Я заглянул во двор. На цепи сидела собака, поразительно похожая на того Джека...
      - Джек! - негромко выкрикнул я.
      Собака радостно заметалась, залаяла, заскулила.
      Я вбежал во двор, Лариса - за мной.
      - Смотри! - удивилась она. - Яму какую он лапами вырыл!..
      - Ну и люди! - возмутился я. - До отвала накормили его с утра, а пить не поставили. Вот он и роет землю, воду ищет.
      Я снял с собаки ошейник, и мы побежали к реке. Джек долго с жадностью лакал из реки воду.
      Мы с Ларисой, свесив ноги, сидели на высоком зеленом берегу. Я недоумевал: как оказался здесь Джек?.. Что могло означать его появление?.. Ну вообще чудеса!
      Вокруг было пустынно, тепло и тихо. Солнце клонилось к закату.
      Перед нами текла широкая река. На противоположном берегу далеко во все стороны, с прогалами, раскинулся смешанный лес. Неподалеку внизу купались трое мальчишек.
      У того, который, путаясь в рубашке, одевался, я спросил:
      - Эй, мальчик! Ты не знаешь, откуда у бабки Анисьи эта собака взялась?
      - Откуда?.. - Он просунул в ворот рубашки голову. - А сегодня рано утром прибежала. Следом за хозяином.
      - За каким хозяином?
      - Ну к бабке Анисье вчера гость приехал. А собака всю ночь бежала и нашла его...
      Неужели бабкин гость - это тот сизый дядя, который тогда вечером куда-то вел Джека, чтоб избавиться от него? Вот уж действительно отчего-то привязалась собака к человеку и не отстает теперь.
      - Вы нас перевезете? - спросил я.
      - Ну давайте побыстрей! - скомандовал мальчишка. - Не мешкайте. Вон к лодке идите...
      - А обратно потом перевезете? - спросила Лариса.
      - Если не ночью, - пошутил мальчишка, - ночью сами переплывайте.
      - Ну минут через сорок или час, - сказал я.
      - Ладно...
      Скоро мы вместе с Джеком были на правом берегу.
      Джек как сумасшедший носился вокруг нас, гонялся за огненноцветными бабочками, вынюхивал что-то в траве.
      Мы вошли в лес.
      Старая, поросшая низкой и очень густой травой дорога мало-помалу поднималась вверх. Освещенные вечерним солнцем хризолитовые вершины деревьев были неподвижны. Ультрамариновые стволы и голубые и синие сучья, казалось, застыли в неподвижном вечернем зное. Лес вокруг был невысокий и негустой. Составляли его в основном лиственные деревья. Но кое-где среди полян высились и огромные одиночные сосны и ели.
      Чем дальше от реки мы уходили, тем больше вокруг сновало вермильонового цвета пчел. Везде, и близко и далеко, метались ярко-зеленые и огненноцветные бабочки.
      Когда близко залаяли собаки, я понял: мы вплотную подошли к пасеке. Джек насторожился.
      Лариса требовала вернуться. Было уже довольно поздно, а забрались мы от дома далеко.
      Вышли на какую-то тропинку. Джек побежал по тропинке, беспокойно, радостно вынюхивая что-то. Он вилял хвостом и беспрерывно оглядывался. Расстояние между собакой и нами все увеличивалось.
      Тропа разделилась, Джек уверенно пошел влево.
      И вот широкий ручей в низине. Разулись, перешли на другой берег.
      Мы прошли по низине, а потом стали круто подниматься вверх.
      Миновали край обширной поляны. Немного свернули, пошли в сторону пасеки. Долго шли по краю другой, обширной и плоской поляны, находившейся на гребне едва заметной возвышенности. Эта поляна была как бы вторым крылом огромной бабочки, а первым крылом была та, которую мы только что миновали...
      Я в нужный момент посмотрел в сторону, может быть, искал взглядом Джека...
      Да, я мог пройти мимо. Сбоку едва ли мог я это увидеть.
      - Смотри! - как будто меня могли услышать, шепнул я Ларисе. - Смотри, какая дорога!..
