрывалом темноты. Мимо прижатых к стеклу пальцев Саавик пролетали мерцающие астероиды и загадочно-манящие планеты.
И по мере того, как световые года проносились, словно мгновения, мимо ее глаз, ускользая сквозь прижатые к стеклу пальцы, Саавик почти забыла, куда они летят. Здесь не было Хэллгарда – гнева и стыда. Не было ни будущего – ни прошлого, ни рождения – ни смерти. Только жизнь: корабль, летящий в неизвестность, и звезды.
* * *
Претор Тан относился к идеалистам; он не был слишком умен. Но ему хватало мозгов на то, чтобы не высовываться из дома с той страшной ночи. Понимая, что рано или поздно наступит день, когда он станет бесполезным для Дела, он тщательно обдумывал план побега.
Желая оказаться в безопасности, в достатке и… где-нибудь в другом месте, он не терял зря времени.
Вначале небольшие суммы от секретных проектов и коммерческих сделок на кораблях клингонов, разумно переведенные в серебро и золото; иногда крупный грабеж – доступный всем и абсолютно везде. Его талант накопительства и состояние росли многие годы. Но накопительство ради самой идеи, в окружении государств, намного более могучих, снискало ему лишь славу скряги и принесло разорение. В любом случае, он ненавидел это место, ненавидел этот чужой для него мир. Он жаждал вина, а не оружия, шелка, а не кораблей. Словно чаевые, жизнь с усмешкой подарила ему лишь опасных соседей и жалкое подобие наследства. Но претор Тан не переставал мечтать о лучших днях.
Этой ночью он ворвался в свой дом, охваченный нарастающей паникой, а в ушах все еще звенели слова Первого: «… сокровища из… корабли и солдаты… твои…» Дрожа и кутаясь в плащ, он отослал слуг спать и, взяв лампу и ключи, пошел вниз, в отсыревший подвал, где была потайная, запертая на ключ, заветная комната.
Все исчезло. Все его двенадцать сундуков, все его тщательно разработанные планы, все мечты о теплом солнце и беззаботной жизни ускользнули из рук. О, Боже!
Непонятным образом Первый его раскрыл. Эта пустая комната – его смертный приговор, вынесенный мрачным суровым умом, умом властного человека, который был даже не известен ему лично, вершителем судеб, чей Грандиозный План должен был повергнуть Империю в прах.
Первый к тому времени был уже мифически богат: его оружием можно было поработить целые миры. И близок день, когда корабли-захватчики сотнями, тысячами пойдут в наступление, круша цивилизации. Протесты дойдут до правительственных властей, которые ничего не хотят знать, все отрицают, как уже делали тысячи раз до этого. А то, что корабли придут, было ясно, как белый день.
Тан это знал и поэтому боялся. Бокал в его руках дрожал, вино казалось слишком горьким и не приносило облегчения. Эти дни он проводил, подмечая роковые стечения обстоятельств и предзнаменования даже в мелочах, что само по себе уже было дурным знаком. Жизнь висела на тоненьком волоске надежды. Он ждал.
Наконец, выглянув в высокое окно, он увидел человека в развевающемся черном плаще с капюшоном, одарившего охранников высокомерной улыбкой. Да, судьба сжалилась над Таном. Последняя надежда, единственный шанс… но это означает – сознаться. Тан почувствовал, как по спине заструился холодный пот – шаги слышались уже в коридоре, и вот скрипнула, открываясь, дверь. Тан обмяк.
– Старый друг! – воскликнул он, расплескав вино. – Ради всех святых, неужели ты пришел меня навестить?
– Всегда к твоим услугам, Тан, – ответил, улыбаясь, мужчина и совершенно свободно стал попивать вино и закусывать, с таким видом, будто в целой Империи нет ничего, что могло бы его напугать. – Как поживают миры?
– Не говори о мирах, мой друг. Рано или поздно, я покину и этот. Планы… изменились, видишь ли… – Тан отчаянно цеплялся за общие фразы – События происходят быстрее, чем.
– Ба, да ты не очень хорошо выглядишь. Может, бремя ответственности так тяготит тебя? Забота о правительстве?
– Да, да… Маленькое дельце, пустяк, однако, требующий определенных жертв… я бы сказал, секрет. Старик, – наконец, он отбросил все напускное, – мне нужна твоя помощь. Я в опасности. Но если ты сделаешь кое-что для меня, и у тебя получится, то можешь смело называть любую цену.
