Дрянная кожаная куртка китайского производства пузырилась на нем, шарф развевался, однако брюки сохраняли идеальную, острую, как бритвенное лезвие, складку. Как он этого добивался — одному Богу известно. Вероятно, гладил с клеем, я слышал как-то о таком способе. Под мышкой Сергея Романовича была зажата черная папка из кожзаменителя, застегнутая на молнию.
      Что ж, мавр свое дело сделал. Теперь я мог со спокойной совестью вернуться к компьютеру, зная, что показания Сабины уже сегодня будут запротоколированы и приобщены…

* * *

      Сергей Романович отчаянно спешил. Поручение опросить свидетельницу, лежавшую в травматологии, ломало все его планы, потому что в шесть он уже должен был находиться в двенадцати километрах от городской черты, где у него была назначена важная встреча. Однако и отказать Гаврюшенко он не мог, хотя формально не входил в состав особой следственной группы по делу Дровосека. Со старшим следователем он старался поддерживать самые лояльные отношения.
      До поворота на Трифоновскую его подбросили знакомые оперативники из розыска, зачем-то приезжавшие в управление, и еще квартал следователь Трикоз пробежал рысью под редким дождичком, съедавшим остатки снега вдоль тротуаров и под деревьями.
      Миновав инвалида на входе, Сергей Романович, прыгая через ступеньку, взбежал на второй этаж, свернул направо в указанное отделение и в дверях нос к носу столкнулся с пухлым блондином в белом халате и лакированных туфлях, на которых не было ни пылинки.
      Первым его движением было обойти препятствие, но доктор вдруг растопырил пухлые ручки и скомандовал:
      — Стоп! Вы кто такой?
      Трикоз пошарил в кармане и извлек удостоверение.
      Тот внимательно исследовал его и спросил:
      — В чем дело?
      — Меня интересует гражданка Новак, — раздраженно произнес Сергей Романович. — Есть у вас такая в отделении?
      — Ну, — сказал врач. — Допустим.
      — Мне необходимо опросить ее в связи с обстоятельствами расследования крайне серьезного уголовного дела. Это срочно.
      Врач вздохнул, но по-прежнему оставался в дверях.
      — Вы предупредили больную о своем приходе?
      — Это еще почему? — удивился Сергей Романович.
      — Потому, — отрезал белый халат. — Потому что у нее нездоровое сердце и травма. Это доступно?
      — Доступно! — буркнул Трикоз. — Но в связи с изменением обстоятельств…
      — Угу, — кивнул врач. — Вам придется спуститься, снять обувь и верхнюю одежду. Правила. А я пока переговорю с больной. Она у вас среди обвиняемых не числится?
      Трикоз дернул головой.
      — Не числится. Тем не менее дело срочное.
      — А мне по фигу ваши дела, — вдруг надулся белый халат, и пухлые щечки его зарделись, как у девушки.
      Сергей Романович скрипнул зубами и рванул в вестибюль за шлепанцами.
      Когда он вернулся, Сабина Георгиевна уже сидела в холле, откуда дежурный врач вытурил остальных ходя-. чих. На ней были спортивный костюм, застегнутый до подбородка, и малиновые домашние туфли. Когда Трикоз, загребая ногами в идиотской больничной обуви, пересек холл и тяжело опустился в кресло рядом, она с опаской подняла на него глаза и кивнула.
      — Так… — Игнорируя приветствие, Сергей Романович с ходу взял быка за рога. — Давайте провернем все это быстренько. Мы, значит, получили информацию, что вы согласны дать показания по интересующему нас вопросу. Ваши имя, отчество, фамилия, год и место рождения. Документ, удостоверяющий личность, у вас с собой?
      Сабина кашлянула в кулак, выпрямилась и спросила:
      — А у вас?
      Трикоз оторопело полез в карман. Пока Сабина сличала фотографию в удостоверении с его физиономией, Сергей Романович расстегнул папку, извлек оттуда стандартный бланк протокола и зафиксировал в нем, что местом проведения допроса свидетеля является помещение Второго травматологического отделения соответствующего института. Фамилию и отчество Сабины он занес туда еще в кабинете Гаврюшенко.
