Йоргенсен узнал сновидения других. В это мгновенье каждый из них испытывал то, что испытал он внутри дерева в Далааме. Каждый решал свою проблему сам. А он, беспомощный зритель, присутствовал на смертельной схватке каждого из шестерых с собственным «я».
Ливиус в своем сновидении — а может, это была действительность, принесенная бурными волнами времени, — оказался на родной планете. Он бежал по узким улочкам мрачного города. Растрескавшиеся стены вздымались до самого неба, окна миллионами глаз следили за ним, словно он был в тюрьме. Он хватался за бесполезное оружие, стрелял наугад, и позади рушились стены. Он убегал, не зная почему. Он бежал прочь, скатывался по кривым лестницам, нырял в крытые проходы под монолитами зданий.
Булыжная мостовая была жирной и скользкой. На ближайшем перекрестке он бросился в боковую улочку, она была такой узкой, что можно было коснуться домов, даже не разводя рук в стороны. Вдали послышался топот ног его преследователя. Где-то наверху, над головой Ливиуса, в мрачной стене виднелось похожее на иллюминатор оконце, упиравшееся в противоположную стену, как в искусственную скалу… Он поднял голову и сразу узнал ее. Именно там, в мрачной пещере наверху, он родился и провел первые годы своей жизни. Из оконца выглянуло лицо, он узнал себя, и из его легких вырвался вопль ярости и ужаса. Шаги преследователя раздавались поблизости, тень его росла, он узнал собственный силуэт и походку. Мертвую тишину разрывали только шаги охотника и металлический лязг. Все жители города забились в свои норы, спрятались от охотника — Ливиуса-волка, и Ливиус остался наедине со своим двойником.
Он отступил в проулок, поскользнулся и потерял равновесие. Он хотел вырваться за пределы города, на открытое пространство. Узенькая зеленая полоска неба высоко над головой словно издевалась над ним. Он обернулся и ринулся прочь. Нескончаемая улочка заканчивалась вонючим сплетением проходов. И вдруг с громадным облегчением он увидел, что оказался на зеленом лугу, и узнал парк, где верховодил в опасных детских играх, который находится совсем в другой части города. Он бросился к рощице, где надеялся спрятаться, как это часто бывало в детстве, когда ему приходилось удирать от банды соперников. Ему надо было пересечь круглую эспланаду, в центре которой был фонтан.
Шаровидный звездолет прочертил небо, и он недоуменно поднял глаза кверху, затем его взгляд упал на фонтан, где высилась статуя с загадочной улыбкой на лице.
Преследователь с его чертами, в его комбинезоне, с оружием в руках вышел из кустов. Ливиус выстрелил в него, но тот — высокая фигура на худых ногах — неумолимо шел навстречу, медленно поднимая оружие…
Кносос в своем сновидении исследовал коралловые пещеры в морской бездне. Его грызла глухая тоска. Над ним юрким угрем промелькнула чья-то тень, он быстро развернулся и через стекло маски различил в зеленоватой мгле, которую рассекал луч фонаря, тень человека.
Он узнал в нем своего двойника…
Эрин шел по крутому отвесному склону, боясь оглянуться, но не из страха увидеть под собой пропасть, а из опасения различить позади себя упрямого преследователя.
— Поднимайся, — раздался его собственный голос.
Он с усилием подтянулся на усталых руках. Окровавленные пальцы судорожно цеплялись за камень. Ногти пытались зацепиться за малейшую неровность.
Когда он вскарабкался на край обрыва и поднял голову, то увидел над собой массивный силуэт. Это был он сам. Сапог двойника расплющил ему пальцы. Эрин с воплем разжал руки и полетел вниз — он успел увидеть, что падает к тому, кто преследовал его, чтобы убить, к тому, у которого было его собственное лицо…
Марио преследовал женщину в городе-парке на Энгеране-3. Где-то вдали играл оркестр, и до него доносилась древняя, печальная музыка. По лбу Марио стекал пот. Он знал, что должен нагнать женщину и задать ей один вопрос, но не знал какой. Он не знал ее имени. Близилась ночь.