– Тогда ты должен рассказать мне, в чем дело друг. Одно зависит от другого.
Проверив звукоизоляцию, Тан пересек комнату и взял гостя за руку. Когда его пальцы вцепились в гладкий черный шелк плаща, он подумал, как этому человеку удается жить в такой роскоши – и вдруг его пронзил необъяснимый страх. Но времени для размышлений не было. Их интересы совпадали уже в течение многих лет, и потом, Тану нужно было хоть кому-то верить. Он должен вернуть себе то, что принадлежит ему по праву!
– Тогда слушай внимательно, старик, – тяжело дыша, прошептал он, – и сделай это, если сможешь. На карту поставлена моя жизнь.
Незнакомец смотрел на Тана с той же уверенной тщеславной улыбкой, с которой вошел в этот дом.
Тан благодарил Бога, с кем бы ни был этот Первый, когда бы он ни нанес свой смертельный удар, у него, Тана, остался последний шанс. Теперь был окончательно готов и план, в котором ему помогает могущественный друг. И теперь у Тана больше не было времени для сомнений – он вынужден довериться.
* * *
Тремя днями спустя, корабль с одним человеком на борту приземлился в самом центре Федеративного пространства, куда он проник, незамеченный, без прохождения положенных инстанций Нейтральной Зоны. Сенсоры корабля непрерывно сканировали этот огромный и пустой участок, компьютер без устали обрабатывал информацию: как только на его экране появилась маленькая движущаяся точка, сработал автоматический сигнал, именно так, как и было запланировано, послав единственное сообщение, на которое откликнутся:
«… корабль потерпел бедствие… корабль потерпел бедствие… Мэйдэй! Мэйдэй! Мэйдэй!»
Глава 8
«Старушка добрая Земля!» —
Дети твои поют.
Ветры дорог вперед пас несут,
Путь пролагая к иным мирам.
Мы влюблены в эти звезды плывущие,
Мечтая вернуться домой
И выжить любой ценой,
Чтоб снова увидеть деревья цветущие…
Прошло три дня после прощания с Землей. Спок очень часто находился на прежнем месте в научной станции, члены экипажа – на своих постах, и командирское кресло казалось непривычно пустым. «Энтерпрайз» пересекал звездное космическое пространство, следуя «вперед по курсу», оставляя позади себя фиксируемую инспекционными станциями территорию Нейтральной Зоны. В этом, находящемся под наблюдением, пространстве существовали слепые пятна – Зулу называл их «районы контрабанды» – в которых ионная интерференция или пролетающие мимо кометы оставались не обнаруженными сенсорами дежурных кораблей – тогда как обычно они улавливали и более незначительные помехи. Поэтому именно здесь дежурный патруль был всегда особенно внимательным и чутким. За 36-ой подстанцией ионный вихрь продолжался в течение нескольких месяцев, разбрызгивая шумные частицы в окружающую космическую пустыню. Именно в этом месте «Энтерпрайз» войдет в Нейтральную Зону и, обогнув Империю, возьмет курс на 872 Треугольник.
Спок кратко ознакомил офицеров с ситуацией на Земле и целями их путешествия. Каждый понимал, что судьба многих миров зависит сейчас от «Энтерпрайза», но только Спок и Саавик знали, что корабль летит за сном.
Сидя рядом со Споком возле научной станции, она проводила время, наблюдая за повседневной рутинной жизнью корабля, бесконечно восхищаясь и пытаясь разгадать причины и смысл долгих личных бесед Спока с мистером Скоттом. Вчера она с любопытством поинтересовалась, можно ли поприсутствовать. Но Спок, удивленно приподняв брови, лишь холодно указал на синтаксическую ошибку в ее сочинении о символических силлогизмах в поэзии Т'Ларна, проинформировал членов экипажа, что планерка будет проходить сегодня без него. И ушел. В свете последующих событий Саавик совсем забыла о таинственных встречах.
Лифт, вызванный Споком, привез пассажира. Это было самое странное существо, какое она когда-нибудь видела: глаза ярко-желтого цвета; тонкие пальцы, забавно шевелящиеся в знак приветствия; а голос – смешное, словно доносящееся из-под воды, бульканье.
– Приивееет, Спооок! Хочеешь пооссмотррееть, каак я чиииню?
– Нет, мистер Обо. Я должен идти. Чувствуйте себя свободно.
– Ооо'ккей, рреббяата!