      - Дорога?? - она крепко схватила меня за руку - наверное, потому что вид у меня был не совсем обычный.
      Я тут же сообразил, что Лариса не может ее видеть.
      В первое мгновение мне показалось, что через всю поляну протянулась узкая, везде одинаковой ширины, полоса светлого, сизоватого дыма.
      - Ну не дорога... - проговорил я, погружаясь в раздумье. - Такая... седовато-серая тропа. Пепельно-белесая полоса, почти бесцветная...
      - Может быть, - предложила Лариса, - здесь выпала роса?
      Я сделал несколько шагов, нагнулся и поводил по траве ладонью - нет, стебли были теплыми и сухими.
      Словно подернутая не то туманом, не то густой росой, странная тропа, слегка искривляясь, пересекала поляну от края и до края - от нас и до трех огромных сосен на другой стороне.
      - Ну что ты видишь, Костя? - тормошила меня за руку Лариса. - Куда ты уставился?! Это хуже всего - я ничего там не вижу!..
      - Такой стала трава, по которой он ходит. Возможно, он не один тут прошел. Да и все они не один раз проходили... Надо пойти по тропе, и тогда мы узнаем, почему она такого цвета. И все узнаем!
      - Я не хо-чу! - категорически заявила Лариса. - Вот еще: буду ночью по каким-то тропам ходить.
      - Ну ладно. Я отведу тебя в Подлунную, а сам вернусь, если там еще ничего не обнаружили... А ты с Джеком пойдешь к бабке Анисье и будешь там ждать меня.
      Напротив деревни было пустынно и тихо. Ни мальчишек, ни кого-либо другого не было ни на этом, ни на том берегу. Ждать было нечего. Я переплыл реку и вернулся на лодке. Пока искал там весло, пока с Ларисой и Джеком переправлялся на другой берег, а потом вплавь обратно, прошло минут сорок.
      Почти бегом вернулся назад. Чтоб меня не увидели, пошел вокруг поляны и скоро оказался на другом конце пепельно-белесого диаметра, рассекавшего поляну надвое. От трех больших сосен я по этой диковинной тропе стал углубляться в лес.
      Минуя поляны и опушки, я быстро шел и бежал по тропе. Где было мало травы и цветов, там пепельный след бледнел или исчезал вовсе, и тогда я шел наугад. Утихли, попрятались птицы. Уже не мелькали, словно алые светлячки, пчелы. Лес угомонился.
      Но то и дело близко и далеко от меня стремительно метались над травами, торопились что-то найти огненноцветные бабочки.
      Я остановился, пробежав, очевидно, километра три.
      За лощиной, окруженной недалекими перелесками, открывалось обширное пустое пространство.
      На близком, округлом и покатом холме стояло освещенное низким солнцем большое строение без окон и дверей. Это было какое-то древнее, потемневшее от времени деревянное сооружение. Я, городской житель, никак не мог понять, что это такое. То ли деревянный ангар, то ли примитивная средневековая крепость? Я видел две стены строения - западную и южную две стены, сквозь лесные прогалы освещенные закатным солнцем. "Неужели, недоумевал я, - окна этого строения выходят на северную сторону? Но скорее всего эта деревянная крепость, возвышавшаяся словно бородавка на лысоватой голове, была вообще без окон, без дверей".
      Метрах в тридцати от нее ярко светились два человека. Один сидел, другой топтался вокруг, что-то делал. Он был ярко-каштанового цвета, сидевший был цвета фиолетового. До них было метров триста, так что голосов их я не слышал, да и говорили они, наверное, негромко, если вообще говорили.
      Я по белесой тропе помчался обратно.
      Казалось, в воздухе (и я не мог понять, где именно) поплыл вибрирующий, переливчатый аккорд. Тот, который мне слышался на художественном совете, когда взволнованно обо мне говорила Эмма Луконина, когда и сам я был сильно возбужден... Как будто кто-то невидимый непрерывно водил по струне, и звук метался по всем октавам. Он доносился то с одной стороны, то с другой, то сверху, как будто среди деревьев летала некая гавайская гитара или редкая, неистово поющая тропическая птица. Остро ударил знакомый запах побитой градом картофельной ботвы.
