— Если Америка введёт эмбарго на китайские товары, Китай сделает то же самое по отношению к Америке, — резко ответил министр иностранных дел Китая.

— Это не послужит интересам вашей страны, равно как и нашей, — отозвался Ратледж.

А вот кому это нанесёт более значительный ущерб? — подумал он, но промолчал. Китайцы знали это и так, говорить не требовалось.

— А как относительно статуса наибольшего благоприятствования для нашей страны и вступления Китая во Всемирную торговую организацию? — потребовал ответа министр иностранных дел.

— Господин министр, Америка не может благосклонно относиться к любому из этих вопросов, до тех пор пока ваша страна надеется получить открытые экспортные рынки для себя и одновременно закрывает свои импортные рынки для нас. Торговля, сэр, означает равноправный обмен ваших товаров на наши, — снова напомнил Ратледж — примерно в двенадцатый раз после ланча. Может быть, на этот раз китаец поймёт наконец. Но это было несправедливо. Он уже давно понял все, просто не желал признавать факт. Это была всего лишь внутренняя китайская политика, выраженная на международной арене.

— Вы снова диктуете Китайской Народной Республике! — ответил Шен с гневом, настоящим или притворным, словно Ратледж занял его место на парковочной площадке.

— Нет, господин министр, мы не делаем этого. Это вы, сэр, пытаетесь диктовать Соединённым Штатам Америки. Вы настаиваете на том, чтобы мы приняли ваши условия в области торговли. В этом, сэр, вы ошибаетесь. Мы не видим необходимости покупать ваши товары в ничуть не большей степени, чем вы хотите покупать наши. — Просто вам нужна наша твёрдая валюта чертовски больше, чем нам ваши игрушки, чтобы их жевали наши проклятые собаки!

— Мы можем покупать авиалайнеры у корпорации, выпускающей аэробусы, с такой же лёгкостью, как ваши «Боинги».

Ситуация действительно становилась утомительной. Ратледжу хотелось ответить: но без наших долларов как вы собираетесь расплачиваться за них? Но «Аэробус» предоставлял отличные кредитные условия для своих покупателей. Это был ещё один способ, с помощью которого европейское предприятие, получающее субсидии от правительства, вело «справедливую» игру на международном рынке, конкурируя с частной американской корпорацией. Вместо этого он ответил:

— Да, господин министр, вы можете сделать это, а мы можем закупать товары в Тайване, Корее, Таиланде или в Сингапуре с такой же лёгкостью, как и у вас. — А вот они будут точно покупать авиалайнеры у «Боинга»! — Но это не послужит интересам ни вашей страны, ни нашей, — рассудительно закончил он.

— Мы — суверенная страна и суверенный народ, — огрызнулся Шен, продолжая линию, которой он придерживался раньше, и Ратледж пришёл к выводу, что риторика всё-таки берет верх в этом многословии. Такая стратегия приносила успех много раз в прошлом, но теперь у Ратледжа была инструкция не обращать внимания на все дипломатические спектакли, а китайцы просто ещё не поняли этого. Может быть, понадобится ещё несколько дней, решил он.

— Мы тоже, господин министр, — ответил Ратледж после того, как Шен закончил. Затем он намеренно посмотрел на часы, и тут Шен понял намёк.

— Предлагаю перенести нашу следующую встречу на завтра, — сказал министр иностранных дел КНР.

— Отлично. Надеюсь снова увидеть вас утром, господин министр, — ответил Ратледж, вставая и протягивая руку министру. Остальные делегаты сделали то же самое, хотя у Марка Ганта не оказалось сегодня коллеги на противоположной стороне стола и он не смог проявить свою вежливость.

Американская делегация спустилась вниз, к ожидавшим их автомобилям.

— Да, это была оживлённая дискуссия, — заметил Гант, как только они вышли наружу.

На лице Ратледжа появилась довольная улыбка.

