Я пробежался по фамилиям исполнителей. Слава богу, никакой мистики. Моей фамилии нигде не значилось.
      И все же просто так пройти мимо театра, где работал последние десять лет, я не мог.
      Все оказалось в точности таким, каким я помнил. Служебный вход располагался в торце, и даже дверь была обита вечным коричневым дерматином, а массивная ручка неплотно прикручена, отчего постоянно хлябала.
      Открывая знакомую дверь, я был готов к чему угодно, но только не к тому, что на вахте будет сидеть бессменная тетя Глаша, работающая в театре со дня его основания. Режиссер, например, был у нас уже третий, а тетя Глаша оставалась одна, и, похоже, никакие катаклизмы не могли изменить эту ситуацию.
      - Здрассьте, - робко кивнул я тете Глаше, не рискуя проскочить мимо нее в актерский холл.
      - Опять, Леша, опаздываешь, - тетя Глаша оторвалась от вязания и строго взглянула на меня. - Пожаров уже хотел за тобой кого-нибудь домой посылать. И когда ты только женишься?
      - Я не Леша, - обиделся я, хотя стоило бы подумать прежде, чем обижаться.
      - Опять? - тетя Глаша досчитала петли и воткнула спицы в клубок. Кто же ты сегодня? Арнольд Шварценеггер или Адриано Челентано?
      - Я - Кукушкин.
      - Это ты сейчас Пожарову скажешь, - пообещала тетя Глаша. - Только учти, он сегодня не в настроении.
      Еще издали я услышал шум разноса. Главный режиссер, с которым я вовсе не был знаком, бушевал и трепал труппу, как тайфун терпеливых японцев.
      - Если этот Борзунов сейчас же не явится, я сниму его с роли. Так можете и передать. Сниму! И вообще выгоню к чертовой матери! Сколько...
      Пока ясно было только одно - я появился не вовремя.
      Увидев меня, лысый Пожаров сначала покраснел и судорожно вздохнул, но справился с собой и ласковым инквизиторским голосом спросил:
      - Врать будем?
      - Не будем, - честно сознался я, разглядывая смущенно отводящих от меня глаза актеров.
      - Вот и хорошо, - почему-то быстро остыл Пожаров. - А то надоело. Но учти...
      - Я здесь случайно. Шел мимо, думаю - дай загляну.
      - Опять! - Пожаров вспыхнул так стремительно, что я испугался за него. - Опять за свое, Борзунов!
      - Аркадий Петрович! - раздалось за моей спиной. - Клянусь, последний раз. Меня соседи затопили, сверху. Весь потолок промок, штукатурка отвалилась. Пока воду отчерпывал, то да се, смотрю - на репетицию пора. Я всю дорогу бежал, Аркадий Петрович.
      Носи Пожаров очки, его выпученные глаза обязательно бы ударились о стекла, а так обошлось без ушибов. Режиссер несолидно икнул и мягко сел мимо стула. Взвизгнула какая-то слишком впечатлительная актриса, а я медленно повернулся и встретился взглядом с безусловно знакомым человеком, только вот с кем, догадался не сразу.
      - Одно лицо, - как бы про себя бормотал между тем Пожаров, сидя на полу. - Опять, Леша, твои штучки. Подумал бы перед тем, как разыгрывать. Никто же не знал, что у тебя брат близнец.
      Постепенно дошло и до меня. Я вновь посмотрел на Борзунова. Ну, конечно, это же вылитый я. Даже мелкий шрам около левой брови точно такой же. Вот это номер!
      Борзунов, похоже, был изумлен не меньше.
      - Е-мое, - он подошел и подергал меня за рукав, словно желая убедиться в моей материальности. - Надо же!
      - Вы что, не знакомы? - недоверчиво спросил Пожаров, поднятый с пола двумя крепкими юношами. - А как же насчет этого? - и он потрогал себя за физиономию.
      - Загадка природы, - ответил Борзунов, продолжая держать меня за рукав. Вообще, надо отметить, соображал он быстрее. - Феномен, требующий объяснений. Если ты скажешь, что еще и актер, то тогда уж не знаю...
