Глава 13

В течение двух недель Холли почти не виделась с Бронсоном. По-видимому, он нарочно держал дистанцию, пока не улягутся страсти и они не вернутся к прежним дружеским отношениям. Целыми днями он работал в своей городской конторе и редко приезжал обедать. Домой он возвращался только поздно ночью, а утром вставал с красными глазами и неподвижно-напряженным лицом. Остальные члены семейства Бронсона никак не комментировали его распорядок, но Пола, похоже, понимала, чем это вызвано.

– Я хочу, чтобы вы, миссис Бронсон, были уверены, – осторожно начала Холли как-то утром, – что я никогда не причинила бы никому из членов вашей семьи зла нарочно…

– Миледи, это не ваша вина, – ответила Пола с присущей ей откровенностью и ласково похлопала Холли по руке. – Вы – первое, что не удалось заполучить моему сыну. По моему мнению, это полезно: он наконец-то узнал, что возможности его не беспредельны. Я предупреждала его, что выше головы не прыгнешь.

– Он говорил с вами обо мне? – спросила Холли, покраснев.

– Ни слова. Но мать все и так понимает.

– Он удивительный человек, – начала Холли серьезно. Не дай Бог Пола подумает, что, по ее мнению, Закери для нее недостаточно хорош!

– Да, я тоже так думаю, – спокойно согласилась Пола. – Но это не значит, что он подходит вам, миледи.

Когда Холли убедилась, что матушка Бронсона не считает ее виноватой в создавшейся ситуации, ей должно было бы полегчать. Но этого не случилось. Каждый раз, когда она видела Закери, какой бы короткой и случайной ни была эти встреча, ее охватывало непреодолимое томление. Она уже сомневалась, что сможет прожить в этом доме до конца года, как обещала. Она целиком посвятила себя Розе и дамам Бронсон и старалась ни на минуту не остаться без дела. А дел было много, в особенности теперь, когда Элизабет начала выезжать. Огромный холл заполняли то и дело привозимые букеты роз и весенних цветов, и на серебряном подносе у двери каждый день лежала груда визитных карточек, оставляемых исполненными надежд поклонниками.

Как и предсказывала Холли, сочетание красоты и богатства, не говоря уж о живости и обаянии Элизабет, привлекало множество мужчин, более чем охотно закрывавших глаза на ее происхождение. И Холли, и Пола теперь постоянно присутствовали при визитах, катании в экипажах, на пикниках, а число поклонников Элизабет все росло. Но был среди них один, который, кажется, более прочих вызывал интерес Элизабет, – архитектор Джейсон Соумерс.

Среди молодых людей были люди с лучшей родословной и большим состоянием, но никто из них не обладал обаянием и самоуверенностью Джейсона. Он был наделен весьма яркими способностями и честолюбием и чем-то походил на брата Элизабет. Холли считала, что Джейсон в состоянии уравновесить пылкий темперамент Элизабет своей спокойной силой. То была бы хорошая пара, и союз их мог стать счастливым.

Однажды Джейсон пришел с утренним визитом, и Холли случайно увидела, как они возвращались с прогулки по саду.

– …и потом, вы недостаточно высоки для меня ростом… – говорила Элизабет, и в ее голосе пенился смех.

Они вошли через французское окно и направились к галерее мраморной скульптуры. Холли случайно шла по галерее и остановилась в дальнем ее конце. Ее скрывала огромная статуя какого-то крылатого древнеримского бога.

– Да что вы говорите! Коротышкой меня никто еще не называл! – возражал Джейсон. – Я на добрых два дюйма выше вас.

– Ничего подобного!

– Выше, – упорствовал он, потом вдруг резко притянул Элизабет к себе. Когда ее стройная фигура встала рядом с Джейсоном, оказалось, что они совершенно одинакового роста. – Видите? – сказал архитектор; он внезапно охрип.

Лицо Элизабет стало серьезным, она замолчала, внимательно глядя на него, и в глазах ее появилось робкое ожидание. Холли подумала, что нужно вмешаться в происходящее: ведь Элизабет не знает, как вести себя в подобной ситуации. Но ее остановило изменившееся лицо Джейсона, так преобразили его нежность и желание. Он наклонил голову, чтобы шепнуть ей что-то на ухо, Элизабет порозовела, и ее рука робко легла ему на плечо.

Холли тоже немного покраснела и тихонько скользнула прочь, оставив этих двоих наедине. Ах, как это было давно: Джордж точно так же ухаживал за ней, и она была невинной и исполненной надежд! Но теперь эти воспоминания будто истерлись и уже не доставляли прежней радости. Жизнь с Джорджем казалась ей нынче давним сном.

