Затем послышался кашель. У старого полковника были слабые легкие, говорилось в истории болезни. Его постоянно преследовали простуды и заболевания дыхательных путей. Судя по всему, он сейчас плохо себя чувствовал. Филитов высморкался, и сотрудники КГБ улыбнулись, глядя друг на друга, — звуь — напоминал свисток локомотива.

— Я вижу его, — послышался голос сотрудника у телевизионной камеры. — Идет в туалет. — Звуки, которые последовали дальше, были самыми обычными. На два окна квартиры нацелились мощные объективы двух телекамер. Светофильтры позволяли заглядывать в окна, несмотря на отблеск утреннего солнца.

— Знаете, как-то даже неловко поступать так по отношению к кому-то, — заметил один из техников. — Если показать видеопленку, зарегистрировавшую, как любой из нас ведет себя после пробуждения, можно умереть от смущения.

— Этот-то умрет по другой причине, — холодно заметил старший офицер. В том-то и заключалась одна из трудностей подобных расследований. Ты начинаешь отождествлять себя с подозреваемым, и время от времени приходится напоминать себе, как отвратительны предатели родины. Где ты сбился с пути? — спросил себя майор, думая о Филитове. Человек с такой героической биографией! Майор уже задумывался над тем, как будет вестись это дело дальше — Открытый процесс? А кто осмелится вынести на суд народа судьбу такого знаменитого героя войны? Это, сказал он себе, потребует политического решения.

Дверь квартиры открылась и снова закрылась — это значит, Филитов взял газету «Красная звезда», которую каждое утро доставлял ему курьер Министерства обороны. Сотрудники КГБ услышали бульканье кофеварки и переглянулись — этот подонок пьет хороший кофе каждое утро!

Вот он показался на экране монитора — сидит за маленьким кухонным столом и читает газету. Они обратили внимание на то, что Филитов любит делать заметки на самой газете или в лежащем рядом блокноте. Когда кофе был готов, он встал, чтобы достать молоко из небольшого холодильника. Перед тем как налить его в кофе, Филитов понюхал, не скисло ли оно. У него оказалось достаточно сливочного масла, чтобы щедро намазать на кусок ржаного хлеба. Они уже знали, что это обычный завтрак старого полковника.

— Все еще ест по-солдатски, — заметил оператор.

— Он был когда-то настоящим солдатом, — заметил другой офицер. — Старый ты дурак, как ты смог пойти на такое?

Завтрак занял немного времени, и они видели, как Филитов пошел в ванную, где он умылся и побрился, затем снова появился на экране и начал одеваться, взял щетку и почистил сапоги. Филитов всегда ходил в сапогах, что было необычным для Министерства обороны, но и три золотые звезды на кителе тоже были необычным зрелищем. Одевшись, он встал перед зеркалом, осматривая себя. Филитов уложил газету в портфель и направился к двери. Последним звуком, который они слышали, был щелчок дверного замка — Майор подошел к телефону.

— Он покинул квартиру. Ничего необычного — Группа наружного наблюдения наготове.

— Хорошо, — ответил Ватутин и положил трубку.

Один из операторов настроил камеру на резкость, чтобы зафиксировать появление Филитова на улице. Полковник подошел к автомобилю, ответил на приветствие водителя и сел в машину. Через несколько мгновений она исчезла из виду. Все сотрудники, наблюдавшие этим утром за Филитовым, пришли к выводу, что все прошло, как обычно, без каких-либо отклонений. Теперь они могли позволить себе не спешить.

Вершины гор на западе были окутаны облаками, накрапывал мелкий дождь. Лучник еще не вышел из лагеря. Нужно было произнести молитвы, успокоить людей. Ортиз отправился в госпиталь — врач должен зашить ему рану на лице. Тем временем его афганский друг просматривал документы сотрудника ЦРУ. Лучник чувствовал себя неловко, испытывая вину, но успокаивал себя, говоря, что всего лишь ищет материалы, которые сам и принес Ор-тизу. Офицер ЦРУ любил делать заметки и — это было известно Лучнику — собирал карты. Он нашел нужную ему карту именно в том месте, где ожидал. К ней было приколото несколько диаграмм. Лучник скопировал их вручную, быстро и тщательно, затем все аккуратно положил на место.

— Вы, ребята, такие пуритане, — засмеялась Беа Тауссиг.