      — Сходство налицо, — констатировала Сабина, возвращая документ. — И что же вы хотите услышать от меня, уважаемый Сергей Романович?
      — Прежде всего хочу предупредить вас об уголовной ответственности за уклонение и дачу заведомо ложных показаний. В соответствии со статьями кодекса.
      Вот здесь распишитесь и предъявите паспорт.
      — Это невозможно, — развела руками Сабина. — Очень сожалею, но его со мной нет. Впрочем, цифры я помню наизусть.
      Трикоз прикинул время и кивнул:
      — Диктуйте. Номер, серия, кем выдан и когда. Сабина продиктовала, а затем, взяв у следователя ручку, поставила подпись на первой странице.
      — Так, — снова произнес следователь, деловито потирая руки. — Гражданка Новак, что вы имеете сообщить по факту убийства Зотовой Елены Ивановны?
      — Ничего.
      — He понял? — удивился Трикоз. — Вы отказываетесь от дачи показаний?
      — Нет, уважаемый Сергей Романович, — насмешливо произнесла Сабина. — Дело в том, что я действительно ничего не знаю об этом, как вы выразились, факте. О том, что случилось, мне стало известно из телевизионного обращения УВД к горожанам.
      Трикоз прочистил горло и с сомнением взглянул на свидетельницу.
      — Но вы не отрицаете, что были знакомы с потерпевшей?
      — Не отрицаю.
      — Какой характер носили ваши отношения?
      — Необязательный.
      — Вы хотите сказать…
      — Я хочу сказать, что поддерживала знакомство с Еленой Ивановной в связи с моим интересом к литературе. И только.
      — Вы бывали у нее дома?
      — Да. Неоднократно. По тому же вопросу. Трикоз набрал воздуху и застрочил в протоколе. Свидетельница все это время разглядывала его длинное костлявое лицо. Губы следователя шевелились, как у прилежного школьника.
      Закончив фразу, он спросил:
      — Кто из окружения потерпевшей вам известен? Сабина молча выпрямилась в кресле.
      — Вам понятен вопрос?
      Женщина скрестила руки на груди и проговорила:
      — Я хотела бы получить известные гарантии.
      — Гарантии, что мои показания останутся конфиденциальными.
      — Как же иначе? — снова удивился Трикоз. — Материалы следствия не подлежат разглашению.
      Сабина едва заметно улыбнулась подкрашенными бледной помадой губами.
      — Я знаю, — проговорила она. — Я знаю, как это бывает, Сергей Романович. И уж если я согласилась побеседовать с вами…
      Трикоз искоса взглянул на часы и перебил:
      — Давайте ближе к делу, гражданка Новак. Могу заверить, что опасаться вам совершенно нечего. Тем более что ничего существенного вы пока так и не сообщили.
      — Да, — печально произнесла Сабина. — Старая дура. Вы должны извинить пожилую нездоровую женщину. Следователь заерзал, нетерпеливо шелестя бумагой.
      — Должна сказать, что я жила в том же доме, что и несчастная Елена, через два подъезда от нее…
      — Жили? — спросил Трикоз, прыгнув глазом к графе, где был вписан адрес свидетельницы.
      — Именно. Буквально через несколько дней после нашей последней встречи мы переехали. А потом уже все это и случилось. В доме у нее я дважды сталкивалась с человеком, которого она отрекомендовала как старого друга. В первый раз он пришел, когда я находилась на кухне, и Елена его не впустила.
      Обрывками я слышала разговор в прихожей, она назвала его «Лерочка»…
      Ручка следователя зачиркала на листке.
      — Во второй раз я пришла, когда он уже находился на кухне, и мне удалось его увидеть.
      — Как он выглядел?
