Однако все это объяснимо и понятно. Кроме того, следует отдать должное Олегу Пеньковскому, полковнику-предателю из ГРУ, разоблачение которого считалось одним из двух особых достижений «Двойки», — но как болезненна мысль, что Пеньковский использовал собственную смерть для того, чтобы помочь деятельности еще более опасного, более высокопоставленного шпиона, им же, по-видимому, и завербованного. Вот это мужество, думал Ватутин. Почему такие великие достоинства людей используются для предательства родины! — пронеслась у него в голове негодующая мысль. Почему они не любят родину так, как люблю ее я? Полковник КГБ покачал головой. Марксизм требовал объективности от своих последователей, но это уж слишком. Всегда возникает опасность слишком близкого отождествления самого себя с предметом расследования. У Ватутина такая проблема возникала редко, но ведь никогда раньше ему не приходилось вести подобное дело. Трижды Герой Советского Союза! Подлинный национальный символ, фотография которого красовалась на обложках журналов и книг. Осмелимся ли мы когда-нибудь сообщить народу о том, чем он занимался? Какова будет реакция советских людей, когда они узнают, что старый Филитов, герой Сталинграда, один из самых бесстрашных воинов Красной Армии... изменил родине? Нужно принять во внимание и воздействие этого на дух нации.

Это не моя забота, напомнил себе Ватутин. Он следил за старым офицером с помощью новейших достижений высокой технологии, Филитов пытался есть, не будучи полностью уверенным, что наступило время еды, но не зная, что его завтрак — по очевидным причинам всякий раз ему подавали пищу, по которой нельзя было определить, обед ли это, ужин или завтрак, — принесли всего девяносто минут назад.

Ватутин встал и потянулся, стараясь избавиться от боли в пояснице. Побочным результатом подобного метода являлось то, что нарушался жизненный цикл самих следователей. По крайней мере привычное расписание Ватутина нарушилось. Сейчас едва минула полночь, и за последние тридцать шесть часов он спал всего семь. Однако он по крайней мере точно знал время дня, день недели и время года, тогда как Филитов — в этом Ватутин не сомневался — этого не знал. Наклонившись, он наблюдал за тем, как арестованный ел кашу из миски.

— Приведите его, — распорядился полковник Ватутин. Он прошел в туалет и плеснул себе в лицо холодной водой, посмотрел в зеркало и пришел к выводу, что можно обойтись без бритья. Затем полковник убедился, что мундир в полном порядке. Единственным постоянным фактором в нарушенном ритме жизни заключенного должны быть лицо и облик следователя. Ватутин даже проверил выражение лица в зеркале: надменное, высокомерное, но одновременно сочувственное. Увиденное удовлетворило его. Да, я профессионал, сказал он своему отражению. Не варвар, не дегенерат, а всего лишь мастер своего дела, исполняющий трудную, но необходимую работу.

Когда привели арестованного, Ватутин, как всегда, уже сидел в комнате для допросов. Он всякий раз делал вид, что чем-то занят, когда открывалась дверь, и всякий раз поднимал голову, будто удивляясь, что его отрывают от работы, словно говоря: неужели опять время допроса? Он закрыл папку и положил ее в портфель. Филитов сел напротив него. Отлично, заметил Ватутин, не поднимая головы. Арестованному уже не приходится говорить, как ему следует поступать. Его мысли должны быть сконцентрированы только на одной реальности, оставшейся в его жизни: на Ватутине.

— Надеюсь, вы хорошо выспались, — сказал он, обращаясь к Филитову.

— Так себе, — последовал ответ. Глаза старика были мутными. Синева в них больше не сверкала тем блеском, которым восхищался Ватутин во время первого допроса.

— Вас хорошо кормят?

— Бывало, я ел и лучше. — По лицу пробежала холодная улыбка, за которой все еще скрывались какая-то гордость и вызов, но уже намного меньше, чем это казалось Филитову. — Однако приходилось питаться и хуже.

