Воздух был чист и прозрачен, и небо сияло, как отполированный металл. Одиноко стоявший на лужайке дом с крашеными ставнями и настоящей черепицей казался нереальным и походил на декорацию для исторического фильма. Метро никак не мог им налюбоваться. Закрыв глаза и опустив голову, можно было забыть о тех отвратительных домах, которые его окружали, и заставить себя поверить, что он вернулся на целый век назад, когда на Земле жило всего каких-то пять миллиардов человек.

Метро пожал плечами и вздрогнул. Он тщательно взвесил тот риск, на который решился пойти. Но нагрузка на возникшие в его воображении весы была слишком тяжела. Кража со взломом уже считалась тяжким преступлением, и, если его схватят, ему грозят два года перевоспитания. А то, что он собирался совершить, было в тысячу раз отвратительнее. На языке юристов это называлось хищением информации. Грех пострашнее греха убийства и чуть меньший, чем изнасилование.

Конечно, он принял меры предосторожности. Он следил за подходами к вилле несколько дней и изучил как свои пять пальцев все почти маниакальные привычки Варина. Двадцать лет назад этот безобидный старикан был одним из наиболее уважаемых социологов, и правительство до сих пор обращалось к нему за консультациями, хотя предпочитало доверяться своим электронным оракулам и полицейским рапортам. Но главным достоинством Варина в глазах Метро был неограниченный доступ к хранилищу Центрального Информатория.

Перед тем как преодолеть изгородь и стать нарушителем закона, Метро сунул руки в перчатках в карманы и проверил рабочий инструмент. Магнитофон размером с кусок сахара и камера не толще бумажника. Самые необходимые вещи. У него было право на владение и право на их использование. Но в определенных условиях.

Он знал лишь один способ обмануть недремлющие защитные механизмы дома. А именно: проползти в траве от ограды до самого окна. Скорее всего, глаза дома были настроены на подачу сигнала тревоги, если в саду окажется человек или животное определенного роста, чтобы не реагировать на появление бродячих собак, кошек или ежей. Труднее было проползти тридцать метров в сгущающихся сумерках так, чтобы не вызвать любопытства случайного прохожего.

К счастью, в это время прохожие были редки, и он мог надеяться на удачу, если все проделает быстро. Он опустился на карачки, подлез под изгородь, раздвинул кусты бересклета и протиснул свое крупное тело в образовавшуюся брешь. Его руки утонули в мокрой траве, пальцы тщательно обшаривали землю в поисках скрытых ловушек. Метро сомневался, что Варин позаботился о них, но уважал бдительность Информационной полиции. Он прополз несколько метров, улегся на землю и стал ждать. Лоб его покрылся бисеринками пота. Между двух травинок он видел впереди светлую стену одноэтажного дома. Варин жил в одиночестве. Это была столь редкая привилегия в век перенаселения, что Метро, которому приходилось делить свою комнатку с еще двумя соседями по норме «трое в восьми», зашипел от ярости. Его взгляд на мгновение затуманился, и он увидел вместо города жаркую пустыню. Если его схватят, придется отправиться именно туда, чтобы сажать салат в Сахаре или Калахари, поливая его своим потом. Хотя могли и сослать собирать водоросли на пятисотметровой глубине, в вечно черном безмолвии.

Шаркающие по бетону шаги с той стороны изгороди, от края дороги, заставили его вжаться в землю, превратиться в корень травы, распластаться, как опавший лист. Напрасные ухищрения. Метро спросил себя, каким предстанет в глазах прохожего, если тот случайно взглянет в сторону сада и увидит растянувшегося на земле человека – то ли спящего, то ли мертвого – удлиненное пятно, похожее на громадную личинку или чудовищного крота. Впрочем, он мог показаться и старым мешком, и садовым креслом, очертания которого расплывались в сумерках. Ему казалось, что свет стал слабее, и тьма накрывает его своим спасительным покрывалом. Шаги затихли. Метро наконец выдохнул, опасаясь, что воздух выйдет из легких, как из лопнувшего шарика. Он несколько раз повторил про себя: «Дурак, дурак…» Потом, дрожа, собрался с силами и снова пополз.

