Хотя до борделя можно было дойти пешком, Амелия, Меррипен и Роан поехали в старой коляске и через несколько минут оказались перед фасадом здания, построенного в георгианском стиле. Амелии, которой подобное место представлялось отвратительным и жутким, вид дома показался вполне благопристойным, она была даже немного разочарована.
      – Оставайтесь в коляске, – сказал Роан. – Я войду и постараюсь разузнать, где лорд Рамзи. – Взглянув на Меррипена, он строго предупредил: – Не оставляй мисс Хатауэй одну ни на минуту. Вечером здесь небезопасно.
      – Еще совсем рано, – запротестовала Амелия. – К тому же мы в Вест-Энде и здесь полно хорошо одетых джентльменов. Какая может быть опасность?
      – Я видел, на что способны эти хорошо одетые джентльмены. Вы упадете в обморок, если я вам о них расскажу.
      – Я никогда не падаю в обморок, – возмутилась Амелия.
      Роан лишь сверкнул белозубой улыбкой. Он вышел из экипажа и растворился в темноте, будто был частью ее. В свете фонарей на одно мгновение она увидела мерцание его волос и сверкнувшую в ухе бриллиантовую серьгу.
      Амелия смотрела вслед Кэму и размышляла о том, к какой категории людей его следует отнести. Он не был ни джентльменом, ни лордом, ни простым рабочим, ни настоящим цыганом. Она вспомнила, как он помогал ей сесть в коляску, и почувствовала, как по спине побежали мурашки. Ее рука была в перчатке, а его – нет, и она ощутила силу и тепло крепкой ладони. На большом пальце блестело широкое, массивное золотое кольцо – таких колец Амелия никогда не видела.
      – Меррипен, что означает кольцо на большом пальце? Это такой обычай у цыган?
      Меррипена, очевидно, смутил ее вопрос, он отвернулся и стал смотреть сквозь запотевшее окно на улицу. Мимо коляски прошла группа молодых людей в модных пальто и цилиндрах. Они громко смеялись и переговаривались. Двое из них остановились и заговорили с безвкусно одетой девицей.
      – Оно означает независимость и свободомыслие, – ответил наконец Меррипен, продолжая смотреть на улицу. – А также определенную обособленность. Он носит его для того, чтобы напоминать себе, что он не раб того образа жизни, который ведет, и в любую секунду может изменить свою жизнь.
      – А зачем мистеру Роану об этом себе напоминать?
      – Потому что в вашем мире слишком много соблазнов, которым трудно противостоять.
      – А зачем им противостоять? Я не могу понять, что ужасного в том, чтобы жить в приличном доме, быть обеспеченным к наслаждаться красивыми вещами – например, красивой посудой или удобной мебелью?
      – Gadji, – пробормотал Меррипен. Амелия знала это слово, оно означало женщину – не цыганку.
      Она устало откинулась на спинку сиденья.
      – Мне никогда и в голову не приходило, что я буду искать своего брата в доме, пользующемся дурной славой. Но если выбирать между борделем и трупом, плывущим вниз лицом по Темзе… – Она ужаснулась своему сравнению и приложила к губам сжатые кулачки.
      – Он не умер, – мягко сказал Меррипен. Как ей хотелось в это верить!
      – Мы должны увезти Лео из Лондона. В деревне он будет в большей безопасности… неправда ли?
      Меррипен пожал плечами:
      – В деревне гораздо меньше соблазнов, и Лео будет труднее нарваться на неприятности.
      – Человек, который так усердно ищет неприятности, может найти их где угодно, – горько вздохнула Амелия.
      После долгих минут томительного ожидания наконец вернулся Роан.
      – Где он? – нетерпеливо вскочила Амелия, как только цыган сел в карету.
      – Здесь его нет. После того как лорд Рамзи поднялся наверх с одной из девушек и… В общем, в борделе его нет.
      – Куда он пошел? Вы спросили?..
      – Он сказал им, что отправляется в таверну под названием «Ад и Ведро».
