— Это будет так, как ты сказал?

— Я только гадаю, — признался Робби, — но я не думаю, что оба пастора отнесутся к проповедям безразлично. Это слишком благоприятная возможность преподнести прихожанам хороший урок и заявить, что господу в высшей степени наплевать, какой у тебя цвет кожи и что все верующие должны сплотиться. Оба скорее всего не коснутся вопроса абортов — отца не особенно интересуют права женщин на аборты, да и Паттерсон придерживается такой же точки зрения. Они будут говорить главным образом о справедливости и равенстве и о том, как два хороших человека вознеслись к Всевышнему после того, как совершили благородный поступок.

— Твой отец хорошо читает проповеди?

— Если бы давали премии Пулицера за проповеди, вся стена у него была бы покрыта ими! Впрочем, и Джерри Паттерсон не так уж плох для белого проповедника.

— Ага, — заметил Ефремов. Он сидел у окна здания, вместо того чтобы томиться в одном из автомобилей. Здесь было намного удобнее, а он имел достаточно высокое звание, чтобы заслужить и ценить удобства. Он видел Суворова/Конева из дома напротив сидящим на скамейке с вечерней газетой в руках. Следить за ним не было так уж необходимо, но они всё-таки не сводили с него глаз. Разумеется, в Москве тысячи скамеек в парках, и шансы, что субъект выберет одну и ту же так много раз, были поистине микроскопическими. Именно это они и постараются доказать судье, когда настанет время судебного процесса… в зависимости от того, что у субъекта в правой руке. В его досье, присланном из КГБ, говорилось, что он праворукий. Похоже, что так и было на самом деле. Субъект действовал настолько искусно, что проследить за его действиями почти невозможно, но всё-таки наблюдатели успели заметить движение. Правая рука отпустила газету, опустилась в правый карман, достала что-то металлическое. На мгновение рука замерла, пока он переворачивал страницы газеты — мелькание газетных страниц являлось отличным отвлекающим жестом для всех, кто мог следить за ним, поскольку человеческий глаз всегда притягивается к движениям, — и тут правая рука скользнула вниз, прикрепила металлический контейнер к магнитной пластинке и сразу вернулась к газете. Все было проделано одним плавным движением и настолько быстро, что казалось почти невидимым. «Именно почти», — подумал Ефремов. Он ловил шпионов и раньше — их было четверо, этим и объяснялось его быстрое продвижение по служебной лестнице, — и всякий раз он испытывал волнение, потому что охотился и ловил почти неуловимую дичь. «Почти», — снова подумал Ефремов. А сейчас перед ним был шпион, подготовленный в русской школе, самый неуловимый из всех. Раньше ему ни разу не удавалось поймать одного из таких, и сейчас он испытывал нервное возбуждение не только потому, что ловил шпиона, но и предателя… «Может быть, даже предателя, виновного в убийстве?» — подумал Ефремов. Это будет первый столь значительный успех в его карьере. Ещё никогда в своей профессиональной деятельности ему не удавалось заниматься расследованием шпионажа, связанного с таким серьёзным нарушением закона. Нет, разведывательная операция заключалась в передаче информации, что было опасным уже само по себе. Но убийство, сопутствующее шпионажу, влекло за собой дополнительную опасность и было явно не по вкусу опытному шпиону. Из-за этого возникал шум, как говорилось на их жаргоне, а шпион старался избегать шума вроде вора-домушника и по тем же мотивам.