Он почти добежал до дома на карачках, выгнув спину и подняв зад выше головы, и внезапно замер в ужасе, чуть не наткнувшись на еле заметную проволочку, огораживающую газон. Он не решился перешагнуть через нее, а просто перерезал. Оказавшись на аллее, где ему уже не надо было приглядываться к препятствиям на земле, Метро выпрямился и отряхнул испачканные землей руки, но так и не решился глянуть в сторону улицы. Теперь прохожий или полицейский патруль наверняка примут его за Варина, хотя он и был покрупнее социолога.

Осмотрев стены дома, он не нашел ни одного глаза-наблюдателя и вдруг почувствовал себя обманутым.

Дальше все было совсем просто, и он ощутил пьянящую радость, когда дверь распахнулась от легкого толчка. Варин даже не запер ее на ключ. Быть может, входить через дверь было и неосторожно, но привычки Варина позволяли не опасаться ловушки. Он закрыл за собой входную дверь и двинулся вперед в полной темноте, считая шаги, пока не уткнулся в дверь библиотеки, и только распахнув ее, достал из кармана крохотный фонарь, хотя и не сразу зажег его. Метро дождался, пока колени перестали дрожать, а глаза привыкли к темноте – он тут же оценил теплую гостеприимную глубину комнаты. В ней остро пахло табаком и прошлым. Метро угадал высокие спинки двух огромных кресел; массивная тень превратилась в деревянный стол, заваленный бумагами, он погладил рукой столешницу, убеждаясь – та и вправду была из тяжелого мореного дуба. Он поднял глаза и различил длинные темные полосы, разделенные светлыми промежутками, – уставленные книгами полки на стене.

Торгуя, Метро приобрел кое-какие понятия о культуре. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять – за кожаными или картонными переплетами прятались не только фотороманы, которыми разрешалось владеть по закону. Удивленно разинув рот, он принялся вертеть в пальцах тоненький цилиндрик фонаря. Книги… Такого количества книг он не видел с самого детства, и хотя они выглядели спящими, а время склеило их страницы, книги, несомненно, были настоящими, а не обоями в виде корешков, какими отделывались все шикарные квартиры.

Было слишком темно, чтобы можно было разобрать названия, но на рынке любая книга стоила целое состояние. Быть может, он украдет одну или две книжки. И выручит достаточно денег, чтобы пожить в одиночестве несколько недель, а то и целый месяц. Но пока это не входило в его намерения. Он не мог рисковать и оставлять слишком явные следы. К тому же хотелось остаться честным по отношению к старику Варину. Книг не крадут. Как бы низко ни пал Метро, он все же придерживался определенных принципов.

Через минуту он успокоился, достал из кармана очки и включил фонарь. Его луч не был виден невооруженным глазом, но стекла очков превращали невидимый свет в видимый, и Метро высветил все углы библиотеки синеватыми сполохами.

Он быстро обнаружил диск с цифрами и экран. Сунув в рот пастилку, Метро тщательно разжевал ее. Потом уселся в кресло перед экраном, извлек из кармана камеру и магнитофон, постучал по ним ногтем и набрал номер на диске. Экран вспыхнул, на нем появилась эмблема Информации – женщина, дующая на одуванчик. Она повернулась к нему и глухим однотонным голосом спросила:

– Ваше имя?

Метро глубоко вздохнул.

– Варин. Социолог.

Голос его изменился. Теперь он звучал хрипло и надтреснуто, в точности как голос старика, в чье жилище он проник. Это было одним из последних изобретений подпольщиков.

– Я не могу разглядеть ваше лицо, – произнесла женщина. – Почему так мало света?

Метро ответил, как ему посоветовали:

– У меня плохое зрение. Резкий свет раздражает глаза. Вы хотите, чтобы я включил яркий свет?

И застыл в тоскливом ожидании, сердце его сильно билось.

Женщина равнодушно махнула рукой.

– Не стоит. Перечислите авторов и названия книг, которые вы намерены просмотреть.

Он на мгновение забыл, кем она была. Он откашлялся. И впервые ощутил страх. Ему хотелось подмигнуть женщине, объясниться, оставить решение за ней и дождаться его. Но она не поймет, ведь это лишь электронный образ.

– «Рассуждение о методе…», – сказал он. – Декарт. Полное издание, без купюр.

