– Яс, Ясик, – синх погладил его по лбу, с неудовольствием отметил, что коричневая чешуя начала шелушиться, – посмотри, что я тебе принес.
И, торопливо сунув руку в карман, выудил оттуда самую жирную сушеную ящерицу. Яс понюхал недоверчиво, укоризненно взглянул на синха, словно хотел сказать: «На кой мне твои сушки? Ты бы лучше мяса дал, простого и свежего». Но потом, словно осознав всю безнадежность своего положения, слизнул шершавым языком угощение и проглотил.
Шезра тем временем уже снимал с гвоздя уздечку.
Синху потребовалось еще немало времени, чтобы заставить по-стариковски упрямого щера взять в рот удила. Яс упрямо отворачивался, а Шезра, подпрыгивая, все пытался добраться до чешуйчатой морды. Отчаявшись, синх все-таки урезонил щера, сунув тому еще одну ящерицу, после чего с трудом забрался на спину взнузданного Яса и выехал из щерни.
…Удалившись от Храма на полет стрелы, Шезра обернулся. Храм Шейниры темно-зеленой громадой подпирал светлеющее небо, и черные глазницы бойниц подозрительно щурились на розовую зарю.
Храм стоял посреди огромной пустоши, где ни единого ростка не проклюнулось из серой, словно присыпанной пеплом земли. Раньше здесь была долина золотых роз, но эти цветы ушли вместе с властью Шейниры, а замены им не нашлось.
– Пошел, пошел, – отчего-то разозлившись, Шезра стегнул по крупу щера.
Яс возмущенно рыкнул и потрусил дальше, прочь от родной щерни, от котлов с кашей. Он начинал понимать, что хозяину взбрела в голову очередная блажь и что блажь эта, скорее всего, отольется старенькому Ясу в полной мере. В основном в виде ноющих лап и натертой седлом спины.
Шезра достиг цели своего путешествия к вечеру третьего дня.
Над Дикими землями собиралась гроза, закат полностью затянуло темными, неповоротливыми тучами. И было душно. Очень. Даже привычный Шезра то и дело хватался за судорожно колотящиеся сердца, начинал дышать глубоко-глубоко, хватая ртом воздух. А затем небо тяжко нависло над лесом, упали первые капли дождя, тяжелые и теплые, так и не разорвавшие кокон духоты. Порыв ветра прошелестел в кронах, затих, словно прислушиваясь к лесным голосам… и на Дикие земли низринулись потоки воды, гонимые ураганным ветром.
Как раньше говаривали синхи, не повезет тому, кто попадет в грозу в сердце Диких земель.
Впрочем, к этому времени Шезра успел привязать щера под добротным навесом, проковылять, растирая затекшую поясницу, по выложенной булыжниками дорожке и нырнуть в темный зев пещеры.
Навстречу ему рванулся чей-то размытый силуэт, замер на расстоянии каких-нибудь пяти шагов и тут же исчез во мраке. Шезра только пожал плечами: хороши же стражи, с трудом узнающие хозяйских приятелей. Он неторопливо пошел дальше, отсчитывая нужное количество шагов, затем повернул направо и, упершись в стену, нащупал нужный рычаг.
Каменный блок размером с хорошего щера заскрипел, начал двигаться в сторону; Шезра прищурился на яркий свет факелов и коротко поклонился.
– Доброй тебе охоты, Мен-Рой.
– И тебе того же, – ответил хозяин пещеры, – что привело тебя сюда, метхе Шезра?
– У меня к тебе важное дело. – Синх похлопал по заветной сумке с настойкой.
– А, вот как, – губы Мен-Роя сложились в некое подобие улыбки, – проходи, метхе Шезра. Поговорим.
И, круто развернувшись на каблуках, он пошел обратно, нимало не заботясь о том, идет ли за ним гость или нет.
Вздохнув, Шезра засеменил следом, рассматривая деревянные украшения в длинной косе ийлура по имени Мен-Рой.
