В первом издании моего романа «Без жалости» приведены строки, которые я обнаружил случайно, и не смог тогда отыскать, откуда они и кому принадлежат. В них я нашёл идеальное отражение своих чувств к моему «маленькому другу» Кайлу Хэйдоку, скончавшемуся от рака в возрасте восьми лет и двадцати шести дней — для меня он всегда будет живым.

Позднее я узнал, что стихотворение называется «Вознесение» и автором этих великолепных строк является Колин Хитчкок, поэтесса редкого таланта, живущая в Миннесоте. Я хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы рекомендовать её творчество всем любителям изящной словесности. Подобно тому как её слова захватили и взволновали меня, я надеюсь, что они окажут такое же воздействие и на остальных.

Вот эти стихи:

Автор выражает благодарность

Пегги — за поразительную проницательность;

Майку, Дейву, Джону, Джанет, Керту и Пэт — сотрудникам больницы Джонса Хопкинса;

Фреду и его друзьям из Секретной службы США;

Пэту, Дарреллу и Биллу, всем остальным ветеранам ФБР;

Фреду и Сэму, оказавшим честь своей службе тем, что, носили её мундиры;

X. Р., Джо, Дэну и Дагу, которые продолжают их традиции;

Америке — за её народ.

Пролог

Все началось здесь

Объяснить это можно лишь шоком, на мгновение охватившим его, подумал Райан. Ему казалось, что он словно раздвоился и находится одновременно в двух разных местах. Он смотрел из окна буфета вашингтонского бюро телекомпании Си-эн-эн и видел языки пламени, пожиравшие развалины Капитолия, — жёлтые искры взлетали из оранжевого сияния, походившего на какой-то ужасный букет, который составляли более тысячи жизней, угасших менее часа назад. Оцепенение, охватившее Райана, оттеснило горе на второй план, хотя он понимал, что горе вернётся подобно тому, как боль всегда следует за сильным ударом в лицо, хотя и не сразу. Снова, в который раз, Смерть в своём ужасающем величии протянула к нему свои руки. Он видел, как Она летела к нему, затем внезапно остановилась и умчалась обратно. Лучшее, что можно сказать об этом, заключалось в том, что его дети так и не узнали, что их юные жизни находились на самом пороге гибели. Для них это было простой случайностью, причины которой они так и не поняли. Теперь они находились с матерью и чувствовали себя в безопасности вместе с ней, хотя их отца и не было рядом. И он сам и его семья уже давно привыкли к такому ходу жизни, хотя все неизменно глубоко об этом сожалели. И вот теперь Джон Патрик Райан смотрел на следы, оставленные Смертью, и часть его существа пока ничего не испытывала.

А вот другая часть смотрела на то же зрелище и понимала, что он должен предпринять что-то, и хотя Райан пытался рассуждать логически, логика безнадёжно проигрывала, потому что она не знала, что делать и с чего начать.

— Господин президент. — Это был голос специального агента Андреа Прайс.

— Да? — отозвался Райан, не отворачиваясь от окна. Позади него — он видел отражение в стекле — стояли шесть других специальных агентов Секретной службы с оружием в руках, чтобы не подпускать посторонних к президенту. За дверью находились сотрудники Си-эн-эн, толпившиеся там отчасти из-за профессионального интереса — в конце концов, они работали в службе новостей, — но главным образом из-за простого человеческого любопытства, поскольку прямо перед ними развёртывалась история. Они думали о том, что значит находиться там, в здании Капитолия, и никак не могли понять, что такие события являются одинаковыми для всех. Столкнувшись с тяжёлой автомобильной катастрофой или внезапной серьёзной болезнью, не готовый к этому человеческий разум замирал и пытался понять непостижимое — и чем более серьёзным было испытание, тем труднее он приходил в себя. Однако люди, подготовленные к подобным критическим моментам, знали, что существует порядок, которому нужно следовать.

— Сэр, нам нужно увезти вас отсюда…

— Куда? В безопасное место? А где оно? — спросил Джек и тут же молча упрекнул себя в жестокости заданного вопроса. По меньшей мере двадцать агентов сгорели в гигантском погребальном костре в миле отсюда, и все они были друзьями и сослуживцами тех мужчин и женщин, которые стояли в буфете телевизионной компании рядом со своим новым президентом. Он не имеет права изливать на них свою горечь.