— Тем более жалко портить сложившийся образ, — ответил Эл, пряча за улыбкой отвращение к гостье. Он никак не мог понять, почему Кэнди нравится эта... особа. Грегори не знал, почему при ее появлении его охватывало тревожное чувство. Причина заключалась не в том, что она не любила его, — Элу было на это наплевать. Его любили семья и невеста, а коллеги по работе уважали, и этого ему было достаточно. Бели кому-то не нравился такой образ армейского офицера, ну и пусть. Но в поведении Беа было что-то такое...

— Ну хорошо, поговорим о делах, — весело заявила гостья, — Из Вашингтона меня спрашивают, как скоро...

— Хорошо бы кто-нибудь сказал этим бюрократам, что подобные вещи не делаются по заказу, — проворчала Кэнди.

— Не больше чем через шесть недель, — усмехнулся Эл. — Может быть, даже меньше.

— Когда? — спросила Кэнди.

— Скоро. Мы еще не прогоняли его через моделирующее устройство, но у меня ощущение, что все в порядке. Вообще-то это идея Боба. Он успел все обдумать и сумел упростить программное обеспечение даже лучше, чем я рассчитывал. Использование ИИ будет самым минимальным, гораздо меньшим, чем предполагалось в моих расчетах.

— Неужели? — Считалось, что использование ИИ — искусственного интеллекта — является критически важным для эффективности зеркал и распознавания целей.

— Да, мы слишком увлеклись инженерным решением проблемы, полагаясь на разум вместо инстинкта. Нам не следовало диктовать компьютеру, как ему надо заниматься своими делами. Мы можем уменьшить командную нагрузку на двадцать процентов, вводя в программу заранее подготовленные варианты. Оказывается, это быстрее и проще, чем заставлять компьютер выбирать большинство решений из существующего набора.

— Как относительно аномалий? — спросила Тауссиг.

— В этом все дело. Рутинные операции ИИ на самом деле замедляли операции в большей степени, чем мы думали. Мы пытались сделать процедуру настолько гибкой, что в результате она сталкивалась с трудностями в выборе варианта, не знала, как поступать. Эффективность лазера, по нашим расчетам, достаточно велика, и выбор вариантов поражения цели может осуществляться быстрее, чем в состоянии сделать это программа ИИ при решении того, стоит ли начинать прицеливание, — тогда почему не попытаться поразить цель?

— Технические свойства вашей лазерной системы изменились, — заметила Беа.

— Я не имею права говорить об этом.

Еще одна усмешка на лице маленького ублюдка. Тауссиг заставила себя улыбнуться в ответ. По его мнению, он знает что-то, чего не знаю я, так ведь? При одном взгляде на него по ее телу бежали мурашки отвращения, но еще хуже было то, как смотрела на него Кэнди — словно он Пол Ньюмен или еще какой-то красавец из Голливуда! Желто-бледный цвет лица, даже прыщи, а она любит это существо. Беа не знала, смеяться или плакать...

— Ведь нам, труженикам управленческого аппарата, приходится составлять планы на будущее, — сказала Тауссиг.

— Извини, Беа. Ты знакома с правилами секретности.

— Из-за них начинаешь думать, как мы вообще чего-то добиваемся, — Кэнди покачала головой. — Если эти правила станут еще строже, мы с Элом не сможем разговаривать в промежутке между... — Она недвусмысленно посмотрела на возлюбленного.

Эл рассмеялся.

— У меня болит голова.

— Беа, ты ему веришь? — спросила Кэнди.

— Никогда не верила. — Тауссиг откинулась на спинку сиденья.

— Ты когда согласишься на свидание с доктором Раббом? Ты ведь знаешь, он вот уже больше шести месяцев тоскует по тебе.

— Пусть тоскует по мне из автомобиля. Господи, какая ужасная мысль — свидание с доктором Раббом! — Она взглянула на Кэнди, искусно скрыв свои чувства. Тауссиг также догадалась, что переданные ей сведения относительно программного обеспечения оказались неверными. Черт бы побрал этого маленького ублюдка, изменившего программу!

— Там что-то есть. Теперь нужно выяснить — что именно? — Джоунс включил микрофон. — Мостик, докладывает акустик. Обнаружен контакт на пеленге ноль-девять-восемь. Обозначаю этот контакт как «Сьерра-четыре».

— Вы уверены, что это контакт? — спросил молодой старшина.

