Спокойная уверенность мисс Биллингз почти убедила его, что она права. А может. Люку просто отчаянно хотелось думать именно так. Долгие месяцы он выслушивал прямые и завуалированные предостережения врачей насчет дочери. Они прописывали Эмме укрепляющие микстуры, которые та отказывалась принимать, особые диеты, которым она не желала следовать. Еще хуже, что он должен был выслушивать душераздирающие стенания своей матери и ее седовласых подруг, а также преодолевать чувство собственной вины: почему он не женится снова.
      «Ты подводишь свою дочь, – заявляла ему мать. – Каждой девочке нужны материнская забота, чуткое женское руководство, иначе из нее вырастет невоспитанная девица и никто не захочет взять ее в жены. Она останется старой девой, и все из-за того, что ты не захотел жениться после смерти Мэри».
      – Мисс Биллингз, – отрывисто произнес он. – Я рад слышать ваше мнение, что проблемы моей дочери смехотворны. Однако…
      – Милорд, я не сказала, что они смехотворны или несерьезны. Я сказала, что они нормальны.
      Она перешла невидимую, но для многих непреодолимую грань между нанимателем и нанимаемой, разговаривая с ним как с равным. Люк нахмурился, размышляя, была ли ее дерзость неосознанной или намеренной.
      Молчание в комнате стало тяжким и напряженным. Люк вдруг осознал, что совсем забыл о присутствии Эшборнов, и вспомнил о них, только когда Алисия заерзала на диванчике.
      Тем временем Чарльз, казалось, обнаружил нечто очень интересное за окном. Люк снова посмотрел на мисс Биллингз.
      Обычно его взгляд заставлял людей опускать глаза, и теперь он ожидал привычную реакцию: вот-вот девушка вспыхнет, начнет заикаться и разразится слезами. Но вместо этого она ответила ему таким же взглядом в упор. Ее светлые глаза буквально пронзали его.
      Наконец она опустила взгляд и увидела…, его руку. Люка давно не удивляло такое поведение людей. Некоторые смотрели изумленно, некоторые – с отвращением: на месте левой кисти серебром сверкал стальной крючок. Кисть он потерял девять лет назад. Она была повреждена, и ее пришлось ампутировать, чтобы спасти его от смертельного заражения крови. Только упрямый характер помог Люку не впасть в отчаяние или погрузиться в жалость к себе. Если уж ему выпал такой жребий, он постарается выстоять. И ему это удалось. Он приспособился к своему увечью, многое изменив в своем образе жизни. Некоторые люди воспринимали крючок как нечто угрожающее, и он иногда с удовольствием этим пользовался. Сейчас он наблюдал за реакцией мисс Биллингз, надеясь, что ей станет неловко. Но она выказала лишь несколько рассеянный интерес, что его просто ошеломило. Никто таким взглядом на него не смотрел. Никто.
      – Милорд, – тихо и серьезно проговорила она. – Я решила принять место гувернантки вашей дочери. Я пойду соберу свои вещи.
      Она повернулась и пошла, шурша муслиновыми юбками. Алисия поспешила за своей протеже, предварительно наградив Люка ослепительной улыбкой.
      Открыв рот, Стоукхерст уставился в опустевший дверной проем, затем перевел недоверчивый взгляд на Чарльза:
      – Она решила принять место?!
      – Поздравляю, – осторожно произнес Эшборн.
      Мрачная улыбка раздвинула губы Люка.
      – Позови-ка ее назад.
      Чарльз в тревоге посмотрел на него:
      – Стоукхерст, погоди! Я знаю, что ты собираешься сделать. Ты измордуешь мисс Биллингз, доведешь мою жену до слез и оставишь меня разбираться с последствиями! Но ты должен забрать мисс Биллингз на несколько недель, пока я не найду ей другого места. Прошу тебя как друга…
      – Я не дурак, Чарльз. Скажи мне правду. Кто она и почему я должен забрать ее из твоего дома?
      Чарльз скрестил руки на груди, потом разнял их и заходил по комнате. Редко доводилось Люку видеть его в таком волнении.
