Павел повернулся к сержанту:

— Так что это за игра, сэр?

Но тут под потолком зазвенел гонг, и искаженный перегруженным усилителем голос велел бойцам проследовать к рингу для представления.

— Пошли! — Сержант Хэллер сгреб своих подчиненных, рывком приподнял их и поволок сквозь плотную толпу к светящейся иллюминацией арке выхода.

Они выскочили под яркий свет прожекторов и зажмурились. Трибуны ревели, что-то рычали динамики, гремела музыка. Павел услышал свою фамилию и почувствовал, как сержант Хэллер дергает его за руки, заставляя поднять над головой сжатые кулаки

— …и рядовой Курт! Вторая рота: рядовые Хань и Лонгвилл! Третья рота — рядовые Ниецки и Свенсон! Четвертая рота: рядовой Барош! И основной претендент на победу, национальный чемпион по армрестлингу, неоднократный призер всевозможных соревнований по рукопашному бою рядовой Некко!

— Черт возьми! — Сержант Хэллер, разжав стальные пальцы, отпустил руки Павла. — Оказывается, он не так прост. И почему я узнаю это только сейчас? — Он озирался с таким видом, словно искал виноватых.

— Первый бой! — вещал крутящийся на возвышающемся ринге коротышка, одеждой и повадками похожий на клоуна. Возможно, он и был клоуном из приглашенной труппы циркачей — Встречаются первая и вторая роты! Бойцы — на ринг!

Павел дернулся было к канатам, но сержант придержал его:

— Не спеши. Поглядим, кого они выставят. Ты же хотел ирландца?

На ринг, по-обезьяньи цепляясь за канаты, взобрался рядовой Хань. Он был в синих тренировочных штанах и просторной майке, на груди которой красовался свившийся кольцами китайский дракон. Вскинув руки над головой, Хань запрыгал на месте, улыбаясь и часто кивая болельщикам на трибунах. Он не производил впечатления. Он был сух, невысок и легок. Но он отлично двигался.

— Ты первый, — сказал сержант обращаясь к молчаливому Курту. Тот кивнул. Прищурясь, он разглядывал выплясывающего на ринге китайца Налюбовавшись, шагнул к канатам ограждения, обернулся — посмотрел на Павла, а не на сержанта — и сказал спокойно и уверенно:

— Я справлюсь.

Сержант хмыкнул.

Курту на вид можно было дать лет двадцать пять, не больше. Худой и нескладный, неловкий в каждом движении — он словно чего-то стеснялся или опасался. Он был тих и неприметен.

А китаец все прыгал на гулком пружинящем помосте ринга, выколачивая ногами чечетку.

— Рядовой Хань! — объявил ведущий, посматривая на черную доску за спинами зрителей, на которой два техника в брезентовых комбинезонах усердно выводили мелом огромные буквы — электронное цифровое табло еще не работало. — И рядовой Курт! Встречайте! — Он выпустил микрофон, и тот мгновенно скользнул вверх. Не менее стремительно коротышка с повадками клоуна скатился с ринга.

Болельщики на трибунах орали, свистели, топали. Просто удивительно, насколько быстро они раскрепостились, подумал Павел. Должно быть, это зажигательное выступление длинноногих девушек так на них подействовало.

Под рев зрителей китаец Хань и немец Курт пожали друг другу руки. Разошлись, даже отвернулись друг от друга, высматривая на трибунах своих товарищей, в общем гомоне пытаясь услышать их голоса.

И когда рявкнул гонг, они не спешили. Они еще помахали болельщикам: Хань — улыбаясь и пританцовывая, Курт — смущенно и неуверенно. И только после стали сходиться: китаец — стремительно и уверенно, немец — семеня и зажимаясь.

А через мгновение случилось такое, что даже трибуны заткнулись от изумления.

Когда азиат был совсем рядом, Курт вдруг словно потерял равновесие. Он подался вперед — неловко и нескладно, но удивительно быстро, — и его кулак врезался точно в подбородок китайца.

Что-то отчетливо хрустнуло. Танцующие ноги остановились. Закатились узкие глаза.

