Глава 4

«Всю жизнь она меня доставала, даже теперь, — сказал себе Павел Николаевич, дрожащими пальцами нащупывая ключи от двадцать четвертой в кармане брюк. — Но теперь этому конец». Прежде чем достать связку, он дважды для верности нажал кнопку звонка, потому что из-за двери приглушенно доносилась какая-то музыка.

На звонок никто не отозвался.

Как только Романов вошел в пустую прихожую, на него обрушилась лавина рэпа, будто он по ошибке попал в негритянский ад. Отвязный громила по имени Тупак ревел из открытой комнаты сына, как «боинг» на взлете.

Романов в три прыжка достиг цели и, вложив все свое омерзение в жест, вдавил большим пальцем клавишу кассетника. Тот стоял на полу среди разбросанных вещей парня.

Медленно расправляя усталую спину в благословенной тишине, Павел Николаевич огляделся. И сразу же заметил записку жены: «Коленька, я уехала на рынок, поешь в кастрюльке гречневую кашу и котлетку, не опоздай в школу».

Упомянутая кастрюлька, наполовину опустошенная, стояла тут же, на письменном столе, рядом валялись ложка и надгрызенный огурец. Изжеванная ночная пижама сына покоилась на сиденье стула, облитого чем-то липким, одна штанина была разорвана до колена.

«Снова в школу опоздал», — вздохнул Павел Николаевич, отметив, что в отсутствие Сабины сын позволяет себе не только врубать музыку на полную мощность, но и вести себя как свинья. «И это гораздо лучше, чем бесконечная тирания старухи», — внезапно подумал он.

На кухне было почище, голод снова напомнил о себе, однако Павел Николаевич решил, что, пока дом пуст, следует наведаться в апартаменты тещи.

Господи, пришло ему в голову, теперь все пойдет по-другому, он перестанет пугаться даже шарканья собственных шлепаццев, и никто — понимаете: никто! — не посмеет запрещать мальчишке слушать эту чертову рэповину, кроме отца. Потому что право на это имеет только глава семьи…

Комнату Сабина оставила открытой, и он не без трепета переступил порог.

Балкон был открыт, кресло сложено, а постель убрана — значит, их высочество встали в добром здравии и планировали весь день провести на ногах. В беспорядке лежали лишь книги, а в остальном — та знакомая смесь педантизма и девической рассеянности, всегда царившая в комнате тещи.

Как и предполагалось, ящик письменного стола оказался по-прежнему заперт, однако Павел Николаевич был к этому вполне готов. Прежде чем приступить к делу, он посетил туалет, а на обратном пути, в прихожей, заблокировал замок входной двери.

Объяснять жене или кому бы то ни было свои поступки не входило в его планы.

Ящик поддался сразу. Первым делом он вернул на место паспорт Сабины, решив пока остальные документы не трогать. Содержимое ящика было тем же, что и в момент первой ревизии, однако пачка .зеленых двадцаток отсутствовала.

Это осложняло ситуацию, и Павел Николаевич, задвинув ящик на место, приступил к поискам денег.

Гильотина могла спрятать доллары где угодно в доме, поэтому искать их сейчас — лишь потратить время и истрепать себе нервы вконец, решил Павел Николаевич, заглянув к теще в шкаф, в плоский чемоданчик на антресолях и порыскав на балконе. Вместо этого он изъял из паспорта кредитную карточку и запер ящик стола — теперь уже ключом, который во время поисков денег обнаружил в кармане теплого халата Сабины Георгиевны.

Выйдя в прихожую, он вернул на место стопор замка и отправился на кухню.

На полпути его остановил резкий телефонный звонок.

Павел Николаевич даже присел от неожиданности, а затем, не разбирая дороги, метнулся к аппарату и схватил трубку. Ладони сразу же стали мокрыми.

В трубке шуршало, доносился уличный шум.

— Я слушаю, — сказал Романов. — Говорите!

— Готово, — произнес знакомый голос на другое конце провода, Романов молчал, дыша в микрофон.

— Я говорю — готово, — повторил голос. — Ты меня понял?

— Да-да, — быстро сказал Павел Николаевич. — Понял…

— Тогда порядок.

Трубку повесили, и на секунду Романову показалось, что воздух в квартире стал вязким, будто глицерин, и пахучим, как в тропиках. В ушах шумело, и этот звук напомнил ему гул отдаленного океанского прибоя.