      - Я - актер.
      - Не может быть! - воображение Пожарова мгновенно включилось на полную мощность. - В каком театре работаешь?
      - Видите ли, - пришлось выкручиваться, - я приехал в Новокержацк недавно. До этого работал, э-э, в Минусинске.
      - У Протопопова, что ли?
      - Да, и вот решил сменить...
      - Так это же замечательно, голубчик, - Пожаров обнял меня за талию, словно барышню, и начал водить по сцене. - Какой у тебя репертуар? Впрочем, черт с ним, с репертуаром. Гамлета хочешь сыграть?
      - Кого?
      - Ты это, не дури, - строго сказал Пожаров. - Гамлета хочешь?
      - Хочу.
      - Все, будешь играть Гамлета. Мы как раз сегодня должны были приступить к репетиции - в главной роли Борзунов. Но теперь меняем всю концепцию спектакля. У нас будет не один, а два Гамлета. Один решительный - это Борзунов, второй - философствующий, это - ты. - Пожаров воодушевился. - Такой спектакль сделаем, в Москве ахнут. Какая удача! Мне тебя сам бог послал.
      Потом со мной шумно знакомились остальные. Я затравленно озирался по сторонам, надеясь увидеть среди незнакомых лиц Люську, но Люськи не было.
      Борзунов кричал, что такое событие надо немедленно отметить и звал к себе, но я боялся поддаться соблазну и отбивался от приглашений. Пожаров взял с меня слово, что завтра же я приду в театр с документами.
      В конце концов я сбежал из Молодежного и отправился в бомжатник. В голове шумело. Открывалась блестящая перспектива остаться в городе и осуществить мечту жизни - сыграть Гамлета, а, может, и вообще остаться здесь навсегда. Какая разница, где играть и при каком строе. Гамлет остается Гамлетом где угодно. С другой стороны, мне было поручено отыскать осколки и восстановить пошатнувшееся в этом мире равновесие. К тому же, надо было найти Люську.
      Я разрывался между ответственностью и желанием плюнуть на все.
      Ночью мне приснились десятки Гамлетов, бродящих по сцене и домогающихся любви единственной Офелии. Бедный Полоний прятался от Гамлетов за декорациями, но они с хохотом вытаскивали его оттуда и гоняли, как коты мышонка.
      Наутро Овид попросил у Гриши какие-нибудь таблетки от простуды.
      Заболел я серьезно. О том, чтобы куда-нибудь пойти, не могло быть и речи. У Гриши завалялись таблетки от кашля, но аспирина отыскать не удалось, хотя он обегал весь бомжатник. Обеспокоенный тем, что пришелец, то есть я, не выживет и контакт сорвется, Гриша помчался в ближайшую аптеку, а Овид остался за сиделку.
      От высокой температуры я иногда забывался коротким сном, а очнувшись, видел перед собой хмурого Овида, который сидел перед нарами с неизменным стаканом чая в руке - только я просыпался, он старался меня напоить.
      - И ни одного дуба вокруг, - жаловался Овид время от времени. - Будь здесь дубовая роща, я бы живо тебя вылечил. Разве здесь омелу достанешь, одно слово - Сибирь. Заклинания, опять же, не действуют. Тебе очень худо?
      - Очень, - благодарно хрипел я, пытался встать с постели и тут же в изнеможении падал обратно.
      Часа черед два вернулся Гриша, и меня наконец напоили аспирином и укутали так, что я лежал спеленутый, как мумия фараона, и только изредка открывал глаза.
      Три дня я провалялся в Гришином фургоне. Но вскоре стало полегче, и Овид уже не боялся оставлять меня одного - он продолжал поиски, но ничего обнадеживающего или хотя бы наводящего на след пока не попадалось.
      О роли в театре следовало забыть. Даже Овиду я не говорил, что мне предложили во Втором Реальном сыграть Гамлета. Первый порыв прошел, и стало ясно, что желание остаться в чужом мире - всего лишь блажь, о которой не стоит слишком долго думать. К тому же, Люськи здесь явно не было - вряд ли бы она миновала знакомый театр и не зашла туда. Значит, придется продолжить поиски в других мирах.