      – Какое милое название. Вы знаете, где это?
      Роан кивнул:
      – Меррипен, поезжай по Сент-Джеймс-стрит и сверни налево после третьего перекрестка.
      Когда коляска проезжала мимо трех проституток, Амелия спросила, не скрывая интереса:
      – Сколько им лет? Почему никакая благотворительная организация не поможет им получить достойную работу?
      – В большинстве случаев эта достойная работа ничуть не лучше, – ответил Роан.
      Амелия посмотрела на него с возмущением:
      – Вы считаете, что зарабатывать, занимаясь проституцией, лучше, чем честной работой, которая позволяет вести достойную жизнь?
      – Этого я не говорил. Только я знаю, что многие работодатели относятся к женщинам гораздо хуже, чем сутенеры и содержательницы публичных домов. Слугам приходится терпеть всякого рода оскорбления от своих хозяев – особенно служанкам. И если вы полагаете, что работа на заводе или фабрике – это достойный труд, значит, вы никогда не видели девушку, которой машиной для резки соломы отрезало несколько пальцев. Или женщину, у которой от работы на чесальной фабрике легкие так забиты пухом, очесами и пылью, что она вряд ли проживет больше тридцати лет.
      Амелия открыла было рот, чтобы возразить, но передумала. Как бы ей ни хотелось продолжить этот спор, приличной женщине – даже если она старая дева – не пристало обсуждать проблему проституции.
      Она отвернулась к окну, не удостоив Роана даже взглядом, но чувствовала, что он за ней наблюдает. Роан не был ни надушен, ни напомажен, но от него исходил притягательный запах чего-то свежего, похожего на клевер.
      – Ваш брат, очевидно, унаследовал титул совсем недавно, – вдруг сказал он.
      – Да.
      – При всем к нему уважении, мне кажется, он не совсем готов к своей новой роли.
      Амелия не смогла удержаться от печальной улыбки:
      – Никто из нас не был готов. Для Хатауэев это был неожиданный поворот событий. Лео был лишь четвертым в очереди на титул. Но те, что были до него, неожиданно один за другим умерли от разных причин. Похоже, что титул Рамзи укорачивает человеку жизнь. Боюсь, что мой брат при его образе жизни не протянет дольше, чем его предшественники.
      – Свою судьбу никому не дано знать.
      Обернувшись к Роану, Амелия увидела, что он внимательно ее изучает.
      – Я не верю в судьбу. Люди сами хозяева своей судьбы.
      Роан улыбнулся:
      – Все, даже боги, беспомощны в руках судьбы.
      Амелия глянула на него скептически:
      – Конечно, вы, работая в игорном доме, знаете все о вероятностях и шансах. А это означает, что вы не можете верить в удачу или в судьбу.
      – Да, я знаю все про вероятности и шансы, – согласился он. – Тем не менее я верю в удачу. – Он улыбнулся так, что у Амелии перехватило дыхание. – Я верю в магию, и в мистику, и в вещие сны. Верю, что некоторые события записаны на небесах… и даже на линиях вашей ладони.
      Она смотрела на него завороженно. Он был необыкновенно красив: кожа цвета меда, черные кудри спускаются на лоб.
      – А ты тоже веришь в судьбу? – спросила она Меррипена.
      – Я ведь цыган, – ответил он. Это означало, что он верит.
      – Боже мой, Меррипен, я всегда считала тебя разумным человеком.
      – Разумно считать, что такое возможно, мисс Хатауэй, – рассмеялся Роан. – Только потому, что вы чего-то не можете увидеть, почувствовать или понять, вовсе не означает, что этого нет.
      – Никакой судьбы нет, – настаивала Амелия. – Есть лишь действие и его последствия.
      Коляска остановилась в бедном квартале, разительно отличающемся от Сент-Джеймс или Кинг-стрит. На одной стороне улицы была пивная и дешевые меблированные номера, на другой – большая таверна. Пешеходы на этой улице хотя и были одеты с претензией на элегантность, но терялись в толпе уличных торговцев, карманников и проституток.