Казалось, что сейчас она встанет, выйдет из экрана и отправится в бесконечные проходы лабиринта Центрального Информатория за нужной ему книгой. Он представил, как она водит пальцем по алфавиту, возится с каталогом, взбирается на хрупкие железные лесенки. Хотя знал, что это только игра воображения. Центральный Информаторий был полностью автоматизирован. Вся память мира пряталась в тесно свитых спиралях тысяч километров пленки с такой плотной записью, что она могла быть прочитана только сложнейшими приборами. Скорее всего, во всем Информатории не было ни одной настоящей книги.

Раздался далекий щелчок, и по экрану побежали световые волны. Он было подумал, что его разоблачили, что ручки кресла притиснут его к спинке и будут держать, пока не явится информационная полиция. Лоб его покрылся испариной в палящем мареве пустыни, а спина заледенела от холода бездны. Затем на экране возникло лицо старика со скептической усмешкой, похожей на засохший шип розы, проткнувший время. Неужели бывают такие старики? Парик, а может длинные волосы и мушка на подбородке так старили его? А может из-за морщин вокруг глаз глубже казались провалы у крыльев носа? Так ли выглядел Декарт после тридцати, сорока лет жизни, или состарился за века существования на титульном листе?

Метро нажал ногтем крохотную кнопку камеры и включил магнитофон. На экране появился текст, и хорошо поставленный механический голос начал читать: «Здравый смысл наилучшим образом распределен между всеми людьми: ибо каждый считает, что в достаточной мере наделен им…»

Простым жестом можно было перевернуть страницу там, вдалеке, в этом всепланетном арсенале, где хранились призраки всех книг. И вскоре его пальцы забегали по клавиатуре, и страницы замелькали так быстро, что его глаза видели только смутные тени, а голос превратился сначала в визг, а затем в пронзительный свист. Но магнитофон и камера успевали считать бегущую информацию. Ему захотелось достать из кармана сигарету, закрыть глаза, затянуться ею в ожидании, пока не кончится книга, но он был осторожен. Метро просто принялся мечтать о новой судьбе книги, которую сейчас воровал. Человек в просторном пальто и с накладной бородой без единого слова возьмет из его рук магнитофон и камеру, протянет ему обещанный чек и исчезнет. А затем где-то в лесу, в глубине шахты или в подвале дома с миллионами квартир, а может и на дне моря, книга будет воспроизведена – переписана от руки или отпечатана на ручном прессе, и ее начнут распространять.

Метро знал, что работает только из-за денег, чтобы добиться хоть каких-то преимуществ – чуть больше места, чуть больше еды. До сих пор он поставлял на тайный рынок в основном порнографические тексты. А другие? Зачем читать Декарта, Маркса или Сартра, если ты не философ или историк? Какое странное и смертельно опасное любопытство толкало этих людей на нарушение закона – добывание и чтение книг?

Книги были распахнутыми дверями в мифические, нереальные миры. Из богатого опыта распространения порнографии он уяснил, что торговля женщинами была предпочтительней, чем книгами, а потому и соглашался, что закон справедлив, хотя не слишком колебался, нарушая его. Закон громогласно объявлял, что книги служат рабочим инструментом и не должны опошляться. Закон силой утверждал уважение к книгам. Чтобы получить их, следовало быть достойным. Или, по крайней мере, считаться таковым. По этим правилам Метро не был достоин получать книги, за исключением фотороманов, доступных всем и служивших для широкого распространения культуры. Он не страдал от этого, хотя книги пробуждали в нем какие-то неясные движения души и смущение.

Последняя страница застыла на экране, он наклонился и прочел, убеждаясь в незначительности и бессмысленности напечатанных слов, а голос уже молчал, ожидая знака, который вернет его к жизни: «И я всегда более буду обязан тому, чья помощь даст мне наивысшее наслаждение собственным досугом, чем тому, кто предложит мне на выбор самые уважаемые профессии земли».

От столь долгого чтения у него закружилась голова. Метро бросил взгляд на часы и убедился, что оставалось еще достаточно времени на копирование тонкой книжки «Манифеста коммунистической партии» или «Республики» или эссе Монтескье. За любую он получит приличную сумму. По причинам, которые мало его интересовали, подпольные распространители в данный момент увлекались политикой.

