… — Почему они остановились? — спросил Буйков. Все пять гусеничных бронетранспортёров НОА внезапно замерли в девятистах метрах. Их экипажи покинули машины, явно чтобы размяться, и пятеро закурили сигареты.

— Они ждут кого-то, — произнёс капитан. Затем он включил радио. — Говорит «Зелёный Волк», противник остановился примерно в километре от нас. Они просто ничего не делают.

— Они не заметили вас?

— Нет, покинули свои машины, чтобы помочиться, похоже на это, и стоят у бронетранспортёров. Они в пределах досягаемости, но я не хочу стрелять, пока не подъедут поближе, — доложил Александров.

— Очень хорошо, не спешите. Торопиться некуда. Они сами заходят в приготовленную ловушку.

— Понял. Конец. — Капитан положил микрофон. — А время для утреннего чая уже наступило?

— Они не пили утреннего чая уже четыре дня, товарищ капитан, — напомнил своему боссу Буйков.

— Мне кажется, что они ведут себя спокойно.

— Я могу убить сейчас любого из них, — сказал Гоголь, — но все они рядовые, за исключением вон того…

— Это лейтенант, его зовут Лис, потому что он любит бегать вокруг и все вынюхивать. Второй офицер — Садовник, ему нравится рассматривать растения, — пояснил Буйков старику.

— Убивать лейтенанта ничуть не лучше, чем убивать рядового, — заметил Гоголь. — Их слишком много.

— А это что? — сказал Буйков со своего сиденья наводчика. — Танк, вражеский танк выезжает вокруг левого края, расстояние пять тысяч метров.

— Я вижу его! — согласился Александров. — …Только один? Только один танк, а с ним выезжает бронетранспортёр с…

— Это бронированная командная машина, посмотрите на все эти антенны! — воскликнул Буйков.

Оптический прицел наводчика был мощнее, чем бинокль Александрова. Капитан не мог подтвердить заявления Буйкова минуту-другую.

— О да, это командная гусеничная машина, совершенно верно. Интересно, кто в ней…

… — Вот они, — произнёс водитель со своего сиденья. — Разведывательная группа, в двух километрах впереди нас, товарищ генерал.

— Отлично, — отозвался Пенг. Он встал в люке своей гусеничной командирской машины с биноклем, хорошим японским «Никоном». Справа, в тридцати метрах от него, был Ге в своём танке командира дивизии, защищая его, словно он был хорошей сторожевой собакой в доме какого-нибудь древнего вельможи. Пенг не видел ничего, о чём стоило бы беспокоиться. Это был ясный день, с пушистыми облаками на высоте километров трех. Если где-то там летали американские истребители, они не были для него источником тревоги. К тому же они не атаковали наземные войска, как он слышал, за исключением налёта на мосты в Харбине. «Но атаковать эти мосты можно с таким же успехом, как атаковать гору», — подумал Пенг. Ему приходилось держаться за край люка, чтобы при движении его машины по неровной местности не удариться о выступающий край, — это была гусеничная машина, специально модифицированная для старших офицеров, но никому не пришло в голову сделать её удобной, когда в люке стоит генерал, — подумал он с неудовольствием. Он не был каким-то крестьянином-рядовым, который мог запросто разбить себе голову…

Как бы то ни было, это хороший день для солдата, ведущего свои войска в поле.

Прекрасный день, и не видно противника.

— Подъезжай к разведывательному бронетранспортёру, — приказал он своему водителю.

— Что это за чертовщина? — удивился капитан Александров.

— Четыре большие антенны, по крайней мере, в этой машине командир дивизии, — заметил Буйков. — Моя тридцатимиллиметровая пушка быстро управится с ним.

— Нет, нет, пусть с ним разберётся Пётр Петрович, если кто-то появится из машины.

Гоголь предвкушал это. Он опёрся локтями на стальной край люка разведывательного бронетранспортёра, прижав приклад винтовки к плечу. В его поле зрения были только клетки маскировочной сетки, но такое препятствие не помешает ему, старый снайпер не сомневался в этом.

— Он останавливается поговорить с Лисом? — сказал Буйков.

— Похоже на это, — согласился капитан.

— Товарищ генерал! — удивлённо воскликнул молодой лейтенант.

— Где враг, юноша? — громко поинтересовался Пенг.

