Действительно, незначительные политические расхождения между президентами и политическими партиями терялись в шуме Капитолия, к тому же американские партии становились столь дезорганизованными, что от раза к разу выборы президента все больше превращались в конкурс красоты. Возможно, это и к лучшему, подумал Фаулер, хотя не очень приятно сознавать, что власть, к которой так стремишься, на самом деле всего лишь иллюзия. Затем пришло время вопросов.

Первый же вопрос удивил его. Фаулер не видел, кто его задал. Лучи юпитеров и вспышки фотоаппаратов слепили его — после нескольких месяцев бесчисленных выступлений и пресс-конференций Фаулер начал сомневаться, что у него когда-нибудь полностью восстановится зрение, — но это был мужской голос, и губернатору показалось, что он принадлежит репортёру какой-то крупной газеты.

— Господин губернатор, из Колумбии поступило сообщение, что мощный взрыв бомбы в автомобиле уничтожил дом одного из главарей Медельинского картеля вместе с его семьёй. Поскольку это событие последовало сразу же после убийства директора ФБР и нашего посла в Колумбии, нам хотелось бы знать ваше мнение на этот счёт.

— Боюсь, что у меня не было времени выслушать утренние новости, потому что я завтракал с конгрессменом. Что вы хотите сказать этим вопросом? — спросил Фаулер. Его манера поведения изменилась — теперь он был уже не полный оптимизма кандидат, а осторожный политик, рассчитывающий стать государственным деятелем, что бы ни подразумевалось под этим, черт побери, подумал Фаулер. Когда-то всё было так ясно.

— Ходят слухи, сэр, что в этом покушении может быть замешана Америка, — пояснил репортёр.

— Вот как? Вы знаете, что между мной и президентом немало расхождений во мнениях, причём отдельные расхождения по весьма важным вопросам, но я не могу предположить, чтобы наш президент способен был пойти на заранее обдуманное хладнокровное убийство, и уж, вне всякого сомнения, я не могу обвинить в этом нашего теперешнего президента, — произнёс Фаулер голосом, присущим, по его мнению, настоящему государственному деятелю. Вообще-то, он не собирался говорить ничего; в конце концов, именно для этого и даны государственным деятелям голоса — ими или произносят совершенно очевидные вещи, или не вкладывают в слова никакого значения. На протяжении почти всей кампании Фаулеру удавалось добиваться этого. Даже злейшие враги — а таких было несколько даже в его собственной партии, не говоря про оппозиционную, — считали, что он честный мыслящий человек, обращающий внимание на важные проблемы и избегающий оскорбительных выпадов. Только что сделанное заявление лишь подтверждало это.

Он не собирался менять политику, проводимую американским правительством, и не думал о том, чтобы загнать в ловушку своего будущего оппонента. Однако, сам не сознавая этого, Фаулер сделал и то, и другое.

Свою поездку президент запланировал заранее. По традиции было принято, чтобы глава исполнительной власти не проявлял особой инициативы во время проведения съезда оппозиционной партии Работать в Кэмп-Дэвиде было так же просто, как и в Вашингтоне, — даже проще, потому что здесь не требовалось отвечать на вопросы журналистов. Но чтобы попасть в Кэмп-Дэвид, приходилось преодолевать сложные препятствия. Пока вертолёт корпуса морской пехоты VН-З ждал президента на лужайке Белого дома, он вышел из дверей первого этажа вместе с супругой и двумя сопровождающими сотрудниками. И тут же их встретила толпа репортёров и множество телевизионных камер. Интересно, промелькнуло в голове президента, понимают ли русские со своей гласностью, что их ожидает.

— Господин президент! — выкрикнул один из самых старших телерепортёров. — Губернатор Фаулер заявил, что надеется, мы не имеем никакого отношения к взрыву этой бомбы в Колумбии! Что можете сказать вы по этому поводу?

Уже по пути к канату, отгораживающему его от журналистов, президент понял, что совершил ошибку, но вопрос притягивал его к журналистам, как лемминг стремится к гибели в море. У президента не было выбора. Вопрос был задан так громко, что все слышали его, и не ответить — значило дать определённый ответ.

Президент отказался ответить на вопрос о... Он не мог покинуть Вашингтон на неделю, уступив главную роль на политической сцене сопернику, если оставить этот вопрос без ответа на лужайке Белого дома.

