Сначала пугался, а потом привык, что-то вроде многосерийного фильма. - А впавшим в летаргию сны снятся? - непоследовательно спросил Тюрин. - Понятия не имею. Завтра у врача надо будет узнать. У врача хотелось узнать еще многое, но, как выяснилось, вести с ним долгие беседы в клинике никто был не намерен. Лариса, которую он прождал на скамеечке у входа лишних пятнадцать минут, похоже, торопилась. - Вместе с тобой заходить не буду, - предупредила она вместо приветствия. - Сейчас пройдем в ординаторскую, я тебя представлю, и побежала - дела. В ординаторскую она вошла привычно, сунула сестрам по шоколадке, спросила, где Елена Матвеевна. И, лишь нашли и привели врача, скороговоркой отрекомендовала Диброва, спросила о самочувствии Валентина - все, как обычно, - и стремительно откланялась. Владимир остался с Еленой Матвеевной один на один. - Вы дружили с Дворниковым? - дежурно поинтересовалась врач. - Почему это дружили! - возмутился сначала Дибров. - Он ведь жив! - но потом урезонил себя, успокоился. - А что, есть опасения? - Опасения, если пациент долго находится в таком состоянии, остаются всегда. Очень редкий случай. Хотели даже везти Дворникова в Москву, но решили все же оставить на месте. Условия клиники позволяют его наблюдать и поддерживать жизнедеятельность. Вы пройдете к нему? - Да, хотелось бы. Если можно... - неожиданно для себя замямлил Дибров. Елена Матвеевна выглядела очень строгой. Она была почти ровесницей Диброва, может быть, чуть старше, но то ли присутственное место, то ли привычка разговаривать с родственниками больных немного свысока, как с неразумными и требующими невозможного детьми, делала ее недоступной, так что и задавать вопросы не возникало желания. Без лишних слов врач кивнула Диброву, предлагая следовать за собой, и повела по длинному больничному коридору. Владимир послушно пошел за ней, машинально отметив, что ножки у Елены еще очень даже ничего, но тут же одернул себя. Он не знал, как следует вести себя в таких случаях, окаменел лицом и, нервничая, сунул руки в карманы халата. За окном, на спортивной площадке находившейся рядом школы, орали дети. Их крики казались неуместными в здании, пропахшем бедой и лекарствами. Комната, где лежал Валентин, находилась на этом же этаже. Обычная дверь без номера и какой-либо таблички. Елена Матвеевна взялась за ручку и взглянула на Диброва, готов ли. Готов, молча кивнул Владимир. Валька лежал на какой-то непонятной кровати, которую и кроватью-то язык поворачивался назвать с трудом. Металлическое сооружение занимало треть комнаты, к нему тянулись шланги и проводки. Первое, что отметил Дибров, шагнув через порог, вакуумная стерильность. Ни пылинки. - Ну вот, - Елена Матвеевна встала в изголовье. - Узнаете? Еще бы! Валька почти не изменился. Только вот лицо заросло курчавой бородой, но на щеках играл прежний юношеский румянец. - Он в отличном состоянии, - горделиво пояснила Елена Матвеевна. - Можно сказать, просто спит. Но не просыпается, - добавила она после паузы. - И это надолго? - Теперь уже трудно предположить. Раньше думали, обойдется парой недель или месяцем, а теперь не знаем. Известен случай, когда в Англии в прошлом веке один мужчина проспал восемнадцать лет. - Сколько? - ужаснулся Дибров. - Восемнадцать. Но это, скорее, исключение. В России описан случай летаргии, длившейся два года. Да вы не волнуйтесь! Ничего себе, не волнуйтесь. Дибров хотел потрогать Валентина за руку, лежавшую поверх одеяла, но не решился. - А ваш друг спит уже одиннадцать месяцев. Но сильных поводов для тревоги нет. Все функции в норме. - Вывести его из этого состояния можно? Елена Матвеевна отрицательно покачала головой. - Мы хотели попытаться, но отказались от этого решения. Ни терапевтические средства, ни шоковые здесь не годятся. Будем просто ждать. Ждать чего, хотел спросить Дибров, - того, что Валька тихо усопнет, так и не очнувшись, или проснется, как ни в чем не бывало, - но лишь молча пожевал губами. - А он что-нибудь слышит? - наконец выдавил он из себя. - Чувствует? Я читал, что впавшие в летаргию все ощущают. - Ну, это еще не медицинский факт. В каждом случае по-разному. Пойдемте? Из палаты в ординаторскую возвращались также молча. Да и что говорить? Теперь Дибров понял, почему ответы Тюрина и Ларисы звучали так уклончиво. Многого тут не расскажешь. И помочь нельзя. Нечем помочь. Приходить каждый день и сидеть рядом? Так ведь не разрешат. - Вы, наверное, ограничиваете прием посетителей к Валентину? - спросил он уже в ординаторской. - Конечно! Велика вероятность инфекции. Лечение будет очень затруднено. И вам сюда пока наведываться больше ни к чему. Ведь даже поговорить не сможете. Из больницы Дибров вышел подавленным. Примчался, называется, спасать друга. А чем он может помочь? Утешать Ларису? Вспомнив о Ларисе, он раздраженно фыркнул - и заходить больше не стоит. А вот с Лазаревой встретиться надо. И он пошел в институт.