— Товарищ генерал, сегодня утром мы ничего не видели. Прежде были следы гусениц на земле, но даже этих следов мы не видели за последние два часа.

— Значит, вы не видели ничего?

— Да, ничего, — ответил лейтенант.

— Ну что ж, я и не думал, что здесь что-то будет.

Пенг опёрся ногой о кожаное стремя и взобрался на крышу своей машины.

— Это генерал, вне всякого сомнения генерал, посмотрите на его чистый парадный мундир, — сказал остальным Буйков и повернул свою башню, нацелив перекрестие прицела на человека в восьмистах метрах. Во всех армиях генералы не носят грязные мундиры.

— Пётр Петрович, — спросил Александров, — тебе когда-нибудь приходилось убивать генерала?

— Нет, — признался Гоголь, прижимая винтовку к плечу и вводя поправку на расстояние…

— Было бы лучше подняться вон на тот хребет, но нам было приказано немедленно остановиться, — сказал лейтенант генералу.

— Это верно, — согласился Пенг. Он поднял свой бинокль «Никон» и направил его на хребет, примерно в восьмистах метрах от него. Ничего не видно, разве что вон тот куст…

Затем он увидел вспышку…

— Да! — воскликнул Гоголь, когда спусковой крючок подался под его указательным пальцем. Примерно две секунды понадобится пуле, чтобы…

…Они не слышали звука выстрела, заглушённого рёвом дизельных двигателей, но полковник Ва услышал странный мокрый шлепок и повернул голову. Лицо генерала Пенга исказилось скорее от удивления, чем от боли, он застонал от резкого удара в центр груди, и затем его ноги стали подгибаться.

Через пару секунд тело генерала начало сползать вниз, падая с крыши командной машины через люк во внутреннее помещение, наполненное радиоприборами.

— Я убил его, — уверенно произнёс Гоголь. — Он мёртв. — Старый сержант едва не добавил, что было бы неплохо содрать с него кожу и положить в реку для последнего омовения и последующего покрытия слоем золота, но нет, такое делают только с волками, а не с людьми — даже если они китайцы.

— Буйков, огонь по этим бронетранспортёрам!

— С удовольствием, товарищ капитан. — Сержант нажал на спусковой крючок, и большое автоматическое орудие запело свою смертоносную песню.

Они не слышали и не видели выстрела, который убил Пенга, но ошибиться в рокоте автоматической пушки было невозможно. Два китайских разведывательных бронетранспортёра взорвались сразу, но потом все стали двигаться, и начался ответный огонь.

— Майор! — скомандовал генерал Ге.

— Заряжаю фугасный! — Наводчик нажал на соответствующую кнопку, но автоматика, не такая быстрая, как действия человека, медленно загнала снаряд в ствол орудия и затем поместила метательный заряд в затвор.

— Быстро отступить! — громко скомандовал Александров. Дизельный двигатель уже работал, и трансмиссия разведывательного бронетранспортёра была переведена на задний ход. Рядовой, сидящий на водительском сиденье, нажал на педаль, и бронетранспортёр резко рванулся назад. Внезапность движения едва не вышвырнула Гоголя за борт машины, но Александров схватил его за руку и втащил внутрь. — На север! — приказал капитан.

— Я прикончил трех этих уродов! — с удовлетворением заметил Буйков. Затем небо разорвал громоподобный выстрел. Что-то пролетело слишком быстро, чтобы заметить, но не слишком быстро, чтобы услышать.

— Наводчик в этом танке знает своё дело, — проронил Александров. — Рядовой, быстро уведите нас отсюда!

— Стараюсь, товарищ капитан.

— «Зелёный Волк» командиру, — произнёс по радио Александров.

— Докладывайте, «Зелёный Волк».

— Мы только что подбили три вражеских разведывательных бронетранспортёра и, по-моему, убили старшего вражеского офицера. Пётр Петрович, то есть сержант Гоголь, убил вражеского генерала. По крайней мере, так нам кажется.

— Это был генерал, можете не сомневаться, — согласился Буйков. — Погоны на его плечах были из чистого золота, и он был в командной гусеничной машине с четырьмя большими радиоантеннами.

— Понял. Что предпринимаете сейчас, «Зелёный Волк»?

— Уносим ноги. Мне кажется, что скоро здесь появится множество китайцев.

