— Доброе утро, мистер Мур, — произнёс Райан.

— Привет, Джек. У меня совсем мало времени. Через несколько минут я уезжаю из города.

— Сэр, если кто-нибудь спросит меня, что за чертовщина происходит в Колумбии, что мне ответить?

— Мы ведь старались не допускать вас к этой операции, правда? — спросил судья Мур.

— Да, сэр.

— Я получил приказ поступить так. Вы можете сами догадаться, от кого исходит этот приказ. Так вот, могу сказать вам следующее: ЦРУ никого не взрывало, ясно? Мы проводим там операцию, но не подкладываем бомбы в автомобили.

— Рад слышать это, мистер Мур. Откровенно говоря, я и сам сомневался, что мы занялись взрывами бомб в автомобилях, — небрежно заметил Райан.

Черт побери! Неужели и судья тоже замешан в этом?

— Таким образом, если меня вызовут в Капитолий, я должен сказать им это, верно?

Судья Мур, улыбаясь, встал из-за стола.

— Вам придётся привыкать к общению с ними, Джек. Это непросто и частенько не так уж приятно, но, мне кажется, вы увидите, что, по крайней мере, они занимаются делом лучше, чем Фаулер и его компания, если судить по тому, что мне стало известно сегодня утром.

— Да, это могло бы пройти достойнее, сэр, — согласился Райан. — Насколько я знаю, в прошлый раз инструктаж проводил адмирал. Видимо, мне следовало поподробнее расспросить его, прежде чем лететь в Чикаго.

— Мы не рассчитываем на ваше идеальное поведение, Джек.

— Спасибо, сэр.

— А сейчас мне нужно успеть на самолёт, вылетающий в Калифорнию.

— Желаю вам благополучного приземления, мистер Мур, — сказал Джек и покинул кабинет. Он вошёл к себе и запер дверь, прежде чем позволил бесстрастной маске исчезнуть с лица.

— Боже мой! — вздохнул он. Если бы судья Мур солгал просто и бесхитростно, ему было бы легче. Но все произошло по-другому. Ложь была обдумана и подготовлена заранее. Мы не подкладываем бомбы в автомобили.

Это верно. Самолёты ВМФ сбрасывают бомбы по вашему приказу.

Как же теперь поступить, Джек?

Этого он не знал, но впереди был целый день, полный беспокойства.

Если у них и оставались ещё сомнения, они исчезли к рассвету понедельника.

Люди, пришедшие в горы, не ушли. Они провели ночь в своём базовом лагере, в нескольких милях к югу, а сейчас Чавез слышал, как они бродят в джунглях. Он услышал даже один выстрел, но целью не был никто из солдат его отделения. Может быть, стреляли в оленя или стрелявший поскользнулся и случайно нажал на спусковой крючок. Ситуация становилась зловещей.

Отделение заняло оборонительную позицию. Солдаты хорошо укрылись, просматривались зоны ведения огня, однако в целом позиция не казалась удобной.

По пути сюда солдаты наполнили фляги, источник водоснабжения находился далеко; их преследователи станут искать их в другом месте. Они также решат, что солдаты укрылись на возвышенности, однако место, где находилась позиция, почти не уступало вершине. Та сторона, что находилась над ними, поросла густым лесом, и незаметно приблизиться оттуда будет трудно. Противоположная сторона, на уходящем вниз склоне, тоже была полна препятствий, а тропы, ведущие к командной высоте, просматривались с позиции отделения, так что при необходимости сменить место солдаты могли выбрать наиболее удобную. Рамирес умел выбирать позиции и хорошо знал местность. Сейчас им приказали избегать столкновения, насколько это возможно, если невозможно — нанести мгновенный удар и отойти. Это также значило, что Чавез и его товарищи больше не были единственными охотниками в лесах. Никто из команды не признался бы, что испытывает страх, но их бдительность удвоилась.

