Где же ты?

Ну так вот, кто бы из МГБ ни следил за ним, если у них и были сомнения относительно того, чем занимается Номури, теперь сомнения исчезли, они совершенно уверены, что он ожидает женщину, потому что волнение, отражающееся на его лице, принадлежит человеку, очарованному какой-то красоткой. А ведь шпионы не подвержены эмоциям. Это все знают.

Из-за чего ты переживаешь, осел, неужели только из-за того, что сегодня вечером тебе не удастся заняться любовью?

Опаздывает на двадцать три минуты. Номури погасил сигарету в пепельнице и закурил другую. Если женщины пользуются этим приёмом, чтобы контролировать мужчин, то он очень эффективен.

У Джеймса Бонда никогда не было таких проблем, — подумал офицер разведывательной службы. — Мистер Кисс-Кисс Бэнг-Бэнг всегда был повелителем своих женщин — и если кому-то требуется доказательство того, что Бонд был героем, придуманным автором, то вот оно, черт побери!

Номури был так глубоко погружён в свои мысли, что не заметил, как вошла Минг. Он почувствовал лёгкое прикосновение к плечу, быстро повернулся и увидел — у неё на лице была сияющая улыбка, она довольна, что ей удалось застать его врасплох, блестящие тёмные глаза с морщинками в углах от удовольствия радостного момента.

— Извини, что я опоздала, — быстро заговорила она. — Фанг задержал меня, потому что ему понадобилось сделать заметки, потом мне пришлось их транскрибировать, так что мне не удалось уйти из офиса вовремя.

— Мне придётся серьёзно поговорить с этим стариком, — лукаво заявил Номури, вставая с круглого стула у бара.

— Он, как ты говоришь, старик и не умеет хорошо слушать. Наверно, возраст отрицательно повлиял на его слух.

Нет, старый ублюдок скорее всего не хочет слушать, хотел сказать Номури, но удержался. Наверно, Фанг похож на всех боссов, у него давно прошёл тот возраст, когда его интересовало мнение других.

— Итак, что ты хочешь на ужин? — спросил Номури и получил самый лучший ответ.

— Я не голодна, — ответила девушка с искрами в тёмных глазах, красноречиво говорящих о том, чего она действительно хочет. Номури опрокинул оставшееся виски в рот, погасил сигарету в пепельнице и вышел вместе с ней из ресторана.

— Итак? — спросил Райан.

— Итак, это плохие новости, — ответил Арни ван Дамм.

— Полагаю, все зависит от твоей точки зрения. Когда начнутся прения сторон?

— Меньше чем через два месяца, и это тоже кое-что значит. Эти преданные судьи, «сторонники строгого соблюдения американской Конституции», которых ты назначил, собираются заслушать это дело, и если бы мне пришлось делать ставки, я поставил бы на то, что они не отвергнут ранее принятое решение в пользу Роу.

Джек устроился в своём кресле и улыбнулся, глядя на главу своей администрации.

— А почему это кажется тебе плохим, Арни?

— Джек, это плохо, потому что большинство граждан хотело бы иметь свою точку зрения на вопрос выбора между разрешением на аборты или их запрещением. Они называют это «правом свободного выбора», и пока именно это является законом.

— Может быть, это изменится, — с надеждой произнёс президент, снова переводя взгляд на свой распорядок дня. Министр внутренних дел должен прийти для обсуждения вопроса о национальных парках.

— На это не стоит надеяться, черт побери! И именно тебя сочтут виновным!

— О'кей, если или когда это произойдёт, я напомню им, что не являюсь судьёй Верховного суда Соединённых Штатов и полностью остаюсь в стороне от принимаемых им решений. Если Верховный суд примет решение, которое я — думаю, что и ты тоже, — ожидаю, аборты превратятся в проблему законодательства, и законодательные собрания «нескольких штатов», как это говорится в Конституции, встретятся и примут для себя решение, хотят их избиратели получить возможность убивать своих ещё не рождённых младенцев или нет. Однако не забудь, Арни, у меня четверо детей. Я присутствовал при рождении всех четырех, и я прокляну тебя, если ты будешь настаивать на том, что разрешение абортов хорошо и правильно! — Четвёртый маленький Райан, Кайл Даниэль, родился уже во время президентства Райана, и телевизионные камеры запечатлели счастливое лицо отца, когда он выходил из помещения, где происходило рождение его ребёнка. В результате рейтинг Райана подскочил на целых пятнадцать пунктов, что принесло тогда Арни немалое удовлетворение.