      Как ни был Дибров угнетен свиданием, которое и свиданием-то назвать было нельзя, хорошая погода и знакомые с детства улицы отвлекли от мрачных мыслей. Город, если бы можно было окинуть его взглядом с большой высоты, напоминал гантелю. Ручкой служил проспект, соединявший старый центр и новостройки. Из-за этого образовалось как бы два города, совсем не похожих друг на друга. Район Черниковки, бывший когда-то отдельным населенным пунктом, начали застраивать в годы войны, там же располагались нефтеперерабатывающие заводы. В Черниковке почти совсем не было частных домов. А старая часть если и изменилась со временем, то незначительно. Институт археологии находился в районе университета. Туда дорогу Дибров мог бы найти и с завязанными глазами. Помня вчерашнюю встречу, Владимир еще поозирался по сторонам, но странного мальчика так и не увидел. Это его успокоило - загадок он не любил. А между тем, загадки существовали, и с одной из них он как раз собирался разобраться. Удивительно, но на улицах совсем не попадалось знакомых. "А раньше-то, - вспомнил Дибров, - шагу не сделаешь, чтобы кого-нибудь не встретить". Институт, академическое отделение РАН, раньше возглавлял член-корреспондент Басалаев. А старика-то куда дели, подумал Владимир. Странная история. История и впрямь получалась странной. Каким образом не сильно зарекомендовавший себя в науке кандидат мог руководить большим институтом, где в его подчинении находилось только докторов полтора десятка, оставалось неясным. Без чертовщины тут не обошлось. Дибров был готов лихо, по-чекистски, ворваться в кабинет директора и парой прямых и жестких вопросов добиться от Лазаревой правды, но все вышло не так, как он рассчитывал. В приемной секретарша обескуражила его, сказав, что Ирины Петровны сейчас на месте нет. - И не будет? - совсем упал духом Владимир. - Она в экспедиции, в отпуске? - Да что вы так волнуетесь? - девушка оторвалась от компьютера, на котором до этого набирала текст какого-то документа. - Ирина Петровна сейчас в музее. Если у вас что-то срочное, можете туда позвонить. - Вот спасибо, - Дибров облегченно вздохнул. - Не надо звонить, я попозже зайду. Но, покинув институт, решительно направился к музею. Археологический музей размещался неподалеку. Валентин в свое время предпочитал обитать именно там, а не на своем рабочем месте в институте. И это понятно. Сил на создание этого музея Дворников отдал немало. Во многом прекрасная экспозиция появилась лишь благодаря его настойчивости. Не то чтобы тогдашнее руководство сопротивлялось - музей был крайне нужен институту, но все хотели сделать попроще, подешевле. Дворников же вложил в эту идею душу. Нашел классных дизайнеров, отказался от рутинного размещения экспонатов на неизменных с прошлого века стеллажах, особое внимание уделил освещению. В результате музей получился на зависть столичным и зарубежным гостям, которых вели сюда обязательно. Дибров вспомнил, как Валька, хвастаясь, водил его по небольшим, не по-музейному уютным залам, показывал какие-то макеты, включал и выключал лампы автономного света, а потом затащил в крохотный кинозал, где они пили неразведенный спирт из скифских черепков, и набрались так, что Владимир заночевал у Дворниковых, благо те жили неподалеку. Год спустя, вспоминая тот день, Дибров во многом неожиданно для себя написал стихотворение: "Чуть тащимся весь день на самолете над степью, где ни речки, ни села, где до сих пор летит и ищет плоти над ковылями скифская стрела. Когда мы рыли старые курганы, казалось нам - свежи в пыли следы. Вот-вот придут хозяева, нагрянут, и нам тогда не избежать беды. Керамика, оружие, жилища... Зачем нам этот хлам былых времен? Так пусть не самолет, а ветер свищет