Чавез находился за пределами оборонительного периметра, занимая наблюдательный пост. Отсюда открывался наиболее вероятный путь подхода к расположению отделения и вела скрытая тропа на случай, если он захочет сменить позицию. Гуэрра, сержант-оперативник, расположился рядом с ним. Рамирес принял решение держать оба пулемёта возле себя.

— Может быть, они всё-таки уйдут, — шёпотом выразил своё желание Динг.

Гуэрра фыркнул.

— Мне кажется, приятель, мы слишком часто дёргали их за хвост. Теперь нам лучше бы поискать глубокую нору.

— Судя по звукам, они остановились, чтобы перекусить. Интересно, сколько времени у них уйдёт на это?

— А мне сдаётся, опять же судя по звукам, что они прочёсывают лес вверх и вниз словно метлой. Если я прав, мы увидим их вон на том перевале, потом они спустятся в ту маленькую лощину и пройдут прямо перед нами. — Похоже, Пако, ты прав.

— Нам нужно сменить позицию.

— Лучше сделать это ночью, — ответил Динг. — Теперь, когда мы знаем, чем они занимаются, будем всякий раз уходить с их пути.

— Может быть. Похоже, пойдёт дождь. Как по-твоему, а вдруг они уйдут домой, вместо того чтобы макнуть вроде нас, дураков?

— Через час или два станет ясно.

— Видимость во время дождя сразу ухудшится.

— Это верно.

— Смотри! — показал Гуэрра.

— Вижу. — Чавез навёл бинокль на далёкий край леса и тут же увидел двоих и меньше чем через минуту ещё шестерых людей. Даже на расстоянии в несколько миль было видно, что они устали и тяжело дышат. Один мужчина остановился и приложил ко рту бутылку — пиво? Господи, подумал Динг, прямо на открытом месте, стоя, словно ему нравится играть роль цели. Кто эти подонки? Одеты как все, ничего маскировочного, только ремни, как у него самого. А вот вооружены явно автоматами АК-47, главным образом со складными прикладами.

— «Шестой», вызывает дозор.

— «Шестой» слушает.

— Вижу восемь... нет, десять человек, вооружённых «Калашниковыми», в полумиле на восток и вниз по склону холма два-ноль-один. В данный момент ничем не занимаются, просто стоят.

— Куда смотрят, вопрос.

— Не могу ответить определённо, сэр.

— Держите меня в курсе событий, — распорядился капитан Рамирес.

— Будет исполнено, сэр. Конец связи. — Чавез выключил рацию и снова поднял бинокль.

Один из людей жестом указал на вершину холма. Трое других повернулись и без всякого энтузиазма пошли в том направлении.

— В чём дело? Малютка не хочет отдать мне этот проклятый холм? — пробормотал Динг. Гуэрра не знал, что Чавез цитировал своего первого взводного сержанта из Кореи. — Мне кажется, Пако, они устали.

— Хорошо бы. Может, тогда они разойдутся по домам.

Они действительно устали. Трое посланных на вершину холма не спешили подняться туда. Когда, наконец, достигли вершины, крикнули сверху, что никого не видят. Остальные, оставшиеся у подножия, стояли, ничего не предпринимая, как идиоты, подумал удивлённо Чавез. Уверенность — важная черта солдата, но у этих людей не было уверенности, и они не были солдатами. К тому времени, когда трое поднимавшихся на вершину прошли половину спуска, тучи закрыли солнце. Почти сразу после этого пошёл дождь. На западном склоне горы образовался мощный фронт кучевых облаков, предвещающих сильную тропическую грозу. Через пару минут после начала дождя сверкнула молния. Она ударила в самую вершину, где только что были трое людей противника. Молния застыла на удивительно долгий отрезок времени, подобно пальцу разъярённого божества. Затем засверкали новые молнии и хлынул настоящий ливень. Если раньше видимость была неограниченной, сейчас она уменьшилась до четырехсот метров, то увеличиваясь, то сокращаясь, по мере того, как проносились матовые непрозрачные завесы дождя. Чавез и Гуэрра обеспокоенно посмотрели друг на друга. Их задачей было наблюдать за обстановкой и внимательно слушать, а теперь они мало что видели и почти ничего не слышали.

