— Я пытаюсь понять, — ответил Алган. — Я лечу с Эльсинора, где мне в руки попала эта доска. Я ищу оружие, которое позволило бы опрокинуть Бетельгейзе. Попытайся я сесть в порту, мой корабль уничтожили бы. Поэтому я сел на равнину, а сюда добирался пешком. Меня спасли люди, которые, я уверен, не проговорятся. А если и проговорятся, им никто не поверит. Я доверяюсь вам. Вы можете позвать стражу, и меня арестуют, но, прошу вас, прежде выслушайте меня.
— Что же, — проговорил старик, растягивая слова. — Попробую вам поверить. Мне тоже пришлось скрываться. Я постараюсь помочь вам. Правда, я немногое могу. Вы пересекли пространство, как и я, этого вполне достаточно. Что вас интересует?
— Я хочу знать, что случилось с вами после гибели вашей последней экспедиции, как вам удалось вернуться, что вы сообщили Бетельгейзе и что рассказали пуританам. Именно они сообщили мне, что вы единственный человек, который может мне помочь, и где вы живете.
— Они знают все, — заговорил старик. — Они знали все еще тогда, когда я путешествовал среди звезд. Это было полсотни, нет, шестьдесят лет назад. Если вы явились от них, ничего нового вы не узнаете. Однако раз вы владеете шахматной доской, могу вам рассказать одну историю.
Жерг Алган слушал старика, стоя во дворике, окруженном двумя рядами зеленых кактусов, которые случай принес на эту планету. Он слушал, поглаживая рукой полированную шахматную доску. В свете красного солнца ее темно-вишневые клетки постепенно розовели. По словам старика, доску изготовили необычайно давно, сделала ее раса, которая была намного древнее человеческой.
— Мы летели к Центру Галактики. Вы знаете, что она по форме напоминает колесо. Люди всегда стремились достичь ее геометрического центра, места, где искажения времени и пространства проявляются с наибольшей силой, где плотность звезд так высока, что небосвод кажется сплошным золотым куполом. У нас было пятнадцать новеньких кораблей, молодой капитан, ученые, техники. Каждый чувствовал себя героем. Мы были молоды, имели некоторый опыт и знали, что большинство миров, открытых человеком, враждебно и негостеприимно. Поэтому старались быть осторожными.
После года полета мы приблизились к центру Галактики и вдруг оказались в районе, совершенно не похожем на все виденное до сих пор. Приборы безбожно врали. Мы рассчитывали одно, приборы показывали другое. Наши ученые дали названия всем этим явлениям, они считали, что нет поводов для беспокойства. Они рассчитали характеристики нового пространства, и вскоре мы забыли о всех страхах. Мы были готовы к встрече с необычайным. Однако следовало быть настороже. Мы вышли за границы освоенного района и оказались ближе к Центру Галактики, чем какая-либо экспедиция до нас. Несколько световых лет мы летели через зону мертвых звезд и солнц, лишенных планет. Ни один из астрономов не мог объяснить, как возникло такое образование, но и это не беспокоило нас. Мы забыли о всякой осторожности…
Наконец, мы наткнулись на звезду с планетной системой. Ну, обследовали планеты. На шестой от солнца обнаружили черную цитадель. Нет, ее тайны не раскрыл никто. Мы заметили ее, как только вышли на орбиту, — уж очень огромной она была. Ринувшись вниз, мы сели среди джунглей. Радио молчало. Цитадель выглядела покинутой. Мы опустились на порядочном расстоянии от нее и отправились на разведку пешком. Планета относилась к земному типу, но сила тяжести на ней была выше, и каждый шаг давался с трудом. Мы буквально продирались сквозь влажные густые джунгли, а на горизонте вырастали невероятные стены цитадели.