над ямой той, где воин погребен. Ушли с трофеями, но вряд ли кто вернется опять туда, где воину стеречь под солнцем пересохшие колодцы, заржавленный в руке сжимая меч." Это стихотворение он Вальке так и не показал. Вначале в музей его впускать не хотели. Плохо понимающая по-русски башкирка перегородила ручкой швабры вход, словно алебардой. - Никого нет, - упрямо повторяла она. - Закрыто! - Ирину Петровну, - как пароль, устало повторял Дибров. - Нет, нет! К счастью, их безнадежный спор услышал кто-то из сотрудников, Диброва впустили. Лазареву он увидел и узнал сразу. Она сама направилась к нему из далекой перспективы анфилады, и точечный стук ее каблучков звучал очень уверенно. - Это же Володя Дибров, - тон голоса был такой, что Дибров подумал действительно рада. - Сколько же мы не виделись... - Шесть, нет семь лет, - начал зачем-то вспоминать Владимир. - Ты еще кандидатскую не защитила. Ирина поморщилась. - С повышением, - не удержался Дибров. - Да-да, но это не главное, - деловой костюмчик ладно сидел на точеной фигурке и только движения стали более рассчитанными, значительными. Совсем не главное. Про Валентина знаешь? - Как же не знать, я как раз к тебе по этому поводу. Поговорим? - Поговорим, - голос Ирины напрягся, она нахмурилась, но тут же совладала с собой, широко и приветливо улыбнулась. - Пойдем отсюда, ну, хотя бы в кинозал. Маленький кинозал, мест на двадцать, не больше, был тот же самый, знакомый еще по предыдущему посещению. Правда, обивка кресел немного обветшала, вытерлась, а в остальном все осталось по-прежнему. Вот здесь они с Валькой и сидели, он тогда рассказывал о предстоящей экспедиции в Оренбургскую область, об одном очень перспективном кургане. Говорил о некой космической идее, объединяющей кромлехи Европы и Азии. - Как это случилось? - Дибров не стал ходить вокруг да около, а задал мучивший его вопрос сразу, в лоб. - Да я же все рассказывала, - Ирина прижала узкую ладошку к виску, как будто у нее начался внезапный приступ мигрени. - И Ларисе, и Тюрину твоему, и даже следователю. Абсолютно ничего такого, что стоило бы внимания. Занимались обычным описанием, Дворников очень торопился, сроки поджимали, а у него намечалась командировка в Англию. Ну, ты же знаешь, как бывает. Рабочих гонял, меня, сам ночами не спал. А потом - летаргия. Мы сначала не поняли ничего. Заснул человек крепко, так устал ведь. А когда он уже больше суток проспал и мы не смогли его разбудить, всполошились, вызвали врача. - Значит, ничего? И никаких неожиданных находок? - Ничего, - Ирина какое-то время выдерживала испытывающий взгляд Диброва, потом отвернулась. - Не густо. Я-то надеялся что-то прояснить. Даже в клинике говорили, что подобное может случиться с человеком, если им перенесено душевное потрясение, или уже раньше организм поразила какая-нибудь болезнь. Но Валька здоров, только спит. - Я сама очень сильно переживала. Но что тут поделаешь... - Ладно, - Дибров нервно постукал по ручке кресла, поднялось легкое облачко пыли. - Но тебе, похоже, это происшествие пошло на пользу. Или нет? - Вот только не пойму, - Ирина опять поднесла ладошку к виску, - почему меня все время пытаются укорить моим назначением? Я его и сама не ожидала. Честное слово! - чуть не крикнула она, когда Дибров молча поднял вопрошающий взгляд. - Все произошло так неожиданно. Сначала, когда сказали, думала - в Москве не утвердят. Утвердили. - Повезло, значит? - Конечно. Один шанс на миллион. Я сначала отказывалась, понимала, что будет не просто. Случай беспрецедентный. Но у меня, к тому же, появилась очень интересная тема. Я сделала предварительный доклад на ученом совете в Москве. Там от восторга за голову схватились. Если мои предположения оправдаются... - Да