      – Она попала в… В общем, она оказалась в очень сложной ситуации. Чем дольше она пробудет у нас, тем большая ей грозит опасность. Я надеялся, что ты сегодня же заберешь ее с собой и продержишь какое-то время в деревне в безопасности.
      – Значит, она скрывается от кого-то? Почему?
      – Я сказал тебе все, что мог.
      – Как ее настоящее имя?
      – Это не важно. Пожалуйста, не спрашивай.
      – Не спрашивать? И ты думаешь, что я разрешу ей общаться со своей дочерью?
      – Эмме опасность грозить не будет, – поспешил возразить Чарльз. – Ни малейшая. Боже мой, ты же знаешь, как мы с Алисией относимся к твоей дочери! Как ты мог подумать, что мы поставим ее под удар?
      – Сейчас я просто не знаю, что и думать.
      – Всего на несколько недель, – умолял Чарльз. – Пока я не подыщу что-нибудь для нее. Мисс Биллингз действительно обладает знаниями, необходимыми для гувернантки. Она не повредит Эмме. Возможно, даже поможет ей. Люк, я ведь всегда мог на тебя рассчитывать. Я прошу твоей помощи.
      Люк хотел отказать, но вспомнил странный внимательный взгляд, который бросила на него мисс Биллингз. Она была в беде и все же решила довериться ему. Почему? И кто она такая? Сбежавшая жена? Политическая беженка? Он терпеть не мог тайн и обязательно добирался до разгадки. В нем горела типично английская страсть к упорядочению и осмыслению всего, с чем он сталкивался. Это стремление было слишком сильным, чтобы ему противиться, ибо нет сильнее искушения, чем вопрос без ответа.
      – Проклятие! – прошипел он себе под нос и коротко кивнул Эшборну. – Ладно, месяц, и ни днем больше. После этого ты заберешь ее у меня с рук.
      – Спасибо.
      – Я делаю тебе одолжение, Чарльз, – сумрачно объявил он, – не забывай об этом.
      Лицо Эшборна расплылось в благодарной улыбке.
      – Как будто ты мне это позволишь.
 

***

 
      Тася, не отрывая глаз, смотрела в окошко кареты. Вдоль дороги тянулись поля, аккуратно обработанные, разделенные на небольшие участки. Она вспомнила свою родину, бесконечные версты нетронутых земель, серо-голубое, подернутое дымкой небо… Как не похоже на эту страну! Мощная военная и экономическая держава, Англия была на удивление маленькой. За окраинами многолюдных городов сразу начинались заборы, изгороди и зеленые луга. Прохожие, которые попадались на их пути, казались более процветающими, чем русские крестьяне. Их одежда была современной, никто не носил рубах или балахонов. Повозки были крепкими, а лошади – ухоженными и чистенькими. Селения с их деревянными хозяйственными постройками и коттеджами под соломенными крышами производили впечатление деловитой аккуратности. Не было видно деревянных банек – неотъемлемой принадлежности каждой русской деревни. Каким же образом остаются чистыми эти люди?
      А еще здесь не было березовых рощ. И земля была не черной, а коричневой. И в воздухе не хватало бодрящего балтийского холодка. Тася поискала взглядом церковные кресты, но, как ни странно, и их не было. В России церкви были повсюду, даже в самом отдаленном захолустье. Золотые луковки куполов на белых башнях церквей и колоколен сияли на горизонте, как свечи, указывая заблудшим душам дорогу в их странствиях. И колокола! Русские любили колокола; их певучий звон, призывая к молитве, отмечал начало и конец праздника. Ей будет недоставать радостного колокольного перезвона. Англичане явно не были любителями звонить в колокола.