Когда гроза кончится, их положение станет ещё хуже — все вокруг промокнет.

Мокрые листья и сучки не будут шуршать, когда по ним пройдёт человек.

Повышенная влажность поглотит звуки. В результате неумелые клоуны, за действиями которых они наблюдали, смогут незамеченными приблизиться к наблюдательному посту. С другой стороны, если отделению нужно сменить позицию, оно сможет сделать это гораздо быстрее и без особого риска быть обнаруженным по той же причине. Окружающая среда, как это обычно случается, занимала нейтральную позицию, давая преимущество лишь тем, кто знал, как воспользоваться им, а иногда уравновешивая силы обеих сторон.

Гроза продолжалась всю вторую половину дня, сбросив на землю не один дюйм воды. Однажды молния ударила всего в сотне ярдов от сержантов. Такое случилось с ними впервые. Сверкание молнии, ударившей совершенно неожиданно, и грохот впечатляли не меньше артиллерийского обстрела. А вообще-то, было мокро, холодно и неуютно. Температура упала до пятнадцати градусов.

— Динг, впереди слева, — послышался быстрый шёпот Гуэрры.

— Черт побери! — Чавезу не понадобилось задумываться над тем, как им удалось подойти так близко. В ушах у солдат ещё звенело от раскатов грома, все вокруг пропиталось влагой — поэтому меньше чем в двухстах метрах они увидели двух мужчин.

— «Шестой», докладывает дозор. Двести метров от нас к юго-востоку двое, доложил Гуэрра капитану. — Будьте наготове.

— Понял, мы готовы, — ответил Рамирес. — Сохраняйте спокойствие.

Вместо ответа Гуэрра нажал на клавишу передачи. Чавез двигался очень медленно, выдвинув автомат в удобное для стрельбы положение и убедившись, что оружие на предохранителе, но держа большой палец наготове. Он знал, что заметить их практически невозможно, они почти невидимы, скрыты травой и зарослями молодых деревьев. Лица их покрыты маскировочной краской, и даже с расстояния в пятьдесят футов солдат не отличить от окружающей местности. Важно не двигаться, потому что человеческий глаз очень чуток к малейшим движениям, но если лежать неподвижно — как сейчас, — они невидимы. Это было наглядной демонстрацией того, почему армия приучает солдат к дисциплине. Обоим сержантам хотелось, чтобы на них были маскировочные комбинезоны, к которым они привыкли, но думать об этом, они понимали, слишком поздно. К тому же их форма цвета хаки стала коричневой от дождя и грязи. Им не требовалось говорить — с молчаливого согласия каждый следил за своим сектором, чтобы не приходилось особенно поворачивать голову. Они знали, что могут переговариваться, но только шёпотом, да и то, когда это совсем необходимо.

— Слышу что-то сзади, — прошептал Чавез спустя десять минут.

— Посмотри, — ответил Гуэрра.

Динг не спешил, ему понадобилось больше тридцати секунд, чтобы повернуть голову и тело.

— Ага. — Он увидел, что несколько человек раскладывают на земле походные одеяла. — Готовятся к ночёвке.

Теперь им стало ясно, что происходит. Люди, за которыми они наблюдали, продолжили патрулирование и остановились на ночёвку таким образом, что окружили наблюдательный пункт. Теперь солдаты насчитали больше двадцати человек.

— Нам предстоит весёлая ночь, — прошептал Гуэрра.

— Это точно. А мне так хочется помочиться. — Динг тут же понял, что шутка никуда не годится. Он посмотрел на небо. Дождь ослаб и едва моросил, но небо было по-прежнему затянуто облаками. Стемнеет раньше обычного, часа через два.