— Видишь вот это? — Джоунс провел пальцем по экрану. «Водопадный» дисплей был усыпан беспорядочным шумом, поступающим со всех сторон. — Не забудь, что мы ищем данные не случайного происхождения. Эта линия не является случайной. — Он набрал на клавиатуре команду. Компьютер принялся обрабатывать серию дискретных частотных диапазонов. Минуту спустя все стало ясно. По крайней мере для мистера Джоунса, подумал молодой акустик. Полоска света на экране имела неправильные очертания, расширялась вверху и сужалась книзу, закрывая около пяти градусов пеленга. «Технический представитель» посмотрел на экран еще несколько секунд, затем снова склонился к микрофону.

— Мостик, говорит акустик, опознаю цель «Сьерра-четыре» как фрегат класса «Кривак», пеленг ноль-девять-шесть. Судя по оборотам винта, его скорость примерно пятнадцать узлов. — Джоунс повернулся к молодому акустику. Он вспомнил свой первый выход в море. Этот девятнадцатилетний юноша еще не научился отличать дельфинов от кораблей. — Видишь вот это? Это высокочастотная характеристика его турбодвигателей, верный признак, ее слышно издалека в обычной ситуации, потому что у «Кривака» плохая звукоизоляция.

Манкузо спустился в отделение гидролокации. «Даллас» принадлежал к числу первых подлодок класса «688», и на нем не было прямого прохода из рубки управления на гидроакустический пост, как у субмарин более позднего выпуска. Вместо этого на «Далласе» приходилось идти вперед и, обойдя люк, спускаться вниз. Может быть, во время капитального ремонта это изменят. Капитан показал кофейной кружкой в сторону экрана.

— Где «Кривак»?

— Вот здесь, пеленг не меняется. Вокруг нас хороший звукопроводящий слой. Он, по-видимому, еще далеко.

Шкипер улыбнулся. Джоунс всегда пытался угадать расстояние до пели. Удивительным было то, что за те два года, пока он был на борту подводной лодки под командованием Манкузо, Джоунс чаще бывал прав, чем ошибался. В кормовой части рубки группа слежения уже рассчитывала координаты цели по отношению к известному им курсу и скорости «Далласа», чтобы определить направление движения советского фрегата и расстояние до него.

На морской поверхности почти не было кораблей. Остальные три акустических контакта были торговыми судами с одним винтом у каждого. Несмотря на то что погода была приличной. Балтийское море — по мнению Манкузо, просто большое озеро — зимой редко благоприятствовало плаванию судов. Из разведывательных докладов явствовало, что большинство военных кораблей противной стороны стояло у причалов на ремонте. Это была хорошая новость. Еще лучше было то, что почти не встречалось льда. При действительно холодной погоде поверхность моря могла покрыться сплошным льдом, что могло бы изрядно помешать операции, подумал капитан.

До сих пор о характере операции знал только их гость, Кларк.

— Капитан, мы получили данные по «Сьерре-четыре», — послышался голос лейтенанта из рубки управления. Джоунс сложил листок и передал его Манкузо.

— Говорите.

— Расстояние тридцать шесть тысяч, курс два-девять-ноль.

Манкузо развернул листок и рассмеялся.

— Джоунс, ты по-прежнему чертов колдун! — Он вернул акустику записку и пошел на мостик — предстояло изменить курс субмарины, чтобы обойти советский фрегат.

Молодой старшина, сидящий рядом с Джоунсом, схватил записку и прочитал вслух ее содержание.

— Откуда это стало вам известно? Вы не могли сделать эти расчеты на основании полученных вами данных.

— Практика, мой мальчик, практика и опыт, — ответил Джоунс голосом актера У. К. Филдса. Он заметил, что подводная лодка изменила курс. Джоунс подумал, что подобное поведение не было характерным для Манкузо в прошлом. Раньше шкипер сближался с противником, делал фотоснимки через перископ, рассчитывал торпедные залпы и вообще обращался с советским кораблем, как с настоящей целью в настоящей войне. На этот раз, однако, они уходили от русского фрегата, тихо и незаметно. По мнению Джоунса, Манкузо вряд ли настолько изменился, и потому всерьез задумался над тем, что за операция им предстоит.

Джоунс не встречался с мистером Кларком. Тот проводил львиную часть времени на корме, рядом с машинным отделением, где было оборудовано помещение для физической подготовки команды , — беговая дорожка, перематывающаяся с одного ролика на другой, которую удалось втиснуть между двумя станками. Среди матросов уже ходили слухи, что Кларк предпочитал молчать. При попытке заговорить с ним он только улыбался и продолжал заниматься своими делами. Один из боцманов заметил татуировку на кисти Кларка и шепотом рассказал кое-что о значении этого красного тюленя, о том, что обладатели такой татуировки принадлежали к секретному подразделению коммандос Военно-морского флота. На борту «Далласа» еще никогда не бывали представители этого подразделения, хотя другим подводным лодкам приходилось с ними встречаться, и слухи тихо циркулировали среди команды, прерываемые время от времени восклицаниями: «Неужели?». Излишне об этом старались не болтать, потому что если подводники и умели делать что-то, так это хранить тайны.