Вокруг царила тишина. Тысяче-, если не миллионнолетиями ничто не нарушало ее. Тишина действовала угнетающе. Мы вздрагивали от хруста каждой веточки, хватаясь за оружие. Высоченные стены заслонили половину неба, тень от них была гуще ночи. Мы решились подойти к самому подножью этих ониксовых отвесных стен. Наклоненные наружу, они нависли над головой, и казалось, вот-вот упадут и раздавят нас. И тут на высоте примерно в три человеческих роста я заметил изображение вот этой самой доски, будто вырезанное на полированной глади стены резцом какого-то великана.
— Ну, и экспедиция исчезла? — перебил старика Алган. Он придвинул чурбан из розового дерева и уселся на него. По мере приближения ночи стены космопорта медленно наливались пламенем от всходившей красной звезды.
— Нет, — ответил старик. — Не в этот раз. В тот день мы вернулись на корабли, и начался горячий спор. Матросы считали, что надо поскорее сматывать удочки. Они издавна понаслышались легенд, хотя прежде не очень в них верили. Ученые, особенно один историк, буквально помешались, боясь, что им не дадут изучить невероятную находку. В конце концов матросы взяли верх — их поддержал капитан. Мы покинули эту черную восьмиугольную цитадель, превосходившую по высоте любые мыслимые горы, и отправились дальше, рассчитывая вернуться сюда после разведки всего сектора.
Не прошло и месяца, как мы сели на мертвую планету. Это был один из тех миров безмолвия и пустоты, которые тысячелетиями бороздят космос, наводя непонятный ужас на звездоплавателей, хотя любой радар легко определял положение таких бродячих призраков, позволяя вовремя разминуться с ними. Мы сели потому, что заметили с орбиты еще одну черную цитадель.
Мы опьянели от радости. Человек впервые наткнулся на следы разумной жизни, нас согревала надежда встречи с иной цивилизацией, цивилизацией межзвездной. Всякие сомнения отпали. Различные, не знающие друг друга расы не могли воздвигнуть идентичные постройки, размеры которых бросали вызов всем известным законам Вселенной.
Посадка была поспешной. Мы разбили лагерь. Извлекли из трюмов вездеходы. Здесь не надо было бороться с джунглями. Работать было легче, хотя планета уже давно лишилась атмосферы. Я объехал цитадель кругом. Шахматная доска с шестьюдесятью четырьмя клетками повторялась в нескольких местах. Кто вырезал эти рисунки? Ведь наши инструменты скользили по стенам, не оставляя на них ни малейшей царапины.
Что это было — символ или замочная скважина? Всех волновал этот вопрос, и воображение работало на славу. Мы прочесали библиотеки и отыскали все, что относилось к шахматам. Мы узнали, что эта игра была известна всем человеческим цивилизациям. Иногда шахматы становились предметом культа. Они очень точно сочетались с некоторыми особенностями человеческого мышления.
Быть может, за этими высоченными стенами хранилась тайна происхождения человека и жизни?
На двадцать пятый день нашего пребывания на планете и после пятнадцати месяцев нашего путешествия в космосе врата цитадели распахнулись. Они открыли мир света и каких-то немыслимых переплетений. Несколько человек вошли внутрь. Они вернулись, потрясенные величественностью и загадочностью его лабиринтов.
И здесь мы совершили ошибку. Мы решили исследовать цитадель всем составом экспедиции. Ученые требовали именно такого решения, а матросы забыли об опасности. И только меня оставили снаружи, у врат цитадели, чтобы принимать сообщения исследователей. Прошли часы. Я подремывал в скафандре, как вдруг заметил, что черные наклонные створки стали бесшумно сходиться. Громадные плиты со знаками шахматной доски закрыли вход, который несколько суток зиял в неизвестность. Призывы в моих наушниках слабели, а затем совсем прекратились. Я прыгнул в кабину ближайшего вездехода и на полном ходу понесся к лагерю и ракетам. И тут сверкнула молния. Оказалось, что осветив планету до самого горизонта, взорвались наши ракеты. Остановив вездеход, я выпрыгнул из него и со всех ног бросился прочь. Не пробежал я и сотни метров, как меня швырнуло на землю — на месте вездехода дымилась воронка.
