– Я тоже подготовился, – сказал он, – и привез кое-что из Лондона. – Руки легли ей на грудь, большие пальцы поглаживали соски. – Хотя тебе может и не понравиться это.
      Заинтригованная, Ливия обняла его за шею. Он поднял ее и понес к постели, а уложив, наклонился, чтобы поцеловать нежную кожу между ее грудей, затем потянулся и взял что-то с ночного столика. Она удивленно моргала, когда он протянул ей маленький пакетик из тонкой бумаги. Внутри было мягкое эластичное кольцо с надетой на него тончайшей прозрачной кожей. Поднеся предмет поближе к глазам, Ливия почувствовала, что краснеет.
      – О... это...
      – Именно. – Пожав плечами, Гидеон смущенно посмотрел на нее. – На случай нежелательных последствий. Я думаю, это даст нам шанс провести еще не одну ночь вместе.
      – Последствия... – усмехнулась Ливия, зажав предмет в ладони.
      – Ты видела это прежде?
      – Нет, хотя слышала о них. – Ее щеки стали пунцовыми. – Они выглядят странно... и не особенно романтично.
      – Так же как нежелательное зачатие, – сказал Гидеон, укладываясь рядом с ней и накрываясь покрывалом. – Я не возражал бы сделать тебе ребенка, но только в том случае, если и ты не будешь против.
      Ребенок... Ливия отвернулась от него, не в состоянии скрыть желание иметь то, чего, возможно, никогда не будет.
      – Может быть, попробуем с этим... – предложил Гидеон, нежно целуя ее.
      – Пожалуй, – с сомнением проговорила Ливия, подняв колечко вверх и глядя через него на свет.
      Она почувствовала, что Гидеон трясется от смеха.
      – Больно не будет, – заверил он. – И ты сама оценишь преимущество. Пользуясь этой штуковиной, мужчина может гораздо дольше наслаждаться процессом.
      – Да? Почему? Потому что ощущение не будет столь сильным?
      – Именно. – Он улыбнулся. – Все равно как есть ужин через салфетку.
      Ливия протянула ему презерватив:
      – Тогда не надевай его, и мы сделаем все как обычно.
      Гидеон решительно замотал головой:
      – Я больше не доверяю себе, боюсь, что не удеру в последний момент и останусь в тебе. Помоги мне натянуть его. Попробуем хотя бы один раз.
      Покраснев, Ливия следовала за его приглушенными инструкциями и натянула презерватив на его возбужденный жезл.
      – Кажется, немного тесновато, – сказала она.
      – Нет, так и должно быть, иначе он соскользнет.
      Она легла на спину.
      – Сейчас?
      – Сейчас, – сказал он и лег на нее. – Я буду заниматься с тобой любовью, не думая ни о каких ограничениях, так, как мечтал все прошедшие ночи...
      Ливия прикрыла глаза. Он склонил голову к ее груди, язык кружил по разгоряченной коже. Взяв сосок в рот, он нежно покусывал его и ласкал, пока тот не стал твердым. Затем перешел к другой груди и с тем же упорством ласкал ее, пока Ливия не застонала и не заерзала нетерпеливо под ним. Он возбуждал ее с нежным искусством, был внимателен к каждому ответному движению. Сделав паузу, Гидеон потянулся за чем-то к ночному столику. Она слышала, как он взял что-то, и затем его рука проникла в ее святая святых, чтобы нанести немного крема. Его нежный палец скользил между мягкими складочками, затем кружил у входа в ее тело.
      – Гидеон, – сказала она, – я уже готова.
      Улыбнувшись, он продолжал свою игру.
      – Ты слишком нетерпелива.
      – Я нетерпелива, потому что я готова... о, зачем тебе так много времени?
      – Потому что я люблю помучить тебя. – Он наклонился поцеловать ее шею, пока его пальцы пробирались через влажные завитки. Желая продолжать заигрывания, Ливия подтянулась повыше, оперлась спиной о спинку кровати и раскинула ноги. Гидеон встал на колени между ее бедер, снова взял баночку крема, и теперь пальцы вошли в нее глубоко.
