Еще минуту спустя Дибров понял, что обрыв мешает ему увидеть степь, он смотрел вверх, как из глубокого окопа, тогда он двинулся обратно к берегу, уже не заботясь о том, производит он шум или нет. А шума между тем хватало и без этого. Ровный стрекот сменился однотонным гулом, который скорее ощущался всем телом, а не одним только слухом. Мелкая вибрация воздуха заставляла дрожать свет прожекторов, и сам корабль колебался, оставаясь, впрочем, на одном месте, словно готовый растаять, подобно миражу, но никуда не пропадал, а становился все материальнее. "Неужели? - мимолетно подумал Дибров, все еще не совсем доверяя увиденному. - Может, это мне снится?". Размеры тарелки не поддавались описанию. Вскарабкавшись обратно на берег, Владимир попытался окинуть корабль взглядом. Взгляд зацепился за крохотные палатки, фигурки туристов и вновь уперся в днище тарелки, сравнимое по масштабам лишь с самой степью. Ровная металлическая поверхность, как крышка кастрюли, казалось, прикрыла пространство до горизонта. Выше начинался циклопический обод с разноцветными огнями, а над ним сферический купол с непонятными надстройками и башенками. "Город, это целый город! - подумал Дибров, едва сдерживая себя, чтобы не то закричать, не то завыть от непонятного ужаса, который внушал внеземной корабль. - Дождались!" Даже издали ему хорошо было видно все, что происходит в лагере. Леонид, словно шаман, вскинул вверх руки, да так и замер в ожидании появления неизвестных богов. Девушки исполнили что-то вроде языческого танца, а парни стояли смирно, задрав головы, и лишь потом стали медленно отходить от палаток, словно желая выйти из-под днища корабля и очутиться вне зоны света. Но нельзя было найти вокруг даже клочка тени. Залитая сиянием прожекторов, как бесконечный стадион, степь не давала возможности укрыться. Дибров вдруг понял, что и он сам теперь хорошо виден, но никто не обернулся в его сторону - все внимание поглощала тарелка. "Эх, оркестр бы сейчас, - мелькнула глупая мысль. - Грянуть марш во исполнение давней мечты человечества!" Но тут же подумалось и о том, что, возможно, лучше было бы уносить отсюда ноги, но этого как раз сделать было невозможно - оцепенение разлилось по всему телу, только усиливая ощущение нереальности. Неожиданно тарелка просела, метров на двадцать провалившись вниз, и девушки взвизгнули от страха, но тут же вновь замерла, только в ровном до этого днище появился четырехугольный люк - сейчас он четко выделялся черным пятном на синеватой поверхности металла, как частичка беззвездного неба. Казалось, что дыра пронизывает корабль насквозь. Леонид продолжал шаманствовать, мало обращая внимания на остальную группу. Диброву показалось, что он выкрикивает какие-то слова, но какие именно, расслышать не удалось - ровный гул поглощал остальные звуки, как вата. Черный до этого люк озарился внутренним светом, словно в нем заплескалась подкрашенная купоросом вода. И немедленно после этого на землю из зелено-голубого квадрата упал такой же четырехугольный луч, расширяясь к основанию и захватывая палатки, фигурки туристов - весь лагерь, но не достигая обрыва, на котором стоял Дибров. Можно было предположить, что следом за этим из люка опустится лестница и по ней степенно, как и полагается старшим братьям по разуму, вниз сошествуют космические гости, но вместо этого в проеме появился металлический механизм, напоминающий членистоногое насекомое, и, поджав лапки-ходули, ухнул прямо на палатки. "Раздавит!" - успел подумать Владимир. Даже издали было видно, что "насекомое" намного превосходит по размерам, скажем, земной экскаватор, но механизм на