На женщине был плащ, который развевался на ветру. Цвет плаща постоянно менялся, капюшон скрывал волосы женщины.
Следовало догнать ее до того, как она выбежит на площадь, где шел концерт, на громадную круглую площадь, на которой толпились люди. Громадный стеклянный шар висел над оркестром и отражал звуки в сторону публики.
Он бросился через кустарник наперерез женщине и на миг потерял ее из виду, а когда увидел снова, ему показалось, что она замедлила бег и стала выше. Он бежал за ней, удивляясь, что она растет на глазах. Вдруг она остановилась и повернулась к нему.
Он в страхе замер. Плащ скрывал лицо и тело. Марио уже догадался, что это не женщина. Плащ медленно скользнул на землю… Марио не сразу понял, кто перед ним. Он знал одно. Его ждет смерть. От руки двойника. Мертвый двойник с Игоны вернулся, чтобы отомстить…
За кораблем Нанского, затерянным в беззвездном пространстве, гнался неведомый звездолет. В страхе Нанский позвал на помощь Нелле. Но та не ответила. Он был на борту один. Чужой корабль рос на экране с чудовищной быстротой. В нем распахнулся люк, и в космос шагнул человек без скафандра. Он шел в пустоте, постепенно заполняя экран. На секунду Нанскому показалось, что он смотрит в зеркало. Затем человек выпрыгнул из экрана и поднял оружие…
Шан д'Арг ждал своего противника на арене Танатоса. Он знал, что бой будет безжалостным. Публика бесновалась. Искусственные стервятники, вооруженные телекамерами, бесшумно кружили в небе на крыльях из черного металла, не спуская с него своего единственного недвижного глаза.
Крохотное солнце, огненный шарик, плавало над ареной, заливая ярким светом песок. Шан д'Арг сжимал в левой руке лук, за поясом его торчали три стрелы, правая рука держала дубинку. Он неотрывно смотрел на далекую дверь, темную арку, откуда должен был появиться соперник.
Впервые в жизни он дрожал накануне схватки. В глубине арены возник тонкий силуэт его противника. Вопли усилились.
Шан д'Арг ждал… В руке противника был лучевой пистолет. Шан д'Арг выхватил из-за пояса стрелу, положил ее на тетиву и прицелился. Бесшумный стервятник спикировал прямо на него и отвел стрелу в сторону.
Убийца подошел ближе, и Шан д'Арг узнал его. Во всей Галактике не было второго человека с такой желтой кожей, такими плоскими скулами, такими раскосыми глазами под черными стрелками бровей…
Йоргенсен со стороны наблюдал, как каждый встретился со своим двойником и принял смерть от его руки. Это было неотъемлемой частью лабиринта. Йоргенсен знал, что каждый видит сновидения остальных. И каждый должен решить свою проблему до того, как умрет. Он уже прошел через это, и они могли воспользоваться плодами его успешного опыта. Решение было простым, если знать ответ заранее. Принять себя таким, каков ты есть. Изгнать из своей души раздвоенность. Путь к цели лежал через логику и переплавку личности. А неотвратимость смерти способствовала радикальной трансформации духа и разума.
Это было логично. Это был выход из лабиринта. Их загнали сюда ради метаморфозы. Далаам, джунгли и пустыня были ступенями испытаний.
Но кто подверг их этим испытаниям? Вопрос оставался без ответа. Лабиринт еще скрывал неисследованные закоулки.
Все стихло. Земля под ногами Йоргенсена снова обрела твердость. Темпоральная буря продолжала свирепствовать, но он оказался в зоне затишья. В центре циклона. В глубине воронки.
Он открыл глаза и увидел, что буря помогла ему приблизиться к скале. Остальные отстали и пока еще не вырвались из лап мучивших их кошмаров.