В десять тридцать пять жена застала его на кухне, поглощающим яичницу с остатками гречневой каши. Муж восседал за столом, выложив на него локти, аппетитно чавкая и уставившись в свернутую пополам газету.

— Ты дома? — обрадовалась она. — И никуда не уходишь?

Он мотнул головой, словно отгоняя муху.

— Мне удалось купить отличную рыбу. Поможешь почистить, Павлуша?

Павел Николаевич брезгливо покосился на скрюченные промороженные тушки, которые жена вывалила в мойку вместе с немытой посудой.

— Уйду сразу же после обеда, — сообщил он, придвигая к себе чашку с остывшим чаем.

— Сколько народу на рынке! — продолжала Евгения Александровна, разгружая сумку. — Поразительно: все плачутся, что нет денег, однако торговля идет вовсю… Я купила до списку все из того, что ты мне дал, осталась мелочь, несколько сотен… Между прочим, даже Степану прихватила с полкило говядины, обрадую маму. А кстати, где она, что-то ее не слышно?

— Понятия не имею, — пожал плечами Романов. — Когда я возвращался домой, она гуляла с собакой. Погода-то вроде получше… Так что ты там мне навешиваешь, Евгения? У меня времени в обрез, я хочу до обеда заняться переводами… Что мне делать с этой… с рыбой?

— Я сама, Павлуша, иди, — засуетилась жена, — управлюсь и без тебя.

Весьма довольный таким оборотом, Павел Николаевич вальяжно удалился.

Однако около часу дня жена осторожно поскреблась в его дверь. Он придвинулся ближе к столу, встряхнул головой, сбрасывая остатки дремоты, и перевернул страницу книги.

— Да! — внятно произнес Павел Николаевич. Евгения вошла с озабоченным лицом.

— Павел! — начала она. — Мама до сих пор не вернулась…

— Ну и что? — как бы не придавая особого значения этому обстоятельству, небрежно произнес Романов. — Застряла где-нибудь, погодка-то… — Он взглянул в окно и осекся — там сеялся дождик вперемежку с крупой и задувало так, что вздрагивали стекла. — Забежала небось к соседям.

— Я звонила Плетневым, — сказала Евгения Александровна, грузно опускаясь на диван. — Нету. Потом спустилась вниз, спросила у дежурного. Этот парень, который живет под нами, сказал, что видел ее только утром, когда мама выходила со Степаном.

— Женя, ты как младенец… Твоей матери все что угодно может прийти в голову. Уже не раз бывало, когда она…

— Нет! — перебила мужа Евгения Александровна. — Она должна была вернуться домой после прогулки хотя бы для того, чтобы поесть. И между прочим, она ушла в старой куртке поверх спортивного костюма, и если бы ей действительно захотелось пройтись, она бы оделась потеплее. Мне что-то не по себе.

Павлуша открыл было рот возразить, как в дверь позвонили. Затем еще несколько раз подряд.

— Ну вот, — напряженно засмеялся Романов, — явилась твоя пропажа. Иди открывай, никуда твоя обожаемая мамочка от тебя не денется.

Но это был младший, который с ходу закричал, что их отпустили, так как математичка заболела. Павел Николаевич в приоткрытую дверь услышал, как жена спрашивает, не видел ли Коля бабушку. Сын ответил, что нет, а на дальнейшие приставания Евгении огрызнулся, что на улице вообще никого с собаками нету, отстань, — и грохнул дверью своей комнаты.

— Может, Степан удрал, а она его отправилась искать? — неуверенно проговорила жена. — Весна все-таки…

— Ты предлагаешь мне, Евгения, — высокомерно произнес Романов, — бросить все и отправиться ловить взбесившегося кобеля? Ничего не выйдет. Я не обязан заниматься сексуальными проблемами Степана.

Романов очень хорошо помнил те дни, когда Сабина Георгиевна еще на прежней квартире вязала своего любимца. Эти государственной важности акции голодный и злой Павел Николаевич переживал сидя во дворе. В любую погоду.

Квартира же напоминала палату для буйных. Он повторил:

— Ты хочешь, чтобы я занялся поисками, Евгения?

Жена молча вышла, и через минуту он услышал щелчок входной двери.