— Верно, это внесло некоторое разнообразие, не правда ли? — Пауза. — Мне кажется, что они пытаются понять, насколько далеко им удастся продвинуться с помощью пустых угроз. Вообще-то Шен более или менее спокойный парень. Большей частью предпочитает, чтобы все шло тихо и мирно.

— Значит, он тоже получил инструкции? — поинтересовался Гант.

— Конечно, но он отчитывается перед их Политбюро, тогда как мы докладываем Скотту Адлеру, а он передаёт президенту Райану. Знаешь, когда я ехал сюда, мне не нравились полученные инструкции, но теперь я вижу, как всё превращается в нечто вроде развлечения. Не слишком часто случается, что нам поручают отвечать весьма резко. Мы говорим от имени Соединённых Штатов и потому должны вести себя дружелюбно и спокойно, стараясь найти компромисс. Вот к чему я привык. Но здесь — здесь я испытываю удовлетворение. — Это не означало, что он одобряет политику президента Райана, разумеется, но переход к покеру от канасты представляет собой интересную перемену. Скотту Адлеру нравится покер. Может быть, это и является объяснением, почему у него такие хорошие отношения с этим яху[55] в Белом доме.

Поездка до посольства заняла всего несколько минут. Американцы, входящие в состав делегации, главным образом молчали, наслаждаясь несколькими минутами тишины. Часы дипломатических переговоров, когда приходилось следить за точным значением каждого слова, походили на чтение контракта юристом, слово за проклятым словом, следя за их нюансами и значением, вроде поиска алмаза в выгребной яме. Теперь они молча сидели в автомобилях, закрыв глаза, или смотрели на проносящийся мимо унылый пейзаж, лишь изредка зевая. Наконец автомобили въехали в ворота посольства.

Единственно, на что они могли жаловаться, это на затруднения, с которыми приходилось влезать или вылезать из лимузинов, если только вам не было шести лет от роду. Однако уже в то мгновение, когда они покинули свой официальный транспорт, сразу поняли, что произошло какое-то неприятное событие. Их прибытия ждал посол Хитч, чего он раньше никогда не делал. Послы обладают высоким дипломатическим рангом и важностью. Они обычно не работают швейцарами для своих соотечественников.

— Что случилось, Карл? — спросил Ратледж.

— Большой ухаб на дороге, — ответил Хитч.

— Неужели кто-то умер? — пошутил заместитель государственного секретаря.

— Да, — раздался неожиданный ответ. Затем посол сделал жест, приглашая их зайти внутрь. — Пошли.

Старшие члены делегации последовали за Ратледжем в конференц-зал посольства. Там уже собрались заместитель главы миссии, старший помощник посла, который в некоторых посольствах и является реальным боссом, — и остальные члены руководства, включая человека, который, по мнению Ганта, возглавлял группу ЦРУ. Какого черта? — подумал «Телескоп». Все приглашённые заняли места, и тогда посол Хитч рассказал о происшествии.

— Вот дерьмо! — заметил Ратледж, выразив мнение всех присутствующих. — Почему это случилось?

— Мы не знаем точно. Наш пресс-атташе пытается найти этого репортёра Вайса, но до тех пор, пока не получим дополнительную информацию, мы, по сути дела, ничего не знаем о причине случившегося. — Хитч пожал плечами.

— Известно об этом правительству КНР? — спросил Ратледж.

— Они, наверно, только что узнали об этом, — высказал мнение предполагаемый офицер ЦРУ. — Наверняка понадобилось время, чтобы эта новость прошла сквозь их бюрократию.

— Какова, по вашему мнению, будет их реакция? — спросил один из помощников Ратледжа, избавив своего босса от необходимости задать этот очевидный и довольно глупый вопрос.

Ответ был таким же глупым, как и вопрос.

— Вы знаете об этом столько же, сколько знаю я, — ответил Хитч.

— Значит, это может оказаться как небольшой неприятностью, так и крупным скандалом, — заметил Ратледж.