— Что произошло потом? — спросил Алган.
— Почти ничего, — ответил старик. Голос его зазвенел, полузабытые слова все легче слетали с уст. Взгляд стал спокойным. Исчезла горькая ирония. — Почти ничего, — повторил старик. — Через пять суток меня ждала неминуемая смерть — таков был запас воздуха в скафандре. Провизии хватило бы на несколько недель. Затем с неба явились люди и спасли меня.
Они прилетели не с Бетельгейзе и ни из какого другого известного мира. Их звездолеты были менее совершенными, чем наши. Они не понимали моей речи, а я не знал ни слова из их языка.
7. ПО ТУ СТОРОНУ ГАЛАКТИКИ
— Люди? — переспросил Жерг Алган.
— Люди, — повторил старик, махнув иссохшей рукой. — Можете верить или нет, считать меня безумцем, как те с Бетельгейзе, которые сослали меня сюда, или выслушать, не перебивая, как сделали торговцы с Эльсинора, которые, кстати, заплатили мне всего четверть обещанной суммы. Да, меня спасли люди. Они немного отличались от нас. Они пониже ростом, быстры и грациозны в движениях, у них маленькие заостренные уши и очень бледная кожа. Язык их столь сложен, что я так и не разобрался в нем. А знаете, как мне удалось наладить с ними общение? Никогда не догадаетесь, все очень просто. Играя в шахматы! Только и всего. Король, ферзь, пешки могут называться по-иному и иметь иные формы, но ходят они везде одинаково, и возможности комбинаций на шестидесяти четырех клетках столь же неисчерпаемы, как и Вселенная.
— Откуда они прибыли? — осведомился Алган. Его сердце учащенно билось, а голос охрип. Он вдруг ощутил усталость, но продолжал внимательно слушать.
— С другого конца Галактики! — бесстрастно произнес старик. Он успокоился, руки его вновь легли на колени. — Думаю, вы мне не поверите, — продолжал он, — сочтете меня сумасшедшим, мифоманом, ведь я уже двадцать лет в ссылке. Я не могу предъявить доказательств. Но вы явились, чтобы услышать историю моих странствий? Располагайте ею как хотите.
— Я верю вам, — прошептал Алган, ощущая на затылке легкое дыхание ветра. Над космопортом взошли три розовые луны. В прошлую ночь он их не заметил. Потом понял, что видит на низких тучах световые пятна от лучей мощных прожекторов.
Ему ничего не оставалось, как принять рассказ старика, довериться его воспоминаниям — ведь тот был единственным очевидцем невероятных событий. «На самом деле в его истории нет ничего невероятного, — подумал Алган, — звездолеты, несущиеся со скоростью света, отодвинули границы возможного. Мир как-то сразу раздался во все стороны, человеческий опыт оказался слишком скудным, и все, что выходит за его рамки, кажется чудесами и фантастикой». В человеческой истории подобное случалось — так было, когда на Земле европейские мореплаватели открыли новые материки, и сомнение уступило место вере. Потом земли освоили, и люди забыли о недавнем опьянении новым. А в космосе сколько бы люди ни открывали миров, еще больше их оставалось неоткрытыми. Люди забыли, что границ познания не существует. Они могли освоить любую планету, если только ее не заняли другие.
— Меня мало волнует, поверите вы или нет, — сказал старик, и голос его вдруг стал старчески пронзительным. — То были люди, как и мы, и прибыли они с противоположного конца Галактики. Их раса появилась в условиях, сходных с земными, и мне не надо было пересказывать историю их рода. Я вдруг сообразил, что знаю ее. Это была история рода человеческого. Конечно, с некоторыми отклонениями. Природа отнеслась к ним с большей снисходительностью, чем к нам. Они прошли более долгий путь развития. Но он был не столь извилистым. Они совершили меньше ошибок, хотя их тоже было предостаточно. Их язык совсем не похож на наш, он более гибок и одновременно сложнее любого человеческого языка. У них иной звуковой аппарат — я не мог повторить многие из звуков их языка, а наши фонемы оказались непроизносимыми для них. Но языковые различия не могут быть барьером между людьми. В Освоенной Галактике существуют и существовали разные языки, однако люди есть люди. И пришельцы тоже были людьми.