— Черт возьми, Джек, я ведь никогда ничего такого не говорил, разве не правда? — возмутился ван Дамм. — Но мы оба, ты и я, нередко принимаем противоречивые решения, верно? И мы не лишаем других права поступать точно так же? Курить, например? — добавил он, чтобы прищемить хвост Райану.

— Арни, ты так хитро выбираешь слова, что с тобой не может сравниться ни один человек, которого я знаю, и это правильно. Но существует качественная разница между курением проклятой сигареты и убийством живого человеческого существа.

— Это верно, если зародыш является живым человеческим существом, но этим должны заниматься не политические деятели, а теологи.

— Послушай меня, Арни, дело обстоит следующим образом. Люди, которые выступают в поддержку законов, разрешающих аборты, утверждают, что вопрос, является зародыш человеческим существом или нет, не имеет отношения к данной проблеме, поскольку он находится внутри женщины, является её собственностью и поэтому ей принадлежит право решать, как поступить с ним. Хорошо. В Римской республике и потом империи существовал закон, в соответствии с которым жена и дети являлись собственностью главы семьи, и он мог убить их, когда пожелает. Неужели ты полагаешь, что нам нужно вернуться к этому закону?

— Нет, разумеется, поскольку это даёт право мужчинам и лишает этого права женщин, а потом, не валяй дурака, римляне были реалистами и никогда не следовали буквально устаревшим законам.

— То есть ты взял моральный вопрос и снизил его до ситуации, диктующей, что хорошо с политической точки зрения и что плохо. Видишь ли, Арни, я нахожусь здесь не для того, чтобы идти на поводу у кого-либо. Даже президенту дозволено иметь определённые моральные принципы. Или, по твоему мнению, мне нужно оставлять их за дверью, как пальто и шляпу, перед тем как утром войти в Овальный кабинет и взяться за работу?

— Но президент не имеет права навязывать свои моральные принципы другим, их хранят для личного пользования.

— Арни, то, что мы называем законом, есть не что иное, как коллективное мнение общества, убеждение народа в том, что является правильным, а что — неправильным. Касается ли это убийства, киднепинга или проезда на красный сигнал светофора, общество решает, какие правила следует применить. В демократической республике мы делаем это с помощью законодательного процесса, выбирая людей, которые разделяют нашу точку зрения. Вот как возникают законы. Мы также создаём Конституцию, верховный закон страны, сформулированную очень тщательно, потому что именно она решает, что могут определять другие законы и что не могут. Таким образом, Конституция защищает нас от преходящих мимолётных страстей. Задача судебной власти состоит в толковании законов, или, как в данном случае, конституционных принципов, воплощённых в этих законах, в том, как применяются они в реальной жизни. В деле «Роу против Уэйда» Верховный суд зашёл слишком далеко. Он принял закон, то есть изменил закон так, что этого не могли предусмотреть авторы Конституции, и совершил, таким образом, ошибку. Все, что сделает отмена решения в пользу Роу, означает возвращение вопроса об абортах в законодательные собрания штатов, где ему и надлежит находиться.

— Ты долго раздумывал над содержанием этой речи? — спросил Арни. Формулировки Райана были слишком хорошо обдуманы для импровизации.

— Некоторое время, — признался президент.

— Тогда прими во внимание следующее: когда будет оглашено это решение, готовься к битве, — предостерёг Джека глава администрации. — Я имею в виду демонстрации, выступления по телевидению и такое большое количество передовиц в газетах, что ими можно будет оклеить стены Пентагона. Агенты твоей Секретной службы собьются с ног из-за дополнительной опасности, заботясь об охране твоей жизни, жизни твоей жены и твоих детей. Если ты полагаешь, что я шучу, спроси их.

— Но это не имеет никакого смысла.

— Не существует законов, федеральных, местных или законов штатов, которые принуждают мир мыслить логично, Джек. Люди за пределами Белого дома полагаются на тебя, надеясь, что ты обеспечишь им хорошую погоду, и считают тебя виноватым, если погода портится. Примирись с этим. — Высказав эту точку зрения, раздражённый глава президентской администрации вышел из Овального кабинета и направился на запад, к своему угловому офису.