— Я склонен думать о втором варианте, — сказал посол Хитч. Он никак не мог прийти к разумному объяснению, почему все это произошло, но его дипломатический инстинкт вспыхнул красным тревожным светом, а Карл Хитч был человеком, который доверял своему инстинкту.

— Есть указания из Вашингтона? — спросил Клифф.

— Они ещё не проснулись? — Как один, все члены делегации посмотрели на часы. Сотрудники посольства уже знали, сколько сейчас времени в Вашингтоне. Солнце ещё не встало над столицей. До принятия решений осталось ещё четыре часа. Никто в посольстве не будет спать в течение некоторого времени, потому что после принятия решений в Вашингтоне им придётся подумать о том, как осуществить их, как представить позицию их страны Китайской Народной Республике.

— Есть идеи? — спросил Ратледж.

— Президент не будет в восторге от случившегося, — заметил Гант, придя к выводу, что знает столько же, как и все присутствующие в конференц-зале. — Его первая реакция выразится в негодовании. Вопрос заключается в следующем: затронет ли это тему, ради которой мы находимся здесь? Мне кажется это вполне возможным, в зависимости от реакции наших китайских друзей на эту новость.

— Какой будет реакция китайцев? — спросил Ратледж у Хитча.

— Я не уверен, Клифф, но сомневаюсь, чтобы она нам понравилась. Они будут рассматривать весь инцидент как вмешательство в их внутренние дела. Поэтому, как мне кажется, их реакция будет грубой. По существу, они захотят сказать: «Очень жаль». Если ответ будет именно таким, последует жёсткая реакция из Америки и из Вашингтона. Китайцы не понимают нас, как им хотелось бы думать. Каждый раз они неправильно истолковывают наше общественное мнение, и я не заметил, чтобы они чему-нибудь научились. Я очень обеспокоен, — заключил Хитч.

— Ну что ж, тогда наша задача заключается в том, чтобы помочь им с решением этого вопроса, — заметил Ратледж. — Знаешь, это может даже помочь решению в нашу пользу той проблемы, ради которой мы приехали.

Хитч сердито посмотрел на него.

— Клифф, будет серьёзной ошибкой, если ты попытаешься использовать случившееся несчастье для своих целей. Пусть уж они сами думают, как выпутаться из этого. Убийство посла — очень серьёзное событие, — сказал американский посол собравшимся в зале, на случай, если им это неизвестно. — Тем более что он убит государственным служащим. Но, Клифф, если ты попробуешь сунуть им это в горло, они задохнутся, и я не думаю, что это нам нужно. Мне кажется, что лучше всего предложить сделать перерыв в переговорах на один или два дня, чтобы дать им возможность разобраться самим.

— Это продемонстрирует нашу слабость, Карл, — покачал головой Ратледж. — Я считаю, что ты ошибаешься. Моё мнение следующее: мы нажимаем на них и даём понять, что у цивилизованного мира есть правила и мы ожидаем, что они будут соблюдать их.

— Что это за безумие? — спросил Фанг Ган, глядя в потолок.

— Мы не знаем точно, — ответил Чанг Хан Сан. — Похоже, что причиной всего является какой-то назойливый священник.

— И глупый полицейский, у которого пистолет вместо мозгов. Его накажут, разумеется, — высказал предположение Фанг.

— Наказывать полицейского? За что? За то, что он обеспечивал исполнение наших законов о контроле над рождаемостью, за то, что он защищал врача от нападения какого-то гвая? — Чанг покачал головой. — Неужели мы позволим иностранцам плевать на наши законы? Нет, Фанг, не позволим. Я не допущу, чтобы мы так бесславно потеряли лицо.

— Чанг, что значит жизнь одного незначительного полицейского по сравнению с местом нашей страны в мире? — возмутился Фанг. — Человек, которого он убил, был послом, Чанг, иностранцем, аккредитованным в нашей стране другой.