— Соединённые Штаты, — произнёс президент, — не убивают невинных женщин и детей. Соединённые Штаты воюют против тех, кто так поступает. Мы не можем опуститься до такого отвратительного уровня, как эти люди. Это достаточно ясный ответ? — Голос президента был спокойным и размеренным, но взгляд, который он бросил на репортёра, задавшего вопрос, заставил этого опытного журналиста упасть духом прямо на глазах. Как приятно, подумал президент, что его власть иногда заставляет этих сукиных сынов почувствовать глупость собственных вопросов.

Это была вторая крупная политическая ложь, выпущенная на свободу в этот день, к тому же в день, когда не было особенных новостей. Губернатор Фаулер отлично помнил, что Джон и Роберт Кеннеди разрабатывали план убийства Кастро и других политических деятелей с увлечением дилетантов, начитавшихся романов Яна Флеминга, и вскоре поняли, причём поняли на собственной шкуре, что политические убийства — дело грязное и не из приятных. Даже очень неприятное, потому что, как правило, рядом оказываются люди, которых вам не хотелось бы убивать.

Теперешнему президенту было известно все о «попутном уроне» — этот термин казался ему отвратительным, хотя одновременно чётко говорил о чём-то и совершенно необходимом, что невозможно объяснить людям, не понимающим жестокую реальность современного мира: террористы, преступники и самые разные трусы — а жестокие люди являются, как правило, трусами — стараются спрятаться за спины невинных или среди них, бросая вызов закону, используя альтруизм своих врагов в качестве оружия против них же. Вы не смеете тронуть нас. Мы — преступники, тогда как вы — на стороне закона. Вы не сможете напасть на нас, не уронив свой престиж. Это наиболее отвратительная сторона этих наиотвратительнейших людей, и иногда — редко, но всё же иногда — им приходилось доказывать, что они ошибаются. А это всегда грязное и неприятное дело, не так ли? Нечто вроде международной автокатастрофы.

Но как мне объяснить это американскому народу, черт побери?! Да ещё в год выборов президента. Голосуйте за президента, который только что убил женщину с двумя её детьми и нескольких домашних слуг для того, чтобы защитить от наркотиков ваших детей?.. Понимает ли губернатор Фаулер, подумал президент, насколько иллюзорна власть президента и какой возникает шум, когда один принцип сталкивается с другим? Это куда хуже, чем шум репортёров, решил он. Направляясь к самолёту, он покачал головой. Сержант морской пехоты отсалютовал ему у ступеней. Президент ответил ему тем же — такова традиция, несмотря на то, что ни один из последних президентов не носил мундир. Президент опустился в кресло, пристегнул ремни и взглянул на собравшуюся толпу. Камеры продолжали работать, снимая взлёт. Телевизионные компании не включали эти кадры в свои передачи, но на всякий случай — вдруг вертолёт взорвётся или потерпит катастрофу во время полёта — настаивали на съёмке до последнего момента.

Сообщение об этом поступило в полицейское управление Мобиля, когда было уже поздно. Канцелярской работой в суде занимался судебный секретарь, и когда информация просачивается из здания суда, обычно это происходит в последнюю минуту. В данном случае секретарь был вне себя от гнева. Судебные дела при нём поступали в суд, рассматривались и, уже решённые, передавались для исполнения.

Ему было далеко за пятьдесят, он воспитал своих детей, дал им образование — они закончили колледж, — и им удалось избежать повального увлечения наркотиками. Но так повезло не всей молодёжи в квартале, где он жил. В семье, жившей рядом с его домом, самый младший сын купил пакетик дешёвого кокаина — крэка — и на скорости свыше сотни миль в час врезался на автомобиле в береговой устой моста.

Живя рядом с юношей, секретарь суда видел его каждый день, он вырос у него на глазах, иногда подстригал ему лужайку. Похороны проходили в баптистской церкви на Сайпресс-Хилл, и гроб во время церемонии был наглухо закрыт. Мужчина слышал, что мать погибшего все ещё сидит на лекарствах, после того как ей пришлось опознать труп, вернее — то, что осталось от тела. Во время похорон священник говорил о язве наркотиков, ниспосланной обществу, с жаром, словно описывал казнь Христа. Священник был превосходным оратором, красноречивым и талантливым, воспитанным в традициях южной баптистской церкви, и когда он призывал всех молиться за душу безвременно погибшего юноши, его страсть и поистине искренняя ненависть к наркотикам ещё более усиливали возмущение, уже испытываемое прихожанами. Секретарь не мог понять, что случилось. Давидофф был отличным прокурором. Он, хоть и родился евреем, принадлежал к числу людей, избранных Господом, — истинный подвижник в своей профессии, где большинство являлись шарлатанами. Как он мог допустить это? Теперь эти два негодяя избегнут заслуженного наказания, думал секретарь. Так не должно быть!