Он протянул руку к экрану, как вдруг услышал за спиной шорох. Быстрым движением он сунул в карман магнитофон, фонарик и камеру. Бросил отчаянный взгляд на экран. Хриплый и глухой, чуть надтреснутый голос Варина разорвал тишину.

– Что вы здесь делаете, мой мальчик? Крадете книги?

Метро сжал кулаки. Он мог убить старика. Но лучше было бы его уговорить. Старик страстно любил книги, и это давало крохотный шанс на успех.

– Нет, – произнес Метро, – нет. Я хотел только…

– Вы даже использовали мой голос.

Внезапный свет ослепил Метро. Он инстинктивно вскинул руки, чтобы прикрыть глаза. По спине пробежала холодная дрожь. Старик держал его под прицелом громадного старинного оружия. Метро увидел себя пришпиленным к книгам медно-свинцовой пулей, которую с мучительным грохотом выплюнет древний револьвер.

– Полагаю, – прогундосил старик, – что у вас во рту есть кое-что, что позволяет вам подделать мой голос.

Метро кивнул и выплюнул пастилку на пол. Он сбросил последнюю маску, и ему вдруг захотелось выблевать свой собственный голос.

– Подойдите.

Метро повиновался.

– Сядьте в это кресло. Оставьте ваши руки на виду. Можете положить их на голову.

Старик уселся напротив, твердо держа пистолет в правой руке.

– Скажите, по крайней мере, что вы искали, грабитель.

На усталом лице мелькнула тень удовольствия.

Метро не поднимал глаз от пола.

– Мне хотелось получить доступ к Информаторию.

– Почему? У вас нет доступа?

Метро покачал головой и покраснел. Ему казалось, что он дважды дурак – и потому что позволил поймать себя, и потому что в свое время техник, лицо которого скрывала маска, подверг его тестированию, после чего отнял право на пользование Информаторием.

– И что вы хотите прочесть?

Метро покраснел до слез.

– Декарта.

Старик присвистнул сквозь зубы.

– Декарта! А я-то счел вас любителем легких приключений или насилия. Кто сейчас помнит о Декарте?

– Я, – прошевелил Метро сухими губами и глубоко вздохнул. – Аппарат еще работает. Можете прочесть последнюю страницу.

Старик встал и уставился на Метро, взгляд которого медленно сполз на грозное дуло оружия.

– Не двигайтесь.

Варин проскользнул к экрану, и его желтые как пергамент губы повторили последние слова книги: «Самые уважаемые профессии земли… Самые уважаемые профессии земли…»

Он вернулся, встал напротив Метро, сунул пистолет в карман и сел, потом наклонился к собеседнику и жадно впился в него серыми колючими глазами.

– Вы действительно умеете читать?

Метро кивнул.

– Проверим.

Старик поднялся, подошел к полкам, наугад достал из ряда книг одну и показал Метро обложку.

– Этимологический словарь, – прочел Метро.

– И это означает…

Метро осмелился выдержать его взгляд.

– В общем, это генеалогия слов.

Старик рассмеялся.

– А вы, мой друг, человек культурный. Сколько вам лет?

– Сорок два.

– Вы научились читать до Нового Возрождения?

– Между Войной и Возрождением, – ответил Метро.

– Можете опустить руки.

– Спасибо.

Метро перевел взгляд со словаря на лицо старика. Он уже видел возможность выкрутиться.

– У вас прекрасная библиотека…

– В наши дни, может быть. Итак, вы интересуетесь книгами. Вы сами?

Метро даже глазом не моргнул.

– Конечно сам!

Старик прикрыл веки.

– Вы лжете, но я понимаю почему. Скажем так, у вас есть друзья, которые, как и вы, ценят хорошие книги, но у которых, как и у вас, нет к ним доступа, а потому вас выбрали, чтобы некоторым способом завладеть…

Метро молча кивнул.

– …этой информацией… А почему вы просто не пришли и не попросили у меня книги?

Метро уставился на свои руки. Он угадывал ловушку, но в то же время испытывал симпатию к старику. Ему хотелось верить, что он выиграл партию и дальше все пойдет как по маслу.

– Это запрещено, – ответил он.