      — Ничего особенного. Он сидел, поэтому о его росте я ничего не могу сказать. Довольно широкие, но покатые полноватые плечи. Серо-коричневый свитер исландской шерсти. Короткие подвижные пальцы — он все время играл чашкой: переставлял с места на место, наклонял ее, подносил к губам, но не пил. Кстати, в чае Елена ничего несмыслила. Лицо… Самое обычное. Мягкое, белокожее, чисто выбритое, со слегка отвисающими щеками, со здоровым румянцем. Маленький, твердо сжатый рот, брови белесые, неопределенной формы, нос рыхловат, на мой взгляд, но довольно ровный и мясистый. Небольшие глаза, кажется светло-серые, почти без ресниц. Высокий покатый лоб без залысин. Волосы темно-русые и довольно коротко остриженные, на темени уже редеющие — я заметила, как сквозь них розовеет кожа.
      Но главное не это, а выражение…
      — Что вы имеете в виду?
      — У этого человека был словно стальной узел внутри. И это держало его в постоянном напряжении. Он с одного взгляда читал, кто вы и что вы, так что сразу становится не по себе.
      Трикоз хмыкнул:
      — Вы полагаете, они с Зотовой состояли в интимной связи?
      Сожительствовали? Сабина засмеялась:
      — А вы полагаете, она мне сообщила этот… этот факт?
      — Но у вас же сложилось определенное впечатление. Какое?
      — Никакого. Мои соображения на этот счет никого не касаются. Однако ко мне случайно попал листок бумаги, исписанный скорее всего этим человеком. Это, собственно, любовное письмо.
      — Хорошо, — кивнул Трикоз, помечая в протоколе. — Он у вас?
      — Да. — Сабина щелкнула пальцами, словно фокусник. — Но не здесь. И еще. Оба раза я почувствовала очень характерный запах. В прихожей, когда гость Елены не появлялся, и потом, на кухне.
      — И какой же?
      — Туалетная вода «Арамис». В конце шестидесятых весь Нью-Йорк от нее сходил с ума. Тогда это было очень шикарно.
      На упоминание о Нью-Йорке следователь поднял брови, но промолчал.
      — Можете описать запах?
      — Ну-у… — Сабина снова усмехнулась. — Это сложно. Душноватый, но очень, как это теперь говорят, эротичный. Бергамот, тмин… Сырой мох. Что-то еще, кажется…
      — Ну ладно, — пробормотал Трикоз. — Бог с ним, с бергамотом. В вашем присутствии знакомый Зотовой что-нибудь говорил?
      — Ничего существенного! — воскликнула Сабина. — Ровным счетом. Просто выжидал, пока я удалюсь. Я и удалилась как можно быстрее.
      — А вы могли бы опознать его при случае?
      — Вне всякого сомнения. — Женщина подумала и добавила:
      — Хотя не чувствую никакого желания видеть его снова.
      Трикоз нервно почесал ладонь, пошевелил губами и спросил:
      — Больше ничего не хотите сообщить?
      — Нет! — отрезала Сабина. — Если речь идет о фактах.
      — А если нет? — поинтересовался следователь.
      — Я совершенно уверена, что этот человек имеет прямое отношение к смерти Елены. Об этом свидетельствует и текст письма, которое я непременно разыщу.
      — Ну-у, — протянул Трикоз, подсовывая свои бумажки женщине. — Прочитайте и распишитесь на каждой странице… Это еще вилами по воде… Хотя и любопытно. Никто из знавших потерпевшую об этом «старом друге» до сих пор и не заикался.
      Сабина поставила свои закорючки, вернула протокол и откинулась в кресле, прикрыв глаза. Лицо у нее сразу сделалось утомленным, углы губ опустились.
      — Вам не о чем беспокоиться, — сказал следователь вставая. — Полагаю, что обнаружить его не сложно. Да! — спохватился он. — Когда вы выписываетесь?
      — Через два-три дня, — проговорила Сабина, открывая глаза. Теперь Трикоз возвышался перед ней, как марсианский треножник из романа Уэллса.
      — Возможно, понадобится ваша помощь при составлении фоторобота. Мы заедем за вами. Если нет — здесь указан ваш домашний телефон. Мы сразу же сообщим" как только что-то прояснится.