— Другой страной? — ответил Чанг, словно выплюнул эти слова. — Городом, мой друг, нет, даже не городом — районом Рима, меньшим по размерам, чем наш Кьюионг Дао! — Он имел в виду Нефритовый остров, где находился один из множества храмов, построенных императорами, и сам чуть больший, чем храм. Затем он вспомнил цитату из высказываний Иосифа Сталина. — Да и какая у него армия, у этого папы? А! — Он небрежно махнул рукой, словно отбрасывая в сторону столь незначительную проблему.

— У него есть страна, и её посла мы приняли, дали ему аккредитацию, в надежде улучшить наше положение в дипломатическом мире, — напомнил Фанг своему другу. — По меньшей мере его смерть заслуживает сожаления. Может быть, он и представлял собой ещё одного назойливого белого дьявола, Чанг, но из соображений дипломатии мы должны сделать вид, что сожалеем о его кончине. — Фанг не добавил, что, если это повлечёт за собой казнь какого-то безымянного полицейского, ничего страшного, у страны много полицейских. К тому же Сталин ошибался — влияние папы на мир сильнее многих армий, и это Фанг хорошо знал.

— За что? За то, что он позволил себе вмешиваться в исполнение наших законов? Посол не имеет на это права. Это нарушает дипломатический протокол, разве не правда? Фанг, ты проявляешь излишнюю заботу об иностранных дьяволах, — закончил Чанг, используя исторический термин, обозначающий меньших людей из меньших стран.

— Если мы хотим торговать с ними и хотим, чтобы они платили нам за наши товары, чтобы получить их твёрдую валюту, то с ними нужно обращаться как с гостями в нашем доме.

— Гость в твоём доме не плюёт на пол, Фанг.

— Что, если американцы не захотят спокойно реагировать на этот инцидент?

— Тогда Шен скажет им, чтобы они не вмешивались в наши дела, — ответил Чанг с твёрдостью человека, который уже давно принял решение.

— Когда состоится заседание Политбюро?

— Для обсуждения этого инцидента? — удивился Чанг. — Зачем? Смерть какого-то иностранца, причиняющего нам неприятности, и китайского… пастора? Фанг, ты излишне осторожен. Я уже обсудил этот инцидент с Шеном. Не будет никакого заседания Политбюро для обсуждения столь тривиального случая. Мы соберёмся, как обычно, послезавтра.

— Если ты так считаешь, — ответил Фанг с покорным кивком. Чанг занимал более высокое положение в Политбюро. Он оказывал влияние на министров иностранных дел и обороны, и к его мнению прислушивался Ху Кун Пяо. У Фанга была своя сфера влияния — главным образом во внутренних делах, — но его сфера влияния была меньше, чем у Чанга, и ему приходилось пользоваться своим влиянием очень осторожно, только в тех делах, где оно могло принести ему пользу. «Это не тот случай», — подумал он. Попрощавшись, Фанг вернулся в свой офис и позвал Минг, чтобы она транскрибировала его записи. Затем, позднее, подумал он, нужно пригласить Чаи к себе в кабинет. Она так умело помогала ему забыть о стрессе прошедшего дня.