…Они знали друг друга Дракон ведает сколько лет. Мен-Рой в свое время прославился тем, что прилюдно оскорбил владыку Северного Берега, был закован в цепи и отправлен в каменоломни. Что в общем-то было ничуть не милосерднее смертной казни: меч рубит голову быстро, штольня убивает медленно, заставляя выхаркивать куски собственных легких. Неведомо как, но Мен-Рой ухитрился бежать, вдоволь послонялся по Эртинойсу, пока наконец не пришел в Дикие земли. К тому времени синхи покинули города, считая, что, раз уж Шейнира не отвечает на их молитвы, значит, жилища прокляты и надо искать новые места для поселения. Кое-кто остался, но тем уже было не до пришлых – тут бы самим уцелеть… И Мен-Рой остался жить в джунглях вместе с теми, кто последовал за ним от самых каменоломен и делил невзгоды последних лет.
С Шезрой этого ийлура свела самая обычная костяная лихорадка. Все получилось донельзя просто: однажды утром одинокий синх обнаружил у ворот Храма пожилого кэльчу, чьи костяные пластины на голове были белы, как снег на вершинах Сумеречного хребта. Событие это казалось из ряда вон выходящим: кэльчу не пытался пробраться в Храм, чтобы пограбить; он просто колотил в ворота боевым молотом и вопил, что хочет поговорить с каким-нибудь, побери его Шейнира, жрецом. Шезра слегка удивился и вышел, а кэльчу бухнулся ему в ноги и стал умолять спасти их
предводителя, которого проклятый недуг слишком быстро уводит из Эртинойса. Тогда… синх успел, считай, к последнему вздоху умирающего, члены которого уже окостенели и не гнулись, откуда и пошло название болезни. Но лекарство, прихваченное в кладовой Храма, подействовало, и Мен-Рой поднялся на ноги. Исхудавший, похожий на скелет, но живой.
– Прошу тебя, садись. – Ийлур указал жестом на добротное кресло, в котором, наверное, уместились бы целых три синха.
Сам он с размаху плюхнулся в свободное, а Шезре показалось, что ийлур вмиг заполнил собой все свободное пространство небольшого грота. Не удержавшись, он внимательно рассмотрел Мен-Роя и пришел к выводу, что старость на цыпочках подбирается и к этому крепышу.
Мен-Рой изменился со времени их последней встречи: прибавилось морщин и шрамов. Да и щурился ийлур постоянно, было видно, что острота зрения уходит, утекает вместе с прожитыми годами. Правда, белоснежная борода все так же была заплетена в две недлинные косички – хоть смейся, хоть плачь… Именно так заплетали бороду при дворе владыки Северного Берега.
– Ты проделал долгий путь, метхе Шезра, – негромко произнес ийлур, – я приказал подать хороший обед… Но, может быть, ты сразу скажешь, что тебя привело в мое скромное жилище?
Синх с наслаждением потянулся в кресле: оно было таким большим, удобным, обитым шкурами барсов, так приятно грело старческое тело… Ему захотелось закрыть глаза и вздремнуть – просто так, не заботясь ни о чем: ни о пробуждающейся Шейнире, ни о том, кто мог привести ее к победе… Шезра вздохнул.
– Моя богиня возвращается.
– Да ну? – Мен-Рой даже не шевельнулся, застыл каменной глыбой. – Неужели ты, старый метхе, удивлен? Ведь ты-то должен понимать, что когда-нибудь это все равно бы случилось. Она – твоя мать, богиня. А ты – простой смертный, хоть и…
– Хоть и Отступник? – Шезра поежился. – Да, да, я все понимаю. И я, пожалуй, ожидал этого часа, но надеялся… Я прошу помощи, Мен-Рой.
Ийлур задумчиво пожевал губами, прищурился на потрескивающий факел.
– И что ты собираешься предпринять, метхе Шезра?
Синх решительно мотнул головой.
– Я… знаешь, Мен-Рой, я вот думал… Избранника Шейниры нужно остановить…
Он хотел было добавить, что любыми средствами, но запнулся. Ийлур широко улыбался, демонстрируя белые и здоровые зубы.
– Тебе бы следовало отправиться ко двору владыки с дипломатической миссией, метхе. Отчего бы сразу не сказать, что Избранного следует убить, просто и незамысловато?