— Вызови Провалова, — приказал Ефремов своему подчинённому. Для этого существовало две причины. Первая заключалась в том, что он был в долгу перед капитаном милиции, который представил ему как предмет расследования, так и самого субъекта. Второе, гражданский коп мог знать что-то полезное для его расследования. Они продолжали следить за Суворовым/Коневым ещё десять минут. Наконец субъект встал и вернулся к автомобилю, чтобы ехать обратно в свою квартиру. По пути за ним будут следовать постоянно меняющиеся машины наблюдения. Когда прошло ещё пятнадцать минут, один из людей Ефремова пересёк улицу и достал контейнер из-под скамейки. Он снова был заперт. Это означало, что содержание является ещё более важным. Придётся обойти предохранительное устройство, чтобы не допустить уничтожения содержимого, но сотрудники ФСБ хорошо владели этим искусством, и ключ к замку контейнера был уже наготове. Это подтвердилось через двадцать минут, когда открылась крышка контейнера и листки бумаги были извлечены, развёрнуты, сфотографированы, снова свёрнуты, точно как раньше, уложены внутрь контейнера и, наконец, заперты в контейнер, который немедленно отвезли обратно и поместили на прежнее место под скамейку.

В здании ФСБ группа дешифровальщиков ввела донесение в компьютер, куда уже был введён шифр одноразового блокнота. После этого потребовалось всего несколько секунд, в течение которых компьютер проделал несложную операцию, напоминающую наложение документа на шаблон. Проявившийся текст был написан, к счастью, на русском языке. Содержание донесения потрясло присутствующих.

— Твою мать! — выдохнул техник, произнеся одно из самых отвратительных русских ругательств. Затем он передал лист бумаги одному из инспекторов, реакция которого мало отличалась от первой. Инспектор подошёл к телефону и набрал номер Ефремова.

— Павел Георгиевич, вам надо посмотреть на это.

Провалов сидел в кабинете Ефремова, когда вошёл начальник шифровального отдела.

Расшифровка была в конверте из плотной манильской бумаги, и главный дешифровальщик передал конверт без единого слова.

— Что там, Павел Георгиевич? — спросил капитан милиции.

— Ну что ж, мы получили ответ на первый вопрос.

Автомобиль был даже куплен у того же дилера в центре Москвы, гласило донесение.

Здесь не может быть никакой ошибки. Люди, нанятые для осуществления миссии, убиты в Санкт-Петербурге. Перед тем как предпринять новую попытку, мне требуется указание относительно времени, а также деньги для уплаты подрядчикам.

— Значит, всё-таки целью покушения был Головко, — заметил Провалов. — И директор разведывательной службы нашей страны обязан своей жизнью сутенёру.

— Похоже на то, — согласился Ефремов. — Обрати внимание, что этот гад не просит деньги для себя. По-видимому, он несколько смущён тем, что первая попытка оказалась такой неудачной.

— Но он работает на китайцев?

— Да, по-видимому, — заметил майор ФСБ, чувствуя холодок внутри. Почему, спросил он себя, китайцам понадобилось совершить такое покушение? Ведь это почти объявление войны?

Он откинулся на спинку кресла и закурил, глядя в глаза своего милицейского коллеги.

Ни один из них не знал, что сказать, и поэтому оба молчали. Скоро у них заберут все материалы, и расследование поднимется на самый верх. Поняв это, они разошлись по домам.

Утренний восход над Пекином был более ясным, чем обычно. Миссис Ю спала долго и глубоко и, хотя проснулась с лёгкой головной болью, была благодарна Вену за то, что он заставил её выпить перед сном два крохотных стаканчика какого-то крепкого напитка. Тут она вспомнила, зачем приехала в Пекин, и хорошее настроение мгновенно покинуло её.

На завтрак она пила только зелёный чай и все время смотрела вниз, вспоминая звук голоса своего мужа, мучительно думая о том, что никогда больше не услышит его. Он всегда был в хорошем настроении за завтраком, никогда не забывал, как не забыла сейчас она, прочитать благодарственную молитву перед тем, как вкусить пищу, и благодарил господа за то, что он дал ему ещё один день, в течение которого он может служить Ему. Но теперь всё. Теперь он никогда больше не будет делать этого. Но у неё оставались свои обязанности перед покойным мужем.

— Как нам поступить дальше, Зонг? — спросила она, когда вошёл хозяин.

