И было отчего, подхватил второй. Наверно, там проводили какие-то опыты, фотографировали. Мы видели огни почти повсюду, а потом вдруг появился красный луч, затем зеленый, толщиной с мизинец. Он ходил из стороны в сторону и вдруг уперся в небо, меняя зеленый цвет на красный и обратно. Он торчал, словно прут.

Я спросил, доложили ли они о случившемся.

Зачем, разом, не сговариваясь откликнулись полицейские. Что в этом плохого? А потом все происходило за загородкой, а не на улице. Там не наша территория. Если бы были жалобы, тогда другое дело. То, что происходит за решеткой, уже ваше дело, сказали они, давая понять, что не сомневаются в моем месте работы.

Не знаю, что я пробормотал в ответ, но они явно намекали на нужды Национальной обороны. Теперь мои прогулки предстали перед ними в новом свете. Быть заодно со мной им ясно импонировало.

Мы спустились вниз по улице Кювье к набережной Сен-Бернар. Они остановились, и более добродушный полицейский ткнул пальцем и сторону зоопарка.

Эта светящаяся штука была примерно здесь.

Мы стояли над зданием кафедры общей и сравнительной физиологии. Место, на которое указал мой собеседник, примерно совпадало с местом загона мокрилий.

Хорошая мысль, сказал он, проводить опыты именно здесь. Место безлюдное. Никто ни о чем не подумает. Не скажи вы мне…

Подозреваю, что второй полицейский прервал его рассуждения, ткнув локтем в бок. Я старался сохранить невозмутимость, хотя дрожал от возбуждения. Возможно, огни и тревога зверей не имели никакого отношения к мокрилиям. Но могло быть и так, что это мокрилии поставили опыт над зверьем. А если они занимались чем-то более важным?

Утром я не смог допытаться у своих привычных собеседников из музея, ставились ли опыты над мокрилиями. Если исследования были тайной, ее хорошо охраняли. Но я сомневался в этом. В музее и не пахло военными испытаниями.

И тогда я решил остаться с вечера в зоопарке и выяснить, что творится ночью за оградой интересовавшего меня загона. Ведь именно так поступали клошары. Возможное исчезновение кое-кого из них не охладило моего пыла. Я был и похитрее, и посильнее, чем они. Мое знание зоопарка и его обитателей позволяло мне избежать неприятных сюрпризов. А кроме того, я решит прихватить с собой окованную железом палку. В крайнем случае я мог спрятаться в комнатке Общества друзей музея, дверь которой обычно открывалась без всякого труда.

Рядом со зверинцем имеется заброшенный загон, как бы продолжение Ботанической школы, где, как в экологическом парке, произрастают сами по себе различные растения Иль-де-Франся. Эта площадка окружена невысокой решеткой. Неровности почвы, густой кустарник и высокие заросли были идеальным местом, чтобы спрятаться.

В тот вечер я весь извелся, пока влюбленная пара не покинула скамейку вблизи облюбованного мною укрытия. Наконец они удалились. Я подставил скамейку к загородке и, опершись о ветку дерева, перепрыгнул через решетку. Я прихватил с собой складной стул, чтобы с его помощью выбраться обратно и с комфортом скоротать время. Двери маленькой теплицы, где я собирался спрятаться, оказались закрытыми, а потому мне пришлось забраться в кусты. Меня не покидали угрызения совести оттого, что я нарушаю природу этого дикого уголка, а потому я старался не оставлять лишних следов.

Я уселся прямо на землю, чтобы меня не заметили снаружи. Прошло несколько часов. Шаги смотрителей стихли. Тишину нарушал лишь отдаленный гул машин, несущихся по набережной, да редкий рык хищника. По опыту я знал, что звери просыпаются к середине ночи, и тогда начинают свой концерт. Сегодня мне трудно сказать, что двигало мною в ту ночь. То меня охватывал беспричинный ужас, и я истекал потом, то в душе воцарялось олимпийское спокойствие.

Два полицейских ходили по улице Кювье.

Удивительно, как непонятное происхождение и принадлежность к неизвестному семейству могли порождать равнодушие? Неужели люди всегда остаются слепы и не видят, обо что спотыкаются, пока им не укажут на препятствие, но даже тогда они утверждают, будто чувства их не обманывают и никаких тайн нет и быть не может. Но я подумал, что мог бы остаться в этих зарослях и превратиться в современного Робинзона в сердце одного из крупнейших городов планеты, чтобы дождаться часа истины.