Ватутин бесстрастно оценивал силу Филитова — она, несомненно, уменьшилась. Вы ведь знаете, подумал полковник КГБ, вы не можете не знать, что проиграете в этой схватке. Вы понимаете, что это всего лишь вопрос времени. Я отчетливо вижу это, говорили глаза Ватутина, смотревшие на арестованного, ищущие и находившие слабость. Филитов пытался сохранить стойкость, не поддаться напряжению, но устои уже подкосились, и прямо на глазах Ватутина что-то еще слабело и поддавалось. Вы знаете, что не сможете устоять, Филитов.

Зачем это тебе, Михаил Семенович, шептал какой-то внутренний голос. У него есть время — этот чекист контролирует время. Он потратит столько времени, чтобы сломать тебя, сколько для этого потребуется. Он побеждает. Ты ведь знаешь это, говорило в нем отчаяние.

Скажите мне, товарищ капитан, почему вы задаете такие глупые вопросы? Почему вы считаете, что должны объяснять себе, что являетесь мужчиной? — спросил Филитова знакомый голос. Отступая от Брест-Литовска до Вязьмы, мы знали, что терпим поражение, но я никогда не прекратил сопротивления и вы тоже. Если вы смогли бросить вызов немецкой армии, то устоять против этого слизняка-чекиста вы уж точно сумеете!

Спасибо тебе, Романов.

Как это вы вообще обходитесь без меня, товарищ капитан? — слышал Филитов насмешливый голос. Несмотря на всю свою мудрость, иногда вы ведете себя просто глупо.

Ватутин заметил, как что-то изменилось. Муть исчезла из глаз старого офицера, они снова стали ясными, и измученная спина выпрямилась.

Что поддерживает его? Ненависть? Неужели вы так ненавидите государство за то, что произошло с вашей семьей... или причина в чем-то совершенно ином?

— Скажите мне, — сказал Ватутин. — Скажите, почему вы ненавидите родину?

— Вы ошибаетесь, — ответил Филитов. — Я люблю родину. Я убивал ради нее, проливал ради нее кровь, я горел ради нее. Но я делал все это не ради таких, как вы. — Несмотря на очевидную слабость, в его глазах пылал огонь ненависти. Ватутин даже не шевельнулся — он не поддавался на эмоции.

Я был так близок к успеху, но что-то изменилось. Если мне удастся выяснить причину, Филитов, вы окажетесь у меня в руках! Что-то подсказало Ватутину, что он уже получил все, что ему требовалось. Нужно только узнать, что именно.

Допрос продолжался. Несмотря на то что Филитову удастся успешно противостоять вопросам следователя — и на этот раз, и на следующий, и даже еще в течение нескольких дней, — Ватутин подрывал физическую и эмоциональную силу старого офицера. Это понимали оба — и следователь и арестованный. Всего лишь вопрос времени, разумеется. Однако тут оба ошибались. Они думали, что Ватутин контролирует течение времени, тогда как именно время является хозяином человека и распоряжается им по своему усмотрению.

Герасимов был удивлен, получив еще одну шифровку «молния» из Америки, на этот раз от Платонова. Она прибыла в виде телеграммы, уведомляя председателя КГБ о том, что дипломатической почтой ему направлена депеша с уровнем секретности «Лично председателю». Это было в высшей степени необычно. Комитет государственной безопасности больше любых других спецслужб мира полагался на одноразовые системы шифровки. Такие коды являлись надежными, они не поддавались расшифровке даже теоретически — если, разумеется, ключ к коду этого дня не попадал в руки противника. Правда, этот канал связи действовал медленно, но он был надежным, а КГБ больше всего стремился к надежности. Однако помимо метода связи существовал и определенный протокол. В каждой крупной резидентуре имеется специальный шифр. У него нет даже своего названия, но им кодируются документы, пересылаемые от резидента лично председателю. Платонов занимал более важный пост, чем даже подозревало ЦРУ, — он был резидентом в Вашингтоне, главой станции.