— Я пойду с тобой в полицейский участок, и попросим выдать нам тело Фа Ана. Затем я помогу тебе отправить тело нашего друга домой, и мы проведём заупокойную службу в…

— Нет, Зонг, мы не можем так поступить. Полиция окружила дом и не пропускает никого. Они не пропустили даже меня, несмотря на то, что все документы в порядке.

— Тогда мы проведём службу снаружи, и полицейские будут смотреть, как мы молимся за упокой души нашего убитого друга, — сказал хозяин ресторана с мягкой, но непоколебимой уверенностью.

Через десять минут она умылась и была готова идти. Полицейский участок находился всего в четырех кварталах, обычное здание, ничем не отличающееся от остальных, за исключением надписи над входом.

— Да? — спросил дежурный офицер, когда краем глаза заметил, что рядом с его столом стоят люди. Он поднял голову от бумажных бланков, которые занимали его внимание в течение последних нескольких минут, и увидел женщину и мужчину примерно одинакового возраста.

— Меня зовут Ю Чунь, — ответила миссис Ю, прочитав во взгляде офицера, что он узнал её.

— Вы жена Ю Фа Ана? — спросил он.

— Да.

— Ваш муж был врагом народа, — сказал коп, уверенный в этом, но не знавший, что говорить дальше в столь запутанной ситуации.

— Я не верю и пришла сюда лишь для того, чтобы доставить его тело домой для похорон.

— Я не знаю, где его тело, — ответил коп.

— Но его застрелил полицейский, — сказал Вен, — и потому тело должно находиться в распоряжении полицейского ведомства. Таким образом, не будете ли вы так любезны, товарищ, позвонить по соответствующему телефону, чтобы мы могли забрать тело нашего друга? — Его вежливое поведение не позволяло дежурному офицеру грубо или резко ответить ему.

Но дежурный офицер действительно не имел представления, по какому номеру следует звонить, поэтому он позвонил вышестоящему начальнику внутри большого административного отдела. Коп чувствовал себя неловко в присутствии двух людей, стоящих перед его столом, но как поступить по-другому, он не знал.

— Да? — ответил голос по третьему телефону.

— Это сержант Янг, я дежурю в приёмной. Пришла Ю Чунь, она ищет тело своего мужа, Ю Фа Ана. Я должен сказать ей, куда идти дальше.

Потребовалось несколько секунд, в течение которых человек на другом конце провода пытался припомнить…

— Ах да, передай ей, что она может пойти на берег реки Да Юндзе. Прошлым вечером его тело было кремировано и пепел высыпан в реку.

Независимо от того, был ли он врагом народа или нет, не очень приятно говорить об этом вдове убитого, которая, наверно, любила его. Сержант Янг положил телефонную трубку и решил сообщить ей эту новость.

— Тело Ю Фа Ана было кремировано, и пепел высыпан в реку, товарищ.

— Но это жестоко! — вспылил Вен. Чунь была слишком потрясена, чтобы произнести что-нибудь.

— Больше ничем не могу помочь, — сказал Янг и вернулся к своей канцелярской работе, надеясь, что они уйдут.

— Где мой муж? — выпалила Ю Чунь после тридцати секунд молчания.

— Тело вашего мужа было кремировано, и пепел высыпан в реку, — повторил Янг, не поднимая головы, потому что он не хотел видеть глаза женщины при таких обстоятельствах. — Больше я ничем не могу помочь вам. Прошу вас покинуть полицейский участок.

— Мне нужно тело моего мужа! — настаивала женщина.

— Ваш муж мёртв, и его тело кремировано. Уходите! — произнёс в ответ сержант Янг, надеясь, что она уйдёт и позволит ему вернуться к бланкам.

— Мне нужен мой муж! — Теперь её голос звучал громче, и глаза присутствующих в вестибюле повернулись в её сторону.