Направляясь в ванную для обычного утреннего ритуала, Джек сказал себе, что сегодня утром чувствует себя гораздо лучше, чем обычно. «Наверно, потому, что лёг спать достаточно рано», — подумал он. У него никогда раньше не было свободного дня, по крайней мере, не в том смысле, как это понимает большинство людей. Ещё ни разу он не просыпался так поздно — 8.25 был его рекорд, уходивший далеко в прошлое до того ужасного зимнего дня, когда началось все это. Теперь ему приходилось каждый день соблюдать одну и ту же рутину, включая наводящий страх брифинг по национальной безопасности, который внушал ему, что есть люди, которые действительно верят, что мир не может обойтись без него. Привычный взгляд в зеркало. Нужно постричься, увидел Джек, но для этого сюда приходил парикмахер, что не было вообще-то так уж плохо, за исключением того, что теряется чувство товарищества, которое возникает, когда ты сидишь в зале, предназначенном для мужчин, и обсуждаешь мужские проблемы. Положение самого могущественного человека в мире изолировало его от такого большого количества вещей, которые казались ему важными. Питание было хорошим, и крепкие напитки отличного качества, а если тебе не нравились простыни, их меняли со скоростью света. По первому твоему слову люди кидались выполнять отданные распоряжения. У короля или императора никогда не было такой власти… но Джек Райан и не стремился стать коронованным монархом. Идея наследственной королевской власти давно умерла во всем мире, за исключением немногих отдалённых мест, но Райан не жил ни в одном из них. Однако вся процедура пребывания в Белом доме была, казалось, направлена на то, чтобы он чувствовал себя королём. Это беспокоило его. Обслуживающий персонал так стремился услужить ему, решительно, но улыбаясь, — полный желания сделать его жизнь как можно комфортнее. Больше всего Райана беспокоило воздействие, которое это могло оказать на его детей. Если они начнут думать, что они и на самом деле являются принцами и принцессами, рано или поздно их жизнь стремительно покатится по наклонной плоскости. «Но об этой проблеме придётся заботиться самому, — думал Джек, бреясь перед зеркалом. — Мне и Кэти. Больше никто не станет воспитывать наших детей. Ответственность за это ложится на нас. Вот только все традиции Белого дома постоянно становятся на моем пути».

Хуже всего, однако, было то, что ему все время приходилось быть одетым. Если не считать спальни и ванной комнаты, президент должен быть одет соответствующим образом — иначе что подумают о нем окружающие? Таким образом, Райан не мог выйти в коридор без брюк и по крайней мере без какой-то рубашки. Нормальный человек мог расхаживать дома босиком и в шортах, но если шофёр грузовика обладал полной свободой у себя в доме, президент Соединённых Штатов не обладал такой свободой у себя.

Затем ему пришлось посмотреть в зеркало и лукаво улыбнуться. Каждое утро он ворчал про себя по одному и тому же поводу, но ведь если он действительно захочет изменить традиции, то сможет сделать это без особого труда. Но он побаивался пойти на такой шаг, опасаясь, что в результате люди потеряют работу. Вдобавок к этому такие перемены будут плохо выглядеть в газетах, ведь практически всё, что он делал, попадало в средства массовой информации. И он тогда будет чувствовать себя неловко, глядя в зеркало, когда брился каждое утро. К тому же ему действительно не требовалось каждое утро спускаться к почтовому ящику и брать там газеты.

Если исключить обязательное одевание, остальное было не так уж плохо. Приготовленный завтрак всегда оказывался вкусным, хотя напрасно расходовалось по крайней мере в пять раз больше пищи, чем требовалось на самом деле. Его холестерин все ещё оставался на нормальном уровне, так что Райан позволял себе есть яйца два или три раза в неделю, несмотря на неудовольствие жены. Дети выбирали главным образом овсянку или булочки, которые поступали ещё тёплыми из кухни на нижнем этаже и были самыми разнообразными по вкусу и неизменно полезными для организма.

«Ранняя птичка» представляла собой набор вырезок из разных газет, подобранных для высокопоставленных правительственных чиновников, но для чтения за завтраком «Фехтовальщик» предпочитал настоящую газету, включая смешные рисунки. Подобно многим, Райан жалел об уходе на пенсию Гэри Ларсона и сопутствующей этому утрате «Дальней стороны» в газете, но он понимал, какое напряжение приходилось выдерживать, если каждый день нужно придумывать все новые и новые карикатуры. В газете была также спортивная страница, чего никогда не бывало в «Ранней птичке». Наконец, шла передача CNN, которая начиналась за завтраком в комнате Белого дома ровно в семь.