Китаец всхрапнул, дернул головой и осел на помост ринга.

— Черт возьми! — У сержанта Хэллера отпала челюсть.

— Да, сэр, — только и мог сказать Павел.

Пять секунд стояла абсолютная тишина. Китаец не шевелился.

И трибуны опомнились. Завопили:

— Курт! Курт! — Откуда-то они уже знали его имя.

А победитель, смутившись, опустил голову, ссутулился, махнул рукой, то ли отмахнулся, то ли попытался сделать победный жест.

— Рррррядовой Куррррт! — Выскочил на ринг коротышка клоун, подскочив и поймав спускающийся микрофон. — Первая рота получает… — Он посмотрел в сторону доски, дожидаясь, пока техники нарисуют мелом цифры. — Первые три очка!

— Черт возьми! — повторил сержант Хэллер, но теперь в его голосе слышалось совсем другое — не безмерное удивление, а веселье и торжество. — Черт возьми, Курт! Как же это так? Случайность? Случайность! Тебе повезло! Надо же! Ты видел, а?! — Он повернулся к Павлу. И тот повторил:

— Да, сэр.

Китаец шевельнулся. Приподнял голову. По мутным глазам его было видно, что он ничего не соображает.

Раскрасневшийся Курт полез с ринга и запутался в канатах. Запрыгал на одной ноге под нарастающий смех трибун, пытаясь высвободиться. Сержант Хэллер бросился к нему, придержал, помог вытащить ногу. Хлопнул по плечу, рявкнув свое:

— Черт возьми! — Это можно было расценить как искреннее поздравление.

— А теперь бой номер два! — объявил ведущий, с опаской глядя, как нокаутированный китаец ползет к своему краю ринга. — И будем надеяться, что он закончится не так быстро. Ведь мы все хотим посмотреть хорошую драку! Не так ли?..

— Заткнись! — дружно проорали несколько глоток из задних рядов. — Заткнись, коротышка, лопнешь!

В сторону ринга полетели полосы туалетной бумаги. Но они не долетали даже до канатов, опускались на головы сидящих в первых рядах офицеров и их жен. Тотчас же по рядам побежали сержанты и лейтенанты, руганью, угрозами и затрещинами утихомиривая чересчур разошедшихся подчиненных.

— И снова первая рота против второй! — надрывался в фонящий микрофон ведущий. Он не обращал внимания на оскорбительные выкрики в свой адрес, на порхающую туалетную бумагу и прочие мелочи. Возможно, будучи посредственным клоуном, он давно привык ко всему этому. — На ринге встречаются рядовой Голованов и рядовой Лонгвилл!

— Держись, парень. — Сержант Хэллер довольно сильно пихнул Павла в бок. Должно быть, таким образом он выразил свою поддержку. — С богом!

Ирландец больше походил на какого-нибудь скандинава — он был белобрыс и голубоглаз. Выглядел он лет на тридцать пять — солидный возраст для рекрута, — и мышцы его уже заплыли жирком. Впрочем, расслабляться не следовало, отметил про себя Павел. На костяшках правой руки были заметны следы старой, наполовину выведенной татуировки. Вполне вероятно, в свое время ирландец состоял членом какой-нибудь молодежной банды. Занимался боксом в полулегальных клубах. Время от времени участвовал в сомнительных акциях, продавая свои кулаки различным политическим движениям. Ирландия всегда была беспокойной страной.

Они сошлись в центре восьмиугольного ринга. Павел первым протянул руку. Ирландец ухмыльнулся и крепко — будто хотел раздавить — сжал ее. Они долго смотрели друг другу в глаза. И Павел вдруг понял, ощутил, что победит.

В этом ирландце словно что-то было надломлено. Несмотря на кривую хулиганскую ухмылку, на вызывающее рукопожатие, на хищный прищур глаз, в нем чувствовалась слабина.

Рядовой Лонгвилл не хотел драться!

Павел выдернул ладонь из руки противника. Отступил, прижался спиной к канатам, дожидаясь, когда ударит гонг. Совсем некстати нахлынули воспоминания — университетский спортзал, стены, обшитые матами, разминающиеся борцы, ругающийся тренер. Запах пота и пыли.