И с этими словами булькающе-приветливое существо неуклюже потащилось к мостику, здороваясь с людьми, ощупывая приборы и панели своими необычными, похожими на волоски, выростами на пальцах. Но не взирая ни на что, он осматривал одновременно по несколько приборов очень быстро, прямо-таки совершая чудеса. Наушники Ухуры были исправлены, расшатанное кресло Саавик перестало раскачиваться, действуя на нервы. А вот в научной станции Обо не нашел ни единой поломки. После такого стремительного осмотра он приобрел ярко-розовый цвет, нежно погладив панель какого-то прибора, с большим уважением в голосе произнес:
– Сппоокаа, – с этими словами он вскарабкался на командирское кресло и, свернувшись калачиком, заснул. Именно в таком положении Спок и застал его, когда вернулся со своей таинственной встречи.
– Наш мастер, похоже, переутомился, – спокойно сказал он, – Ухура, может, вы могли бы помочь ему добраться до каюты? – и сел работать, не обращая внимания на раскрытые рты членов экипажа.
С тех пор Саавик не видела это забавное существо…
– Мистер Спок, канал Звездного Флота, – передала Ухура на следующее утро.
– Новая информация?
– Да, сэр. Все неосновные полеты отменены, и корабли вызваны обратно на звездные базы… – Она продолжала слушать, все больше и больше хмурясь, – выглядит так, будто они собирают Флот.
Покров неизвестности разорвался. Истина открылась для всех: их капитан все еще находился в ловушке, а мир на грани разрушения.
– Будет война? – Саавик быстро заглянула в глаза Споку.
– Надеемся, что нет, – в голосе Ухуры звучала неуверенность.
– Но вы готовитесь к войне. Это не спасет ваш мир.
– Может быть, спасет чей-то другой, – хмуро ответил Зулу. – Никто не стремится к смерти, Саавик, но здесь дело принципа: ящик Пандоры. Все сначала.
– Возможно, – согласился Спок, бросив взгляд на противоположную сторону мостика. Сегодня единственным новым человеком в дежурной группе был лейтенант Харпер. Доктор Маккой, провозгласив его физически здоровым, все же прописал рецепт: постоянная работа для отвлечения от мрачных мыслей. Скотти, его непосредственный начальник, старался поручать Харперу разнообразную работу. Сейчас лейтенант поднял голову от панели с пультом управления, мимолетно обвел всех растерянным взглядом – на его бледном лице веснушки выступали как-то особенно ярко – и снова склонился над работой. Он вообще редко разговаривал последнее время.
– Так что такое ящик Пандоры? – Саавик, используя редкую возможность, ловко проскользнула под перилами и с любопытством взглянула на панель управления, сверкающую многочисленными клавишами и кнопками.
– Старая история, – с видом бывалого рассказчика пояснил Зулу, – одна из наших древних легенд повествует о том, что Пандору – первую женщину на Земле – боги одарили всевозможными достоинствами: и умна, и необыкновенно красива… И еще принесли ей в подарок небольшой ящик, строго-настрого запретив открывать крышку и заглядывать внутрь…
– Почему? – быстро спросила Саавик, и глаза ее сверкнули, – ведь ящик принадлежал ей?
– Сейчас я к этому подойду, – продолжал, увлекшись, Зулу, – понимаешь, несмотря на все свои достоинства, Пандора была очень любопытной. И, возможно, задала себе тот же вопрос, что и ты, и… открыла ящик. А в нем было спрятано зло: беды, несчастья, невезение… Испугавшись, она поспешно захлопнула крышку, но все содержимое уже успело вылететь, а на дне ящика осталась только надежда. Зло проникло в мир, и с тех пор всегда рядом с нами.
– И люди верят в это? – удивилась Саавик.
– Ну, не совсем так. Это всего лишь легенда, Саавик, миф. Но мифы – значительная часть нашей культуры, они передаются из поколения в поколение, потому, что всегда несут в себе частицу мудрости или истины.
– Но в чем же здесь истина? Я никак не могу ее уловить.
– О-о, ну… – Зулу слегка растерялся, – думаю, истина в том, что слишком большое любопытство не приводит к добру и… ну-у… что богов нужно слушаться…
– Суть этой истории, Саавик, – вмешалась Ухура, лукаво взглянув на Зулу, – состоит в том, что исчадием всякого зла в мире является женщина. Хотя, мужчины, по-моему, это с удовольствием поддерживают.
Судя по бурному веселью, вызванному этим замечанием, Саавик поняла, что здесь кроется ирония, которая ей пока плохо удавалась. Она снова обернулась к Ухуре.
