А наивные идеалисты на Западе путают понятия социализм и коммунизм и добровольно суют голову в тот же хомут." "Помнишь сказку Андерсена "Новое платье короля" - продолжает Андрей - "Чудесная вещичка! Помнишь как голого короля вели по улицам, а все кругом расхваливали какое у него чудесное платье. Невидимое, но чудесное. Коммунизм играет роль такого платья в современном обществе. Одни расхваливают его потому что зарабатывают на этом, другие надеются заработать, третьи из боязни, что их примут за реакционных дураков. И все хором повторяют: "Ах, какое хорошее платье!" А никто, кроме нас не знает что это за платье. Не даром кремлевские ткачи берегут свою стряпню за семью замками." "Есть твердые законы человеческой психики. Если человеку изо дня в день повторять одно и то же - то он в конце концов начинает верить этому. Здесь можно вспомнить заповедь Геббельса: "Чем ложь невероятнее, тем ей больше верят." Из гитлеровской компании я больше всех уважаю Геббельса, он был умный человек и откровенный циник." После ужина мы сидим еще некоторое время за столом. Я задумался над словами Андрея. На эти темы не часто приходится говорить, стараешься даже не думать. Нужно признать, что коммунистическое учение - это действительно сильная вещь. Еще не существовало в мире другого мировоззрения, которое бы служило таким универсальным оружием в руках держащего его. Гитлер имел базой расовую доктрину, теорию национального превосходства германской расы. Слабость национальной доктрины была в ее региональной ограниченности. Чем больше расширялась Гитлеровская Империя, тем труднее было применять эту доктрину. В оккупированных странах она служила больше во вред Гитлеру, чем на пользу. Преимущество коммунистической доктрины - в ее интернационализме. Муссолини хотел построить Новую Италию по образцу Римской Империи. Его идея была стара, как пыль веков. Вместе с тем история говорит нам, что только те политические доктрины прошлого имели успех, которые корнями уходили в будущее. Коммунистическая доктрина сильна именно своими рецептами исцеления всех болезней современного общества - в будущем. В демократическом мире пролетарии надеются улучшить свое существование, хватаясь за коммунизм, - для человека вполне естественно стремиться к лучшему. Мы уже потеряли все иллюзии, но не видим другого пути, не имеем возможностей. Часто мы тщетно пытаемся убедить себя в том, чему мы уже не верим, пытаемся найти какой-то компромисс. "Как это ни странно, но с коммунистическим ученьем можно провести только одну историческую параллель - это христианское ученье", - говорит Андрей. - "Только оно было так же ортодоксально. Благодаря этому оно и распространилось по всему свету. Христианское ученье говорило душе человека: "Отдай твоему ближнему", - не так ли? История шагнула к материализму. Коммунизм бьет по инстинктам человека. Вульгарный примат коммунизма - "возьми у твоего ближнего." Новое общество по примеру пауков в яме. Это принцип. А все остальное - только мелочи оформления. Пестрые тряпки чтобы прикрыть наготу." "Человек должен верить во что-то," - продолжает он - "Почему люди поклонялись солнцу или языческим идолам и богам?" - "По той же причине. Сталин преследует религию потому, что она является его конкурентом в борьбе за душу человека. Убив веру в Бога, Сталин поставил на его место идола - самого себя. Производное от амебы поставило себя на место Бога." "Знаешь, меня еще до войны приводила в ярость страсть Сталина к лицемерию и преклонению со всех сторон. Умный и морально чистый человек сам бы положил этому конец. Больше того, эта грязная черта его характера дает мне повод к беспокойству," - Андрей пощелкивает пальцами подбирая подходящее выражение. "Ему определенно было бы приятно, чтобы весь мир... Нет сомнения, если бы он мог проделать этот эксперимент безнаказанно, то он не колебался бы ни минуты. Эта цель