      – Гидеон, – молила она. – Сделай это, пожалуйста...
      И тогда, не дав ей договорить, он осторожно вошел в нее, пока она не застонала в облегчении.
      – Так хорошо? – спросил Гидеон, прижимая к себе ее голову. – Тебе приятно?
      Ливия отодвинулась от него для ответа, ее тело таяло от удовольствия. Видя страстное выражение ее лица, Гидеон улыбнулся и положил большой палец на нежный лепесток. Лаская его, начал легкими толчками продвигаться в глубину ее тела, пока она не утонула в невероятном наслаждении...
      – Ливия, – спустя долгое время сказал он, прижимая ее к груди и играя ее локонами. – Что, если я решу не возвращаться в Нью-Йорк?
      Его слова не удивили ее. Он сказал то, что она желала услышать. Ливия встала с постели и зажгла лампу. Гидеон лежал на боку, прикрыв простыней бедра.
      Вернувшись к постели, Ливия легла лицом к нему и натянула простыню на себя.
      – Ты хочешь остаться в Лондоне? – спросила она. – И надолго?
      – По крайней мере на год. Я бы организовал лондонское отделение и развивал наш бизнес на континентальном рынке. Я был бы полезен здесь не меньше, чем в Нью-Йорке, если не больше.
      – Но все твои родные в Нью-Йорке!
      – Это еще одна причина, почему стоит остаться здесь, – сухо произнес Гидеон. – Раздел состояния для них так же выгоден, как и для меня. Я старался действовать, как патриарх семейства, теперь им придется делать все самим.
      – А как же твой бизнес и имущественные дела?
      – В мое отсутствие принимать все решения будет Маккена. Он доказал, что готов справиться с подобной ответственностью, и я доверяю ему больше, чем собственным братьям.
      – Я думала, что тебе не нравится Лондон.
      – Я люблю его.
      Изумленная неожиданной переменой, ведь она не далее как пару недель назад слышала противоположное, Ливия с трудом подавила улыбку.
      – Интересно, почему ты так внезапно полюбил Лондон?
      Гидеон погладил ее по голове, заправив шелковую прядку за ухо. Его глаза смотрели на нее, янтарный свет лампы отражался в их голубизне.
      – Потому что этот город связан с тобой.
      Ливия закрыла глаза, впитывая слова, дающие надежду. Сила ее желания, казалось, наполняла комнату.
      – Гидеон, – сказала она, – мы уже обсуждали...
      – Я не буду настаивать на встречах или ухаживать за тобой, – быстро говорил он. – Как раз наоборот, я настаиваю на том, что не должен видеть тебя шесть месяцев, пока не пойму, смогу ли я прекратить пить. Это малоприятный процесс, как я слышал... на какое-то время мне придется сменить компанию. По этой и другим причинам для нас обоих будет лучше, если мы расстанемся... на время.
      Ливия была ошеломлена его словами и теми усилиями, которые ему придется приложить.
      – Чего ты ждешь от меня? – спросила она.
      – Я прошу... подождать меня.
      Он сам обрекает себя на одиночество, подумала Ливия и отрицательно покачала головой:
      – Я больше не могу оставаться в заточении в Гемпшире, я просто сойду с ума. Я должна появляться в обществе, смеяться, разговаривать и посещать...
      – Конечно, я вовсе не хочу, чтобы ты заточила себя в Стоуни-Кросс-Парке. Но не позволяй другим мужчинам... не обещай никому выйти замуж, не влюбляйся в этого проклятого виконта... – Гидеон поморщился от неприятной мысли. – Шесть месяцев не выходи замуж. Я не так уж много прошу, а?
      Сдвинув брови, она обдумывала его слова.
      – Нет, конечно, не выйду. Но если ты делаешь это только ради меня...
      – Я бы солгал, если бы стал разуверять тебя, – откровенно признался он. – Но я делаю это и для себя тоже. Я устал жить в тумане.
      Ливия провела ладонью по его сильной руке.
      – Возможно, когда туман рассеется, ты больше не захочешь меня. Твое желание может измениться...
      Он взял ее руку, переплел свои пальцы с ее.