Когда донесение прибыло, его доставили прямо в кабинет председателя. Герасимов на этот раз не вызывал своего личного шифровальщика, капитана, в чьей преданности ничуть не сомневался. Председатель расшифровал первое предложение сам и обнаружил, что в донесении содержалось предупреждение о «кроте». В КГБ не существует принятого термина для обозначения скрытого предателя в своих рядах, но высокопоставленные офицеры спецслужб знакомы с западным словом.

Донесение было длинным, и Герасимову потребовалось для его расшифровки больше часа. Проклиная свою неопытность в этом деле, он занимался декодированием тридцати трех букв русского алфавита, расположенных в самых случайных комбинациях.

Значит, американский агент в святая святых КГБ? — с удивлением понял Герасимов, Насколько высокий пост он занимает? Председатель вызвал своего личного секретаря и приказал доставить досье на агента «Кассиуса» и Джека П. Райана из ЦРУ. Как всегда, его распоряжение было выполнено молниеносно. Герасимов на время отложил в сторону досье «Кассиуса» и открыл папку, в которой содержались сведения о Райане.

Внутри находилась биография на шести страницах, обновленная всего шесть месяцев назад, а также вырезки из американских газет и переводы. В переводах Герасимов не нуждался — он свободно владел английским языком, бегло говорил, хотя и с акцентом. Итак. Райан. Тридцать пять лет, отлично зарекомендовал себя в деловом мире, а затем и в ученом сообществе и, наконец, в разведслужбе, Быстро продвигался по служебной лестнице ЦРУ. Был назначен специальным офицером связи в Лондоне. Первая характеристика, данная ему на площади Дзержинского, явно носила отпечаток личной точки зрения писавшего ее аналитика, это стало очевидным для Герасимова сразу. Богатый утонченный дилетант. Нет, это неверно. Карьера Райана в ЦРУ была слишком быстрой для этого. Разве что получал поддержку от влиятельного политического деятеля, но указания на это в характеристике отсутствовали. Судя по всему, умен — Герасимов заметил, что Райан является автором двух книг, экземпляры которых имеются в московских библиотеках. Несомненно, самолюбивый и гордый человек, привыкший к комфорту и привилегиям.

Итак, вы нарушили американские законы, касающиеся биржевых операций? Председатель КГБ легко мог поверить в это. Коррупция — путь к богатству и власти в любом обществе. У Райана, как и у всех людей, нашлось уязвимое место. Герасимов знал, что его собственная слабость заключалась в жажде власти, но, по его мнению, такое стремление является лишь достоинством, потому что отсутствие желания выдвинуться — удел глупцов. Он снова взял донесение Платонова.

"Выводы, — гласил текст. — Поведение объекта, его мотивация не диктуются ни идеологическими, ни финансовыми соображениями, а основываются на гневе и самолюбии. Он по-настоящему боится тюрьмы, но еще больше испуган личным позором. Райан, по всей вероятности, обладает той информацией, о которой говорил. Если у ЦРУ есть свой агент в Московском центре, занимающий очень высокий пост, по всей видимости, Райан действительно имеет допуск к поступающей от него информации, хотя вряд ли знает его имя или лицо. По этим сведениям мы сумеем опознать источник утечки.

Рекомендация: предложение следует принять по двум причинам. Во-первых, чтобы опознать американского агента. Во-вторых, мы получим возможность и в будущем прибегать к помощи Райана. Возникшая у нас уникальная возможность имеет два аспекта. Если нам удастся устранить свидетелей, Райан будет у нас в долгу. Если же наши действия, направленные на их устранение, будут обнаружены, можно обвинить в них ЦРУ, и расследование, которое последует, нанесет серьезный ущерб американской разведывательной службе".

— Гм... — пробормотал Герасимов, откладывая досье в сторону.