      Сабина с сомнением хмыкнула.
      — В чем дело? — спросил следователь, рывком застегивая молнию на папке, в которой уже исчез протокол.
      — Ничего существенного, — сухо проговорила женщина. — Боюсь, по этому телефону меня будет трудно застать.
      — Это еще почему? — удивился Трикоз, уже готовый сорваться с места.
      — Хороший вопрос, — кивнула она. — Если бы еще я знала на него ответ…

* * *

      Трикоз пожал плечами, торопливо попрощался и едва не бегом двинулся к выходу из корпуса, пугая до полусмерти загипсованных старушек в коридорах — скорбный урожаи, собранный после гололедицы на прошлой неделе. С лестницы он буквально слетел, срывая с себя на ходу куцый халат, и грохнул застекленной входной дверью так, что инвалид в вестибюле вздрогнул, пробудившись от дремоты, и пробормотал вслед посетителю непечатное…
      Сергей Романович Трикоз жил крайне сложной двойной жизнью, а следовательно, и нагрузки у него были двойные. Такой стиль существования требовал умения моментально переключаться, и ровно через минуту, голосуя частнику на обочине Трифоновской, он уже и думать забыл о гражданке Новак вместе с ее показаниями. Эта нервная и чем-то напуганная особа вряд ли окажется полезной следствию, и скорее всего мифический «друг» Зотовой — плод ее расстроенного воображения. На подобного рода запоздалые воспоминания никогда не приходилось полагаться.
      Так он и сообщит Гаврюшенко, если в суматохе тот еще не забыл о своем поручении. Введение в городе схемы «Импульс» и осуществление массированной операции по задержанию в связи с четвертым появлением охотника за головами требовали подключения всех людских ресурсов, огромных средств и сил. Причем усилия эти были заведомо бесплодными, о чем свидетельствовала практика поимки серийных убийц на юге России. Там по крайней мере можно было использовать специфику их сексуальной ориентации, тогда как Дровосека данная сторона дела нисколько не интересовала.
      Это было так же очевидно, как и то, что, если в течение сорока минут Трикозу не удастся добраться до поселка Дьяково, расположенного в трех километрах за окружной по правой стороне московской трассы, строительные работы на его участке затормозятся как минимум на неделю. Подрядчик не будет ждать, несмотря на то что его прислали Сергею Романовичу те люди, для которых он был и царь, и бог, и, как говорится, воинский начальник, а без точной договоренности с подрядчиком, через которого шла зарплата работягам, закончить плотницкие работы на кровле и начать укладку черепицы не удастся.
      Всякие телефонные переговоры о делах на стройке они с самого начала категорически исключили, а у следователя Трикоза были все основания полагать, что до конца недели ему больше не удастся выкроить время. Управление в последние дни все больше напоминало сельский стадион в дни межрайонного первенства. С той разницей, что до сих пор все забеги проходили на месте, а участников густо поливали сверху. Во избежание еще более крупных неприятностей следовало находиться под рукой у начальства, что напрочь ломало график Трикоза.
      Повышенные нагрузки Сергей Романович возложил на себя около двух лет назад, когда в ходе расследования нескольких второстепенных уголовных дел (других ему и не доставалось) впрямую столкнулся с фактом существования в городе весьма значительного числа незарегистрированных предприятий. Об этом было известно и раньше, но в ходе контактов с налоговым управлением, а позднее и с налоговой полицией всплыли адреса всех этих контор и имена руководителей.
      При этом нелегальные фирмы функционировали бесперебойно и никто их не трогал.
      Следователь Трикоз быстро сообразил, какие возможности кроются в этом заурядном явлении, и поначалу без особой суеты занялся сбором и анализом материалов. Это оказалось далеко не простым делом. Ему пришлось использовать все приобретенные за десятилетие службы в управлении навыки. Налоговики знали не все, но и эта информация во многом была заблокирована серьезными деньгами, которые они получали от нелегалов. Сергей Романович твердо решил, что в этой устойчивой схеме есть место и для него. Чтобы сделать результаты его разработок более-менее осязаемыми, требовалось время.