Скала нависла над его головой, загораживая небо. Он заметил хижину, засыпанную песком. Дверь была приоткрыта. Он скользнул внутрь. Когда его глаза привыкли к сумраку, он увидел, что песку намело почти до столешницы, на которой лежала книга. Он протянул руку, чтобы взять ее, и заметил белый предмет, выступавший из песка с противоположной стороны стола.
Человеческий череп. А под ним стальная цепочка с медалью. Он знал, что на ней выбито имя Арчимбольдо Урцайта.
Значит, Урцайт закончил свои дни здесь. Других ходов в лабиринте не было. Он закончился тупиком. Много веков назад Урцайт создал этот лабиринт, чтобы защитить Далаам и преобразить его возможных врагов. Но его усилия оказались тщетными.
Они никогда не получат ответа на вопрос «Почему?». Они прошли испытания без пользы для дела.
Йоргенсена охватило отчаяние.
Он открыл книгу и, по-видимому, включил скрытый механизм, поскольку мир вокруг него взорвался красками. Его снова выбросило в Абсолютное Вневременье, его отправили в новое путешествие во времени.
6
Год? Не известен.
Место? Не известно. Планета под голубым солнцем. Райский уголок. Громадные деревья с кронами, укрывающими от зноя, обширные луга. Невысокие холмы. Неторопливые водные потоки. Тучная земля. Зелень трав. Прозрачная, светлая, невесомая вода, похожая на жидкий бриллиант.
Йоргенсен протер глаза. Из-за кустов бесшумно вышел громадный рыжий зверь, глянул на него и величественно удалился. На все лады свистели птицы. Река сверкала серебряными всплесками — в волнах резвились рыбы.
Он прибыл на ту же планету, но куда делись джунгли и пустыня? Он был уверен, что попал в тот же мир, в еще одну возможность этого мира. Он затаил дыхание, чтобы не пропустить ни звука. До его ушей доносились лишь шорохи леса. Он крикнул. Никто не ответил. Где остальные? Остались в пустыне или темпоральная буря забросила их в иные секторы времени?
Он узнал местность. Река кончалась водопадом. Та самая река, что вывела их из джунглей. Хижина, а может, и маяк, по-прежнему, стояли у подножья скалы.
Йоргенсен быстро двинулся вперед. В голове прояснилось. Он чувствовал необычайный прилив сил и бодрости. Теперь он знал смысл лабиринта. Это было испытание и лечение одновременно. Испытание позволило разделаться с предрассудками Федерации. Лечение принесло духовное выздоровление.
Однако через некоторое время он ощутил пустоту — ему не хватало Анемы, друзей. Он был один. А рай хотелось разделить с другими. Но новое одиночество не имело ничего общего с тем, которое угнетало его раньше. Это не было одиночество от недоверия, свойственное людям Федерации. Это было временное физическое одиночество, поскольку он знал, что может использовать все резервы своего существа, чтобы отыскать других и слиться с ними в единой духовной общности.
Он сорвал с ветки золотистый плод.
На повороте тропинки у реки появился улыбающийся человек. Он был толст и стар, почти лыс. Он смотрел на идущего к нему Йоргенсена. Его глаза светились умом. Большие пальцы пухлых рук были засунуты за пояс. На нем была выцветшая хламида некогда оранжевого цвета. Человек сунул правую руку в карман, достал трубку и неторопливо раскурил ее. Потом дружелюбно помахал рукой.
— Привет! Хорошая погодка.
Покрытое пылью и потом лицо Йоргенсена и его изодранный комбинезон, казалось, не удивили его.
— Привет, — ответил Йоргенсен.
Облик человека поразил его больше, чем радушный прием. Он ни разу не видел стариков. Даже тучных людей не было в Федерации. Ее биологи давно научились поддерживать человека в пике его физической формы почти вечно.
Старик изъяснялся по-далаамски. Но в нем не было их безмятежности.
— Здесь есть город? — спросил Йоргенсен.
— Не думаю. Более того, в настоящий момент на этой планете нас всего двое.