Папка агента «Кассиуса» была намного толще. Он становился сейчас одним из лучших источников информации для КГБ в Вашингтоне, Герасимов уже читал это досье несколько раз и теперь просто просматривал его в поисках последних донесений. Два месяца назад деятельность Райана подверглась расследованию, подробности неизвестны — «Кассиус» сообщил об этом как о неподтвержденных сплетнях. Это говорит в его пользу, подумал председатель КГБ. Это также свидетельствовало о том, что РаЙан никак не пытался связать свой разговор с Платоновым с более ранними событиями...

Может быть, Филитов?

Что, если агент ЦРУ, занимающий высокий пост, которого мог опознать Райан, и есть тот человек, что нами только что арестован?

Нет, Райан занимает слишком высокую должность в ЦРУ, чтобы перепутать два департамента. Опасность, однако, заключалась в том, что обнаружение американского агента среди руководства КГБ в данный момент принесет Герасимову только вред. Плохо уже то, что существует утечка информации, но если об этом узнают за пределами штаб-квартиры КГБ... это катастрофа. Стоит только начать настоящее расследование, и об этом станет известно. Если же мы не обнаружим шпиона в наших рядах... и если он действительно занимает высокий пост. как утверждает Райан... что, если ЦРУ узнает о наших планах, об Александрове, обо мне...

Какой путь они выберут?

Что, если это?..

Герасимов улыбнулся и посмотрел в окно. Ему будет не хватать этого кабинета. Он будет скучать по игре. У каждого факта по крайней мере три стороны, а у каждой мысли — шесть. Нет, если он поверит в это, то ему придется сделать вывод, что «Кассиус» работает под контролем ЦРУ, и тогда все это было запланировано до ареста Филитова. Такое невозможно, это совершенно очевидно.

Председатель Комитета государственной безопасности проверил по календарю день прибытия в Москву американской делегации. На этот раз будет проводиться больше приемов и развлечений. Если американцы действительно собираются сделать свои системы звездных войн предметом переговоров, генеральный секретарь Нармонов будет хорошо выглядеть в глазах общественности, но как повлияет такое решение на распределение голосов в Политбюро? Почти никак, если мне удастся держать под контролем упрямство Александрова, А если мне удастся продемонстрировать, что я завербовал собственного "агента в руководстве ЦРУ... если я сумею предсказать, что американцы готовы на сокращение своих оборонных программ, то смогу опередить Нармонова в его стремлении к миру и перехвачу инициативу.

Решение было принято.

Однако Герасимов не относился к импульсивным людям. Он послал Платонову шифровку, в которой распорядился проверить кое-какие детали через агента «Кассиуса». Эта шифровка пошла по спутниковой связи.

Шифровка прибыла в Вашингтон через час. Ее текст был должным образом принят со спутника связи «Радуга-19» как в советском посольстве, так и в американском Агентстве национальной безопасности, где его записали на компьютерную ленту вместе с тысячами других советских радиограмм, которые АНБ расшифровывало, работая круглые сутки.

Для русских все обстояло проще. Текст шифровки был доставлен в секретную часть посольства, где лейтенант КГБ превратил его из кодированного в понятный для чтения, затем запер в строго охраняемый сейф до приезда Платонова, до утра.

Платонов приехал в посольство в половине седьмого. На его столе уже лежали утренние газеты. Американская пресса была очень полезной для КГБ, по мнению Платонова. Сама мысль о свободной прессе казалась ему настолько чуждой, что он не пытался даже понять ее подлинное назначение. Но сначала Платонов занялся более срочными делами. В шесть сорок прибыл дежурный офицер и проинформировал его о событиях предыдущей ночи, а также передал шифровки, поступившие из Москвы, где сейчас был уже день. Поверх пачки донесений лежала записка, информирующая Платонова о прибывшей шифровке с пометкой «лично, только резиденту». Платонов знал, о чем в ней идет речь, и сразу направился к сейфу. Молодой сотрудник КГБ. охраняющий эту часть посольства, тщательно проверил документы Платонова — его предшественник был уволен за то, что самоуверенно решил, что знает резидента в лицо после каких-то девяти месяцев службы в Вашингтоне. Шифровка находилась в должным образом запечатанном конверте, лежала в соответствующем отделении, и Платонов сунул ее в кармин, прежде чем открыть и запереть сейф.