Старик улыбнулся какой-то плотоядной улыбкой, подошел к окну, задвинул шторы, потом, наклонившись к Метро, сообщил:

– Вы знаете, я обнаружил вас не случайно. Я обратил внимание на ваши маневры. И вернулся домой раньше, потому что хотел с вами встретиться, господин…

Метро перебрал в уме несколько имен. Из тех, что были вытиснены на обложках книг и которым печатные буквы сообщали особую реальность.

– Корнель. Пьер Корнель.

– Я с большой симпатией отношусь к любителям книг, господин Пьер Корнель.

Старик вздохнул и театральным жестом указал на полки, проследив взглядом за своей рукой и словно опасаясь, что та улетит и спрячется среди книг.

– Давным-давно я и сам писал книги в надежде, что у них будут читатели. Надежда не состоялась! Сколько их было, как вы считаете? Пять, десять, быть может, пятнадцать. Вы знаете, сколько человек на земле имеют право читать мои книги?

– Не знаю, – ответил Метро с искренним сожалением.

– Двадцать три и ни одним больше, а, может, одним меньше. Человеческая жизнь – вещь хрупкая. Хотите прочесть какую-нибудь из моих книг, господин Корнель?

Метро вздрогнул.

– Охотно, – выдавил он.

Он вдруг испугался внезапной сердечности старика. Глаза Варина закрылись, лицо разгладилось. Морщины исчезли. Тонкие губы налились кровью.

– В этом виноват закон. Мои книги не подрывают устоев. Они просто трудные. Но по закону сегодня это одно и то же.

Варин уже не говорил – поучал.

– Вы слышали, как появился закон?

– После Войны, – уклончиво ответил Метро.

Варин нетерпеливо поджал губы:

– Знаю. Знаю. После Войны люди договорились считать источником всех конфликтов идеи и носители информации – слова и книги. И поскольку люди не могли онеметь, они взялись за книги. Книги похожи на лекарства. Они убивают, если ими злоупотреблять.

– Так говорится в законе.

Варин открыл глаза и посмотрел на Метро.

– Можете курить, если хотите.

Метро достал из портсигара тонкую палочку диаметром в три миллиметра и принялся раскуривать ее. Табак с пропиткой был отвратителен на вкус, но сигарету удавалось выкурить не за каких-то две-три затяжки.

Варин молча глядел на табачный дым.

– В книгах нуждаются не меньше, чем в лекарствах. Поэтому вместо полного их запрета, употребление книг было регламентировано. Операция была легкой. Начали с создания Информаториев. Книги, магнитные ленты, микрофильмы были надлежащим образом классифицированы и переданы туда на хранение. Затем Информатории автоматизировали. Каждый к тому времени имел экран и мог получить на дом любые книги Земли, вернее, их электронное изображение. Послушать любую музыку Земли. Тогда властители сказали людям: отдайте нам ваши библиотеки или сожгите их, а пепел развейте по ветру. Они стали лишними, они насыщают пылью воздух, которым вы дышите…

Голос его стал торжественным. Он сделал паузу, и сухие пальцы схватили руку Метро.

– И тогда появилось понятие достоинства. Вы же не дадите ребенку скабрезную книжку? Или книгу, восхваляющую насилие? Потому что ребенок не в состоянии отличить добро от зла. Я хотел бы вас спросить, сколько взрослых после войны так и не вышли из детского возраста? Разве не будет оскорблением для книг, если дать их в руки, могущие запятнать, предать, изувечить? В каждой библиотеке есть свой закрытый фонд, каждое общество имеет свою цензуру. Но ничто не совершенно, кроме совершенства красоты закона. Центральный Информаторий. Вы набираете несколько цифр на диске и получаете на дом любую желаемую информацию. Если вы ее достойны. Если же нет, то невидимая пометка на магнитной ленте запрещает выдачу вам той или иной книги, той или иной категории книг. Если вы очень и очень недостойны, вам почти ничего не выдается. К тому же уверены ли вы, что вне сферы вашей деятельности нет хоть одной книги, из которой вы сделаете неверные выводы? Быть может, лучше защитить вас от неприятных ошибок в суждениях? Разве машина не лучше знает, что вам подходит? Разве она не знает о вас всего – вашего веса, вашего роста, ваших наклонностей, прочтенных вами книги ваших способностей, того, что вас раздражает и что вас волнует? Какой воспитатель совести! И машина в своих трогательных заботах создала специально для вас совершенный личный Индекс. Вы даже не узнаете, что есть неизвестные вам книги, если только кто-то не нарушит закон молчания. И не права ли машина, определяя, каких книг вы достойны, какие книги вам нужны?..