      От мыслей о доме у Таси заныло в груди. Казалось, прошло гораздо больше недели с того дня, когда она ступила на порог дома кузины Алисии. Она была в полном изнеможении, без кровинки в лице. Тасе удалось с трудом улыбнуться, она пробормотала по-русски «Здравствуйте» и в полуобморочном состоянии упала кузине на руки. Ошеломленная ее неожиданным появлением, Алисия тем не менее сразу же повела Тасю в дом. Не было никаких сомнений в том, что она поможет ей всеми доступными способами. Их семья отличалась преданностью родным, воспитанной суровыми испытаниями славянской истории на протяжении многих поколений. И Алисия, которую привезли в Англию еще ребенком, оставалась истинно русской в своей верности родственным узам.
      – Никто даже не догадывается, что я жива, – сказала ей Тася. – Но если они как-то узнают, что произошло, то сразу начнут разыскивать у родственников. Поэтому я не могу у вас оставаться. Я должна исчезнуть.
      Алисии не надо было спрашивать, кто такие эти «они».
      Русские власти, слишком занятые политическими интригами и постоянными волнениями, не зайдут особенно далеко в погоне за торжеством справедливости. Но если семья Михаила заподозрит, что она бежала, то они не успокоятся до тех пор, пока не найдут ее.
      Ангеловские обладали немалой властью, а Николай, младший брат Михаила, был известен своей мстительностью.
      – Мы должны найти тебе место гувернантки, – объявила Алисия. – На гувернанток никто не обращает внимания.
      Даже другие слуги. Воспитание детей – это удивительно одинокое занятие, но зато и совершенно незаметное. Вообще-то у нас есть один друг, который может согласиться тебя нанять. Вдовец с дочерью.
      Теперь, после первого Знакомства с лордом Стоукхерстом, Тася не знала, что и думать о нем. Обычно она легко разбиралась в людях, но со Стоукхерстом это оказалось не так просто. Среди тех, кого она знала в прошлом: бородатых придворных, самовлюбленных офицеров, томных молодых дворян, – не было таких лощеных европейцев. Но Тася чувствовала, что за его хладнокровием и невозмутимой внешностью скрывается железная воля. Он будет настойчиво добиваться того, что хочет. Она предпочла бы не иметь с ним дела, но жизнь не давала ей такой роскоши – возможности выбирать.
      Она вспомнила, как он напрягся, когда она посмотрела на его отливающий серебром крючок. Вид его не вызывал в ней каких-то неприятных чувств. Без этого изъяна Стоукхерст показался бы ей вообще чуть ли не сверхчеловеком. Но по выражению его лица Тася догадалась, что милорд предпочитает, чтобы его боялись, а не жалели. Сколько же сил требовалось ему, чтобы скрыть от всех даже малейшие следы своей ранимости! И сколько было в нем гордости! Она окутывала его невидимым плащом.
      Пока они ехали, Стоукхерст держал сверкающий крючок на виду, небрежно положив его на бедро. Тася подозревала, что он это сделал с умыслом – решил проверить, не будет ли она нервничать. Она не сомневалась, что была не первой, кого он так испытывал. Разумеется, она нервничала, но не из-за крючка: впервые в жизни ей пришлось остаться наедине с мужчиной.
      Однако она больше не была оберегаемой от всех богатой наследницей, предназначенной в жены князю, любые прихоти которой исполняло множество слуг. Теперь она сама была служанкой, а человек, сидевший напротив, – ее хозяином. Раньше она всегда ездила в каретах, обитых внутри пушистым мехом, с золотыми накладками и хрустальными окошками в дверцах, расписанных французскими мастерами. С ними и сравниться не могла эта карета, хотя она была удобной и достаточно богатой. Тася подумала устало, что она никогда не готовила себе ванну, не стирала своих чулок. Единственным полезным ее умением было шитье, вернее, вышивание. С детства у нее была своя корзинка с иголками, ножницами и разноцветными шелковыми нитками – ее мать считала, что девочкам нечего сидеть сложа руки.
      Тася выбросила эти мысли из головы, напоминая себе, что ей нельзя оглядываться на прошлое. Не важно, что она утратила ту жизнь, полную роскоши. Богатство ничего не значило. Все золото Каптеревых не смогло ни уберечь ее отца от смерти, ни утешить ее в одиночестве. Бедности она не боялась, не страшны были ей ни работа, ни голод. Она примет все, что несет ей будущее. Все в воле Божьей.