      – Я никогда не перестану желать тебя.
      Она посмотрела на их соединенные руки.
      – Когда ты думаешь начать?
      – Ты имеешь в виду отказ от спиртного? Я забыл сказать, что уже начал. Двенадцать часов не брал в рот ни капли. К завтрашнему утру я начну сходить с ума, а на следующий день убью первого встречного. – Он усмехнулся. – Так что хорошо, что я уезжаю из Стоуни-Кросс.
      Растерявшись от столь легкомысленного тона, Ливия прижалась к его груди, приникнув к тому месту, где билось сердце.
      – Я бы хотела помочь тебе, – мягко сказала она, прижимаясь щекой к его поросшей золотистыми волосами груди. – Я готова страдать вместе с тобой.
      – Ливия... – начал он бесстрастным голосом. – Никто не поможет мне в этом. – Он погладил ее по голове. – Это мой крест, и я должен сам нести его. И поэтому я не хочу, чтобы ты принимала в этом участие. Но есть одна вещь, которую ты могла бы сделать, чтобы помочь мне... что-то, что поддержит меня в самые тяжкие минуты.
      Она подняла голову, чтобы посмотреть на него. Гидеон помолчал и глубоко вздохнул.
      – Я знаю, ты не можешь признаться, что любишь меня, и я понимаю почему. Но, учитывая тот факт, что шесть месяцев я буду пребывать в аду, не могла бы ты сделать кое-что для меня?
      – Что именно?
      Он задумчиво посмотрел на нее.
      – Моргнуть.
      – Что? – переспросила она.
      – Если ты любишь меня – просто моргни, и я пойму. Моргни один раз. Тебе не нужно произносить слова, просто... – Его голос затих, когда их взгляды встретились, и он смотрел на нее с упрямой решимостью потерянной души. – Просто моргни, – прошептал он. – Пожалуйста, Ливия...
      Она не поверила бы, если бы кто-то сказал ей, что она снова сможет так любить. Может быть, кто-то решит, что это измена по отношению к Эмберли, но не она. Эмберли хотел, чтобы она была счастлива и жила полной жизнью. Она даже подумала, что ему понравился бы Гидеон Шоу, который так самоотверженно пытается победить свои пристрастия... милый, хороший, открытый человек.
      Гидеон все еще ждал. Ливия не отводила глаз от него и улыбалась. Очень осторожно она закрыла глаза, потом снова открыла их и, посмотрев на него, увидела огонек надежды в его взоре.
 
      Алина, измученная бессонной ночью, направлялась к конюшне, где обещала встретиться с Маккеной. Холодный страх закрался в душу. Снова и снова она перебирала в уме аргументы и возражения... но даже для нее, облеченные в слова, они звучали неубедительно.
      Слуги суетились во дворе, за исключением тех, кто работал в доме или был занят углем и баками горячей воды, и еще тех, что работали на конюшне и в саду. Алина прошла мимо парнишки, который стриг газон, управляя газонокосилкой. Он ходил за ней то взад, то вперед по зеленой лужайке, тогда как другой парень, следуя за ним, собирал скошенную траву в маленькую тележку. В конюшне слуги чистили желоба с водой, раскладывали и ворошили сено, убирали навоз из стойл. Знакомый запах сена и лошадей наполнял все вокруг приятным земным ароматом.
      Маккена уже ждал ее. Алина поймала себя на том, что сама не знает, чего хочет больше – броситься к нему или убежать. Они оба понимали, что от этого разговора зависит их будущее.
      – Доброе утро, – сказала Алина.
      Маккена посмотрел на нее так, что его напряжение мгновенно передалось и ей. Он предложил ей руку:
      – Пойдем к реке.
      Алина когда-то хотела, чтобы именно там он взял ее... в том месте в излучине реки, которое всегда принадлежало им. А теперь именно там они скажут друг другу «прощай», с горечью подумала она, протягивая ему руку. Пока они шли, бледно-лиловые тона рассвета сменились желтоватым оттенком и длинные тени легли на тропинку.