Я пытался узнать время, вглядываясь в светящиеся цифры на циферблате. Наконец я решился разложить стул и уселся на него, с наслаждением вытянув затекшие ноги. Я небрежно поглаживал набалдашник тяжелой палки, сознавая себя великим детективом. К часу ночи я уже не мог усидеть на месте и отправился на разведку, изредка посвечивая себе под ноги фонариком и опасаясь не столько гипотетических экспериментаторов, сколько вывиха лодыжки. До аллеи я добрался без особых трудностей. Соорудив из стульев солидную пирамиду, перемахнул через решетку, и вот я на месте. Я боялся, что мое появление вызовет адский шум. Запахи разносятся далеко даже в тяжелом воздухе зверинца. Но тишина оставалась мертвой. Я полусогнувшись двигался вперед, стараясь, чтобы гравий не скрипел под ногами. Наконец, я очутился у загона мокрилий. От отвратительной вони запершило в глотке.

Дверца была открыта. Мое сердце перестало биться. Когда я вновь почувствовал его удары, то без колебаний зажег фонарик. Загон был пуст. И тогда я сделал то, на что не считал себя способным. Подняв палку и судорожно сжимая фонарь, я вошел внутрь пещеры. В ней царил мрак, который не мог рассеять даже луч света.

Вдруг я услышал в аллее какой-то хлюпающий звук. По земле тащили что-то огромное и мокрое. Смрад заполнил легкие, и я начал судорожно икать. Я хотел обернуться, но мышцы отказались повиноваться. По спине пробежала холодная волна и взорвалась яркой вспышкой в мозгу. Не могу сказать, был ли это страх. Фонарь и палка выскользнули из ослабевших пальцев. Мне казалось, я умираю, и странная вещь я не мог вспомнить собственного имени. Мои кости обмякли, и я буквально стек на землю голова ударилась о твердую почву рядом с фонарем. Свет ударил прямо в глаза, а затем все погасло.

Стоял удушающий смрад. Глаза у меня были закрыты и даже заклеены. Я лежал, свернувшись клубком, колени мои упирались в подбородок. Я был гол, но не чувствовал холода. Шевельнувшись, я коснулся чего-то мягкого и теплого.

Меня спеленали, словно кокон.

Когда мне удалось разлепить глаза, я увидел вокруг крохотные оранжевые огоньки, похожие на светлячков. Я понял, что нахожусь под землей в глубокой норе. Казалось, вот-вот на меня рухнут тонны земли. От страха я снова закрыл глаза. Голова моя лежала на чем-то похожем на подушку. Насколько мог, я пошевелил руками, потом медленно распрямился и снова открыл глаза.

Свет был очень слабым, но я увидел, что мир вокруг меня состоит из волокон. Они устилали пол плотным ковром. Над моей головой, сантиметрах в двадцати, тянулся серый потолок. Я просунул через волокна руку и ухватил щепотку земли.

Это была глина без признаков гумуса. Значит, я находился на глубине пяти-шести метров, а может и больше. Я попытался разорвать одно из волокон, но только поранил пальцы. Я перевернулся на живот. Подушка под головой оказалась свертком одежды. Моей одежды. Самым важным в тот момент мне казалось разорвать волокно. Я обшарил одежду в поисках перочинного ножа, но тщетно. И только позже за подкладкой я обнаружил стержень к шариковой ручке, которым и пишу эти строки. Я заметил, что в каждой из моих вещей вырезаны квадратики ткани. Больше всего пострадала нейлоновая рубашка. Я не стал надевать лохмотья. Ремень, носки и ботинки вообще отсутствовали.

Галстук был тщательно разрезан на полоски по рисунку ткани. Я едва узнал его. Корчась и извиваясь, мне удалось натянуть брюки и пиджак, а из остатков рубашки сотворить себе нечто вроде шейного платка. Горло у меня всегда было расположено к простуде.

Я пополз, пятясь назад, ход был так узок, что в нем нельзя было развернуться. Вскоре я очутился в более просторной галерее и смог выпрямиться. Этот круглый ход также освещали оранжевые светлячки. Отсюда во все стороны отходили горизонтальные ответвления.