— Дерьмо, — выдохнул Райан, склоняясь над документами, касающимися встречи с министром внутренних дел, хозяином Смоки Бера[30]. Министр заведовал также национальными парками, которые президент видел только на канале «Дискавери», когда у него было время посмотреть телевизор поздним вечером.

Номури снова подумал о том, что говорить об одежде в его квартире почти не приходится, если не считать одной детали. Когда расстёгиваешь пуговицы и находишь под ней аромат «Секрета Виктории», создаётся впечатление, словно ты переключил изображение с черно-белого на цветное. На этот раз Минг позволила ему расстегнуть её пуговицы, затем спустить куртку вдоль рук и, наконец, снять с неё брюки. Трусики выглядели особенно привлекательно, но не менее привлекательным было и тело девушки. Номури поднял Минг на руки, страстно поцеловал её и опустил на постель. Через минуту он улёгся рядом.

— А теперь говори: почему опоздала?

На лице Минг появилась недовольная гримаса.

— Каждую неделю Фанг встречается с другими министрами, а когда приходит обратно, он заставляет меня транскрибировать записи, сделанные во время встречи, чтобы у него осталось содержание того, о чём они говорили.

— О, ты пользуешься моим новым компьютером для этого? — Вопрос скрыл дрожь, пробежавшую через его тело при словах Минг. Эта девушка может стать чертовски ценным источником информации. Номури глубоко вздохнул и заставил своё лицо принять выражение вежливого равнодушия.

— Конечно.

— Великолепно. Он оборудован модемом?

— Конечно. Я пользуюсь им каждый день, для того чтобы отыскать новости из западных средств массовой информации, которые размещаются на их сайтах в Интернете.

— А, это хорошо. — Итак, на сегодняшний день он решил все свои деловые проблемы и может заняться личными делами. Номури наклонился к девушке и поцеловал её.

— Перед тем как войти в ресторан, я воспользовалась губной помадой, — объяснила Минг. — На работе я не пользуюсь ею.

— Да, вижу, — ответил офицер ЦРУ, повторяя первоначальный поцелуй и делая его на этот раз более продолжительным. Её руки обняли его за шею. Причина опоздания не имела никакого отношения к недостатку любовных объятий. Теперь это было очевидно, поскольку его руки тоже начали ласкать девушку. Покупка бюстгальтера, расстёгивающегося впереди, была его самым разумным поступком. Лёгкое движение двумя пальцами, и он раскрылся, обнажив обе её весьма соблазнительных груди, ещё два места, которые начали обследовать его пальцы. Кожа здесь была особенно шелковистой… и, как он обнаружил через несколько секунд, приятной на вкус.

Это вызвало ответный стон, и тело начало извиваться от наслаждения. Тело… чьё?

Подруги? Ну что ж, о'кей, но этого недостаточно. Агента? Ещё нет. Пока хватит слова «любовницы». На Ферме никогда не говорили о чём-то подобном, за исключением обычных предостережений об опасности слишком близких отношений со своим агентом из-за риска утратить необходимую объективность. Но если ты не окажешься в близких отношениях, каким тогда образом удастся её завербовать? Разумеется, Честер понимал, что сейчас он находится даже не в близких отношениях, потому что понятие близости подразумевает хоть какое-то расстояние между двумя телами.

Какой бы ни была внешность, у неё восхитительная кожа, и кончики его пальцев ощупали каждый дюйм, а его глаза улыбались, глядя в её глаза, причём губы время от времени соприкасались. Её тело совсем не такое плохое. Красивые формы, даже когда она стоит. Может быть, талия недостаточно тонкая, но они находятся не на пляже Венеции, а женская фигура, похожая на песочные часы, как бы красиво она ни выглядела на картинке, именно этим и остаётся — силуэтом на картинке. Её талия сужается к бёдрам, и этого достаточно. Ведь не собирается же Минг прохаживаться по «языку» какого-нибудь нью-йоркского шоу, демонстрируя образцы женской одежды, где модели всё равно выглядят похожими на мальчиков. Итак, Минг не является и никогда не будет супермоделью — примирись с этим, Чёт, сказал себе офицер ЦРУ. Настало время отложить в сторону все воспоминания о ЦРУ. Он мужчина, одетый в одни боксёрские трусики, и лежит рядом с женщиной, одежду которой даже трусиками назвать нельзя. Её трусишки сшиты, наверно, из носового платка, хотя оранжево-красный цвет не особенно подходит для платка, который мужчина вытаскивает из своего кармана, особенно, добавил он про себя с улыбкой, если этот платок сделан из прозрачного искусственного шелка.