Он не привык к барам. Баптист, строго соблюдавший требования своей религии, он никогда не употреблял напитков, содержащих алкоголь, и лишь однажды, будучи ещё юношей, на спор попробовал пиво — попробовал и с тех пор испытывал чувство вины и раскаяния. Это было одной из двух странностей в остальном честного и скромного человека. Другой являлось его отношение к правосудию. Он верил в правосудие так же неистово, как верил в Бога, и эта вера каким-то образом сохранилась после тридцати лет работы в федеральных судах.

Правосудие, считал он, ниспослано Богом, а вовсе не дело рук человеческих.

Разве все западные законы не основываются в той или иной мере на Священном писании? Он преклонялся перед конституцией своей страны, считая её документом, вдохновлённым свыше, поскольку Бог желал, чтобы люди жили как свободные существа, чтобы они могли научиться служить Господу своему не как рабы, а как избранники Правоты и Справедливости. Именно так должны развиваться события в мире. Проблема заключалась в том, что справедливость не всегда одерживала верх.

На протяжении многих лет жизни он привык к этой мысли. Сколько она ни разочаровывала его, он не сомневался, что Господь является Верховным Судией и его Правосудие обязательно восторжествует. Но иногда возникали случаи, когда Правосудие Господне нуждалось в помощи, и всем было известно, что Бог выбирал орудия этой помощи через Веру. Таким образом, этим жарким душным вечером, нависшим над Алабамой, Господь выбрал своё орудие потому, что Вера делопроизводителя в Его Справедливость была беспредельна.

Секретарь суда находился в баре, куда часто заходили полицейские, потому что бар был расположен по соседству с полицейским управлением. Он пил содовую, чтобы не выделяться среди других посетителей. В полиции знали, разумеется, кто он. Секретарь неизменно присутствовал на всех похоронах полицейских. Он возглавлял гражданский комитет, оказывавший помощь семьям полицейских и пожарных, погибших при исполнении служебных обязанностей, никогда не спрашивая вознаграждения. Он ни разу не просил избавить его от штрафа за нарушение правил движения — вообще-то, за всю жизнь его ни разу не штрафовали.

— Привет, Билл, — поздоровался секретарь с полицейским из отдела по расследованию убийств.

— Привет. Ну как жизнь в федеральном суде? — спросил лейтенант, руководитель группы детективов. По его мнению, секретарь суда был несколько странным, хотя и не таким странным, как большинство других. Лейтенанта вполне устраивало, что судебный секретарь заботился о семьях полицейских. Этого было достаточно.

— Я услышал кое-что и решил, что вас это заинтересует.

— Вот как? — Лейтенант поднял голову от кружки пива. Он тоже был баптистом, хотя и не столь ревностным. Мало кто из полицейских серьёзно относился к своей религии, даже в Алабаме, и лейтенант, подобно многим, чувствовал себя виноватым.

— Пиратам дадут возможность чистосердечно признаться в совершенном ими преступлении, и приговор будет совсем другим, — сообщил ему секретарь.

— Что? — Лейтенант не занимался расследованием этого дела, но заявление секретаря означало, что все идёт наперекосяк. Кроме того, пираты содержались в той же тюрьме, где гостями были его подследственные.

Секретарь объяснил, что ему было известно, хотя известно было немного.

Что-то не так с вещественными доказательствами. Какие-то формальности не выполнены вовремя. Судья не стал подробно объяснять. Давидофф очень рассержен, но сделать ничего не может. Они пришли к выводу, что прокурору удивительно не повезло. Давидофф относится к числу хороших, честных людей. И тогда секретарь солгал детективу. Он не любил лгать, но иногда Правосудие требовало этого.

Годы, проведённые им в федеральных судах, не прошли даром. Это являлось всего лишь практическим применением того, что говорил священник:

«Господь вершит свои дела непонятными нам путями и творит при этом чудеса».