полпути плавно замедлил движение и, чуть покачиваясь в воздухе, выбросил опоры и опустился на них, застыв, как на цыпочках. Ловко перебирая, словно танцуя, металлическими лапками, "насекомое" прытко отбежало чуть в сторону, умудрившись не задеть ни одного из туристов, мгновенно сбившихся в тесную группку. В люке показался второй механизм. Скоро вокруг палаток, по углам светового квадрата, замерли уже четыре робота. Дибров заметил, что по металлу обшивки механизмов пробегают яркие искры. Похоже на оцепление. Прямо, как у Уэллса. Иллюстрация к "Войне миров". Диброву очень хотелось крикнуть: "Да бегите же вы оттуда!", но он почему-то молчал и лишь широко раскрытыми глазами смотрел на эту феерическую картину, включавшую в себя степь, необъятный космический корабль, жалкий костерок, совсем потускневший в ярком электрическом свете, и, словно кукольные, фигурки людей. "Насекомые" постояли некоторое время неподвижно, а потом, раскачиваясь, как богомолы, начали подступать ближе к палаткам. Дибров был настолько поглощен этим маневром, что чуть не пропустил самого главного - в люке появились пришельцы или очень похожие на гуманоидов и более мелкие, чем "насекомые", роботы. Фигуры в скафандрах, отдаленно напоминающие глубоководные водолазные костюмы, с какими-то культяпками вместо рук, дружно повалили из люка наружу. Стремительно падая вначале, они потом так же, как и механизмы, плавно опускались на землю. Эти не стали расходиться по краям квадрата, а уверенно направились к туристам, которых почему-то такой тесный контакт не обрадовал. Вновь послышались женские крики, к которым присоединился мужской хор голосов, но все это вместе никак не напоминало счастливую встречу братьев по разуму. Дибров непроизвольно дернулся, увидев, как рослый гуманоид грубо схватил за руку Киру и почти швырнул ее в сторону одного из механизмов. Откуда-то из брюха у того тут же вырвалось гибкое щупальце и, обхватив девушку за талию, стало подтаскивать ее к сочленению ног. В брюхе у "насекомого" разошлись сегменты, открывая что-то вроде тесной кабины. Леонид, как и полагается капитану, отбивался от насевших на него гуманоидов, подобно спартанцу, противостоящему нашествию афинян. Но силы были слишком неравны. Любой из пришельцев превосходил его в росте раза в полтора. Удар культяпкой пришелся Леониду в голову, он сразу обмяк и упал, как манекен. Его тут же подхватило металлическое щупальце. Через пару минут все было кончено. Туристов рассовали по механизмам, затем настал черед лагеря. "Насекомые" подступили к палаткам вплотную и обдали их пенящейся жидкостью, затем проворно подбежали к центру светового квадрата и, поочередно поджимая членистые опоры, стали подниматься к люку, один за другим исчезая в недрах корабля. За ними последовали гуманоиды. Мгновение спустя отверстие люка померкло, Дибров не заметил никакой заслонки - люк словно исчез сам собой, а еще через минуту прекратился гул и тарелка плавно пошла вверх. Скорость, с какой она исчезала в ночном небе, казалась невероятной. Где-то очень высоко появилась яркая вспышка, и тут же гигантский диск превратился в подобие крошечной звезды, даже менее яркой, чем другие звезды. Все! - Эй! - запоздало крикнул Дибров. - Э-эй! -Вместе с прорезавшимся голосом он почувствовал, что и тело вновь стало послушным. Тогда Владимир побежал к лагерю. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как палатки ярко вспыхнули, словно замедленно сработала неведомая химическая реакция. Вспышка была такой силы, что ударом упругой тепловой волны Диброва швырнуло в сторону обрыва и, теряя под ногами опору, он рухнул с берега в воду.