— Почему ты улыбаешься? — спросила Минг.

— Потому что ты красивая, — ответил Номури. Она действительно была красивой, с этой очаровательной улыбкой на лице. Нет, она никогда не станет моделью, но внутри каждой женщины скрывается этот взгляд, делающий её красивой, если только она позволяет ему выйти наружу. А её кожа была восхитительной, особенно губы, покрытые губной помадой после работы, гладкие и масляные, но тем не менее заставляющие его губы возвращаться к ним снова и снова. Скоро их тела прижались друг к другу по всей длине, и его охватило тёплое приятное чувство. Она так хорошо лежала на его руке, пока левая рука играла с её телом и ласкала его. Волосы Минг не путались, они были такими короткими, что ей почти не приходилось расчёсывать их. Предплечья тоже покрыты волосами, как это бывает у большинства китайских женщин, но это только позволяло ему играть с ними, лаская и дёргая за них. Очевидно, она чувствовала щекотку, потому что игриво хихикнула и теснее прижалась к нему, затем немного отстранилась, чтобы дать возможность его руке опуститься ниже. Когда рука миновала её пупок, девушка внезапно замерла, словно предлагая себя. Ещё один поцелуй, кончики его пальцев опустились ещё ниже, и теперь в её глазах зажёгся озорной огонёк. Что это за игра?..

Как только его рука нашла её трусики, она прогнулась, оторвав спину от постели. Он сел и стащил их вниз, позволив её ноге отбросить их ещё дальше, и красно-оранжевые трусики полетели по воздуху, и затем…

— Минг! — воскликнул он с лукавым обвинением в голосе.

— Я слышала, что мужчинам это нравится, — хихикнула она.

— Действительно, это нечто другое, — ответил Номури, пробегая пальцами по коже, ещё более гладкой, чем на остальном теле. — Ты сделала это на работе?

Послышался взрыв озорного смеха:

— Нет, глупый! Этим утром у себя в квартире! В моей ванной, моей собственной бритвой!

— Просто хотел проверить, — успокоил её офицер ЦРУ. Черт побери, разве это не означает чего-то? Затем её рука опустилась и занялась тем же, что он делал с нею.

— Ты непохож на Фанга, — игриво прошептала она.

— Неужели? Чем я отличаюсь?

— Мне кажется, что худшее оскорбление, которое женщина может нанести мужчине, это задать вопрос: «Ты уже внутри?» Однажды одна из наших секретарш задала такой вопрос Фангу. Он избил её. На следующее утро она пришла на работу с синяками на лице — он заставил её выйти на работу, — а на следующий вечер… понимаешь, он взял в постель меня, — призналась она, не стыдясь, а смущаясь. — Ему хотелось доказать, что он все ещё мужчина. Но я понимала, что говорить это нельзя. Теперь все мы понимаем это.

— А мне ты скажешь это? — спросил Номури с улыбкой и новым поцелуем.

— Нет, что ты! У тебя колбаска, а не стручок фасоли! — с энтузиазмом воскликнула Минг.

Это не было самым изысканным комплиментом, когда-либо произнесённым по адресу его мужского органа, но сейчас этого достаточно, подумал Номури.

— Ты не думаешь, что пора колбаску отправить домой?

— Да, конечно!

Когда он перекатился на неё, то увидел под собой два объекта. Одним была девушка — вернее, молодая женщина с нормальными женскими желаниями, которые он сейчас удовлетворит. Другим — потенциальный агент, обладающий доступом к ценной политической информации, о которой опытный оперативник может только мечтать. Но он ещё не был опытным оперативником. Номури оставался зелёным офицером, и потому не знал, что является невозможным. Ему придётся заботиться о своём потенциальном агенте, потому что, если ему удастся успешно завербовать её, жизнь Минг окажется в самой серьёзной опасности… он думал о том, что произойдёт, как изменится её лицо, когда пуля войдёт в мозг… нет, это слишком страшно. Сделав усилие, Номури отбросил эту мысль и скользнул внутрь девушки. Раз уж ему необходимо завербовать её, нужно выполнить свои обязанности как можно лучше. А если это вдобавок сделает его счастливым, ну что ж, такова дополнительная награда.