      Я выбежал к берегу километра за два до переправы. А напротив деревни оказался, когда солнце уже заходило.
      Здесь, как и прежде, было пустынно и тихо. Кроме меня, ни души.
      Там, где-то в деревне, зажегся яркий огонек. Наверное, лампочка над дверьми деревенского магазина. А над огоньком лампочки, высоко в светлом закате уже горела одна-единственная яркая звезда. Это была Венера.
      Я ждал, что вот-вот в другой стороне, напротив лампочки и звезды, над лесом, появится полная, полупрозрачная луна.
      Посреди реки, как тень, вниз по течению проскользила лодка. Один из гребцов был сливяно-фиолетового цвета. У другого тело было каштановое, а голова шафрановая. Мне показалось, что этот, с шафрановой головой, есть не кто иной, как Витольд Жилятков!
      Я решил немедленно перебраться на другой берег вплавь. Быстро разделся. Оглянулся - не взошла ли над лесом луна.
      По заросшей хризолитовой дороге со стороны пасеки медленно ехал велосипедист. По его смарагдовому цвету я догадался, что это Руслан Кукушицкий.
      Лихо тормозя, по кремнистому, поросшему травой берегу он съехал ко мне. Не слезая с велосипеда, стал на одну ногу. Круто повернувшись, раза три сильно ладонью ударил по искривившейся беседке и спокойно спросил:
      - Купался? Ну, как вода?.. А я на пасеку опять ездил, думал, ты там. Тихо на пасеке... По-моему, что-то ты путаешь с грабежом, Костя, - сказал он. - Подождем вестей с моста. Подлипки едва ли они минуют...
      - На пасеке, говоришь, никого? Ну и правильно!.. Никого их там нет и не может быть. Я обнаружил их след. Белесо-серая тропа, будто полоса туманной росы на траве, идет от деревянной крепости почти до самой пасеки!.. И представляешь, Руслан, этот мышиный след на пути к пасеке почти совсем затухает. Не зря он тут, этот след!
      - Слушай! - возмутился Руслан. - Что ты тут без конца все путаешь? Какой еще след? От какой крепости?
      - А эта, на стриженом холме которая.
      - А! На Лысой горе! - засмеялся Руслан. - Да это старинный сеновал. Лет сто назад построен.
      - Сеновал?.. Так вот там я видел двух. Один фиолетовый. А другой ярко-каштановый, - объяснил я ему.
      - Чудной ты какой-то парень!
      - Ну идем! Жаль, что ты в темноте не видишь. Ладно, может, скоро луна выйдет.
      - Луны не будет: новолуние в настоящее время.
      - Значит, придется с тобой водиться, как с Вадимом тогда.
      - Может быть, это косари у сеновала? - обдумывая что-то свое, проговорил Руслан. - Хорошо, проверим. Вообще-то надо бы в Остинку сообщить.
      - Когда?! Пока будем туда да сюда переплывать реку, полчаса пройдет. Я не хочу терять ни минуты!
      - Ты громко говоришь, - заметил мне Руслан. - Тут ведь тихо - далеко все слышно.
      - Ты, Руслан, конечно, вооружен? - потише спросил я.
      - Да, пистолет...
      - Вот что: давай-ка мне пистолет, а сам - на ту сторону.
      - Пистолет нельзя... - улыбнувшись, мотнул Руслан головой. Огнестрельное оружие.
      - Да ты понимаешь, что в темноте не увидишь их там! Новолуние ведь! Распугаешь - и все...
      В конце концов по окружной дороге Кукушицкий к Лысой горе во весь дух покатил на велосипеде.
      Я же, прекрасно видя ночной лес, трусцой побежал напрямик, надеясь быть у старинного сеновала минут через двадцать.
      НЕЧАЯННЫЙ ГИД
      На удивление скоро я с какого-то взгорка увидел знакомый стриженый холм. Словно зеленоватый череп с худосочными волосами, по склонам округлый холм был обрамлен редкими прямоствольными деревьями. А ниже по скатам густился дремучий кустарник.