Сделалось совсем спокойно. Унялось дыхание. Мир за пределами ринга исчез.

Павел усмехнулся. И увидел, как полиняла нагловатая ухмылка ирландца.

Гонг прозвенел, словно стекло разбилось. Отмахнув рукой, отбросив микрофон, скатился с ринга ведущий, оставив бойцов наедине.

Ирландец приподнял руки, кулаками закрывая лицо, локтями прикрывая корпус — “стойка труса”.

Павел, низко пригнувшись, шагнул вперед, выставил руки перед собой.

Ирландец, коротко выдохнув, провел прямой правой — но слишком медленно. Павел, чуть отклонившись, шлепком раскрытой ладони легко погасил удар. Тут же зацепил запястье противника, резко потянул на себя, выводя его из равновесия. Попытался подсечкой свалить ирландца.

Не получилось. Противник успел вырваться, увел ногу, отскочил. Павел бросился было за ним и едва не нарвался на удар — ирландец контратаковал быстро и решительно.

Разорвав дистанцию, они закружились, следя друг за другом, выжидая удобный момент для нападения. Они представляли разные стили единоборств и потому пока осторожничали, не зная, как вести поединок, какую тактику выбрать. Впрочем, у Павла было преимущество — занимаясь самбо в университете, интереса ради он спарринговал и с боксерами, и с каратистами, и с айкидоками.

Главное — не попасть под прямой удар!..

Сержант Хэллер подобрался к самому ограждению ринга. Он уже понял — он видел, что Павел не так прост, как ему представлялось раньше. Очевидно, рядовой Голованов занимался какой-то спортивной борьбой, и сейчас он грамотно вел поединок — не лез на рожон, выманивал противника, заставлял его открыться, изучал. Сержант Хэллер был удивлен: сперва неожиданная победа нескладного немца — как его там? — Курта, а теперь еще вдруг оказалось, что русский из его взвода не так уж и плох на ринге…

Ирландец, устав от монотонного кружения, перешел в стремительное наступление. Видимо, он решил все свои силы вложить в эту отчаянную единственную атаку, он хотел смять сопротивление противника, налететь на него, опрокинуть, раздавить.

Но все вышло не так, как он задумал.

Едва только ирландец кинулся на него с кулаками, Павел шагнул навстречу противнику, присел, пригнулся, прошел в ноги, чуть развернул корпус. Не глядя, одной рукой поймал запястье соперника, другой обхватил бедро. Рванул вверх, взваливая на плечи тяжелое тело спарринг-партнера. Повернулся, распрямился, бросил потерявшего ориентацию соперника под ноги, удерживая его руку. Быстро присел рядом, несильно ударил в ключицу, взял на болевой — безжалостно, жестко, как учил тренер. Ирландец зарычал, задергался, забился. Павел почувствовал, что противник вот-вот вырвется, и еще сильней нажал на пойманную в узел руку противника.

— Держи его! — мелькнула за канатами морда сержанта Хэллера. — Дави! Молодец, парень! Дожимай!

Павел жал.

Стонущий от боли ирландец не собирался сдаваться. Он был упрям.

Павел мог бы вывихнуть ему плечо, а быть может, и вовсе сломать руку. Надо только нажать чуть сильней. И сустав не выдержит, вывернется, лопнут связки. Но так нельзя. Неправильно это…

— Дожимай! — требовал сержант Хэллер.

— Пи-са-тель! — скандировали трибуны. Больше всех старалась, конечно же, первая рота. Павлу казалось, что он слышит отдельные голоса: голоса Зверя, Рыжего, Цеце, голос лейтенанта Уотерхилла. Он поднял голову, осмотрелся.

Кругом лица. Глаза. Рты.

Свет прожекторов.

Блещущие зубы. Женские губы — яркие, накрашенные, искривленные гримасой то ли брезгливости, то ли извращенного удовольствия.

— Я победил! — закричал Павел, из последних сил борясь с пойманной конечностью противника. Влажная кожа выскальзывала из пальцев. Ирландец, ослепнув от боли, все еще сопротивлялся. — Я победил! — Павел знал, что он победил. Это было в правилах.