— Где моя семья? — спросил Райан через мгновение.

— В казармах морской пехоты, на углу Восьмой улицы и Ай-авеню, как вы приказали, сэр.

Да, хорошо тому, кто способен докладывать о выполнении приказов, подумал Райан и кивнул. Хорошо и то, что он знает о том, что его приказы выполнены. По крайней мере хоть что-то он сделал правильно. Может быть, удастся так же поступать и дальше?

— Сэр, если это была часть организованного…

— Нет, не была. Разве в действительности так происходит, Андреа? — перебил Райан. Он с удивлением заметил, как устало звучит собственный голос, и тут же вспомнил, что изнеможение от шока и стресса наступает быстрее, чем от самой напряжённой физической нагрузки. У него даже не осталось сил, чтобы встряхнуться и попытаться взять себя в руки.

— Может произойти, — настойчиво повторила специальный агент Прайс.

Пожалуй, она права, подумал Райан.

— И как мне следует поступить? — спросил он.

— Операция «Наколенник», — ответила Прайс, имея в виду Воздушный командный пункт, используемый в чрезвычайных ситуациях — переоборудованный «Боинг-747», находящийся на авиабазе ВВС Эндрюз. На мгновение Райан задумался над предложением, затем отрицательно покачал головой.

— Нет, я не имею права бежать. Думаю, мне нужно вернуться обратно. — Президент Райан показал на пылающие развалины Капитолия. — Разве моё место не там?

— Нет, сэр, это слишком опасно.

— Но моё место там, Андреа.

Он уже мыслит как политический деятель, разочарованно подумала Андреа.

Райан увидел выражение её лица и понял, что должен объяснить свои действия. Однажды он узнал кое-что, возможно, единственное, к чему можно прибегнуть в данном случае, и эта мысль мелькнула у него в голове подобно молнии.

— Это обязанность руководителя, — сказал он. — Меня научили этому в Куантико, в школе морской пехоты. Солдаты должны видеть своего командира, понимать, что он исполняет свои обязанности, что он не бросил их в самый ответственный момент. — А для меня это важно ещё и потому, чтобы убедиться, что всё это происходит на самом деле, что я действительно президент, подумал он.

Но президент ли он?

Агенты Секретной службы не сомневались в этом. Райан принёс присягу, произнёс её слова, обратился к Всевышнему с просьбой благославить его деятельность на этом посту, хотя все произошло слишком рано и слишком быстро. Едва ли не впервые в жизни Джон Патрик Райан закрыл глаза и неимоверным усилием воли заставил себя пробудиться от сна слишком невероятного, чтобы происходить на самом деле. Но когда он снова открыл их, оранжевое сияние по-прежнему разливалось перед его взглядом, выбрасывая жёлтые языки пламени. Райан знал, что только что принёс присягу, даже произнёс короткое обращение к народу, — разве не так? Но сейчас не мог припомнить ни единого слова из сказанного.

Нужно браться за дело, сказал он всего минуту назад. Это Райан отчётливо помнил. Но такие слова произносят автоматически. Значит ли это что-нибудь?

Райан потряс головой — даже это потребовало огромного напряжения, — затем отвернулся от окна и посмотрел в лица агентов Секретной службы, стоявших рядом.

— Ясно. Кто остался в живых?

— Министры торговли и внутренних дел, — ответила специальный агент Прайс, получившая эту информацию по своей рации. — Министр торговли находится в Сан-Франциско, а министр внутренних дел — в Нью-Мехико. Их уже вызвали в Вашингтон и за ними посланы самолёты ВВС. Все остальные члены кабинета министров погибли, вместе с ними директор ФБР Шоу, все девять членов Верховного суда и члены Объединённого комитета начальников штабов. Пока мы не знаем, сколько членов Конгресса отсутствовали на церемонии.

— Госпожа Дарлинг?

— Её не удалось спасти, сэр, — покачала головой Прайс. — Дети находятся в Белом доме.

