— Считайте, что это обычная проверка для подтверждения допуска к секретной информации, — успокоил своих подчинённых госсекретарь. Высокопоставленным дипломатам регулярно приходится проходить проверку на полиграфе.

— Чёрт возьми, Скотт, — заявил Клифф, выражая общее мнение, — нам или верят или не верят. С этими спецами я уже потерял напрасно несколько часов.

— А ведь знаете, письмо Никсона с прошением об отставке так и не было найдено, — заметил кто-то.

— Может быть, его спрятал у себя Генри[65], — пошутил один из дипломатов.

— Итак, завтра. Начинаем в десять часов утра. Я буду проходить проверку вместе со всеми, — сообщил Адлер. Ему тоже казалось, что это напрасная трата времени.

Он был белокож, с серыми глазами, и с тем рыжеватым оттенком светлых волос, который, согласно семейной шутке, говорил о добавлении где-то в прошлом английской крови. Но это повлекло за собой и преимущество — он легко выдавал себя за европейца. То, что он мог по-прежнему делать это, являлось результатом его осторожности. Во время своих немногочисленных операций, когда было необходимо появляться на публике, он подкрашивал волосы, носил тёмные очки и отращивал бороду, которая была чёрной. Это вызывало шутки среди членов сообщества — его прозвали «артистом». Однако многие шутники уже погибли, тогда как он оставался в живых. Возможно, у израильтян есть его фотографии — никогда не знаешь, на что они способны, — но все знали, что они редко делились своей информацией с другими спецслужбами, даже с их американскими покровителями, что было глупо. К тому же нельзя жить всё время с постоянной мыслью об опасности, даже если твои фотографии имеются в картотеке Моссада.

Он прибыл в международный аэропорт Даллеса рейсом из Франкфурта. С ним были два необходимых чемодана, свидетельствующие, что он серьёзный бизнесмен. В таможне он сказал, что у него нет ничего подлежащего досмотру, кроме литровой бутылки шотландского виски, которую он купил в «дьюти-фри» во Франкфурте. Цель приезда в страну? Деловые переговоры и отдых. Сейчас безопасно ходить по Вашингтону? То, что он видел по телевидению, просто ужасно. Все нормально? Неужели? Отлично. Арендованный им автомобиль ждал его у подъезда. Он поехал в соседний отель и решил отдохнуть после утомительного перелёта. Там он купил газету, заказал ужин в номер и включил телевизор. После этого вставил вилку своего портативного компьютера в телефонный штепсель — теперь во всех американских гостиницах были разъёмы, позволяющие выходить в международную компьютерную сеть, — и сообщил Бадрейну, что благополучно прибыл в Америку для проведения разведки. Коммерческая шифровальная программа превратила бессмысленную условную фразу в полную тарабарщину.

— Добро пожаловать. Моя фамилия Кларк, — представился Джон. Первая группа состояла из пятнадцати человек. Он был одет гораздо парадней обычного — хорошо сшитый костюм, белая рубашка с пуговками на воротничке, полосатый галстук. Пока от него требовалось произвести на них благоприятное впечатление в одном отношении. Скоро он произведёт впечатление в другом. Набрать первую группу оказалось проще, чем он ожидал. ЦРУ, несмотря на продукцию Голливуда, пользуется популярностью среди американских граждан. На каждое место поступило, по крайней мере, десять заявлений, и понадобилось всего лишь проверить по компьютеру данные кандидатов, чтобы отобрать пятнадцать человек, характеристики которых соответствовали требованиям «Синего плана», задуманного Кларком. Каждый был полицейским, закончил колледж, прослужил не меньше четырех лет и обладал безукоризненной репутацией, которую ФБР подвергнет дополнительной проверке. В первой группе были одни мужчины, что, возможно, являлось ошибкой, подумал Джон, но в данный момент это не было главным. Семеро были белыми, двое азиатского происхождения и один чернокожий. Они прибыли главным образом из крупных городов. Все говорили по меньшей мере на двух языках.