– Конечно, права, – машинально повторил Метро.

Старик пронзительно рассмеялся и вытер слюну с губ.

– Но скажу вам одну вещь. Я не верю в понятие достоинства. Смысл тайн Центрального Информатория и сложной системы интердиктов представляется мне совершенно иным. Человек, читающий книгу, – человек замкнутый. Он не смотрит телевидения. Он слеп к пропаганде. Он глух к лозунгам. Он как бы отправился в путешествие. Он может быть прав или неправ. Он может поверить книге, которую читает, или посмеяться над ней. Неважно! Ведь книг так много. Они где-то противоречат одна другой, но за человеком остается право выбора. Это-то их и испугало.

– У вас хватает мужества высказать такое, – с уважением проговорил Метро.

Лицо Варина мелко задрожало. Оно вдруг поплыло, словно морщины у сухого гребня носа и неясная линия рта готовы были растаять.

– А чего мне бояться? Я старый человек. Я знаю, что однажды все книги обретут свободу. Я знаю, что вы ведете молчаливую и необходимую борьбу. Не в первый и не в последний раз возникает подпольное книгопечатание. Что мне остается ждать от жизни? Я готов вам помочь.

Метро поднялся и подошел к старику. Его подбородок трясся, он чувствовал, что вот-вот расплачется. Теперь он знал, почему любил книги. Он знал, что книги были сутью духа и соединяли века, что они связывали людей между собой, что они были основой любой свободы и что он, Метро, был достоин презрения, ибо кражей книг добывал деньги. Ему захотелось рухнуть на колени и исповедаться старику в своих прегрешениях, ибо те, другие, кто прятал книги на своем теле, и те, кто лил свинец, и те, кто с огромным трудом изготавливал бумагу, и те, кто медленно умирал в тюрьмах Информационной полиции или косил водоросли в глубинах моря, или выращивал салат в иссушающем зное пустыни, как и этот доверившийся ему старик, все работали на одну идею, готовили восстание и крах Нового Возрождения. А он, Метро, думал в это время только о деньгах и был в этом солидарен с Новым Возрождением, ибо извлекал доход из запрета. Но в то же время, подумал Метро, он был необходимым звеном подполья: без таких, как он, книги никогда не обретут запаха типографской краски, не увидят света.

– Вы нам поможете? – просто спросил он, еще не веря, – вы разрешите нам воспользоваться Информаторием, одолжите нам свои книги и, быть может, разрешите собираться у вас в доме?

– Это опасно?

– Опасно, – признался Метро.

– А как они организованы?

Метро с удивлением поглядел на него:

– Понятия не имею. Стараюсь знать как можно меньше. Я отдаю им свои… находки и больше ничем не занимаюсь.

– Сеть, – обронил старик.

Теперь он смотрел в пустоту. Метро показалось, что старик избегает его взгляда. Наконец Варин решился.

– Можете приходить столько, сколько хотите, – произнес он. – Можете переснимать любые издания. Я буду запрашивать их для вас. Я стану одним из вас.

Он повел подбородком в сторону Метро и вдруг стал подобием благородных старцев, что издревле вставали на защиту идеи.

– Свобода, – промолвил он.

Он смаковал это слово, как вишню в коньяке, и Метро показалось, что он даже выплюнет косточку.

– Свобода, – повторил старик. Его руки лепили в воздухе воображаемое чудо. – Свобода – вещь тяжкая. Каждая книга, каждая библиотека имеет свой собственный вес свободы. Каждый экран, каждая антенна, каждый провод, напротив, связывает вас и заковывает в цепи. Они, конечно, нужны. Но мы не должны от них зависеть.

Он почти рыдал.

– Знаете ли вы, господин Корнель, на что способны некоторые люди ради того, чтобы прочитать книгу? Терзал ли вас, господин Корнель, голод знания?

Плечи Метро ссутулились. Он проглотил слюну и глянул на часы.