Подойдя ближе, Йоргенсен заметил, что старик почти на голову ниже его. Он невозмутимо посасывал трубку. Струйкой поднимался сизый дымок.
— Кстати, — сказал старик, — думаю, вы давно разыскиваете меня. Меня зовут Арчимбольдо Урцайт.
У Йоргенсена перехватило дыхание. Его ноги налились свинцом. Урцайт улыбался, не выпуская трубки изо рта и снова запустив большие пальцы за пояс.
— Рад, что вы успешно выпутались из этой передряги, — добавил он. — Я нуждаюсь в вашем сотрудничестве. Но, естественно, у вас остается свобода выбора.
— Простите? О чем идет речь? — нервно спросил Йоргенсен.
— О будущем Федерации, Далаама и, конечно, о вашем будущем.
Голос Урцайта был спокойным и добродушным.
Йоргенсен вдруг снова оказался лицом к лицу с жестокой действительностью.
— Вы не умерли? — голос у Йоргенсена звучал хрипло. — Это был не ваш череп?
И тут же закусил губу.
Улыбка Урцайта стала еще шире. Он прищурился. Наверное, страдал близорукостью — только историки еще помнили об этой болезни.
— Это зависит от года, — усмехнулся Урцайт. — В той эпохе, из которой вы явились, я действительно мертв. А сейчас нет. Надеюсь, вы сами видите это. В хижине среди пустыни был мой… мой череп. Но пустыня появится лишь через пять или шесть тысяч лет…
Он небрежно махнул рукой.
— И не считайте меня призраком. По теории, я старше вас только потому, что умер до вашего рождения и два этих события расположены на одной причинной кривой. Официальная теория Федерации. Должен признаться, я немало потрудился, чтобы мое учение восторжествовало. Но с момента исчезновения я много работал. Умственный труд весьма полезен для поддержания хорошей формы. У меня впереди еще двадцать лет жизни.
«Он знает, когда умрет, — думал Йоргенсен. — Он проведал свое будущее, сколь это ни невероятно. Он бросил вызов времени и победил его. И его не страшит, что он знает день и час своей смерти. И далаамцы не боятся смерти. Они принимают ее как должное».
На мгновенье эта мысль показалась ему чудовищной, но он тут же ощутил, что давний ужас смерти оставил его. Страх умереть и страх жить — две стороны одной медали. Тот, кто не принимает мысли о неизбежности смерти, не может жить полной жизнью.
— А другие? — сдавленным голосом спросил он, не в силах отвести взгляда от синей струйки дыма, поднимавшейся из трубки. Она тоже напоминала о прежних временах. Йоргенсен никак не мог привыкнуть к мысли, что перед ним стоит мифическая фигура Арчимбольдо Урцайта. Он представлял его себе величественным гигантом со строгими чертами лица, с тяжелыми крепкими руками, с глубоким, хорошо поставленным голосом — нечто вроде супер-Даалкина. А перед ним стоял толстый, улыбающийся, почти комичного вида человек.
— Ваши соратники? Не беспокойтесь. Мы к ним вернемся позже. Я хочу задать вам несколько вопросов и кое-что объяснить. Вам следует принять решение.
— Слушаю вас, — едва слышно выговорил Йоргенсен.
— Расслабьтесь. Вы устали. Вы прошли суровые испытания и оставили позади себя все. Все, чем вы были. Вы родились заново. Вы — бабочка, вышедшая из кокона. У вас еще не обсохли крылышки, и вы не в состоянии их расправить. Дайте им окрепнуть на солнышке.
— Я попытаюсь.
— Садитесь прямо в траву. Съешьте этот плод. Нет ничего прекрасней даров земли.
Йоргенсен повиновался, как ребенок.
— Прекрасно, — сказал Урцайт. — У нас много времени. Что означают лишние пять минут в сравнении с пятью тысячелетиями? Мы, вы и я, жонглируем временем. И не стоит придавать этому слишком много значения. Именно поэтому я курю трубку. Этот обычай давно утерян, и, думаю, его утрата прозвучала для Федерации похоронным звоном. Курильщики трубки обычно люди миролюбивые и склонные к размышлениям. Нужно время, чтобы правильно набить трубку. Вот эта сделана из настоящего верескового корня.