— Случайность, — выдохнул Алган. — Галактика так обширна.
— Может быть, — тихо откликнулся старик, — может быть. Я никогда не понимал, что такое случайность. И не верю в случайность одновременного развития нескольких человеческих рас в различных точках Галактики, равно как и в случайность их встречи именно в тот момент, когда они научились звездоплаванию. У меня есть веские доводы. Подождите немного. У меня пересохло в глотке. Принесите из хижины металлический кувшин и пару стаканов — вы найдете их на полке над дверью.
Алган встал, положил шахматную доску на чурбан, служивший ему сиденьем, и пересек двор, шлепая по лужам, которые казались кровавыми в свете пурпурной звезды. Ему пришлось нагнуться, чтобы войти в низкую дверь, и некоторое время его глаза привыкали к розовому полумраку хижины. Весь пол, кроме двух дорожек, от двери до кровати и от кровати до стола, был покрыт толстым слоем розовой пыли, свидетелем неумолимого бега времени.
Но годы, проведенные здесь старым пилотом, были пустяком в сравнении с годами, прожитыми в космосе и наполнившими память старика неизбывными воспоминаниями. Он родился во времена столь далеких предков Алгана, что их имен не сохранилось ни в древнейших запыленных архивах, ни на кладбищенских плитах древнего Дарка. Он очень долго путешествовал среди звезд, и нить его жизни необычайно растянулась. Старик был своего рода ископаемым, заброшенным течениями космоса на эту бедную отдаленную планету. Он обманул время, но время все же отметило ему.
И отметило по-своему: оно не давало забыть о себе — покрыло толстым слоем розовой пыли пол и мебель, кристалл, найденный в неизвестных горах, череп редчайшего животного, древнее ружье с ремнем из ломкой кожи, висевшее на гвозде.
Алган нашел металлический кувшин и два стакана.
— Спасибо, — поблагодарил старик. — Мне стало трудно двигаться. Пару лет назад я еще сражался со здешним лесом, но теперь с работой покончено. Всему приходит конец.
Алган пригубил напиток — он был тягучим и сладким.
— Если говорить точнее, они прибыли не с противоположного конца Галактики, но место их рождения столь отдаленно, что мы не видим их звезды — она растворена в тумане мириадов солнц. Их экспедиция удалилась от своей базы еще дальше, чем мы. Я уже говорил, что их звездолеты были не столь совершенны и быстры, как наши. Но продолжительность полета не играла для них той роли, какую играла для нас. Их мало волновало, проведут они жизнь в звездолета или на родной планете. Их рассуждения были сходны с рассуждениями людей Бетельгейзе, они мыслили в терминах бесконечности времени и пространства. Но это не суть важно.
Вам известно, что картографы искусственно разделили Галактику на четыре четверти и триста секторов. Освоенная Галактика занимает первые четыре сектора. Их звездная система располагается в двенадцатом секторе, если считать от Земли, и на расстоянии вдвое меньшем от Центра Галактики, чем Солнечная система.
Встреча со мной не вызвала у них особого удивления. Казалось, они предвидели ее. Они, по-видимому, знали, что в самых отдаленных секторах Галактики существуют иные человечества, что цивилизации разделены безднами пространства. Вот они и исследуют его, идут друг другу навстречу, образуя по периферии Галактики единую цепь цивилизаций. После долгого путешествия они оставили меня на одной из освоенных человеком планет. Дальше я возвращался обходными путями. Я хотел продать пуританам то, что знал, но обо мне прослышали люди Бетельгейзе. Когда я рассказал им все, что вы только что услышали, они начали издеваться надо мной и отправили в ссылку на эту планету.