Противник расположился на ночь тремя группами. Это было неглупым решением, но каждая группа развела костёр для приготовления пищи, что демонстрировало отсутствие опыта. Кроме того, они громко разговаривали, шумели, словно сидели за ужином в деревенском трактире. Чавезу и Гуэрре их поведение было на руку теперь они могли пользоваться рацией.

— «Шестой», вызывает дозор.

— «Шестой» слушает.

— «Шестой», у нас... — Чавез заколебался. — Противник остановился на ночь.

Они разбили лагерь вокруг нас. Им неизвестно, что мы здесь.

— Сообщите, что вы собираетесь предпринять.

— Пока ничего. Думаю, мы сумеем проскользнуть между их группами, когда стемнеет. О времени предупредим.

— Согласен. Конец связи.

— Сумеем проскользнуть между группами? — прошептал Гуэрра.

— Не стоит беспокоить капитана, Пако.

— Это беспокоит меня, приятель.

— Беспокойством делу не поможешь.

Наступил вечер, а ответить на тревожившие его вопросы Райан так и не сумел. Он вышел из кабинета после на первый взгляд самого обычного рабочего дня, прочитав накопившиеся материалы, требующие его внимания. Вообще-то, сделать удалось не так много. Райана отвлекали проблемы, отмахнуться от которых он не мог.

Он сказал водителю, чтобы ехал в Бетесду. О своём приезде Райан не предупредил заранее, но посещение адмирала Грира не вызовет удивления ни у кого. Палата, в которой лежал адмирал, была, как всегда, под строгой охраной, но сотрудники службы безопасности знали Райана. Охранник, стоявший у двери, когда Джек подошёл к нему, печально покачал головой. Райан сразу понял, остановился и постарался сделать так, чтобы ничем не выдать себя. Гриру не следует видеть потрясение и боль на лицах людей, приходящих проведать его. Но сам Джек испытал шок при виде адмирала.

Грир весил сейчас меньше ста фунтов — мумия, бывшая когда-то мужчиной, морским офицером, командовавшим кораблями и подчинёнными на службе своей стране. Перед Райаном на больничной койке умирал человек, который преданно служил нации на протяжении пятидесяти лет. Это было нечто большее, чем смерть человека. Умирала эпоха, пример образцового поведения. Пятьдесят лет опыта и мудрости уходили от людей. Джек сел рядом с кроватью и сделал знак, чтобы охранник покинул комнату.

— Здравствуйте, босс.

Глаза адмирала открылись.

Что сказать теперь? Как вы чувствуете себя? Разве можно задавать такой глупый вопрос умирающему человеку?

— Как съездил, Джек? — Голос адмирала был едва слышен.

— Совещание в Бельгии прошло хорошо. Все шлют вам самые лучшие пожелания. В пятницу меня послали провести брифинг Фаулера, как вы проводили четыре года назад.

— Какое у тебя мнение о Фаулере?

— У меня создалось впечатление, что ему понадобится помощь по вопросам международной политики.

— У меня тоже. — На измученном лице появилось подобие улыбки. — А вот речи он произносит здорово.

— У меня не сложились отношения с одним из его помощников, с Эллиот, — это профессор из Беннингтона. На редкость противная баба. Если победит её кандидат, заявила она, меня отправят в отставку. — И тут же Райан понял, что этого не следовало говорить. Грир попытался приподняться, но не смог.

— Вот что, Джек. Найди её и помирись. Если она потребует, чтобы ты поцеловал ей задницу посреди белого дня у всех на виду на лужайке женского колледжа в Беннингтоне, сделай это. Когда ты откажешься от своего ирландского упрямства? Спроси Бэзиля, нравятся ли ему люди, с которыми он вынужден работать. Ты служишь стране, Джек, а не тем, кто тебе нравится.

Удар, нанесённый боксёром-профессионалом, не потряс бы Райана больше, чем шёпот умирающего человека.