Райан мрачно кивнул, осознав ещё одну трагедию. Он сжал губы и закрыл глаза — этим ему придётся заняться лично. Для детей Роджера и Энн Дарлинг это была личная и непоправимая утрата — их папа и мама погибли, и теперь они стали сиротами. Джек встречался и говорил с ними — правда, это ограничивалось всего лишь короткими фразами вроде «привет», «как поживаете?» и дружеской улыбкой, как обычно обращаются к детям знакомых, но это дети, настоящие дети, с именами и лицами, искажёнными теперь горем и отчаянием. Сейчас они ведут себя подобно ему самому и пытаются прогнать кошмар, внезапно обрушившийся на них, однако детям мёртвого президента этот кошмар вынести намного труднее из-за возраста и ранимости.

— Они уже знают о случившемся?

— Да, господин президент, — ответила Андреа. — Они следили за церемонией по телевизору, и агентам пришлось рассказать им. У них живы дедушки и бабушки, есть и другие члены семьи. За ними тоже послали. — Она не сказала о том, что и на этот случай была разработана соответствующая процедура, что в оперативном центре Секретной службы, расположенном в нескольких кварталах к западу от Белого дома, находился сейф, а в нём запечатанные конверты, в которых предусматривались самые непредсказуемые ситуации. Эта была всего лишь одной из них.

И всё-таки сейчас без родителей остались сотни — нет, тысячи — детей, а не только двое. Джек заставил себя на время забыть о сиротах Дарлинга. Как ни трудно это было, он почувствовал облегчение от такого решения.

Райан снова посмотрел на специального агента Прайс.

— Судя по вашим словам, я один представляю сейчас все правительство Соединённых Штатов?

— Похоже на то, господин президент. Вот почему мы…

— Вот почему я должен поступать так, как считаю нужным. — Джек направился к выходу, и его неожиданное решение заставило действовать агентов Секретной службы. В коридоре были установлены телевизионные камеры. Райан, не глядя по сторонам, прошёл мимо них. Два агента, шедшие впереди, расчищали ему путь среди репортёров, настолько потрясённых случившимся, что они всего лишь прильнули к объективам своих камер и не задали ни единого вопроса. Это, без тени улыбки подумал Райан, поразительное событие уже само по себе. Ему даже не пришло в голову, что выражение его лица отнюдь не побуждало репортёров задавать вопросы. Клетка лифта с открытыми дверями ожидала его, и через тридцать секунд Райан вышел в просторный вестибюль. В нём не было никого, кроме агентов Секретной службы, причём больше половины из них держали наготове автоматы с направленными вверх стволами. Должно быть, они успели приехать откуда-то, подумал Джек, их сейчас гораздо больше, чем двадцать минут назад. Затем он увидел группу морских пехотинцев, одетых наспех. Многие из них явно зябли в одних красных майках и камуфляжных брюках.

— Мы решили, что дополнительная безопасность не помешает, — объяснила Прайс. — Я запросила подкрепление из казарм морской пехоты.

— Правильно, — кивнул Райан. Никто не сочтёт унизительным, что президент Соединённых Штатов в такой момент окружён морскими пехотинцами. Они выглядели мальчишками, это верно, но их молодые лица не выражали никаких эмоций — именно такими должны быть солдаты с оружием в руках. Их глаза ощупывали окружающие улицы с выражением, которое походило на взгляд сторожевых собак, а руки крепко сжимали автоматы. У двери, беседуя с агентом Секретной службы, стоял капитан. При виде Райана капитан морской пехоты выпрямился и приложил руку к козырьку. Значит, он тоже считает меня президентом, подумал Джек. Райан кивнул и направился к ближайшему «хаммеру»[1].

— К Холму, — коротко скомандовал он.

Они подъехали к Капитолийскому холму быстрее, чем он ожидал. Полицейские кордоны перекрыли ближайшие улицы, и повсюду виднелись пожарные автомобили — судя по всему, здесь собрались пожарные со всей столицы, хотя это и не имело теперь особого значения. Впереди с включённой мигалкой и ревущей сиреной ехал «сабербан» Секретной службы — огромная машина, похожая скорее на маленький автобус, чем на легковой автомобиль. Агенты личной охраны проклинали, по-видимому, на чём свет стоит импульсивные действия своего нового «босса» — так они называли президента между собой.