— Его больше нет, Чунь, — сказал ей Вен Зонг, беря её под руку и направляя к выходу. — Пошли, мы будем молиться за него перед вашим домом.

— Но почему они — я хочу сказать, почему он — и почему они… — За последние сутки её постигло столько несчастий, что Ю Чунь, несмотря на ночной сон, не понимала, что происходит вокруг. Её муж, с которым она жила больше двадцати лет, исчез, а теперь она даже не может увидеть урну с его прахом? Это было слишком много для женщины, которая ни разу за всю жизнь не сталкивалась на улице с полицейским. Она не сделала ничего плохого, не совершила ни одного поступка против государства — за исключением, может быть, того, что вышла замуж за христианина, — но разве это преступление?

Разве кто-то из них, любой прихожанин, принимал участие в заговоре против государства? Нет. Неужели кто-то совершил проступок, нарушающий уголовный или гражданский закон? Нет. Тогда почему её постигло это ужасное несчастье? Она чувствовала, словно её раздавил невидимый грузовик, когда она пересекала улицу, но потом пришла к выводу, что сама виновата в собственных несчастьях. Позади невидимого грузовика мчался ещё один, более безжалостный, чем первый.

Она была бессильна что-нибудь предпринять, ей было не к кому обратиться, никаких легальных методов или каких-нибудь других. Они даже не могли войти в её дом, гостиная которого так часто служила им церковью, не могли собраться там, чтобы помолиться за душу Ю и вознести молитву господу, умоляя его отнестись к ним с милосердием и помочь им. Вместо этого они будут молиться… где? — подумала она.

Не надо спешить, следует делать шаг за шагом. Вместе с Веном они вышли из полицейского участка, ускользая от глаз, которые смотрели на них, будто давили. Глаза и их напор скоро остались позади, но солнце на улице словно опять начало давить на них, обжигать в этот день, который должен быть днём мира и молитвы Господу, чьё милосердие не было сейчас слишком уж заметно. Вместо этого яркое солнце светило сквозь её веки, принося с собой ненужное сияние в темноту, которая могла заменить ей мир. У неё был билет на рейс в Гонконг и оттуда в Тайбей, где она могла по крайней мере выплакаться в присутствии матери, которая ожидала прихода смерти, потому что ей было за девяносто лет.

Для Барри Вайса день уже давно начался. В письме, полученном по электронной почте, его коллеги в Атланте превозносили его до небес за предыдущую передачу. Возможно, получишь ещё одну «Эмми», говорили они. Вайс любил получать призы, но не они были стимулом для его работы. Стимул заключался в том, что он делал. Он даже не мог сказать, что работа ему нравилась, потому что новости, которые он передавал в Атланту, редко были хорошими или приятными. Это просто была его работа, которую он выбрал. Если и был аспект работы, который ему действительно нравился, так это новизна. Подобно тому, как люди просыпались утром, думая о том, что они увидят на CNN, начиная от результатов матчей по бейсболу до казней, так и он просыпался каждое утро, думая о том, что передать своей аудитории. Часто у него уже было представление о том, где находится его будущий сюжет и, в основных чертах, из чего он будет состоять, но и в этом у него не было уверенности, и новизна была увлекательным приключением. Он научился верить своим инстинктам, хотя не понимал, откуда они возникают. Сегодня его инстинкты напомнили ему, что один из священников, которого застрелили на его глазах, говорил, что у него есть жена и сейчас она на Тайване. Может быть, она уже вернулась? Стоило попробовать. Он попытался запросить Атланту, какова реакция Ватикана, но это относится к сфере деятельности римского бюро. Самолёт с телом кардинала ДиМило летел сейчас в Италию, где кто-то из CNN сделает из прибытия тела кардинала настоящую сенсацию в прямом эфире и записывая на плёнку, которую покажут всему миру по крайней мере раз десять.