— Все это очень интересно, — сказал Алган. — Но у вас в самом деле нет ни малейших доказательств.
Его голос дрожал от нервного напряжения.
— Ни малейших доказательств? — переспросил Старик. — А то, что я жив? Чего вам надо еще?
— Почему ваши спасители не вступили в контакт с нами? Почему не полетели на Бетельгейзе? Ведь они достигли границ наших владений.
— Они не стремились к контакту. Наверно, считали, что преждевременный контакт принесет больше вреда, чем пользы. Я не знаю их планов, но они, похоже, не спешили.
— Это все? — спросил Алган.
— Почти все. Кое-что на десерт. У них имелись шахматы — та же доска из шестидесяти четырех клеток — и, наконец, столь редкий в наших краях зотл. Они получали напиток из того же твердого корня, растущего глубоко в почве. Однако зотл не произрастал на их родной планете, как его не было в свое время и на Земле. Они, как и мы, наткнулись на зотл, исследуя иные миры. Я уверен, что в пространстве существуют три связанные между собой вещи — шахматная доска, которую создали задолго до человека, сам человек, а также зотл, открытый на определенной стадии развития человечества. Как связаны эти три вещи — тайна. Ее-то вам и предстоит разгадать.
Старик поднял глаза к небу и посмотрел на красную звезду. Его сухие губы подергивались, а лежащие на коленях руки дрожали. Ночь унесла последнее дуновение ветра. Старик встал, опираясь на палку.
— Пошли перекусим, — сказал он, — и отдохнем.
Алган вслушивался в медленное неровное дыхание старика. Он лежал, завернувшись в покрывало, положив под голову рюкзак, и ждал, когда придет сон. Но сон не приходил.
Алган не отрывал взгляда от залитого красноватым светом потолка. Нервы его были напряжены. Тишину ночи нарушали только поскрипывание дерева и дыхание старика.
Алган размышлял.
Может, то, что он услышал, всего лишь легенды, вымысел?
Но ведь существовало пространство с мириадами миров и возможностей. Оно каждодневно задавало сотни вопросов, которые никто не мог разрешить… А кроме того, последнее время люди жили словно в ожидании встречи с иной разумной расой. Гуманоидной или нет — неважно, но именно иной, которая не была бы следствием мутации некоей ветви человечества, вроде жителей Аро с их глазами без зрачков.
Существовал Ногаро с его любознательностью, существовали пуритане Эльсинора и их десяти планет, существовали люди Бетельгейзе с их тайным интересом к почти сказочным историям, которые поведали первопроходцы. Существовала убежденность Ногаро и торговца с Эльсинора в том, что недостижимые глубины пространства скрывают тайны бытия.
И еще существовала шахматная доска.
А Жергу Алгану с его ограниченными знаниями предстояло принести ответы на мучившие всех этих людей вопросы. Информации было мало — сведения о двух или трех погибших экспедициях, странные видения после глотка зотла, неведомые черные цитадели, в которые верили пуритане и которые были, похоже, известны людям Бетельгейзе.
Могло быть так, что ответ на все вопросы находится на Бетельгейзе. Он мог храниться в памяти гигантских машин, в архивах, в отчетах. А Жерг Алган всего лишь пешка, предназначенная для того, чтобы направить пуритан Эльсинора по ложному следу.
Но существовала шахматная доска.
И ее шестьдесят четыре клетки — черный ящике двойным входом и математически безграничным количеством комбинаций, разрисованный странными фигурами.
«А если это символ? Символ Вселенной? — спрашивал себя Алган, глядя на красный квадрат окна. Спина его ощущала неровности пола. — А если это ключ, некое подобие плана или дверь к тайне черных цитаделей, дающая право на владение ими тому, кто соберет разрозненные куски мозаики в одно целое»?