      Следующие минуты словно слепились в ком, в котором очередность событий перепуталась и смешалась. Дибров упал в воду, чуть не захлебнулся, окунувшись в течение с головой, но все-таки выбрался, хватая воздух широко открытым ртом. Он вновь бросился к обрыву и удивительно быстро сумел вскарабкаться наверх. Лагерь пылал. Горели не только палатки, все пространство, на котором находились разбросанные вещи и посуда, было охвачено огнем. Потом пламя стихло, и по степи пополз вонючий угар. Дибров закашлялся. Все еще не до конца веря в происшедшее, он побрел к лагерю или, вернее, к тому, что от него осталось. Но не осталось ничего. Ровная выжженная земля. Словно здесь горел легкий тополиный пух, подожженный мальчишками, а не брезент и металл. Дибров ступил на золу, ощущая под ногами мягкую теплую пыль. Подошвы кроссовок мгновенно нагрелись. Пустота! Он ходил по квадрату, очерченному недавно сначала светом прожектора, потом огнем. Так и остался выжженный квадрат - единственное вещественное доказательство состоявшегося контакта. До чего же глупо все получилось. А он-то сам - хорош! Ведь догадывался, чем может обернуться загаданная встреча с пришельцами. Исполняется любое желание, но, словно подчиненное чьей-то злой воле, исполняется шиворот-навыворот. Криво. Можно только догадываться, что уставший, торопящийся успеть в срок Валька подумал в момент появления тени о том, что неплохо было бы выспаться спит до сих пор. Лазарева, конечно, мечтала о стремительной карьере осуществилось все, но финал известен. Один бог знает, что загадал Шахрутдинов, и преуспел, и сейчас лежит в реанимации. Если еще лежит. Дибров с ненавистью посмотрел в сторону скалы. Проклятое место! Проклятое и непонятное. Как появилось оно здесь, зачем? Место для просьб и поздних сожалений. Ну, иди сюда человек, попроси счастья и покоя - что получишь взамен? Мефистофель просил за бессмертие душу, всадник берет малую мзду, но все воздается при жизни. А раз так, то чего же он медлит? Шкатулки должны лежать где-то возле берега. Дибров их выронил, конечно. Неизвестно только когда. Может быть, когда падал с обрыва, сброшенный тепловой волной, может быть, раньше - в момент появления корабля. Неважно. Надо найти! Владимир резко развернулся и оторопел. У самой реки, там, где он вскарабкивался на берег, стоял Сергей, а еще чуть дальше виднелась неуклюжая фигура Искандера. Он медленно шел в их сторону. Ну, кажется, все понятно. Сергей, видимо, последовал за Дибровым, когда тот тихонько уходил из лагеря. А за ним увязался и Искандер. Глаза Сергея блуждали, взгляд выглядел безумным. Он оторопело смотрел на шкатулки с инвентарными номерами, валяющиеся в короткой степной траве, но не делал даже попытки поднять их. Похоже, он их просто не видел. "И каково впечатление?" - хотел спросить Владимир, но не сказал ни слова, а только махнул рукой в сторону бывшего лагеря. Сергей кивнул в ответ и вдруг сел прямо на землю, зажав голову между ладонями, словно не желал ничего слышать. Дибров подошел вплотную, поднял шкатулки. Та, что побольше, в ней хранилась пайцза, никак не желала открываться, что-то заело, и в конце концов Владимир грохнул ее о землю, так что крякнула крышка. Вывалившееся содержимое он сгреб в ладонь и, размахнувшись, как при броске гранаты, швырнул железную и золотую дребедень в сторону скалы. Пайцза, закрутившись пропеллером, перелетела реку, было слышно, как она звякнула о камень, наконечники с тяжелым бульканьем посыпались в воду. Вторая шкатулка открылась без труда. На этот раз Дибров не спешил. Он позвенел динарами, а потом, словно это были простые никому не нужные камешки, перебросал их один за другим на другой берег. Даже отсюда было видно, как сверкают золотые блестки монет, упавшие между камнями. Сергей смотрел на эти кощунственные с точки зрения следствия действия безо всякого выражения и не сделал ни малейшей попытки помешать. Когда вслед за украденными из музея вещами Дибров выкинул в речку и шкатулки и те закачались на волнах квадратными нелепыми поплавками, к ним подошел Искандер. Губы у него тряслись, лицо стало серым. - К-как они их, - слегка заикаясь, выговорил он, словно губы перестали слушаться. - К-как они... - Может быть, что-то еще можно сделать? - Сергей поднялся с земли и уставился на выжженный прямоугольник. Потом сморщился и, совсем по-детски вытерев тыльной стороной кисти нос, безнадежно отвернулся. Они еще походили по пепелищу, словно в надежде отыскать хоть что-нибудь из вещей, не сгинувших в пламени, хотя зачем они делали это, не смог бы сказать никто. Потом, почти не разговаривая, двинулись к лагерю. Стало совсем светло. На полпути, там, где дорога близко подходила к деревне, они увидели толпу. Мужчины, женщины, дети. Деревенские стояли молча, как будто вышли в степь полюбоваться каким-то завораживающим зрелищем. Никто не сделал попытки даже крикнуть или махнуть рукой. Дибров, проходя мимо, чувствовал себя идущим сквозь строй. Вернувшись, они дружно свернули палатку и сели в машину.