 

***

 
      Размышляя о том, что же за женщину везет он в свой дом. Люк внимательно наблюдал за ней. Каждая складка ее платья была аккуратно расправлена, тело совершенно неподвижно. Она сидела, прислонившись к обивке кареты, словно позируя для портрета.
      – Может, вы хотите знать, сколько я буду вам платить? – внезапно спросил он.
      Она уставилась на свои сложенные на коленях руки:
      – Я верю, что вы положите мне вполне достаточное жалованье, милорд.
      – Пять фунтов в месяц должно быть приемлемо. – Люк был раздражен ее легким кивком.
      Эта сумма намного превышала обычно принятую плату.
      Она могла бы проявить большую благодарность или хотя бы как-то оценить его щедрость. Но ничего подобного не последовало.
      Ему подумалось, что Эмме она не понравится. Что общего может быть у этого зачарованного существа с его бесшабашной дочерью?
      Казалось, что она погружена в свой внутренний мир, явно привлекавший ее сильнее, чем окружающая действительность.
      – Мисс Биллингз, – коротко произнес он, – если вы не сможете выполнять свои обязанности так, чтобы я был удовлетворен, я предоставляю вам достаточно времени, чтобы найти новое место.
      – Этого не понадобится.
      Он фыркнул, услышав ее самоуверенный ответ.
      – Вы очень молоды. Со временем вы узнаете, что жизнь преподносит нам много сюрпризов.
      Странная улыбка вспыхнула и погасла на ее губах.
      – Я уже сделала это открытие, милорд. «Поворот судьбы». Так, кажется, говорите вы, англичане?
      – Полагаю, именно один из «поворотов» привел вас к Эшборнам?
      – Да, милорд.
      – Как давно вы с ними знакомы?
      Всякий намек на улыбку исчез с ее лица.
      – Вы намерены задавать мне вопросы, милорд?
      Люк откинулся на сиденье и поудобнее сложил руки.
      – Мне думается, что я имею право задать несколько вопросов, несмотря на вашу нелюбовь к ним, мисс Биллингз.
      Ведь я согласился вверить вам свою дочь.
      Она наморщила лоб, словно пытаясь разгадать загадку.
      – Что вы хотите узнать, милорд?
      – Вы родственница Алисии?
      – Дальняя.
      – Вы по рождению русская?
      Она не шелохнулась, лишь опустила ресницы. Казалось, она не слышала его… Затем слегка кивнула.
      – Замужем?
      Ее глаза были устремлены на собственные руки.
      – Зачем вам нужно знать это?
      – Я хочу быть уверен, что однажды на моем пороге не появится разъяренный муж.
      – Нет никакого мужа, – тихо, сказала она.
      – Почему же нет? Ваше лицо достаточно привлекательно, чтобы заполучить пару-тройку вполне приличных предложений даже без всякого приданого.
      – Я предпочитаю оставаться одна.
      Он криво усмехнулся:
      – Я и сам это предпочитаю. Но вы слишком молоды, чтобы обречь себя на целую жизнь одиночества.
      – Мне двадцать два года, сэр.
      – Черта с два, – мягко проговорил он. – Вы едва старше Эммы.
      Когда она наконец посмотрела на него, ее прелестное лицо было суровым.
      – На самом деле годы ведь не имеют значения. Не так ли? Некоторые люди и в шестьдесят знают не больше, чем в шестнадцать. А некоторые дети старятся от пережитого и знают куда больше, чем окружающие их взрослые. Не так просто определить, что такое зрелость.
      Люк отвел взгляд; вызывающий блеск в его глазах логас.
      Что же такое с ней случилось и почему она была одинока?
      Должен же быть кто-нибудь – отец, брат, опекун, – чтобы позаботиться о ней. Почему сейчас ее некому было защитить?
      Он провел кончиками пальцев по левому рукаву, ощупывая кожаный ремень, крепивший крючок к культе. Мисс Карен Биллингз, кто бы она ни была, встревожила его. Мысленно он проклял Чарльза Эшборна. Ему теперь придется терпеть ее месяц. Целый чертов месяц!