      Не давала покоя и мысль об осколках. Неужели здесь ничего не удастся найти? Пока я беспомощно лежал в постели, у меня окрепло решение тряхнуть как следует Гришу, чтобы он наконец сдержал свое обещание и показал нам место, где есть похожие стекла. Не исключен, правда, был и такой вариант, что наш хозяин просто прихвастнул и сейчас всячески оттягивает неприятный для себя момент.
      Но оказывается у Гриши был свой собственный план.
      Долгие вечерние разговоры о жизни в "нашей" галактике постепенно уступили место сначала робким, а потом все более настойчивым просьбам забрать Гришу с собой. Он даже перестал выпивать и постоянно намекал, что лучшей кандидатуры для космических путешествий в неизведанные дали подобрать на Земле будет трудно.
      - Вы сами посудите, мужики, - откровенничал Гриша, хлопоча у электрической плитки, - ну где вы найдете более типичного представителя. К тому же, у меня родни нет, опять же на работе не хватятся. Пусть себе строят коммунизм хоть еще тыщу лет, а я при жизни хочу на него посмотреть.
      - Мы никого с собой не берем, - пытался возражать Овид. - Нам это запрещено. Мы и контакт-то устанавливать не уполномочены. Произошла случайность, нам за нее еще знаете как влететь может.
      - А я спрячусь, - с горячностью юнги убеждал нас Гриша. - Меня и не найдет никто. А уж когда полетим, тогда и выйду. Не обратно же тогда поворачивать.
      - Будет лишний вес и вас сразу обнаружат, - пугал я. - А если обнаружат в полете, то сразу - бац! - усыпительным, и в реактор.
      - Неужели, братцы, вы меня не спасете, - непреклонно гнул свое Гриша. - Я же вас здесь выручил.
      Против этих аргументов возражать было трудно, и я стыдливо отводил глаза.
      Осколки стали для Гриши козырной картой, которую он приберег на самый крайний случай. На нашу очередную просьбу показать заветное место, он, немного посомневавшись, так и бухнул:
      - Возьмете с собой - помогу.
      Нам ничего не оставалось делать, как, краснея от вранья, согласиться прихватить Гришу с собой.
      - Вот это дело, - обрадовался он. - Вот это уважили. Сейчас выпьем по последней за счастливое будущее, и все. После этого навсегда в завязке.
      За осколками договорились идти на следующий день, благо и температура у меня стала почти нормальная.
      На все расспросы, далеко ли нам ехать и, собственно, куда, Гриша только загадочно улыбался, но потом не выдержал и сказал, что в парк культуры и отдыха.
      - Это еще зачем?
      - Там у меня кореш работает в одном замечательном месте. В павильоне кривых зеркал.
      Я охнул от разочарования. Всю неделю этот тип водил нас за нос только для того, чтобы притащить потом в дешевый аттракцион. Что я этих кривых зеркал дома не видел?
      - Ты подожди, не горячись, - успокаивал Овид. - Может быть, там действительно...
      - Не поеду, - разозлился я. - Аферист проклятый.
      Гриша так растерялся, что у него затряслись руки, и мне неожиданно стало его жалко.
      - Ладно, чего уж, - смирился я с неизбежным. - Веди, Сусанин.
      В парке, несмотря на летние каникулы, было пустовато.
      Скучно крутилась разноцветная карусель, да скрипели облупившиеся качели. Солнце пробивалось сквозь листву деревьев и пятнало дорожку теплыми кляксами. Гриша напрямик через газон повел нас к маленькому фанерному домику с невзрачной вывеской "Кривые зеркала".
      - Сейчас ухохочемся, - предрекал я, замыкая процессию. - Сейчас животики надорвем.
      Молодой длинноволосый человек, сидящий у входа в павильон на табурете, никак не походил на Гришиного товарища хотя бы по возрасту, но тем не менее радушно приветствовал нашего проводника. Оценивающе оглядев нас троих, он скрылся в павильоне и через минуту вернулся со стаканом.
      - Нет-нет, - замахал на него руками Гриша. - Мы по делу.