стара, как и всякая диктатура. Есть много примеров чем все эти затеи кончаются. А ведь на карту поставлена судьба нашего народа." Андрей медленно опускается в кресло, вытягивает ноги вперед, кладет голову на плюшевую спинку: "После капитуляции я полагал, что мы возьмем у Европы все лучшее, - ведь мы в конце концов победители, - и наведем порядок у себя дома. Вместо этого мы насаждаем здесь свой бардак, а из нашего народа последние жилы тянем. Перманентная революция! Я здесь строю коммунизм во всегерманском масштабе, Вильгельм Пик бегает у меня на побегушках, а дома у нас что творится?"
      В глазах Андрея вспыхивает злобный огонек. Он вскакивает и снова начинает мерить ковер шагами. Голос его сдавлен от бешенства: "Ради этого я воевал?!" "Послушай, Андрей," - говорю я. - "Допустим на момент, что твои слова не провокация, а твои действительные мысли. Как можно совместить все это с работой в МВД?" Андрей на одно мгновение смотрит мне в глаза, затем снова устремляет взор в несуществующую точку в полутьме комнаты. "Ты думаешь я для чего красную шапку таскаю?" - говорит он - "Просто для смеха. Чтобы позабавиться как от меня люди шарахаются. Это теперь единственное удовлетворение во всей моей работе. Если пусто внутри, то поневоле ищешь что-то внешнее." "У тебя эта жилка и раньше была - a la Neron", - говорю я. "Но на этом далеко не уедешь". "Да, ты прав. Между прочим - знаешь ты профессиональные болезни работников МВД?", - криво усмехнувшись, Андрей продолжает. - "Алкоголизм считается самой безобидной. Большинство наркоманы - морфий, кокаин. Статистикой установлено, что три года работы в оперативных органах достаточны для хронической неврастении." Андрей смотрит на меня с непонятной усмешкой: "В Крыму есть даже специальный санаторий МВД с первоклассным оборудованием для лечения наркоманов и импотентов. Только это мало помогает. Нервную систему трудно восстановить. Люди с нормальной психикой не выдерживают этой работы. Интеллигентность для нашей профессии вообще противопоказана. Интеллигенты выдерживают меньше, чем другие." "Для того, чтобы сделать карьеру в МВД, нужно быть профессиональным подлецом", продолжает он. - "Идеалисты уже давно сложили свои головы, старая гвардия отошла в область истории ВКП(б). Осталось в основном две категории: или безмолвные исполнители, которым безразлично каким путем они зарабатывают свой хлеб, или люди готовые продать свою мать во имя карьеры. Ты знаешь советскую заповедь спереди будь рабом твоего начальника, а сзади копай ему могилу, тогда сядешь на его место. То-же самое в МВД, только в геометрической прогрессии. Как она там парабола в квадрате, а гипербола по третьей степени - так что-ли? Все забыл. Раньше рассчитывал одноконсольные балки и жесткие рамы. Теперь аналогия виселица да решетка. Применение сопромата в политическом аспекте." "Недаром следователи за кокаин хватаются. Ты обращал внимание, что у всех оперативников восковые лица? Это от ночной работы. - Живут как совы. Днем спят, а ночью работают". Андрей еще больше сползает в кресле, закидывает назад голову: "Когда уж больно тошно станет, сажусь среди ночи в машину и гоняю как чумовой по Берлину. На всю педаль по Ост-Вест-Аксе. Английские патрули пробовали гоняться, но куда там - у меня восьмицилиндровая Татра. Разгоню на сто с гаком и ж-ж-ить сквозь Бранденбургские ворота. Один миллиметр поворота руля - и разлетишься на атомы. Меня даже иногда искушение берет... Так просто... Всего один миллиметр..." "Хорошо тебе - ты инженер. Пахнет маслом и дымом," - говорит Андрей тихо, как будто отвечая своим собственным мыслям. - "А кругом меня пахнет кровью." "Когда я шел в университет, карьера инженера представлялась мне чем-то солидным. Как в песне поется "Дощечка медная и штора синяя его окна..." Потом как побывал на практике, как посмотрел на этих инженеров. Кончал университет просто по