– Э-э…
– Не нужно никаких пояснений, – Мен-Рой махнул рукой, жарко сверкнули перстни, – я прекрасно понял тебя, метхе Шезра, и не осуждаю. Порой нужно жертвовать… Вообще-то всегда нужно чем-то жертвовать. Но ответь мне, уважаемый, на один вопрос: каким образом ты собираешься указать моим ребятам на того, чью голову ты хочешь?
Шезра подобрался в кресле. Уж об этом-то он думал. Подолгу и не раз, пока ехал на Ясе, отбивая седалищную часть тела.
– У тебя есть элеаны? – спросил синх и, получив утвердительный кивок, продолжил: – У меня не получается воззвать к Сумеречному Отцу так, чтобы он ответил. Но я знаю, что элеаны… Могут позволить увидеть те ответы, которые дает Санаул. Я читал об этих ритуалах, неприятная, конечно, штука, но я хорошо заплачу.
– То есть ты уже придумал, как обнаружить этого молодца, – уточнил Мен-Рой, – ну и замечательно. Считай, что зеленая голова уже у тебя…
– Не думай, что мне это в радость.
– Я понимаю. Не в радость, но – необходимость. Вернее, это ты считаешь, что необходимость. А что бы сказали твои соплеменники?
– Мен-Рой!
– Ладно, ладно… – Он примирительно поднял руки. – Твои отношения с Шейнирой меня не касаются…
Ийлур замолчал и принялся задумчиво теребить бороду. Затем, щурясь, поглядел на синха.
– Есть у меня тут один элеан, – пробормотал он, – недавно к нам прибился… Спрашивал откуда – клянется, что повздорил со своим кланом в горах… Может, правда, а может, и лжет птичка… Но парень вроде боевой, тебе как раз такой и нужен.
– Скажи ему, что хорошо заплачу, – торопливо сказал Шезра, – и ему, и тебе.
– Мне не нужно.
Мен-Рой легко поднялся, прошелся по гроту мимо синха.
– Пожалуй, теперь можно и пообедать. Как ты думаешь, метхе Шезра?
Шезра с грустью понял, что совершенно отвык от нормальной пищи. И желудок его, привыкнув к ящерицам, с трудом переваривал кусок окорока водяного кабана и кисленькое винцо, которое Мен-Рой самолично готовил из растущего повсюду дикого винограда. Лепешки из проса, размоченного в козьем молоке, показались синху пищей богов, а нежнейшая козлятина, тушенная в горшочке с кореньями, – совершенством, недостижимым даже для правящих. Для богов-покровителей то есть…
И вот он снова очутился в мягком кресле, и Мен-Рой, совсем как мамаша свое дитя, укутал синха мягким одеялом из козьей шерсти.
– Тарнэ сейчас придет, – сказал он, – мы отрываем его от важной медитации… Он как раз испрашивал у своего бога, какой дорогой пойдет большой караван из Гвенимара на север. Богатый, должно быть, караван…
Шезра хмыкнул и в который раз подумал о том, что поступил правильно, вытянув этого ийлура из замогильной бездны.
– Только ты уж не скупись, – добавил Мен-Рой, – сам знаешь, синхам не очень-то доверяют.
И это было слишком мягко сказано. На самом деле синхов ненавидели ийлуры, едва терпели элеаны и боялись маленькие кэльчу. А все потому, что тело синха изначально считалось приютом проклятой души, которую в мертвую плоть вложил не кто-нибудь, а Шейнира.
Шезра сонно кивнул, заранее соглашаясь со всем, что скажет ийлур, который был ему обязан жизнью. Пища переваливалась в животе увесистым комом, и тут уж приходилось больше думать о том, чтобы своенравный желудок не вздумал вывернуть съеденное обратно.
– Мен-Рой, – прошептал он, – пусть Ясу поесть дадут. Старый он стал, как и я.
– Уже дали… Не беспокойся, метхе Шезра, здесь тебя и твоего щера никто не посмеет обидеть.
И, повернувшись на звук шагов, ийлур громко сказал:
– А вот и Тарнэ. Проходи, проходи. Есть тут заказчик один, мой старый приятель. Озолотишься.
Шезра с интересом воззрился на вошедшего и едва сдержал разочарованный вздох.