Услышав предупреждение, что детям не следует смотреть эту передачу, Райан поднял голову. Его дети, как и любые дети, сейчас же прекратили все остальные занятия и уставились на экран телевизора.

— У-у, вот это да! — заметила Салли Райан, когда какого-то китайца застрелили выстрелом прямо в лоб.

— Раны, нанесённые в голову, имеют такой эффект, — сказала ей мать, морщась от увиденного. Кэти занималась хирургией, но не такой кровавой. — Джек, что происходит?

— Ты знаешь ровно столько же, сколько знаю я, — ответил Первой леди президент.

Затем изображение изменилось, и на экране появился католический кардинал. Джек услышал фразу «папский нунций» со звуковой дорожки и наклонился вперёд, чтобы сделать звук погромче.

— Чак? — сказал Райан, обращаясь к ближайшему агенту Секретной службы. — Соедини меня, пожалуйста, с Беном Гудли по телефону.

— Слушаюсь, господин президент. — Через тридцать секунд Райану передали портативный телефон. — Бен, что это за чертовщина передаётся из Пекина?

В Джексоне, штат Миссисипи, преподобный Джерри Паттерсон привык вставать рано утром, готовясь к утренней пробежке по окрестностям. Он включил телевизор в спальне, пока жена готовила ему чашку какао (Паттерсон относился к кофе так же отрицательно, как и к алкоголю). Он повернул голову, услышав слова «преподобный Ю», затем его кожа похолодела, когда он услышал «баптистский пастор в Пекине…». Он вернулся в спальню как раз вовремя, чтобы увидеть лицо китайца, опрокинувшегося на спину, и кровь, брызнувшую из его затылка, словно из садового шланга. По изображению на экране он не смог опознать лицо убитого.

— Боже мой… Скип… Боже, нет… — прошептал священник. Его утро было внезапно и полностью сорвано. Священники имеют дело со смертью практически каждый день, участвуют в похоронах своих прихожан, утешают родственников, возносят молитвы богу о нуждах тех и других. Но это было ничуть не легче для Джерри Паттерсона, чем для всех остальных в этот день, потому что все произошло безо всякого предупреждения, без «длительной болезни», чтобы подготовить разум к такой возможности, отсутствовал даже фактор возраста, способный уменьшить неожиданность случившегося. Скипу было — сколько? Пятьдесят пять? Не больше этого. Все ещё молодой человек, подумал Паттерсон, молодой и энергичный, способный продолжать проповедовать Евангелие Иисуса Христа своей пастве. Мёртвый? Убит? Кем? Убитый этим коммунистическим правительством? Человек бога, умерщвлённый безбожными язычниками?

— Проклятье, — произнёс президент, склонившись над своим омлетом. — Что ещё нам известно, Бен? Поступило что-нибудь от «ЗОРГЕ»? — Затем Райан посмотрел вокруг в комнате, поняв, что он только что произнёс слово, которое само по себе было секретным. Дети не смотрели в его сторону, но Кэти смотрела. — О'кей, мы поговорим об этом, когда приедешь. — Джек нажал на кнопку, прерывающую разговор, и положил телефон.

— В чем дело?

— Настоящая мясорубка, бэби, — сказал «Фехтовальщик» «Хирургу». В течение пары минут он объяснил всё, что ему стало известно. — Посол не сообщил нам ничего сверх того, что CNN только что передало.

— Ты хочешь сказать, что, несмотря на все деньги, которые мы тратим на ЦРУ и другие разведывательные организации, лучшим источником информации по-прежнему остаётся CNN? — недоверчиво спросила Кэти Райан.

Джек попытался объяснить:

— ЦРУ не может быть повсюду, и, согласись, будет немного забавно, если все наши оперативники станут таскать с собой телевизионные камеры.

Кэти поморщилась, недовольная, что её заставили замолчать так бесцеремонно.