Удивительно, но хвостовое оперение японского Боинга-747 уцелело, по крайней мере вертикальный киль торчал, словно оперение стрелы, вонзившейся в бок мёртвого животного. Райана поразило, что пожар продолжался. В конце концов, Капитолий был каменным зданием, но внутри находилась деревянная мебель и огромное количество бумаг, а также одному Богу известно что ещё, что давало пищу огню. Над головой кружились военные вертолёты, похожие на мотыльков, их несущие винты отражали оранжевый цвет пожара обратно на землю. Здесь и там стояли красно-белые пожарные машины, повсюду мелькали их сигнальные красные и белые фонари, соответственно окрашивая все ещё поднимавшиеся к небу дым и пар. Пожарные носились взад-вперёд, а по земле змеились бесчисленные шланги, присоединённые ко всем пожарным гидрантам, расположенным поблизости. Из многих соединений вырывались фонтанчики воды, быстро замерзающей в морозном ночном воздухе.

Южное крыло Капитолия было разрушено до основания. Можно было разглядеть ведущие к нему ступени, однако колонны и крыша рухнули, а зал заседаний нижней палаты представлял собой кратер, скрытый за белыми каменными ступенями, обгоревшими и почерневшими от сажи. Сам купол Капитолия походил на скелет. Его своды сохранились, они были сделаны из кованого железа ещё во времена Гражданской войны, и отчасти выдержали мощный удар. Именно здесь, в центре здания, велась борьба с огнём. Из множества рукавов и с земли, и с выдвинутых автомеханических лестниц и вышек развалины поливали водой, стараясь остановить распространение огня, хотя оттуда, где стоял Райан, трудно было судить, насколько успешными были эти усилия.

Однако красноречивее всего о трагизме происшедшего говорила масса санитарных машин вокруг разрушенного Капитолия. Санитары с пустыми носилками в руках беспомощно смотрели на развалины, бессильные что-либо предпринять. Их взгляды были прикованы к белому вертикальному стабилизатору самолёта с красным силуэтом журавля, хотя он тоже почернел от огня, но по-прежнему был ясно различим. В глазах санитаров отражалась ненависть. «Джапэн эйрлайнз». Все считали, что война с Японией закончилась. Но как могло произойти вот это? Последний акт мести самоубийцы-одиночки? Или невероятный несчастный случай? У Райана мелькнула мысль, что картина перед ним напоминает место автомобильной катастрофы, хотя и во много раз большей по своим масштабам, и для прибывших сюда мужчин и женщин, подготовленных для того, чтобы принять необходимые меры, ситуация была такой же, как и в большинстве сходных случаев, — они прибыли слишком поздно. Слишком поздно, чтобы остановить распространение огня. Слишком поздно, чтобы помочь людям, спасению которых они посвятили свою жизнь. Слишком поздно, чтобы вообще что-то предпринять…

«Хаммер» подъехал вплотную к юго-восточному углу здания и остановился возле группы пожарных машин. Капитан морских пехотинцев открыл дверцу новому президенту. Едва Райан вышел наружу, его окружил целый взвод.

— Кто здесь главный? — спросил Джек у специального агента Прайс. Он впервые обратил внимание на пронизывающий холод ночи.

— Наверно, кто-то из пожарных.

— Пойдём поговорим с ним. — Джек направился к пожарным насосам. В лёгком шерстяном костюме он уже дрожал от холода. Капитаны пожарных команд носят белые каски и пользуются обычными автомобилями, подумал он, вспомнив свою молодость в Балтиморе. Капитаны не ездят в пожарных машинах. Райан заметил три красных легковых автомобиля и пошёл к ним.

— Черт побери, господин президент! — послышался крик Андреа Прайс. Несколько агентов личной охраны побежали вперёд, а морские пехотинцы никак не могли решить, следует ли им опередить президента или лучше идти за ним. В уставе ничего не говорилось на этот счёт, тем более что новый «босс» только что нарушил все правила Секретной службы. Затем один из телохранителей понял, что нужно сделать. Он подбежал к ближайшей пожарной машине и вернулся с прорезиненным плащом.

— Так вам будет теплее, сэр, — произнёс специальный агент Раман, помогая Райану надеть плащ. Теперь Райан ничем не отличался от многих сотен пожарных, мечущихся у развалин. Андреа Прайс одобрительно подмигнула Раману. Это был первый разумный шаг с того момента, как «Боинг-747» обрушился на Капитолий. И ещё лучше, что сам Райан не понял подлинной причины, почему на него надели тяжёлый прорезиненный плащ, подумала она. Этот момент надолго запомнится членам личной охраны президента, как удачный манёвр Секретной службы, причём телохранителям даже не понадобилось уговаривать Райана — удалось избежать столь обычного столкновения между независимостью, свойственной президенту Соединённых Штатов, и необходимостью обеспечить его безопасность.