инерции. Хотел чего-то другого. А сейчас сам не знаю - чего я хочу. Знаю только одно - погибну от пули... своей или чужой". Мне становится жалко Андрея. В дверь вошел мужчина в полном расцвете жизненных сил, уверенно смотрящий вперед и казалось бы достигший своей цели в жизни. Теперь же в его голосе звучали нотки обреченности. Спокойствие, с каким он произносил эти слова, только усиливали впечатление. "Но ведь ты тоже инженер", - говорю я. - "К тому же ты член партии, заслуженный герой войны. Можешь переключиться на старое." "Это исключено," - отвечает Андрей. - Из органов МВД нет пути назад. Даже для нас самих нет. Много ты встречал таких людей? Раньше работа в ЧК по анкетным данным была положительным фактором. Теперь мы прогрессировали также в этой области. Вопрос рассматривается из обратного, ab adversum - как говорил профессор Лузин. Теперь тебя спрашивают: "А почему Вы ушли из органов МВД?" Теперь это не заслуга, а преступление - дезертирство с самого ответственного участка коммунистического фронта. Меня никогда не отпустят, разве что сам попаду за решетку." "Потом кто однажды попробовал вкус власти, чувства силы над людьми - тому трудно ловить бабочек и разводить герань на окнах," - говорит Андрей с нехорошей усмешкой - "Это пикантное блюдо. Это блюдо отрывают от человека вместе с головой." Снова в словах Андрея звучит двойственность его дикой души. Однажды я встретил в прифронтовом госпитале солдата штрафной роты. До войны он был авиаинженером. Когда он был призван в Армию, то его как партийца направили работать в органы НКВД. Он попал в секретную часть Центрального Аэрогидродинамического Института ЦАГИ в Москве. В то время в ЦАГИ производились особо секретные работы по конструированию высотных самолетов с турбокомпрессорами. Никто из москвичей не подозревал, что почти всю войну изо дня в день над Москвой висел в воздухе одинокий немецкий самолет Хеншель. Он кружил над Москвой на огромной высоте и был невидим для невооруженного глаза. Только посвященные в эту тайну специалисты понимали значение белых зигзагообразных полос, медленно расплывавшихся в небе, - это был морозный след, оставляемый таинственным самолетом. Самолет никогда не бомбил, он только производил аэрофотосъемку с помощью инфракрасной камеры. Иметь регулярные аэро-фотоснимки московского ж.-д. узла, через который проходил основной поток грузов с востока на запад, было чрезвычайно важно для немцев. Инфракрасная камера позволяла даже ночную съемку в темноте. Самолет-призрак висел над Москвой день и ночь. Когда он улетал - на смену прилетал другой. Это действовало на нервы Кремлю. Когда советские истребители, поднявшись выше десяти километров, задыхаясь, судорожно карабкались вверх, Хеншель спокойно забирался еще выше, делал вираж, это означало, что он еще не дос тиг своего потолка - и обстреливал ЯК-и и МИГ-и (типы советских истребителей) из турельного пулемета. Обычно же он не удостаивал их этой честью, просто посмеиваясь с недоступной высоты над беспомощными советскими истребителями. ЦАГИ было дано специальное поручение Совета Обороны - спешно разработать методы борьбы с высотными самолетами. Новоиспеченному лейтенанту НКВД, бывшему авиаинженеру, была поручена почетная задача внутреннего контроля за работой ЦАГИ. По даваемому из Главного Управления НКВД плану он был обязан ежемесячно сдавать в НКВД определенный процент шпионов и диверсантов. План был твердый, каждый месяц столько то процентов шпионов, столько то диверсантов и прочих врагов народа. Иногда давался спешный заказ на десять "шпионов" - фрезеровщиков VI-го разряда или пять "вредителей" - лаборантов - металлургов. В зависимости от внутренних потребностей НКВД, - где-то на спецстройку НКВД требовались люди таких специальностей. После нескольких месяцев работы нервы лейтенанта НКВД не выдержали. Не будучи хорошо знаком с порядками в НКВД, он подал