что ты все ходишь кругами! Ведь что-то было! Потому и следствие! Не сказала Тюрину, скажи мне, ты знаешь - не отстану. - А если не скажу, - взгляд Ирины обрел уверенность. - Тебе я вообще ничего рассказывать не обязана. Кому надо, и так знают. - Ну вот что, - Дибров потерял терпение, разозлился. - Можешь не говорить. Но учти, у меня и раньше были предположения, что все неспроста, а теперь уже уверенность. Я эту вашу тайну все равно раскопаю, но тогда не жди, что она останется между нами. Ирина спокойно выслушала его тираду, встала, аккуратно одернула костюмчик. Выражение лица у нее стало скучающим, сейчас скажет, что занята, разговор окончен. - И до мальчика вашего доберусь, - глухо пообещал Дибров. - Весь город перетрясу. - А ты его видел? - Ирина резко повернулась к Диброву. - Мальчика видел? - Видел, - опешил Дибров, он не ожидал такой стремительный реакции. - Он вчера за мной шел. А еще раньше о нем мне Лариса сказала. - Мальчик - это пустяки, - Лазарева взяла себя в руки, голос вновь стал спокойным. - Это так, чепуха какая-то. Ты с ним не разговаривал? - Да я к нему даже подойти не мог. Он просто шел за мной. А ты про него что-нибудь знаешь? - Про мальчика не знаю ничего, - Ирина облегченно вздохнула. - Но, мне кажется, тебе можно довериться. Пошли. Удивляясь такой резкой смене настроений, Дибров послушно вышел вслед за Ириной из кинозала. Они миновали коридор и уперлись в металлическую дверь хранилища. - Сейчас я тебе что-то покажу, - таинственно пообещала Ирина. - Ты должен это оценить. Ключ с лязгом вошел в скважину. Точно тюремная камера, подумал Дибров, и поежился. В небольшой комнате бетонные стены были оголены, никто и не подумал закрывать их декоративной отделкой. Ирина быстро подошла к одному из массивных сейфов и вновь загремела ключами. - Ты пока садись, - полуобернувшись, она кивнула в сторону письменного стола и вытянула из сейфа небольшой деревянный ящик. - Посмотри на это. Дибров открыл крышку. Ящик был разделен внутри на мелкие секции, в каждой из них лежало по предмету. Наконечники стрел, железные бляшки. А это что такое? - Что это? - спросил Дибров. Рука сама потянулась к круглой желтой пластинке, находящейся в центральной секции. На пластинке был выгравирован стремительно летящий сокол. - Это похоже на... - Не просто похоже, - Ирина стояла над ним, положив одну руку на бедро. Не ошибешься, верно? - Это же пайцза? Пропуск, верительная грамота Чингис-хана? Кажется, малая пайцза, ее давали гонцам, отправляющимся с особым поручением. Существовала еще и большая, на ней изображалась голова тигра. Золотая? - Золотая, - Ирина вызывающе вздернула подбородок. - Но не в этом дело. Разве можно эту находку оценивать по стоимости металлического лома? Настоящая пайцза. Дату хотя бы примерно определить сможешь? - Н-не знаю, я же не археолог. Четырнадцатый век? - Тринадцатый! - И это вы нашли там? - Да, - Ирина отобрала у него пластинку, подержала на ладони и положила обратно в ящик. - Но, если тебя внезапно настигло озарение, не торопись. Это мы нашли позже того, как Дворников уснул. - Значит, Валька его не видел? - Не только Валентин, никто, кроме меня, не видел. - И следствие поэтому? - Нет, не поэтому. О находке я доложила позже, когда сомнений уже не оставалось. Не всем, а только Басалаеву, и еще в Москву. В этом ящике и другие вещи не менее интересны. Вот, скажем, наконечники. Все они также датируются тринадцатым веком. В войсках Чингиса были и кипчаки, и уйгуры. Одним словом, они были интернациональными. Но эти наконечники, обрати внимание на конфигурацию, могли принадлежать только монгольским лучникам. Короче, соратникам Чингиса. А его в этих краях близко не было. По крайней мере, так считалось