Еще полчаса в доме царила напряженная тишина, затем она вернулась и вместо того, чтобы отправиться на кухню или заглянуть к сыну, взяла телефонный справочник, села за спиной мужа и начала нервно теребить кнопки на аппарате.

Ничем не выражая ни беспокойства, ни заинтересованности, Павел Николаевич смотрел в серое окно прямо перед собой, в желудке у него урчало.

Однако он был готов к любым испытаниям.

Жена очень долго искала нужный номер. Наконец звенящим, как натянутая струна, голосом она произнесла:

— Добрый день! Мне сообщили, что у нас на проспекте утром попала в аварию пожилая женщина. Жильцы говорят, что у нее серьезные травмы…

Романов, не поворачиваясь, слушал, как Евгения после паузы назвала их адрес и фамилию тещи. Затем, после еще одной долгой паузы, она повесила трубку, поблагодарив.

— Ну что? — проговорил Павел Николаевич, по-прежнему глядя в окно.

— В «неотложку» ее не доставляли, — сказала ему в спину жена.

— Почему ты думаешь, что именно там должна оказаться Сабина Георгиевна?

— воскликнул .Романов, — С чего ты взяла, что ее сбила машина? Она не должна была выходить на проспект. — Он внезапно осекся и, повернулся к Евгении.

Жена, к счастью, как бы и не слышала его слов. Она подняла расстроенное, готовое к слезам лицо и сказала:

— Павлуша! Во дворе я встретила соседа, того, с овчаркой, он был немного навеселе. Он говорит, что утром на проспекте автобусом была сбита старушка… Сам он не видел, ему сказал об этом приятель, который стоял на остановке и видел происшествие… Потом приятель уехал, а этот человек почему-то предположил…

— Женя! — воскликнул Павел Николаевич. — Что за манера без конца фантазировать? Что тебе ответили в «неотложке»?

— Они… они сказали, что если пострадавшего к ним не привозят, то нужно обратиться в морг, — прошептала жена.

— Так звони!

— Я не могу, — выдохнула Евгения Александровна и наконец заплакала. — Они даже дали номер телефона!

— Успокойся, — раздраженно буркнул Романов, взял из рук жены измятый клочок бумаги, утвердился на стуле и переставил телефон на стол. — И прекрати рыдать! Возьми себя в руки, займись обедом, что ли…

Однако жена осталась по-прежнему сидеть на диване, пока он дозванивался, с надеждой глядя на его склоненный, побагровевший от напряжения затылок.

С грехом пополам он пробился сквозь бесконечное «занято» и четко произнес свой вопрос, не забыв указать точный возраст Сабины Георгиевны.

Через три минуты Романов положил трубку и повернулся к жене. Лицо его было мрачным и сосредоточенным.

— Ну? — одними губами прошелестела она.

— Там, — коротко ответил Романов. — Необходимо ехать на опознание.

Жена вздрогнула и умоляюще заглянула ему в глаза.

— Я не смогу, — сказала она. — Павлик, если это так необходимо, то, может, ты съездишь? А я останусь… Ну пожалуйста, дорогой мой. Я не выдержу этого…

— Послушай, Евгения, ничего конкретного еще не известно. Может, это и не она. И в самом деле, лучше поехать мне, а ты сиди дома — вдруг Сабина Георгиевна объявится. — Романову на мгновение показалось, что так оно и будет, и от волнения его прошиб пот. — Я позвоню. Но необходимо взять ее паспорт.

— Зачем? — прошептала жена. — Если это не мама…

— Дай-то Бог, — не сдержавшись, повысил голос Романов, — но в противном случае… — он произнес это уже спокойнее, видя, что жена готова опять заплакать, — ты что — прикажешь мне возвращаться за документами с другого конца города?

Евгения Александровна встала и, как бы все время прислушиваясь, вышла из комнаты. Романов направился следом. Они одновременно посмотрели на входную дверь и заглянули к сыну. Тот почему-то спал, прижав к себе замызганный рюкзак, и лицо его было блаженно-розовым.

Павел Николаевич обнял жену за плечи.

Спустя десять минут она провожала его со скорбным выражением в припухших, но уже прояснившихся глазах.

— Позвони мне, не забудь, — проговорила она, когда пришел лифт.

Прежде всего Романов решил ехать в банк и снять необходимую сумму со счета Сабины. Так или иначе сегодня предстоит выложить крупный кусок. Он был уверен, что «доцент» сделал свое дело, и если это так, расплатиться с ним нужно еще до встречи с покупателем квартиры.