      Карета подъезжала к окраине Саутгейта, и Тася была поглощена пейзажем, разворачивающимся за окошком кареты.
      Когда– то Саутгейт был просто кучкой домов, где жили те, кто работал в его поместье. Однако со временем здесь вырос кипящий жизнью городок с самым большим рынком в графстве. Вокруг простирались роскошные луга, вдали виднелся дубовый и буковый лес, пересеченный речушками. В прекрасных кирпичных зданиях, построенных еще дедом Люка, были зерновая биржа, мельница и начальная школа. Дед построил и церковь, являвшуюся теперь центром этого городка, -строгое здание с большими витражными окнами.
      Силуэт внушительного замка возник на холме, царившем над всеми окрестностями. Мисс Биллингз вопросительно взглянула на Люка.
      – Это Саутгейт-Холл, – сообщил он. – Мы с Эммой – единственные Стоукхерсты, которые сейчас здесь живут. Мои родители предпочитают оставаться в нашем имении в Шропшире. Сестра замужем за шотландцем и живет с ним в Селкирке.
      Экипаж поднялся по извилистой дороге к воротам в массивной стене, когда-то защищавшей норманнскую крепость. Саутгейт был построен на руинах старинного замка.
      Центральная его часть относилась к шестнадцатому столетию, а остальная часть здания была пристроена уже в нынешнее время. Благодаря изобилию романтических башенок и фонтанов и всему его стремившемуся ввысь облику Саутгейт-Холл причисляли к самым живописным поместьям Англии.
      Ученики художественных школ часто приезжали сюда, чтобы запечатлеть на полотне этот замечательный замок, обращенный к восходу фасад, игру света на камне и стекле.
      Карета остановилась у входа, увенчанного резными трилистниками и медальоном с фамильным гербом. После того как слуги в черных ливреях помогли им выйти, Тася стала разглядывать барельеф над дверью.
      Он изображал сокола, сжимавшего в когтях единственную розу.
      Почувствовав прикосновение к локтю, она вздрогнула и обернулась к лорду Стоукхерсту. Солнце светило ему в спину, и худощавое лицо его оказалось в тени.
      – Пойдемте, – сказал он, жестом приглашая ее пройти перед собой.
      Лысый пожилой дворецкий с длинным подбородком придерживал распахнутую дверь. Лорд Стоукхерст представил их друг другу:
      – Сеймур, это мисс Биллингз, новая гувернантка.
      Тася сначала удивилась, что ее представляют дворецкому, а не наоборот, но потом вспомнила, что теперь она больше не леди, а служанка невысокого ранга. Низших всегда первыми представляют высшим. Грустная улыбка мелькнула на ее губах, и она присела в быстром книксене, здороваясь с Сеймуром.
      Они прошли в великолепный холл в два этажа высотой. В его центре был восьмигранный каменный стол. Естественный свет потоками лился сквозь высокие окна купола. Тася с восхищением разглядывала холл, но это занятие было прервано криком, эхом отразившимся от стен:
      – Папа! – Высокая девочка с копной взлохмаченных рыжих волос, размахивая худыми руками, влетела в комнату.
      Люк нахмурился, увидев, что его дочь пытается удержать огромного пса. Он был еще не вполне взрослым, помесь кого-то с волкодавом.
      Несколько месяцев назад Эмма привела его из деревни от мелочного торговца. Никто в Саутгейт-Холле, даже настоящие любители животных, не разделял ее привязанности к этой дворняге. Он был лохматый, с грубой шерстью какого-то то ли сероватого, то ли коричневатого цвета. С маленькими глазками и вытянутой пастью, он был до нелепости вислоухим, что вдохновило Эмму назвать его Самсоном. Его чудовищный аппетит можно было сравнить лишь с упрямым нежеланием обучаться чему бы то ни было.
      Завидев Люка, Самсон рванулся к нему с басистым счастливым лаем. Однако, заметив присутствие чужака, он оскалил зубы и зарычал. Брызги слюны полетели на пол. Эмма вцепилась в ошейник, но Самсон не переставал вырываться.