Но здесь, на этом восьмиугольном ринге, правила были другие — намного проще. Противник либо не мог продолжать бой, либо сдавался — только тогда он считался проигравшим.

Ирландец сдаваться не хотел. Он и в безвыходном положении продолжал биться.

— Я победил! — Павел тряхнул головой. Пот ел глаза. В висках стучала кровь. Руки гудели от напряжения. — Я победил!

— Дожимай! — прыгал вокруг ринга сержант Хэллер.

— Дожимай! — вопили на трибунах Цеце и Рыжий.

— Дожимай! — требовал лейтенант.

Что-то хрустнуло. Кто-то взвыл возле самого уха.

Конечности расплелись.

Ирландец наконец-то вырвался, вывернулся. Отполз, попытался встать на ноги, но смог лишь подняться на колени.

Сломанная рука висела, словно переваренная макаронина.

— Он победил! — рявкнул сержант Хэллер.

— Победил! — откликнулись трибуны.

— Я победил, — сквозь сцепленные зубы повторил за ними Павел.

“Стань псом”, вспомнились слова лейтенанта. “Стань разъяренным псом, и победа будет твоя”.

— Перед нами победитель! — выскочивший на ринг коротышка схватился за микрофон. — Рядовой Голованов! Блистательно!

Побелевший лицом ирландец, похоже, ничего не понимал. В глазах его была боль, он стонал, здоровой рукой придерживая сломанную руку. И раскачивался. Раскачивался, стоя на коленях. Раскачивался, словно раскланивался.

Павел нашел глазами своего главного противника. Рядовой Некко, раздувая ноздри и презрительно кривя рот, смотрел на побежденного ирландца. Потом он перевел тяжелый взгляд на победителя. И Павел вздрогнул, увидев эти глаза.

Рядовой Некко был словно бешеный пес.

Рядовой Некко собирался убить Павла.

После был перерыв, и ринг заняли цирковые жонглеры. Стройные, условно одетые девушки прошлись по рядам зрителей, одаривая дешевым пивом в пластиковых бутылках, чипсами и улыбками.

Ирландца со сломанной рукой унесли на носилках в медицинский модуль — первый раненый поступил в распоряжение только что прибывших врачей.

А Павел ушел в раздевалку. Сержант Хэллер следовал за ним, покачивая головой и приговаривая:

— Не ожидал! Никак не ожидал! Даже не предполагал!..

В раздевалке было пусто и тихо. Только молчаливый

Курт, сгорбившись, сидел на своем месте возле шкафчиков. Павел присел рядом, опустил руки, расслабил их, чувствуя, как дрожат пальцы, как толчками бежит по набухшим венам кровь.

Сержант Хэллер присел на корточки перед солдатами.

— Шесть очков! Парни, вы только что заработали шесть очков для нашей роты! Просто отлично! — Он был восхищен Он был просто влюблен в них. — Я переговорю с лейтенантом, он оформит вам увольнительные. Пойдете в город, отдохнете. Может быть, найдете девчонок… Ну что молчите? Вы меня слышите?

— Да, сэр, — отозвался Павел. Курт повел плечом.

— Что это с вами? — забеспокоился сержант. — Бои еще не закончились. Вам надо будет идти на ринг.

— Мы выйдем, — ответил Павел. — Устали немного. Отдохнем и выйдем. Да, Курт?

— Я не устал, — поднял голову немец. — Но драться больше я не хочу.

— Почему? — сержант нахмурился.

— Я чувствую, там что-то случится. Что-то нехорошее. Не хочу туда идти.

— Ты что это вбил себе в голову? — Сержантская любовь бесследно улетучилась, и голос его зазвучал привычно и знакомо. — Ты должен выйти на ринг. Если хочешь, сразу же ляг там, как проститутка! Но выйти ты должен! Слышишь, доннерветтер чертов?!

— Не хочу. — Курт снова уставился себе под ноги.

— Посмотри на меня! — все повышал голос сержант. — Ты что, хочешь всю роту подставить? Дураками нас выставить?!