Первый капитан пожарной команды, которого нашёл Райан, говорил по радиотелефону и пытался направить своих подчинённых ближе к бушующему пламени. Рядом стоял мужчина в штатском, придерживая большой лист бумаги, развёрнутый на крыше автомобиля. По-видимому, это план здания, подумал Райан. Он ждал в нескольких футах, пока эти двое — пожарный и штатский — водили пальцами по плану и капитан что-то быстро говорил в рацию.

— И ради Бога, будьте поосторожней с расшатанными стенными блоками, — закончил инструктаж капитан Пол Магилл. Затем он повернулся и потёр воспалённые глаза. — А вы кто такие, чёрт возьми? — раздражённо спросил он.

— Это президент, — ответила Прайс. Капитан мигнул. Он обвёл быстрым взглядом людей с автоматами, стоящих вокруг, затем снова посмотрел на Райана.

— Положение очень тяжёлое, — сказал пожарный.

— Кому-нибудь удалось спастись?

— Только не из этой части здания, — покачал головой Магилл. — Вытащили трех из противоположного крыла, они в тяжёлом состоянии. Думаю, эти трое находились в кабинете спикера, и взрывная волна выбросила их через окно. Двое рассыльных и агент Секретной службы, у них сильные ушибы и ожоги. Мы ведём поиски — по крайней мере пытаемся, но пока нашли лишь трупы, даже те, кто не пострадали от пожара, погибли от удушья — сила взрыва вытянула кислород у них из лёгких.

Пол Магилл был такого же роста, как и Райан, темнокожий и намного шире в плечах, руки в больших светлых пятнах от ожогов — свидетельство непосредственного участия в тушении пожаров. Сейчас лицо его выглядело всего лишь печальным, потому что огонь — не враг человека, а только бездушная стихия, наносящая ущерб тем, кто оказались удачливыми, и убивающая остальных.

— Может быть, нам повезёт, — после паузы продолжил Магилл. — Кое-кто, сэр, мог оказаться в маленьких комнатах с закрытыми дверями, например. В этом проклятом здании тысячи таких комнат, если судить по архитектурным планам. Может быть, удастся спасти ещё пару людей. В прошлом у меня случалось такое. Однако большинство… — Магилл печально покачал головой. — Мы сдерживаем распространение пожара, дальше он не пойдёт.

— Из зала Конгресса никто не спасся? — спросил агент Раман. Вообще-то ему хотелось узнать имя того агента, которого выбросило через окно, но такой вопрос противоречил профессиональной этике.

Магилл отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он, глядя на угасающие языки пламени. — Все произошло очень быстро. — Он снова покачал головой.

— Я хочу посмотреть на это собственными глазами, — внезапно заявил Райан.

— Нет, — тут же отозвался Магилл. — Это слишком опасно. Я отвечаю за тушение пожара, сэр, и вы должны следовать установленным мной правилам.

— Я должен посмотреть на случившееся, — повторил Райан, на этот раз тише. Магилл заколебался. Он увидел людей с автоматами в руках и пришёл к ошибочному выводу, что они поддержат этого нового президента — если это действительно президент. Когда объявили пожарную тревогу, Магилл не сидел у телевизора.

— Зрелище не из приятных, сэр, — предупредил он.

На Гавайских островах солнце только что скрылось за горизонтом. Контр-адмирал Роберт Джексон заходил на посадку на аэродром военно-морской базы Барберс-Пойнт. Уголком глаза он видел ярко освещённые отели на южном берегу острова Оаху, и на мгновение у него мелькнула мысль о том, сколько стоит сейчас номер в одном из них. Он не останавливался в этих роскошных отелях с тех пор, как, когда ему было едва за двадцать, вместе с двумя или тремя такими же молодыми морскими лётчиками снимал одну комнату на всех, чтобы сберечь деньги и потратить их на местные бары, а также на то, чтобы щегольнуть перед девушками. Его «томкэт» мягко коснулся посадочной дорожки, несмотря на продолжительный перелёт и три воздушных дозаправки, потому что Робби по-прежнему считал себя лётчиком-истребителем, а потому был склонен к артистизму. «Томкэт» замедлил свой бег, затем повернул на правую рулежную дорожку.