— Да, сэр, вы совершенно правы. Мне нужно многому учиться.

— Учись побыстрее, сынок. Вряд ли я успею дать тебе много уроков.

— Не говорите так, адмирал. — Слова Райана прозвучали подобно мольбе ребёнка.

— Моё время на земле подошло к концу. Мои сослуживцы, с которыми я сражался рядом у острова Саво, или Лейте, или в других частях океана, погибли. Мне повезло больше, чем им, но настало и моё время. А ты должен занять моё место. Я хочу, чтобы ты заменил меня, Джек.

— Мне нужен ваш совет, адмирал.

— Ты имеешь в виду Колумбию?

— Мне, пожалуй, следует спросить вас, откуда вы знаете, но я не буду спрашивать.

— Когда такой человек, как судья Мур, избегает прямого взгляда, нетрудно понять — что-то неладно. Он был здесь в субботу и не смог посмотреть мне прямо в глаза.

— Я говорил с ним сегодня — и он солгал мне. — В течение пяти минут Райан объяснял, что произошло, рассказывал, что ему известно, о чём он догадывается и чего опасается.

— И ты хочешь знать, как тебе поступить? — спросил Грир.

— Хороший совет пришёлся бы кстати, адмирал.

— Тебе не нужен совет, Джек. Ты достаточно умён. У тебя есть все необходимые связи. И ты знаешь сам, что следует предпринять.

— Но как относительно...

— Политики? Всего этого дерьма? — Грир чуть не рассмеялся. — Джек, когда лежишь вот здесь, знаешь, о чём думаешь? Думаешь о том, как бы ты поступил во многих случаях, предоставься тебе ещё одна возможность, о всех своих ошибках, о людях, которых обидел, — и благодаришь Господа, что все не вышло ещё хуже.

Запомни, Джек, тебе не придётся жалеть о честных поступках, даже если от них страдают люди. Когда ты стал лейтенантом морской пехоты, ты дал клятву перед Богом. Мне понятно, о чём идёт речь. Это совет, а не угроза. Ты должен помнить, как важны слова. Идеи, принципы и слова имеют большое значение. Но самым важным является твоё слово, потому что оно показывает, кто ты. Это мой последний урок, Джек. Теперь тебе придётся действовать самостоятельно. — Он замолчал, и Джек увидел на его лице невыносимую боль, проступающую даже сквозь лечебную анестезию. — У тебя есть семья, Джек. Отправляйся к ней. Передай самые лучшие пожелания от меня, скажи, что, по моему мнению, их отец — очень хороший человек и они должны гордиться им. Спокойной ночи, Джек.

Грир закрыл глаза и уснул.

Джек посидел ещё несколько минут. Ему понадобилось время, чтобы успокоиться. Он вытер глаза и вышел из комнаты. Навстречу ему шёл врач. Джек остановил его и назвал своё имя.

— Да, я знаю. Уже скоро. Меньше недели. Мне очень жаль, но с самого начала было мало надежд на выздоровление.

— Постарайтесь, чтобы эти дни он не страдал, — тихо произнёс Райан. Ещё одна мольба.

— Мы делаем всё необходимое, — ответил онколог. — Именно поэтому он редко приходит в сознание. Адмирал, когда просыпается, все ещё рассуждает вполне здраво. Мы много с ним говорили. Он произвёл на меня большое впечатление.

Врач привык к тому, что пациенты уходили из жизни, и всё-таки ему было грустно.

— Ещё несколько лет, и мы могли бы спасти его. Прогресс не так скор.

— Спасибо, доктор, за заботу о нём. — Райан спустился на лифте в вестибюль, и водитель повёз его домой. По пути они снова проехали мимо храма мормонов. Мраморное здание было освещено лучами прожекторов. Джек все ещё не знал, что предпринять, но зато не сомневался в правильности поставленной цели.