      – Прекрати, Самсон, проклятая ты зверюга! Веди себя как следует…
      Звучный голос Люка прогремел, перекрывая шум:
      – Эмма, я же велел тебе не приводить его в дом.
      Говоря это, он машинально заслонил собой хрупкую фигурку мисс Биллингз, потому что пес явно рвался растерзать ее в клочья.
      – Он никому не причинит вреда! – кричала Эмма, пытаясь удержать собаку. – Он просто шумный!
      Люк готов был сам оттащить пса, как вдруг понял, что мисс Биллингз проскользнула мимо него. Смотря на рычащего зверя прищуренными глазами, она заговорила по-русски. Ее мягкий голос переливался и потрескивал, как пламя.
      Люк не понимал ни одного слова, но волосы у него на затылке и на шее буквально зашевелились. Такое же действие оказал ее голос и на Самсона: он затих и, широко открыв глаза, уставился на незнакомку.
      Вдруг пес припал к земле и пополз к ней, издавая просительное повизгивание и хвостом подметая пол широкими взмахами из стороны в сторону. Мисс Биллингз наклонилась и ласково потрепала его по неуклюжей голове. Перекатившись на спину, Самсон стал подергиваться от восторга. Даже когда мисс Биллингз выпрямилась, размякший гигант остался у ее ног.
      Подчиняясь краткому приказанию Люка, лакей поспешил вывести пса из дома. Неуклюжий Самсон уходил крайне неохотно, голову он пригибал к земле, а язык и уши едва не доставали пола.
      Эмма заговорила первой:
      – Что вы ему сказали?
      Серо– голубые глаза мисс Биллингз оглядели девочку, и она слегка улыбнулась:
      – Я напомнила ему о хороших манерах.
      Эмма настороженно адресовала следующий вопрос отцу:
      – Кто это?
      – Твоя гувернантка.
      Эмма от удивления открыла рот:
      – Моя – что? Но, папа, ты мне ничего не сказал…
      – Я и сам не знал, – сухо ответил он.
      Тася внимательно посмотрела на дочь Стоукхерста. Эмма была тощенькой неуклюжей девчушкой переходного возраста, на пороге девичества. Ее курчавые волосы были рыжими, как морковка. Они, безусловно, привлекают к себе внимание, куда бы она ни пошла. Тася догадалась, что Эмма была предметом безжалостных насмешек других детей. Одного цвета волос хватило бы для этого с избытком, а она к тому же была еще высокой. Не исключено, что со временем она дорастет до шести футов… Девочка сутулилась, чтобы казаться пониже ростом. Платье ей было коротковато, ногти грязные. У нее были отцовские изумительные сапфировые глаза, но ресницы рыжеватые, а не черные, как у него, и все лицо в золотых веснушках.
      Высокая седая женщина приблизилась к прибывшим. Выражение ее худого лица говорило, что она привыкла действовать решительно. На поясе у нее висела огромная связка ключей – символ ее власти домоправительницы.
      – Миссис Наггз, – обратился к ней Стоукхерст. – Это новая гувернантка, мисс Биллингз.
      Брови домоправительницы сурово сдвинулись.
      – Вот как! Надо приготовить комнату. Полагаю, ту же, что и раньше? – Своей интонацией она явно намекала, что и нынешняя гувернантка задержится здесь не дольше прежней.
      – Поступайте, как считаете нужным, миссис Наггз! – Стоукхерст шагнул к дочери и поцеловал ее в макушку. – Мне надо немного поработать, – пробормотал он. – Поговорим за ужином.
      Эмма кивнула и, когда Люк, не прибавив больше ни слова, оставил их одних, перевела взгляд на Тасю.
      – Мисс Биллингз, – деловито сказала домоправительница. – Я сейчас пошлю кого-нибудь подготовить для вас комнату. А вы тем временем, может быть, присядете и выпьете чашку чая?