— Согласен, «Зелёный Волк». Следуйте к командному пункту дивизии. Конец связи.

— Юрий Андреевич, через несколько минут у вас будет столкновение с крупными силами противника. Какой у вас план?

— Я хочу открыть огонь из танков, прежде чем дать команду своей артиллерии.

— Стоит ли портить сюрприз, Геннадий? — спросил Синявский с жестокой улыбкой. — Мы готовы к этому.

— Понял тебя, Юрий. Желаю удачи.

— А что с остальными нашими операциями?

— Соединение «Боярин» сближается с противником, и американцы вот-вот сбросят своих волшебных «умных поросят». Если ты справишься с передовыми китайскими силами, те, которые находятся сзади них, получат жестокий приём.

— Мне наплевать, можешь изнасиловать всех их дочерей, Геннадий.

— Это некультурно, Юрий. Может быть, мы займёмся их жёнами, — предложил Бондаренко и добавил: — Мы следим за тобой по телевидению.

— Тогда я улыбнусь в камеру, — пообещал Синявский.

Барражирующие истребители F-16 находились под тактическим командованием генерал-майора Гаса Уолласа, но он в настоящее время подчинялся — или, по крайней мере, действовал по указанию русского генерала армии Бондаренко, который, в свою очередь, руководствовался подсказками худощавого молодого майора Таккера и беспилотного самолёта «Грейс Келли», бездушной «Тёмной звезды», парящей над полем боя.

— Они продолжили наступление, генерал, — сказал Таккер, когда передовые китайские эшелоны возобновили движение на север.

— В таком случае, я думаю, что пришло время. — Он посмотрел на полковника Алиева, кивнувшего в знак согласия.

Бондаренко поднял трубку спутникового телефона:

— Генерал Уоллас?

— Слушаю.

— Прошу вас дать команду своим самолётам.

— Понял. Конец связи. — Генерал Уоллас переключил канал радиопередатчика. — «Орёл Один», это «Рафрайдер». Приступайте, приступайте, приступайте. Подтвердите.

— Понял вас, сэр, принял приказ приступить. Приступаем к действиям. Конец связи. — Полковник в передовом АВАКСе перешёл на другую частоту: — «Ведущий Кадиллак», это «Орёл Один». Приступайте к атаке. Конец связи.

— Понял вас, — услышал полковник. — Спускаемся. Конец связи.

Истребители-бомбардировщики F-16 барражировали над отдельными облаками. Их приёмники опасности чирикали, сообщая о работе вражеских радиолокационных станций, обеспечивающих батареи «земля-воздух», но эти типы ракет не могли достигнуть такой высоты, да и приборы глушения истребителей уже действовали. Получив команду, обтекаемые машины изменили курс и направились к полю боя, находящемуся далеко внизу и на западе. Их локаторы глобальной системы позиционирования точно определили координаты противника, и им было известно, где находятся их цели. Таким образом, операция стала чисто технической миссией.

Под крыльями каждого самолёта висели «умные поросята», четыре под каждым истребителем, а поскольку истребителей было сорок восемь, «умных поросят» — то есть J-SOW — было 192. Каждый из них представлял собой контейнер в тринадцать футов длинной и почти два фута шириной. Они были наполнены бомбочками BLU-108, по двадцать в контейнере. Пилоты истребителей нажали на кнопки, освобождающие захваты контейнеров, сбросили их и затем направились на свои базы, оставив дальнейшую работу роботам. Видеозаписи «Тёмной звезды» потом расскажут им, что было дальше.

«Умные поросята» отделились от истребителей, выдвинули свои маленькие крылья, которые должны были вести их остаток пути к цели. Каждый контейнер имел необходимое целеуказание от своих истребителей, и теперь они могли наводиться на цель по информации от собственных глобальных систем позиционирования. Они так и поступали, действуя в соответствии с указаниями своих бортовых мини-компьютеров, до тех пор пока не достигли точки в пяти тысячах футов над выделенным каждому из них участком поля боя. Они не знали, что находятся над местностью, где расположилась 29-я китайская армия группы «А» и её три тяжёлые дивизии, которые включали почти семьсот тяжёлых боевых танков первой линии, три сотни бронетранспортёров и сотню самоходных орудий. В обшей сложности это составляло примерно тысячу целей для четырех тысяч падающих на них бомбочек. Однако бомбочки тоже наводились на цель, потому что у каждой было крохотное устройство, ищущее тепло, излучаемое работающим двигателем танка, бронетранспортёра, самоходного орудия или грузовика. У них было множество целей.