      Мне казалось, что сизоватый, бледно-зеленый холм освещен высокой невидимой луной, - так сильно светилась на нем трава. И старинное деревянное сооружение без окон, без дверей темнело на вершине словно внушительная бородавка. К темному строению по сизо-зеленой округлости холма тянулась очень светлая, пепельно-белесая тропа.
      Мы с Русланом должны были встретиться у впадины, которая разделяла холм как бы на два полушария...
      Вдруг меня схватили за ноги! Я упал. Кто-то чем-то тупым ударил меня в спину. Другой вцепился в штанину. Пытаясь подняться, я схватился за чье-то холодное запястье...
      - Тихо ты!.. - раздалось у самого уха.
      Я уже понял, что запнулся и запутался в лежащем велосипеде!
      - Ты там все спицы выломаешь!.. - зашипел на меня Кукушицкий.
      Стоявшее в десяти метрах от меня деревце вдруг осыпалось, все хризолитовые ветки упали, и я увидел смарагдового Руслана.
      - Ну как маскировка? - подходя ко мне, шутливо спросил он.
      - Даже слишком хорошая, если так же замаскируются фиолетовые. Ну как тут?
      - Полная тишина. Ни души. Так что? - предложил он. - Идем проверим?
      Мы по низкому сизоватому покрову травы, рядом с лунно-белесой тропой двинулись к угольно-черному строению. На хризолитовом фоне холма оно виделось мне как темное пятно или провал. Руслан же едва его различал.
      На полпути я остановился.
      Откуда-то издалека донесся протяжный крик неизвестной птицы.
      - Стой! - едва слышно сказал я.
      - Видишь? - с надеждой в голосе прошептал Руслан. - Ну что там?
      - Ты слышал, как кричала птица?
      - Не-ет...
      - Вот черт!.. Значит, опять эта синестезия. Никак не привыкну: все по-разному...
      - Ты это насчет чего?
      - Понимаешь, у меня бывают явления синестезии. Это когда, например, какие-либо зрительные восприятия в сотни раз усиливают слуховые. Или наоборот...
      - Ну ты это брось! Понял? - зло прошептал он. - До этого нам: рассуждать еще тут!..
      Мы скорым шагом пошли дальше.
      - Стоп!.. Слышишь? - схватил Руслан меня за руку.
      - Нет, не слышу. А-а!.. Так это опять эта птица.
      - Тихо ты!.. - теряя самообладание, зашипел он на меня. - Скрипнула дверь! Два раза.
      - Нет... А!.. - сам себе зажал я рот. - Там перед стеной стоят двое, может, через минуту прошептал я.
      - Видишь?
      - Да. Один буро-фиолетовый, а другой кирпично-шафрановый... Что-то делают, но не пойму: не вижу, что у них в руках.
      Мы стояли не шелохнувшись.
      Минуты через три я увидел, как оба, только что вышедшие из сеновала, пошли в сторону пасеки.
      Едва они удалились, мы побежали к сеновалу.
      Строение было обширное - высокое и широкое, казалось, глубоко вросшее в холм. Чувствовалось, какое оно тяжелое и основательное. От него несло старыми, на ветрах и солнце пересохшими досками. Не думал я, что так выглядят старинные сеновалы. Хотя в полутьме я его, как и Кукушицкий, едва различал, тем не менее строение незримо подавляло своими размерами, своей пустотой.
      Дверь не была заперта. Руслан неслышно прошел вдоль нее, нащупал, звякнул железной щеколдой.
      - Присядь и загляни, - шепнул Руслан, - никого там нет?..
      Я протиснулся в щель. Сколько ни вглядывался, ничего не увидел. Нигде ни души. Я уловил запах прелого сена, сухих досок и сырой болотной травы. И лишь теперь в правом углу различил слабое хризолитовое свечение свежесорванных древесных веток. Тонкий слой прелого сена сплошь был истоптан белесо-серыми следами.
      Мы обследовали весь сеновал. И в углу под травой и ветками нашли флягу из-под меда, такую, в каких обычно возят молоко или краску.
      Хмыкнув, Руслан сунул во флягу руку, понюхал палец и коротко сказал:
      - Камуфляж!
      - Что, не мед?