      Перед дверями таверны назревала большая драка. В воздух уже летели шляпы, трости и бутылки. Везде, где была драка, можно было с большой долей вероятности предположить, что ее затеял Лео.
      – Меррипен, – обеспокоенно сказала Амелия, – ты знаешь, каков Лео, когда он выпьет. Он, наверное, в самой гуще этого столкновения. Будь добр…
      Она еще не закончила говорить, а Меррипен уже встал, готовый выполнять ее приказ.
      – Погоди, – вмешался Роан. – Позволь мне уладить это дело.
      – Ты думаешь, я не умею драться?
      – Это лондонские трущобы. Я знаком со всеми их трюками. – Роан замолчал, увидев, что Меррипен вышел из коляски. – Что ж, так тому и быть. Они выпотрошат его, как макрель на рыбном рынке Ковент-Гарден, – сказал Кэм Амелии.
      Она тоже вышла из экипажа и встала рядом с Роаном.
      – Уверяю вас, Меррипен умеет за себя постоять.
      Роан снисходительно взглянул на нее:
      – Вам лучше оставаться в коляске.
      – Но ведь для защиты у меня есть вы, не так ли?
      – Милая, – тихо сказал он, – возможно, я именно тот, от которого вас больше всего нужно защищать.
      Он посмотрел на нее так выразительно, что у Амелии чуть не остановилось сердце. Чтобы скрыть смущение, она отвернулась, но все равно слишком остро чувствовала его близость.
      Меррипен бесстрашно ринулся в самую середину драки, разбрасывая драчунов, а через полминуты бесцеремонно вытащил одного из них, не переставая отбиваться от нападающих свободной рукой.
      – А он молодец, – удивился Роан.
      Амелия почувствовала облегчение, узнав в растрепанном драчуне своего брата.
      – Слава Богу!
      Роан двумя пальцами взял ее за подбородок, повернул к себе лицом и сказал довольно сурово:
      – Вам не кажется, что вы слишком заботитесь о своем брате, а себя подвергаете необоснованному риску? Он не делает ничего особенного. Большинство молодых лордов в его положении вели бы себя точно так же.
      – Вы не знаете Лео, – ответила Амелия, потрясенная его прикосновением. Вместо того чтобы отпрянуть, она замерла, испытывая наслаждение. – Обычно он так себя не ведет. Он в беде. Он…
      Роан медленно провел пальцем по красной ленте шляпки и остановился в том месте, где под подбородком был завязан узел.
      – Что значит – в беде?
      Она не успела ответить: Лео и Меррипен подошли к коляске. При виде брата сердце Амелии переполнили любовь и жалость. Лео был в грязи, растерзан, но в его взгляде не было ни капли раскаяния. Любой, кто не знал Лео, подумал бы, что у него в жизни нет никаких забот. Но его когда-то веселые глаза были сейчас холодными и пустыми. Все еще было далеко до того, что он совсем опустится, но он, видимо, решил ускорить этот процесс.
      – Как интересно, – небрежно заметила Амелия, – от тебя все же еще что-то осталось. – Достав носовой платок, она осторожно стерла пот и кровь с его лица. Заметив его блуждающий взгляд, она сказала: – Дорогой, я та, что стоит посередине.
      – А, это ты. – Голова Лео моталась из стороны в сторону, как у марионетки. Он посмотрел на Меррипена, который помогал ему устоять на ногах. – Моя сестра. Потрясающая девушка.
      – Прежде чем Меррипен посадит тебя в коляску, Лео, ты не попробуешь избавиться от кое-каких излишков?
      – Конечно, нет, – был незамедлительный ответ. – Хатауэи умеют пить.
      Амелия отвела с его лица грязные волосы.
      – Было бы неплохо, если бы ты в будущем пил немного меньше, дорогой.
      – Но, сес… – На какую-то долю секунды в пустых глазах Лео промелькнула искорка и он стал прежним Лео. – У меня такая страшная жажда.