      Действуя медленно и осторожно, путем взаимных услуг и одолжений, сопоставления фактов и обстоятельств, иногда попросту выкупая сведения, через полгода он располагал гораздо большим материалом, чем имела налоговая полиция, — в том числе дискетами и копиями финансовых документов, подтверждавших прямо или косвенно осуществление нелегалами подпольных сделок на суммы от сотни тысяч до полутора десятков миллионов долларов. Не говоря уже о персональных досье главных фигурантов.
      Теперь у него был выбор — и он его сделал, из множества выделив шесть подпольных структур, перспективы роста которых казались ему особенно обнадеживающими. Их основатели были людьми осторожными, рассудительными и вели себя соответственно, не дурея от больших денег, возникавших вроде бы из воздуха.
      Этот воздух пах тяжелыми и редкими металлами, серой, фосфором, нефтью и синтетическими углеводородами, удобрениями и изотопами — смесь как в аду, и, как в аду, каждый неосторожный шаг здесь мог оказаться катастрофой. Нравы здесь утвердились простые, хотя среди руководителей-подпольщиков попадались и лица с дипломами докторов наук.
      Свой компромат следователь Трикоз собирал, как собирают портфель акций, надеясь получить стабильный доход, и спустя год уже мог с уверенностью сказать, что его «акции» растут в цене день ото дня. Все это стоило огромного и кропотливого труда — при этом он не забывал и о прямых служебных обязанностях, что отнимало массу драгоценного времени.
      В конце первого года на квартире свояченицы, временно уступившей ему якобы для служебных надобностей свою хрущевскую «распашонку», он собрал маленькую конференцию. Тут были представлены все шесть владельцев избранных им фирм, явившиеся без охраны, и сам Сергей Романович, слегка взволнованный, но вполне владеющий ситуацией.
      Все прошло благополучно, если не считать того, что спустя некоторое время персоной следователя Трикоза почему-то живо заинтересовались довольно высокопоставленные чиновники из управления внутренних дел Но копать под Сергея Романовича было бесполезно — по службе ему нельзя было предъявить ни единой серьезной претензии.
      Шестерка же бизнесменов, явившихся на конференцию, была поставлена в известность о том, что объем сведений, на сегодняшний день имеющихся в прокуратуре, позволяет «закрыть» каждого из них в пределах от восьми до пятнадцати. Даже с учетом нынешних мягких нравов. При этом следователь Трикоз дал ясно понять, что именно он контролирует движение этой информации и в случае причинения его особе малейшего ущерба делу будет дан ход. В технологию он не стал вникать, одних цифр и фактов, приведенных следователем, хватило, чтобы убедить всех шестерых, что платить так или иначе придется. Они были к этому готовы, и суммы, запрошенные Сергеем Романовичем, на общем фоне их расходов выглядели вполне приемлемо.
      Здесь же были обсуждены способы передачи денег через третьих лиц, разные для каждого из шести нелегалов. Об этом следователь позаботился заранее.
      Банальный милицейский рэкет, но все было сделано чисто и просто. Каждый из этой шестерки имел внушительную «крышу», но в данной ситуации им было гораздо проще расстаться с незначительными, по их меркам, деньгами, чем пускать в ход тяжелую артиллерию. Это был и не бандитский «наезд», обычно приводящий в бешенство людей, зарабатывающих деньги головой.
      То, что раскопал Трикоз, должны были раскопать их собственные службы внутренней безопасности, на которые они только впустую тратили средства, — все эти каналы утечек, продажных дешевок-партнеров, проколы в организации сбыта и транспорта, ошибки финансовых контрагентов.
      Первое, что он сделал, когда начали поступать регулярные выплаты, — приступил к строительству дома, о котором давно мечтал.