      Колено ныло, как всегда по утрам. Алина сконцентрировалась на ходьбе, стараясь не хромать, и Маккена замедлил шаг, приспосабливаясь к ней.
      Наконец они вышли на лужайку около воды, где пестрые трясогузки долго парили над зарослями тростника, прежде чем внезапно упасть вниз. Алина присела на большой плоский камень и расправила юбки, Маккена остановился в нескольких шагах от нее. Наклонившись, поднял пригоршню мелких камешков. Бросая один за другим, он заставил их скакать по воде. Она наблюдала, любуясь его стройной фигурой, четким профилем и изяществом движений. Когда он повернулся и взглянул на нее, его бирюзовые глаза так ясно светились на бронзовом лице, что их цвет казался почти неестественным.
      – Ты знаешь, что я собираюсь сказать? – тихо спросил он.
      – Да, – ответила она с тревогой, – но прежде чем ты скажешь, я должна сказать тебе, что никогда...
      – Выслушай меня, – прервал он ее, – и тогда ответишь. Есть вещи, о которых нельзя молчать. И хотя это трудно, но если я не скажу это сейчас, то всю оставшуюся жизнь буду сожалеть.
      Невыносимая тоска закралась в ее душу. Честность – единственное, что она не могла предложить ему взамен.
      – Мне придется отказать тебе, что бы ты ни сказал, – слова обжигали горло, словно она хлебнула уксуса, – поэтому, пожалуйста, избавь нас обоих от необходимости объясняться...
      – Я не собираюсь избавлять ни тебя, ни себя, – глухо возразил он. – Сейчас или никогда, Алина. Если я завтра уеду, то никогда не вернусь назад.
      – В Англию?
      – К тебе. – Маккена увидел камень около нее и сел на него, опершись локтями на колени. Его темная голова склонилась на какой-то момент, лучи солнца заиграли в темных волосах. Он посмотрел вперед рассеянным взглядом. – То, что я оказался в этом имении, стало проклятием всей моей жизни. С самого первого раза, когда я увидел тебя, я ощутил связь между нами – связь, которой не должно было возникнуть. И тем более продолжаться. Я любовался тобой издали... словно смотрел на звезды на небе, не имея возможности прикоснуться к ним. Но мы были слишком молоды, чтобы обращать внимание на условности. Часто проводили время вместе, и я всегда сохранял дистанцию. Ты была моим другом, моей подружкой... а позже я полюбил тебя так сильно, как вряд ли какой-нибудь другой мужчина может любить женщину. И эта любовь навсегда осталась во мне, хотя я обманывал себя долгие годы. – Он помолчал и глубоко вздохнул. – Стоит ли говорить, как я хотел забыть тебя? Я всегда буду любить тебя, Алина. И не имеет значения, что я хотел бы стать другим. Я всегда буду бастардом, простолюдином, а ты навсегда останешься дочерью аристократа.
      – Маккена, – начала она, – пожалуйста, не надо...
      – Цель моего приезда в Стоуни-Кросс – найти тебя. Я думаю, совершенно очевидно, что без веской причины я не стал бы подвергать себя неприятию со стороны твоего брата. Мне совсем не нужно было ехать в Англию, Шоу мог прекрасно справиться без меня, а я бы остался в Нью-Йорке. Но я должен был убедить себя, что мои чувства к тебе давно угасли, что я никогда тебя не любил. Просто это был тот запретный плод, который я не мог иметь... Я думал, что наша влюбленность была лишь иллюзией и ты со временем станешь похожа на любую другую женщину. – Он замолчал на минуту, и только звон тростника нарушал благостную тишину. – А потом я планировал вернуться в Нью-Йорк и жениться. Человек в моем положении, даже без рода и звания, может составить хорошую партию. Найти невесту довольно просто. Но после того как я снова встретил тебя, я наконец понял, что ты никогда не была иллюзией. Любовь к тебе – самая реальная вещь в моей жизни.
      – Не надо, – прошептала Алина, с трудом сдерживая слезы.