      У нее на глаза навернулись слезы, а к горлу подступил ком. Она сглотнула и сказала ровным голосом:
      – Следующие несколько дней, Лео, ты будешь утолять жажду исключительно водой или чаем. Сажай его в коляску, Меррипен.
      Лео покосился на человека, помогавшего ему устоять на ногах:
      – Ради Бога, неужели ты отдашь меня ей на растерзание?
      – Вы предпочли бы просохнуть в камере полицейского участка? – вежливо спросил Меррипен.
      – Да там бы ко мне отнеслись во сто крат гуманнее, – пробормотал Лео, забираясь с помощью Меррипена в коляску.
      – Не хотите, чтобы мы подвезли вас к вашему игорному дому, сэр? – обратилась Амелия к Роану. – Будет тесновато, но это не страшно.
      – Нет, благодарю вас. Это недалеко. Я дойду пешком.
      – Я не могу вас оставить в трущобе.
      Он встал рядом с ней за экипажем – там, где их не могли видеть.
      – Со мной все будет в порядке. Я не боюсь города. Погодите, стойте смирно.
      Роан опять поднял ее лицо за подбородок и большим пальцем нежно провел под левым глазом. Она с удивлением почувствовала, что он стирает слезу.
      – У меня от ветра всегда немного слезятся глаза.
      – Сейчас нет никакого ветра.
      Его рука оставалась на ее подбородке. Ее сердце так застучало, что зашумело в ушах и стали почти не слышны крики, доносившиеся из таверны. Вокруг сгущались сумерки. Его пальцы скользнули вниз по шее, нащупывая место, где бился пульс, и нежно его погладили.
      Амелия увидела, как потемнели его глаза.
      – Мисс Хатауэй… вы уверены, что это не рука судьбы, что мы с вами сегодня встретились?
      – С-совершенно уверена, – с трудом ответила она.
      – И то, что скорее всего мы больше никогда с вами не встретимся?
      – Никогда. – Роан был слишком большим. Слишком близко. Амелия пыталась собраться с мыслями. А когда ощутила его дыхание на своей щеке, больше вообще ни о чем не могла думать.
      – Надеюсь, что вы правы. Боже меня сохрани, если когда-нибудь придется столкнуться с последствиями.
      – Последствиями чего? – Ее голос был еле слышен.
      – Вот этого. – Сильная рука обняла ее за шею, а губы Роана сомкнулись с ее губами.
      Амелию целовали и раньше. Не так уж и давно на самом деле. Ее поцеловал человек, в которого она была влюблена. Но боль от его предательства была так велика, что Амелия поклялась впредь не позволять ни одному мужчине приближаться к ней. Но Кэм Роан не спрашивал ее разрешения и не оставил возможности протестовать. Она напряглась и положила руки ему на грудь, пытаясь оттолкнуть от себя. Но он, казалось, даже не заметил ее сопротивления. Поцелуй был настойчивым, его рука легко обвилась вокруг талии и прижала Амелию к его мощному телу.
      С каждым вдохом она все острее ощущала чуть солоноватый запах его кожи. Один поцелуй следовал за другим, и Амелия стояла как завороженная, тая от мужского прикосновения, от ласки, обещающей сладкие наслаждения.
      Тихо пробормотав что-то на своем языке, Роан оторвался от ее губ, но только для того, чтобы начать целовать нежный изгиб шеи.
      Когда он дотронулся кончиком языка до особенно чувствительного места, Амелия невольно задрожала. В груди, в животе, между ног вдруг появилось болезненное ощущение. Ей мучительно захотелось прижаться к нему, освободиться от множества слоев ткани, из которых состояли ее юбки. Он был так осторожен, так нежен…
      Звон разбитой о мостовую бутылки вернул ее к действительности.
      – Нет, – задыхаясь, прошептала она, оттолкнув его. Он отпустил ее. Ничего не видя перед собой, она, спотыкаясь, подошла к открытой дверце коляски и опустила голову, чтобы скрыть пылающие щеки под полями шляпки.