      Этот дом и был той целью, ради которой Сергей Романович взялся за титаническую задачу исследования грязного белья половины городских деловых людей. Участок для дома был приобретен еще два года назад, когда в УВД и прокуратуре возник кооператив застройщиков «Березняки», выбивший из городских властей просторную пустошь на окраине Дьякова, примыкавшую к смешанному лесу и пруду, в котором отродясь ничего не водилось. Вскоре туда подвели и коммуникации — силами «спонсоров», которых среди строительно-монтажных фирм вдруг обнаружилось хоть отбавляй.
      До поры участок следователя Трикоза пустовал, вокруг же, как грибы, перли из подзолистой почвы мавританские особняки красного кирпича, белые бунгало из стали и тонированного стекла; даже какой-то угрюмый готический замок серого гранита возводился на самой высокой точке «Березняков», причем кому он принадлежит, не удавалось выяснить даже Сергею Романовичу, съевшему на этих делах не одну собаку.
      Его двенадцать соток лежали на склоне, обращенном на восток, и когда пробил час, проект был готов не только в его воображении, но и на бумаге, сметы составлены, разбивка произведена и траншеи под фундамент выкопаны. Первый блок лег в основание фундамента в сентябре прошлого года, и хотя осень и зима — для строительства время не самое благоприятное, в начале марта коробка без отделки была практически завершена. Постройка имела четыре этажа с фасада, со стороны пруда, и три с тыла. В цокольном этаже размещался гараж на два бокса, хотя Сергей Романович и не имел машины, а под ним, в толще склона, — просторный сухой подвал, где уже начали монтировать отопительную систему, без которой нечего было и думать начинать отделочные работы. Строение должна была венчать острая, как у швейцарских шале, кровля под австрийской черепицей, и ее очертания начали уже вырисовываться.
      Подрядчик наезжал на участок два-три раза в неделю, проводил замеры, осуществлял доставку материала и расчеты в соответствии со сметой. В остальном работа продвигалась как бы сама собой, потому что бригада, собранная подрядчиком, оказалась практически универсальной. Она состояла преимущественно из инженеров-строителей и мастеров высшей квалификации, уже поработавших в столице на современных объектах и успешно конкурировавших с турками и югославами.
      К тому же Сергей Романович платил лучше и регулярнее.
      Именно сейчас, катастрофически опаздывая, он острее, чем обычно, пожалел об отсутствии собственных «колес». Но с этим не следовало спешить.
      Швырять деньги на ветер, покупая рухлядь, которая была бы, так сказать, по карману рядовому сотруднику прокуратуры, он не хотел. Всему свое время, он должен оставаться стерильно чист, а давно облюбованный им джип «мерседес» слишком бросался в глаза.
      Терпение вообще было его сильной стороной. Еще осенью он переоформил участок и строение на имя двоюродного брата, сделав это так юридически ловко, что даже в случае полной катастрофы братец не смог бы распорядиться ни единым кирпичом из его собственности…
      В половине шестого его подобрал с обочины владелец зеленой «тройки» с некрашеным крылом, согласившийся за четвертную доставить следователя Трикоза до самого места.
      К шести я наконец освободился, поставив последнюю точку в последнем из восьми протоколов изъятия образцов для экспертного исследования. Распечатав их в нужном количестве экземпляров, я выключил машину и торопливо оделся. Времени у меня было ровно столько, чтобы успеть купить еды для Сабины, обернуться в больницу и обратно и как раз угадать к прогулке со Степаном. Поэтому я даже не стал задерживаться, чтобы выяснить, не изменилась ли точка зрения моей суровой однокурсницы на случайные добрачные связи.
      Во Второе травматологическое я влетел, имея в руках пару пакетов, нагруженных чем Бог послал по дороге, и с первого взгляда мне показалось, что Сабины тут нет. Я на секунду растерялся. Однако она была на месте — укрытая чуть ли не с головой тощим больничным одеялом, она лежала, отвернувшись лицом к стене и как бы отгородившись от всего мира.
      На мое появление не последовало никакой реакции. Я выгрузил содержимое пакетов на тумбочку, стараясь не производить лишнего шума, когда с доски посреди палаты до меня донесся компетентный голос:
      — Сабина Георгиевна не спит.