      - По делу, - сразу стал скучным владелец зеркал. - Вот ведь не везет, вчера был рубль, сегодня - нету. И в аттракцион не идет никто, а у меня левых билетов навалом.
      - Так вот мы, посетители, - обнадежил его Гриша. - Давай, показывай.
      - Вы это серьезно, - юноша запустил пятерню в сальные волосы. - Не разыгрываете?
      Я обреченно стоял в стороне, всем видом давая понять, как мне неинтересна эта комедия.
      - Подождите, - юноша вновь скрылся в павильоне и продолжал говорить уже изнутри. - Мы тут посидели вчера с приятелями, прибраться нужно.
      На улице было слышно, как он гремит пустыми бутылками и что-то передвигает.
      Я подошел ближе к входу. Гриша вполголоса увещевал Овида, что все будет в порядке, пусть он не сомневается. Слушать весь этот бред я не хотел и устало присел на освободившийся табурет.
      - Ну что, удобно? - внезапно раздался знакомый скрипучий голос.
      Я вскочил, схватил табурет и поднял его.
      - Поставь на место, - тихо приказал Хома. - Истерики нам только не хватало.
      - Хома, как ты здесь очутился? И что за вид!
      Табурет выглядел, как новенький. Кто-то его мастерски отремонтировал и покрасил.
      - Да уж нашлись добрые люди. Там, в столярке, и отремонтировали. А сюда я позже сбежал.
      - Почему именно сюда?
      - Не мог же я бродить по всему городу и разыскивать вас. А сюда вы бы все равно пришли. Где еще столько неправильных стекол, как не здесь?
      Я так обрадовался, найдя Хому, и так увлекся разговором, что совершенно забыл о Грише, и только теперь, обернувшись, увидел, какое впечатление произвел на него говорящий табурет. Гриша стоял, нелепо разведя руки, и с ужасом смотрел на нас.
      Выручил, как всегда, Овид.
      - Это наш робот, - внушительно сказал он. - Разведчик, замаскированный под земной предмет. Никому ни слова.
      Гриша мужественно кивнул.
      - Ты здесь давно? - спросил я у Хомы.
      - Почти неделю. И не напрасно. В павильоне есть осколок зеркала.
      - Не может быть!
      - Может. Сейчас сами убедитесь. Там, в самом дальнем углу. С виду простое стекло, ничего не отражает. А когда этот тип к нему подносит стакан, то сразу возникает отражение. Видимо, стакан и осколок попали сюда одновременно и...
      В этот момент в дверях показался юноша, и Хома замолк на полуслове.
      Мы вошли в квадратную комнату, уставленную зеркалами.
      Отразившись во множестве волнистых поверхностей, мы представали то тощими и длинными, как Дон-Кихоты, то маленькими и толстыми, как Санчо Панса, то изогнутыми, как удавы, а то и просто монстрами без названия.
      - Ну хватит, - решил я наконец. - Показывай, где у тебя это.
      - Это, что? - уточнил юноша.
      - Там, где стакан отражается.
      - Так для этого надо сначала налить, - развеселился юноша. - Пустой стакан показывать неинтересно.
      В магазин отрядили пойти Гришу. В его отсутствие мы с Овидом беспомощно топтались по комнате, пока я не набрел на осколок входного зеркала. Он стоял в углу, на обшарпанной тумбочке, небрежно прислоненный к стене, и казался обычным стеклянным ломом. Но мы с Овидом отразились в нем сразу и тут же отошли в сторону, чтобы этого не заметил хозяин.
      Демонстрация фокуса нас уже не интересовала, но юноша все исполнил добросовестно. Налил, поднес к стеклу, выпил, снова налил. Вопрос встал о цене.
      - Два портвейна и курево, - пошел нам навстречу подобревший юноша.
      - Нам бы еще и табурет.
      - Тогда еще два портвейна. Табурет хороший, новый, я его в парке нашел.
      В бомжатник мы возвращались в отличном настроении. Я с удовольствием тащил Хому и не жаловался, что он тяжелый. Гриша обещал устроить праздничный ужин. Поводов для тревоги не было.