      – Я прошу тебя, со всей присущей мне скромностью, выйти за меня замуж и уехать в Америку. Когда-нибудь твой брат найдет жену и больше не будет нуждаться в тебе, другая женщина станет хозяйкой дома. И тогда ты почувствуешь себя лишней в Стоуни-Кросс-Парке. Будучи же моей женой, ты станешь королевой Нью-Йорка. У меня есть состояние, Алина, которое, возможно, утроится в течение нескольких лет. Если ты поедешь со мной, я сделаю все, чтобы ты была счастлива. – Его голос был так тих, так осторожен, как голос человека, делающего самую большую ставку в жизни. – Конечно, с твоей стороны это будет жертва – оставить родных и друзей и ту землю, где ты родилась и выросла. Но ты сможешь приезжать сюда, дорога занимает всего двенадцать дней. А в Америке мы начнем новую жизнь. Скажи, Алина, чего ты хочешь, и я сделаю все, что бы ты ни пожелала.
      Отчаяние Алины возрастало с каждым его словом. Она едва могла вздохнуть, тяжелый груз давил на грудь.
      – Маккена... Ты должен верить мне, если я говорю, что мы не будем счастливы. Я люблю тебя, Маккена, но я... – Она замолчала и глубоко вздохнула, прежде чем продолжить: – Но я не настолько люблю тебя... Я не могу выйти за тебя замуж.
      – Ты не должна любить меня. Я приму все, что ты сможешь дать. И буду благодарен за все, что бы ты...
      – Нет, Маккена.
      Он взял ее холодную руку в свои ладони. Жар от его кожи был поразительный.
      – Алина, – с трудом произнес он. – Я люблю тебя так сильно, что моей любви хватит на нас обоих, и, возможно, во мне есть что-то, что ты полюбишь. Если постараешься...
      Она должна была сказать ему правду. И это приводило ее в ужас. От сознания безысходности ее сердце билось так сильно, что чуть не выпрыгивало из груди, холодные мурашки бежали по телу. Она говорила себе, что должна показать ему проклятые шрамы и покончить с этим, но тут же ужас охватывал ее... Нет. Нет!
      Она чувствовала себя существом, загнанным в угол. Пыталась выбраться из прошлого, а оно петлей стягивалось вокруг нее с каждой секундой.
      – Это невозможно. – Ее руки теребили шелковый поясок платья.
      – Почему? – резко спросил он. Но за этой резкостью стояла такая ранимость, что ей захотелось зарыдать. Она понимала, что нужно Маккене – друг, которому он будет рад не только в постели. Ему нужна женщина, которая гордилась бы им. Женщина, которая принимала бы его таким, каков он есть, и никогда не желала, чтобы он стал другим, каким не мог стать. Только Алина соответствовала этому облику. И она отказывала ему...
      – Ты из другой среды, – сказала она. – Мы оба знаем это.
      Это был единственный довод, который она могла привести, чтобы убедить его. Если бы он был американцем... но Маккена родился в Англии и никогда не сможет избавиться от ощущения своей ущербности, потому как восемнадцать лет принадлежал к нищему классу. От ее слов веяло ультиматумом. Она отвернулась, не желая видеть его реакцию. Ей казалось, что душа умерла в этот момент, а сердце вот-вот остановится.
      – Господи, Алина, – послышался его напряженный шепот.
      Она все еще не могла смотреть на него. Они долго сидели так, борясь с нахлынувшими эмоциями и ощущая злость от невозможности изменить ситуацию.
      – Я не могу принадлежать тебе, – хрипло произнесла она. – Мое место здесь, с лордом Сандриджем...
      – Ты не заставишь меня поверить, что выбрала не меня, а его, после того, что случилось между нами. Проклятие! Ты же позволяла мне прикасаться к тебе, обнимать тебя так, как никогда не позволяла ему.
      – Я получила то, что хотела, – с трудом выговорила она. – После того как ты уедешь, Маккена, ты сам поймешь, что все к лучшему.
      Маккена так сильно схватил ее руку, что чуть не сломал. Притянув к себе, он приложил ее к своей щеке.
      – Алина, – прошептал он, забыв о всякой гордости, – мне страшно подумать, что будет со мной, если ты откажешь мне.