— Я — офицер полевой разведки. Не «агент» и не «шпион». Офицер-оперативник, — объяснил он. — Я занимался этой работой долгое время. Я женат, и у меня двое детей. Тот, кто думает, что наша работа состоит из встреч с очаровательными блондинками и перестрелок, может уйти прямо сейчас. Обязанности оперативников главным образом скучны, особенно для тех, кто достаточно умны и выполняют свою работу должным образом. Вы все — полицейские, и потому уже знаете, насколько это важно. Мы имеем дело с высококлассными преступниками, и наша задача состоит в том, чтобы собрать информацию, необходимую для того, чтобы предотвратить их преступления и не допустить гибели людей. А решаем мы её путём сбора информации и передачи её тем, кто нуждаются в ней. Часть сотрудников ЦРУ занимаются дешифровкой фотографий, сделанных из космоса, кто-то читают переписку подозреваемых. Мы выполняем тяжёлую и опасную работу. Получаем мы информацию и от других людей. Некоторые из них — честные и руководствуются благородными намерениями. Некоторые честностью не отличаются, а хотят денег или делают это, чтобы расквитаться со своими врагами, или просто поступают так из честолюбия. Не имеет значения, какими мотивами они руководствуются. Все вы работали с осведомителями и знаете, что они не Мать Тереза, верно? Ваши осведомители во многих случаях будут более образованными, более могущественными людьми, чем те, с которыми вы работали раньше, но в общем они мало отличаются от них. Вам придётся защищать своих осведомителей, быть к ним лояльными — также, как вы вели себя со своими осведомителями, когда служили в полиции, — и время от времени давить на них. Стоит вам допустить ошибку или неосторожность, и эти люди погибнут, а в некоторых странах, где вам придётся работать, такая же участь ждёт их жён и детей. Если вы считаете, что я преувеличиваю, скажу вам прямо — вы ошибаетесь. Вы будете работать в странах, где закон трактуется так, как хочется властям этих стран. Вы видели это по телевидению в течение нескольких последних дней, верно? — Процедура расстрела некоторых руководителей баасистской партии в Ираке транслировалась по программам новостей крупнейших мировых компаний и сопровождалась обычными предупреждениями о том, что передаваемые сцены не для детей и не для тех, на кого они оказывают особенно сильное воздействие. Впрочем, у экранов садились все, кто хотел.

Слушатели молча кивнули.

— В своей оперативной работе вы будете большей частью безоружными. Ваша задача заключается в том, чтобы выжить благодаря уму и находчивости. Я потерял немало друзей. Одни погибли в местах, о которых вы знаете, другие — в таких местах, о которых вы никогда не слышали. Может быть, сейчас мир стал не таким жестоким, но не повсюду. Вы будете работать там, где вашей жизни угрожает опасность, парни, — пообещал им Джон.

Динг Чавез, сидевший позади всех, с трудом удерживался от улыбки. «Вот посмотрите на этого невысокого паренька. Он сумел остаться в живых, хотя работает со мной, и даже обручён с моей дочерью», — мысленно добавил он. Не стоит пугать их раньше времени, подумал Доминго.

— В чём смысл нашей работы? В том же, в чём смысл работы полицейского. Когда вы арестовываете и отправляете в тюрьму преступника, это делает жизнь общества более спокойной и безопасной. Так и в нашей работе: собранная вами информация, переданная по назначению, спасает жизни множества людей. Если мы, будем добросовестно исполнять свои обязанности, это избавит человечество от войн, — подчеркнул Кларк.

— Короче говоря, я рад, что могу приветствовать вас как своих учеников. Я буду вашим старшим учителем. Обещаю, что подготовка вам понравится: она будет интересной и очень трудной. Начало завтра в половине девятого утра.

С этими словами Джон направился к выходу в конце помещения. Чавез открыл ему дверь, и они вышли на свежий воздух.

— Боже мой, мистер К., можно мне тоже записаться в вашу группу?

— Черт побери, Динг, я ведь должен был сказать им хоть что-то, — словно оправдываясь, ответил Джон. Это было его самым продолжительным выступлением за много лет.

— Это мистер Фоули позаботился, чтобы запустить программу?

— Надо же когда-то браться за работу, Динг.

— Мне кажется, тебе следовало бы подождать несколько недель. Его кандидатура как директора ЦРУ ещё не утверждена Сенатом. Я бы подождал, — заметил Чавез. — Но кого интересует моё мнение? Ведь я всего лишь рядовой клерк.

— Всё время забываю, какой ты стал умный.

— Кто это Чанг Хансан, черт побери? — спросил Райан.