На остановке он порылся в карманах и пересчитал мелочь. Денег было ровно столько, чтобы доехать до «Евроальянса», если не принимать во внимание остатков «зелени», которую он не собирался менять до последнего.

В самом банке он держался увереннее, чем накануне, — паспорт тещи с кодом лежал в кармане, ошибка была исключена. Оператор терминала, осуществлявший проверку, глядя на Павла Николаевича, спокойно ожидавшего результата, вдруг подмигнул ему и ухмыльнулся;

— Большие расходы?

Романов тут же спохватился, собрал лоб в траурную гармошку и, хотя это было совершенно ни к чему, глухим голосом проговорил:

— Внезапная кончина близкого человека… Оператор убрал ухмылку и сказал:

— Мои соболезнования.

В кассе Павлу Николаевичу отсчитали две тысячи пятидесятками.

Внушительная пачка денег, гревшаяся в нагрудном кармане пиджака, как бы подтолкнула его. Морг городской «судебки» находился далековато от центра, ехать туда нужно было с двумя пересадками. К тому же поджимало время. Поколебавшись скорее по привычке, Романов остановил такси, уселся рядом с шофером и назвал адрес, который ему сообщили по телефону.

Когда он покинул машину, равновесие, в котором он провел предыдущие четверть часа, стремительно улетучилось.

Он стоял перед распахнутыми коваными воротами, за которыми был виден дворик; внутри в грязновато-серой полумгле происходило несуетливое движение. У кирпичной стены торчали какие-то голые деревья с обшарпанной корой, а сама стена плавно переходила в двухэтажное здание с ведущей к закрытой наглухо двери железной наружной лестницей.

Павел Николаевич двинулся было туда по чавкающему снегу, но его остановил голос изможденной женщины в ватнике поверх грязно-белого мясницкого фартука с неестественно возбужденным лицом и папиросой в потрескавшихся губах.

— Дорогуша, — произнесла она басом, — туда нельзя. Что вас интересует?

— Я на опознание, — Романов замялся, — э-э… жертвы, так сказать, происшествия…

— Пройдите в административный корпус, — в голосе женщины зазвучало участие, — сегодня на телефоне Любочка. — Она указала куда-то налево и вглубь.

Романов рассеянно поблагодарил и отвернулся. Рядом с воротами лепилось приземистое кирпичное здание, смутно напоминающее баню в райцентре. Он перевел взгляд вправо: там, в глубине, находилось еще одно здание — двойник бани, но с зарешеченными окнами в цокольном этаже и распахнутой двустворчатой железной дверью. Туда-сюда сновали мужики, стоял грузовик с опущенным задним бортом, внутри покуривал шофер, и рослая тетка с годовалым ребенком на руках в потертой дубленке и кирзовых сапогах что-то негромко втолковывала шоферу.

Понять ничего было нельзя, оставалось искать Любочку. Он вычислил ее сразу, в небольшой комнате при входе, уставленной ломаными стульями. На столе торчал черный, еще дисковый, аппарат, лежала огромная бухгалтерская книга, а рядом высился довоенный по виду сейф. На подоконнике громоздилось множество комнатных растений.

Любочка восседала среди всего этого в легком ситцевом платьице, потому что в помещении топили щедро. Романов остановился перед барьером, отделявшим коридор от комнаты, — наподобие тех, что лет двадцать тому украшали почтовые отделения.

Молодая женщина подняла на него совершенно летние васильковые глаза. Ее мелкие белоснежные зубы блеснули в улыбке:

— Вам кого, гражданин?

Романов объяснил суть своего вопроса, не скрывая при этом удовольствия, с которым смотрел на ее симпатичную мордашку.

— Ступайте в морг, спросите Володю, старшего смены, он вам и предъявит тело для опознания, — ответила Любочка через минуту после того, как полистала свой гроссбух и наманикюренным ноготком отчеркнула в нем нужную строку.

Не без сожаления Павел Николаевич покинул эту оранжерею. По прямой, вдоль ворот, он пересек двор, и по мере приближения к корпусу морга сладковатый запах — будто бы смешанного с талым снегом корвалола — обволакивал его.

Грузовика уже не было, но стоял обшарпанный автобус, возле него толпились люди с цветами, а внутри два парня заколачивали гроб и торчали во все стороны пестрые погребальные венки.