      - Мед-то мед, да только все это маскировка. Да, дело тут, по-моему, серьезное. Идем отсюда. Скоро они должны прийти.
      Мы положили флягу на прежнее место, завалили ее ветками, вышли из сеновала и прикрыли дверь. Остановились у первого же деревца, метрах в ста тридцати. Залегли и стали ждать.
      Через час в отдалении появились трое. Они шли со стороны пасеки. Один из них был темно-каштановый, почти умбровый, другой какого-то терракотово-фиолетового, а третий, толстый, чуть приотставший, кирпично-коричневого цвета. Они быстро подошли к сеновалу. Теперь и я слышал, как заскрипела дверь. Неизвестные вошли в сеновал. Мы подождали: не выйдут ли они обратно.
      - Ну что, - минут через пять спросил меня Кукушицкий, - пойдем?
      - Пойдем.
      - Будь осторожен.
      Мы бесшумно приблизились к сеновалу.
      Руслан с прежней осторожностью приоткрыл дверь. Я заглянул внутрь. Темно. В углу хризолитовым пятном светилась та же куча веток. Но в сеновале никого не было!
      - Там никого нет! - прошептал я.
      Сдвинув фуражку со вспотевшего лба, Руслан спросил:
      - А ты видел, что они входили? Слушай, Костя, а это не галлюцинации у тебя? У тебя ведь и со слухом что-то такое...
      - А ты слышал, как скрипела дверь? - спросил я его.
      - Да, слышал... Костя, тогда дело серьезное.
      Руслан решил слазить на крышу. На прогнившей крыше он ничего примечательного не обнаружил.
      - Десять минут первого, - раздумчиво сказал Кукушицкий, обойдя сеновал. - Должны они, по-моему, еще раз прийти. Надо сделать засаду.
      Мы вошли в сеновал. Слегка укрывшись ветками, засели в двух противоположных двери углах и стали ждать.
      Изредка негромко перебрасывались словом-двумя. Я размышлял, терялся в догадках. Что замышляли эти фиолетовые, умбровые и прочие типы? Чем они тут вообще заняты?
      Нервы мои были напряжены до предела.
      И вот наконец он появился.
      Один.
      Скрипнула и широко, настежь открылась огромная дверь.
      Он был ярко-фиолетового, какого-то ядовито-сиреневого цвета. Стоял в проеме настежь открытой двери. Была уже полночь, и тьма сгустилась такая, что действительно хоть глаз выколи - ничего не видно. Казалось, мы не в пустом сеновале сидим, а под открытым темным небом. Вокруг стоял густой запах сухих досок, меда и болотной травы.
      В широком дверном проеме, за слепящим сиреневым человеком мне видны были яркие ультрамариновые стволы близких деревьев, а далеко над ними, словно полоса слабой зари, светился далекой хризолитовой дымкой лес. А выше мерцали крупные звезды.
      - Кто здесь? - негромко спросил ядовито-сиреневый. - Накурили!.. Все сожгут, дотла. Кто же тут еще ходит?.. - еще тише сказал незнакомец. Кого носит тут!..
      Он взял флягу, быстро вышел из сеновала. Бросил звякнувшую посудину у двери. Шаги его стали затихать.
      - Руслан, - уверенно шепнул я, - идем! Больше здесь никого не будет. Там, где те, трое, скоро будет и этот.
      Мы выбежали из сеновала.
      - Ты видишь его? - спросил Руслан.
      - Да, он быстро уходит.
      Мы последовали за незнакомцем. Я его отлично видел. Он уже спускался с холма. Его фиолетовая фигура то скрывалась за деревом, то закрывала собой какой-нибудь ультрамариновый ствол. Кроме мертвых камней, о которые я изредка запинался, все остальное я видел очень ярко - деревья, траву, кусты, того человека.
      Сапоги Руслана изредка поскрипывали, но он все-таки как-то умудрялся идти почти беззвучно.
      Незнакомец прекрасно ориентировался в темном лесу. Он шел впереди нас метрах в семидесяти. Руслан, положив руку мне на плечо, шаг в шаг следовал за мной. Как только неизвестный вдруг останавливался - останавливался и я, а за мной Руслан.