Я в нерешительности постоял на месте, затем двинулся вперед. Я испытывал не столько страх, сколько беспокойство. Болела голова, ныли затекшие мышцы. Следовало что-то делать, чтобы не поддаться ужасу, который копошился где-то в глубине сознания.

Я шел выпрямившись и едва не задевая макушкой свод непрестанно петлявшего туннеля. Позже мне в голову пришла мысль, что их цивилизации, наверно, неизвестна прямая линия.

И вдруг я увидел их. Они стояли в пещере, перебирая своими бесчисленными ножками и вперив в меня свой голубой глаз циклопа. Их рыльца лежали у них на груди. Мокрилии верещали и пересвистывались.

Бессмысленно пересказывать в деталях мою жизнь пленника, тем более что я вскоре потерял всякое ощущение времени, да и память у меня сильно ослабла. Я хорошо помню все, что предшествовало моему пленению. А все, что было потом, представляется мне смутным воспоминанием. Я даже не уверен, что могу восстановить последовательность событий. Да это и не имеет особого значения. Постараюсь вкратце пересказать то, что узнал, а узнал я до смешного мало.

Мне кажется, что я нахожусь в лабиринте под зоопарком, из которого выбраться не надеюсь. Я плохо представляю его размеры. Уверен, что он гораздо глубже, чем там, где мне довелось побывать. Мокрилии не мешают моим передвижениям, но в некоторых местах я наталкиваюсь на преграды из прочнейших волокон. Сами мокрилии проходят через эти волокнистые заграждения, растворяя их, а затем восстанавливая за собой.

Несомненно, что лабиринт сообщается с искусственной пещерой в загоне и что меня доставили сюда в бессознательном состоянии именно через этот вход. Наверно, есть и другие выходы. Но где они, я не знаю. Меня держат здесь как домашнее животное. Относятся ко мне неплохо, но постоянно исследуют и подвергают тестам, а также заставляют выполнять мелкие работы, смысл которых совершенно ускользает от меня. Сдается, что они почти не используют металлы, а для своих машин и электропроводов применяют нечто вроде пластмасс. Их познания в органической химии куда обширнее наших. Я не могу постичь их технологии то ли потому, что увиденное мне мало о чем говорит, то ли оттого, что они не подпускают меня к секретам, которые могут навести на след. Они общаются между собой с помощью псевдоподий, а также криков и пересвистываний.

Мне так и не удалось узнать, добился ли Шметтерлинк подтверждения своей теории. Его участь мне тоже неизвестна. Здесь нет никаких следов человеческого пребывания. Возможно, мокрилии понимают опасность совместного содержания пленников, и их жертвы размещены в изолированных секторах. А может, их убили. Мокрилии наделены невероятной силой. Я не решился на бунт. Больше того, я не решаюсь даже приближаться к ним, хотя привык к их виду и запаху. К тому же мой бунт ни к чему не привел бы. Я решил продержаться здесь как можно дольше, и не ради продления собственной жизни, а из сознания, что это необходимо человечеству. Я попал в их логово не по своей воле, но не доведи своих исследований до крайности, не оказался бы в их власти. Кое-какую истину я все же усвоил. Героем можно стать в силу случая или собственного упрямства, а не только благодаря мужественному складу характера. Я считаю себя героем, даже когда ползаю в нагом виде по их ходам моя одежда уже давно пришла в негодность. Может, так думать и наивно, но это помогает вынести многое. Труднее всего с пищей. Они делают для меня все возможное. Думаю, они оставляют мне свои лучшие куски, на которые набрасываются там, наверху. Они, наверное, дезинфицируют мясо, иначе я давно бы умер от отравления. Изредка они заставляют меня принимать таблетки-витамины или антибиотики. Поят чистой водой, но она вся пропитана их запахом.

Они дали мне прослушать записи. Похоже, они пытаются изучить французский, чтобы наладить общение со мной. До сих пор наши беседы сводились к обмену знаками и рисунками. Их записи очень искажены. В первый раз, когда я слушал записанные ими в зоопарке разговоры и радиопередачи, у меня навернулись слезы. Хотелось бы узнать, какое сегодня число. И поговорить с кем-нибудь. Они пытаются воспроизвести звуки нашей речи, но пока почти безрезультатно.