Элеан по имени Тарнэ был немолод. Длинные седые волосы, зачесанные назад, у виска – тонкая косица с подвеской из ярко-синего камешка, наверное, из лазурита. Лицо узкое, изрезанное шрамами и морщинами, темное от загара. И на фоне смуглой кожи аметистовые глаза кажутся слишком светлыми. Вот и все. Самый обычный элеан, видавший жизнь, кажущийся слишком хрупким и слабым рядом с огромным Мен-Роем… Ну да все они мельче ийлуров, иначе и не взлетели бы на кожистых своих крыльях…
Тарнэ, в свою очередь, с любопытством рассматривал закутанного в одеяло синха и перебирал тонкими пальцами рукоять сабли. Затем, придя к каким-то своим умозаключениям, повернулся и посмотрел на Мен-Роя.
– Что я должен сделать для почтенного заказчика?
Ийлур кивнул синху.
– Пусть метхе сам объяснит, что ему нужно.
И Шезра принялся излагать суть предстоящего дела. Объяснял долго и обстоятельно, элеан внимательно слушал, склонив голову набок. Затем, когда синх умолк, поскреб щетину на подбородке.
– Сложно…
– Я хорошо плачу, – Шезра вдруг подумал, что должен любым путем уговорить этого элеана, потому как других шансов может и не быть, – отдельно за ритуал познания…
– Мы называем это Ie'r de T'old – взгляд в Темный кристалл.
– Отдельно за взгляд в Темный кристалл, отдельно за голову синха.
Шезре вдруг померещилось, что тонкие, с изломом брови элеана презрительно приподнялись – совсем чуть-чуть.
«Ну да, да… Некрасиво… Синх нанимает элеана, чтобы убить другого синха. Но что мне остается делать?!!»
– Вот, – Шезра отстегнул от пояса сумку с настойкой, – полагаю, этого достаточно…
– Я вряд ли смогу сделать так, чтобы Санаул и тебе показал просимое, – глухо промолвил элеан, – этот ритуал… Он слишком… как бы объяснить… слишком близок мне и моему богу.
Синх только руками развел.
– Но как же я тогда узнаю, того ли синха ты убьешь?
Элеан натянуто улыбнулся:
– Слово наемника, метхе. Разве этого мало?
– Мне бы хотелось самому узрить лицо Избранного, – проворчал Шезра. Слово словом, но он предпочитал сам увидеть врага, чтобы потом не терзаться сомнениями.
– Тогда удваивай плату, – спокойно, взвешивая каждое слово, произнес элеан.
– Хорошо. – Шезра подумал, что Храм не обеднеет, если отдать Тарнэ не шесть склянок настойки, а все двенадцать.
– По рукам, – элеан кивнул, – и не будем медлить. Я начинаю готовиться к ритуалу, метхе Шезра, а ты… Я уже понял, кто ты такой, и не буду судить… Но хотя бы попытайся вознести молитву нашему Сумеречному Отцу. Это необходимо для того, чтобы приобщиться к моему взгляду.
– …Думаешь, он правда сможет устроить так, чтобы и я увидел?
Шезра едва поспевал за размашисто шагающим Мен-Роем. Шли они уже долго по темному и сырому коридору, полого ведущему куда-то вниз.
– Молитвы Тарнэ сильны, – ийлур пожал широченными плечами, – у меня нет причин не верить… Нас он еще ни разу не подводил. Ведь для тебя, метхе Шезра, не будет новостью, если я скажу, что мы порой… Гм…
– Нападаете на караваны? – Синх покачал головой. – Нет, что ты, Мен-Рой. Да и мне ли осуждать? Это ведь твоя жизнь, тебе решать, по какому пути следовать.
Мен-Рой пропустил последнюю реплику мимо ушей.
– Ну так вот, Тарнэ всегда приводил нас к богатым караванам и всегда указывал точное расположение сопровождающих воинов. Думаю, Сумеречный Отец благоволит к этому сыну гор. Считай, что тебе повезло, метхе. Где бы ты еще нашел элеана, который за дюжину склянок настойки согласился бы для тебя провести ритуал?