— «Томкэт» пять-ноль-ноль, продолжайте движение до конца дорожки…

— Я уже бывал здесь, мисс, — с улыбкой отозвался Джексон, нарушая правила. Но ведь он адмирал в конце концов, не правда ли? Лётчик-истребитель и адмирал. Так для него ли писаны эти правила?

— Пять-ноль-ноль, там вас ждёт автомобиль.

— Спасибо. — Робби уже заметил его у дальнего ангара, рядом с матросом, размахивающим светящимся жезлом.

— Совсем неплохо для такого старика, — заметил офицер радиолокационной разведки, сидящий позади Джексона. Он уже укладывал навигационные карты и другие ненужные, но весьма важные документы.

— Ваше замечание принято во внимание, — с гордостью произнёс адмирал. У меня ещё никогда так не болела спина, молча признался себе Джексон. Он пошевелился в кресле пилота. Ягодицы казались налитыми свинцом. Почему тело кажется онемевшим и одновременно причиняет такую боль? — спросил он себя с грустной улыбкой. Ты просто слишком стар для подобных перелётов, тут же прозвучал мысленный ответ. И тут же ногу пронзила острая боль. Артрит, черт побери. Ему пришлось приказать Санчесу выделить истребитель в его распоряжение. Перелёт на такое расстояние слишком дальний для «трески»[2], а Джексону нужно было вернуться в Пирл-Харбор со «Стенниса», потому что поступившая шифровка недвусмысленно гласила: НЕМЕДЛЕННО ПРИБЫТЬ НА БАЗУ. На основании этой шифровки он забрал у Санчеса «томкэт» с неисправной системой управления огнём и потому непригодный для боевых действий. Со своей стороны ВВС выделили ему воздушные заправщики. Таким образом Джексон сумел провести семь часов в благословенной тишине и перелететь половину Тихого океана за штурвалом истребителя — несомненно в последний раз. Джексон снова пошевелился в кресле пилота, поворачивая самолёт к месту стоянки, и в ответ почувствовал резкую боль в спине.

— Это КОМТИХФЛОТОМ? — с удивлением спросил Джексон, заметив рядом с автомобилем, окрашенным в голубой цвет ВМС, фигуру в белом адмиральском мундире.

Это действительно был адмирал Дэвид Ситон. Он стоял, опершись на борт машины, и просматривал депеши. Робби выключил двигатели и поднял фонарь кабины. Матрос тут же подкатил трап — таким обычно пользуются механики при техническом обслуживании самолётов, — чтобы помочь адмиралу спуститься из кабины «томкэта». Женщина-матрос подбежала к грузовому отсеку и достала оттуда чемодан адмирала. Почему такая спешка? — удивился Джексон.

— У нас крупные неприятности, — произнёс Ситон, как только сапоги Джексона коснулись асфальта.

— Я считал, что мы победили, — недоуменно заметил Джексон, остановившись на пышущей жаром дорожке аэродрома. Устало не только тело, устал и его мозг, и прошло несколько минут, прежде чем Робби пришёл в себя, хотя инстинктивно понял, что произошло нечто необычное.

— Президент погиб — и теперь у нас новый президент. — Ситон передал Джексону пачку шифровок. — Твой приятель. Пока мы снова в состоянии повышенной боевой готовности.

— Какого черта… — пробормотал адмирал Джексон, читая первую депешу, и тут же поднял голову. — Джек — новый президент?

— Разве ты не знал, что Дарлинг назначил его своим вице-президентом?

— Нет, я был занят другими делами, перед тем как вылетел с авианосца сегодня утром, — покачал головой Джексон. — Боже милосердный! — закончил он чтение шифровки.

— Да, все произошло именно так, — кивнул Ситон. — Эд Келти подал заявление об отставке в связи с сексуальными домогательствами, в которых его обвинили, и президент уговорил Райана занять должность вице-президента — на несколько месяцев, до выборов, предстоящих в будущем году. Конгресс одобрил назначение, но перед тем как Райан вошёл в зал Конгресса, японский авиалайнер врезался прямо в центр Капитолия. Погибли все члены Объединённого комитета начальников штабов. Сейчас их заменяют заместители. По приказу Микки Мура — армейский генерал Майкл Мур занимал должность заместителя председателя Объединённого комитета начальников штабов — все командующие родами войск должны немедленно прибыть в Вашингтон. На авиабазе Хикэм нас ждёт КС-10.