— Я подумаю об этом, — пообещал президент Соединённых Штатов, провожая министра внутренних дел к двери, выходящей в коридор, слева от камина. Извини, приятель, но на все это у нас нет денег. Его министр внутренних дел не был плохим человеком, но его, по-видимому, захватила трясина департаментской бюрократии, что являлось, наверно, самой страшной опасностью для чиновника, работающего в Вашингтоне. Райан опустился в кресло и начал читать документы, оставленные ему министром внутренних дел. Разумеется, он не сможет прочитать их до конца. В более или менее свободный день он перелистает и просмотрит краткое содержание, приготовленное для президента, а все остальное отправится к какому-нибудь младшему сотруднику администрации, который прочитает все документы и подготовит проект доклада для президента — по сути дела, это будет ещё одно краткое содержание, и на основании этого проекта, отпечатанного младшим сотрудником примерно двадцати восьми лет от роду, будет сформулирована политическая линия американского правительства.

«Это безумие! — сердито подумал Райан. — Считается, что это он глава исполнительной власти в стране. Только он должен формулировать политику Соединённых Штатов. Но время президента слишком ценное. Настолько ценное, что другие люди сохраняют это время для президента — а в действительности эти другие люди отбирают это время у него, ведь именно они, в конце концов, принимают решение, что увидит президент и что пройдёт мимо него». Иногда это беспокоило его, потому что ему приходилось подчиняться той информации, которая поступала к нему на стол, и, таким образом, принимать на её основании решение о том, что думает общество по различным вопросам текущего дня.

Итак, Джек, ты тоже попал в лапы своей бюрократии?Это трудно понять, трудно в этом признаться и ещё труднее изменить создавшуюся ситуацию, если такая ситуация действительно существует.

«Может быть, именно поэтому Арни любит вытаскивать меня из этого здания и привозить туда, где живут обычные люди», — понял Джек.

Ещё более трудная проблема заключалась в том, что Райан был экспертом по национальной безопасности и международной политике. Здесь он чувствовал себя наиболее компетентным. А вот во внутренней политике он казался себе неуверенным и тупым. Отчасти это объяснялось его крупным состоянием. Ему никогда не приходилось беспокоиться о стоимости буханки хлеба или литра молока — и тем более в Белом доме, где он не видел молоко в литровом контейнере. Здесь он видел молоко в охлаждённом стакане на серебряном подносе в руках стюарда из числа матросов, который приносил его прямо к нему, пока он сидел в удобном кресле. В стране были люди, которые беспокоились о таких вещах или, по крайней мере, о стоимости обучения маленького Джимми в колледже, и Райан, как президент, должен проявлять заботу об их беспокойстве. Он должен стараться поддерживать экономику в сбалансированном состоянии, для того чтобы люди могли достаточно зарабатывать, ездить в Диснейленд летом, смотреть матчи по футболу осенью, а также давать себе волю накануне Рождества, покупая массу подарков и укладывая их под ёлкой.

Но каким образом, черт побери, может он осуществить это? Райан вспомнил стенания, которые приписывали римскому императору Цезарю Августу. Узнав о том, что его объявили богом, в его честь возводят храмы и приносят жертвы перед его статуями в этих храмах, Август сердито воскликнул: «Когда кто-то молится мне, прося об излечении своего козла, как мне следует поступить?» Основной вопрос заключался в том, до какой степени политика правительства действительно должна иметь отношение к реальной жизни страны? Такой вопрос редко задавали в Вашингтоне даже консерваторы, которые презирали правительство по идеологическим причинам, а также отрицательно относились ко всему, что оно делало в связи с проблемами внутренней жизни нации. Одновременно они все время размахивали американским флагом и требовали, чтобы правительство бряцало оружием за океаном — Райан никогда не задумывался над их истинными мотивами. Возможно, они делали это для того, чтобы отличаться от либералов, которые боятся демонстрации силы, как вампиры боятся вида креста, но, как и подобает вампирам, любят требовать от правительства, насколько это было в их силах, чтобы оно проникало в жизнь каждого гражданина и сосало его кровь. По сути дела, они настаивали на постоянном увеличении налогообложения, для того чтобы платить за всё, что они требовали от правительства.