Шезра покорно кивнул. К чему возражать и злить Мен-Роя? Такого элеана и вправду было бы сложно найти…
– Тарнэ – истинный сын своего народа, – вдруг обронил ийлур, – я не верю до конца в его историю, но если уж элеан берется за что-то – обязательно сделает. Да так, что обзавидуешься.
– Угу. – Шезра неловко поскользнулся и едва не упал, уцепившись за мощный локоть ийлура.
– А мы уже пришли, – тот остановился и с улыбкой поглядел на Шезру. Сверху вниз. – Гляди, метхе. Такого ты еще не видел.
Синх выпрямился, озираясь, и понял, что напрочь потерял способность говорить. Потому что увиденное им, пожалуй, могло тягаться в величии даже с жертвоприношениями в Храме.
Коридор, по которому Шезра и Мен-Рой шагали все это время, резко обрывался, раскрываясь в небольшой грот почти идеальной овальной формы. Все здесь было белым – стены, потолок, жала сталактитов… А на гладком полу сияла, разгоняя мрак, огромная звезда о семи лучах, составленная из сотен свечей.
Тарнэ уже был там. Он сидел в центре звезды, на пятачке свободного пространства, сидел неподвижно, скрестив ноги и положив руки на колени. Глаза его были закрыты, голова склонилась на грудь.
Мен-Рой откашлялся:
– Тарнэ! Мы пришли.
Бас ийлура прокатился по гроту, элеан вздрогнул и открыл глаза.
– Пусть синх подойдет ко мне, – прошелестел он, – осторожно, чтобы не погасить ни одной свечи. Иначе все придется начинать заново.
Шезра переглянулся с Мен-Роем, но тот лишь пожал плечами.
– Хорошо, я иду.
Он приблизился к звезде, подобрал подол альсунеи.
– Осторожно, метхе, – аметистовые глаза элеана внимательно наблюдали за каждым его движением, – прошу тебя…
Но Шезра приподнялся на цыпочки, затем сделал широкий шаг и, подумав, какое жалкое зрелище представляет, раскорячившись над горящими свечами, неловко перевалился на отставленную ногу.
– Садись напротив меня, – тихо сказал Тарнэ.
Он снял с шеи мешочек на кожаном ремешке, выложил на пол перед собой маленькую чашу, выточенную из кости, и дымчатый кристалл горного хрусталя. Шезра молча наблюдал и вдруг поймал себя на том, что не может отвести взгляда от татуировки на плече элеана. Был это чешуйчатый хвост, похожий на змеиный. Слишком похожий…
Но что представлял собой весь рисунок, метхе Шезра так и не узнал, потому как элеан был в безрукавке. Синху захотелось спросить об этом, но он вовремя прикусил язык. Сперва дело. Все остальное после.
Тем временем Тарнэ извлек на свет еще один предмет, и синх поежился при виде ритуального ножа. Слишком много раз приходилось ему держать в руках Оружие для богов, и слишком часто принимал он последний вздох жертвы…
Элеан хмуро посмотрел на синха, но ничего не сказал. Сделал продольный надрез на руке, вскрыв вену; темная, почти черная кровь вялой струйкой потекла в чашу.
– Прими мою жертву, Сумеречный Отец, и яви свою милость, – прошептал Тарнэ.
Чаша наполнилась до краев.
Элеан закрыл глаза, губы его беззвучно шевелились.
– Ты тоже должен воззвать к Санаулу, – с трудом расслышал синх, – он услышит твой голос, но ответит ли?
Шезра на миг прикрыл глаза. Санаул, Санаул… Сумеречный Отец всех элеанов. Тот, чье чело от начала времен венчает Темный алмаз, и в каждой грани драгоценности – провидение.
Он попытался представить себе бога – огромного, белокожего, с распахнутыми кожистыми крыльями… Ну и конечно же не забыть камень, вросший в широкий лоб, игру света в мириадах граней, бесконечную глубину вечерних сумерек, разделивших день и ночь…
– Молись! – приказал беззвучно элеан. – Молись ему. Проси о милости.
В следующий миг он сделал еще один надрез, уже на другой руке. И снова кровь частыми каплями потекла в чашу, которая… Которая отчего-то была совершенно пуста.