Он сунул руку под голову и, пошарив в мешке, достал доску. Пальцы, казалось, сами тянулись погладить ее полированную поверхность. Да, шахматная доска могла служить ключом, и он ждал того человека, который воспользуется им. Может, в пространстве рассеяно столько же черных цитаделей, сколько рисинок пообещал дать некий раджа изобретателю шахмат — одну рисинку за первую клетку, две за вторую, четыре за третью и так далее, и оказалось, что вся земля не в состоянии родить столь несметного количества риса.
А может, доска была моделью пространства, и ходы фигур наглядно изображали некоторые наиболее удобные траектории перемещения? Шахматная игра готовила человеческий мозг к решению некоторых топологических задач, а разыгранная партия соответствовала решению определенных проблем, исходными данными которых были точные пространственные координаты.
Проблемы шахматной игры были проблемами геометрическими, пространственными, топологическими. Играя, следовало выбирать сложные маршруты и избегать губительного влияния отдельных фигур, находящихся в тех или иных точках пространства.
Например, в центре доски.
«Из чего сделана эта доска — из дерева?» — спросил он сам себя, поглаживая пальцами ровную полированную поверхность и не ощущая ни малейшего зазора между клетками.
В первый момент он решил, что доска изготовлена из разных пород дерева. Но почему именно из дерева? Просто такие доски почти всегда делались из дерева.
Теперь его одолело сомнение — могло ли дерево так хорошо сохраниться.
А может, доска была грубой подделкой, ловушкой?
Он отбросил эту мысль. И пуритане, и люди Бетельгейзе обладали достаточным арсеналом средств, чтобы точно установить возраст любой вещи, и вряд ли их удалось бы обмануть. А зачем обманывать его, Жерга Алгана, человека с древней планеты, одинокого волка, бунтаря, заблудившегося на окраинах Освоенной Галактики!
А зотл? Зотл и шахматная доска.
Зотл, странный, абсолютно безвредный напиток, который подготавливал мозг и нервную систему человека к восприятию непонятных образов.
«Ирреальные видения, опасные для психики», — заявляли психологи. «Как сказать, — возражали математики и физики, — миры, доступ к которым открывает зотл, построены по законам логики и не похожи на бред, они столь же логичны, как и сама Вселенная».
«Бред, — упорствовали психологи, — неожиданные связи между нервными окончаниями. Вы видите то, что должны слышать, воспринятое слуховым нервом замыкается на оптический нерв».
Нейрологи пожимали плечами.
Шахматная доска и зотл.
Зотл тоже был дверью в неведомые миры. А шахматная доска — пропуском, планом, который позволял ориентироваться во Вселенной и посещать иные, непонятные, но вполне реальные миры.
Зотл и шахматная доска.
Они взаимно дополняли друг друга, как ключ и замочная скважина, если найдется человеческая рука, чтобы вставить ключ в скважину и толкнуть незапертую дверь.
Когда же дверь откроется, человек должен не только заглянуть в соседнюю комнату, но и смело переступить порог.
Смело переступить порог.
Шахматная доска и Жерг Алган.
Он вскочил на ноги и потряс старика за плечи.
— Проснитесь, — крикнул он, склонившись к морщинистому серому лицу.
— Что случилось? — пробормотал старик, испуганно приподымаясь.
— Вставайте. Я все вам объясню. Мне нужна ваша помощь.
Старик натянул старый потертый комбинезон.
— Солнце еще не взошло, — его сухие губы едва шевелились.
— Неважно, — сказал Алган. — У меня нет времени ждать.
— Что вы собираетесь делать? — спросил старик.
— Я долго размышлял над вашими словами. Мне нужен зотл. У вас он есть?
— Нет. Откуда?
— Кто на этой планете может иметь зотл?
— Не знаю. Здесь зотл не произрастает.