      — Благодарю, — сказал я. — Уже убедился. Сабина откинула одеяло и села, напряженно выпрямив спину. Лицо ее горело, глаза нехорошо блестели.
      Первыми ее словами были: «Здравствуйте, Ежи! Ну и в историю же вы меня впутали!»
      Я сел и смирно сложил руки на коленях, внутренне готовясь возражать и доказывать; вместо этого Сабина вдруг обхватила руками плечи и сказала:
      — Давно я не чувствовала себя так отвратительно. — Я промолчал, ожидая продолжения, и оно последовало. — Сегодня у меня побывал этот ваш, как его…
      Сергей Романович. И я сообщила ему все, что считала нужным. И вот что я вам скажу, Егор. Во-первых, несмотря на то что все сказанное мной он тщательно занес в протокол, он мне не поверил. Во-вторых, все время, пока мы говорили, мне казалось, что я вот-вот отдам Богу душу. По-настоящему. И наконец, в-третьих: этот человек мне очень и очень не понравился. Моя бы воля, я бы ему не доверила даже дачный нужник.
      — Сабина! — воззвал я. — Вам необходимо успокоиться. Это просто нервы.
      Трикоза я знаю; он, конечно, не гигант мысли, но зануда и чрезвычайно исполнителен. Из тех, кто способен бесконечно копаться в мелочах и дотошно выпытывать, пока человек не полезет на стенку от злости. Все это я испытал на себе в свое время. Это вас, видимо, и раздражило.
      — Ну уж нет! — отрезала Сабина. — Ничего подобного я как раз и не заметила. Наоборот, ему было совершенно наплевать на то, что я говорю, да и вопросы он задавал самые поверхностные.
      — Странно, — сказал я. — Это на него не похоже.
      — Не знаю. — Сабина потянулась к тумбочке и налила себе нарзана. Взгляд у нее теперь был совершенно отсутствующий. — Мне кажется, я совершила большую ошибку. Просто грандиозную. И не пытайтесь меня переубеждать…
      Я и не пытался. В палате я провел не более получаса, больше ничего не добившись от больной Новак. В конце концов она велела мне сунуть все принесенное в холодильник, сославшись на полное отсутствие аппетита, и стала торопить к Степану.
      Сопротивляться было бессмысленно. Кроме того, я остро нуждался в полноценном сне. Я уже предвкушал, как, накормив пса, вытянусь на своих не слишком свежих простынях, негромко включу музыку и плавно отъеду в область, где подсознание играет в свои странные игры — без нашего участия. Ночной сторож, которого еще предстояло опросить, подождет до утра. Деваться ему некуда.
      Из троллейбуса я вышел в крайне мрачном расположении духа. Трусцой преодолев сумеречное и сырое пространство, разделявшее остановку и наш дом, я ввалился в подъезд и обнаружил на вахте Полицая Кузьмича, занятого рукоделием.
      Грубыми стежками Кузьмич прихватывал оторванный карман своего вохровского бушлата, от усердия усы его стояли дыбом. При виде меня он, по обыкновению, заерзал и ехидно заметил:
      — Вишь, учусь гладью! — И добавил в рифму.
      — Так держать, Кузьмич, — одобрил я. — Когда нас всех отсюда вытурят, откроем фирму. Всю страну оденем в бушлаты от Кузьмича.
      Мой напарник отложил цыганскую иглу и закурил «Приму». И тогда я спросил:
      — Как там двадцать четвертая? Кузьмич испытующе осмотрел меня и ответил вопросом на вопрос:
      — Между прочим, собаку-то им вернул? Породистая как-никак…
      — А что, интересовались? — удивился я.
      — Ни Боже мой, — отвечал мой коллега. — Им, видать, теперь не до собак.
      С утра носятся как угорелые. Включая и мальца.
      — Ну-ну, — буркнул я, направляясь к лифту с невозмутимым видом. — Тихой ночи тебе, Кузьмич!
      Ответа я не расслышал. Голова моя была занята тем, что могло означать это неожиданное оживление в семействе покойной Сабины Георгиевны Новак.

Глава 4