рапорт с просьбой перевести его на другую работу. На другой день он был отправлен рядовым солдатом в штрафную роту. Встретились мы с ним в госпитале, где он лежал после ампутации обеих ног. Да, Андрею не уйти из МВД. "Где сейчас Галина?" - неожиданно спрашивает он. "Где-то в Москве," - отвечаю я. "Теперь у меня единственная надежда," - оговорит Андрей задумчиво. - "Может быть если я встречусь с Галиной..." В это время раздается звонок в дверь. Я иду открывать и возвращаюсь с Михаилом Зыковым, который живет неподалеку от меня. Зыков сопровождает свое появление обычной тирадой: "Шел мимо, вижу у тебя свет горит, дай думаю заcк..." Он замечает сидящего в глубине комнаты Андрея и обрывает свою речь на полуслове. Лица Андрея не видно в полутьме, яркий свет настольной лампы под абажуром освещает только синие с золотом погоны МВД и густо украшенную орденскими лентами грудь кителя. Михаил Зыков здоровается с Андреем, тот не поднимаясь с Кресла отвечает ему молчаливым кивком головы. Зыков чувствует, что попал некстати. С майором МВД нельзя разговаривать так запросто, как с другими. Потом неизвестно по какому поводу он здесь, может быть это визит служебного характера. В таких случаях лучше всего незаметно испариться. К тому же молчаливый майор не проявляет особой охоты завязывать новое знакомство. Отказавшись от предложенного мною стула, Зыков говорит: "Ну, я наверное побегу дальше. Посмотрю, что в клубе делается". Он исчезает так же внезапно, как и появляется. Завтра на работе он безусловно разгласит, что я в приятельских отношениях с МВД, определенно приукрасит факты. Мои акции в официальных кругах СВА пойдут в гору - близкое знакомство с МВД что-то да значит. Андрей сидит некоторое время молча, потом поднимается и говорит: "Ну, пора и мне домой. Если будешь когда в Потсдаме - заезжай ко мне."
      Глава 11. КОРОЛЬ АТОМ
      1. "Сименс в Арнштадте - это Ваше предприятие?" "Да." "Прочтите!" Начальник Управления Промышленности протягивает мне украшенную красной поперечной полосой секретную депешу-шифровку. В депеше значится: "Обнаружены электронные измерительные приборы неизвестного назначения. Предполагаю атомные исследования. Жду инструкций. Васильев." Полковник Васильев - это уполномоченный СВА на заводах Сименса в Арнштадте и одновременно директор советского Научно-исследовательского Института Телевидения, работающего на базе этих заводов. Васильев достаточно опытный и серьезный человек. Если он упоминает слово "атом", то значит для этого есть основания. Я держу депешу в руках и жду что скажет Александров. "Нам нужно послать туда человека. Поскольку завод Ваш, лучше всего если поедете Вы," - предлагает он. "Хорошо было бы взять еще кого-нибудь из Отдела Науки и Техники," - говорю я. Через полчаса заместитель начальника Отдела Науки и Технита, майор Попов, и я выезжаем из Карлсхорста в Тюрингию. После нескольких часов езды мы в Арнштадте. Несмотря на то, что стрелка часов близится к полуночи, мы немедленно отправляемся на квартиру к полковнику Васильеву, который живет в домике как раз напротив завода. Васильев, предупрежденный по телефону, ожидает нас со своим помощником. "Что за открытие Вы здесь сделали, тов. полковник?" - спрашивает майор Попов. "Пойдемте сразу на завод. Посмотрите сами," - говорит Васильев, приглашая нас следовать за ним. Освещая дорогу карманными фонарями, мы идем в темноте между фабричными корпусами. Нас сопровождает начальник караула. В самом конце фабричного двора, там где помещаются склады сырья и кладовые готовой продукции, нас останавливает окрик часового. Внутри здания у опечатанной сургучом двери мы натыкаемся на второго часового с автоматом. Вскрыв печати, мы входим в огромный пакхауз, загроможденный полусобранными магнитными станциями, щитами управления и исковерканной военной радиоаппаратурой. Неоконченная военная продукция, ржавеющая на