Романов приблизился к распахнутым дверям и, задержав дыхание, сипло крикнул:

— Володя!

К нему вышел высокий парень в темно-синем сатиновом халате поверх вязанного из грубой пряжи свитера, в джинсах и кожаных «казаках». Кудрявыми черными длинными волосами и яркими трагическими глазами он почему-то походил на врубелевского Демона.

— К вам утром сегодня привезли… старушку, — запинаясь, произнес Павел Николаевич, — я прибыл… для опознания, может — наша…

Демон кивнул — мол, давай за мной — и добавил:

— У нас холодильник не работает, так что потерпите… Серега, — крикнул он в сторону автобуса, — куда ты положил бабульку, попавшую в ДТП?

Серега что-то ответил, однако Павел Николаевич не расслышал. Он уже спускался по железным ступеням, и тошнотворный запах сжимал ему горло. Парень велел постоять, и он застыл, зажмурив глаза.

Когда он их раскрыл, перед ним лежало нечто голое, серое и длинное, с раздробленной грудной клеткой и неузнаваемо изуродованной головой с белесыми кудряшками, пятнами измазанными какой-то липкой ржавчиной.

— Она? — спросил Демон закуривая.

Романов сглотнул подступивший спазм и выдавил из себя «да».

Парень накрыл труп женщины куском грязного брезента и повел Романова в свой закуток, где стояли стол, стул, красный транзисторный телевизор, рядом с которым притулилась тарелка с куском жухлой ветчины. Демон рухнул на стул, а Павел Николаевич присел на край табуретки у телевизора.

— Имя, отчество, фамилия, год рождения? — произнес Демон, вороша журнал поступлений. — Адрес?

Павел Николаевич ответил, следя, как парень размашисто пишет.

— У нас холодильник в отказе, сказал Володя, снова закуривая. — Сами видите, какая обстановка… Когда собираетесь забрать тело?

— Я хотел бы поскорее, — пролепетал Павел Николаевич, чувствуя, что от дыма и одуряющего запаха вот-вот рухнет на пол. — Я впервые, я не знаю, как это у вас делается.

— Нужно получить свидетельство о смерти, — Демон взглянул на часы, — но судэксперт уже смылся — выдача завтра с утра. Со свидетельством езжайте в загс по месту жительства, в ритуальную службу, а там вам все расскажут… Будете забирать свою родственницу домой?

— Нет! Ни в коем случае! — испугался Романов.

— Держать долго не сможем. Ситуация не располагает, — повторил парень.

— Что же мне делать? — промямлил Павел Николаевич.

Парень покосился на его руки и пожевал красным небритым ртом.

— Можно было бы договориться с Никоновым…

— А кто это?

— Врач. — Демон с насмешливым равнодушием взглянул на собеседника. — Если сегодня успеете все оформить, с утра завтра и заберете свою бабульку. И похороните, как пожелаете.

— Что для этого нужно?

Володя покосился на Романова, как на инвалида детства, и щелкнул в воздухе пальцами.

— Сколько?

Парень назвал сумму. Павлуша с готовностью поднялся и через пару минут уже жадно вдыхал сырой, но такой живительный воздух за воротами морга.

Практически не уменьшившаяся пачка купюр согревала его измученную душу.

Еще через пятнадцать минут к нему подошел старший смены и протянул документ, свидетельствующий, что такого-то во столько-то Новак Сабина Георгиевна, тысяча девятьсот тридцатого года рождения, была смертельно травмирована в дорожно-транспортном происшествии. Факт смерти удостоверил доктор Никонов В. П.

— Носильные вещи забирать будете? — напоследок Спросил Демон. — Ничего другого при ней не оказалось.

— Нет!

— Тогда приезжайте сюда с одеждой, в которой будете хоронить, за полчаса до прибытия автобуса из «ритуалки», — сказал парень. — Я отдам сжечь то, в чем она была, это и в самом деле выглядит паршиво…

Романов, соглашаясь, наклонил голову, простился и только теперь вспомнил, что ничего не сообщил жене.

— А где тут можно позвонить? — крикнул он вслед парню. Демон неопределенно махнул.

Любочку он застал на прежнем месте. Она вопросительно взглянула на него, приподняв выщипанные дугой брови.