— Ему за пятьдесят, но выглядит моложе, весит больше, чем следовало бы, килограммов на десять, рост пять футов четыре дюйма, в остальном — никаких особых примет. Так говорит наш друг, — сообщил Дэн Мюррей, глядя в блокнот. — Отличается спокойствием и невозмутимостью, и он предал Ямату.

— Вот как? — спросила миссис Фоули. — Каким образом?

— Когда наша победа уже не вызывала сомнений, Ямата был на Сайпане. Оттуда он позвонил в Пекин и попросил, чтобы ему предоставили убежище. Мистер Чанг сделал вид, что не понимает, о чём идёт речь. Какая договорённость? — спросил он. У нас не было никакой договорённости, — произнёс директор ФБР, подражая голосу китайца. — После этого телефон просто не отвечал. Наш японский друг считает это верхом предательства.

— Похоже, Ямата поёт, как канарейка, — заметил Эд Фоули. — Это никому не кажется подозрительным?

— Нет, — ответил Райан. — Японские военнопленные, захваченные нами во время Второй мировой войны, охотно отвечали на вопросы.

— Президент прав, — поддержал Райана Мюррей. — Я спросил Танаку. Он сказал, что таковы традиции японской культуры. Ямата хотел совершить харакири — почётный уход из жизни по представлению японцев, — но с него не сводят глаз, отобрали даже шнурки от ботинок. В результате он чувствует себя настолько опозоренным, что не видит причин молчать. Чертовски эффективная техника допроса. Короче говоря, Чанг выдаёт себя за дипломата — Ямата утверждает, что он формально входил в состав торговой делегации, — но в Госдепартаменте никогда не слыхали о нём. У японцев его имя не содержится ни в каких дипломатических документах. Это значит, что он из китайской спецслужбы и потому… — Мюррей посмотрел на мужа и жену Фоули.

— Я пропустила его имя через компьютер, — сказала Мэри-Пэт, — но кто может поручиться, что это его настоящее имя?

— Даже если это действительно его имя, — добавил её муж, — у нас мало сведений о сотрудниках китайских спецслужб. Но я попытаюсь высказать предположение, — нерешительно сказал он. — Думаю, что он принадлежит к политической верхушке. Вы спросите почему? В тот раз он заключил соглашение, очень важное, но роль Китая в нём осталась незамеченной. Их армия все ещё находится в состоянии повышенной боевой готовности и усиленно проводит учения из-за этого соглашения. Вот почему русские так нервничают. Кем бы он ни был, нужно исходить из того, что он пользуется огромным влиянием у политического руководства Китая, — закончил Фоули, чувствуя, что это не такое уж потрясающее открытие.

— Мы можем выяснить что-то более детально? — осторожно поинтересовался Мюррей.

— У нас нет там агентов, по крайней мере таких, которые могли бы оказаться полезными в этом деле, — покачала головой миссис Фоули. — Два неплохих оперативника в Гонконге — муж и жена, они занимаются созданием многообещающей агентурной сети. Два агента в Шанхае. В Пекине нам удалось завербовать нескольких молодых китайцев, служащих министерства обороны, но все они занимают весьма невысокие должности, и мы рассчитывали на них в далёкой перспективе. Стоит использовать их сейчас, и мы ничего не добьёмся, только подвергнем их опасности. Видишь ли, Дэн, нашу работу с Китаем затрудняет то, что мы не знаем, как функционирует их правительство. Там существуют такие сложные отношения, о которых нам остаётся всего лишь гадать. Например, нам известно, кто у них члены Политбюро? — Хотя бы предположительно. Нам кажется, что один из самых влиятельных руководителей Китая умер, и мы пытались выяснить это в течение целого месяца. Даже русские не скрывают кончины своих руководителей, — заметила заместитель директора ЦРУ по оперативной работе, поднося к губам бокал с вином. Райан по традиции собирал у себя ближайших советников после окончания рабочего дня. Ему и в голову не приходило, что этим он продлевает время их пребывания на службе. К тому же он получал от них информацию напрямую, исключая собственного советника по национальной безопасности. Несмотря на то что Бен Гудли был преданным и умным подчинённым, Райану хотелось слышать новости из первых уст всякий раз, когда возникала такая возможность.

Слово взял Эд Фоули.