И всё-таки, несмотря на политику правительства, создавалось впечатление, что экономика непрерывно развивается. Люди находят работу, большей частью в частном секторе, производят товары и обеспечивают обслуживание, и за все это потребители охотно платят деньгами, оставшимися у них после уплаты налогов. Тем не менее фраза «служение народу» использовалась почти исключительно политическими деятелями и в отношении политических деятелей, причём всегда избранных гражданами. Разве не все жители страны, в той или иной степени, служат народу? Врачи, учителя, пожарные, фармакологи. Почему средства общественной информации говорят, что это относится только к Райану и Робби Джексону, а также 535 избранным членам конгресса? Он недоуменно покачал головой.

Проклятье. Ну хорошо, я знаю, как попал сюда, но почему, черт побери, согласился стать кандидатом на президентских выборах? — спросил себя Джек. Да, это сделало Арни счастливым. Это сделало счастливыми даже средства массовой информации — может быть, потому, что он нравился им в качестве цели? — задал себе вопрос президент. Да и Кэти не сердилась на него за это. И всё-таки почему, черт побери, он допустил, чтобы его вовлекли в такую трясину? Ведь он, по сути дела, не знал, что ему следует делать в роли президента. У него не было настоящей программы, и он словно ковылял вперёд от одного дня к другому. Принимал сиюминутные тактические решения (для чего у него не было абсолютно никакой подготовки) вместо решения стратегических задач. Не было ничего важного, что он действительно хотел бы изменить в стране. Да, конечно, можно было бы переделать кое-что. Следует переписать налоговую политику, и он поручил Джорджу Уинстону провести её в жизнь. Неплохо укрепить оборону страны, этим занимается Тони Бретано. Райан назначил президентскую комиссию по изучению политики в области здравоохранения, за работой которой как-то издалека наблюдает его жена, вместе с несколькими коллегами из госпиталя Джонса Хопкинса, и вся эта деятельность ведётся тихо и незаметно. Но особенно плохо выглядит социальное страхование, им занимаются Уинстон и Марк Гант.

«Третья ступень американской политики», — снова подумал он. Затронь её и умри. Но социальное страхование было тем, о чём действительно заботится американский народ, не о том, что оно представляет собой на самом деле, а о том, о чём граждане ошибочно думают, что оно должна представлять. А ведь в действительности они знают, что ошибаются, об этом свидетельствуют данные опроса населения. Социальное страхование, управляемое так же плохо, как и любой другой финансовый институт, по-прежнему остаётся частью обещания правительства, данного представителями народа для блага народа. И всё-таки, несмотря на весь цинизм населения — причём весьма значительный, — среднестатистический «Джо» действительно продолжает верить, что его правительство сдержит слово. Проблема заключается в том, что руководители профсоюзов и промышленники, запускавшие жадные пальцы в пенсионные фонды и отправленные за это в федеральные тюрьмы, не причинили даже малой части того вреда, который остался на совести многочисленных созывов конгресса, нанёсших колоссальный ущерб социальному страхованию. Однако преимущество проходимца в конгрессе заключается в том, что он или она не являются проходимцами, по крайней мере, не с точки зрения закона. Ведь конгресс выпускает законы. Конгресс формулирует политику правительства, а все это не может быть неправильным, не правда ли? Это является ещё одним доказательством того, что авторы Конституции совершили простую, но с далеко идущими последствиями ошибку. Они исходили из того, что люди, выбранные Народом для управления государством, будут такими же честными и благородными, какими были они, создатели Конституции. Кажется, что из всех этих старых могил доносится стон разочарования.