Самое забавное, однако, заключалось в том, что сказанное секретарём не было ложью.

— Преступники, убившие сержанта Брейдена, оказались связанными с пиратами.

ФБР считает, что пираты могли отдать приказ об убийстве его и его жены.

— Насколько вы уверены в этом? — спросил детектив.

— Полностью. — Секретарь суда осушил свой бокал и поставил его на стол.

— Хорошо, — ответил лейтенант. — Спасибо. Мы ничего от вас не слышали. Мы благодарны вам за то, что ваш комитет делает для детей Брейдена.

Эти слова смутили секретаря. То, что делал он для семей пожарных и полицейских, не требовало благодарности. Это был его Долг, простой и очевидный.

Вознаграждение поступит от Него — того, кто поручил ему исполнять этот Долг.

Секретарь суда покинул бар, а лейтенант детективов подошёл к столику в углу, где сидели несколько других полицейских. Скоро было достигнуто соглашение, что пираты не получат возможности — не смогут её получить — сделать признание и смягчить тем самым предписанное законом наказание. Независимо от того; является ли их дело подсудным федеральным органам или нет, они виноваты в изнасиловании и убийстве и, по-видимому, замешаны ещё в одном двойном убийстве, к которому полиция Мобиля проявляет непосредственный интерес. По улицам города уже распространился слух, что торговцев наркотиками полиция не будет арестовывать — продолжая заниматься продажей наркотиков, они рискуют жизнью. А теперь будет послано новое предупреждение. Полицейские обладали преимуществом перед федеральными чиновниками, занимавшими более высокое положение: они говорили на языке, понятном преступникам.

— Но кто, — задал вопрос один детектив, — передаст это предупреждение торговцам наркотиками?

— Почему бы не воспользоваться братьями Паттерсон? — предложил лейтенант.

— В самом деле. — Капитан задумался, а потом согласился:

— О'кей. — В общем, это решение было достигнуто с гораздо большей лёгкостью, чем судьбоносные решения правительства. К тому же осуществить его было куда проще.

Два крестьянина прибыли в Медельин перед самым закатом. К этому времени раздражение Кортеса перешло в бессилие. Теперь следовало избавиться от восьми трупов — что само по себе в Медельине не составляло проблемы, — не продвинувшись ни на шаг в решении его задачи. Сейчас он ничуть не сомневался в этом. Точно так же, как был уверен в противоположном шесть часов назад. Итак, откуда просочилась информация? Трое женщин и пятеро мужчин только что убедительно доказали, что не имеют к этому никакого отношения. Двух последних пришлось просто застрелить, потому что они находились в состоянии кататонического оцепенения, вызванного зрелищем смерти первых шести при гораздо более мучительных обстоятельствах. Обстановка в комнате напоминала скотобойню, и Кортесу казалось, что он весь залит кровью. Сколько потрачено сил — и все напрасно. Он был настолько раздражён, что не испытывал стыда.

Кортес встретился с крестьянами в другой комнате на другом этаже, предварительно вымыв руки и сменив одежду. Пришельцы выглядели испуганными, однако боялись они не Кортеса, что его крайне удивило. Через несколько минут он понял, в чём дело. Крестьяне путано и поспешно рассказали о происшедшем, однако Кортес не прерывал их, запоминая подробности. Порой детали противоречили друг другу, но в этом не было ничего необычного, потому что крестьян было двое.

Затем он начал задавать вопросы сам.

— Автоматы у них были не АК-47, — категорически заявил один из крестьян. — Я знаю звук их выстрелов. Это были другие автоматы. — Второй крестьянин пожал плечами. Он не разбирался в оружии.

— Вы кого нибудь видели?

— Нет, сеньор. Мы слышали шум и крики и убежали.

Весьма разумно с вашей стороны, заметил про себя Кортес.

— Говорите, слышали крики? На каком языке?

— То есть как это на каком? На нашем, конечно. Мы слышали, что они бежали за нами, но мы убежали. Они не смогли поймать нас. Мы же знаем горы, — объяснил тот, что разбирался в оружии.

— Значит, вы больше ничего не видели и не слышали?

— Выстрелы, взрывы, вспышки от стрельбы — вот и все.

— А место, где всё это произошло, — сколько раз вы бывали там?

— Много раз, сеньор, мы готовили там пасту.

— Много раз, — подтвердил второй крестьянин. — Мы работали там больше года.