      Мне показалось, что мы повернули и по берегу речушки идем в обратном направлении. Мы поворачивали, по кремнистому бережку шли назад к стриженому холму, на котором высился сеновал.
      Фиолетовый незнакомец нагнулся и, как мне показалось, начал беспорядочно двигать руками. Двигались его тело, руки, ноги... И я никак не мог понять, к чему он прилагает такие усилия. И только по звуку я понял: он передвигал камни, которые я, конечно, не мог видеть.
      Мы осторожно приближались к нему.
      И вдруг он исчез.
      - Быстрей! За мной! - шепнул я Руслану, схватил его за руку и увлек за собой.
      - Что там?
      - Он исчез...
      Запинаясь о довольно большие камни, мы пробрались к тому месту, где только что был некто фиолетовый. Редкие кустики травы вокруг светились сизоватым туманом. Я вытянул руку, и пальцы мои коснулись холодной неровной стены. Тогда я, ощупывая препятствие, нагнулся, сунул голову под нависший камень и увидел фиолетовое пятно. До меня едва доносились шорохи куда-то пробиравшегося незнакомца, дыхание Руслана. Теперь я услышал, как где-то совсем рядом, вытекая из-под горы, слабо журчит ручеек.
      - Следуй за мной, - шепнул я Руслану.
      Я полз по нагромождению камней, будто по разрушенной лестнице. Метров через сорок неровный потолок над нами стал повышаться: я все время проверял его высоту, поднимая над собой руку.
      Незнакомец выпрямился, зажег фонарик. Яркий луч заскользил по узким, неровным каменистым стенам. Скользнул около нас. Мы поднялись выше. Не приближаясь к неизвестному слишком близко, но оставаясь на таком расстоянии, чтобы в свете фонарика можно было различить окружающее, мы с Русланом шли по какому-то белесому берегу, скорее по уступу или карнизу. Справа от нас, внизу, поблескивали, отсвечивали сырые камни. А дальше и выше тянулась светлая, будто покрытая инеем, стена. Нечто белое, покрывавшее все вокруг (кроме ручья внизу) было похоже на тонкий слой снега.
      До нас стали доноситься какие-то голоса. Свет фонарика мало-помалу растворялся в другом свете, который исходил откуда-то снизу. По мере нашего приближения к другому, призрачному источнику света, голоса становились все отчетливее.
      Незнакомец исчез за уступом слева.
      Перед нами открылась тускло освещенная пустота. Легко угадывались белые сводчатые стены. Посредине этой сумрачной пустоты высилось, куда-то вверх уходило совершенно странное, непонятное сооружение.
      Мы прошли еще немного и увидели, что находимся в большой круглой пещере. Диаметр ее был метров сорок. Снизу, не видно откуда, поднималось и терялось вверху, во мгле, это странное сооружение из сизых, поблескивающих бревен. В вышине тускло блестевшего строения - нечто вроде высоченной тонкой башни - вызывающе белели аляповатые крестообразные оконца.
      Мы с Русланом подошли к краю уступа и увидели внизу перед собой небольшое озеро. Вокруг, на его заснеженном берегу, стояло больше десятка мужчин и женщин. Все эти люди были каштанового, коричневого, шафранового и фиолетового цветов. Один из них был светло-сизый и еще один цвета сепия. На фоне белых берегов они светились вызывающе ярко.
      Посредине озера плавал большой круг, утыканный по меньшей мере сотней горящих свечей. Здесь это был единственный источник света. Деревянное сооружение, уходившее куда-то в мрачный свод пещеры, основанием опиралось на противоположный берег тускло поблескивающего озера.
      Эти люди разговаривали совершенно спокойно, негромко, как в обычной обстановке.
      И вдруг тонко, тоскливо запела какая-то женщина. И все подхватили ее странную песню. Все запели пронзительно, нескладно - и вдруг спелись. Особенно выделялись самозабвенные женские голоса. И даже мужчины, казалось, старались петь в несвойственных им регистрах: "...господь Саваоф исполнь небо и земля славы твоея осанна и вышних благословен грядый во имя господне осанна в вышних. Аминь. Аминь".