      Найденный во Втором Реальном осколок был значительно крупнее тех, что хранились у меня, но все равно до целого зеркала не хватало многих фрагментов. Удастся ли в этом городе отыскать что-нибудь еще, сказать трудно.
      Следующий день мы провели в праздности.
      Сидя рядом с фургоном на дощатом ящике и греясь на солнце, я слышал, как в Нахаловке кто-то на полную мощность крутил магнитофон.
      "Не надо печалиться, вся жизнь впереди..." - уговаривал громкий баритон.
      - Вот и не буду, - пообещал я неведомо кому. - Только бы обратно вернуться.
      Хотелось домой, в привычную обстановку. Хотелось в театр, где меня давно уже наверняка хватились и, может быть, даже объявили розыск, а я сижу здесь и валяю дурака. Надо искать Люську, надо восстанавливать входное зеркало, но что для этого следует предпринять, я не знал.
      Накануне Гриша притащил домой очередной номер "Истины" со статьей, разоблачающей внеземные контакты.
      - Вот ведь врут! - возмущался он, шурша газетными листами. - А может, вам прямиком так и пойти к правительству или к ученым. Пусть сами убедятся, что вы не выдумка, - но тут же сам себя и опровергал. - Попробуй к ним только сунься, живо в психушке окажетесь.
      В психушку нам не хотелось, поэтому, плотно пообедав, мы приступили к обсуждению планов на будущее.
      Гришу очень волновала дата отлета, нас - возможность найти во Втором Реальном хотя бы еще один осколок, а если повезет, то и зеркало целиком. Кто знает, вдруг осколки не разлетелись мелкими брызгами по мирам Хезитат, а очутились, почти все, в одном месте. Пока счастливые случайности сопутствовали нам, но ведь везение может и кончиться.
      - Где вы спрятали вашу летающую тарелку? - беспокоился Гриша. - Ее не найдут?
      - Не найдут, - успокаивал его Овид.
      - А робот ваш не опасный? - к Хоме с самого начала Гриша отнесся недоверчиво. Его беспокоил непонятный механизм, и он старался обходить табурет стороной, что сделать в тесном фургоне было трудновато.
      Хома, понимая ситуация, прикинулся на время бессловесной деревяшкой и скромно стоял в углу, хотя я-то видел, каких усилий ему это стоило.
      В один момент у меня возникло желание прекратить розыгрыш и сказать наконец Грише правду, но я боялся, что разочарование будет слишком велико, а, что ни говори, от Гриши в этом мире зависело очень многое.
      Солнце, не заслоняемое высокими домами, медленно опускалось на западе, где издалека угадывалась река. В пыльной траве у обочины грунтовой дороги стрекотали кузнечики. Вечер выдался тихий и несуетливый. В Нахаловке продолжал орать магнитофон, видимо, там гулянка продолжалась вовсю, потому что к музыке примешались и нестройные голоса, пытающиеся подпевать.
      Обитатели бомжатника по одиночке и маленькими группками возвращались из города, таща, кто мешок, набитый бутылками, кто авоськи с продуктами. Скоро в хибарках зажглось электричество, которое аборигены воровали, подключаясь напрямую к проводам. Жители Нахаловки были не против.
      Я вернулся в фургон и еще раз перебрал осколки зеркала.
      Сейчас для меня не было более ценных предметов. Я так боялся их потерять, что, даже ложась спать, клал замшевый сверток рядом с кроватью. Наверное, эта приобретенная в последнее время привычка и не дала им пропасть в ту ночь.
      Проснулся я часа в три.
      Еще не рассвело, луна зашла за горизонт, и в чернильной темноте невозможно было рассмотреть даже собственной руки.
      Кузнечики за стеной фургона звенели так, что заглушали иногда Гришино похрапывание.
      Удобнее переложив подушку, я перевернулся на другой бок и вдруг увидел, как луч фонарика метнулся по потолку, проникнув через маленькое окно. Потом послышались осторожные шаги и сиплый шепот:
      - Двое вон в тот проулок. Буценко к оврагу. Остальным оставаться пока на месте.
      Сон сдуло, как будто меня окатили холодной водой. Я вскочил на нары и выглянул в окно.