Пребывавшая в меланхолии Холли провела остаток утра, играя с Розой, после чего поручила дочь заботам Мод. Она отказалась от второго завтрака, так как аппетит у нее пропал напрочь. Холли нашла в библиотеке какой-то роман и, взяв его, отправилась погулять в сад. Небо затянули тучи, ветер пробирал до костей, и Холли пришлось поплотнее закутаться в свою коричневую шаль. Она миновала каменный стол, скамью, обрамленную вазонами с цветами, и наконец отыскала местечко, где можно почитать. То была беседка шириной в двенадцать футов. Окна прикрывали деревянные ставни, внутри стояли скамьи. Их сиденья и спинки были обиты плотной зеленой тканью, от которой слабо, но не неприятно пахло затхлостью.

Устроившись на скамье, Холли откинулась на спинку и принялась за чтение. Скоро она целиком погрузилась в рассказ о роковой любви – а разве бывает иная любовь? – и не обратила внимания, что загрохотал гром. Стемнело, как будто наступили сумерки, по лужайке и мощеным дорожкам громко застучал дождь. Несколько капель упали Холли на плечо, проникнув сквозь ставни, и она наконец заметила, что погода испортилась. Оторвав глаза от книги, Холли нахмурилась.

– Ну вот, – пробормотала она, поняв, что дочитала книгу почти до конца. Определенно ей пора возвращаться в дом. Но дождь уже разбушевался и, похоже, прекращаться не собирался. Со вздохом она закрыла лежащий у нее на коленях томик, прислонилась головой к стене и стала смотреть, как капли барабанят по траве и кустарнику. Беседку наполнил живой запах весеннего ливня.

Но вскоре созерцание ее было прервано: кто-то распахнул дверь и протиснулся в беседку.

Увидев огромную фигуру в насквозь промокшем пальто, она испугалась. Тихо выругавшись, Бронсон начал складывать зонтик, с которого ручьем текла вода. Пока он, чертыхаясь, боролся с непослушным зонтом, Холли, откинувшись на подушки, смотрела на него, все шире улыбаясь. Он все-таки чертовски хорош собой, не без удовольствия подумала Холли, не отводя глаз от его омытого дождем лица, черных глаз и блестящих темных волос.

– Я думала, вы в городе, – громко сказала она, пытаясь перекрыть голосом раскаты грома.

– Рано вернулся, – коротко пояснил он. – Мне удалось добраться до дому как раз перед началом грозы.

– Откуда вы узнали, что я здесь?

– Мод волновалась – она предположила, что вы где-то в саду. – Наконец он с торжествующим видом закрыл зонтик. – Найти вас было довольно легко – здесь не так много мест, где можно укрыться. – Его внимательный взгляд остановился на ее лице, и он ответил на ее улыбку быстрой усмешкой. – Так что я здесь и спасу вас, миледи!

– А мне и в голову не приходило, что меня нужно спасать, – промолвила Холли. – Я тут совсем зачиталась. Может быть, дождь скоро перестанет?

И тут словно в ответ небо еще больше потемнело, сверкнула молния, перечеркнув нависшие тучи, и раздался оглушительный раскат грома. Холли рассмеялась и посмотрела на Бронсона. Тот улыбался.

– Позвольте мне отвести вас в дом.

Холли содрогнулась, глядя на потоки дождя. Дорога к дому показалась ей поразительно длинной.

– Мы промокнем, – сказала она. – А лужайка наверняка превратилась в болото. Не лучше ли обождать, пока дождь кончится?

И, вытащив из рукава сухой носовой платок, она привстала на цыпочки и отерла мокрый лоб и щеки Бронсона. Внезапно его лицо застыло, и он замер.

– Дождь зарядил надолго. А я вряд ли смогу пробыть с вами наедине больше пяти минут. – Он снял пальто и накинул ей на плечи: в нем без труда могли бы поместиться по крайней мере еще две Холли. – Так что если вы не хотите, чтобы вас изнасиловали в беседке, – грубо бросил он, глядя в ее поднятое лицо, – то пойдемте.

Но ни один из них не пошевелился.

Холли поднесла платок к его подбородку, стерла последнюю влагу с его чисто выбритой кожи. Потом смяла мокрый кусочек батиста в кулаке и придержала лацканы пальто, готового вот-вот упасть на пол. Она не понимала, почему ей доставляет такое немыслимое удовольствие оставаться с ним наедине, почему его вид и звук его голоса действуют на нее так успокоительно и вместе с тем так волнуют ее. Их жизни переплелись всего лишь на время, и от этого ныло сердце. Он так быстро, без всяких усилий стал для нее важен!