Старик толкнул дверь, и они вышли из лачуги. Ночной свет волшебно преобразил грязный двор. Джунгли вокруг казались столбами пламени, а дом — холодным костром. Над ним в пурпуре ночи ледовым монолитом высилась громада космопорта.
— Погодите, — сказал старик. — Зотл наверняка есть у коменданта порта. Только не знаю, как вы сможете убедить этого человека дать вам его. Чем будете платить? Во всяком случае, скажите, что пришли от меня.
— Непременно, — пробормотал Жерг Алган. — Я сейчас же иду к нему.
— Еще очень рано. Подождите немного.
— Космопорт не ведает покоя ни днем ни ночью, — возразил Алган. — Я слишком долго ждал. Комендант должен запомнить мое посещение. Прощайте.
— Удачи вам, — пожелал старик, но голос его был полон сомнения. Он долго смотрел вслед Алгану, который, поправив рюкзак на спине, двинулся вверх по крутой тропинке, единственной улочке поселка, петлявшей среди жалких строений. Затем зевнул и отправился спать.
Комендант умышленно повернулся спиной к Алгану. Восходящее солнце высвечивало черные контуры антенн, казавшихся на фоне пурпурного неба ветвями странных геометрически правильных деревьев.
Комендант был невысок и темноволос. С годами он немного располнел, что несомненно испортило его характер. Он с тоской взирал на пустой порт и пустое небо в тщетной надежде разглядеть корабль с посланцем Бетельгейзе на борту.
Время на Глании нередко тянулось слишком долго.
— Вы по делу? — недовольно спросил комендант. — Валяйте. Я вас слушаю.
— Вас даже не интересует, кто я? — удивился Алган.
— А какое это имеет значение? Слушаю вас!
Он нервно шевелил пальцами заложенных за спину рук. Первый солнечный луч вырвался из-за горизонта, и цвет неба стал меняться. Каждое утро и каждый вечер небо Глании становилось полем битвы между красной звездой и белым солнцем. Поутру белое солнце, словно громадный паук, плело свою серебристую паутину до самого горизонта, и красная звезда, запутавшись в этих сетях, бледнела и убегала вдаль.
Вечером все было наоборот. На Глании уже сложились свои легенды об этих ежедневных битвах красной звезды и белого солнца.
— Предлагаю вам отличиться в глазах Бетельгейзе, — медленно начал Алган. — Можете получить внеочередное повышение в чине или оказаться в каком-нибудь порту поближе.
— Вот как? — рассмеялся комендант, но смех его звучал натянуто. Он резко оборвал его, повернулся к Алгану и смерил его недоверчивым взглядом.
— В настоящий момент назрела настоятельная необходимость в мгновенном перемещении среди звезд, — начал Алган. — Все технические уловки, позволяющие увеличить скорость кораблей, практически исчерпаны. Думаю, центральное правительство Бетельгейзе оценит человека, который предложит новый способ перемещения в пространстве.
— Например, вас? — холодно осведомился комендант.
— Не важно кого. Предположите, что я приступил к решающим опытам. Мне нужно кое-что, что трудно отыскать здесь. Допустим, у вас есть это кое-что. Можете ли вы поделиться им, чтобы я мог продолжить опыты? Вам будет признательна вся Галактика.
— Что вам нужно? — спросил капитан, глядя в какую-то далекую точку над головой Алгана.
— Зотл, — тихо обронил Алган.
Взгляд капитана стал осмысленным. Его руки легли на стол, и он уставился на Алгана. Затем побагровел и расхохотался так, что из глаз брызнули слезы.
— Зотл, мой мальчик? — переспросил он. — И больше ничего? Вы уверены, что вам больше ничего не надо? А откуда вам известно, что он у меня есть? Вы не в своем уме, мой дорогой! Зотл для путешествия среди звезд. У меня не раз пытались выманить его, рассказывая самые невероятные истории, но такое я слышу впервые. Хотя вы, похоже, твердо верите в свою выдумку. Вы — параноик, чистейший параноик.