Станция КГБ в Вашингтоне была больше, чем у ЦРУ в Москве, хотя, по мнению Платонова, недостаточно большая, поскольку число служащих посольства недавно ограничили в соответствии с числом служащих в американском посольстве в Москве, чего американцы добивались в течение ряда лет. Обычно Платонов собирал начальников секций в половине восьмого для утреннего совещания, однако сегодня он вызвал одного из них раньше обычного.

— Доброе утро, товарищ полковник, — официально поздоровался с ним офицер. В КГБ не одобряли фамильярного обращения.

— Мне нужно получить кое-какую информацию от «Кассиуса» по делу Райана. Необходимо как можно быстрее подтвердить его затруднения с биржевыми операциями. Это значит, что встречу следует провести сегодня — если вам удастся.

— Сегодня? — в замешательстве переспросил офицер, получая от Платонова письменные указания. — Организуя встречу так быстро, мы подвергаем «Кассиуса» опасности.

— Председателю это хорошо известно, — сухо заметил Платонов.

— Ясно. Значит, сегодня, — отозвался офицер.

Резидент КГБ позволил себе улыбнуться, глядя вслед уходящему сотруднику. Раньше тот не проявлял столько эмоций за целый месяц, подумал Платонов. Этот молодой офицер далеко пойдет.

— Вот и Бутч, — заметил сотрудник ФБР, увидев человека, вышедшего из дверей советского посольства. Они знали его настоящее имя, разумеется, однако когда за ним только начинали следить, первый агент ФБР заметил, что он походит на Бутча из знаменитого фильма «Бутч Кэссиди энд Сандэнс Кид», и кличка прилипла к русскому. Внешне его обязанности заключались в том, чтобы утром отпереть кабинеты дипломатов и сделать уборку перед их приходом на работу в девять часов. Это означало, что русский завтракал в соседнем кафе, покупал несколько газет и журналов, а также нередко оставлял тайный знак — или несколько — в одном из условных мест. Как это обычно случается в большинстве контрразведывательных операций, самым трудным было подобрать ключ к его поведению, понять, что и почему он делает. После этого наступала очередь рутинной полицейской слежки. Агентам ФБР удалось впервые подобрать такой ключ полтора года назад.

Бутч прошел четыре квартала, отделяющие посольство от кафе. Сотрудники ФБР обратили внимание на то, что он тепло одет — по-видимому, зима в Вашингтоне кажется ему не очень теплой, решили они, — и вошел в кафе точно в назначенное время. Как обычно в большинстве таких кафе, здесь была постоянная клиентура. Тремя завсегдатаями этого кафе являлись агенты ФБР. Один из них — женщина, она была одета по-деловому и уже читала свой «Уолт-стрит джорнэл», сидя за столиком в углу. Два других выглядели как строительные рабочие — в комбинезонах, с инструментами, пристегнутыми к поясам, — и подходили к стойке или до прихода русского, или сразу после него. Сегодня они пришли раньше и ждали его появления. Разумеется, так бывает не всякий раз. Женщина — специальный агент Хэйзел Люмис — перемежала свои визиты в кафе с настоящей работой и следила за тем, чтобы не бывать здесь по выходным. Приходилось идти на риск, но тщательная слежка, как бы хорошо ее ни планировали, не должна быть постоянной. Все трое посещали кафе и в те дни, когда не ожидалось прихода Бутча, не меняя своего расписания, стараясь, чтобы никто не заметил их интереса к русскому.