В номере отеля стояла кофеварка, и он заварил собственный кофе из кофейных зёрен, которые стащил из офиса пекинского бюро CNN. Он, как и многие другие, считал, что кофе помогает ему думать.

Итак, размышлял Барри, тело итальянского кардинала уложили в гроб и погрузили на авиалайнер «Алиталии» «Боинг-747». Сейчас он летит, наверно, где-нибудь над Афганистаном. Но как относительно китайского священника, баптистского пастора, который получил пулю в лоб? У него был приход, и он сказал, что женат. Если это так, то у него где-то есть жена и она захочет получить тело мужа, чтобы похоронить его. Так что он, по крайней мере, может попытаться взять у неё интервью… это будет хорошим продолжением предыдущей передачи и позволит Атланте ещё раз прокрутить ленту с убийствами. Барри не сомневался, что Пекин уже вписал его в свой список дерьмовых гостей, ну и хрен с ними, подумал Вайс, отпивая глоток «Старбакс», не такое уж это удовольствие находиться здесь. Эти парни — настоящие расисты. Даже прохожие на улице шарахались в сторону при виде его тёмной кожи. Даже Бирмингэм при Булле Конноре не относился к чернокожим американцам как к инопланетянам с какой-то далёкой звезды. Здесь все выглядели одинаково, одевались одинаково, говорили одинаково. Черт побери, им нужны чернокожие для того, чтобы добавить разнообразия. Да прибавить нескольких шведских блондинок и, может быть, десяток итальянцев, чтобы основать приличный ресторан…

Но его работа не заключалась в приобщении мира к цивилизации, он должен просто говорить людям, что в этом мире происходит. Сегодня он вместе со своим спутниковым минивэном поедет обратно к дому преподобного Ю Фа Ана. У него было предчувствие, не больше этого. Но предчувствия редко подводили его.

У Райана был ещё один свободный вечер, и он наслаждался свободой. Следующий вечер будет иным. Ему придётся выступить с ещё одной проклятой речью по иностранной политике. Почему бы ему просто не сообщить о своей иностранной политике в комнате для пресс-конференций и покончить с этим? Но никто ещё не предлагал ему подобное, а он не спрашивал из страха выглядеть дураком (снова) перед Арни. Но делается это сейчас именно так. Его речь и тема выступления не имели никакого отношения к составу аудитории, к которой он обращается. Неужели нет более разумного способа сообщить миру, о чём он думает? На этот раз с ним поедет Кэти, и она ненавидела такие выступления даже больше его, потому что поездка отрывала её от заметок о пациентах, которые она охраняла строже, чем лев защищает антилопу, только что убитую им себе на ланч. Кэти часто жаловалась, что обязанности Первой леди отрывают её от работы хирурга. Джек не верил этому. Более вероятно, что Кэти, как большинство женщин, нуждалась в поводе для жалоб, а эта тема выглядела достойнее, чем её остальные мелкие жалобы, вроде тех, что ей не дают возможности время от времени готовить обед. Кэти потратила больше двадцати лет, стремясь овладеть искусством готовить изысканную пишу, и когда ей позволяло время, что случалось очень редко, она пробиралась в огромную кухню Белого дома, где обменивалась идеями и рецептами с главным поваром. В настоящий момент, однако, она свернулась в комфортабельном кресле и вела записи в досье своих пациентов, время от времени делая глоток вина из бокала, пока Джек смотрел телевизор. Для разнообразия все это происходило не под наблюдением агентов Секретной службы и домашней прислуги.

Но президент, по сути дела, не следил за событиями, происходящими на экране телевизора. Его взгляд был направлен в сторону телевизора, но мозг занимался чем-то совсем другим. Кэти научилась понимать этот взгляд за последний год, этот кажущийся сон с открытыми глазами.