      Песня эта оборвалась так же неожиданно, как и началась. Все они как ни в чем не бывало продолжали неторопливо разговаривать.
      Мы наблюдали за ними уже минут десять.
      Вдруг фиолетовый мужчина, кланяясь всем, во все стороны стал выкрикивать:
      - Вот и два! Два часа уж! Два, два, два! Слава предвечному! Минул год! И ныне, как и прежде, оживим воду, братья! И да быть водам голубым и светлым аки свод господний. Услышь, всевышний, рабов страждущих на земли твоя!
      И все ликующими голосами вторили ему:
      - Минул год! Вечная слава господу, вседержителю. Слава нерукотворным делам его.
      - Два, два! Благодарю тебя, создатель! Быть рабам твоим вечно на земли твоя и восславлять имя...
      Так говорили они почти одно и то же, кланялись друг другу и целовались.
      - Кушайте живу рыбу! Вкушайте же! - масленым голосом стал приглашать свою паству тот же фиолетово-сиреневый. - Вкусите живой рыбы - послание господа нашего через светлые воды его. Нам послание! От господа!
      И я пронзительно ясно вспомнил, как Ниготков у себя дома ел ночью сырую рыбину, как круто солил ее...
      Каждый из них извлек из озера приготовленную заранее, прицепленную к чему-то там рыбину. Словно цветные троглодиты на белом берегу, они полукругом расселись у темного озера. Каждый из них, держа рыбину за голову, похлестал ею по воде и без видимого удовольствия принялся есть.
      И тут я увидел сидящего в стороне человечка.
      Я вначале принял было его за лужицу среди заснеженных камней - таким ясно-синим был человечек. Он сидел в длинной рубашке. На его голове топорщился огромный аляповатый венок из веток и трав.
      Съев свою рыбину, Ниготков (теперь я узнал его) подошел к молчаливому человечку, взял его за руку и поднял с камня. Он протянул молчальнику рыбешку и сказал:
      - На, прикуси. Не упорствуй! Я тебе говорю или кто?
      - Я не хочу... - донесся тихий, тонкий голосок. - Ну не надо, брат Диомид!
      - Забудь это слово "ну"! - в масленом голоске Ниготкова появились прогорклые нотки. - Не столько понукать грех, как упорствовать!
      Он повернулся к озеру и речитативом протянул:
      - Братья и сестры, сотворите же умовение лица своего святой и светлой водицей - голубой аки свод создателя.
      Начали они умываться.
      Меня это все уже стало забавлять. Да если б не та бездонно-синяя лужица...
      - Пора вмешаться? - совещательно спросил меня Руслан. - Надо выяснить, что за граждане. Очень уж у них все по-особенному...
      - Подожди.
      - Год минул, братья и сестры! - снова затянул Ниготков. - Минутки бегут аки волны в океане-море. Да реки текут свои мертвые воды в океан-море!.. Братья и сестры, смоем с земли грешный след темных человеков. Оживим воды ныне! И придет утро, и придет день - и придет предсудный день великий... И в огне настанет нечистым тьма великая. Братья, молитесь! Молитесь и приблудитесь к богу!
      Все тихо, тоскливо запели:
      "Лестию змиевой райския пищи лишен. Господи воззвах..."
      А Ниготков продолжал:
      - Сказал мне пророк Назар, а пророку Назару говорил бог... Братья и сестры! И запросил к себе святой дух душу безгрешной Евгении. Да не посмеем, овцы, ослушаться святаго духа. Мне приказал пророк Назар... - тут Ниготков довольно-таки обыденно закашлялся. - Бог повелел пророку Назару, а пророк Назар приказал мне путем праведным оживить мертвую воду... И через то по повеленью божьему возлетит душа безгрешной Евгении во дворцы хрустальные к святому духу. И оживут воды всей земли заново и пребудут вечно святыми и светлыми на всей земли. А мы, братья и сестры, аки на небеса вослед душе безгрешной, возойдем на ту страждущую землю по ступеням сей священной башни...
      - Руслан, готовится преступление, - сказал я. - Раздумывать нечего.
      - Я вижу.