Агент Люмис пометила время его прихода на полях газеты — она постоянно что-то писала там, — а рабочие следили за ним в зеркале на стене, жадно проглатывая жареную картошку с мясом и обмениваясь грубыми шутками. Как всегда, Бутч взял со стойки у входа в кафе четыре разные газеты. Журналы, которые он покупал, выходили по вторникам. Официантка налила ему кофе, не ожидая заказа. Бутч закурил — он курил «Марлборо», самый популярный сорт сигарет среди русских, — и взял чашку кофе, просматривая первую страницу «Вашингтон пост», которая была его любимой газетой.

Кофе подавалось здесь бесплатно, и вторая чашка появилась перед ним, как только опустела первая. На все ему потребовалось шесть минут — более или менее нормально, решили агенты. Закончив, Бутч встал, забрал газеты и оставил деньги. Когда он отодвинул тарелку, они заметили, что смятая в комок бумажная салфетка лежит на блюдце рядом с пустой чашкой от кофе.

Предстоит работа, тут же подумала Люмис, Бутч отнес счет в кассу у конца стойки, расплатился и вышел — Да, ведет он себя хорошо, еще раз отметила она. Люмис знала, где и как он оставляет записку, но все еще редко замечала, как он это делает.

Пришел еще один постоянный посетитель. Это был водитель такси, заходивший сюда, чтобы выпить чашку кофе перед началом рабочего дня. Он сидел в одиночестве у края стойки. Открыв принесенную с собой газету на спортивной странице, он окинул, как обычно, взглядом кафе и сразу заметил смятую салфетку на блюдце. Водитель уступал в мастерстве Бутчу, Положив газету на колени, таксист сунул руку под прилавок, достал прикрепленную там записку и вложил ее между страницами газеты в раздел мод.

После этого все было просто. Люмис расплатилась, вышла из кафе, села в свой «форд-эскорт» и поехала в Уотергейт. У нее был ключ от квартиры Хендерсона.

— Сегодня вы получите записку от Бутча, — сообщила она агенту «Кассиусу».

— О'кей. — Хендерсон поднял голову от стола, за которым завтракал. Ему совсем не нравилось, что его действиями как двойного агента руководит женщина. Еще хуже было то, что она получила это задание из-за своей внешности, потому что «крышей» для них служила любовная связь. Несмотря на всю ее доброту и женственность, мягкий южный акцент — и удивительную красоту! — раздраженно подумал Хендерсон, — он отлично знал, что Люмис рассматривает его как существо едва ли выше микроба. «Никогда не забывайте, — сказала она однажды, — что для вас готова камера». Она имела в виду федеральную тюрьму — не исправительный лагерь — в городе Марион, штат Иллинойс, которая заменила Алькатрац как место пребывания самых опасных преступников. Для выпускника Гарвардского университета такая тюрьма — место отнюдь не подходящее. Но она сказала это лишь один раз, а в остальном вела себя очень вежливо, даже иногда брала его за руку на виду у всех. От этого положение делалось только хуже.

— Хотите услышать хорошие новости? — спросила Люмис.

— Разумеется.

— Если эта операция пройдет так успешно, как мы рассчитываем, с вас будет снято обвинение. Полностью. — Такого она не говорила еще никогда.

— Что мне нужно для этого сделать? — с интересом спросил агент «Кассиус».

— В ЦРУ есть сотрудник по имени Райан...

— Да, я слышал, что Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям ведет расследование его деятельности. По крайней мере вела несколько месяцев назад. Вы хотите, чтобы я рассказал об этом русским...