— Там будет кровь, — отрешенно и обыденно констатировал Курт. — Будет много крови. И кто-то умрет. Я не хочу туда.

— Ты это о чем? — Павел почувствовал, как в душе рождается нечто, похожее на страх. Вспомнились ненавидящие глаза Некко — глаза пса, затаившего злобу.

— Я чувствую… — Курт отвечал нехотя, словно сожалея о том, что уже было произнесено: — Я не знаю как… Не знаю кто… Но я предчувствую… И я туда не пойду… Я не пойду, но победа будет моя…

Сержант, похоже, несколько растерялся. Поразмыслив, почесав затылок, пожевав губу, он махнул рукой:

— Ну и черт с тобой, прорицатель! Счастье твое, что не из моего ты взвода! Но я обо всем доложу твоему непосредственному начальнику!

— Как будет угодно… — Курт помолчал. Добавил, словно кашлянул: — Сэр…

А Павел все смотрел на худого нескладного немца. И почему-то ледяные мурашки бегали по его спине.

В последующих двух схватках встречались бойцы третьей и четвертой рот.

— Рядовой Свенсон против рядового Бароша, — торопливо объявил ведущий. Кажется, ему переставало нравиться его занятие. С трибун в сторону ринга летели пустые пластиковые бутылки. Младшие офицеры уже не старались наводить порядок среди своих подчиненных. Они просто внимательно следили за всеми и демонстративно громко наговаривали в микрофоны наладонных компьютеров фамилии провинившихся. Определить наказание каждому они собирались позднее.

Швед Свенсон и чех Барош во многом были похожи друг на друга: одного роста, одинакового телосложения Похожие лица, мимика; оба блондины. Лишь одно отличие сразу бросалось в глаза — Барош был кривоног…

Гонг прозвучал, когда бойцы еще только карабкались на ринг. И они, оттолкнувшись от канатов, сразу же бросились друг на друга.

Кулак Свенсона рассек Барошу бровь. Чех разбил шведу нос. Кровь залила лица бойцов, превратила их в одинаковые жуткие маски. Густые капли упали на дерматиновое покрытие ринга, разбились черными кляксами.

Трибуны взревели. Они наконец-то дождались настоящего кулачного боя.

Силы противников были равны.

И поединок они вели в одинаковой — наступательной — манере. Они мало заботились о защите — или просто не умели защищаться, — они месили друг друга кулаками, то сближаясь, то разрывая дистанцию.

Явного преимущества не было ни у кого.

Все решала выносливость.

И случай…

Барош, получив сильный удар в челюсть, повис на плечах у противника, не давая тому двигаться. Через мгновение, немного придя в себя, отскочил, мгновенно собрался, неожиданно перешел в наступление — показал удар в корпус левой, заставил шведа опустить руки, открыться и тут же мощно ударил правой в лицо.

Свенсон покачнулся. Глаза его закатились на секунду, но это увидел лишь Барош. И чех остановился, испугавшись: красная бесформенная маска лица, белки глаз, дрожащие веки — жуткая картина.

Они были соперниками на ринге, но не врагами.

Их настоящий враг на ринг никогда не выходил. С ним можно было встретиться лишь на поле боя…

Чех подхватил падающего шведа, придержал.

Плохо соображающий Свенсон попытался боднуть противника в лицо, но Барош легко увернулся. Сказал что-то почти ласковое на своем языке — выругался, должно быть. Отпустил сопротивляющегося соперника, не собираясь его добивать. Отскочил, встал, дожидаясь, пока швед очухается.

Трибуны требовали продолжения поединка.

И несколько секунд бой продолжился.

Полуослепший швед широко размахивал руками, пытаясь зацепить скачущего вокруг чеха. Один удар достиг цели — Барош, охнув, схватился за ухо. Разозлился, совершенно забыв об осторожности, бросился на противника. И нарвался на второй удар — точно в солнечное сплетение. Задохнувшись, согнулся. А швед, вдруг прозрев, накинулся на него, ударил кулаком по затылку, свалил с ног, пнул жестким мыском десантного ботинка в ребра, и еще раз, и еще…

Болельщики на трибунах засвистели. Кто-то из солдат, привстав, швырнул недопитую бутылку в разошедшегося не на шутку шведа — и попал. Дешевое пиво попутно окропило головы зрителей и расплескалось на ринге.