Никто не заметил их приближения. Они были маленькими, по сути дела не больше обычной вороны, и стремительно падали; кроме того, все они были окрашены в белый цвет, что помогало им сливаться с утренним небом. На высоте двух тысяч футов они начали искать и находить цели. Скорость их падения была настолько велика, что крохотное отклонение их направляющих крылышек было достаточным, чтобы направить их вертикально вниз.

Они взрывались группами, почти одновременно. Каждая бомбочка содержала полтора фунта мощного взрывчатого вещества, тепло от которого расплавило металлическую оболочку и превратило её в снаряд — процесс назывался «самоплавкой», — мчащийся со скоростью десять тысяч футов в секунду. Броня на верхней части танка всегда самая тонкая, но если бы она и была толще в пять раз, это не сыграло бы никакой роли. Из 921 цели на поле снаряды попали в 762, а наименьшее повреждение, причинённое танкам, было попадание в машинный отсек, где находился дизельный двигатель. Меньше всех повезло танкам, получившим попадание в люк на башне. При взрыве погибал весь экипаж и почти всегда взрывался боезопас, превращая каждую бронированную машину в небольшой вулкан, созданный человеческими руками. В течение нескольких минут три механизированные дивизии превратились в одну потрясённую и неорганизованную бригаду. Бронетранспортёрам пришлось не лучше, но больше всех пострадали грузовики, нагруженные боеприпасами и другими горючими материалами.

В общей сложности, потребовалось девяносто минут, чтобы превратить 29-ю армию типа «А» в склад металлолома и пылающий костёр.

— Боже мой! — воскликнул Райан. — Неужели все это произошло на самом деле?

— Если видишь своими глазами, приходится верить, Джек. Когда они обратились ко мне с идеей производства J-SOW, я решил, что это что-то из научной фантастики. Затем они продемонстрировал «умных поросят» на Чайна-лейк, и я подумал: боже мой, отныне нам больше не нужна армия или морская пехота. Просто пошлём несколько истребителей-бомбардировщиков F-18 и затем бригаду грузовиков с чёрными пластмассовыми мешками для трупов, а ещё — священников, которые произнесут молитвы над погибшими. Как ты считаешь, Микки?

— Да, это мощное оружие, — согласился генерал Мур. Он покачал головой. — Черт побери, все было в точности как во время испытаний.

— О'кей, что будет дальше?

«Дальше» произошло у берега Гуанчжоу. Два крейсера «Иджис» — «Мобайл» и «Принстон» в сопровождении эсминцев «Флетчер», «Файф» и «Джон Янг» прошли, следуя один за другим, вышли из утреннего тумана и повернулись бортами к берегу. В этом месте вообще-то был хороший песчаный пляж. За ним не было ничего, только береговая ракетная батарея, защищавшая берег. Несколько часов назад истребители-бомбардировщики уничтожили её. Для того чтобы окончательно покончить с нею, корабли направили на берег свои орудия и выпустили барраж пятидюймовых снарядов. Выстрелы были слышны на берегу, равно как и вой проносящихся снарядов, за которыми последовал гром разрывов. Снаряды были направлены в одну ракетную установку, уцелевшую при бомбардировке прошлой ночью, расчёт которой готовил ракеты к пуску. Жители ближайших населённых пунктов увидели серые силуэты на фоне утреннего неба, и многие из них сообщили об этом по телефону, но, будучи гражданскими людьми, они сообщили, конечно, не то, что следовало.

В Пекине было чуть больше девяти утра, когда Политбюро начало своё утреннее чрезвычайное заседание. Некоторые члены Политбюро провели спокойную ночь и хорошо отдохнули, но затем их встревожили новости, полученные по телефону. Те, которые получили информацию раньше, не спали совсем после трех утра и, хотя и выглядели более бодрыми, чем их коллеги, были встревожены не меньше их.

— Итак, Луо, что происходит? — спросил министр внутренних дел Тонг Джи.

— Прошлой ночью противник контратаковал нас. Разумеется, этого следовало ожидать, — произнёс он тихим голосом, который соответствовал обстоятельствам.