— Но все это не так просто, Кэти, а репортёры занимаются тем же делом, собирают информацию, иногда им удаётся опередить всех.

— Но ведь у вас есть и другие способы получения информации?

— Кэти, тебе не нужно знать о таких вещах, — предупредил президент Соединённых Штатов Первую леди.

Эту фразу она уже слышала несколько раз, но всегда без особого удовольствия. Кэти снова вернулась к своей утренней газете, а её муж принялся теперь за «Раннюю птичку».

Джек увидел, что происшествие в Пекине случилось слишком поздно для утренних выпусков газет, и это опять подняло авторитет электронных новостей и стало источником раздражения для печатных средств массовой информации. Почему-то дебаты относительно средств, выделяемых федеральным бюджетом на образование, не показались ему важными этим утром, но Райан научился просматривать передовые статьи, потому что они отражали вопросы, задаваемые репортёрами на пресс-конференциях. Это был один из способов защищать свою точку зрения.

К 7.45 дети были готовы к отъезду в свои школы, а Кэти — для перелёта в Хопкинс. С ней полетит и Кайл Даниэль со своей собственной охраной, состоящей исключительно из женщин, которые будут присматривать за ним в яслях Хопкинса, вроде стаи волчиц. Кэти вернётся в свой детский сад «Гигантские шаги» к северу от Аннаполиса, перестроенный после попытки покушения на неё. Теперь там было меньше детей, но их охраняла более крупная группа телохранителей. Старшие дети отправятся в Сейнт-Мэри. В этот момент, словно по приказу, вертолёт «Чёрный ястреб» VH-60 Корпуса морской пехоты медленно опустился на вертолётную посадочную площадку Южной лужайки. День был готов начаться по-настоящему. Вся семья Райанов спустилась на лифте вниз. Сначала мать и отец проводили детей к западному входу в Западное крыло Белого дома. Там, после поцелуев и объятий, трое детей разместились в автомобилях и уехали. Затем Джек проводил Кэти к вертолёту, поцеловал на прощенье, и огромный «Сикорский» поднялся в воздух с полковником Дэном Мэллоем за штурвалом для короткого прыжка в больницу Джонса Хопкинса. Покончив с отправкой членов своей семьи, Райан пошёл обратно в Западное крыло и там поднялся в Овальный кабинет, где его уже ждал Бен Гудли.

— Насколько плоха ситуация в Пекине? — спросил Джон у своего советника по национальной безопасности.

— Очень плоха, — сразу ответил Гудли.

— Что же всё-таки произошло там?

— Они пытались остановить аборт. Китайцы делают очень поздние аборты, если беременность не была разрешена государством. Врачи ждут, когда головка младенца появится на свет, и вспрыскивают ему в голову ядовитое вещество ещё до того, как он успевает сделать первый вдох. Судя по всему, женщина, показанная на плёнке, рожала ребёнка, не получив разрешения государства, и её пастор — это был китайский мужчина, которому выстрелили в голову, баптистский пастор, получивший, по-видимому, образование в университете Орала Робертса в Оклахоме, вы можете в это поверить? Короче говоря, он приехал в больницу на помощь женщине. Папский нунций, кардинал Ренато ДиМило, очевидно, был хорошо знаком с ним и приехал в больницу, чтобы помочь ему. Трудно сказать, что происходило дальше, но все, как это видно на ленте, превратилось в настоящую бойню.

— Были сделаны какие-нибудь заявления?

— Ватикан глубоко сожалеет о случившемся и требует объяснения. Но дальше все стало ещё хуже. Кардинал ДиМило из семьи ДиМило, его брат, Винченцо ДиМило, член итальянского парламента — недавно он был министром в правительстве, — и потому правительство Италии обратилось к правительству КНР с резким протестом. То же самое сделало и правительство ФРГ, потому что помощником кардинала является германский монсеньор по имени Шепке, он иезуит, китайская полиция обращалась с ним несколько жёстко, и это не нравится немцам. Монсеньор Шепке был арестован, но потом его выпустили, после того как китайцы вспомнили про его дипломатический статус. В Государственном департаменте считают, что КНР может объявить Шепке нежелательным иностранцем, чтобы выдворить его к чёртовой матери из страны и ждать, когда все успокоится само по себе.