— Стой, мясник! — вопила вся четвертая рота. — Прекрати!

— Мясник! Мясник! — победно подхватила третья рота.

— Мясник! — прокатилось по залу. Еще один боец из молодых приобрел новое имя.

— Третья рота побеждает! — прокричал в микрофон ведущий, избегая смотреть под ноги. Его подташнивало от вида крови. — Рядовой Свенсон оказывается сильней!

— Некко! Некко! — скандировала четвертая рота, требуя отмщения.

— А теперь четвертый бой сегодняшнего вечера! Снова на ринге встречаются третья и четвертая роты. Бойцы Ниецки и Некко! Вы хотите реванша?! А вы хотите закрепить победу?! — Коротышка на ринге обращался к зрительским рядам, но его никто не слушал.

На ринг уже взбирался здоровяк Некко: в одних шортах, с голым торсом; ручищи — словно обрубки толстенных сучьев, ноги — узловатые стволы, шея — короткий широкий чурбак. Несмотря на свои гипертрофированные мускулы, двигался он легко, почти грациозно.

Ниецки тоже был крупным мужчиной, но рядом с противником он выглядел подростком. Исход поединка был ясен с самого начала. На чьей стороне сила, понимали и сами бойцы, и зрители.

— Раздави его, титан! — прозвучал восхищенный женский голос в офицерских рядах. И новое прозвище понравилось трибунам.

— Титан! Титан! — покатилась волна голосов. Некко ухмылялся.

Ниецки с опаской разглядывал противника.

Гонг, как всегда, прозвучал неожиданно.

И Некко, не мешкая, не тратя время на разведку и прочие хитрости рукопашного боя, надвинулся на соперника, словно и не заметив серию сильных ударов в грудь и живот. Он прижал противника к канатам, придавил всем телом. Высоко вскинул кулачище, словно приветствуя зрителей. И, немного помедлив, будто специально привлекая к себе внимание, обрушил его вниз, на голову беспомощного Ниецки.

Павел в это время находился в четырех шагах от бойцов. Он стоял возле ринга, зная, что следующий бой будет его. Он видел, как искривилась шея Ниецки, как подогнулись его ноги. Ему показалось, что он слышал, как смялись кости.

Из ушей, носа и горла Ниецки хлынула кровь. Но боец стоял, прижатый к канатам тушей противника.

— Титан! Титан!

Некко вновь вскинул руку. И снова уронил ее, словно кувалду.

— Титан!

Казалось, Ниецки сам держится на ногах. Но Павел видел то, чего не замечали другие. И он закричал:

— Остановите его! Остановите бой! Стойте!

— Титан!.. — возбужденно гудел человеческий рой. Некко опустил глаза, уставился на Павла. Глаза его сузились, губы шевельнулись.

“Я убью тебя, — выразительную мимику можно было прочесть без труда. — Я убью тебя, чемпион”.

Ринг был залит кровью бойцов. И Павел ясно вспомнил слова Курта: “Будет много крови. И кто-то умрет…”

Некко отступил.

Освобожденный Ниецки повалился на ринг. Голова его упала в кровавую лужу и вывернулась. Мутные мертвые глаза смотрели прямо на Павла.

И Павел видел в них свое отражение.

К рингу спешила бригада медиков, на ходу разворачивая носилки.

— Победил рядовой Некко! — восторженно прохрипел в микрофон клоун. Его белые башмаки и низ брючин были измазаны кровью.

— Титан! Титан!..

— Чистая победа!

Медики вытягивали тело Ниецки из-под канатов. Кровь пачкала их белые комбинезоны.

— Жив, — негромко сказал один.

— Давление низкое, — сказал второй. — Пульс неровный.

— Срочно госпитализируем, — принял решение третий.

Павел смотрел на них, и ему казалось, что кругом происходит что-то до невозможности иррациональное.

Убийца стоял на ринге, упиваясь победой.