Он дал молчаливую клятву умирающему человеку, и ничто не может быть твёрже такого обещания,

Облака рассеивались, и скоро на небе появится луна. Пора. Противник выставил охрану. Часовые ходили вокруг лагеря, точно вокруг баз, где велась первичная обработка наркотиков. Костры продолжали гореть, но разговоры стихли.

Усталые люди заснули.

— Встанем и пойдём рядом, — сказал Чавез. — Если попытаемся ползти или красться, часовые сразу поймут, что дело неладно. А если будем спокойно идти, могут принять за своих.

— Звучит разумно, — согласился Гуэрра. Сержанты накинули ремни автоматов на шею, так что они теперь висели на груди. Очертаниями автоматы резко отличались от «Калашниковых», однако, прижатые к груди, почти сливались с телом, а оружие должно быть готово к немедленному применению. Динг рассчитывал, что в случае необходимости с помощью своего МР-5 сумеет бесшумно устранить противника. Гуэрра приготовил мачете. Длинное металлическое лезвие подверглось, конечно, анодированию и стало черным, блестящим был только самый край, острый как бритва. Гуэрра умело обращался с холодным оружием и постоянно оттачивал свой мачете. Вдобавок, свободно владея обеими руками, он держал мачете в левой руке, тогда как правая лежала на спусковом крючке винтовки М-16.

Отделение уже оставило позицию и, вытянувшись в линию, находилось сейчас примерно в сотне метров от вражеского лагеря, через который предстояло пройти.

Солдаты готовы были прийти на помощь, если она потребуется. Обстановка создалась очень сложная, но все надеялись, что это не понадобится.

— О'кей, Динг, иди первым. — Гуэрра, вообще-то, был старше Чавеза, но в данном случае требовалось прежде всего умение.

Чавез начал спуск по склону, стараясь, насколько это было возможно, оставаться под прикрытием, затем повернул на север и налево, где было уже безопасно. Его очки ночного видения находились в рюкзаке, а рюкзак остался в расположении отделения, потому что смена должна была прийти к наблюдательному пункту ещё до наступления темноты. Динг чувствовал, как ему не хватает очков.

Очень не хватает.

Они старались двигаться как можно тише, и в этом их союзником был влажный грунт, однако в выбранном направлении оказалась очень густая растительность. До безопасного места оставалось всего триста или четыреста метров, но на этот раз путь был долгим.

Они, разумеется, избегали троп, но обойти их совсем было невозможно. Одна из тропинок поворачивала под крутым углом, и в тот самый момент, когда Чавез и Гуэрра пересекали её, из-за поворота, всего в десяти футах от них, вышли двое.

— Что вы здесь делаете? — спросил один. Чавез дружески взмахнул рукой, надеясь, что этот жест остановит их, однако мужчина, задавший вопрос, приблизился, стараясь рассмотреть лица. Его напарник шёл рядом. Но к тому моменту, когда он увидел, что у неизвестных совсем другое оружие, было слишком поздно.

Чавез держал обе руки на своём автомате и, мгновенно повернув его на двойном ремне, сделал одиночный выстрел. Пуля попала в горло часовому, под самый подбородок, и вышла через затылок, словно взорвавшись внутри головы.

Гуэрра взмахнул мачете и, словно в кино, снёс голову второму патрульному Оба тут же рванулись вперёд и подхватили тела жертв, прежде чем они могли с шумом упасть на землю.

Проклятье, подумал Динг. Теперь станет известно, что кто-то ещё находится поблизости от лагеря. На то, чтобы спрятать тела, не осталось времени — они могли натолкнуться на кого-то. Лучше, решил он, извлечь из происшествия как можно больше пользы. Динг поднял отрубленную голову и поставил её на грудь трупа, подняв к ней безжизненные руки. Смысл был ясен:

НЕ СВЯЗЫВАЙТЕСЬ С НАМИ!

Гуэрра одобрительно кивнул, и Динг снова двинулся в путь. Прошло десять минут, и они услышали, как справа кто-то сплюнул.