      - Здесь семеро мужчин. Не исключено, что у них есть ружья.
      - А нас двое.
      - Руслан, не забывай, что это фанатики. Но я кое-что придумал.
      - Что?
      - Давай мне пистолет и...
      - Нет, пистолет ты не получишь. Тут все-таки люди.
      - Я обещаю, что в них стрелять не буду. Время дорого. Ты лучше меня знаешь окрестности. А здесь лучше остаться мне. Положись на меня! Я кое-что придумал... А ты мчись за подкреплением. При мне, пока я вижу их в темноте, они свое изуверское дело совершить никогда не смогут!..
      Я остался один.
      Радение "жрецов", "оживителей" воды, все больше и больше распалялось.
      Сто свечей на плавающем посреди озера круге довольно быстро таяли. Люди метались по берегу, дико вскрикивали, бормотали, смеялись, причитали.
      Ниготков подошел и взял девочку за руку. Она поднялась. Ей было лет одиннадцать. Я видел, что она пытается вырвать руку, с испуганным выражением что-то говорит ему. Но что, я, конечно, из-за воплей не слышал. Девочка стремилась Ниготкову что-то объяснить. Ей казалось, что он вот-вот ее поймет. Тот же говорил ей что-то незначащее, повторял одно и то же и увлекал за собой, вел по белому, сырому и скользкому берегу вспыхивающего ленивыми бликами озера.
      Я поймал себя на том, что не слышу ни голоса девочки, ни воплей фанатиков. И вдруг до меня донесся такой же плавающий звук, какой я неоднократно слышал, когда нервы мои были взвинчены до предела. Где-то вверху, то там, то сям, не то кричала странная птица, не то смеялась и плакала изгибаемая пила.
      Конечно, в действительности никакого звука не было. Мне только казалось, что я его слышу.
      Я по карнизу прошел шагов на десять влево и по скользкому каменистому откосу, опираясь на камни руками, стал спускаться к озеру.
      "Оживители" воды бесновались так неистово, что не замечали моего приближения.
      Я опасался, что у кого-то из них оружие может оказаться в руках раньше, чем у меня. Поэтому пистолет был у меня наготове, заткнут за пояс под рубашкой, расстегнутой от ворота до самой ременной пряжки.
      Видя эту маленькую девочку, которую упорно волок по берегу Ниготков, я вообще перестал испытывать страх. Как не стало вдруг его у меня тогда в деревне, когда я наклонился и поднял ребенка. Во мне клокотала какая-то невероятная, огненная энергия.
      Я левой рукой поднял камень и огненноцветным, самого себя слепящим факелом продолжал подходить к берегу затхлого подземного озерка.
      Вдруг стало тише. Очевидно, они все, один по одному, обратили на меня внимание и начали приходить в себя. Двое или трое бессмысленно глядели на меня, еще не в состоянии понять, почему становится так тихо.
      Ниготков повернулся и застыл.
      Он с девочкой был справа от меня, у основания башни, все остальные слева.
      Я не глядел ни на Ниготкова, ни на его паству. Я глядел на сто свечей, плавающих посреди озера. Мне было понятно: жертву собирались принести сразу же, как только погаснет последняя свеча.
      - Кто ты? - мягко, как-то вкрадчиво спросил меня Ниготков, продолжая держать девочку за плечо и напряженно вглядываясь в полумрак.
      Я стоял неподвижно, не отвечая на его вопрос. Вырванные из экстатического, восторженного бреда, молчали и его единоверцы.
      - Что тебе надо здесь?! - осознав смысл сложившейся ситуации, лишившись вдруг своего напускного благолепия, взорвался Ниготков. - Зачем явился?!
      Я где-то мельком слышал, что вот такие "оживители" воды и им подобные дико боятся посторонних, считая их посланниками дьявола. А тем более Игорь Словесный надоумил меня тогдашней своей "догадкой".
      И негромко, но внятно я проговорил:
      - Я антихрист. Я пришел спасти Евгению.
      Эффект был более чем потрясающий.
      Девочка, мотнув плечом, вырвалась от Ниготкова и бросилась на мой голос, в полумраке едва различая меня.