      Горло перехватило от боли, и она наконец дала волю слезам, они покатились по щекам... Она отняла руку, хотя все, что она хотела сделать, – это прижаться щекой к его груди.
      – У тебя все будет хорошо, – тихо проговорила она, вытирая рукавом мокрое лицо. – Все будет хорошо, Маккена. Просто возвращайся в Нью-Йорк, я не хочу тебя больше видеть. – Она повернулась и, не оборачиваясь, пошла прочь.
 
      Миссис Фэрклот подошла к застекленному шкафчику в своей комнате и поставила на полку несколько старинных хрустальных бокалов. В этом шкафчике под ключом она держала кое-какие ценные вещи. Дверь была приоткрыта, поэтому она слышала, как кто-то тихо подошел к двери с другой стороны. Отойдя от шкафа, она оглянулась и увидела высокую фигуру Маккены. Его лицо было мрачным. Сердце экономки сжалось, когда она поняла, что он пришел, чтобы в последний раз поговорить с ней наедине.
      Вспомнив о предложении взять ее с собой в Нью-Йорк, миссис Фэрклот испытала острое, необъяснимое желание принять его. Глупая старая курица, ругала она себя, понимая, что для женщины ее лет поздно так круто менять жизнь. В то же время перспектива жить в другой стране горячила кровь, наполняя душу чувством захватывающей авантюры. Это может быть так чудесно, подумала она, испытать что-то новое на закате лет.
      Но она никогда не могла бы оставить леди Алину, которую любила так сильно и так давно. Она знала ее с детства, делила с ней все радости и печали. И хотя миссис Фэрклот любила и Ливию, и Марка, но не могла не признаться себе, что Алина всегда была ее любимицей. В те дни, когда Алина была на пороге смерти, миссис Фэрклот ощущала отчаяние, свойственное матери, теряющей свое дитя... и годы после этого наблюдала, как Алина старается сохранить в тайне свои секреты и разбитые мечты, что сблизило их еще больше. Пока она нужна Алине, не может быть и речи, чтобы оставить ее.
      – Маккена, – сказала миссис Фэрклот, приветствуя своего любимца.
      Он шагнул в пространство, освещенное светом лампы, и выражение его лица опечалило старую экономку, напомнив первую встречу, когда она увидела его – бедного мальчишку с холодным взглядом бирюзовых глаз. Так и сейчас, посмотрев на него, она не могла не почувствовать безысходность и отчаяние, окружавшее его невидимой аурой. Невидимой, но такой сильной, что никаких слов не надо было, чтобы все понять... Он просто стоял посреди комнаты и смотрел на нее, не зная, что ему нужно. Он пришел сюда, потому что больше некуда было идти.
      Миссис Фэрклот понимала, что причиной его растерянности и безысходности могло быть лишь одно. Она быстро закрыла дверь. Слуги в Стоуни-Кросс-Парке знали, что нельзя беспокоить экономку, когда ее дверь закрыта, если только не случалось что-то экстраординарное. Повернувшись, она раскрыла материнские объятия. Маккена подошел, уткнулся головой в ее мягкое плечо и... зарыдал.
 
      Алина плохо помнила, как провела остаток дня. Она механически продолжала играть роль хозяйки, разговаривала и улыбалась, не понимая, что говорят ей и что отвечает она. Ливия старалась прикрыть сестру, с присущим ей шармом отвлекая всеобщее внимание на собственную персону. Когда на прощальном ужине Маккена не появился, Гидеон Шоу тут же объяснил причину его отсутствия:
      – В связи с завтрашним отъездом Маккена по уши занят делами, боюсь, я дал ему слишком длинный список заданий.
      Опережая возможные расспросы, Шоу огорошил всех сообщением, что он сам остается в Лондоне, где собирается открыть новое отделение компании.
      Несмотря на отрешенность Алины, эта новость не прошла мимо ее ушей. Она метнула быстрый взгляд в сторону Ливии, которая в данный момент была сосредоточена на важном занятии – разделить на ровные порции картофельную запеканку. Ливия притворилась, что новость вовсе не интересует ее, тем не менее ее щеки покрылись румянцем. Шоу остается из-за Ливии, подумала Алина. Интересно, к какому решению они пришли? Посмотрев на Марка, сидевшего во главе стола, Алина поняла, что он думает о том же.