— Я слежу за вами целую вечность, — послышался голос Осо.

— Все в порядке? — шепнул Рамирес.

— Мы встретили и убили двоих, — тихо ответил Гуэрра.

— Тогда отправляемся, пока трупы не обнаружили.

Но все обернулось иначе. В следующее мгновение они услышали звук падения, крик, перешедший в вопль, и затем длинную очередь из АК-47. Огонь был направлен не в их сторону, но грохот выстрелов разбудил всех спящих в пределах двух миль. Солдаты включили очки ночного видения, чтобы легче пробираться через растительность. В лагере противника слышались крики, ругательства и шум. Отделение не останавливалось в течение двух часов. Ситуация, в которой они оказались, была не менее чёткой и ясной, чем приказы, получаемые Рамиресом по спутниковой связи: из охотников они превратились в преследуемых.

Это произошло с непривычной быстротой, в ста милях островов Зелёного Мыса.

Камеры, установленные на спутнике, следили за штормом уже несколько дней, изучая его в нескольких световых диапазонах. Фотографии передавались вниз на Землю, их принимали все, кто располагал соответствующей аппаратурой, и корабли уже меняли курс, чтобы избежать встречи со штормом. Очень горячий сухой воздух поступал из пустынь Западной Африки, где господствовало жаркое лето с почти рекордными температурами. Раскалённый воздух, гонимый восточными пассатами, смешивался с влажным морским воздухом, образуя огромные грозовые облака, сотни облаков, начавших сливаться вместе. Облака опускались до тёплой воды на морской поверхности, захватывая из неё тепло, насыщая дополнительной энергией колоссальную толщу облаков. Когда тепло, влага и облака достигали какой-то критической массы, начинал формироваться шторм. Сотрудники Национального центра слежения за ураганами все ещё не понимали, почему так происходило — или почему при тех же обстоятельствах это случалось крайне редко. Но сейчас события развивались именно таким образом. Один из них, нажав на кнопки своего компьютера, пропустил вперёд в быстрой последовательности снимки, полученные со спутника, затем перемотал ленту обратно и снова быстро вперёд Он отчётливо видел, что происходит. Облака начали вращаться против часовой стрелки относительно определённой точки в пространстве. Возникал настоящий шторм, причём круговое движение увеличивало его плотность и мощь, словно шторм знал, что круговращение облаков придаст ему силу. Это не был самый ранний шторм, но в этом году создались условия, исключительно благоприятные для его формирования.

Как прекрасно выглядели эти облака на спутниковых фотографиях, напоминая картины, написанные в современной манере, — огромные перистые колеса из прозрачных облаков. Или, напомнил себе сотрудник, так выглядели бы они, если бы не являлись причиной гибели огромного количества людей. Если уж говорить честно, то штормам давали имена по той причине, что не подобает присваивать всего лишь номер явлению природы, уносящему сотни или даже тысячи человеческих жизней. Как вот этот, что превратился именно в такой ураган. Пока его будут считать всего лишь тропическим циклоном, но если он и дальше будет расти, увеличиваясь в размерах и мощи, то превратится в тропический ураган. И тогда ему дадут имя «Адель».

Единственное, в чём не грешат против истины шпионские кинофильмы, подумал Кларк, так это в том, что разведчики часто встречаются в барах. В цивилизованных странах бары — штука полезная. Мужчины любят заходить туда, чтобы пропустить по стаканчику, встречаются друг с другом и заводят случайные разговоры при тусклом освещении под оглушительные звуки плохой музыки, отчего произносимые слова невозможно расслышать за пределами весьма небольшого расстояния. Ларсон пришёл с опозданием на минуту и пробрался к месту, где стоял Кларк. В этом баре не было стульев, всего лишь длинный латунный брус, протянувшийся вдоль стойки, на который посетители ставили ноги. Ларсон заказал кружку пива местного розлива, отлично приготовленного колумбийскими пивоварами.