— Насколько серьёзными были эти контратаки? — спросил Тонг.

— Наиболее серьёзным было повреждение железнодорожных мостов в Харбине и Бейане, но там уже начали ремонт.

— Я надеюсь на это, потому что на ремонт потребуется несколько месяцев, — вмешался Киан Кун.

— Кто это утверждает? — резким голосом потребовал Луо.

— Маршал, строительство двух из этих мостов велось под моим руководством. Сегодня утром я позвонил дивизионному суперинтенданту нашей государственной железной дороги в Харбине. Там разрушены все шесть мостов — береговые устои на обеих сторонах реки полностью уничтожены; потребуется больше месяца, чтобы убрать обломки. Признаюсь, это удивило меня. Эти мосты были построены с большим запасом прочности, но дивизионный суперинтендант утверждает, что отремонтировать их невозможно.

— И кто этот пораженец? — потребовал Луо с яростью в голосе.

— Это преданный член партии, в которой состоит много лет, и весьма компетентный инженер, которому вы не осмелитесь угрожать в моем присутствии! — огрызнулся Киан. — В этом здании можно говорить о многом, но никто не имеет права лгать членам Политбюро!

— Не волнуйтесь, Киан, — постарался успокоить его Чанг Хан Сан. — Мы не должны пользоваться здесь такими резкими выражениями. А теперь, Луо, объясните нам: насколько катастрофичен причинённый нам урон?

— Я уже послал туда армейских инженеров, чтобы они полностью оценили нанесённый ущерб и приступили к ремонту мостов. Я уверен, что в скором времени мы восстановим движение по мостам. Знаете, Киан, у нас есть искусные инженеры по строительству мостов.

— Луо, — сказал Киан, — ваши волшебные армейские мосты способны выдержать вес танка или грузовика, это верно, но не локомотива, весящего двести тонн, тянущего за собой состав в четыре тысячи тонн. А теперь расскажите нам, какой ущерб причинен вашей сибирской авантюре?

— Глупо думать, что противник просто ляжет и умрёт. Конечно, они оказывают сопротивление. Но у нас мощные силы на театре военных действий, и мы сокрушим врага. Прежде чем закончится это совещание, новая золотая шахта будет в наших руках, — пообещал министр обороны. Но это заявление не вызвало оптимизма у большинства членов Политбюро.

— Что ещё? — настаивал Киан.

— Американская морская авиация атаковала нас, и ей удалось потопить несколько кораблей нашего Южного флота.

— Какие именно корабли потопили американцы?

— Ну, пока мы не получили никаких сообщений от нашей ракетной субмарины, и…

— Американцы потопили наш единственный атомный ракетоносец? — спросил премьер-министр Ху. — Как это случилось? Неужели он стоял в гавани?

— Нет, — признался Луо. — Субмарина была в море, и её сопровождала атомная ударная подлодка, которая тоже, по-видимому, погибла.

— Просто великолепно! — воскликнул Тонг Джи. — Теперь американцы наносят удары по нашим стратегическим объектам! Они уничтожили половину нашего стратегического сдерживающего потенциала, и это была его скрытая часть. Что продолжается, Луо? Что происходит в данный момент?

Сидя в своём кресле, Фанг заметил, что Чанг выглядит необычно подавленным.

При обычных обстоятельствах он бросился бы на защиту Луо, но, за исключением одного примирительного замечания, он оставил Луо без своей помощи. Что это может значить?

— Что мы скажем народу? — спросил Фанг, стараясь сконцентрировать внимание Политбюро на чём-то важном.

— Люди поверят тому, что мы им скажем, — сказал Луо.

Все сидящие вокруг стола нервно закивали головами, соглашаясь с этим заявлением. Они действительно держали под своим контролем средства массовой информации. Передачи CNN больше не принимались по всей территории Китая, так же как и все программы других западных служб новостей. Эти службы новостей теперь не принимались даже в Гонконге, который обычно пользовался значительно большей свободой, чем другие провинции континентального Китая. Но была одна вещь, которую никто не решился упомянуть, но о которой знали и тревожились все.

Дело было в том, что каждый солдат имел отца и мать, которые сразу заметят, что от их сыновей перестали приходить письма. Даже в такой стране, как КНР, где все подвергалось жесточайшему контролю, было невозможно скрыть от людей правду.