– Но ведь это не так. Даже если посмотреть на политическую историю вашей планеты, то скорее можно было бы предположить…
– Саавик, – недовольно прервал ее Спок, не отвлекаясь от своей работы, – не говори о том, чего не знаешь.
– О-о, – нахмурилась Саавик, – прошу прощения. Тогда расскажите о ваших богах.
Ухура с трудом подавила улыбку.
– И что конкретно ты хотела бы знать?
– В первую очередь, мне интересно, почему они совершали аморальные поступки. И почему любопытство, являющееся нормальной функцией интеллекта, считается чем-то дурным?
– Потому что боги, избегая вопросов, желают послушания и только послушания. В древности людей убедили в том, что некоторые вещи просто недоступны для понимания простых смертных. Но Пандору это не остановило, поэтому боги наказали ее и все человечество именно за любопытство, и единственное, что они нам оставили – надежду; по крайней мере, так гласит легенда.
– Надежду? – Брови Саавик удивленно изогнулись. Ухура снова сдержала улыбку. – Но, насколько я понимаю, надежда – это эмоциональное состояние, вера в то, что все будет хорошо, как бы этому ни противоречили факты.
– Да, именно так, – кивнула Ухура, внезапно став серьезной.
– Я никогда не соприкасалась с богами или надеждой, – простодушно призналась Саавик. Ее представления о человеческом рационализме изменялись не в лучшую сторону. – Но если зло содержится в ящиках, значит, его поместили туда сами люди. И к тому же Пандора не могла предположить последствий своего любопытства. Так почему же легенда обвиняет ее, когда именно ваши боги все и подстроили?
– Да, очень логичный вопрос, – улыбнулась Ухура, а Харпер бросил на них благодарный взгляд. Голос Саавик напряженно звенел:
– Я не одобряю религию поклонения богам без достаточных доказательств того, что они действительно существуют. А если вашу планету на самом деле создали высшие силы, то разве интеллектуальные достижения и технический прогресс не являются лучшим подарком для них, чем просто молитвы и слепое послушание?
– Саавик, – снова заговорил Спок, – считается невежливым критиковать религию или убеждения другого. Подумай лучше о сегодняшнем домашнем задании.
– Несомненно, – пробормотала Саавик, очевидно, разочарованная. – Извините меня. Я не знакома с вашими табу. Я постепенно изучу их и постараюсь им следовать. Даже среди вулканцев, – продолжала она, хмуро взглянув на Спока, – существуют вещи, которые считаются запретными для общего обсуждения. И я испытываю в связи с этим определенные трудности, потому что, если понятие существует в реальной жизни, о нем необходимо знать.
– Саавик, – Спок повернулся к ней лицом, недовольный тем, что ему пришлось отрываться от работы. – Твое домашнее задание сейчас будет выведено на экран.
Саавик замолчала.
Да, некоторые разговоры были странными, вызывающими у окружающих смущение и скованность. Встретившись глазами со Споком, Саавик покраснела, почувствовав себя обманутой и опозоренной. Не говоря ни слова, она тихонько села на свое место. Спок еще с секунду внимательно смотрел на нее, а потом, повернувшись к остальным, велел возвращаться к работе.
Именно в этот момент в наушниках Ухуры возник резкий незнакомый сигнал, но раздавшийся потом голос она сразу узнала. Нажав кнопку, Ухура впустила этот голос в общие динамики так, чтобы его слышали все.
– Почему мне не сообщили, что на борту корабля беландрид?
Харпер встревоженно повернулся на своем месте.
– В чем дело, доктор Маккой? – спросил Спок.
– А в том, что он лежит в бессознательном состоянии у меня на столе, а я понятия не имею, как с ним обращаться и как этих беландридов лечить!
– Мистер Харпер, можете отправиться туда, – сказал Спок. Харпер, выпалив «спасибо, сэр», пулей выскочил из комнаты, направляясь к лифту. – Доктор, а что с мистером Обо?
– Обо? Этого я тоже не знаю! Похоже, обморок. Он хлопнулся сразу же, как Скотти накричал на него.
* * *
–., не хотел причинить этому существу никакого вреда… – расстроенный, Скотти нервно шагал из угла в угол, – я не ожидал, что он сунет свои синие пальцы прямо в двигатель! Мы меняли начальную скорость, вы же знаете…
– Никаких следов повреждений на теле, – произнес Маккой, проводя сканером по безвольно лежащему на столе существу. – Так что произошло, Скотти? У него был шок или что? Или его током ударило?