раньше. - И следствие... - Далось тебе это следствие! Милиция спрашивала совсем о другом. Все вопросы были связаны с местной деревней. Там постоянно случаются странные вещи. Но никто не может понять почему. Пропадают люди, навсегда, бесследно, а ведь это не город, деревня маленькая, все у всех на виду. Опять же народ живет там чудной, словно таится или скрывает какую-то тайну. Что-то вечно там происходит не как у обычных людей. Почти у всех жителей деревни есть парапсихологические способности - этим занимались даже медики, ну да ты же понимаешь какие они специалисты в парапсихологии - естественно, объявили все выдумкой. И так далее. - "И так далее" меня интересует особенно. - Послушай, Дибров, я тебе и так уже все рассказала. Мне догадками заниматься некогда. С Валентином, думаю, все обойдется, надо только подождать. Владимир посидел какое-то время молча, подумал. Лазарева терпеливо ждала, не торопила. - Хорошо, - сказал он наконец. - Спасибо. Мне кажется, надо туда самому съездить. - Не советую, - Ирина улыбнулась, стряхнула несуществующую пылинку с рукава. - Только зря потеряешь время, или еще чего.
      Стало ли после разговора с Ириной что-нибудь понятнее? Дибров, как выбрался из музея, прошел не больше квартала, свернул в сквер, выбрал скамеечку, закурил. С реки дул ветер, теплый, летний. На автобусной остановке ветер нашел обрывок газеты и теперь гонял его по асфальту, кружил. Обрывок, как потерявшийся щенок, тыкался в ноги прохожих, прилипал, они его брезгливо стряхивали. Что-то, конечно, стало яснее. По крайней мере почти с уверенностью можно предположить, что тайна существует и Ирина недоговаривает. Но только ли дело в пайцзе Чингиса? Дибров подумал, что эта загадка не основная. Следственная. Почему, он и сам не знал. Интуиция? Если даже поднять вокруг этой находки шум, то доказать ничего будет нельзя. Да и вряд ли такой шум поможет. Сенсаций покруче сейчас в газетах навалом. Попробовать обратиться в милицию? Может быть, там можно отыскать какие-нибудь концы? Владимир стал припоминать, какие у него есть знакомые в милиции. Так, Родионов работает в прокуратуре, Андрей обмолвился, что сейчас он стал помощником районного прокурора. Уже что-то. А Сергей? Как же он забыл о Сергее Гарееве? Все-таки вместе учились в школе. Правда, отношения у них сохранились не самые лучшие. Патологическая страсть к доносам у Гареева проявилась еще со школы. Все знали, что он ведет записи и аккуратно фиксирует все мало-мальски значительное, что может заинтересовать милицию. Или КГБ. Без разницы. Знали, что в старших классах он стал в эти органы регулярно наведываться. Стукач по призванию, но стукач убежденный - все для наведения порядка, все для соблюдения законности. Всерьез Сергея не воспринимали, к его увлечениям относились, как к игре. До тех самых пор, пока Славка не раздобыл где-то старый турецкий револьвер со сточенным бойком. Сказал и похвастался Славка своим приобретением только перед Владимиром и почему-то перед Сергеем - на следующий день пришел тихий человечек в штатском, представился сотрудником милиции и револьвер изъял. Надо отдать должное Сергею, без сокрушительных для Славки последствий. Когда Дибров стал пенять Славе за его неосмотрительность, тот только насмешливо прищурился и сознался, что сказал об оружии Гарееву для проверки. Проверка удалась неплохо. Теперь Гареев работает следователем. Мечта сбылась. Обратиться к Сергею было бы лучше всего. Но до чего не хочется - порода подобных людей всегда вызывала у Владимира почти физическое отвращение. На газон, чуть не под ноги Диброву, с дерева спикировал скворец. Склонив голову набок, он внимательно осмотрел кроссовки, уверился, что опасностей от них ожидать не следует, и