складах. Характерная картина на всех немецких заводах после капитуляции. Полковник Васильев останавливается у лежащих на стапелях длинных деревянных ящиков. Тщательно упакованные в распорках и амортизационных креплениях, в ящиках поблескивают огромные стеклянные приборы с шарообразными расширениями в средней части. По виду они несколько напоминают обычные катодные трубки осциллографа, но во много раз превосходят их размерами. Не трудно догадаться что загадочные приборы предназначены для целей электрических измерений. Судя по изоляции, они должны быть рассчитаны на колоссальные напряжения. Такие напряжения и магнитные поля применяются в циклотронах при опытах над расщеплением атомного ядра. На одном из приборов имеются специальные приспособления для снятия фотограммы процесса. Что за чудовищные электромагнитные поля должен регистрировать этот прибор? Судя по конструкции приборы рассчитаны не на длительную, а на ударную нагрузку. Разряд циклотрона? На ящиках стоят предостерегающие надписи: "Vorsicht! Glas" Напрасно мы осматриваем ящики в поисках отправителя и места назначения. Вместо этого виднеются только ряды черных ничего не говорящих цифр и букв. "Откуда эти вещи сюда попали?" - спрашиваю я полковника Васильева. - "Ведь на Вашем заводе их изготовить не могли". Полковник только пожимает плечами. Утром следующего дня мы проводим официальное следствие. В кабинет Васильева, по очереди вызывают всех, кто может иметь какое-либо отношение к загадочным ящикам в пакхаузе. Опросу подвергаются все, начиная от кладовщиков и кончая техническими директорами производства. Кладовщики ничего не знают, т. к. ящики не вскрывались с момента их поступления в склад. Технические руководители подтверждают, что данная аппаратура в Арнштадте не изготовлялась, а была прислана из Берлина вместе с другим эвакуированным оборудованием основных предприятий Телефункена и Сименса. Мы убеждаемся что они даже не знают точно о какой аппаратуре идет речь. Со своей стороны, мы никому не высказываем наших предположений. Не замешивая в это дело СВА Тюрингии, мы даем шифровку в Карлсхорст, прося помощи со стороны специалистов Особой Группы. Особая Группа - это высшая в Германии советская инстанция по делам научных изысканий, входящая в Отдел Науки и Техники МВД в Потсдаме. В случае необходимости они имеют возможность моментального контакта со всеми научно-исследовательскими Институтами СССР. В ожидании прибытия специалистов Особой Группы мы подводим результаты и обсуждаем дальнейшие возможности. То что загадочная аппаратура оказалась на складах Сименса не представляет собой ничего особенного. В последний год войны крупные немецкие предприятия, как правило, эвакуировали производство, создавали филиалы и склады в безопасных от авианалетов районах. Непосредственно перед капитуляцией наиболее ценное оборудование и сырье вывозилось в тайные склады в самых заброшенных уголках Германии. Мы нередко наталкивались на заманчивые сюрпризы в самых неожиданных местах. Нам важно установить, кто заказывал эту аппаратуру и для кого она предназначалась. Самый легкий путь к этому - узнать, где эта аппаратура изготовлялась. Такого рода заказ под силу только довольно ограниченному числу германских предприятий. Основной комплекс подобного рода предприятий находится в Сименсштадте в английском секторе Берлина. Это вне пределов нашей досягаемости. Во всяком случае, официально. Зато совсем рядом находится завод Телефункена в Эрфурте, где изготовляются крупные генераторные лампы для радиостанций. Телефункен-Эрфурт в состоянии выполнить подобный заказ. Кроме того технические директора в Эрфурте имеют постоянные деловые связи с Сименсштадтом и хорошо осведомлены о всем, что происходит на других предприятиях концерна Телефункен. Там мы должны попытаться найти нити, ведущие к таинственной аппаратуре на складах Сименса. Мы решаем, что полковник