Фактически она сама нередко делала то же самое, думая о наиболее благоприятном способе излечения пациента, пока ела ланч в докторском кафетерии Хопкинса. В её мозгу возникала картина вроде диснеевского рисунка, создавая модель операции и затем пробуя различные теоретические методы её проведения. В последнее время это случалось все реже. Технология применения лазера при операциях на глазах, которую она помогла разработать, приближалась к такому совершенству, что скоро наступит момент, когда операцию сможет осуществлять автомат — разумеется, ни она, ни её коллеги не рекламировали это. В медицине должно таиться мистическое начало, иначе вы теряете свою власть говорить пациентам, что им следует делать, причём таким тоном, чтобы они действительно делали это.

По какой-то причине это не относилось к власти президента, думала Кэти. Что касается конгресса — ну что ж, большей частью они соглашались с ним, как и следовало им поступать, потому что запросы Джека обычно были разумными — но не всегда, и порой они отклоняли его запросы по самым глупым причинам. «Возможно, это хорошо для страны, но не так хорошо для моего округа, и…» Все они забывали то обстоятельство, что когда приехали в Вашингтон, то приносили клятву служить на благо страны, а не на благо их маленьких округов. Когда она сказала об этом Арни, он от души посмеялся и прочёл ей лекцию о том, как все происходит в реальном мире — словно врач не знает этого, возмутилась она. Таким образом, Джеку приходилось балансировать между реальным миром и тем, что должно быть, но не было. Гораздо разумнее для женатого человека спать с какой-то шлюхой, чем пытаться дискутировать с некоторыми зарубежными странами. По крайней мере, он может сказать шлюхе после трех или четырех раз, что все кончено, а вот эти проклятые главы зарубежных государств никогда никуда не деваются.

В этом заключается преимущество медицины, — подумала профессор Райан. Врачи во всем мире лечат своих пациентов практически одинаково, потому что человеческое тело является одинаковым повсюду и методы лечения больных, которые успешно применялись в Джонсе Хопкинсе в восточном Балтиморе, так же успешно применяются в Берлине, Москве или Токио, даже если люди выглядят и говорят по-другому. Но если так, то почему люди во всем мире не могут одинаково думать? Их проклятые мозги ничем не отличаются друг от друга. Теперь пришла её очередь ворчать, как часто делал это её муж.

— Джек? — спросила она, опуская свой блокнот.

— Да, Кэти?

— О чем ты сейчас думаешь?

Главным образом о том, чтобы здесь появилась Эллен Самтер с сигаретой, — подумал он, но не мог озвучить. Если Кэти узнает, что он тайком курит в Овальном кабинете, она не покажет вида, что скорее всего и произойдёт, потому что она не искала поводов для ссор, а он никогда больше не курил в её присутствии или перед детьми. Кэти снисходительно относилась к его слабостям, при условии, что он делал это редко и незаметно. Но её вопрос относился к причине, из-за которой его так тянуло к никотину.

— Китай, бэби. На этот раз они действительно наступили на грабли, но не понимают, как плохо это выглядит.

— Убийство двух этих священников — разве это может не выглядеть ужасно? — спросила «Хирург».

— Не все ценят человеческую жизнь так, как мы.

— Я встречалась с китайскими врачами — они настоящие врачи, и мы разговаривали с ними как с профессионалами.

— Пожалуй. — Райан увидел, что на экране телевизора, с которого он якобы не сводил глаз, появилась реклама, и встал, чтобы подняться на кухню этажом выше за новой порцией виски. — Тебе подлить вина, бэби?

— Да, спасибо. — На её лице появилась привлекательная «рождественская» улыбка.

Джек поднял бокал жены. Значит, у неё на завтрашний день не запланировано операций. Ей нравится «Шато Мишель Шардоне», вино, которое они впервые попробовали в Кэмп-Дэвиде. Сам он пьёт сегодня вечером бурбон «Дикая Индейка» со льдом. Он обожал пикантный запах кукурузных и пшеничных зёрен, а сегодня отпустил домашнюю прислугу и наслаждался относительной роскошью, позволяющей ему самостоятельно наливать себе виски. Он мог даже приготовить себе сэндвич с арахисовым маслом, если бы захотел. Джек спустился по лестнице с бокалами в руках и, проходя мимо жены, чуть прикоснулся к её шее, что всегда вызывало у неё очаровательную лёгкую дрожь.