      Она поднялась на ступеньку, когда почувствовала руку Роана на своей талии. Он подсадил ее и прошептал прямо в ухо:
      – Latcho drom.
      На языке цыган это были слова прощания. Она узнала их, потому что Меррипен научил ее некоторым словам и выражениям. От этих слов ее бросило в жар, но она, конечно, не ответила – не могла ответить, – а лишь села в коляску и подобрала юбки, чтобы можно было закрыть дверцу.
      Брат и сестра Хатауэй занимали противоположные углы кареты. Первый был пьян, вторая – в оцепенении. Дрожащими пальцами она потянулась, чтобы развязать ленты шляпки, и обнаружила, что узел развязан, а концы лент висят.
      То есть один конец. А другой…
      Сняв шляпку, она начала с удивлением ее рассматривать. Одной ленты не хватало.
      Судя по оставшимся следам, она была аккуратно отрезана.
      Ленту взял он.

      Спустя неделю все пять отпрысков семьи Хатауэй вместе с вещами были перевезены из Лондона в новое поместье в Гемпшире. Несмотря на ожидавшие их трудности, Амелия очень надеялась, что перемены скажутся благотворно на всех.
      Дом в их прежнем имении Примроуз-плейс был связан со многими неприятными воспоминаниями. Все изменилось с тех пор, как умерли их родители. Отец скончался от сердечного приступа, а мать, так и не оправившаяся после потери мужа, – через несколько месяцев. Казалось, что горе впиталось в стены и стало частью обоев, краски и дерева. Каждый раз, глядя на камин в большой гостиной, Амелия вспоминала свою мать, сидящую за рукоделием, а в саду ей мерещился отец, подрезающий свои знаменитые на всю округу розы.
      Амелия безо всякого сожаления продала дом, но не из-за отсутствия сентиментальности, а скорее от ее избытка. Невозможно смотреть в будущее, когда тебе что-то постоянно напоминает о потерях.
      Ее брат и сестры нисколько не возражали против продажи дома. Лео вообще ничего не волновало. Если бы ему вдруг объявили, что семья намерена жить на улице, он бы лишь равнодушно пожал плечами. Уин, моложе Амелии на несколько лет, была слишком слаба после длительной болезни, чтобы протестовать против решения старшей сестры. А Поппи и Беатрикс были подростками и с энтузиазмом приветствовали любые перемены.
      Амелия отдавала себе отчет, что наследство свалилось на них в самый подходящий момент. Хотя у нее были сомнения, удастся ли Лео сохранить свой новый титул на достаточно долгий срок.
      Дело в том, что никто не хотел быть лордом Рамзи. Для трех предыдущих лордов Рамзи титул был словно талисманом неудач и ранней смерти. Вот почему дальние родственники Хатауэев только облегченно вздохнули, когда титул перешел к Лео.
      – А какие-нибудь деньги я получу? – был первый вопрос Лео, когда ему сообщили, что он станет виконтом.
      Ответ был положительным. Лео получит в наследство небольшое поместье в Гемпшире и скромную ежегодную сумму, которой не хватит даже на то, чтобы подновить дом.
      – Мы все равно бедны, – сказала Амелия брату, изучив письмо поверенного, где он описал поместье и доходы, которое оно приносит. – Поместье небольшое, слуги и большинство арендаторов уехали, дом ветхий, а над титулом, очевидно, висит проклятие. Все это делает поместье, говоря без преувеличения, непригодным. Однако у нас есть дальний родственник, который, хотя и спорно, предшествует тебе в ряду наследников, и мы можем попытаться отказаться от наследства в его пользу. Возможно, что наш прапрапрапрадед получил титул незаконно, что позволит нам заявить об утрате титула на основании…
      – Я приму титул, – решительно заявил Лео.
      – Потому что ты не веришь в проклятие так же, как не верю я?
      – Нет, потому что я и так проклят, так что еще одно проклятие меня не пугает. Одним больше, одним меньше – какая разница?