– Смиренно прошу тебя ответить, – одними губами сказал Шезра, стараясь не утратить видение Бога, – я, Отступник, прошу снизойти и явить нам…
– Еще, – потребовал элеан. На лбу его выступили крупные капли пота, руки тряслись, и ритуальный нож плясал в беспокойных пальцах.
Шезре показалось, что из чаши поднимается тонкая струйка дыма. А кровь – она словно впитывалась в костяные стенки ритуального сосуда.
«Я пожертвую тебе так много, как ты захочешь, – подумал синх, – я знаю, что чужие боги не дают ничего просто так. Я отдам тебе… Душу избранника Шейниры и разрушу храм Претемной Матери».
– Добро, – прохрипел элеан, – хорошо… Теперь смотри…
Аметистовые глаза закатились, дыхание пресеклось – и Тарнэ простерся на полу, содрогаясь в конвульсиях. Но перед тем, как потерять сознание, он все-таки успел схватить Шезру за руку, и синх увидел…
Молодого соплеменника в драной альсунее. Он пробирался по заснеженному северному лесу, собирая хворост, и Шезра откуда-то знал, где именно находится этот молоденький синх. Всего лишь на миг лицо Избранного Шейнирой оказалось совсем близко, каждая полоска, каждая чешуйка впечатались в память.
«Элхадж. Меня зовут Элхадж».
И заснеженный лес начал кружиться, все быстрее и быстрее, смазывая нового Избранного в темное, бесформенное пятно.
…Шезра открыл глаза. Над ним нависал обеспокоенный Мен-Рой.
– Проклятие Шейниры, метхе! Что это вы тут устроили?
– Тарнэ? – Синх буквально подскочил. – Что с ним?
– Мы его унесли. Совсем ему худо, – ийлур мрачно сплюнул на пол, – ох, до чего же я не люблю все эти ритуалы!
– Но ведь он… не откажется? – Синх, кряхтя, стал подниматься. Звезда погасла, только кое-где еще теплились огоньки.
– Он тут все бормотал, что уже полдела сделано, – Мен-Рой покосился на оставленную чашку и кристалл, – что это, а, Шезра?
– Это принадлежит Тарнэ.
Синх осторожно поднял вещицы; на ощупь они оказались горячими.
– Надо их ему отдать, – сказал Шезра, – и еще… спасибо тебе, Мен-Рой.
– Потом благодарить будешь.
Ийлур осматривался, почему-то нюхая воздух.
– И какой это пакостью тут воняет, а? Кошек вы тут часом не жгли?
Шезра только пожал плечами. Ему-то откуда знать? Собственно, упомянутых кошек и взять-то было неоткуда; Мен-Рой, похоже, приплел их по старой памяти – маленькие одомашненные, хищники жили в ийлурских селениях на севере.
Что до общего положения дел, Тарнэ на деле казался парнем надежным, а главное – весьма одаренным. И это зажгло искру надежды в душе старого синха. Может быть, и на этот раз план Шейниры потерпит крах?
Глава 2
ЭЛХАДЖ. НАЧАЛО ПУТИ
– Храм потерял силу, Храм опустел… – прошепелявил старый синх. Зубы свои он утратил полвека назад, говорил весьма неразборчиво, но молодняк привык, а потому никто не переспрашивал.
За глиняными стенами гнезда подвывала буря, бросая в оконце пригоршни тяжелого колючего снега; метался огонь в очаге, то припадая к поленьям, то подскакивая к закопченному дну котелка. Последний попыхивал жидкой кашей, где жир гостил исключительно по праздникам. Например, в день Создания первого синха, который приходился на первое новолуние после летнего солнцестояния…
– Храм утратил силу и опустел, – повторил старик, почесывая чешую на затылке, – когда Храм Шейниры будет разрушен, не останется и синхов. Всех перебьют, а те, кому удастся спрятаться, вымрут от голода и болезней.
Элхадж поежился под тощим одеялом. Пророчества старика изрядно надоели за последние десять лет, но приходилось терпеть. Да и выгонишь ли его, последнего из тех, кто бился с ийлурами в час Плакучей Ивы? Последнего, кто еще помнил былое величие синхов и умел возносить молитвы Шейнире?
– Наш народ отжил свое, – просипел старик и тут же задремал, уронив голову на грудь.