— Сколько сейчас времени в Пекине?

— От нашего времени нужно отнять одиннадцать часов, сейчас там девять вечера, — ответил «Картёжник».

— Торговой делегации понадобятся дополнительные инструкции. Я хочу поговорить со Скоттом Адлером, как только он приедет утром на работу.

— Тебе понадобится нечто большее, чем просто разговор, Джек. — Это был голос Арнольда ван Дамма, стоящего в дверях кабинета.

— Что ещё?

— Убили китайского баптиста. Я только что слышал, что у него есть друзья в нашей стране.

— Да, университет Орала Робертса, — сказал Райан. — Бен сообщил мне об этом.

— Прихожанам это не понравится, Джек, — предупредил Арни.

— Приятель, мне самому это чертовски не нравится, — напомнил президент. — Ты не забыл, что я против абортов при самых лучших обстоятельствах?

— Нет, не забыл, — ответил ван Дамм, вспоминая неприятности, с которыми столкнулся Райан после своего первого президентского выступления по этому вопросу.

— А их вид аборта особенно варварский, так что два священника отправляются в эту гребаную больницу, чтобы спасти жизнь младенца, а там их за это убивают! Боже мой, — закончил Райан, — и нам приходится вести с такими людьми деловые отношения!

Затем в дверях показалось новое лицо.

— Полагаю, вы уже слышали об этом, — заметил Робби Джексон.

— О да. Чертовски неприятно видеть такое во время завтрака.

— Мой папа знаком с убитым.

— Что? — воскликнул Райан.

— Помнишь приём на прошлой неделе? Он сказал тебе об этом. Папа и Джерри Паттерсон поддерживают эту китайскую конгрегацию деньгами из Миссисипи, да и некоторые другие приходы тоже делают это. Так принято у баптистов, Джек. Богатые церкви поддерживают бедные, которые нуждаются в помощи, похоже, что этот парень Ю действительно нуждался в помощи. Я ещё не говорил с отцом, но он поднимет невероятный скандал по этому поводу, можешь не сомневаться, — сообщил своему боссу вице-президент.

— Кто этот Паттерсон? — спросил ван Дамм.

— Белый проповедник, у него большая церковь с кондиционированием воздуха в окрестностях Джексона. Вообще-то очень хороший человек. Он знаком с моим отцом в течение многих лет. Насколько я помню, он окончил университет вместе с этим Ю.

— Да, это может оказаться скверным делом, — заметил глава администрации.

— Арни, бэби, это уже стало скверным, — указал Джексон. — Оператор CNN оказался слишком хорошим или выбрал очень удачное место для съёмки, засняв оба выстрела во всем их магическом великолепии.

— Что собирается сказать твой отец? — спросил Райан.

«Томкэт» заставил их подождать несколько секунд.

— Он призовёт Гнев Всемогущего Господа на этих мерзких убийц. Он назовёт преподобного Ю мучеником христианской веры, поставит его рядом с Маккаби[56] Ветхого Завета и с теми бесстрашными сукиными сынами, которых римляне скармливали львам. Арни, ты когда-нибудь видел баптистского проповедника, призывающего Страшное Возмездие Господа? Никакой Супербоул даже близко не сравнится с этим, парень, — пообещал Робби. — Преподобный Ю стоит прямо сейчас во весь рост, полный гордости, рядом с нашим господом Иисусом, а парням, которые убили его, уже приготовлены места в Вечном Огне Ада. Подожди, когда услышишь моего родителя. Это производит огромное впечатление, парни. Я видел, как он это делает. И Джерри Паттерсон ничем не уступит ему.