– Мне пора, – смущенно сказал он.

Он помедлил, но встал.

– Благодарю вас. Я приду снова.

И бросил прощальный взгляд на книги.

– Вам лучше выйти через заднюю дверь, – предупредил старик.

Метро последовал за ним. Когда дверь распахнулась в ночь, он увидел, что ему надо пробежать двадцать шагов, чтобы укрыться в тени гигантских зданий. Каждое километр в длину, столько же в высоту, и столько же в ширину. Миллиард кубических метров. Миллион обитателей. Без единой книги, настоящей книги. Метро пожал протянутую руку и исчез в темноте.

Старик закрыл дверь и прислушался: шум шагов слабел и вскоре затих вовсе. Он запер дверь на двойной оборот ключа, потом вернулся в библиотеку. Он перестал волочить ноги. Но запястья его дрожали. Дрожь усилилась, охватила руки, затем тело, потом пошла на убыль. Но запястья продолжали дрожать, пока он набирал номер.

– Алло, – сказал он.

На экране возник человек в форме. Лицо его было не выразительнее дна фарфоровой чашки.

– Он только что вышел, – пробормотал старик. – Он ни о чем не догадывается. У него есть камера и магнитофон. Он записал «Рассуждение о методе…» Декарта. И наверняка передаст книгу сегодня же вечером. Лучше его арестовать сразу.

Варин остановился, перевел дух.

– Браво, профессор, – сказал человек в форме. – Нет, мы не станем арестовывать его сегодня вечером. Теперь мы знаем, что он связан с сетью. Мы проследим за ним. И надеемся захватить всю банду разом. Быть может, даже…

– Что?

– Быть может, мы разрешим ему вернуться к вам?.. Быть может, окажется полезным и вам проникнуть в эту сеть? Вы сможете войти к ним в доверие. Если мы арестуем его сейчас, мы не узнаем ничего. Почти ничего…

– Я не смогу, – испуганно пролепетал старик. – Нет, нет, вы же мне сказали, всего один раз…

– Вы – прекрасный актер, профессор. Вам это не составит труда. А они так глупы… Вам ли не знать их. Тесты, которые вы разработали…

– Двадцать лет назад, – сказал Варин. – Это было после Войны… Я больше не смогу.

– Сможете, профессор. Вы же хотите прочесть книги, которые заказали?

– Утопистов XIX века, – хрипло пробормотал профессор Варин. – Анархистов… коммунистов… Информаторий по-прежнему отказывает мне в них.

Полицейский усмехнулся.

– Они сейчас классифицируются. Вы их получите. Попозже.

– Вы обещали!

Лицо полицейского посуровело.

– Я же сказал, вы их получите. Почему вы так хотите прочесть их?

– Я стар. Я не могу долго ждать. Я хочу знать, что они думали о будущем.

– И сделаете все возможное, чтобы получить их?

– Не знаю, – прорыдал Варин.

– Мы дадим их вам, – успокаивающим тоном произнес полицейский. – Мы дадим их вам. Но книги следует заслужить.

На пол брызнули осколки стекла. Сквозь окно ввалился Метро. Лицо его было багровым, в руке он сжимал крохотное смертоносное оружие. Он не сказал ни слова. Профессор повернулся к нему, вскинув руки – его глаза широко открылись, когда игла вошла в его плоть и принялась терзать сердце. Полицейский на экране закричал, но далекий механический голос уже ничем не мог помочь умирающему профессору.

Метро спокойно подошел к полкам и опрокинул их. Книги водопадом посыпались на пол, раскрылись, заскользили по паркету, теряя закладки, обложки, засушенные цветы; буквы, казалось, заплясали на страницах, и книжная лавина почти дотянулась до профессора. Метро вскочил на холм и принялся яростно топтать книги. В ночи взревели сирены, экран эхом отражал их вой, но Метро было наплевать. Он вырывал пачки страниц, бросал их в воздух, и они опадали, как мертвые листья странного осеннего дерева. Затем Метро выхватил из кармана магнитофон и камеру и бросил их на пол.

– Самые уважаемые профессии земли, – крикнул он, давя их каблуком, – самые уважаемые профессии земли!..

Он не перестал вопить, даже когда полицейские схватили его.