В окно плеснуло белой снежной волной, и огонь в очаге испуганно прижался к красным уголькам.
Элхадж тоже закрыл глаза, но заснуть не удавалось. Рядом сопел и ворочался маленький синх, недавно вылупившийся из яйца; он смешно дергал во сне ногами, пиная при этом сидящего рядом Элхаджа. С другой стороны шушукались две юные синхи, время от времени хихикая в кулак и стреляя глазками в сторону собравшихся мужчин. К слову, глаза у них были просто замечательными – ярко-желтыми, светящимися в полумраке. Да и рисунок на чешуе тоже казался привлекательным, кокетливыми полосками забирался на щеки, ложился плавными линиями у внешних уголков рта.
«Хорошие синхи, – мрачно подумал Элхадж, – жаль только, что не жить хорошо их детям… С каждым годом все труднее и труднее, и когда-нибудь нас просто поймают и убьют. Или же будут возить по ярмаркам и показывать за деньги толпе».
Он тоскливо поглядел на дремлющего старика. Затем на маленькое, забитое колючим снегом окошко. И снова на старика.
«Храм потерял силу, – Элхадж хмуро пожал плечами, – и что с того? Можно подумать, будто мы зависим от Храма! Старый просто выжил из ума, не иначе».
Но все-таки выбрался из-под одеяла и, ежась на сквозняке, подобрался к старцу.
– Метхе Саон… Почему ты говоришь, что Храм Шейниры утратил былую силу и оттого мы живем все хуже и хуже?
Старик вздрогнул, но не проснулся. Элхадж осторожно прикоснулся к тощему плечу, легонько встряхнул.
– Метхе Саон.
– А?.. Что стряслось? Кто это?
Старик заморгал кровянистыми глазками, непонимающе уставился на Элхаджа. Затем улыбнулся беззубым ртом.
– Ох, это ты… Что тебе?
– Я только хотел узнать, отчего ты говоришь о том, что Храм теряет силу и это отражается на всех нас, – Элхадж почтительно сложил руки перед грудью, между двумя сердцами.
Саон глубокомысленно почесался, заглянул в котелок, словно надеясь увидеть там кусок мяса.
– Все так и есть, Элхадж. Храм – это то, что связывает нас с Шейнирой. Когда Храм теряет силу, наши молитвы не достигают ее божественного слуха и она перестает являть врагам нашим свою мощь. Что тут непонятного?
– Но, метхе Саон… Отчего тогда теряет силу Храм?
Старый синх пожевал губами и еще раз заглянул в котелок – уже с немалой долей раздражения во взгляде.
– Оттого, что во главе Храма стоит синх, который отвернулся от Шейниры. Или тот, чья вера слишком слаба… или же он просто не может так вознести молитву, чтобы она ответила. Причин может быть много, Элхадж. Но что мы можем сделать?
Элхадж задумался. Получалось так, что сделать они толком ничего не могли, особенно сидючи в землях владыки Северного Берега, в то время как Храм находился где-то в Диких землях, далеко на юге Эртинойса.
– Будь я моложе, непременно отправился бы в Храм. – Тут Саон закашлялся. Отдышавшись, подмигнул Элхаджу. – Но стар я становлюсь. Да и, отправься я в путешествие, кто будет наставлять молодняк?
Элхадж ничего не ответил. Помолчав, он задал следующий вопрос.
– Метхе Саон, а как Шейнира отвечала на твои молитвы? Что ты чувствовал?
Старик усмехнулся, горестно покачал головой.
– Что я… чувствовал… Тебе и вправду хочется это знать?
– Я ведь и спрашиваю оттого, что интересно, – пробурчал Элхадж. Все-таки Саон умел выводить из терпения кого угодно, даже его, чье имя значило «Ждущий своего часа».
– Ты чувствуешь себя наполненным, – веско прошепелявил синх, – тебе не понять… Ты чувствуешь, что можешь сделать все, что только пожелаешь. И враги падают один за другим от одного твоего взгляда…
Элхадж опустил голову, чтобы скрыть усмешку. В последнее время Саон все больше нес какую-то чушь. Хотя, быть может, это все вокруг него оказывались дураками, потому что не знали, как богиня отвечает на призыв и как наделяет своей силой.