      Чашка чая. Это звучало так приятно. День был долгим, а Тася еще не окрепла после своего путешествия из России.
      Она была просто в изнеможении, но покачала головой. Сейчас самым важным для нее был разговор с Эммой.
      – Вообще-то я с большим удовольствием осмотрю дом.
      Эмма, ты проводишь меня?
      – Да, мисс Биллингз, – послушно ответила девочка. – Что бы вам хотелось увидеть? Здесь сорок спален и почти столько же гостиных. Есть еще галереи, внутренние дворики, часовня… Чтобы все показать, потребуется целый день.
      – На сегодня довольно будет того, что ты считаешь важным.
      – Хорошо, мисс Биллингз.
      Они шли по первому этажу замка, и Тася не могла не восхититься его красотой. Он был совсем не похож на викторианский особняк Эшборнов, заставленный модной тяжелой мебелью. Саутгейт-Холл был просторным, кругом были белая штукатурка и светлый мрамор. Большие застекленные окна и высокие потолки пропускали много света и воздуха.
      Мебель большей частью была французская, похожая на ту, к которой Тася привыкла в Санкт-Петербурге.
      Вначале Эмма молчала, лишь украдкой посматривала на Тасю. Однако она долго не смогла сдерживать любопытства и, когда они после музыкального салона пошли по длинной галерее, все стены которой украшали прекрасные полотна, поинтересовалась:
      – Как папа вас нашел? Он ничего не говорил насчет новой гувернантки.
      Тася задержалась у пасторальной картины француза Буше.
      В галерее было много полотен современных французских художников Выбор картин говорил о хорошем вкусе хозяина, о его понимании живописи. С трудом оторвавшись от созерцания, Тася ответила девочке:
      – Я жила у Эшборнов. Они любезно рекомендовали меня лорду Стоукхерсту.
      – Последняя гувернантка мне совсем не нравилась. Она была очень строгой. Никогда не хотела разговаривать о вещах, по-настоящему интересных. Только книжки, книжки, книжки.
      – Но книжки могут быть очень интересными.
      – Не думаю. – Они медленно шли по галерее. Эмма теперь не прятала глаз, смотрела открыто, но в голубых глазах светилось лукавство. – Ни у кого из моих друзей нет такой гувернантки, как вы.
      – Неужели?
      – Вы молоденькая и разговариваете странно. И еще вы очень-очень хорошенькая.
      – Ты тоже, – тихо откликнулась Тася.
      Эмма скорчила забавную рожицу:
      – Я? Я здоровенная и рыжая, как морковка.
      Тася улыбнулась:
      – Мне всегда хотелось быть высокой, потому что к высокой женщине окружающие испытывают какое-то почтение, словно она королева. Только высокая женщина может выглядеть действительно элегантной.
      Девочка покраснела.
      – Я никогда не слышала ничего подобного.
      – И волосы у тебя очень красивые, – продолжала Тася. – Знаешь, Клеопатра и ее придворные дамы красили волосы хной, чтобы они стали рыжими. Тебе просто повезло, что у тебя они такие от природы.
      Эмма скептически фыркнула. Из огромных окон перехода, по которому они направлялись в другую часть замка, был виден белый с золотом бальный зал.
      – Вы научите меня вести себя как леди? – внезапно спросила девочка.
      Тася улыбнулась, подумав, что Эмма унаследовала от отца манеру ошарашивать собеседника прямым вопросом.
      – Лорд Стоукхерст говорил, что тебе понадобится несколько советов на эту тему, – призналась она.
      – Не понимаю, почему обязательно надо быть леди. Все эти проклятые правила и манеры… Я совсем не способна их выучить. – Эмма снова забавно сморщилась.
      Тася строго запретила себе смеяться. Впервые за много месяцев ей стало весело.
      – Это нетрудно. Скорее напоминает какую-то игру. Я думаю, ты этому научишься.
      – Я не могу ничему научиться, если не понимаю причину, по которой делают так или иначе. Что за разница, какой вилкой я пользовалась, если я наелась?
      – Тебе нужно теоретическое обоснование или практическое?