Васильев останется в Арнштадте ожидать прибытия специалистов из Особой Группы, а майор Попов и я тем временем съездим в Эрфурт на завод Телефункен. Предупрежденные по телефону, контрольные офицеры СВА на Телефункене, подполковник Евтихов и лейтенант Новиков, ожидают нас в кабинете директора. Узнав о цели нашего посещения они облегченно вздыхают. По-видимому они опасались очередной ревизии по поводу хронического невыполнения производственного плана и поставок по репарациям. Узнав, что нас интересует не нехватка вольфрамовой и молибденовой проволоки, а катодная аппаратура, подполковник Евтихов с готовностью берется помогать нам. Одного за другим мы опрашиваем всех инженеров, работающих в отделе генераторных ламп. Здесь мы получаем некоторые существенные нити. Да, незадолго перед капитуляцией здесь выполнялись специальные заказы неизвестного назначения - огромные электроды и сборные детали совершенно новой конструкции. Рабочие чертежи поступали из Берлина. Изготовленные детали снова отправлялись в Берлин, где по-видимому производилась сборка. Работа была строго засекречена. Когда мы настойчиво допытываемся об источнике чертежей и заказчике, технический руководитель отдела генераторных ламп неуверенно произносит: "Берлин-Далем... я так предполагаю..." Этого для нас достаточно. В Берлин-Далем во время войны помещались секретные лаборатории атомной физики, работавшие по особым заданиям над расщеплением атомного ядра. "Поскольку заказ сугубо специализированный, то для его выполнения должны были быть изготовлены особые шаблоны и инструменты. Сохранились-ли они?" - спрашиваем мы. "Да... Если только они не пропали в дни капитуляции", - также неуверенно отвечает технический руководитель. В это время полковник Васильев телефонирует из Арнштадта о прибытии экспертов Особой Группы. Зная исключительную лень подполковника Евтихова, я прошу лейтенанта Новикова немедленно поставить надежных людей на поиски всего, что может бьть связано с таинственным заказом, опечатать и поставить все обнаруженное под вооруженную охрану. Пока лейтенант Новиков, энергичный и образованный инженер, впоследствии, после перехода Телефункен-Эрфурт в собственность Советских Акционерных Обществ САО, назначенный на должность главного инженера завода, заканчивает расследование, мы с майором Поповым возвращаемся в Арнштадт. В кабинете Васильева расположилась группа людей, которых сразу можно определить как научных работников, привыкших к лабораториям и кабинетной работе. Их неотступно сопровождают несколько молчаливых фигур в штатском. Они не вмешиваются в разговоры по техническим вопросам и держатся на заднем плане. Одновременно чувствуется, что последние являются здесь хозяевами положения. Это - тени МВД. Эксперты Особой Группы уже побывали в пакгаузе и осмотрели таинственную аппаратуру. Без вопросов мы понимаем, что они не опровергают наших предположений. Майор Попов докладывает о результатах нашей поездки на Телефункен-Эрфурт. Неприятно бросается в глаза, что наш доклад вскоре принимает характер допроса. Как будто тени МВД подозревают, что мы станем утаивать что-либо. У МВД своя специфическая методика обращения даже с советскими офицерами. Лица без малейшего выражения, каждое слово протоколируется стенографисткой. Весь день продолжаются скрупулезные допросы технических сотрудников Сименса. После допроса с каждого берется подписка о молчании, грозящая страшными карами в случае ее нарушения. К вечеру таинственная аппаратура с чрезвычайными предосторожностями и под усиленной охраной отправляется в Берлин. На нескольких автомашинах комиссия Особой Группы, а также майор Попов и я едем в Эрфурт. Подполковник Евтихов получил приказ не выпускать с завода всех лиц, необходимых для следствия. Снова всю ночь продолжаются допросы. Для молчаливых людей с бледными лицами ночь и день, по-видимому не составляют большой