      На улице копошились неясные тени.
      Сколько человек толпилось снаружи, было не разглядеть. Ясно одно, что много. В короткой вспышке света блеснул золотистый кантик погон.
      Милиция!
      Я растолкал Гришу и Овида.
      - Облава, черт! - выругался сразу понявший, в чем дело, Гриша. Давненько не было. Ну теперь держись!
      Дверь фургона пнули. Облава началась.
      Я схватил свой заветный сверток, Овид с лязгом обнажил шпагу, Хома вертелся под ногами, больно стукая по коленям.
      Дверь открывалась наружу, и нападавшим долго не удавалось сорвать ее с петель.
      Ждать, когда в фургон ворвется милиция, не имело смысла, поэтому решительный Овид сам выбил защелку и, не давая врагам опомниться, рванулся на улицу. Мы побежали следом.
      Отбиваясь от цепких рук и спотыкаясь, я мчался за Овидом. Длина шпаги внушала уважение, и к Овиду милиционеры старались не приближаться. Через минуту я понял, что он направляется к оврагу.
      У оврага нас поджидал бдительный Буценко.
      Милиционер стоял на краю обрыва, как вратарь, расставив руки и пригнувшись.
      Овид обежал его слева, я - справа, и лишь один Хома пошел напролом.
      Уже скатываясь по крутому склону, я услышал костяной стук и вслед за этим заячий вопль милиционера, а потом мы еще с полчаса пробирались чахлым леском до загородного шоссе.
      Оставаться во Втором Реальном стало опасно.
      На этот раз поляна у Коллектора встретила нас сумрачным деньком. Было такое впечатление, что вот-вот пойдет дождь.
      Изрядно промучившись всю ночь во Втором Реальном - вход в здание с комнатой перехода был закрыт до начала рабочего дня - я и даже Овид чувствовали себя утомленными, и лишь один Хома был по-прежнему бодр и готов к новым приключениям.
      Я не рассчитывал, что мне дадут отдохнуть у Коллектора, но Овид, встретившись с очередным послушником, несущим караул, отправился с ним к дальнему краю поляны и неожиданно исчез, словно провалился в какую-то дыру.
      Поняв, что он вошел в невидимую для меня дверь и возможен перерыв, я лег прямо на траву и тут же уснул, благо, что погода, несмотря на облачность, оставалась теплой.
      Как выяснилось позже, проспал я часа три. Овид, вернувшись на поляну, меня будить не стал и вздремнул сам - нам предстояло новое путешествие.
      Зная, что расспрашивать Овида о чем-то таком, что он сам не захочет рассказать, бесполезно, я не стал допытываться о причине его долгого отсутствия. И без этого было ясно, что, если мне дали возможность отдохнуть, следующее путешествие будет не из легких.
      Открыв глаза, я еще лежал некоторое время на траве, наблюдая, как Хома, словно щенок, гоняется за крупной стрекозой.
      Табурет забавно подпрыгивал, норовя поддать стрекозе, когда она пролетала над ним, и всякий раз промахивался. Наконец, проскакав по всей поляне причудливым галопом, он запнулся о ноги Овида и полетел кувырком.
      Отдых закончился.
      - Ну и куда отправимся на сей раз? - спросил я Овида, пока он приводил в порядок свой костюм.
      - Это, как всегда, зависит от вас, Мастер.
      - Но я же не знаком с этими вашими мирами. Вот выберу сейчас, сами потом пожалеете.
      - И все-таки решение придется принимать именно вам.
      - Тогда пойдем вот сюда, - с каким-то отчаяньем ткнул я пальцем в ближайшую дверь. - Вот в эту. Что там находится?
      - Карнавал, - печально сказал Овид. - Очень удачный выбор.
      - То есть как, карнавал?
      - Этот мир называется - Карнавал.
      - А почему ты об этом говоришь так грустно?
      - Сейчас узнаете, - так и не ответил на мой вопрос Овид. - Хорошо одно - переодеваться не придется. А то после Второго Реального не хотелось бы опять выглядеть белыми воронами.