Джоунс встал и прошел в корму. Он решил, что преподал достаточно уроков для одного дня, а его положение технического представителя позволяло ему расхаживать по подводной лодке. Он заметил, что «Даллас» продвигается вперед медленно, не спеша, направляясь на восток со скоростью в девять узлов. Одного взгляда на навигационную карту было достаточно, чтобы узнать, где они сейчас находятся, а по тому, как штурман постукивал по ней карандашом, стало ясно, сколько им еще осталось плыть. Спускаясь вниз за банкой кока-колы, Джоунс серьезно задумался о цели похода. Судя по всему, ему предстояло принять участие в настоящем деле.

— Да, господин президент? — ответил судья Мур на телефонный звонок и тревожно нахмурился. Время принять решение?

— То, о чем мы недавно говорили у меня в кабинете...

— Помню, господин президент. — Мур посмотрел на телефонный аппарат. Если не считать трубки, которую он держал в руке, «защищенная» линия связи представляла собой трехфутовый куб, хитроумно спрятанный в письменный стол. Она принимала слова, тут же разбирала их на биты, которые неузнаваемо перемешивала, и посылала в другой такой же аппарат, собиравший биты в первоначальные слова. У такого канала связи было еще одно побочное преимущество — разговор велся без малейших помех, поскольку система кодирования устраняла все случайные шумы на линии.

— Можете приступать. Мы не имеем права — прошлой ночью я принял решение, что мы не имеем права оставлять его на произвол судьбы. — Это был первый телефонный разговор президента этим утром, и в нем ощущался эмоциональный настрой. У судьи Мура мелькнула мысль, что президент, возможно, плохо спал ночью, думая о судьбе этого безымянного агента. Президент был именно таким человеком. Кроме того, приняв решение, он добивался его исполнения и никогда не отказывался от него. Пелт будет пытаться весь день убедить президента изменить решение, но президент передал приказ в восемь утра, и ему придется стоять до конца.

— Спасибо, господин президент, Я приступаю к операции. — Мур связался через две минуты с Бобом Риттером и застал его в кабинете.

— Получено разрешение на проведение операции по эвакуации «Кардинала»!

— Значит, я поступил правильно, голосуя за президента, — удовлетворенно заявил Риттер, ударив кулаком одной .руки в ладонь другой. — Через десять дней «Кардинал» будет в безопасности, Боже мой, но ведь только на то, чтобы заслушать отчет о его работе, потребуются годы! — Затем наступила короткая пауза. — Жаль терять такой источник ценной информации, но это наш долг. К тому же Мэри-Пэт завербовала пару по-настоящему интересных агентов. Прошлым вечером ей удалось передать «кардиналу» кассеты с пленкой. Мне неизвестны подробности, но, насколько я понимаю, пришлось рисковать.

— Она всегда любила опасность.

— Не просто любила, Артур, получала удовольствие от этого. Впрочем, в каждом оперативнике есть что-то от ковбоя. — Оба выходца из Техаса обменялись многозначительными взглядами. — Даже в тех, кто родом из Нью-Йорка.

— И все-таки какая удивительная пара! Можно только удивляться, какими окажутся дети с их генами, — усмехнулся судья Мур. — Итак, Боб, ты получил, что просил. Действуй.

— Слушаюсь, сэр. — Риттер отправился в центр связи, послал шифровку и затем сообщил обо всем адмиралу Гриру.

Телекс прошел через спутник связи и уже через пятнадцать минут оказался в Москве: КОМАНДИРОВКА ОДОБРЕНА. СОХРАНЯЙТЕ СЧЕТА ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО ВОЗМЕЩЕНИЯ ПУТЕВЫХ РАСХОДОВ.

Эд Фоули принес расшифрованный телекс к себе в кабинет. Значит, подумал он, тот бюрократ, у которого возникли опасения, набрался все-таки смелости. Слава Богу.