разницы. Допросы производятся в кабинете Евтихова, но он сам, также как майор Попов и я, проводим всю ночь в соседнем кабинете. Время от времени кого-либо из нас вызывают в комнату, где заседает комиссия Особой Группы, для подтверждения соответствующих фактов или дачи показаний, в качестве лиц, осведомленных с делами Телефункена. Ночной допрос, помимо всего прочего, дал в руки представителей Особой Группы ряд фамилий немецких ученых и инженеров, непосредственно связанных с выполнением таинственного заказа. Снова нити ведут к Институту Кайзера Вильгельма и секретным лаборатоториям атомной физики в Берлин-Далем. Берлин-Далем был штаб-квартирой немецких атомных изысканий. В последние годы войны немцы упорно работали над проблемами атома. Ученик Макса Планка, доктор Отто Хан, являлся одним из ведущих атомных физиков Германии. Ряд немецких ученых, работавших в лабораториях доктора Хан, попали после капитуляции в наши руки и были переправлены в Советский Союз, где им предоставили самые широкие возможности продолжать свои исследования. ряд видных немецких ученых, получивших известность своими работами в области атомной физики, среди них профессор Герц и доктор Арден, работают сегодня в составе комплекса научно-исследовательских институтов СССР, связанных с атомными проблемами и находящихся под общим руководством профессора Капица, являющегося начальником Главного Управления Научно-Исследовательских Заведений Министерства Специальных Видов Вооружения. В самые последние месяцы войны немцы имели в своем распоряжении циклотронные установки, необходимые для расщепления атома. Но катастрофическое положение на фронтах, а также и факт уничтожения английской авиацией в Норвегии немецких заводов по производству тяжелой воды Н202, необходимой для экспериментов с циклотронами, заставили немцев приостановить всякие дальнейшие попытки овладеть тайной атома. Перед капитуляцией они тщательно разбросали все оборудование атомных лабораторий, запрятав его в такие места, где оно не могло-бы попасть в руки победителей. С нашей стороны имелись специальные части, занятые исключительно поисками секретного оружия Германии, на которое Гитлер возлагал столько надежд, но которому не довелось послужить своему назначению. Теперь мы идем по следу закопанного меча фюрера. В течение последующего месяца всех, кто связан с находкой в Арнштадте, еще несколько раз вызывают в Потсдам-Бабальсберг, где помещается Особая Группа. Дело пустило широкие круги. Неизвестно из каких источников и какими путями, но в руках Особой Группы имеются показания немецких ученых, находящихся в западных зонах Германии. Тут-же показания немецких ученых, работающих в настоящее время в Советском Союзе. Иногда невольно приходится восхищаться четкости и быстроте с которой работает МВД. Недаром в их руки передали самую ответственную область научно-исследовательских изысканий. Пока Особая Группа распутывала клубок Арнштадской загадки, СВА сделало вторую важную находку. Из Веймара на имя полковника Кондакова пришла депеша следующего содержания: "Группа Левковича обнаружила секретный склад оборудования неизвестного назначения. Прошу срочно выслать экспертов В/Отдела. Суслов." Находки такого рода не являлись редкостью. Не раз демонтажники наталкивались на двойные стены, между которыми были замурованы станки. После этого циркулярным распоряжением было приказано выстукивать все глухие стены на демонтируемых заводах. Кроме того демонтажники занимались систематическими поисками оборудования, вывезенного с заводов непосредственно перед капитуляцией. По-видимому, депеша касалась подобной находки. Полковник Левкович - начальник демонтажной группы, оперирующей в Тюрингии. Капитан Суслов - уполномоченный Отдела Науки и Техники СВА в Тюрингии. Немедленно полковник Кондаков откомандировал из Карлсхорста двух сотрудников своего отдела. По прибытии на место последние