— Да, конечно, мы считаем, что знакомы с политическим руководством Китая, но от нашего внимания ускользает второй эшелон — люди, стоящие непосредственно за их спинами. Сейчас это стало нам ясно, однако потребовалось немало времени, чтобы понять истинную ситуацию. Говоря о политическом руководстве Китая, мы имеем в виду старых людей, а они не способны разъезжать по стране. Им нужны люди помоложе, которые могут узнавать всё необходимое и докладывать им. С течением времени эти люди, имеющие непосредственный доступ к высшему руководству, обрели огромную власть. И вот теперь создалось положение, при котором нам неизвестно, кто фактически управляет страной. Мы не знаем этого, а поскольку не можем их опознать, то и имена остаются неизвестными.

— Я понимаю ваши трудности, — кивнул Мюррей и протянул руку за бутылкой пива. — Когда мы вели расследование организованной преступности, иногда нам удавалось опознать главаря, наблюдая за тем, кто кому открывает дверцу автомобиля. Это чертовски трудное дело. — Подобное замечание было самым дружеским на памяти мужа и жены Фоули, имея в виду сложные отношения между ФБР и ЦРУ. — Обеспечить скрытность и оперативную безопасность совсем не так уж трудно, если к этому как следует подготовиться.

— Вот тут-то и может пригодиться «Синий план», — заметил Джек.

— Тогда ты с удовольствием узнаешь, что первые пятнадцать новичков уже приступили к подготовке. Несколько часов назад Джон провёл с ними предварительную беседу, — сообщил директор ЦРУ.

Райан внимательно изучил план Фоули, направленный на изменение структуры Центрального разведывательного управления. Эд предложил сократить бюджет ЦРУ на пятьсот миллионов долларов за пять лет и одновременно увеличить штаты оперативного управления. Джек не сомневался, что на Капитолийском холме с энтузиазмом утвердят предложение директора ЦРУ, хотя настоящий бюджет американской разведки находился в «чёрных» статьях федеральных расходов и мало кто узнает о действительном сокращении бюджета. Впрочем, может быть, и узнают. Вполне вероятно, что сведения о предстоящем сокращении просочатся в средства массовой информации.

Утечка секретной информации. Она беспокоила Райана на протяжении всей его карьеры. Но теперь это стало частью государственной политики, не правда ли? — подумал Райан. Неужели сейчас, когда он стал президентом, его отношение к этому должно измениться, потому что утечку организует или разрешает он сам? Проклятье. Законы и принципы не должны взаимодействовать таким образом. На чём же должен он основывать управление страной?

Телохранителя звали Салех. В соответствии с требованиями его профессии он был физически крепким мужчиной и потому пытался не обращать внимание на своё плохое самочувствие. Человек в его положении просто не должен поддаваться трудностям.

Но когда его самочувствие не улучшилось, как обещал врач, — Салех знал, что у каждого могут возникнуть желудочные болезни, — и он увидел кровь на дне унитаза… он понял, что все не так просто. Из человеческого тела не должна течь кровь, разве что из пулевой раны или пореза при бритьё. И уж во всяком случае не после испражнений. Такое может потрясти кого угодно. Подобно многим, он не сразу обратился к врачу, надеясь, что все исчезнет само собой, как при заболевании гриппом. Но болезнь не оставляла его, приступы становились все серьёзней, и тут им наконец овладел страх. Перед рассветом он вышел из виллы, сел в автомобиль и поехал в больницу. По пути ему пришлось остановиться из-за приступа рвоты, причём он намеренно не смотрел на то, что осталось на обочине дороги. Салех чувствовал, что слабеет с каждой минутой, и когда он остановился перед входом в больницу, ему потребовалось собрать последние силы, чтобы дойти до двери. В помещении, где оказывали экстренную помощь, ему пришлось сидеть и ждать, пока шли поиски истории его болезни. Салеха всегда пугал запах больницы, дезинфекции и карболки, от которого даже собака останавливается, пятится назад, тянет за поводок и визжит, потому что этот запах связан с болью. Наконец чернокожая медсестра назвала его имя, он встал, постарался успокоиться и вошёл в ту же комнату, где его осматривали раньше.