– Я соскучилась, – прошептала она.

Она не собиралась произносить эти слова, но они сами сорвались с языка и теперь медленно парили в громовых раскатах. А Холли, как ни стыдно было в этом признаться, сходила с ума от вожделения, которое было сильнее голода, больнее боли.

– Я должен держаться от вас на расстоянии, – сердито напомнил ей Бронсон. – Я не могу быть рядом с вами и не…

Замолчав, он уставился на нее с мрачным и несчастным видом. Он не пошевелился, когда Холли сбросила с плеч пальто, когда она подошла к нему и даже обвила его шею руками. Она потерлась лицом о мокрый воротник его рубашки. Казалось, что впервые за долгое время она обрела способность дышать свободно, и тупая боль, рожденная одиночеством, исчезла наконец из ее груди.

Он тихо застонал и повернул голову, чтобы встретиться с ней губами. Затем уверенно обнял. Окружающее расплылось, превратившись в неясное пятно, и запах дождя сменился запахом Закери.

Только один раз… мелькнула у нее безнравственная мысль. Только один… она будет этим жить, вспоминать, смаковать, когда дни ее молодости останутся далеко позади. Никто никогда не узнает.

Вокруг деревянной беседки бушевала гроза, но ее мощь не шла ни в какое сравнение с бешеным биением сердца Холли. Она отчаянным жестом потянула за узел его галстука, а развязав его, принялась расстегивать жилет и рубашку. Закери стоял неподвижно, его мощная грудь вздымалась, как кузнечный мех.

– Холли… – Голос у него был низкий, неуверенный. – Вы понимаете, что делаете?

Решительным движением она распахнула его рубашку, обнажив от шеи до пояса, и дыхание замерло у нее в груди. Он был великолепно сложен, ни унции жира, сплошные мускулы. Холли прикоснулась к нему с благоговейным ужасом, погладила твердый живот. Схватив ее за запястье, он отвел ее руку и сказал отрывисто, не сводя с нее глаз:

– Если вы прикоснетесь ко мне еще раз, я уже не смогу остановиться. Я возьму вас прямо здесь, Холли… вы поняли?

Она припала к нему, прижалась к его обнаженной груди, спрятала лицо в густых черных завитках. Она почувствовала, как оцепенение стало покидать его, крупное тело содрогнулось, большие ладони обхватили ее. Его губы нетерпеливо нашли ее рот, вызвав в ней неодолимый сладостный трепет. Несколько быстрых, легких прикосновений – и резные костяные пуговицы ее лифа уже расстегнуты, сам лиф спущен к локтям. Расстегнув крючки корсета, Закери взялся за тесемку, на которой держался верх ее сорочки, и потянул. Ее груди высвободились, выпорхнули, бело-розовые и свободные. Наполнив ладони их округлой нежной тяжестью, Закери дотронулся до сосков.

– Быстрее, – поторопила она. – Закери, пожалуйста, я… я хочу вас.

Теперь, отдавшись на милость страсти, она утратила всякий стыд, всякую сдержанность. Она хотела, чтобы он был на ней, внутри ее, хотела ощущать между ног его жар.

Заглушив ее слова поцелуем, Закери сбросил с себя жилет и рубашку, обнажив роскошный лепной торс. Он сел на зеленые подушки и посадил Холли лицом к себе, на колени. Закери притянул ее к себе и поцеловал ложбинку между грудями. Она обхватила его темную голову и задохнулась, почувствовав, как его губы сомкнулись на ее затвердевшем соске. Прикосновения его языка были нежными и жаркими.

Полувсхлип-полувздох вырвался из ее груди, и она зарылась лицом в его влажные после дождя кудри. Жесткие волосы дразнили ее, возбуждали, и она вжалась в него всем телом, как молнией пронзаемая судорогой наслаждения. Позже ей станет стыдно своего распутного поведения… гораздо позже. А теперь существовал только Закери, его гладкое мускулистое тело, его влюбленный хищный рот, и она решила насладиться каждой секундой, проведенной с ним.

Его руки скользнули ей под юбки. Прикосновения его были осторожными, почти ленивыми, медленными, доводящими до безумия. Она снова попросила его поспешить, хотя сила собственного вожделения вызывала у нее страх. Неожиданно Закери рассмеялся и несколькими умелыми движениями избавил ее от оставшихся немногочисленных преград. Тут, как ни странно, ею овладело полное легкомыслие.