У его ног копошились медики, собирались уносить полумертвого солдата, пострадавшего не в схватке с космическими чудовищами, а в спарринге со своим товарищем.

А следующий бой вот-вот должен начаться.

Праздник продолжается. “И кто-то умрет…”

— Ты следующий!

Павел вздрогнул, вскинул голову. Сержант Хэллер свысока смотрел на него.

— Вы видели, сэр? — Павел почувствовал, что его голос дрожит. И закашлялся, надеясь это скрыть.

— Что именно?

— Вы видели? Некко чуть было его не убил!

— Нарушений правил не было, — холодно сказал сержант, комкая в руках белое полотенце. — Следующий бой твой.

Возникла какая-то пауза. Ведущий, перегнувшись через канаты, разговаривал о чем-то с какими-то людьми в военной форме. Кивнул несколько раз, потом схватился за микрофон, огласил:

— Победитель третьего боя рядовой Свенсон не может участвовать в следующем поединке!

Представитель третьей роты бросил на ринг белое полотенце, измазанное кровью.

— И поэтому победа присуждается первой роте!

— Черт возьми! — Сержант Хэллер, осознав услышанное, даже подпрыгнул. Спрятал свое полотенце за спиной. — Еще три очка!

“И я туда не пойду… я не пойду, но победа будет моя…” Павел покачал головой, вспомнив пророчество Курта: “И кто-то умрет…”

— А сейчас на ринге встречаются победитель второго боя рядовой Голованов и победитель четвертого боя рядовой Некко! Итак, финальный бой! Первая рота против роты четвертой!..

Они встретились взглядами. Павел хотел отвести глаза, но не смог. Не смог, потому что не хотел показывать свою слабость, свою неуверенность. Не мог, потому что ненавидящий взгляд Некко притягивал и уже не отпускал…

— За что ты так на меня взъелся? — прошептал Павел. — Я не враг тебе, не соперник. Что я такого тебе сделал?..

— Я лучший! — искривились губы Некко. — Я первый!

Их объявили еще раз. Сержант Хэллер легонько подталкивал Павла к рингу. Рядовому Некко что-то втолковывали. Болельщики пытались перекричать друг друга:

— Ти-тан!! Ти-тан!!

— Пи-са-тель!!..

А они не двигались и все смотрели в глаза друг другу: один ненавидя, другой вопрошая.

Некко первым отвел взгляд и, ухватившись за упругие канаты, рывком поднялся на ринг. Вскинул руки, сжал тяжелые кулаки.

— Ты что, голову потерял от страха? — прошипел в самое ухо сержант Хэллер. И Павел, очнувшись, тряхнул головой и шагнул вперед, подумав мельком, что этот залитый кровью ринг очень похож на эшафот.

И вдруг случилось то, чего никто никак не ожидал.

Трибуны зазвенели — словно сработали одновременно сотни будильников. Разом смолкли голоса. Зашевелились, задвигались встревоженные люди.

Офицеры, недоумевая, досадуя, смотрели на сработавшие персональные коммуникаторы — небольшие устройства связи в виде браслета. По нескольку раз перечитывали короткое сообщение:

“Боевая тревога! Ситуация номер один. Старт через восемнадцать минут”.

Праздник был испорчен.

В динамиках щелкнуло. И холодный голос дежурного” офицера четко и раздельно проговорил:

— Боевая тревога. Ситуация номер один. Старт через восемнадцать минут.

Этот голос звучал сейчас везде: в казармах, в столовых, в тире, в сауне, на складах, в ангарах и на улице. Сейчас в сотнях квартир затрезвонили телефоны, и в трубках тоже был этот голос.

— …Ситуация номер один. Старт через семнадцать минут…

Зал стремительно пустел. Сержанты, слушая четкие распоряжения взводных, без суеты выводили личный состав. Старшие офицеры, хмурясь и переглядываясь, уходили через запасный выход.

Офицерские жены, вдруг оставшись одни, хлопали глазами. На ринге стоял растерявшийся коротышка-клоун и рассеянно стучал ладонью по микрофону, словно пытаясь выколотить из него пропавший звук.