прытко побежал по траве, выискивая добычу. Дибров наблюдал за ним, потом тряхнул головой - нашел, чем заняться - и поднялся со скамейки. Мальчика он увидел сразу. Бритоголовый, смуглый, тот стоял, как и вчера, метрах в двадцати. Полосатая застиранная рубашка, каких в городе давно уже не носит никто, отечественные мятые джинсы, сандалии. Нос пуговкой, большие темные глаза. Дибров отметил, что смотрит на него мальчик совершенно спокойно, ни тени страха. Почему же он тогда вчера убегал? - Эй! - крикнул Дибров и махнул рукой. - Мороженое хочешь? Мальчик продолжал испытывающе глядеть на него, но не сделал даже попытки шагнуть в сторону. Владимир медленно пошел к нему, боясь спугнуть. Когда расстояние сократилось наполовину, мальчишка предупредительно выставил перед собой ладошку. - Тебя как зовут? - Дибров попытался установить более дружеские отношения. - Зачем за мной ходишь? Молчание затянулось. Прохожие огибали Диброва, тот стоял на середине тротуара. - Нехорошо, - вдруг сказал мальчик и покачал головой. - Нехорошо, повторил он. - Что "нехорошо"? - растерялся Дибров. Голос у мальчика был тихий и низкий, но слова слышались отчетливо, как будто он говорил совсем рядом. Еще Дибров уловил даже в одном произнесенном слове типичный азиатский акцент. Даже не акцент, а характерную, знакомую с детства интонацию, когда по первым звукам можно уже определить, что собеседник говорит не на родном языке. - Нехорошо, - упрямо повторил мальчик. - Надо отдать! - Да что отдать-то? - Дибров ничего не понял и начал сердиться. - Скажи по-человечески. Но мальчик вдруг стрельнул большими темными глазами в сторону, словно чего-то испугался, и, как спринтер, рванул с места. Дибров сделал попытку его догнать и побежал сначала тоже, потом остановился. Нет, погоней здесь не поможешь. Думай, Шерлок Холмс, приказал он самому себе. Соображай!
      Дибров почувствовал, что устал. Хотя, вроде, и не делал ничего такого, чтобы эту усталость почувствовать. Хватит, наверное, на сегодня - больше никаких визитов. Надо вернуться к Тюриным, спокойно посидеть, подумать. Откуда все-таки взялся этот мальчик, почему говорит загадками? И, опять же, о нем упоминала Лариса, да и Лазарева тоже. Значит, встречались? Еще эта археологическая находка. Совсем голова кругом. Владимир вспомнил о Шахрутдинове, нынешнем владельце автомастерской, но не дал себе увлечься. И без этого было о чем подумать. Да, он же хотел вчера позвонить Искандеру. Это надо сделать обязательно. Представить трудно, сколько будет обид, если он к нему не выберется. Записную книжку с собой Дибров в эту поездку прихватил старую. Ту, что вел еще, когда жил здесь. У себя в N-ске телефоны юности могли пригодиться вряд ли, зато сейчас им цены нет. Отыскав нужную страницу, Дибров пошел к автомату. Длинные ровные гудки означали только одно - хозяина нет дома. Да и действительно, на что надеялся? Вчера вечером надо было звонить. Владимир уже собрался вешать трубку, когда в мембране крякнуло, жетон провалился в щель и он услышал знакомый голос: - И кто там? - Анадысь архангельские купцы товар привезли... - скороговоркой выпалил Дибров заготовленную фразу, бывшую когда-то у друзей паролем. - Собираются торговать. - Ну и почем фунт лиха? - немедленно последовал отзыв. - По рублю с денежкой! - Вовка, ты? - Вестимо, я. Черт, даже не знаю, что сказать. Приехал, одним словом. - Когда? - вопрос прозвучал ревниво. - Да вчера я приехал, вчера. - И до сих пор трешься неизвестно где? Ну ты и жук! На взаимные пререкания ушло минуты две, не меньше. Наконец Искандер успокоился и немедленно стал командовать. - Зайдешь в магазин, купишь две бутылки водки. Закуски не надо, есть. Ты откуда звонишь? - С Пушкинской. - Замечательно, это