– С-скажите мне, что делать, – попросила она, тревожно сознавая, что знаний у нее маловато. Эта безрассудная встреча среди грохота и буйства стихии совершенно не походила на мирные ночные эпизоды с Джорджем. Закери Бронсон же был так ужасающе опытен, что она не представляла, как сумеет его удовлетворить.

– Вы хотите знать, как доставить мне удовольствие? – нежно прошептал он ей в ухо. – Вам для этого не нужно ничего делать.

Она прижала пылающее лицо к его плечу. До них все еще доносились раскаты грома, но этот шум уже не пугал ее. Все ее существо сосредоточилось на человеке, в чьих объятиях она находилась, на том, чье крепкое тело ощущала, на мужских руках, так нежно ее ласкающих. Кончиками пальцев он нашел нежную кожу внизу живота, погладил пушистые завитки волос… Все ее мышцы напряглись.

Постельному этикету ее никогда не обучали, но у них с Джорджем было одинаковое представление о том, как должно вести себя на супружеском ложе. Джентльмен относится к своей жене с величайшим уважением всегда, даже в минуты сокровенного единения. Он никогда не станет прикасаться к ней непристойным образом и разжигать в ней страсть. Мужчина должен ласкать любимую женщину нежно и ни в коем случае – ни движениями, ни словами – не выказывать вожделения. Ну а леди всегда должна оставаться леди.

Очевидно, Закери Бронсону никто никогда не сообщал об этом. Он шептал ей на ухо слова любви и желания, немилосердно возбуждал и дразнил ее, доводя до состояния, которое очень трудно было соотнести с понятием «леди». Возбужденная и разгоряченная, она вжималась в него все сильнее, задыхаясь, постанывая и бормоча что-то нечленораздельное.

Ее руки сжимались и разжимались, она осыпала его умоляющими поцелуями. Холли почувствовала невероятное напряжение его тела. Медленно, словно опасаясь испугать ее, он отвел руку и принялся расстегивать брюки.

Его плоть высвободилась, и тело ее содрогнулось, когда она ощутила первое жгучее прикосновение. Холли вздрогнула, почувствовав, как он вошел в нее.

– Вам больно? – Взгляд, темный, как ночь, остановился на ее лице. Это мгновение показалось ей таким потрясающе интимным, что она чуть не расплакалась. Тело ее расслабилось, и внезапно она перестала чувствовать боль, только одно наслаждение. Полностью отдавая себя, она лианой обвилась вокруг него.

Странная, дикая лихорадка овладела ею. Она любила слитое с ней грубое, плотное тело, каждое его движение, большие ладони, охватившие ее груди. И вдруг, испив последний глоток в своей неутомимой жажде, она застыла, и пылающее наслаждение алым цветком расцвело в ее глубинах. И пронзенная тысячей молний, она застонала, потом будто что-то взорвалось, и тело ее поплыло на теплой волне удовлетворения и покоя.

Она не совсем понимала, что случилось, но Закери-то понял. Следом за ней его тело напряглось, будто сведенное мучительной судорогой, он застонал, стараясь до предела слиться, вздрогнул и обмяк.

Холли казалось, что она пьяна. Она тяжело припала к его груди. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно, и в конце концов она издала нервный легкомысленный смешок. Закери успокаивающе погладил ее, и она прижалась щекой к его плечу.

– Такого у вас никогда не было с вашим мужем, – шепнул он. Это было утверждение, а не вопрос.

Удивленная и смущенная, Холли кивнула. С трудом верилось, что они могут разговаривать, как раньше, как обычно. Гроза за стенами беседки все еще бушевала, их окружала темнота, пронизанная дождем. И Холли словно со стороны услышала свой собственный голос:

– Мне нравилось заниматься с Джорджем любовью… это всегда было приятно. Но некоторые вещи он никогда себе не позволил бы… и я бы не стала… потому что это нехорошо, видите ли…

– Что нехорошо? – Закери вытащил несколько шпилек из ее волос, и блестящие каштановые локоны упали, точно занавес, на ее нагую спину.

Она заговорила медленно, тщательно подбирая слова:

– Женщина должна смирять мужские инстинкты, а не пробуждать их. Я уже говорила вам, чем должен быть…

– Возвышенным проявлением любви, – перебил он, играя ее волосами. – Соединением душ.

Холли удивилась, что он это запомнил.

– Да, именно так. Нельзя давать волю вожделению.

Она почувствовала, что он улыбнулся.

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы время от времени дать ему волю.