— Вы никому не расскажете о том, что с вами произошло. И не скажете ни слова, что заходили сюда, — предупредил их Феликс.

— Но семьи...

— Вы не обмолвитесь ни единым словом, — тихо повторил Кортес. Оба крестьянина поняли, что им угрожает в случае неповиновения. — Вам выдадут крупное вознаграждение за то, что вы сделали, и семьи убитых получат компенсацию.

Кортес считал себя справедливым человеком. Эти два горца выполнили своё и получат за это. Он всё ещё не знал, откуда просочился слух о предстоящей встрече, но если ему удастся захватить одного из членов этих — чего? Банд М-19?.. Кортес почему-то сомневался в этом.

Тогда кто же виноват в рейдах?.

Неужели американцы?

Чавез знал, что смерть сержанта Рохи только укрепила их решимость. Капитан Рамирес воспринял гибель своего подчинённого тяжело, как и следует хорошему офицеру. Их новая база находилась всего в двух милях от одной из многих кофейных плантаций в этом районе и в двух милях — в противоположном направлении — от ещё одного места, где перерабатывали листья коки. Солдаты действовали по дневному распорядку — одна половина спала, другая — охраняла спящих.

Рамирес сидел один. Чавез был прав. Капитан воспринял смерть сержанта Рохи, как тяжёлый удар. Здравый смысл говорил, что ему следует отнестись к потере одного из своих солдат, как к цене за выполнение порученной ему операции. Однако чувства не всегда соответствуют здравому смыслу. Рамирес совершил ошибку, типичную для командиров боевых подразделений: он стал слишком близко соотносить себя со своими солдатами, перестал смотреть на них, как на пешки, которые приносятся в жертву в случае необходимости. Этот недостаток никак не был связан с его личной храбростью. Капитан обладал достаточным мужеством и знал, что опасность, которой он подвергает свою жизнь, является частью его профессии, и с готовностью воспринимал это. Его ошибка заключалась в непонимании того, что риск, которому подвергается жизнь его солдат, — причём он сознавал, что и это составляет часть его профессии, — неизбежно ведёт к смерти некоторых из них. Вот это он и упустил из виду. Он вёл своих солдат во время бесчисленных полевых учений, готовил их, учил, как следует выполнять обязанности, выговаривал им, когда их датчики, чувствительные к лазерным лучам, показывали, что они условно убиты. Но Роха погиб не условно, правда? И не потому, что оказался новичком, нет, сержант был опытным, отлично подготовленным профессионалом. Следовательно, говорил себе капитан, он как-то подвёл своих людей. Если бы он по-другому развернул своё отделение, если бы обратил больше внимания... если... если... если. Молодой капитан пытался забыть мучительные мысли, но не мог. А прекратить операцию было не в его силах, поэтому в следующий раз он будет более осторожным.

Обе видеокассеты прибыли сразу после обеда. Рейс САС с «Рейнджера» без ведома лиц, принимавших в этом участие, был согласован с прибытием курьера на специальном рейсе из Боготы. В этом принимал участие, и Ларсон — он доставил видеокассету ЛУЦ в международный аэропорт «Эльдорадо», где передал её другому сотруднику ЦРУ. Обе кассеты были уложены в сумку курьера ЦРУ, занявшего переднее отделение на транспортном самолёте ВВС С-5А и проспавшего несколько часов на узкой и короткой койке справа позади кабины пилотов. Самолёт совершил посадку на базе ВВС Эндрюз, сразу после приземления сорокафутовая лестница опустилась в огромное грузовое пространство, и курьер спустился через открытый грузовой люк в ждущий автомобиль, доставивший его прямо в Лэнгли.

У Риттера в кабинете было два телевизора, каждый со своим видеомагнитофоном. Он наблюдал за ними наедине, подгоняя изображение одно к другому, так что наконец они более или менее совпали. На видеокассете из бомбардировщика видно было немного — лазерная точка и смутные очертания дома и больше почти ничего до вспышки взрыва. Видеокассета Кларка оказалась намного лучше. На экране был виден дом с освещёнными окнами, ярко сияющими благодаря увеличенной силе света, и охранники, ходящие вокруг него, — те из них, которые курили, походили на светлячков; всякий раз, когда они затягивались, их лица освещались. А вот и бомба. Все это очень походит на фильмы ужасов Хичкока, подумал Риттер. Он знал, что происходит, но те, кто изображён на экране, ещё ни о чём не подозревали. Они бесцельно бродили вокруг, ничего не зная о своей роли в драме, написанной в кабинете заместителя директора ЦРУ по оперативной работе.