– Не оскорбляйте мой двигатель, доктор Маккой! Никаким током он ударить не может!
– Обо? – По коридору послышались бегущие шаги, и в дверь влетел Харпер. – Обо! Я же говорил тебе!.. О, доктор, командир Скотт… Мне очень жаль, что так вышло… – Подбежав к Обо, он начал растирать ему макушку и затылок. – Ну же, вставай…
– Мне кажется, вы не слишком встревожены. Такое уже случалось не раз? У этого малыша часты обморочные состояния?
– Не совсем, сэр… видите ли, Обо несколько другой…
– Ничего не понимаю! – воскликнул Маккой, с интересом рассматривая пальцы существа, – так что же с ним произошло?
– Ну… если командир Скотт повысил голос…
– Да этот урод сидел наверху моего дилифиумного регулятора, он…
–., чинил его, сэр. Просто Обо иногда забывает спросить разрешения.
– До сих пор у нас не было проблем с регулятором, парень, поэтому ему просто нечего было там чинить! А вред он мог нанести колоссальный. Этот механизм очень, понимаешь ли, чувствительный!
– Тише, Скотти, ничего не стряслось. Только больше не пугай его… – Маккой протянул командиру регулятор, и тот, все еще что-то смешно бурча, удалился.
Желтые круги под ресницами Обо стали ярче. Зашевелились крошечные пальцы. Точно растворившиеся створки окна, открылись веки Обо, и неоновый глаз понимающе посмотрел на Харпера и Маккоя.
– Бобби… – Наконец, открылись оба глаза. – На меня крииичаал боольшоой чеелловеек.
– Ты не спросил у него разрешения, – твердо сказал Харпер, – и этот человек тебя не знает. Ты его тоже напугал, понимаешь?
– Нееет, Ббообби, – Обо грустно повесил голову.
– Так вот, в следующий раз спрашивай разрешения. Обо постарается быть хорошим, доктор, честно. Но когда на него кричат…
– Бооольнно! Страах! Пплоохо!
– Ну, хватит, хватит, Обо, все уже позади. Мне нужно возвращаться к работе. Делай только то, что скажет доктор Маккой. Я приду, как только освобожусь.
– Оо'кеей, Ббообби!
Маккой остановил Харпера уже у двери.
– Кстати, а вы сами как себя чувствуете?
– Спасибо, доктор, хорошо. Только…
– Я знаю, сынок. Дольше всего заживают царапины на душе… Старайся не переутомляться…
– Хорошо, – Харпер добродушно помахал Обо на прощание. – Пока!
– Поокка, Ббообби!
– Так, Обо, теперь ты будешь хорошим и позволишь мне посмотреть твой маленький… О-о, нет! Поставь это! Это очень дорогостоящее…
– Лееегкоо цпочиинить! – радостно произнес Обо, поднимая наполовину разобранный микроскоп: колечки, гаечки, линзы и шурупы замелькали в его руках, точно карты у шулера.
– Нет! Это мой анализатор дна. Я должен вернуть его обратно… – На глаза Маккоя навернулись слезы, все тело его, казалось, как-то сжалось, – …о, ладно, продолжай, играй с этим… В любом случае, эта проклятая вещь никогда толком не работала.
– Всеоо сддееелаанно! – Обо торжественно подвинул микроскоп прямо под нос Маккою. – Я нне наапугааал ттееебяа? – встревоженно спросил он – Дай-ка посмотреть… – Маккой взял у него из рук микроскоп. Он был полностью собран: свет ламп достаточно ярок, а при легком прикосновении к кнопке настройки, линзы послушно двигались, на маленьком дисплее появились четкие строчки. – Не может быть! Скотти! Срочно иди сюда! Ты ни за что не поверишь!
– Ну что еще? – Скотти вышел из смежного кабинета. – Чему я не поверю?
– Инженерная – в медкабинет… Доктор Маккой, если увидите мистера Скотта, попросите его немедленно…
– Алло, Макиннис, – отозвался сам Скотт, – ты уже получил этот чертов доклад или будешь тянуть весь день?
– Получил, сэр, но только никакого отклонения, о котором вы говорили, нет! Полет заканчивается в девяносто девять и две. Понятия не имею, как. Что бы мы ни делали, ничего не помогает…
– Девяносто девять и две?..
– Скотт бросил вопросительный взгляд на Обо, и у того на глазах тут же заблестели слезы.