– Вы-то, конечно, не видите. – Она попыталась сдержать ответную улыбку.

– Теперь вы, пожалуй, решите, что непозволительно пали, – задумчиво протянул он.

– Я только что вступила в запретные отношения с моим работодателем в садовой беседке. Не думаю, что кто-то назвал бы это доказательством моих твердых моральных устоев.

Она стала отодвигаться от него и ахнула. Невыносимое унижение – она вся была мокрая! Она поискала, чем бы вытереться. Закери протянул руку к карману пальто. На этот раз носовой платок нашелся быстро.

– Никогда не видел, чтобы женщина краснела с головы до ног.

Выхватив из его рук платок, она отвернулась, насколько это было возможно.

– Просто поверить не могу что это была я, – проговорила она сдавленно.

– Я сохраню в памяти этот вечер до конца своих дней, – отозвался Закери. – Я велю позолотить эту беседку, а над входом повешу табличку.

Холли резко повернулась, испугавшись, что он говорит серьезно, но увидела, что в его глазах мерцает смех.

– О, как вы можете шутить! – И, передернувшись, она хотела было оправить свое платье, сбившееся огромным комком вокруг ее стана.

– Стойте смирно. – И он ловко подал ей белье, затем застегнул крючки корсета, а потом помог просунуть руки в рукава. Он так хорошо разбирался в женском туалете, что это просто приводило в уныние. Не стоило и сомневаться, что у него было множество подобных историй… И она, Холли была самой последней в очень длинной веренице его дам.

– Закери, – начала она, закрыв глаза, но он, держа ее волосы в руке, прижался губами к шее. Его бархатные губы скользили по коже, и она, застонав, припала к его груди. – Почему все мои принципы куда-то исчезают, когда дело касается вас? – печально спросила она. – Нет сомнений, что вам это раньше говорили десятки других женщин.

– Я не помню никаких других женщин, – сказал он.

Она засмеялась, не веря, но он повернул ее к себе, и его руки властно скользнули по ее талии и бедрам.

– То, что сейчас произошло между нами, Холли… я не знаю, можно ли назвать это соединением душ, но такой близости у меня никогда больше не будет.

– Это мгновение, выпавшее из времени. – Она не сводила глаз с его груди. Ее рука сама по себе поднялась и погладила твердые, выпуклые мускулы. – Оно не имеет ничего общего с нашей реальной жизнью. Мне не следовало… просто… мне хотелось побыть с вами хотя бы один раз. Мне так сильно этого захотелось, что все остальное перестало иметь значение.

– И вы думаете, что теперь мы сможем делать вид, будто ничего не случилось? – с недоумением спросил он.

Холли сглотнула и покачала головой, подавляя желание вновь припасть к его широкой груди и расплакаться, как дитя:

– Ну конечно, нет. Я… не могу больше оставаться здесь.

– Холли, милая, дорогая, вы ведь не считаете в самом деле, что я вас отпущу? – И он привлек ее к себе и осыпал поцелуями.

Никогда раньше Холли не знала, что радость и боль бывают так неразделимы. Она в ответ стала целовать его с яростным обожанием, крепко прижимая к себе, стараясь запастись впрок, на все долгое печальное будущее. Наконец, усилием воли оторвавшись от него, она принялась оправлять юбки и суетливо искать туфли – одна оказалась посередине беседки, другая – под скамьей. Закери молча стоял у нее за спиной.

Вздохнув, Холли устремила взгляд куда-то в обрызганное дождем окно, туда, где высокий, аккуратно подстриженный кустарник растворялся во влажном тумане.

– Я и раньше знала, что мне придется уехать, – сказала она, не оборачиваясь к Закери. – Теперь же других вариантов нет – я не могу больше жить с вами под одной крышей.

– Я не хочу, чтобы вы уезжали.

– Мои чувства к вам ничего не могут изменить. Я должна это сделать.

Он долго молчал.

– Вы все еще собираетесь выйти за Рейвенхилла, – констатировал он бесцветным голосом. – Даже сейчас.

– Нет, дело не в этом. – Холли стало холодно. Жаркое облако, все это время окутывавшее их, исчезло. Она попыталась подумать о будущем, но какое бы направление ни выбрала ее беспокойная мысль, она ощущала только пустоту и страх. И Холли почувствовала трусливое инстинктивное желание отступить к привычному, спокойному руслу, пойти по тропе, которая была выбрана для нее сначала родителями, потом Джорджем. – Я не знаю, что будет с Рейвенхиллом. Я даже не знаю, захочет ли он.