Комендант перестал смеяться.
— Что-то слишком долго я любуюсь вами, — процедил он сквозь зубы. — Убирайтесь отсюда.
— Я знаю цену зотлу, — настаивал Алган. — И готов заплатить за него. Такая сделка абсолютно законна. Глания — подконтрольная территория Бетельгейзе. Вы имеете право продать мне зотл, если он у вас есть, капитан. И можете рассчитывать на признательность Бетельгейзе.
Глаза коменданта сделались мечтательными.
— Да, у меня есть зотл, — сказал он. — Действительно, его продажа не запрещена. Раз вы посланец Бетельгейзе, вы это знаете. Мне следовало догадаться, что вы ее тайный эмиссар.
— Я вовсе не тайный эмиссар Бетельгейзе, — перебил его Алган. — Я скажу вам правду, пока вы сами не докопались до нее. Моей ноги ни разу не было на Бетельгейзе. Но мне нужен зотл, и я готов уплатить за него вдесятеро больше того, что он стоит. Откроем наши карты!
— Согласен, — сказал капитан. — У вас есть деньги?
— Нет, — ответил Алган.
Комендант нервно дернулся.
— Вы сошли с ума, — произнес он.
Его рука потянулась к кнопке, скрытой в резьбе стола.
— Подождите. У меня нет денег при себе, но это не значит, что я не располагаю значительной суммой. Моя персона стоит очень дорого. Мне надо двенадцать корней зотла. Оцените их сами.
Комендант задумался. Сумма была огромной.
— Примерно пятьсот кредитов, — сказал он.
— Даю вам пять тысяч, — усмехнулся Алган. — Меня зовут Жерг Алган. Моя голова оценена в эту сумму. Можете проверить секретные сообщения.
Некоторое время они молчали, пристально глядя друг на друга. Потом комендант нарушил молчание.
— Кажется, — сказал он, — вы предусмотрели все. Но, что вы сделаете, если я вас арестую, а зотла не дам?
— Все очень просто. Сумма будет вручена лишь тому, кто схватит меня. Но, если я сам сдамся представителю Бетельгейзе, дело меняется. Существуют два варианта: либо вы ловите меня после отчаянного преследования и получаете вознаграждение, либо я сдаюсь, и вы не получаете ничего.
— Вам никто не поверит, — возразил капитан, закусив губу. — Они скорее поверят мне, чем вам.
— Конечно, — согласился Алган. — Но они еще больше поверят детектору лжи. Ему я буду вынужден сказать правду. Станет ясно, что я действительно сдался. А вас привлекут к ответственности за лжесвидетельство. Если вы примете мои условия, я никогда не окажусь перед детектором лжи. Закон разрешает преступнику отказаться от испытания детектором лжи, как бы ни были тяжки обвинения против него. Мне терять нечего.
— Где гарантия того, что вы не попытаетесь обмануть меня после ареста?
— Гарантии у вас нет. Ваше слово против моего. Я был с вами откровенен, дабы вы поняли, что игра стоит свеч. Кроме того, какой смысл мне обманывать вас? Платит Бетельгейзе, а не я. Вам надо пойти на риск. Дело стоит того, советую — поверьте мне.
— Пять тысяч кредитов, — протянул комендант. — Цена средней планеты. Но, если вы тайный эмиссар Бетельгейзе, будьте вы прокляты.
— За мою голову назначена цена, — напомнил Алган. — Можете проверить.
— Хорошо.
Комендант склонился над экраном, на котором проносились какие-то данные о планетах, положении звездолетов, затем бег информационных сообщений замедлился и появилось изображение Алгана.
Портрет был на удивление реален. Скорее всего, его сфотографировали во время тренировок. Однако снимок принадлежал прошлому. После всех приключений лицо Алгана огрубело и черты стали жестче, взгляд глубоко посаженных глаз приобрел остроту.