      Они вернулись в город другой, объездной дорогой. Управились за один день, Искандер гнал, как бешеный. Не останавливались даже перекусить. Про еду за весь день так никто и не вспомнил. Уже за Салаватом Сергей неожиданно сзади тронул плечо Диброва. - А я знал, что это вы украли вещи из музея, - тихо сказал он. - С самого начала. Я и поехал только затем, чтобы убедиться. - И арестовать... - Не знаю. Ничего теперь не знаю. - Как поступишь с Лазаревой? - Разберемся. Но постараюсь помочь... О том, будут ли они рассказывать об увиденном, никто не заикнулся. И так ясно, что не будут. Не смогут. В город въехали вечером, в легких летних сумерках. Дибров не захотел ночевать в мастерской у Искандера - непонятно почему, но не захотел. Боялся разговоров, но и оставаться одному казалось невыносимым. Он попросил высадить его у дома Тюрина. Андрей после рабочего дня выглядел усталым, но, увидев Диброва, оживился, стал шумно требовать подробностей. Владимир отвечал вяло, отшучивался. Да, поглядели, пожили. Деревня действительно странная, но не более, чем и все другие глухие деревеньки, где жизнь застряла в начале века. Ничего особенного не обнаружили. Лучше расскажи, как дела у Вальки. Поняв, что другу не до откровенных бесед, Тюрин отстал, успокоился и, чтобы не молчать, начал рассказывать о том, как идут дела в фирме. Владимир слушал вполслуха, невпопад кивал, а потом попросил постелить постель. Холодильник через равные интервалы включался, тарахтел, но не мешал думать. Через приоткрытое окно тянуло сквознячком; ровно, словно вода в реке, шуршала листвой черемуха. Дибров хотел и боялся заснуть. Снова и снова, стоило лишь прикрыть веки, возникала тарелка пришельцев. Да и пришельцев ли? Ведь может быть и так, что воображение само создало картину, которой в действительности не было. Но значит, тогда ничего и не произошло? Дибров окончательно запутался. В конце концов, он вдруг вспомнил о доме, о том, что пора, наверное, завершать это путешествие и возвращаться, и с этими мыслями заснул.