обнаружили в заброшенных штольнях неоконченного постройкой, замаскированного в лесу, подземного завода тщательно упакованные аппараты, возбудившие подозрение полковника Левковича. По виду таинственные аппараты походили на колоссальные трансформаторы напряжения или высоковольтные разрядники, употребляемые в лабораториях для исследования токов высокого напряжения. Бросались в глаза сверхдеминзионные габариты аппаратов и в особенности высоковольтной изоляции. Аппаратура была рассчитана для условий работы при столь высоких величинах тока и напряжения, какие до сих пор в промышленности не применялись. Следовательно это была лабораторная аппаратура. Для исследования чего? У экспертов Карлсхорста, хотя им и не приходилось сталкиваться с циклотронами, сразу-же мелькнула мысль. Атом! Эксперты полковника Кондакова немедленно затребовали по телефону специалистов Особой Группы. Спустя несколько часов к месту находки прибыла автомашина из Бабальсберга. За ней следовала вторая автомашина с нарядом солдат в зеленых фуражках - спецчасти Войск МВД. Специалистам Особой Группы было достаточно одного взгляда чтобы убедиться в значении подземной находки. В Москву в Министерство Специальных Видов Вооружения полетела шифровка на имя генерала Пащина. На следующий день из Москвы самолетом прибыла группа работников специального назначения МВД, которая и взяла на себя всю дальнейшую заботу о найденных аппаратах. Со дня прибытия людей из Москвы место находки на много километров вокруг было оцеплено охраной МВД. Ни сотрудники Карлсхорста, ни Особой Группы из Бабельсберга не имели больше права вступать на эту территорию пока вся аппаратура не была оттранспортирована в Советский Союз. Позже выяснились все детали, связанные с обнаружением атомной аппаратуры в Тюрингии и ее научной ценностью. Техническая сторона находки не представляла ничего нового для ученых Советского Союза. Подобные аппараты конструировались в СССР непосредственно перед войной в ленинградских лабораториях академика Капица.
      Из высказываний начальника Отдела Науки и Техники СВА полковника Кондакова можно заключить, что мы не обнаружили в Германии сколько-нибудь серьезных новшеств в области атомных исследований. В годы войны Германия не имела возможности широко развернуть эту работу из-за нехватки технических возможностей. Даже для такой технически высокоразвитой страны, как Германия, эта задача была не под силу. Чисто научная-же сторона проблемы атома известна уже сравнительно давно ученым многих стран. Как это ни странно, но тайна атома скрывается в основном за техническими препятствиями в форме колоссальных силовых сооружений и столь-же чудовищных источников энергии, необходимых для раздробления атомного ядра и начала цепной реакции. В кругах советских научных работников утверждают, что выработанный в ССОР незадолго до войны проект гигантского энергетического узла, так называемый "Проект Большой Волги", с системой гидроэлектростанций вблизи Куйбышева был тесно связан с проблемой необходимости соответствующего силового источника для проектировавшегося на Урале центра советских атомных исследований. Там же проводилась параллель между американским центром атомных исследований в Оук-Ридж, энергетическим узлом Тенесси-Проджект и расположенной неподалеку крупнейшей в мире гидроэлектростанцией Биг Слейв в ущельях Колорадо. Затронув проблему атома, невольно бросается в глаза яркая разница в освещении этого вопроса советской и заграничной прессой. Нам, советским людям, стоящим на грани двух миров, это видно лучше чем кому-либо. Если советская пресса излишне молчалива, то западная пресса излишне криклива. В вопросе атома заграничная пресса напоминает женщину, падающую в истерику при виде мыши. Преувеличенный шум вокруг атомной бомбы служит больше для самоуспокоения тех, кто этот шум поднимает, и означает недостаток чувства реальности.