      Никто, кроме Лео, никогда не был в южном графстве Гемпшир. Поэтому по прибытии на новое место все вытягивали шеи, с интересом рассматривая поместье, теперь принадлежавшее им.
      Младшие сестры, такие же темноволосые и голубоглазые, как Амелия, возбужденно обменивались впечатлениями. Но взгляд Амелии чаще останавливался на Уин. Ее заботило состояние сестры.
      Уин была не похожа на других членов семьи. Она единственная унаследовала от отца светлые волосы и скрытный характер. Сестра была тихой и застенчивой и стойко переносила все трудности. Когда годом раньше в деревне началась эпидемия скарлатины, Лео и Уин серьезно заболели. Лео быстро оправился, а Уин с тех пор оставалась бледной и хрупкой. Доктор сказал, что скарлатина дала осложнение на легкие и что Уин может вообще никогда не поправиться.
      Однако Амелия не хотела признавать, что Уин может остаться инвалидом. Чего бы ей это ни стоило, она вылечит Уин.
      Трудно было представить себе лучшее место для семьи Хатауэй, чем Гемпшир. Это было одно из самых красивых графств Англии – множество рек, огромные леса, луга и пустоши, поросшие вереском. Поместье Рамзи было расположено недалеко от Стоуни-Кросса – одного из крупнейших торговых городов в графстве. Этот город экспортировал скот, лес, зерно, множество сыров местного производства и дикий мед.
      – Я удивлена, почему поместье Рамзи не приносит дохода? – вслух рассуждала Амелия, когда карета проезжала мимо покрытых сочной травой пастбищ. – Земля в Гемпшире такая плодородная, что здесь можно выращивать все, что душе угодно.
      – Но наша земля проклята, не так ли? – спросила Поппи.
      – Нет, не само поместье, а только тот, кому принадлежит титул. То есть Лео.
      – О, – с облегчением вздохнула Поппи. – Тогда еще ничего.
      Лео, сидевший в углу кареты, не счел нужным отреагировать. После недели вынужденного воздержания от алкоголя его глаза и голова стали ясными, но настроение ничуть не улучшилось. Меррипен и сестры ни на минуту его не оставляли, так что у Лео не было возможности пить что-то, кроме воды или чая.
      Первые несколько дней после того, как Амелия отыскала его, были для Лео ужасными: он был возбужден, его все время била дрожь и окатывал пот. Но теперь, когда самое страшное было позади, он выглядел гораздо лучше. Хотя мало кто поверил бы, что Лео всего двадцать восемь лет – настолько состарил его последний год.
      Чем ближе они подъезжали к Стоуни-Кроссу, тем красивее становилась местность. Мимо мелькали аккуратные черно-белые домики с соломенными крышами, мельницы, пруды, окруженные плакучими ивами, старинные церкви, построенные из камня еще в средние века. На лугах цвели осенние крокусы, деревья шелестели желтыми и красными листьями, тучные белые овцы паслись на пастбищах.
      – Как красиво, – восхищенно сказала Поппи. – Почему воздух пахнет здесь совсем по-другому, чем в городе?
      – Возможно, это свиноферма, мимо которой мы только что проехали, – пробормотал Лео.
      Беатрикс, которая читала брошюру, в которой описывался юг Англии, весело сказала:
      – Гемпшир славится своими замечательными свиньями. Их кормят желудями и буковыми орешками прямо из леса, поэтому у них такой вкусный бекон. А каждый год здесь проводят соревнование производителей колбас.
      – Замечательно, – кисло улыбнулся Лео. – Я надеюсь, что мы его не пропустили.
      Уин, читавшая толстую книгу о Гемпшире, сказала:
      – А история дома Рамзи впечатляет.
      – О нашем доме написано в книге по истории?
      – Только небольшой абзац, но все же наш дом упомянут. Но это ничто по сравнению с описанием поместья графа Уэстклиффа и его дома – одного из самых величественных в Англии. По сравнению с ним наш дом просто карлик. Дом принадлежит Уэстклиффам уже почти пятьсот лет.