      ... тянущийся обоз. Добычи досталось много. Обоз двигался в сторону Монголии и Дибров шел между возами - чужой и свой одновременно. На нем был надет полосатый халат, а белый пояс, он знал это, прикрывал обернутый вокруг талии дамасский меч, застегнутый на рукоятку-пряжку. - Посторонись, купец! - услышал он сзади. Дибров подался в сторону и мимо проехал на саврасом коне начальник обоза Дугун. Он уже удалился метров на двадцать, когда вдруг натянул поводья и остановился. - Ну чего ты идешь за нами, как шакал? - он вновь обратился к Диброву. Ты уже набил товаром две телеги. Неужели хочешь набить третью? - Чингис дал мне грамоту, - смиренно ответил Дибров. - Ты не можешь прогнать меня. - Наши воины берут добычу в бою, - пробормотал Дугун. - А потом приходят такие, как ты, и просят свою долю. - Мне трудно управиться с моим добром одному, - признался Дибров. - Продай рабов. - Рабов? - Дугун тяжело посмотрел на него. - Есть у меня несколько, скоро протянут ноги. Выходишь - твои. - Зачем мне больные? - Как знаешь, - Дугун понукнул коня. - Эй, - крикнул Дибров ему в спину. - Пусть будет, как ты сказал. - Пойдем, - сказал Дугун. Еле поспевая за всадником, Дибров вслед за Дугуном обогнал несколько неторопливо идущих возов. - Вот, - сказал начальник обоза. - Эти! Около скрипящей несмазанными осями телеги шел пожилой монгольский воин, которому судьба определила теперь спокойную старость на родине. Воз был тяжело нагружен, да к тому же на нем еще лежали три прикрытые, как мертвецы, тряпками тела. - Отдай ему их! - приказал Дугун. - Пусть платит, - возразил монгол. - Мне тоже нужны рабы. - Это не рабы, а покойники, - сказал начальник обоза. - Отдай и лошадь скажет тебе спасибо. Монгол прикрикнул, и лошадь остановилась. Дугун махнул рукой, и к телеге подбежали двое воинов сопровождения. - Сгрузите этих, - приказал Дугун. Тела сбросили, как мешки, прямо на землю. - Я сделал, как ты просил, - сказал Диброву Дугун. - А теперь проваливай! Телега вновь заскрипела осями и двинулась вперед. Степь казалась вогнутой чашей с зеленым дном и голубыми краями. Сколько хватало глаз, вокруг двигались люди. Шли без дороги. Да и зачем дорога в степи, где можно ехать, не останавливаясь, в любую сторону тысячи километров? Дибров присел перед рабами на корточки, отбросил тряпки. Он бы, наверное, закричал, если бы смог. Но он не смог. Бессильно раскинув руки, перед ним лежал Валька. Вечный румянец на щеках сменился неестественной бледностью, но дыхание было ровным и спокойным. Лазарева, наоборот, лишь телега немного удалилась, села и тронула руками лицо, словно проверяя, хорошо ли она выглядит. Третьим был, очевидно, Шахрутдинов. Дибров никогда его не видел, но почему-то был уверен в этом. А мимо чужой и непонятной толпой шли смуглолицые узкоглазые люди, и где-то высоко в небе звенел невидимый с земли жаворонок...
      Знакомый уже солнечный зайчик дрожал на потолке, и лишь когда налетал порыв ветра и пригибал ветку черемухи к окну, исчезал, чтобы через мгновение появиться вновь. Дибров проснулся с ощущением свободы. Или беззаботности. Или это одно и то же. Он потянулся всем телом, как в детстве, так, что пятки вылезли за матрац и коснулись прохладного пола. Еще не зная, что он будет сегодня делать, Владимир привстал. Сон внушал надежду, но постепенно бледнел, уступая место реальности. Позвонить в больницу и узнать, как там Валька? Нет, пожалуй, слишком рано. Обругают за несвоевременный звонок. Ладно, это потом. Нанести визит Лазаревой? Сходить на службу к Сергею? Зачем? И так, кажется, все ясно. В комнате зазвенел будильник. Тюрин, обрадованный изменениями в настроении друга, тоже был весел и за завтраком стал строить планы на выходные. Надо съездить на озеро, организовать пикничок, покупаться и позагорать - погода располагает. Когда все разошлись и Владимир наконец остался один, он вдруг остро