Он глубоко вздохнул.
— Все растения, которые вы видите здесь, выведены путем направленной мутации из местных видов. Вы не представляете себе, чего можно достичь в генетике, когда являешься хозяином времени.
— Игона — это ваша работа? — тихим голосом спросил Йоргенсен. Он прикрыл глаза и увидел громадные деревья, щитом раскинувшие свои ветви над городом и разгоняющие ночной мрак. Те гигантские деревья были памятью Далаама.
— Я всегда любил деревья, — признался Урцайт. — Они крепко держатся корнями за землю. Они идут на приступ неба. Они растут во все стороны, как в прошлое, так и в будущее. Вы знаете, что годовые кольца суть кристаллы времени. Сезоны сменяют друг друга, и дерево помнит о них. Я горжусь своими игонскими деревьями. Думаю, во всей Вселенной нет ничего равного им.
— Наверное, вы правы, — согласился Йоргенсен под натиском новых впечатлений.
— Этот сад тоже уникален, — продолжал Урцайт. — Его уникальность — своеобразная проблема. Загадка, очень важная загадка. Превращусь на время в сфинкса и посмотрю, разгадаете ли вы ее. Вам известны три состояния этой планеты — джунгли, пустыня, сад. Но вы не смогли датировать их. Каков, по-вашему, их хронологический порядок?
Йоргенсен нерешительно пожал плечами.
— Не знаю. Дайте подумать. Вы сами поставили пустыню после сада. И сказали, что это будет через пять-шесть тысяч лет. Этот сад — ваше творение. Значит, джунгли существовали раньше. Джунгли, сад, пустыня. Таков хронологический порядок. Но не понимаю, что он означает.
— Не понимаете? — воскликнул Урцайт.
Его зубы разжались, и он подхватил трубку на лету. Затем наклонился вперед и ткнул мундштуком в грудь Йоргенсена.
— Не понимаете? Три аспекта действительности одного мира вытекают один из другого, а вы не видите связи с вашей миссией. Значит, то, что вы пережили, не пошло вам на пользу. Я мог бы вам подсказать ответ, но тогда изменится ваше будущее. А оно принадлежит только вам. Никто не имеет права влиять на ток времени разумного существа, особенно если это ведет к ограничению его способности выбора.
Йоргенсен задумался. Аналогия ускользала от него. Джунгли, сад, пустыня. Джунгли, сад, пустыня. Между джунглями и садом — ряд темпоральных коррекций. Похоже на работу коммандос. А что было между садом и пустыней.
Ничего. Логическим следствием темпоральных коррекций была пустыня.
Все детали стали на место. Вселенная до Федерации. Затем путешествия во времени, преобразование прошлого, вмешательство коммандос. Федерация была эквивалентом сада. Это бросалось в глаза. А затем пустыня, упадок, гибель всей цивилизации.
И ему, Йоргенсену, предстояло сделать выбор. Уничтожить Федерацию, выполнив приказ Альтаира. Или уничтожить Федерацию, не выполнив этого приказа.
Он огляделся по сторонам. Райский сад. Но сколь же он хрупок. Незаметная трещина в стройном здании обрекала его на неизбежную гибель. Разве красота сада и расцвет Федерации не стоили того, чтобы их сохранить ради них самих, даже при крайней эфемерности существования и того, и другого.
«Нет, не стоят», — твердо сказал голос его совести. «Нет», — эхом отозвались голоса Ливиуса, Марио, Шан д'Арга, Нанского, Эрина, Кнососа. «Нет», — прошелестели анонимные голоса далаамцев.
Существуют куда более весомые вещи, чем красота и расцвет цивилизации. Есть жизнь, появление новых видов. Есть будущее человека и всех грядущих цивилизаций.
Йоргенсен глубоко вздохнул.