недалеко. И поедешь... - Ничего себе недалеко, до тебя отсюда час добираться, другой конец города. - Ты слушай, не перебивай. И поедешь ко мне в мастерскую, на Айскую. - Я же тебе домой звоню. И что за мастерская? - Отстал, старик, от жизни. Я мастерскую получил, там и встретимся. А дома ты меня чудом застал, я сюда на минутку заскочил. Такого оборота Дибров не ожидал. Растут люди. Мастерская - мечта любого молодого художника - доставалась не всякому. Но развивать тему не стал и ограничился тем, что записал адрес. Искандер обещал не задерживаться, он на машине. Жилая "свечка" на углу улиц Айской и Достоевского с первого взгляда ничем не отличалась от других домов, но, присмотревшись внимательнее, Владимир отметил, что верхние этажи у нее сдвоенные - верный признак, что именно там разместились художественные мастерские. Лифт доставил его на самую верхотуру, но Дибров поднялся еще и по лестнице, миновал металлическую решетку, наглухо перекрывавшую доступ праздным любопытным, и очутился перед внушительной, обитой железом, дверью. Звонок отсутствовал, зато всю поверхность двери от ручки до глазка покрывали рисунки и надписи - не заставшие хозяина визитеры оставляли свои автографы.
      "Не сидит Султанов дома, По нему скучает Тома".
      Что это, интересно, за Тома такая?
      "Старик, если сегодня появишься, жми к Ткаченко. Мы там!".
      Ну, вот это понятно. Очередная гулянка, только Искандера для полного комплекта и не хватало.
      "Если ты продал картину, Не минуешь магазина".
      Какой-то остряк или любитель точной рифмы в слове "магазин" зачеркнул конечную "а" и написал "у". Но и без поправок намек понятен - сделку следует обмыть и, конечно, вместе с друзьями.
      "Удачлив и ума палата, Но пишешь все же хреновато".
      Явный завистник лапу приложил. Но самая крупная и заметная надпись размещалась на самом верху: "Искандер - козел!" - было начертано большими корявыми буквами. Дибров вздохнул. Ну, как дети, ей-богу! Все в игрушки играются, а мужикам за тридцать. Он хотел сначала деликатно постучать в косяк костяшками пальцев, но потом не отказал себе в удовольствии и от души бабахнул в дверь кулаком. - Заходи, - еле слышно донеслось изнутри. - Не заперто! Открывшаяся взгляду комната показалась Владимиру огромной. Да так оно и было - квадратов пятьдесят, не меньше. Рядом с ближайшим окном одиноко стоял пресс для оттиска гравюр, в дальнем конце - деревянный некрашеный стол и скамейки, единственная мебель, которую удалось обнаружить. Зато художественного хлама - навалом. Картины в рамках и без, повешенные на стены и составленные у стен; холсты, свернутые в трубки; тюбики с краской и стеклянные разноцветные баночки. Запах скипидара и свежего дерева. Искандер вынырнул из кухни, дверь в которую Дибров сначала даже и не заметил. Долговязый, немного сутулый, все суставы, как на шарнирах, он распахнул руки, словно намеревался отмеривать косую сажень. Дибров, оказавшись у Искандера где-то под мышкой, вяло отбивался сначала, потом обреченно затих и дал выхлопать всю пыль из куртки на спине. Когда междометия сменились наконец связной речью и Искандер поволок его осматривать свои владения, Владимир наконец облегченно вздохнул - все по-прежнему. - Мастерскую дали недавно, еще не обжился. Работай, не хочу! Ты посмотри, какой вид из окна - Зеленую Рощу видно. Вот, а это кухня. Класс, да? Я от матери старый холодильник приволок, а плита уже стояла. А это ванная! Комнатка была крохотной, так что сама ванна в нее не помещалась, сделали специальный выступ, выпиравший в мастерскую. - Погоди! - попытался сопротивляться Дибров. - Дай передохнуть. - На! - великодушно разрешил Искандер и тут же принялся греметь бутылками, рубить