Но...

— Как странно... — пробормотал себе под нос Риттер. Он нажал на кнопку дистанционного управления, остановил ленту и перемотал её назад. За несколько секунд до взрыва бомбы в воротах показался ещё один автомобиль.

— Кто ты такой? — спросил Риттер, обращаясь к экрану. Затем он быстро пропустил ленту дальше, после момента взрыва. Автомобиль, на котором приехал ещё кто-то, — БМВ, его опрокинуло взрывной волной, но через несколько секунд водитель вылез из машины и достал пистолет.

— Кортес... — Риттер остановил кадр. Изображение мало что говорило ему.

Был виден мужчина среднего роста и телосложения. Пока все остальные носились вокруг разрушенного дома, не зная, что предпринять, этот мужчина замер на месте, затем подошёл к фонтану, сполоснул лицо — как странно, что фонтан все ещё действовал! — и направился к месту взрыва бомбы. Он не мог быть сотрудником какого-то из главарей картеля — все охранники, оставшиеся в живых, к этому времени уже принялись раскапывать обломки дома. Нет, вновь приехавший мужчина уже пытался выяснить, что произошло. И в тот самый момент, когда лента кончилась и изображение исчезло, на последнем кадре Риттер увидел самое чёткое изображение мужчины. Да, это наверняка Феликс Кортес. Смотрит вокруг, оценивает обстановку, старается найти причину. Вот что значит настоящий профессионал.

— Черт побери, всего несколько секунд! — с сожалением выдохнул Риттер. Ещё минута, и ты поставил бы свой автомобиль рядом с остальными. Только одна минута! — Риттер извлёк обе кассеты и спрятал их в сейф вместе с материалами по операциям «Орлиный глаз», «Речной пароход» и «Обмен любезностями». В следующий раз мы тебя накроем, пообещал он кассете. И тут же задумался. А был ли Кортес замешан в убийстве американцев?

— Боже мой! — громко произнёс Риттер в тишине своего кабинета. Он исходил из этого, но... Зачем нужно было готовить преступление и затем ехать в Америку?

Какой в этом смысл? Судя по заявлению, сделанному секретаршей, он даже не особенно старался получить от неё информацию. Вместо этого все походило на самый обычный уикэнд, который проводят вместе любовники. Кортес прибегнул к классической технике. Сначала нужно соблазнить цель. Затем выяснить, удастся ли получить от неё информацию (в западных спецслужбах компрометировали обычно его, но в восточном блоке ситуация была обратной). И, наконец, закрепить отношения и приступить к использованию источника. Если Риттер правильно истолковывал полученные доказательства, Кортес ещё не успел приступить к настоящей работе...

Значит, виновником был совсем не Кортес, верно? Он, видимо, передал полученную им информацию, совсем не ожидая, что на основании её будут предприняты какие-нибудь действия, не подозревая про операцию ФБР, направленную на конфискацию денег картеля. Его не было в Колумбии, когда там приняли решение совершить покушение на директора ФБР. Окажись он там, Кортес выступил бы против такого шага. Какой смысл мстить, когда ты только что получил превосходный источник разведывательной информации? Нет, такое поведение было бы непрофессиональным.

Итак, Феликс, какие чувства испытываешь ты сейчас? Риттер многое отдал бы, чтобы задать этот вопрос, хотя ответ на него был очевиден. Политики, стоящие во главе спецслужб, нередко предают профессиональных разведчиков. Для Кортеса это не первый случай, но это не значит, что он воспринял его спокойно. Такой шаг главарей картеля не мог не привести его в ярость — точно так же, как поведение адмирала Каттера приводит в ярость его самого.

В первый раз Риттер по-настоящему задумался, чем занимается Кортес. Скорее всего, он просто покинул Кубу и стал наёмником. Картель взял его на службу из-за большого опыта и прекрасной подготовки, думая, что они нанимают всего лишь ещё одного профессионала — очень хорошего, несомненно, но всё-таки нанимают. Подобно тому, как они покупают местных полицейских — черт побери, и американских тоже — и политических деятелей. Но полицейский не является профессиональным разведчиком, прошедшим подготовку в Московском центре. Он давал советы главарям картеля и потому решил, что они предали его — или, по крайней мере, действовали исключительно глупо, потому что убийство Эмиля Джейкобса было эмоциональным актом, а не разумным поступком.