Вторая группа из десяти преступников мало отличалась от первой, разве что среди них не было приговорённого к смертной казни за преступления против государственной религии. Моуди подумал, что, глядя на людей с осунувшимися бледными лицами, воровато оглядывающихся по сторонам, нетрудно заставить себя презирать их. Но больше всего их выдавало выражение лиц. Они выглядели как преступники, не смотрели в глаза, отводили взгляд, словно всё время искали, как бы убежать, что-нибудь придумать, найти какой-то выход. Лица отражали одновременно страх и жестокость. Они не были просто людьми, и хотя его наблюдения казались доктору ребяческими, этим они отличались от него и его знакомых, а следовательно, являлись обладателями жизней, на которые не имели права.

— В палате находятся больные, — сказал он, обращаясь к ним. — Ваша задача — ухаживать за ними. Если вы успешно справитесь с этой работой, вас направят на подготовку и затем вы будете работать в тюрьмах в качестве санитаров. В противном случае вас вернут в камеры и приведут в исполнение приговоры судов. Ну а если вы будете протестовать, наказание будет немедленным и жестоким. — Все согласно кивнули. У них не было выбора. Каждый знал, что значит немедленное и жестокое наказание. Иранские тюрьмы отнюдь не славятся своим комфортом. У всех заключённых была бледная кожа и красные глаза ревматиков. Да и пища в тюрьмах оставляла желать много лучшего. Ну и что? — спросил себя врач. Разве такие люди заслуживают снисхождения? Каждый из них приговорён к смертной казни за совершенное им серьёзное преступление, а какие преступления скрывались у них в прошлом, знали только они и Аллах. Если Моуди и испытывал к ним жалость, это было всего лишь следствием его медицинского образования, заставлявшего смотреть на каждого, как на человека, независимо от содеянного им. Это он сможет преодолеть. Грабители, воры, педерасты — все они нарушили законы страны, установленные Аллахом, и если эти законы были суровыми, то, по крайней мере, справедливыми. А если обращение с ними казалось по западным меркам жестоким — у европейцев и американцев самое странное представление о человеческих правах, — то как относительно прав их жертв, подумал Моуди. Ничего не поделаешь, решил он, отстраняясь от стоящих перед ним людей. «Международная амнистия» уже давно перестала жаловаться на условия содержания заключённых в иранских тюрьмах. Может быть, им лучше бы подумать о других вещах, например, о том, как обращаются с правоверными в других странах. Здесь не было Жанны-Батисты, она мертва, и это записано в бесконечных колонках судеб тех, кто ушли из этого мира. Остаётся лишь увидеть, окажутся ли судьбы вот этих написанными той же рукой в книге живых и мёртвых. Моуди кивнул старшему охраннику, и он закричал на своих новых «санитаров». Даже в их позах был вызов, заметил врач. Ну что ж, посмотрим, как изменится их поведение.

Все преступники из второй группы прошли обработку. Их раздели, помыли, подвергли дезинфекции, побрили и одели в зелёную форму санитаров с номерами на спинах. На ногах у них были матерчатые шлёпанцы. Вооружённые охранники подвели их к двери воздушного шлюза, внутри которого находились армейские медики и один охранник с пистолетом в руках, защищённых толстыми перчатками.

Моуди вернулся в комнату службы безопасности, чтобы наблюдать за происходящим по замкнутой телевизионной системе. На чёрно-белых экранах он видел, как преступники идут по коридору, с любопытством озираясь по сторонам — несомненно, в поисках возможности скрыться. Все они то и дело поглядывали на охранника, шедшего в четырех метрах позади. Каждому из них вручили по пластиковому ведру с простейшими принадлежностями для ухода за больными. Ведра тоже были пронумерованы.

Преступники были удивлены тем, что медики одеты в защитные костюмы, но тем не менее продолжали идти вперёд, шаркая ногами, и остановились только при входе в палату, где содержались пациенты. Должно быть, почувствовали запах или что-то увидели. Как бы заторможенно они не реагировали на происходящее, один из них наконец понял, куда их ведут…

На экране было видно, как армейский санитар показал на преступника, остановившегося в дверях. Тот заколебался, потом бросил на пол ведро, поднял руку, сжатую в кулак, и что-то закричал. Остальные замерли, глядя на него, ожидая, что последует дальше. Затем в углу экрана показался охранник. В его вытянутой руке был пистолет. С расстояния в два метра он выстрелил прямо в лицо преступника. Странно было видеть выстрел, но не слышать его. Тело рухнуло на кафельный пол, оставив на серой стене чёрные капли крови. Стоявший рядом санитар ткнул пальцем в сторону одного из преступников, тот быстро нагнулся, подобрал упавшее ведро и вошёл в палату. Дальнейших дисциплинарных мер не потребовалось. Моуди переключился на другой экран.