— Он замаран по макушку. Нарушил законы, заработал полмиллиона долларов, пользуясь конфиденциальной информацией, и через две недели состоится заседание Большого жюри, на котором ему здорово прижгут задницу, в полном объеме. — Грубость ее слов резала ухо еще больше из-за того, что сопровождалась нежной улыбкой и мягким говором южной красотки. — ЦРУ не собирается принимать никаких мер по его защите. Никто не придет ему на помощь. Риттер ненавидит его. Вы не знаете почему, но слышали это от помощника сенатора Фреденбурга. У вас создалось впечатление, что из него хотят сделать козла отпущения за провал какой-то операции, но вы не знаете подробностей. Что-то случившееся несколько месяцев назад в Центральной Европе, может быть, но это все. Кое-что из этого вы сообщите немедленно, остальное пусть подождут до вечера сегодняшнего дня. И вот еще что: до вас дошел слух, что проблема СОИ может стать объектом переговоров. Вы считаете, что эта информация ненадежна, но слышали, как один сенатор говорил об этом. Понятно?

— Да, — кивнул Хендерсон.

— Отлично. — Люмис скрылась в туалете. В любимом Бутча подавали блюда, слишком жирные для ее желудка,

Хендерсон прошел в спальню и выбрал галстук. Значит, . положению, в котором он находился? — подумал он, завязывая галстук, и тут же передумал. Если она говорит правду — он был вынужден признать, что она никогда его не обманывала. Считала меня хуже грязи под ногами — это я знаю, — но не обманывала. Значит, я могу обрести спокойствие?.. И что тогда? — спросил он себя. А имеет ли это значение? Имеет, решил он, но еще важнее выбраться из этого положения.

— Красный галстук нравится мне больше, — заметила Люмис, стоя в дверях. На ее лице появилась нежная улыбка. — Мне кажется, сегодня лучше надеть галстук, демонстрирующий силу.

Хендерсон послушно протянул руку за красным галстуком. Ему даже не приходило в голову возражать.

— Вы не могли бы сказать мне...

— Я не знаю — да и все равно не сказала бы. Но мне не поручили бы передать вам то, что я передала, если бы, по их мнению, вы почти не расплатились за свое прошлое, мистер Хендерсон.

— Неужели вы не можете назвать меня Питером, хотя бы раз? — спросил он.

— Мой отец был двадцать девятым летчиком, сбитым над Северным Вьетнамом. Его захватили в плен живым — мы видели его фотографии, — но он так и не вернулся,

— Я не знал этою.

Она продолжала разговор бесстрастным голосом, словно говорила о погоде.

— Вы не знали очень многое, мистер Хендерсон. Мне не позволили управлять самолетом, как это делал папа, но, работая в Бюро, я стараюсь сделать жизнь для ублюдков как можно хуже. Они позволяют мне это. Я только надеюсь, что причиняю им такую же боль, как они причинили мне. — Она снова улыбнулась. — Вы считаете такое поведение недостаточно профессиональным, верно?

— Извините. Боюсь, что я просто не знаю, что сказать.

— Знаете. Вы скажете вашему контактеру все, что я рассказала вам. — Она бросила ему в руки миниатюрный магнитофон. В него были вмонтированы специальный таймер и устройство, не позволяющее нарушать его работу. Находясь в такси, Хендерсон будет под постоянным контролем. Если он попытается каким-то образом предупредить связника, существовала вероятность — большая или маленькая, он не знал, — что это будет обнаружено. Он не нравился им, и они не верили ему. Он знал, что ему никогда не удастся завоевать их расположение, а тем более доверие, но ему хотелось лишь одного — выйти из игры.

Хендерсон вышел из своей квартиры через несколько минут и спустился вниз по лестнице. Мимо квартала проезжало немало такси, но он не поднимал руку и просто ждал, когда такси само подъедет к нему. Они молчали, пока машина не затерялась в потоке транспорта на Виргиния-авеню.

Такси отвезло его к зданию Центрального контрольно-ревизионного управления в северо-западной части города, на улице «Джи». Войдя внутрь, он передал магнитофон ожидавшему его агенту ФБР. Хендерсон подозревал, что в магнитофон был вмонтирован и радиопередатчик, хотя на самом деле передатчика не было. Магнитофон быстро доставили в здание Гувера — штаб-квартиру ФБР. Люмис была уже там. Ленту тут же перемотали и прослушали.