Люди, писавшие текст Конституции, сидели в комнате, где на них сурово смотрел Джордж Вашингтон, и если у них не хватало честности и благородства, они заимствовали эти качества из огромного запаса честности и благородства отца Конституции, который просто сидел и смотрел на них. К сожалению, у современного конгресса нет ментора и живого бога, способного занять место Вашингтона, — подумал Райан. Даже то обстоятельство, что в шестидесятых годах социальное страхование показало прибыль, говорило об одном: конгресс не мог допустить существования прибыли. Прибыль — это то, от чего богатые люди становятся ещё богаче (это должны быть плохие люди, потому что никто не становится богатым без эксплуатации, причём это совсем не мешало членам конгресса обращаться к эксплуататорам за пожертвованиями на избирательную кампанию). Значит, эту прибыль нужно израсходовать так, чтобы налоги на социальное страхование были преобразованы в генеральные фонды и появилась возможность расходовать их вместе со всем остальным. Один из студентов Райана с того времени, когда он преподавал историю в Военно-морской академии, прислал ему маленькую дощечку с надписью, чтобы он держал дощечку у себя на столе в Овальном кабинете. Надпись гласила:

Райан принял во внимание это изречение великого французского философа. Бывали времена, когда ему хотелось схватить конгресс за их коллективную шею и задушить его, но там не было ни одной отдельной шеи, а Арни твердил ему, не переставая, какой у него ручной конгресс, особенно палата представителей, хотя обычно все происходило наоборот.

Президент проворчал и начал просматривать свой ежедневный график в поисках следующего посетителя. Как и во всем, президент Соединённых Штатов жил по графику, определённому другими, его встречи назначались за несколько недель. Ежедневные инструктивные документы готовились накануне, так что он знал, кто приходит к нему, и о чём хотели говорить с ним, и какую хорошо обдуманную позицию (разработанную главным образом другими) президент занимает по этому вопросу. Обычно президентская позиция была дружеской, так что гость (или гости) могли покинуть Овальный кабинет с чувством удовлетворения. Кроме того, существовали правила, в соответствии с которыми он не имел права изменить график, ибо в противном случае глава исполнительной власти мог сказать:

— О чем, черт побери, вы сейчас спрашиваете меня? — Это встревожит гостя и агентов Секретной службы, стоящих за спиной президента с пистолетами под пиджаками. Они стоят, как роботы, с ничего не выражающими лицами, но глаза непрерывно осматривают все вокруг, а уши прислушиваются ко всему происходящему. После того как закончится их смена, агенты пойдут, наверно, в тот бар, куда заходят чаще всего, и посмеются над тем, что сегодня сказал президент городского совета Подунка в Овальном кабинете:

— Господи, ты бы видел, какие были у босса глаза, когда этот тупой осел… — потому что агенты являются понятливыми и смекалистыми людьми, которые часто разбираются в людях лучше, чем он сам, подумал Райан. Ну что ж, так и должно быть. У них двойное преимущество: они видят все и не несут ни за что ответственности. Счастливые сукины сыны, решил Джек, поднимаясь из-за стола навстречу очередному посетителю.

«Если сигареты и хороши для чего-то, — подумал Номури, — то как раз для этого». Его левая рука обнимала Минг, его тело прижалось к её телу, глаза смотрели на потолок в этот прекрасный момент, когда он расслабился, освободившись от напряжения, преследовавшего его весь день. Номури затягивался сигаретой в качестве заключительного аккорда, чувствуя рядом дыхание Минг, ощущая себя настоящим мужчиной. Небо за окном потемнело. Солнце зашло.

Номури встал, зашёл сначала в ванную и затем прошёл в кухню, откуда вернулся с двумя бокалами. Минг села в постели, взяла бокал и сделала пару глотков. Номури не удержался, протянул руку и коснулся груди девушки. Её кожа была такой же шелковистой и зовущей.

— Моя голова все ещё не работает, — сказала она после третьего глотка.

— Милая, существует время, когда она не нужна ни мужчине, ни женщине.

— Это верно. Твоя колбаска не нуждается в мозге, — ответила она и протянула руку вниз, чтобы поласкать его пенис.

— Осторожно, девушка! У него была длительная тяжёлая гонка! — предостерёг её офицер ЦРУ с внутренней улыбкой.

— О да, он потрудился. — Минг наклонилась, чтобы коснуться его мягкими губами. — И он выиграл её.

— Нет, но зато сумел догнать тебя. — Номури закурил снова. Затем с удивлением увидел, что Минг сунула руку в свою сумочку и вытащила пачку собственных сигарет.