Впрочем, колумбийцы могли гордиться многим, подумал Кларк. Если бы не проблема наркотиков, эта страна достигла бы огромных успехов. От наркотиков Колумбия страдала, как... Америка? Нет, гораздо больше. Её правительству приходилось мириться с тем, что в войне против наркомафии оно проиграло. Как и Америка, промелькнуло в голове сотрудника ЦРУ. Колумбийское правительство в отличие от его страны находилось под угрозой. Да, признал он, всё-таки мы в куда лучшем положении.

— Какие новости? — спросил Кларк, когда хозяин бара отошёл к другому краю стойки.

Ларсон ответил тихим голосом по-испански:

— В сведениях не приходится сомневаться. На улицах число солдат, что на службе у членов картеля, резко сократилось.

— Куда они делись?

— Один парень сказал мне, что их послали на юго-запад. Идут разговоры об охоте на кого-то в горах.

— Бог мой... — пробормотал по-английски Кларк.

— А в чём дело?

— Там находятся около сорока лёгких пехотинцев... — И Кларк а течение нескольких минут объяснял смысл создавшейся ситуации.

— Мы высадили здесь регулярные войска? — Ларсон посмотрел на стойку бара. — Господи, какому безумцу пришла в голову такая мысль?

— Мы оба служим у него — пожалуй, следует сказать, у них.

— Черт побери, но ведь это именно то, чего мы не должны делать!

— Вот и хорошо. Лети в Вашингтон и скажи это заместителю директора по оперативной работе. Если у Риттера осталось что-нибудь в голове, он тут же эвакуирует их — прежде чем начнётся настоящая бойня. — Кларк повернулся к собеседнику. Он отчаянно пытался найти выход, но не мог ничего придумать. — А если мы отправимся туда и посмотрим, что там происходит?

— Вы действительно хотите уничтожить мою крышу? — заметил Ларсон.

— У вас приготовлено надёжное убежище? — Кларк знал, что каждый агент ЦРУ, ведущий полевые операции под прикрытием, готовит себе укрытие, куда можно спрятаться в случае необходимости.

— А как вы думаете? — фыркнул Ларсон.

— Как относительно вашей подруги?

— Если мы не позаботимся о ней, в ЦРУ останется обо мне одно воспоминание.

Центральное разведывательное управление заботилось о своих агентах, даже когда его сотрудники не спали с ними, а Ларсон был нормальным мужчиной, сохранившим привязанность к своей любовнице.

— Будем действовать под видом геологоразведчиков, но после возвращения, по моему официальному указанию ваша крыша будет ликвидирована и вам надлежит вернуться в Вашингтон для получения нового назначения. Вместе с ней. Считайте это приказом.

— Я не знал, что у вас такие полномочия...

Кларк улыбнулся.

— В общем-то, у меня их нет, но вы скоро увидите, что мы с мистером Риттером достигли взаимопонимания. Я занимаюсь полевыми операциями, а он меня поддерживает.

— Ни у кого нет такого влияния на заместителя директора.

Кларк не ответил, только поднял бровь, и в его глазах появилось выражение куда более угрожающее, чем Ларсону приходилось когда-нибудь видеть.

Кортес разместился в единственной удобной комнате дома. Это была кухня очень большая по местным масштабам, здесь стоял стол, на котором он установил рацию и разложил карты и журнал для записей и расчётов. Пока его потери составляли одиннадцать человек, погибших в коротких яростных и большей частью бесшумных столкновениях, — и он не узнал ничего нового. «Солдаты» Кортеса всё ещё были слишком разъярены, и это вполне соответствовало его намерениям. На главной тактической карте лежало прозрачное пластиковое покрытие, на котором Кортес отмечал жирным красным карандашом места столкновений. До настоящего времени произошли стычки с двумя — может быть, тремя — американскими группами.

Стычки определялись, разумеется, по местам, где он потерял одиннадцать человек.