— Я понял, — наконец произнес он.
Он отбросил в сторону косточку золотистого плода и вдруг ощутил себя больным и разочарованным.
Чего не хватает этому саду? Чего не хватает Федерации?
Конкуренции. На райской планете уничтожены все вредные виды животных и растений. Все возможные опасности убраны из будущего Федерации.
Он оказал об этом Урцайту.
— Я поставил один опыт, — сказал старик. — Когда я овладел временем, меня ужаснули следствия моих открытий. Я провел множество опытов. Этот сад появился в результате одного из них. Вы спрашиваете, чего ему не хватает. Нет, не конкуренции, не борьбы за существование.
Он помолчал.
— Разнообразия. Сотрудничества. Естественного равновесия во времени. Федерация идет навстречу своей гибели, поскольку убирает со своего пути разнообразие форм. Я мог бы поддерживать сад в подобном состоянии десять или двадцать тысяч лет, а может, и целый миллион. Но мне придется все чаще совершать коррекции, все глубже и глубже деформировать время. А это кончится катастрофой.
— Именно так поступает Федерация, — сказал Йоргенсен. — Я понял. Темпоральные коммандос все чаще отправляются со своими миссиями в прошлое. Но у Федерации нет никаких шансов. Она обречена.
— Совершенно верно, — согласился Урцайт, выпуская голубые клубы дыма. — Я предвидел это. И сказал им. Они решили расправиться со мной, поскольку видели в господстве над временем великолепный инструмент власти. У них ложное, извращенное понятие о времени и человеке. Они мыслят линейно. А время вещь сложная, это — ткань, живая ткань. Ее легко порвать. Я не хотел рисковать и поэтому создал Далаам. Игона — противоядие от Федерации.
Йоргенсен встал на ноги и потянулся.
— Что я должен делать? — спросил он.
Ответ Урцайта был незамедлительным. И впервые в нем зазвучали резкие нотки.
— Решайте сами. Вы взрослый человек или нет?
Они шли вдоль реки по направлению к водопаду, к той хижине, откуда Арчимбольдо Урцайт следил за ходом своих опытов, к темпоральному маяку, который позволял контролировать прошлое и будущее.
— Несколько недель назад, — говорил Урцайт Марио, — вы не были способны принять решение с полным знанием дела. Вы были человеком Федерации, хотя бунтовали против нее. Каждый человек — пленник времени современного ему общества. Вас следовало вырвать из привычного круга. Следовало освободить, вернуть самому себе.
— Да, — подтвердил Марио. — Нас заразило безумие Федерации.
— Вам следовало вступить в контакт с действительностью. Вы должны были научиться распоряжаться собой.
— Все ясно, — усмехнулся Марио. — Вы поставили нас в столь неудобное положение, что нам пришлось размышлять и изменяться.
Улыбка Урцайта стала шире.
— Я ничего не сделал. Я уже говорил, что никто не имеет права вмешиваться в чужую жизнь, используя господство над временем. И это не только вопрос морали. Это также вопрос стабильности. Вспомните сад и пустыню.
— Тогда кто?
— Подумайте. Никто не имеет права менять будущее или прошлое другого существа. Но свое собственное…
Марио долго молчал.
— Это означает, что мы…
И замолчал, пораженный необходимым решением.
— Совершенно верно, — закончил Урцайт.
Они приблизились к водопаду. Берега реки и хижина утопали в цветах. В открытом очаге пылал огонь.
— Это означает, что мы вернулись в свое прошлое, вернее, сделаем это, приведем в негодность собственное снаряжение и атакуем самих себя, — сказал Шан д'Арг. Он уже давно свыкся с этой мыслью. — Но, поскольку все предрешено, у нас уже нет выбора. Это произойдет. И все начнется сначала. У нас нет возможности выбирать.