      - Хорошенькое дельце, - я с сомнением уставился на закрытую пока дверь. - Карнавал - значит праздник. Праздничный мир?
      - Скажем, мир развлечений.
      - Целый мир?
      - Абсолютно точно.
      - Ну, что ж, развлекаться так по крупному, - покорно сказал я и охотно пропустил вперед пританцовывающего от нетерпения Хому.
      Шапито, балаган, палатка. Одним словом, цирк, вот, где мы оказались.
      Зал гоготал, свистел и топал. От шума заложило уши.
      На наше появление из маленькой комнатки, дверью которой служил простой брезентовый полог, никто не обратил никакого внимания.
      Полог откидывался прямо в зал у подножия крутого амфитеатра, переполненного публикой. Ярко освещенный манеж был совсем рядом, и клоун в ярко-рыжем парике запустил в меня синий резиновый мячик.
      От неожиданности я дернулся, пытаясь уклониться, но Овид среагировал быстрее и, как вратарь шайбу, поймал мяч в десяти сантиметрах от моего лица.
      Я растерянно моргал и озирался, пока Овид вкруг манежа выводил меня на улицу.
      В цирке я не бывал с детства, но даже тогда шум, свет и музыка воспринимались не так остро.
      Этот праздник, это представление, этот накал эмоций были не замутнены никакими другими, посторонними чувствами. Эссенция вместо разбавленной сладкой водички, гром вместо аплодисментов, гомерический хохот вместо вялого хихиканья.
      Около выхода к шуму циркового оркестра примешался шум постороннего джаз-банда.
      По не менее ярко освещенной, чем цирк, улице, по самой середине мостовой, забитой народом почти так же, как и тротуары, мимо нас медленно проехал автомобиль с большой открытой платформой, на которой расположился оркестр.
      Негры, выпучивая глаза, наяривали в свои трубы так, что грохот джаз-банда почти сбивал с ног.
      Я, как ребенок за подол матери, ухватился за плащ Овида и с ужасом стал озираться вокруг.
      - Что это? Куда мы попали?
      - Куда и направлялись. Это - Карнавал.
      Карнавал бушевал вовсю!
      Куда ни посмотри, повсюду смеющиеся лица, раскрытые в хохоте рты, блестящие от возбуждения глаза.
      Первое впечатление было таким, что мы попали на день открытых дверей в психиатрической лечебнице, причем гуляли все: и больные, и медперсонал. Выделить кого-нибудь было невозможно.
      - Здесь что, всегда так?
      - Всегда. Правда, бывает и чуть потише. Мы здесь иногда проводим отпуск. Но больше двух дней выдержать трудно.
      Мне было трудно выдержать и полчаса. Скоро я немного привык, но все равно, продираясь сквозь вопящую, танцующую и хмельную толпу, я чувствовал себя древним дедом, попавшим по недоразумению на подростковую вечеринку.
      За платформой с музыкантами последовала не поддающаяся описанию чудовищная колесница, блестящая позолотой. На ее платформе танцевали почти обнаженные девицы. Вокруг тоже бушевали танцы. Мамба, румба, рок-н-ролл? Ничего не понять.
      Через десять минут весь опутанный серпантином, как Лаокоон змеями, я устало привалился к стене ближайшего дома.
      - Все, дальше не пойду! Куда мы вообще направляемся в конце концов?
      - В какую-нибудь гостиницу. Не отчаивайтесь, Мастер, с жильем здесь все в порядке.
      - А платить чем?
      - Платить не надо вообще.
      - То есть как?
      - Все за счет заведения, - Овид усмехнулся. - Этот мир бесплатный. Выпивка, закуска, девочки, иные развлечения. Разве на празднике кто-нибудь думает о деньгах?
      - И как же тогда этот Карнавал существует?
      - А вот существует и все. По определенному правилу или вопреки. Давайте скорее уйдем с улицы, Хому совсем затолкали.
      Бедный Хома уворачивался от танцующих ног, как собака от пинков. Из-за малого роста его никто не замечал.
      Ко мне, пробившись через группу ряженых ковбоев, подошла юная дама с двумя бокалами шампанского. С ловкостью эквилибриста она умудрялась сохранять их полными. Сквозь прорези розовой полумаски задорно блестели темные глаза.