— Как относительно военной опасности? — спросил Джексон, занимавший должность заместителя J-3 — Оперативного управления Объединённого комитета начальников штабов.

— Теоретически все спокойно, — пожал плечами Ситон. — Ситуация в Индийском океане пришла в норму. Японцы потеряли вкус к военным действиям…

— Но ещё никогда по Америке не наносили такого удара, — закончил за него Джексон.

— Да. Самолёт ждёт нас. Переоденешься в полёте. В данный момент форма одежды мало кого интересует.

Как всегда, мир был разделён временем и пространством, особенно временем, подумала бы она, если бы у неё был на это хотя бы один свободный момент. Такой момент, однако, редко выдавался. Ей было за шестьдесят, её сухое тело согнулось под тяжестью многих лет работы, отданной на благо людей, причём положение ухудшалось оттого, что на смену приходило так мало молодёжи. Как это несправедливо. Прошло столько времени с тех пор, как она пришла на смену другим, которые, в свою очередь, заменили предыдущие поколения людей, бескорыстно служивших страдающему человечеству. Теперь всё изменилось и никто не пришёл ей на помощь. Она постаралась отбросить эту мысль. Это недостойно её, недостойно выбранного ею пути и, уж конечно, недостойно тех обещаний, которые она дала Господу больше сорока лет назад. Сейчас у неё возникли сомнения относительно этих обещаний, но она никому не признавалась в этом, даже на исповеди. Такое нежелание обсуждать возникшие сомнения беспокоило её даже больше самих сомнений, хотя она смутно сознавала, что священник мягко отнесётся к её греху — если это был грех. Но грех ли это? — думала она. И все равно он исповедовал бы и простил её, потому что он отпускал грехи всем, возможно, потому, что у него самого были сомнения, да и к тому же оба они достигли возраста, при котором человек оглядывается назад и задумывается о том, какой могла бы стать жизнь, несмотря на всю пользу, принесённую людям за многие десятки лет неустанной работы.

Её сестра, ничуть не менее религиозная, выбрала самое распространённое занятие в жизни и стала бабушкой, и сестра Жанна-Батиста не раз задумывалась над тем, что бы это значило. Она сделала выбор очень давно, ещё в юности, насколько ей удавалось припомнить, и подобно всем таким решениям сестра приняла его без долгих размышлений, импульсивно, каким бы правильным не оказался потом этот выбор. Тогда все казалось таким простым. Их, монахинь, женщин в чёрном, уважали. Она вспоминала, как в далёкой молодости немецкие солдаты из оккупационных войск почтительно кивали им, встретив на улице, несмотря на широко распространённые подозрения, что женщины в чёрном помогали спасаться лётчикам союзных войск и, может быть, даже евреям. Все знали, что монахини их ордена обращались со всеми справедливо и достойно, потому что того требовал Господь, не говоря уже о том, что раненым немцам тоже требовалась медицинская помощь, поскольку выжить в госпитале ордена у них было больше шансов, чем в любом другом. Монахини с гордостью соблюдали древние традиции, и хотя гордыня тоже являлась грехом, женщины в чёрном говорили себе, что Господь, наверно, не обратит на это особого внимания, потому что грех совершался во славу Его святого имени. Словом, когда пришло время, она приняла решение — раз и навсегда. Некоторые сестры не выдержали тяжести службы и покинули орден, но у неё не возникло сомнений — тогда, сразу после войны, было трудное время и пациенты нуждались в уходе, а мир ещё не настолько изменился, чтобы она могла увидеть другие возможности, открывавшиеся перед ней. Мельком она было подумала о том, чтобы оставить орден, но отказалась от этой мысли и продолжила работу.

Жанна-Батиста была знающей и опытной медицинской сестрой. В эту страну она приехала ещё в то время, когда она была колонией её европейской державы, и осталась здесь после того, как бывшая колония обрела независимость. Все это время сестра исполняла свои обязанности как обычно, квалифицированно и умело, несмотря на политические перемены, которые проносились мимо неё подобно урагану. Она не обращала внимания на то, кем являются её пациенты — европейцами или африканцами. Однако сорок лет работы в качестве медсёстры, причём более тридцати в одном госпитале, давали о себе знать.