      – Лондону повезло, что вы решили продлить свое пребывание в нем, мистер Шоу, – заметил Марк. – Можно полюбопытствовать, где вы намерены остановиться?
      Шоу ответил ироничной улыбкой человека, который сам открыл нечто неожиданное для себя.
      – Я остановлюсь в «Ратледже», пока не найду что-нибудь подходящее.
      – Позвольте мне предложить помощь, – вежливо сказал Марк, прикидывая что-то в уме. Ясно, что он хотел насколько возможно контролировать развитие ситуации. – Мне достаточно шепнуть кое-кому несколько слов, и у вас не будет никаких проблем.
      – Не сомневаюсь, – ответил Шоу с игривой искоркой во взгляде, показывающей, что он прекрасно понимает истинные намерения Марка.
      – Но ты должен вернуться в Нью-Йорк! – воскликнула Сьюзен Чемберлен, с возмущением глядя на брата. – Бог мой, Гидеон, как можно быть столь безответственным? Кто присмотрит за семейным бизнесом, кто будет принимать решения, кто... – Она вдруг замолчала, словно ее осенила внезапная догадка. – Нет. Ты не можешь назначить этого бастарда главой фамильной компании Шоу, ты, видимо, пьян!
      – Я абсолютно трезв, – отрезал Шоу. – И бумаги уже подписаны. Боюсь, что с этим ты опоздала, сестрица. Маккена знаком со всеми тонкостями нашего бизнеса. И владеет полной информацией относительно наших счетов, обязательств и контрактов. Ты можешь успокоиться и довериться его компетенции.
      Полная гнева, Сьюзен Чемберлен взяла бокал вина и стала жадно пить, пока муж что-то нашептывал ей, стараясь успокоить.
      Гидеон Шоу спокойно взялся за еду, словно совсем забыл о скандале, причиной которого был он сам. Потянувшись за кувшином воды, он бросил быстрый взгляд на Ливию, ее губы дрогнули в улыбке.
      – Я надеюсь, мистер Шоу, мы будем иметь удовольствие видеть вас время от времени, – проворковала Алина.
      Шоу повернулся к ней с загадочным выражением на лице:
      – Был бы счастлив, леди Алина. Но боюсь, что дела довольно долго не дадут мне возможности наслаждаться вашим обществом.
      – Я понимаю, – мягко проговорила Алина, размышляя над тем, насколько твердо его решение. Она взяла бокал с водой и подняла его в безмолвном тосте, и он ответил ей, с благодарностью поклонившись за ее понимание.
 
      Алина не была трусихой, чтобы прятаться в своей комнате от Маккены... хотя мысль о необходимости объясниться наводила на нее страх. Его тихие слова, сказанные накануне, потрясли ее. Она сознавала, насколько был непонятен ее отказ, не оставивший ему выбора и заставивший поверить, что у нее нет никаких чувств к нему. Мысль встретиться утром с Маккеной угнетала ее. Но она знала, что должна найти в себе смелость, хотя бы для того, чтобы попрощаться.
      В парадном холле и во дворе перед домом было полно слуг и отъезжающих гостей. Кареты выстроились в ряд, нагруженные всевозможным багажом: коробками, саквояжами и сундуками. Алина и Марк пробирались через толпу, прощаясь и провожая гостей к их каретам. Ливии нигде не было видно, и Алина подумала, что она прощается с Гидеоном Шоу.
      Из того, что Ливия успела рассказать ей этим утром, Алина поняла, что эта пара решила не видеться шесть месяцев, чтобы дать возможность Шоу проверить, сможет ли он отказаться от пагубной привычки. Но они будут переписываться – значит, их роман продолжится, но уже в эпистолярном виде. Алина приняла решение сестры с понимающей улыбкой.
      – Я думаю, что вы вновь будете вместе, – сказала она. – Обычно романтические отношения начинаются с переписки, а затем переходят к большей интимности... а у тебя и Шоу...