— Есть, — возразил Урцайт. — Время отнюдь не линейная последовательность событий, иначе путешествия во времени были бы невозможны. Время состоит из громадного, а может и бесконечного, количества возможностей, имеющих разную степень вероятности. В каждое мгновенье может произойти некоторое количество событий. Одни из них более, другие менее вероятны. В обычных условиях действительностью становится самая вероятная возможность, другие продолжают сосуществовать в скрытой форме. В момент путешествия во времени порядок возможностей может оказаться перепутанным. И реализуется другая возможность, заняв место более вероятной возможности. Надеюсь, вам понятно?
— Пытаюсь следить за ходом ваших рассуждении, — ответил Шан д'Арг.
— То же самое происходит и при перемещении в пространстве. Небесные тела движутся по наиболее вероятным траекториям. Воды рек, камни гор подчиняются тому же правилу. Человек стал выбирать для них невероятные траектории относительно недавно, заставляя реки течь вспять, перестраивая горы, передвигая планеты.
В настоящий момент мы на пороге невероятной возможности, если можно так выразиться. Она не отвечает действительности, и мы существуем в полном смысле этого слова. Разъясню смысл выражения. В настоящий момент есть семь возможностей, и семь Арчимбольдо Урцайтов объясняют каждому из семи членов коммандос то немногое, что следует знать о структуре Вселенной.
— А принципы? — осведомился Шан д'Арг.
— Они ложны, — ответил Урцайт. — А если говорить точнее, они отчасти ложны. Мне это известно лучше, чем кому-либо другому. Именно я развил их, исходя из работ Горовица. Но в те времена я рассматривал случай, скажем, ограниченной темпоральности. Более общее понимание пришло позже.
— Почему эта общая теория не преподается в Федерации?
Урцайт расхохотался. Его щеки тряслись, как пустые бурдюки.
— Я же говорил, что Федерация поражена паранойей. Первейшая забота Арха вырвать с корнем это знание. Когда я допустил оплошность, опубликовав свою работу, меня внесли в список опасных лиц.
«Вот почему жизнь Арчимбольдо Урцайта окутана тайной, — подумал Шан д'Арг. — Арх не осмелился предать забвению его имя. Он предпочел сотворить безопасный мир».
— Естественно, — продолжал Урцайт, — я сделал вывод и исчез. Я отдавал себе отчет в том, что вложил в руки Федерации оружие невероятной мощи, но она не могла распорядиться им разумно. Это не ее вина. Просто люди Федерации недостаточно ясно представляли себе последствия господства над временем. Драма заключалась в том, что они располагали мощнейшим средством воспрепятствовать любым изменениям. И дал его им я.
Лицо Урцайта помрачнело.
— Впрочем, мои действия не столь уж предосудительны. Не соверши это открытие я, его чуть позже сделал бы кто-нибудь другой. Но я не имел права сидеть сложа руки. Для господства над временем следовало иметь иную цивилизацию, а она могла родиться только из контроля над временем. Порочный круг. Разорвать его можно, лишь путешествуя во времени. Будущее могло помочь прошлому. И я задумал контрнаступление.
Шан д'Арг мысленно улыбнулся. Энергия этого слегка гротескного человечка выглядела нелепой. Но ее не следовало недооценивать. Урцайт был решительным и отважным человеком, истинным бойцом, в тысячи раз более опасным, чем наемники с железными мышцами, против которых Шан д'Арг сражался сотни раз.
— Я начал с того, что создавал общества, которые в далеком будущем могли нарушить прекраснодушное равновесие Федерации. Но каждый раз, раньше или позже, вмешивались темпоральные коммандос. Они были могущественнее меня и лучше вооружены. Они эффективно охраняли Федерацию. У меня не было ни малейшего шанса на успех.
— Вы хотите сказать, что три или четыре века мы вели борьбу только против вас, не подозревая об этом?
Урцайт утвердительно кивнул.
— Большая часть экспедиций избирала мишенями миры, где давало плоды мое вмешательство. Но были и другие, к которым я не имел никакого отношения. Коммандос все чаще и чаще выступали против своего создателя. Парадокс? Не так ли? Он возможен лишь при путешествиях во времени! Потом мне надоело смотреть, как гибнут миры, на которые я возлагал большие надежды. Я понял, что иду ложным путем. Следовало одновременно создать стабильное общество, способное противостоять коммандос, и заручиться поддержкой самих коммандос.