Надо думаю, их цивилизация находится приблизительно на том же уровне, что и наша. Не представляю себе, как они могли остаться незамеченными до наших дней в самых затерянных уголках Земли. А может, они явились из другого мира? Но я едва отваживаюсь выдвинуть подобную гипотезу. С Марса? С Венеры? Когда-то я читал Камилла Фламмариона и «Войну миров» Уэллса. Неважно, пришельцы ли они или уроженцы нашей планеты неизвестная ветвь эволюции, или выходцы из иного измерения, главное в том, что они готовят человечеству свое будущее. Я не знаю их количества, но мне доводилось видеть одновременно несколько десятков мокрилий. Те, что живут наверху, сплошной обман. У них есть чувства, о которых я едва подозреваю. Они заняты делами, которые мне непонятны. Из глубин земли иногда доносится рокот. Боюсь, они готовят вторжение, и час его близок.

Но, я чувствую, на Земле всю живое объединится против них. Даже животные поняли опасность. Сопротивление уже началось. Если лабиринт плацдарм вторжения, я авангард обороны. В верхних коридорах лабиринта можно наткнуться на ходы крыс, кротов, землероек. А значит, от поверхности меня отделяет несколько метров. Я не рассчитываю на бегство, но надеюсь, что смогу предупредить человечество. И как ни трудно наладить общение с братьями нашими меньшими, я их достаточно приручил, чтобы они приносили мне свою скромную добычу. Именно они собрали для меня эти листки. Я не сомневаюсь, что они же вынесут их на поверхность. Я буду писать, пока смогу. Надеюсь, мои записки попадет в руки человека, достаточно любознательного, чтобы их прочесть, вполне образованного, чтобы их понять, и лишенного предвзятости, чтобы им поверить…

На этом кончается это странное послание, врученное мне слоном. Животное оправдало веру автора в солидарность уроженцев планеты. Я тщательно переписал его. Некоторые из страниц могли пропасть. Этим можно объяснить, что нигде нет имени автора и рода его занятии.

Возможны три гипотезы текст написан либо сумасшедшим, либо мистификатором, либо действительно несчастным пленником. Если верны две первые гипотезы, записки не отражают действительности. Если верна последняя убежденность автора не вызывает сомнений.

При чтении текста бросается в глаза некоторое многословие пишущего. Первая часть, предшествующая похищению, намного длиннее второй. В ней содержатся рассуждения, не имеющие ничего общего с данным делом. Вторая, «подземная», часть, напротив, кратка и бедна деталями. Конечно, мистификатору куда труднее изобрести «чуждую» цивилизацию, чем описать зоопарк. Но следует допустить, что человек, переживший тяжелые испытания, в угнетенном моральном состоянии отдает предпочтение воспоминаниям о безмятежной жизни. В последней части текста автор явно стремится поскорее закончить послание. Повторы и неточности учащаются. Мистификатор приложил бы все силы, чтобы текст везде звучал одинаково убедительно. Думаю, что к концу он нагромоздил бы побольше деталей, чтобы лучше обыграть шутку.

На мой взгляд, текст принадлежит перу человека в здравом уме и памяти. Рассказчик, похоже, убеждает сам себя в истинности своего приключения, по крайней мере вначале, и делится своими сомнениями. Умелый же мистификатор непременно был бы отмечен талантом, чего не скажешь об авторе записок. Канули в Лету дни, когда Мериме мог мистифицировать мир «Театром Клары Гасуль».

Автор явно имеет определенные познания в области естественных наук. Можно лишь пожалеть о его недостаточном знакомстве с научно-фантастической литературой. Это не мог написать любящий розыгрыши ученый: автор умеет подмечать детали, но ему не хватает методичности Он излишне эмоционален. Но именно такому человеку пришла в голову гипотеза о земном происхождении тварей. Он не стал думать ни о марсианском, ни о венерианском их происхождении. Более того, он слишком плохо знает астрономию.

Большая масса и огромная сила этих существ наталкивает на иную гипотезу. Мы знаем, что карликовая звезда, звезда Бернарда, относительно близкая к нашему Солнцу всего в шести световых годах, имеет спутник, масса которого в полтора раза превышает массу Юпитера Скорее всего, этот темный спутник гигантская планета. А может, и не стоит искать колыбель мокрилий в отдаленных глубинах космоса? Тогда понятным становится их желание жить под землей они скрываются от мощного излучения нашего Солнца. Но это предположение… Мокрилии действительно существуют. Я проверил это на месте. Они в самом деле неприятны на вид. Мне не довелось увидеть их третий глаз, но два остальных выглядят ложными.