      – У нас все наоборот: началось с постели, а кончится перепиской, – хмуро возразила Ливия. – Пожалуй, никто из Марсденов не пускался в такие аферы.
      – Это точно. – Алина была рада, что они вновь общаются как добрые подруги. – Мне интересно посмотреть, что будет с вашими отношениями после столь долгой переписки.
      – Сама жажду увидеть, – буркнула Ливия. – Так я скорее пойму, что за чувства испытываю к мистеру Шоу, ведь общаться будут лишь наши души и сердца при отсутствии физической близости. – Она усмехнулась и покраснела, откровенно заметив: – Хотя я буду скучать по этой близости.
      Алина смотрела отрешенным взглядом в окно, где вовсю властвовал рассвет, и думала о том, как сильно будет скучать по рукам Маккены.
      – Все будет хорошо, – вздохнула она. – Я очень надеюсь, что ты и мистер Шоу...
      – А как у тебя с Маккеной? Можно ли надеяться, что вы?.. – Увидев печальное выражение на лице сестры, Ливия нахмурилась. – Не обижайся, я не могла не спросить. Я обещаю больше не касаться этого вопроса и с этой минуты молчать, даже под страхом смерти.
      Стоило Алине выйти в сад, как ее мысли вернулись к насущному. Она увидела, что один из слуг, Питер, с трудом пытается запихнуть тяжелый сундук в карету. Несмотря на крепкое телосложение, вес отделанного медью сундука был непосилен для него. Сундук не желал поддаваться, угрожая упасть прямо на Питера.
      Двое гостей – мистер Кейлер и мистер Чемберлен – заметили мучения слуги, но никому из них не пришло в голову прийти на помощь. Напротив, они отошли подальше, продолжая беседу и равнодушно наблюдая за стараниями Питера. Алина быстро оглянулась вокруг, ища, нет ли поблизости кого-то из слуг, кто бы мог помочь. Прежде чем она успела сказать хоть слово, из ниоткуда появился Маккена, подошел сзади к карете и подставил плечо под сундук. Мускулы на его руках напряглись, и он подвинул сундук на нужное место, а Питер привязал его кожаным ремнем.
      Кейлер и Чемберлен отвернулись, словно их оскорбляло, что один из представителей их круга помог слуге справиться с его работой. В данном случае добрый поступок Маккены сработал против него, выдавая, что когда-то ему также приходилось заниматься вещами, которые не приставало делать джентльмену. Наконец с сундуком было покончено, и Маккена отступил назад, ответив коротким кивком на благодарность лакея. Наблюдая за ним, Алина не могла отделаться от мысли, что Маккена никогда не покидал Стоуни-Кросс-Парк, ведь раньше, когда он служил лакеем, ему не раз приходилось быть на месте Питера. Но для нее это не имело никакого значения. Она все равно любила бы его, кем бы он ни был и что бы ни делал. Плохо было лишь то, что он никогда не узнает об этом.
      Чувствуя ее взгляд, Маккена поднял глаза, но тут же отвел их. Его скулы ходили ходуном, он о чем-то задумался, прежде чем снова посмотреть на нее. От него веяло холодом, который пробирал до костей... он проникал в нее... и она поняла, что его чувство к ней переменилось. От любви до ненависти один шаг, подумала Алина, произошедшая в нем перемена лишний раз доказывала, как сильно он любил ее.
      А теперь снова хотел возненавидеть, решила она. И с еще большей силой...
      Маккена расправил плечи и, подойдя к ней, остановился на расстоянии вытянутой руки. Они стояли в полном молчании, пока небольшие группы отъезжающих болтали и суетились вокруг. И тогда Алине пришлось сделать невозможное – посмотреть ему в глаза. Невероятно красивый цвет его глаз сейчас совсем потерялся из-за черных зрачков. Бледность проступала даже сквозь загар, а присущая ему жизненная сила уступила место унынию.
      Алина опустила глаза.
      – Желаю тебе всего хорошего, Маккена, – наконец прошептала она.
      Он был совершенно спокоен.
      – Желаю тебе того же.
      И снова молчание, давившее на нее так, что она едва не закачалась под его тяжестью.