      – Он, должно быть, уже очень старый, этот граф, – с самым серьезным видом сказала Поппи.
      Беатрикс хихикнула.
      – Читай дальше, Уин.
      – «Рамзи-Хаус расположен в небольшом парке, в котором растут дубы и буковые деревья. Строительство дома было закончено в 1594 году. Здание славится своими длинными галереями, характерными для того периода. В более позднее время к дому было пристроено одно крыло и бальный зал».
      – У нас есть бальный зал! – обрадовалась Поппи.
      – И наверное, в лесу у нас есть олени! – воскликнула Беатрикс.
      Лео забился поглубже в угол.
      – Господи, я надеюсь, что в доме есть хотя бы уборная.
      К тому времени как наемный экипаж свернул на дорогу, которая вела к дому, уже начинался вечер. Утомленные долгим путешествием, все радостно вздохнули, увидев дом с высокой крышей и кирпичными трубами.
      – Интересно, как там справился Меррипен, – озабоченно сказала Уин. Меррипен, бывший и кухаркой, и дворецким, уехал двумя днями раньше, чтобы подготовить дом к приезду семьи.
      – Наверняка работал и днем, и ночью, – ответила Амелия. – Проверял, как обставлены комнаты, все переделывал, отдавал приказы слугам, которые не смели его ослушаться. Я уверена, что он просто счастлив.
      Уин улыбнулась. Даже уставшая и бледная, она выглядела прелестно – светлые волосы мерцали в неровном свете, лицо было словно фарфоровое. Ее профиль привел бы в восторг поэтов и художников. До нее даже хотелось дотронуться, чтобы убедиться, что она живое существо, а не статуя.
      Экипаж остановился перед домом, окруженным изгородью из давно не стриженных кустов. Цветники во дворе заросли сорняками. Но это все не сложно привести в порядок, подумала Амелия. Зато фасад дома с заостренной крышей и высокими окнами выглядел совсем неплохо.
      Наемный кучер опустил ступеньки кареты и помог пассажирам выйти.
      Наблюдая, как ее сестры и брат выходят из кареты на дорогу, мощенную битым кирпичом, она предупредила:
      – Дом и усадьба выглядят немного неухоженными, потому что здесь долгое время никто не жил.
      – Не могу понять почему, – проворчал Лео.
      – Но все очень живописно, – прокомментировала Уин, улыбнувшись. Долгое путешествие заметно ее утомило. Судя по опущенным плечам и бледному лицу, у нее совсем не осталось сил.
      Уин хотела поднять небольшой чемодан, поставленный кучером возле ступеней кареты, но Амелия подскочила к ней и, взяв чемодан, сказала:
      – Ты ничего не должна нести. Пойдем в дом. Мы найдем место, где ты сможешь отдохнуть.
      Холл был обшит деревянными панелями, которые когда-то были выкрашены в белый цвет, а теперь потемнели от времени. Пол был выщербленным и грязным. В глубине холла была великолепная резная каменная лестница, но ее чугунные перила заросли пылью и паутиной. Амелия заметила, что уже были предприняты попытки очистить перила, но было очевидно, что процесс займет много времени и потребует немалых усилий.
      Меррипен появился из коридора, который вел из холла в глубь дома. Он был в рубашке с закатанными рукавами и без галстука. Воротник был расстегнут, обнажая смуглую кожу, блестевшую от пота. Спутанные черные кудри спускались на лоб. Он широко улыбался:
      – Вы опоздали на три часа.
      – Что такое три часа в семье, где четыре сестры? – улыбнулась Амелия и протянула ему свой носовой платок.
      Стерев с лица пыль и пот, Меррипен посмотрел на семейство Хатауэй, при этом его взгляд немного задержался на Уин.
      Потом он дал Амелии полный отчет. Он нашел в деревне двух женщин и мальчика, чтобы они помогли убрать дом. Спальни более или менее приведены в порядок. Много времени заняла уборка кухни и чистка очага. Кухарка сейчас готовит еду…