Здесь изображение было цветным, да и понятно почему. Кроме того, с помощью дистанционного управления камеру в палате можно было поворачивать, увеличивать изображение. Моуди направил её на койку в углу — пациент номер один. Только что вошедший новый «санитар» с цифрой один на спине замер у койки, держа в руке ведро и глядя на пациента, не понимая, что перед ним. В палате имелся и микрофон, но он был ненаправленного действия, и служба безопасности давно выключила его, потому что доносящиеся звуки были слишком ужасными для тех, кто могли слышать их. Как и следовало ожидать, в худшем состоянии находился приговорённый за религиозные преступления. Однако он молился, пытаясь утешить тех, кто находились рядом. Он даже попробовал убедить остальных присоединиться к нему в молитве, но эти люди не относились к числу ждущих милости от Всевышнего, даже при самых благоприятных обстоятельствах, да и молитвы, которые он читал, были им непонятны.

«Санитар» с минуту стоял у койки, глядя на пациента, приговорённого к смерти за убийство и прикованного за ногу к кровати.

Моуди ещё больше увеличил изображение и навёл камеру на кандалы, чтобы проверить, протёрли ли они кожу больного. На матрасе рядом с кандалами виднелось пятно крови. Человек на койке — приговорённый к смерти преступник, напомнил себе Моуди — медленно корчился, и «санитар» вспомнил, наконец, зачем его прислали сюда. Он надел пластмассовые перчатки, окунул губку в ведро и протёр ею лоб умирающего. Пришедшие один за другим последовали его примеру, и армейские медики покинули палату.

В уходе за больными сложности не было, да его и не требовалось, так как они уже выполнили свою часть эксперимента. Не нужно было делать внутривенных вливаний, вводить иглы, заниматься уколами, так что не приходилось заботиться об острых предметах. Заболев лихорадкой Эбола, они подтвердили предположение, что вирусы штамма Маинги способны распространяться по воздуху, и теперь оставалось лишь убедиться, что эти вирусы не ослабли и способны к дальнейшему размножению… путём того же воздушного переноса, которым были заражены пациенты из первой экспериментальной группы преступников. Большинство «санитаров» исполняли свою работу, но делали это неумело и грубо, протирая тела умирающих быстрыми и резкими движениями. Только один или два преступника жалели пациентов и старались не причинять им боли. Может быть, Аллах заметит это сострадание и через десять дней, когда наступит их время умирать, проявит к ним милосердие.

— Школьные табели, — сказала Кэти, когда Джек вошёл в спальню.

— Хорошие или плохие? — спросил её муж.

— Сам посмотри, — предложила она.

Ага, подумал президент, забирая табели детей из протянутой к нему руки. В приложенных к учебным табелям кратких комментариях — каждый учитель написал несколько фраз, чтобы объяснить выставленную оценку, — говорилось, что за последние недели качество домашней работы заметно улучшилось. Значит, агенты Секретной службы действительно помогают детям с домашними заданиями, понял Джек. С одной стороны, это показалось ему забавным. С другой — посторонние люди выполняли работу отца, и при этой мысли его сердце болезненно сжалось. Преданность агентов всего лишь показывала, что он сам не выполняет отцовских обязанностей и недостаточно заботится о своих детях.

— Если Салли действительно хочет поступить в Университет Хопкинса, ей нужно уделить больше внимания естественным дисциплинам, — заметила Кэти.

— Она ещё ребёнок. — Для своего отца Салли навсегда останется маленькой девочкой, которая…

— Она растёт… И знаешь что? Салли проявляет интерес к одному футболисту. Его зовут Кенни, за ним бегают все девчонки, — сообщила Кэти. — Длинноволосый. Причёска длинней моей.

— Проклятье, — недовольно пробормотал Джек.

— Меня удивляет, что ей потребовалось столько времени. Я начала встречаться с мальчишками, когда мне было…

— Я не хочу слышать об этом.