– Метхе Саон…
Ответом было тихое, мирное посапывание, и Элхаджу ничего не оставалось, как отползти в свой угол и занять место между двумя хорошенькими синхами и брыкающимся во сне малышом.
Вьюга за окном не унималась. Вслушиваясь, как шуршит по крыше и стенам снег и как завывает ветер, путаясь в мохнатых лапах елей, Элхадж лежал и думал. О том, что метхе Саон, самый старый синх из их гнезда, знает достаточно много, а рассудок его слишком ясен, чтобы выдавать бред за действительность. О том, что, может быть, и в самом деле все зависит от силы Храма, от того неведомого синха, что стоит во главе и обращается с еженощной молитвой к Шейнире… Ведь было же время, когда, призвав богиню, один синх с легкостью справлялся с десятком ийлуров, обращая в прах их тела? Сам Элхадж вылупился из яйца много позже, во время упадка синхов, и знал о силе Шейниры только понаслышке, в основном из рассказов старого метхе.
Пение бури убаюкивало. Элхадж прикрыл глаза, натянул до подбородка войлочное одеяло.
Да, метхе Саон оставался единственным из тех, кто помнил, каково это – быть частицей божественной силы, пребывать в молитве с Шейнирой… И, наверное, эти мгновения оставались для него самым лучшим, что случилось за долгую, очень долгую жизнь. Ведь не зря загорался огонек в старческих кровянистых глазах, когда метхе вспоминал славу ушедших столетий.
Элхадж медленно погружался в дрему и, как всегда, оказывался во власти цветных полотнищ своего прошлого.
– Что это, метхе Саон?
Старик медленно листал толстую книгу, осторожно переворачивая хрустящие страницы. Поднял глаза на Элхаджа, поманил к себе.
– Смотри.
На пожелтевших листках, на весь разворот, была нарисована картинка. Красными чернилами – квадрат, внутри него – спящий дракон, свернувшийся клубком, словно лесная кошка. А рядом с каждой из вершин было тщательно выписано по высшему покровителю народов Эртинойса. Фэнтар с Молотом Света в крепких руках, бог воинственных ийлуров; Санаул с распахнутыми кожистыми крыльями и темным алмазом во лбу, который элеаны прозвали Оком Сумерек; маленький и хитроумный Хинкатапи с бездонным кошельком, отец всех кэльчу; ну, и наконец – Шейнира, богиня синхов. Она была изображена чуть крупнее прочих богов, наверное, именно так неизвестный автор пытался подчеркнуть ее могущество и значимость в квадрате мироздания. Шейнира, синха выше пояса, сверкала изумрудной зеленью, и каждая чешуйка была выписана так умело, что, казалось, вот-вот богиня шевельнется, протянет с древних страниц руки к своим детям… На ее шее горело рубинами ожерелье Проклятых душ, в руке тускло золотился цветок, и змеиное ниже пояса тело было свернуто кольцами, символизирующими бесконечность ее власти.
– Говорят, что Шейнира лепила синхов из глины, – прошелестел Саон, – а когда поняла, что получились неживые глиняные игрушки, вложила каждому синху душу из своего ожерелья. Дала в долг, чтобы потом вернуть. Понимаешь теперь, отчего ийлуры нас терпеть не могут? Они считают, что принадлежат свету, всему, что чистое и не замутненное ни ложью, ни предательством, а мы, синхи, тела с проклятыми душами.
– И потому они нас истребляют?
Метхе Саон покачал головой.
– Много здесь всего намешано, Элхадж. Война за землю, война за сокровища, что рождает лоно ее… Одних проклятых душ мало. – И усмехнулся, поглаживая когтем изумрудную фигурку богини.
– А что у нее в руке?
– Это? Золотая роза.
– Никогда не слышал о таких, – пробормотал Элхадж, – где они растут?
Старик вздохнул, его кровянистые глаза на миг подернулись дымкой воспоминаний.
– Теперь нигде, Элхадж. Золотые розы исчезли из Эртинойса… Раньше-то они росли повсюду, как сорная трава. А потом Храм начал терять силу, и розы исчезли. Просто вымерли.