Я отыскал заметки в прессе, о которых упоминает автор. Они не имеют документальной ценности. Я дважды или трижды пытался расспросить библиотекаря о профессоре Шметтерлинке, но старый библиотекарь ушел от ответа. Кажется, «профессор», а вернее, просто лаборант так и не объявился. Упомянутые в рукописи клошары известны владельцу кафе, где я по утрам завтракаю. Ходят слухи о таинственных световых вспышках.

Я пытался выяснить тайну личности рассказчика, изучая список пропавших без вести людей. Проверка картотеки розыска в интересах семьи, публикуемой в специальных изданиях, тоже не дала результата. Рассказчик никогда не упоминал о соседях или семье. Значит, он жил один, и полицию не предупредили. Затрудняло мои поиски и незнание точной даты событий.

Похоже, все произошло месяца три назад в июле или в августе, поскольку сейчас стоит осень. Ну а исчезновение человека в августе в городе Париже может пройти совершенно незамеченным. Послание написано не в прошлом году, ведь оно бы не сохранилось за зиму. К тому же мокрилии появились в зоопарке лишь в феврале…

Почему же в этих условиях я не поднял на ноги полицию и прессу. Если записки подлинны, можно согласиться даже стать всеобщим посмешищем ради спасения человека, ради судьбы нашей цивилизации. Я воздержался от огласки из боязни остаться непонятым. Ни одна из деталей рассказа не может служить доказательством, даже если они все вместе подтверждают подлинность событий. Скорее всего, меня обвинят в выдумке. Наш мир слишком миролюбив, чтобы поверить во вторжение. Однако…

Вторжение не равносильно неожиданной атаке противника. Оно требует подготовки. Нужны разведчики, авангард, плацдарм. Позвольте спросить, где найти лучший плацдарм, чем зоопарк, где легче укрыться воинственным пришельцам? Их внешний вид не позволяет им проникнуть в наше общество. При минимальных мерах предосторожности они обретут и убежище, и место подготовки. Зоопарки имеются во всех столицах и крупных городах Земли. Именно поэтому я обращаюсь ко всем директорам зоопарков с настоятельной просьбой проверить, не появились ли в их коллекциях новые, неведомые виды животных. Не думаю, что умным и решительно настроенным пришельцам трудно попасть в зверинец в качестве экспонатов. Как ни чудовищны и ни отвратительны они на вид, они могут найти людей, готовых продать родную планету из жадности или глупости. Судно из далеких стран, зверинец цирка могут стать троянским конем. Директора зоопарков, и в этом их нельзя упрекать, всегда рады новым животным, особенно если они недорого обошлись, а содержание их стоит сущие пустяки. Я не уверен, что мокрилии любят тухлое мясо, но зато такое меню экономично. Неплохое начало военных действий.

Мне интересно, что произойдет в день вторжения. Уверен, что разведчики соединили свои галереи с канализационной сетью, а также с метро и подвалами. И враг, вместо того чтобы свалиться с неба на голову, выплывет из дерьма неукротимой армией, ибо, несомненно, у мокрилии есть передатчики материи. Им остается лишь распахнуть двери в сердцах городов, и через брешь, пробитую в нашем пространстве, хлынут вооруженные легионы…

Быть может, у нас осталось немного времени, чтобы организовав сопротивление. Но надо убедить людей в наличии опасности, вместо того чтобы выступать в роли Кассандры и тратить драгоценное время на пустые речи. Надо добыть неопровержимые доказательства.

Поэтому я отправляюсь в зоопарк, вооружившись «береттой» и «экзактой». На всякий случай я запасся сгущенкой. Я знаю об опасности и не пойду на напрасный риск, ограничившись ролью наблюдателя. Если моя ночная вахта не даст результата сразу, я продолжу ее. Некогда я прошел специальную подготовку и кое-что усвоил. Я привык к опасности и не совсем заплыл жиром. Я холостяк. И не побоюсь, если надо, стать вторым солдатом этой странной войны.

Оставляю на столе записку и доставшиеся мне разрозненные листки. Они будут опубликованы, если я не вернусь или доставлю решающее доказательство.

Но я все еще надеюсь, что это лишь шутка…