— Но вышла-то я замуж за тебя, правда? — Она многозначительно посмотрела на Джека. — Господин президент…

— С тех пор прошло немало времени, — повернулся к ней Джек.

— … а не перебраться ли нам в спальню Линкольна? — предложила Кэти. Джек посмотрел на её ночной столик. Там стоял стакан. Перед его приходом она успела выпить пару коктейлей. Значит, завтра у неё не будет операций.

— Он никогда не спал там, детка. Спальню называют так, потому что…

— Из-за картины. Я знаю. Но мне нравится кровать, — улыбнулась она. Кэти положила свои записки и сняла очки, которыми пользовалась при чтении, затем протянула руку — совсем как маленький ребёнок, который просит, чтобы его взяли на ручки и приласкали. — Знаешь, я по крайней мере уже неделю не занималась любовью с самым могущественным мужчиной в мире.

— А как твой месячный цикл? — Кэти никогда не пользовалась противозачаточными таблетками.

— Причём тут цикл? — спросила она. Странно, пронеслось в голове Джека, раньше у неё всё происходило как по часам.

— Неужели ты хочешь ещё одного…

— А что, если это не имеет никакого значения?

— Но тебе только сорок, — возразил президент.

— Подумать, как мило с твоей стороны напоминать мне об этом! К тому же мне далеко до этого юбилея. Что тебя беспокоит?

— Да ничего, пожалуй. — Джек задумался на минуту. — Я ведь так и не нашёл времени для стерилизации, верно?

— Нет, ты даже не говорил с Пэт по этому поводу, хотя и собирался, а если сделаешь это сейчас, — на лице первой леди появилась лукавая улыбка, — сообщение об этом появится во всех газетах. Может быть, даже захотят вести прямую передачу по телевидению о каждом этапе. Арни одобрит это как хороший пример решения проблемы нулевого прироста населения. Вот только осложнится ситуация с национальной безопасностью…

— Это почему?

— Президента Соединённых Штатов просто кастрируют, и потому уважение к Америке резко упадёт.

Джек с трудом удержался от смеха. А вдруг охранники в коридоре услышат?

— Почему это ты воспылала такой страстью?

— Может быть, я сумела, наконец, почувствовать себя здесь как дома — а то и просто хочу тебя, — добавила она.

И в это мгновение на её ночном столике зазвонил телефон. Лицо Кэти исказилось в молчаливой ярости.

— Алло? Слушаю, доктор Сабо. Миссис Эмори? Нет, не думаю… Ни в коем случае… Меня не интересует, беспокоится она или нет. По крайней мере до завтрашнего утра. Дайте ей что-нибудь, чтобы заснула… Не снимайте бинты, пока я не осмотрю её. И запишите все это в историю болезни, она слишком любит жаловаться. Совершенно верно. Спокойной ночи, доктор. — Кэти положила трубку и проворчала:

— Речь идёт об операции на хрусталике глаза, которую я недавно сделала, но если мы снимем бинты слишком рано…

— Одну минуту, он позвонил тебе ..

— В Уилмере есть номер нашего телефона.

— Прямая линия к нам домой? — Этот канал связи даже не проходил через коммутатор, хотя, как и на всех телефонных линиях Белого дома, на нём стояла аппаратура прослушивания. Впрочем, может быть, и нет. Райан не спрашивал об этом и не особенно интересовался.

— У них был телефонный номер нашего дома, правда? — спросила Кэти. — Я — хирург, лечу больных, всегда нахожусь в пределах досягаемости, когда нужна пациентам — особенно таким, которые доставляют немало неприятностей.

— Нас всё время будут прерывать. — Джек лёг рядом с женой. — Ты действительно хочешь ещё одного ребёнка?

— Чего я действительно хочу, так это заняться любовью со своим мужем. Я теперь не могу быть такой разборчивой при выборе времени, верно?

— Неужели всё было так плохо? — Джек нежно поцеловал её.

— Да но я не сержусь на тебя. Ты делаешь все, что в твоих силах Напоминаешь наших новых профессоров — впрочем, они старше тебя. — Она погладила его по щеке и улыбнулась. — Если это случится, то пусть случится. Мне нравится быть женщиной.

— А мне нравится, что у меня такая жена.