— Ну почему я не увидел этого раньше! — проворчал себе под нос Риттер. И тут же нашёл ответ: потому что, не видя этого, получил повод сделать что-то, что ему всегда хотелось. Он не решался задуматься, потому что знал — стоит задуматься, и он поймёт, что не следует предпринимать такие действия.

Кортес ведь не террорист, не так ли? Он — офицер разведки. Ему пришлось работать с «мачетерос», потому что он получил приказ. До этого вся его карьера заключалась в одном шпионаже, а они пришли к выводу, что, раз он работал с этими чокнутыми пуэрториканцами... Может быть, он и бросил Кубу по этой причине.

Теперь ситуация прояснялась. Картель нанял Кортеса за его опыт и профессиональную подготовку. Сделав это, однако, они приняли к себе на службу ручного волка. А ведь волки — опасные животные, даже если они кажутся ручными...

В данный момент он мог сделать только одно. Риттер вызвал помощника и распорядился, чтобы тот выбрал лучший кадр с изображением Кортеса, пропустил его через специальный компьютер, максимально возможно улучшающий изображение, и переслал в ФБР. Сделать это стоило, если только удастся выделить фигуру на заднем плане, но такую задачу предстояло уже решить компьютеру.

Адмирал Каттер оставался в своём кабинете в Белом доме, пока президент находился среди холмов западного Мэриленда. Ему предстояло летать в Кэмп-Дэвид каждое утро для обычного инструктажа, который будет проводиться несколько позже обычного, пока президент отдыхает, но основную часть недели Каттер проведёт в Белом доме. У него были свои обязанности, одна из которых заключалась в том, чтобы играть роль «высокопоставленного представителя администрации». ВПА — так он называл себя — являлось его именем, когда Каттер проводил обычные брифинги «не для печати», общаясь с представителями средств массовой информации.

Сведения, которые, пресса узнавала во время подобных брифингов, представляли собой важную часть политической линии, проводимой президентом, изощрённую игру, в которой принимали участие правительство и пресса — «официальная утечка информации». Каттер запускал «пробные шары», то есть делал то, что сотрудники, занимающиеся исследованием спроса на товары широкого потребления, называли «изучением рынка». Когда у президента возникает новая идея, в разумности которой он не особенно уверен, Каттер — или соответствующий член кабинета министров, каждый из которых тоже именовался ВПА, — поделится с журналистами основным смыслом идеи, и в крупных газетах появятся статьи, что позволит конгрессу и широкой общественности проявить свою реакцию на подобную идею, прежде чем она получит официальное одобрение президента. Таким образом, выборные чиновники и другие исполнители танцевали и двигались на вашингтонской сцене без всякого риска потерять лицо — восточный обычай, отлично проявляющий себя в пределах кольцевого шоссе вокруг столицы Америки.

Боб Хольцман, старший корреспондент одной из вашингтонских газет, аккредитованный при Белом доме, опустился в кресло напротив Каттера, ожидая глубоких откровений. Обе стороны отлично понимали установленные правила. Каттер может говорить все, что ему угодно, не опасаясь, что его имя, должность или положение станут известны читателям. Хольцман имеет право писать статью, как он считает нужным, в разумных пределах, не компрометируя источник полученных сведений и не сообщая, от кого получена информация, всем, кроме своего редактора. Ни один из собеседников не испытывал к другому тёплых чувств.

Отвращение Каттера к журналистам было единственным качеством, все ещё объединяющим его с остальными офицерами, хотя ему казалось, что он умело скрывал это чувство. Он считал журналистов, особенно того, что сидел перед ним в данный момент, ленивыми и глупыми людьми, не способными думать и не умеющими писать. По мнению Хольцмана, Каттер оказался не тем человеком, что нужен на этом посту. Журналисту не нравилось, что военный офицер является советником президента по столь важным вопросам; более того, он считал Каттера недалёким своекорыстным льстецом, страдающим манией величия, не говоря уже о том, что адмирал просто высокомерный сукин сын, видящий в журналистах не слишком полезную разновидность ручного стервятника. Поскольку каждый из них придерживался такой точки зрения, отношения между ними были хорошими.