– Ннеее зааакоончииил ещеоо! – признал он. – Плооохоо, плооохо…
– Оставь это, Макиннис! И с этой минуты будь повежливее: этот парень стоит десяти. – Отключив наушники, Скотт на цыпочках пересек комнату. – Мистер Обо, – добродушно обратился он, – мы можем начать все сначала? И если ваше самочувствие уже позволяет…
– О, нет, ты не сделаешь этого! – Маккой встал впереди своего пациента. – Он еще…
– Нууужноо ддооочиниить? – просиял Обо.
– Да, парень. Пойдешь со мной? – Скотт тоже разулыбался.
– Ооо, ддааа! – Обо обернулся к Маккою. – Ппоожаллуйстаа! Ввсео уже хоррошооо.
– Да, думаю, что так… – неохотно отозвался тот. Глядя вслед удаляющейся по коридору парочке, он думал, что их можно назвать чуть ли не друзьями. – Эй! Я еще не закончил! – крикнул он вслед. – Обо, потом вернешься, слышишь?
Некоторое булькающее подобие ответа эхом отозвалось в коридоре:
– Ллееегккооо!
* * *
Саавик ближе склонилась к экрану, пристальнее вглядываясь в неровную, страшную поверхность Хэллгарда. Заснятый камерами «Симметри», таким он выглядел шесть лет назад. Он казался огромным даже с орбиты. Она никогда раньше не видела этой кассеты. И никогда не хотела увидеть, чтобы не вспоминать то злосчастное место, в котором она была диким, невежественным существом. Перед ней лежал выжженный, почти мертвый мир, где нещадно палило солнце и вихрем кружила пыль, напоминающая о прошлом, насмехаясь над ее новой жизнью, над всем, что было впереди… Ее охватила паника и нарастающий гнев. Саавик выключила экран, но образ родной планеты стоял перед глазами. Грозный и могучий, он как бы кричал ей в лицо: «Видишь? Победил я!» Когда она, наконец, заставила себя успокоиться, на мостике послышался чужой голос. Еще не до конца освободившись от страшных воспоминаний, она не уловила смысла прозвучавших слов.
–., внимания и чуть-чуть человеческого тепла, Спок! Это все, что нужно малышу. Просто немного хороших…
– Доктор, прочтите, – сидевший за приборами научной станции Спок закрыл глаза, – мне говорили, что эмоции мистера Скотта вначале чуть не свели беландрида в могилу.
– Зато видели бы вы их обоих сейчас! А знаете, что сделал этот парень? Помните мой новый микроскоп? Только вообразите, что…
– Доктор, чему обязаны удовольствием видеть вашу компанию? Вы пришли с какой-то определенной целью?
Маккой скрестил руки на груди, криво усмехнувшись.
– Что ж, так получилось. Некий кадет Академии по имени Сэвик еще не прошел медицинский осмотр, обязательный для членов экипажа, находящихся на борту корабля.
– Саавик, – поворачиваясь со своего места, зардевшись, поправила девушка. Она внимательно посмотрела на человека, проявившего так мало уважения к власти мистера Спока, что, кстати, не удивило и не смутило никого из старших офицеров. Саавик это показалось странным. И вот теперь они все смотрели на нее…
– О, Господи, – выдохнул Маккой, – еще одна!
– Мое имя, – холодно и отчетливо-дерзко проговорила Саавик, – пишется с двумя буквами «а» в середине, которые произносятся как одна. И я не нуждаюсь в медицинском осмотре, потому что никогда не болею. – Она снова вернулась к своей работе.
– Одну минуточку, пожалуйста, – с заметной иронией примирительно произнес Маккой, – это приказ командира, кадет! И я несу ответственность за тех, кто нездоров или кто пострадает во время полета.
Саавик посмотрела на Спока – он занимался своей работой, внешне не проявляя к их беседе никакого интереса. Но она хорошо чувствовала Спока. Саавик медленно обвела взглядом мистера Маккоя с головы до ног, словно разглядывая редкое насекомое в лабораторной пробирке.
– Вы доктор? – спросила она.
– Да. Меня зовут Маккой. А вы – мой пациент на этом корабле. Поэтому будьте любезны последовать за мной, юная леди.
– Минутку, сэр, – корректно сказала она и, повернувшись к Споку, заговорила с ним по-вулкански. Даже в спокойно-тягучих звуках этого языка чувствовалось раздражение и негодование девушки.