— Позвольте мне позвонить, — траурным голосом попросил Романов. — Я очень коротко.

Девушка придвинула к нему аппарат, и нетвердым пальцем Павел Николаевич набрал номер своей квартиры.

Жена откликнулась мгновенно.

— Это она, — проговорил Павел Николаевич голосом, в котором слышалось неподдельное рыдание. После небольшой паузы на другом конце всхлипнуло:

— Ты приедешь обедать?

— Нет, дорогая, — ответил Романов, — мне необходимо еще оформить документы… Приготовь, пожалуйста, вещи, в которых ты считаешь нужным похоронить маму.

— Я не знаю, что нужно, Павлуша… — Евгения Александровна была так растеряна, что голос ее изменился до неузнаваемости.

— Все, Евгения, поговорим вечером. — Романов повесил трубку и, кивнув девушке, покинул здание. Он знал, что она смотрит ему вслед, и старался идти не сутулясь и не слишком размахивая руками.

В загсе, прождав недолго, он получил справку и талон на государственную материальную помощь, у него забрали тещин паспорт и свидетельство о смерти, а возле подъезда обнаружился микроавтобус — выездной пункт погребальной службы.

Моложавый господин в куцей кожаной курточке сидел в его открытой двери, читал «Мотор», в глубине салона были аккуратно разложены атрибуты скорбного ритуала.

Было уже начало пятого.

Романов встал над мужчиной, выразительно глядя на его лысеющую голову.

Когда никакой реакции не последовало, он внятно спросил:

— Вы до которого часа работаете?

— До пяти, — не отрываясь от журнала, ответил мужчина.

— Может, успеете меня обслужить?

— У нас в последний час работы небольшая наценка, — сказал мужчина, поднимая глаза на Романова.

— Это везде так?

— Везде до четырех.

— Хорошо, во сколько обойдутся у вас похороны? Мужчина сказал, добавив, что новое кладбище у черта на куличках и клиенты редко на него соглашаются, так как трудно ездить присматривать за могилой.

Романову это подходило, но он замешкался с ответом, и мужчина спросил:

— Кого хороните?

— Тещу.

— Она у вас известный в городе человек?

— В своем роде, — осклабился Павел Николаевич.

— Тогда можно договориться и на одном из городских, — не уловив его интонации, проговорил мужчина. — Но это большие расходы.

— И какие же? — В голосе Романова вдруг мелькнула покаянная мысль, что, может, Сабину надо хотя бы похоронить достойно.

Мужчина ответил.

Павел Николаевич не поверил ушам.

— Давайте-ка остановимся на самом элементарном варианте, — наконец произнес он.

— Как хотите, — пожал плечами мужчина, а затем добавил:

— В принципе, есть еще и крематорий. Все по-европейски, и цена приемлемая.

— Да! — вскричал Романов. — Это вот лучше всего… Огонь очищает, знаете ли. В Индии самых великих людей после смерти сжигают. — Смутное подозрение, что Сабина Георгиевна вполне способна добраться до него и из могилы, так и не покидало Павла Николаевича.

Мужчина удивленно взглянул на него, но промолчал. Бумаги они оформили быстро, проставив минимальную сумму, так как клиент отказался от священника и торжественного гражданского ритуала прощания, заявив, что покойница была нерелигиозна и не любила помпы.

Романов расплатился и, прежде чем ехать дальше, внезапно решил пообедать в ресторане.

В приличных заведениях он не бывал уже несколько лет и сейчас наконец-то мог себе это позволить. Тем более что в квартале отсюда находился один ресторанчик, хорошо известный в городе своей отличной кухней, умеренными ценами и вполне достойным выбором вин. Сюда обычно возили кормить заезжих знаменитостей, в благодарность за что знаменитости расписывались помадой, карандашами для бровей и даже бриллиактовыми сережками на зеркале в крохотном холле перед входом в бар.

В небольшом зале, обшитом самым настоящим тиковым деревом, столики стояли тесноватым полукругом, а середину занимал невысокий подиум из светлого канадского клена, где вечером работала шоу-группа. Свет был мягким, из калориферов веяло теплом, и, когда Павел Николаевич разделся и вошел, мэтр направился прямо к нему с приветствием и вопросом, прибыл ли гость сам по себе или следует ожидать кого-то еще. После чего сразу же подозвал затянутого в малиновую униформу официанта.