      - Какое ужасное лицо, - кокетливо сказала девушка, протягивая один из бокалов. - Такой милый и такой скучный.
      - Я вам не милый, - успел огрызнуться я прежде, чем Овид увлек меня дальше.
      - Полегче, Мастер, - Овид прорубал дорогу в толпе, как ледокол караванный путь в Арктике. - Здесь не ходят с такими кислыми физиономиями. Улыбайтесь, черт побери!
      Я попытался улыбнуться, и от меня с ужасом шарахнулась влюбленная парочка, которая, похоже, начала раздеваться прямо на улице.
      "Еще пара минут, и все, - подумал я, прорываясь сквозь очередной хоровод, - еще пара минут, и я никогда в жизни не пойду ни на один праздник".
      Тесный вестибюль гостиницы встретил нас все тем же шумом, но зато мы почти мгновенно стали обладателями ключей от номеров.
      Поднявшись на лифте на восьмой этаж, я забился в ванную, как в самое тихое и безопасное место, но даже там слышались взрывы петард и завывание саксофонов. Спустя какое-то время я почувствовал себя в состоянии перейти в комнату.
      Вскоре меня навестили Овид с Хомой - они остановились в соседнем номере. Овид утешил, что в предрассветные часы музыка должна смолкнуть хоть ненадолго.
      Ожидание было напрасным, и я наконец заснул, плотно закрыв двери балкона и спрятав голову под подушкой.
      Проснулся я в отвратительном настроении. Голова трещала, как с похмелья.
      Кое-как приведя себя в порядок, я притащился в номер Овида и плюхнулся в кресло.
      Идти на улицу не хотелось - там с новым накалом бушевал карнавал. И все-таки что-то делать было надо.
      - С чего начнем? - задал я сакраментальный вопрос, лениво перелистывая толстенный телефонный справочник, словно надеясь отыскать в нем фамилии знакомых.
      - А кто его знает, - удивительно беспечно отозвался как всегда бодрый Овид. - Может, у Хомы спросим?
      - Не нравится мне здесь, - Хома, как и я, был с утра не в духе. - Не нравится и все. Толкаются, лягаются, стащить нечего.
      - Клептомания - это болезнь, - Овид настолько расслабился, что позволил себе расстегнуть две верхние пуговицы камзола. Из-под воротника выглядывала ослепительно-белая рубашка. - С этим надо бороться. Может, тебя доктору показать?
      - Нет, скажите на милость, - продолжал упорствовать Хома, - что это за мир такой, где все даром. Бери, не хочу.
      - Действительно, - я тоже заинтересовался темой разговора, - как они тут живут? Всегда на всем готовом. А работает кто?
      - Никто и не работает. А если и делают что-нибудь, так лишь для развлечения. Поплясал, встал за стойку бара, налил пару пива и опять поплясал. Пойдемте, кстати, позавтракаем.
      - А пиво тогда откуда? - не отставал въедливый Хома. - Его что, из другого мира доставляют?
      - Вот привязался, - рассердился Овид. - Не знаю, откуда у них все берется, не знаю. Да об этом здесь и не думает никто.
      Мне очень хотелось еще расспросить о географии Карнавала, о здешних обычаях и обсудить наконец, где мы собираемся искать осколки, но Овид не дал развить дискуссию. Мы спустились в холл гостиницы и направились в маленький ресторанчик на первом этаже.
      За ночь не изменилось ничего.
      На улице гремели оркестры, почти заглушая беспрерывно работающие музыкальные автоматы, расставленные в каждом укромном уголке. Везде танцевали, пили и хохотали.
      Мне стало жутко.
      В полутемном зале ресторана было потише. Сюда забегали перекусить и выпить на скорую руку. Если бы не чистые скатерти в красно-белую полоску, мягкий свет и сверкающая великолепием ярких этикеток стойка бара, могло показаться, что мы очутились в обычной студенческой столовой. Публика явно не желала терять времени даром и быстро покидала зал, чтобы вновь окунуться в кипящее море карнавала.