— На этот раз ЦРУ нигде не дало осечки, — сказала она своему начальнику. В кабинете присутствовал еще один человек, занимавший высокое положение. Значит, дело более важное, чем я подозревала, подумала Люмис.

— Да, конечно: Такой источник, как Райан, редко попадает к ним в руки. Хендерсон рассказал все очень убедительно.

— Я предупредила его, что в случае успешного завершения дела он будет отпущен. — Ее голос звучал куда выразительнее слов.

— Вы не согласны с этим? — спросил заместитель директора ФБР. Он руководил всеми контрразведывательными операциями.

— Он не расплатился в достаточной мере — за то, что сделал.

— Мисс Люмис, после того как все закончится, я объясню, почему вы ошибаетесь. А пока не будем поднимать этот вопрос, хорошо? Вы блестяще справились с работой. Постарайтесь не испортить операцию на ее заключительной стадии.

— Что будет с ним дальше?

— Как всегда, мы передадим его программе по защите свидетелей. После того как с ним закончат, Хендерсон окажется где-нибудь в Биллингсе, штат Монтана, хозяином маленького кафе. — Заместитель директора равнодушно пожал плечами. — Меня это мало интересует. Вы получаете назначение на более высокую должность и переезжаете в Нью-Йорк, будете работать в региональном отделении. Мы приготовили вам новую работу. Там есть дипломат, служащий в ООН, которому требуется надежное руководство. Нам кажется, что вы готовы к этому.

— Спасибо. — Улыбка на лице Люмис была на этот раз совершенно естественной.

— Они проглотили приманку, — сказал Риттер Райану. — Проглотили вместе с крючком и поплавком. Надеюсь, вы справитесь со своей частью задания, приятель.

— В ней нет ничего опасного. — Джек развел руками. — Все пройдет вполне цивилизованно —

Если бы ты знал, что может случиться, подумал Риттер.

— Райан, вы все еще дилетант в полевых операциях. Не забывайте этого.

— Чтобы справиться со своим заданием, я и должен быть дилетантом, — напомнил ему Джек.

— Если боги хотят кого-то уничтожить, сначала они делают его самонадеянным, — заметил заместитель директора ЦРУ по оперативной работе.

— Изречение Софокла звучит не совсем так, — усмехнулся Джек.

— Мой вариант намного лучше, Я даже распорядился, чтобы эту фразу написали на стене, и все, кто проходит обучение на Ферме, читают ее-

Первоначальный замысел Райана был очень простым — слишком простым. Сотрудники Риттера в течение десяти часов усовершенствовали его, превратив в настоящую операцию. План был несложен, но при его исполнении могли возникнуть трудности. При исполнении всех планов неизбежно возникали трудности, однако Риттеру это не нравилось.

Барт Манкузо давно привык к мысли, что сон не является одной из функций, разрешенных шкиперам подводных лодок, но его особенно раздражало, когда стук в дверь раздавался через пятнадцать минут после того, как он ложился в койку.

— Войдите! — И умрите! — не прибавил он.

— Шифровка «молния» лично для капитана, — произнес лейтенант извиняющимся голосом.

— Надеюсь, в ней содержится что-то действительно серьезное! — рявкнул Манкузо, отбрасывая одеяло и спуская ноги с койки. Он вышел из каюты и направился на корму в одном нижнем белье — там на левом борту, за боевой рубкой, находился центр связи. Через десять минут он вышел оттуда и передал штурману листок бумаги.

— Мне нужно, чтобы через десять часов мы находились вот здесь.

— Будет исполнено, капитан.

— И пусть тот, кто придет будить меня в следующий раз, имеет в виду, что я разрешаю это лишь в случае неминуемой опасности, угрожающей Соединенным Штатам! — Он направился к себе в каюту, ступая по палубе босыми ногами.