почувствовал, что ничего на самом деле не изменилось. Сон, конечно, что-то значит, но не обманывает ли он сам себя, доверившись, словно девица на выданье, дурацкому соннику. - Петух - к дождю, а поп - к несчастью, - бормотал он, роясь в дорожной сумке, чтобы найти листки с недавно написанными стихами. Но не добрался до записей и замер, сидя на корточках, тупо уставившись прямо перед собой. Неужели он настолько наивен, уверившись, что все кончено? Неужели достаточно лишь того, чтобы выбросить из жизни и памяти все, что произошло с ним наяву совсем недавно? Ведь скала осталась там, где стояла. И что это за скала на самом деле? Где это видано, не в сказке, конечно, а в самой что ни на есть реальной действительности, чтобы по какому-то необъяснимому капризу неизвестно кого сбывались заветные мечты и желания? Неужели он, Дибров, взрослый мужчина, весь опыт жизни которого говорит о том, что чудес не бывает, поверил в какую-то чепуху, и мало того, сам участвовал в языческом представлении, принося жертву непонятному, а потому особенно страшному богу? А ведь можно было поступить по-другому. Не экспериментировать самому, а обратиться за помощью к ученым, к специалистам. Пусть это не самый быстрый путь, но ведь тогда не надо было бы маяться мыслями о том, нормален ли он и нормальны ли другие, поверив в невероятное. Вчера все казалось правдой, но ведь, возможно, только казалось! Дибров быстро собрался и пулей вылетел из квартиры, впопыхах даже не закрыв как следует дверь, а лишь захлопнув ее на язычок замка. Он не стал дожидаться троллейбуса, а поймал первую подвернувшуюся машину и помчался к Искандеру. Надо было вчера договорить. Подумаешь, напугались! Что же теперь так и жить с вечным чувством неизвестности - не привиделось ли чего со страху, не пали ли они жертвой грандиозной мистификации и собственного слабоумия? - Ты что-нибудь понимаешь? - закричал он с порога мастерской - дверь оказалась незаперта. - Хоть что-нибудь? Ведь если вдуматься, то все увиденное - бред! Чушь собачья! Дибров патетически взмахнул рукой, не обращая внимания на то, что Искандер едва посмотрел в его сторону. Он сидел на полу, поджав ноги, перед мольбертом, на котором стоял этюд, написанный у скалы. - Ведь, скорее всего, мы сами все и придумали. А придумав, поверили. Что ты скажешь, например, о мальчике? О том самом мальчике, что потребовал вернуть найденное? Кто он такой, откуда? Да и был ли мальчик! - с непонятным для себя вызовом воскликнул Владимир, только сейчас заметив, что Искандер его почти не слушает. - Был ли... - Иди сюда, - тихо сказал Искандер. - Зачем? - Диброва неприятно поразил тон его голоса. - Что я там не видел? - Смотри, - Искандер кивнул в сторону этюда. - Внимательно. Только что громко кричавший Дибров притих. Он ведь ничего не опровергал. Возможно, он только хотел убедиться, увериться, что нормален. Хотел возражений, которых у него и самого было достаточно. Но Искандер не пожелал спорить. Этюд стоял повернутый к свету. Дибров подошел к другу и присел рядом на корточки. Ну, чего в этом этюде особенного - картинка как картинка! Скала, лес, кусками прорывающийся между камнями, слабое свечение неяркого пятна у основания - там, где через минуту появились огни... Пятно неожиданно вспыхнуло и потянулось колеблющимся пламенем вверх. Владимир охнул и протянул руку, словно пытаясь погасить несуществующий огонь, и тут же отдернул пальцы, наткнувшись на холодный холст. - Что это? - испуганно спросил он, но замолк, видя, как на противоположном крае этюда появилось ответное пламя, и тут же на скале возник меловой силуэт всадника. Он медленно, покачиваясь, двинулся наискосок и пропал. Пропал точно так же, как там, у скалы, когда надо было загадывать несбыточное и надеяться, что оно свершится, и бояться этого. Точно так же...
      * Здесь и далее отрывки из поэмы В. Берязева "Знамя Чингиса".