Могли начать распространяться слухи, которые, хотя и далеко не всегда соответствовали правде, часто приносили значительно больший вред правительству, чем настоящая правда. Народ будет верить слухам, отличающимся от того, что говорили им правительственные источники информации, если эти слухи казались более разумными, чем Официальная Правда, провозглашаемая их правительством в Пекине.

Правда — это то, чего больше всего боятся в этой комнате, — понял Фанг, и впервые в жизни он задал себе вопрос, почему правды так боятся. Если правды боятся, то, может быть, они поступают не так, как следует? Нет, этого не может быть, верно? Разве они не создали идеальную политическую модель действительности? Разве не это завещал Мао их стране?

Но если дело обстояло именно так, то почему они боятся, что народ узнает о происходящем на самом деле?

Неужели может быть так, что они, члены Политбюро, знают правду, а крестьяне — нет?

Но в этом случае, если они боятся, что крестьянство узнает правду, не может ли это означать, что правда наносит вред людям, сидящим в этой комнате? И если правда представляет опасность для рабочих и крестьян, значит, члены Политбюро делают что-то неправильно?

Фанг внезапно понял, насколько опасной является мысль, только что пришедшая ему в голову.

— Луо, что означает для нас со стратегической точки зрения, — спросил министр внутренних дел, — то, что американцы лишили нас половины наших стратегических видов оружия? Это было сделано намеренно? И если так, то с какой целью?

— Тонг, нельзя потопить корабль случайно, и потому нападение на наш атомный ракетоносец является, несомненно, намеренным актом, — ответил Луо.

— Значит, американцы намеренно лишили нас одной из наших возможностей нанести им прямой удар? Почему? Получается, что это политический акт, а не просто военный?

Министр обороны кивнул:

— Да, это можно рассматривать таким образом.

— Значит, мы можем ожидать, что американцы нанесут прямой удар по нашей стране? Пока они уничтожали железнодорожные мосты, но вдруг они захотят уничтожить наше правительство и наши жизненно важные отрасли промышленности? Значит ли это, что они могут нанести удар непосредственно по нам? — продолжал Тонг.

— Это будет неосторожным актом с их стороны. У нас есть ядерные баллистические ракеты, нацеленные на их главные города. Им это известно. Несколько лет назад они разоружились и избавились от ядерных баллистических ракет — но все ещё сохранили ядерные бомбы, которые могут быть доставлены к цели бомбардировщиками и тактическими истребителями. Теперь они лишились возможности нанести по нам такой же удар, какой мы можем нанести по их стране — и по России, разумеется.

— А мы действительно уверены, что они не имеют ядерных баллистических ракет? — настаивал Тонг.

— Если у них сохранились баллистические ракеты, они сумели скрыть это от всего мира, — ответил Тан Деши. Затем он решительно покачал головой. — Нет, у американцев больше не осталось баллистических ракет.

— И в этом заключается наше преимущество, разве не правда? — спросил Чанг с омерзительной улыбкой.

Крейсер «Геттисберг» был пришвартован к плавающему пирсу на реке Йорк. Когда-то здесь хранились боеголовки от ракет «Трайдент», и все ещё, наверно, находились ракеты, ожидающие разборки, потому что повсюду стояли морские пехотинцы, и только морским пехотинцам доверялась охрана ядерного оружия военно-морского флота. Однако на пирсе их не было. Нет, грузовики, выезжавшие из склада оружия, везли длинные ящики, в которых находились SM-2 ER Block-IVD, ракеты класса «поверхность-воздух». Когда грузовики подъезжали к крейсеру, передвижной подъёмный кран поднимал их и ставил на переднюю палубу корабля. Там с помощью матросов, обладающих сильными спинами, ящики быстро опускали в вертикальные направляющие ячейки передней пусковой установки. Грегори видел, что на один ящик уходило четыре минуты. Все это время капитан расхаживал по рулевой рубке. Грегори знал причину. Капитан получил приказ перевести крейсер в Вашингтон, округ Колумбия, и в приказе было слово «безотлагательно». По-видимому, слово «безотлагательно» имело особое значение для военно-морского флота США. Наконец, был опущен десятый ящик, и кран отошёл от корабля.