— Так что случится в Китае?

— Мы узнаём об этом, как и все остальные американцы — включив канал CNN. В освещении некоторых проблем они действуют намного быстрее, чем наши разведывательные службы. Кроме того, наши разведчики не могут предсказывать будущее лучше биржевиков на Уолл-стрит. — Ты сможешь запросто опознать такого человека у Меррилл Линч, если бы он существовал, — Джеку не захотелось говорить это вслух. — Он будет тем парнем, у дверей офиса которого соберутся все миллионеры.

— А что ты сам думаешь?

— Я очень обеспокоен, Кэт, — признался Райан, опускаясь в кресло.

— По поводу чего?

— По поводу того, что нам придётся предпринять, если они снова натворят что-нибудь. Но мы не можем предупредить их. В этом случае катастрофа случится обязательно, потому что они пойдут на действительно глупые меры только для того, чтобы продемонстрировать нам свою мощь. Таковы мононациональные государства. С ними нельзя вести переговоры как с нормальными людьми. Люди, которые принимают там решения, думают своими…

— …членами? — высказала предположение Кэти и хихикнула.

— Совершенно верно, — согласился Джек и кивнул. — Многие следуют за своими членами, куда бы ни шли. Мы знаем некоторых иностранных лидеров, которых выбросили бы за свойственные им привычки из любого приличного борделя. Им так нравится показывать окружающим, какие они крутые и мужественные, что для достижения цели они ведут себя подобно животным на скотном дворе.

— Совокупляются с секретаршами?

— Очень многие. — Райан кивнул. — Черт возьми, председатель Мао любил двенадцатилетних девственниц и менял их, как иные меняют рубашки. Думаю, что, принимая во внимание его возраст, это было единственное, на что он был способен…

— В то время ещё не было виагры, Джек, — напомнила ему Кэти.

— Ты полагаешь, что это снадобье поможет сделать мир более цивилизованным? — спросил он, поворачиваясь к своей жене-врачу и улыбаясь ей. Это не казалось вероятной перспективой.

— Ну что ж, по крайней мере, это спасёт множество двенадцатилетних девственниц.

Джек посмотрел на часы. Через тридцать минут ему придётся ложиться спать. До этого времени он, пожалуй, действительно немного посмотрит телевизор.

Ратледж как раз просыпался. Под его дверь был подсунут конверт, который он достал и распечатал. В нем содержался текст официального коммюнике из Туманного Болота и инструкции на предстоящий день, которые мало чем отличались от инструкций предыдущего дня. Не предлагать никаких уступок, а именно это и являлось смазкой в отношениях с КНР. Ты должен предложить им что-то, если хочешь получить что-то от них, а китайцы, по-видимому, никак не понимали, что такой порядок мог быть в интересах и другой стороны. Ратледж направился в свою личную ванную, думая по пути, походило ли это на переговоры с германскими дипломатами в мае 1939 года. Интересно, подумал он, могли кто-нибудь предотвратить ту войну? Оглядываясь назад, в прошлое, он решил, что скорее всего нет. Некоторые главы государств были настолько тупы, что не понимали того, что говорили им их дипломаты.

Через полчаса накрыли завтрак. К этому времени Ратледж принял душ и, блестя розовыми свежевыбритыми щеками, вышел из комнаты. Члены делегации собрались в столовой, главным образом читая газеты, знакомясь с тем, что происходит дома. Они уже знали или думали, что знают, что должно случиться здесь. Здесь не случится ровным счётом ничего. Ратледж был согласен с такой точкой зрения. Он тоже ошибался.