— Они уже работают для вас?
— Нет. Хронологически вы — первые, с кем я вступил в контакт. Вас первыми послали на Игону. Но могу вас уверить, что будут и другие. В какой-то мере, если рассматривать время в его протяженности, вы, перейдя на нашу сторону, вступаете в будущий легион бойцов.
— Который помогли собрать, — подчеркнул Шан д'Арг.
— Конечно, — подтвердил Урцайт. — Не переоценивайте своего значения. Пойдете вы со мной или против меня, вероятность создания этого легиона едва ли будет поколеблена.
— Какова наиболее вероятная возможность?
Урцайт ответил не сразу.
— Всегда та, в которой темпоральное вмешательство было наименьшим.
Они вошли в хижину. Мебель самых разных эпох, аппаратура, собранная Урцайтом, груды книг. Урцайт рухнул в кожаное кресло. Ливиус уселся на металлический табурет по другую сторону стального стола.
— Тогда, — сказал Урцайт, — я создал Далаам. Я располагал великолепными средствами для изучения, поскольку мог перемещаться вдоль времени и почти одновременно сравнивать эволюцию людей и общества на разных стадиях. И все равно я не мог справиться со всем в одиночку. Огромную поддержку я получил со стороны Института теоретического и прикладного исследования времени.
— Никогда не слыхал о таком, — обронил Ливиус.
— Ничего удивительного. Он будет основан лишь через полторы тысячи лет.
— Через полторы тысячи лет в будущем?
— Разумеется, — ответил Урцайт. — Примерно через девятьсот пятьдесят лет после падения и распада Федерации.
— Вы говорите об этих событиях, словно они уже произошли, — заметил Ливиус.
— Они произойдут, — поправил его Урцайт. — Вернее, существует высокая вероятность того, что они произойдут. И институт, и я, мы предпринимаем все, что в наших силах, чтобы сделать их более вероятными. С вашей помощью эта вероятность повысится.
— Взаимное влияние прошлого и будущего, — с удивлением выдохнул Ливиус. — Я думал, такое невозможно. И вы решили уничтожить создавшую вас цивилизацию.
— Не пугайтесь. Я же сказал, что необходима другая.
Урцайт протянул руку к шкафчику и открыл его.
— Отведайте вот это, — сказал он, наливая в стаканчик вино, и плотоядно облизал пухлые губы. — Я уже говорил, что принципы не совсем соответствуют истине. В свое собственное прошлое вернуться можно, как можно исправить свою собственную историю.
— Встретить самого себя, убить одного из своих предков, стать своим собственным отцом?
— Да, — подтвердил Урцайт, — по крайней мере до некоторых пределов. Вы можете сколь угодно долго бегать вокруг дерева, но вряд ли догоните самого себя. То же самое происходит во времени.
Ливиус одним глотком осушил стакан.
— Принципы обретают смысл, — продолжал Урцайт, — если рассматривать только одну возможность. Когда речь идет об ограниченной трансформации этой возможности, почти не затрагивающей настоящего, принципы применять можно. Но эти ограничения не являются естественными. Природа намного богаче. Федерация возвела принципы в абсолют, поскольку стремилась сохранить неизменными свое настоящее и свое будущее состояние. Но действительность содержит в себе все, даже парадоксы. Вернее, в реальности парадоксов нет. В том будущем, которое начнется после Федерации, общество будет постоянно колебаться между несколькими возможными состояниями. Люди к этому привыкли. Они даже создали для этого новое слово — плавирование. Они ведут одновременное существование в разных темпоральных планах. И время воспринимают не как линейную последовательность, а как сложную структуру. В их физике существует специальное понятие метавремени, которое содержит все частные линии времени, как пространство содержит в себе бесконечное количество геодезических линий.