— Мистер Ричардсон, — обратился капитан к вахтенному офицеру.

— Да, сэр, — ответил лейтенант.

— Дайте команду о выходе в море.

Грегори вышел на крыло мостика, чтобы наблюдать за этим торжественным актом.

Палубная команда сбросила швартовы, и едва они упали с крюйсов на главной палубе, как вспомогательная силовая установка начала отталкивать десять тысяч тонн серой стали от плавающего пирса. Крейсер действительно торопился. Он едва успел отойти на пятнадцать футов от пирса, как заработали главные машины, и меньше чем через минуту после этого Грегори услышал вздох четырех реактивных турбин, захвативших огромный глоток воздуха. Он почувствовал, как корабль ускоряется по заливу Чесапик, почти как городской транзитный автобус.

— Доктор Грегори? — Капитан Блэнди высунул голову из рулевой рубки.

— Да, капитан?

— Вы не хотите спуститься вниз и заняться своим волшебным программным обеспечением для наших птичек?

— Конечно. — Он знал дорогу и через три минуты уже стоял у компьютерного терминала, который занимался этой работой.

— Привет, док, — сказал главный старшина Лик, усаживаясь рядом с ним. — Все готово? Я буду помогать вам.

— О'кей, можете смотреть, если хотите.

Единственная проблема заключалась в том, что это была неуклюжая система, такая же удобная для пользователя, как цепная пила. Но Лик сказал ему ещё неделю назад, что это было верхом технологии 1975 года, ещё в то время, когда Apple-II с 64 килобайтами оперативной памяти считался совершенством. Теперь в его распоряжении даже в наручных часах было больше компьютерной мощности. Модификация каждой ракеты должна производиться по отдельности, и всякий раз это был процесс, состоящий из семи этапов.

— Эй, подождите минутку, — возразил Грегори. Изображение на экране компьютера было неправильным.

— Док, мы погрузили шесть Block-IVD. Остальные две являются ракетами радиолокационного наведения SM-2 ER Block-IIIC. Что тут сделаешь, капитан Блэнди — консервативный человек.

— Значит, мне нужно произвести модификацию только на отверстиях от одного до шестого?

— Нет, производите модификацию на всех. Автоматика просто не обратит внимания на изменения, которые вы ввели в код инфракрасного наведения. Чипы на птичках сами разберутся с лишним кодом, не беспокойтесь. Верно, мистер Олсон?

— Совершенно верно, главный старшина, — подтвердил лейтенант Олсон. — Ракеты относятся к современной технологии, хотя компьютерная система осталась прежней. Наверно, создание поисковых головок ракет на основе современной технологии, которые смогут общаться с этой старой системой, обойдётся дороже для модификации всей системы, чем покупка новой сети магазинов «Гейтуэй», не говоря уже о том, чтобы создать более надёжную общую систему, но об этом вам нужно поговорить с командованием военно-морских систем.

— Кто это? — спросил Грегори.

— Это технические гении, которые отказались ставить стабилизаторы на крейсеры нашего класса. По их мнению, нам только пойдёт на пользу, если мы будем страдать от морской болезни и блевать за борт.

— Пустоголовые сачки, отлынивающие от работы, — объяснил Лик. — Их множество на военно-морском флоте — на берегу, разумеется. — Крейсер резко накренился на правый борт.

— Капитан очень спешит, правда? — заметил Грегори. «Геттисберг» делал левый поворот на полном ходу с правым креном.

— Видите ли, командующий Атлантическим флотом сказал, что это идея министра обороны. Думаю, поэтому это очень важно, — пояснил мистер Олсон своему гостю.

— Я считаю, что это неблагоразумно, — сказал им Фанг.

— Почему вы так считаете? — спросил Луо.

— Неужели заливать топливо в ракеты так необходимо? А вдруг возникнет опасность провокации?

— Полагаю, это техническая проблема, — заметил Киан. — Насколько я помню, после того как вы залили топливо в ракеты, вы не можете держать их в заправленном состоянии дольше, чем — сколько? Двенадцать часов?

Технократ застиг этим вопросом врасплох министра обороны.

— Мне нужно проконсультироваться об этом со Вторым артиллерийским управлением, — признался тот.

— Значит, вы не будете готовить их к запуску до того, как мы получим возможность обсудить этот вопрос? — спросил Киан.