на крупные куски колбасу. Длинные прямые волосы, очки с невероятными диоптриями постоянно сваливающиеся с переносицы. Дибров вспомнил, как они однажды ввязались в драку с местной шантрапой около институтского общежития и эти очки с Искандера с первого же удара сшибли. Он махал своими ручищами, как ветряная мельница крыльями, пока не заехал в глаз подвернувшемуся разнимать драку милиционеру - ночевали они тогда в участке. Спокойно посидеть Искандер ему все же не дал. - Бери стаканы, стели газету и тащи все на стол. Обычно я ем на кухне, но сегодня случай особый. Перебрались в мастерскую за большой и устойчивый рабочий стол. Плаха стола, сбитая из широких некрашеных досок, отсвечивала янтарем, из распахнутой двери на лоджию тянул устойчивый сквознячок и слышался шум транспорта. Первые полчаса ушли на не очень связные вопросы, что да как. Потом разговор неизбежно вернулся к Валентину. Искандер и Дворникова, и Тюрина знал исключительно через Диброва. Встречались когда-то и даже проводили время одной компанией, но с отъездом Владимира связи порушились, так что все, что он сейчас рассказал, было для Султанова новостью. - Удивительные вещи случаются в нашем королевстве, - Искандер стал мрачен, хотя только что, минуту назад, вставлял в разговор ехидные замечания. Странный мальчик, странная история... И что думаешь делать? - Да, честно признаться, и сам не знаю. Схожу завтра к Шахрутдинову. - Вместе пойдем. Я тебя одного не отпущу. Не нравится мне все это. Работа подождет. - Слушай, может, не надо. У тебя заказ. - А-а, спишу на творческие муки. Квадратный холст на мольберте был прикрыт тряпкой. Султанов встал, передвинул мольберт в дальний угол комнаты, открыл. И тут же отошел в сторону, склонил голову набок, прищурился. В мастерской как будто появился третий собеседник. На Диброва с холста взглянули широко распахнутые женские глаза, в которых читалось и настойчивое удивление, и скрытая печаль. Рука, свободно лежащая на спинке кресла, выдвинута вперед, подбородок вздернут. Очень трудный ракурс. - По-моему, хорошо, - только и сказал Дибров. Портрет ему действительно понравился. - Кто такая? - Да есть у нас тут один новый русский, он же татарин. Это его дочь. Я ведь теперь, что называется, модный художник. Но, если бы не портреты, пришлось туго. Акварели покупают, но плохо. Эту работу я почти закончил, так что не волнуйся насчет заказа. Потом настал черед акварелей. Искандер ставил на мольберт одну работу за другой. Большого формата листы были наполнены идущим от них светом: пейзажи, натюрморты. - Это - любимое. Посмотри еще. - Не ожидал, старик, - сказал наконец Дибров. - Ты за эти годы колоссально вырос. - Да уж, - Искандер в притворном смущении потупил взгляд. - Мастер, однако. - Мастер, мастер. - Таких акварелей у нас почти не пишут. Музейная работа. - Ты хвастайся, да в меру. - А я не шучу. На эту технику я убил лет пять. Все было. От полного отчаянья до гениальных взлетов. Но, как ни странно, выручают портреты, а не акварели. И вот, что еще. Давай-ка, переезжай ко мне в мастерскую. Жилплощади немеряно. У меня тут есть раскладушка. Я на то время, что ты здесь пробудешь, и сам сюда переберусь. - Не знаю, право. Тюрин обидится. - Обрадуется. Поворчит для порядка и согласится. Ему-то через тебя на кухне перешагивать тоже не очень приятно. На том и остановились. Но через полчаса вместо запланированного на завтра визита к Шахрутдинову решили на денек махнуть к Искандеру на дачу, погода стояла чудесная. Андрей вначале действительно обиделся. - Так и будешь прыгать с места на место. Ты ко мне приехал или к кому? - Да я со всеми повидаться хочу. Тебе же здесь будет свободнее. А до мастерской от твоего дома десять минут езды.