      – И то и другое.
      – Тогда начнем с теории. Большинство считает, что, если,не придерживаться свода правил поведения, этикета, цивилизация рухнет. Сначала забудутся манеры, потом мораль, а затем погибнем мы все. Это случилось с Древним Римом – упадок и распад империи. Но для тебя, наверное, важнее, что происходит практически. Представь себе, что ты, выйдя в свет, допустишь какую-то оплошность. Тогда не только ты сама почувствуешь себя неловко и поставишь в неловкое положение своего отца, но тебе потом будет очень трудно завоевать внимание достойного молодого человека.
      – О! – Эмма уставилась на нее со всевозрастающим интересом. – А Древний Рим и правда пришел к полному упадку? Я думала, что римляне только воевали и строили дороги.
      И еще говорили длинные речи о своих правителях.
      – К ужасному упадку, – уверила ее Тася. – Мы завтра почитаем о них, если ты захочешь.
      – Ладно. – Эмма блеснула ослепительной улыбкой. – Пойдемте на кухню. Я хочу, чтобы вы познакомились с миссис Планкет, нашей кухаркой. Я люблю ее больше всех в доме. После папы.
      Они миновали узкую кладовку с полками, заставленными разными продуктами, перешли через пекарню с мраморным расстоечным столом и всевозможными скалками на стенах. Взяв Тасю за руку, Эмма потащила ее мимо посудомоек, с любопытством разглядывавших ее, и на ходу объявила:
      – Это моя новая гувернантка, мисс Биллингз.
      Кухня была огромной и вмещала множество слуг, парящих, жарящих, режущих… Посередине кухни стоял длинный деревянный стол, на стенах висели кастрюли, котелки, сковородки и медные формы, в которых готовили печеные и заливные блюда. Стоявшая у стола полная женщина орудовала большим ножом, показывая помощнице, как надо шинковать морковку.
      – Смотри, чтобы ломтики были не слишком толстыми… – Она замолчала и широко улыбнулась, завидев Эмму:
      – А-а, вот и моя Эмма пожаловала и привела с собой подружку.
      – Миссис Планкет, это мисс Биллингз. – Эмма поставила ногу на табуретку. – Она моя новая гувернантка.
      – Это надо же! – воскликнула кухарка. – Что ж, уже давно пора было появиться здесь новому личику, да еще такому хорошенькому. Но вы на нее поглядите: она же не толще ручки от метлы. – Протянув руку к блюду, она сняла с него салфетку. На блюде оказались пирожки. – Попробуй-ка, козочка, вот этот, с яблоками, и скажи, не слишком ли толстая у них корочка.
      Глядя на нее, Тася поняла, почему Эмма так ее любила.
      У миссис Планкет были веселые карие глаза, щеки как румяные яблочки, а вся она буквально излучала материнское тепло.
      – Попробуй, – ободряла ее кухарка, и Тася потянулась за пирожком…
      Эмма, последовав ее примеру, выбрала себе самый большой пирожок. Откусив хороший кусок, она с набитым ртом пробурчала:
      – Великолепно. – И усмехнулась в ответ на укоризненный взгляд Таси:
      – Знаю, знаю, разговаривать с полным ртом неприлично. Но я умею делать это так, что никто ничего не поймет. – Она передвинула пищу за щеку. – Видите?
      Тася уже хотела было объяснить, почему это все равно неприлично, но заметила, что Эмма подмигнула миссис Планкет, и при всем старании не удержалась от смеха.
      – Эмма, боюсь, что на каком-нибудь важном обеде случится так, что ты выплюнешь крошки на гостя.
      Улыбка Эммы расползлась до ушей.
      – То, что надо! Я заплюю едой леди Харкорт, когда она в следующий раз приедет в гости. Может, тогда мы наконец-то избавимся от нее навсегда. Представляете, какое лицо будет у папы? – И, видя Тасино недоумение, объяснила:
      – Леди Харкорт – одна из тех женщин, которые хотят выйти замуж за папу.
      – Одна из тех? – переспросила Тася. – И сколько же их?