Осталась всего одна передача! Мы передадим ему сообщение одновременно с получением пакета от «Кардинала». После этого Филитов отправится самолетом в Ленинград, и дальше все пойдет по разработанному сценарию. Достоинством этого плана было то, что «Кардинал» по крайней мере раз в году проверял канал своего спасения. Танковый полк, в котором раньше служил полковник Филитов, был приписан теперь к Ленинградскому военному округу, и русским понятна такая сентиментальная тяга старого офицера. Михаил Семенович на протяжении ряда лет принимал меры, чтобы его полк первым получал новое снаряжение и обучался новым тактическим приемам. После его смерти полк будет переименован в Филитовский гвардейский — по крайней мере так намеревалась поступить Советская Армия. Как жаль, подумал Фоули, что теперь им придется изменить этот план. С другой стороны, может. ЦРУ сумеет поставить какой-то другой памятник этому человеку...

А пока предстояло осуществить еще одну передачу, и эта операция окажется непростой. Не надо забегать вперед, сказал себе Эд, нужно действовать постепенно, шаг за шагом. Сначала нужно предупредить его.

Через полчаса из здания посольства вышел ничем не выделяющийся сотрудник, занимавший одну из низших должностей. В определенное время он будет стоять на определенном месте. Этот «знак» будет принят другим человеком, не находящимся под наблюдением «Двойки». Этот человек сделает нечто иное. Причина была ему неизвестна, он знал лишь одно — где и как ему следует оставить пометку. Такая процедура разочаровывала его. Ведь разведывательная деятельность должна быть захватывающе интересной, правда?

— Вот наш друг. — Ватутин ехал в автомобиле — ему хотелось убедиться в том, что все делается как надо, Филитов сел в машину, и водитель тронулся с места. Автомобиль Ватутина сопровождал Филитова с полкилометра, затем его заменил другой, ехавший по соседней улице, чтобы не отстать.

Полковник Ватутин следил за развитием событий по радио. Сообщения были деловыми и краткими — шесть автомашин следили за Филитовым, сменяя одна другую, причем одна обычно ехала впереди машины, в которой находился Фнлитов, а другая сзади. Машина Филитова остановилась у магазина, обслуживающего высокопоставленных руководителей Министерства обороны. Внутри магазина у Ватутина был свой человек — было известно, что Филитов заезжает сюда два или три раза в неделю, — который следил за тем, что покупает полковник и с кем разговаривает.

Ватутин чувствовал, что все идет в соответствии с планом, и немудрено — он лично объяснил каждому сотруднику, принимающему участие в операции, что сам председатель проявляет интерес к развитию дела. Водитель машины, в которой сидел Ватутин, резко увеличил скорость и высадил полковника у подъезда дома напротив квартиры, находящейся под наблюдением, опередив Филитова. Ватутин вошел в квартиру, в которой обосновались сотрудники «Двойки».

— Как раз вовремя, — заметил старший группы, когда полковник появился в дверях.

Ватутин осторожно выглянул в окно и увидел, что у противоположного подъезда остановилась машина Филитова. Следовавший за ней автомобиль КГБ проскочил мимо, не сбавляя скорость. Старый полковник вошел в свой подъезд

— Подозреваемый только что вошел в здание, — послышался голос специалиста по связи. Внутри здания вместе с Филитовым в лифт войдет женщина с авоськой, полной яблок. На этаже Филито-ва два сотрудника, настолько молодых, что сойдут за юную пару, пройдут мимо двери лифта в тот момент, когда Филитов выйдет из него, и последуют дальше по коридору, громким шепотом признаваясь друг другу в любви. Установленные там микрофоны успели захватить конец объяснения, когда Филитов открыл дверь своей квартиры.

— Вижу его, — произнес оператор.

— Всем отойти от окон, — скомандовал Ватутин. Эта команда была излишней. Сотрудники с биноклями стояли в глубине квартиры, и, пока свет в ней был выключен — на всякий случай лампочки вывернули из осветительных приборов, — никто не мог догадаться, что в квартире кто-то находится.

В одном отношении сотрудникам Второго главного управления повезло — Филитов никогда не задергивал шторы. Они видели, как он прошел в спальню, снял мундир и переоделся в домашний костюм и тапочки — Затем полковник вернулся в кухню и приготовил себе немудреный ужин. Наблюдатели следили за тем, как он сорвал головку с пол-литровой бутылки водки. Филитов сидел за столом, уставившись в окно.

— Одинокий старик, — заметил один из сотрудников. — Ты полагаешь, все из-за этого и произошло?

— Так или иначе, мы узнаем.

Почему государство предает нас? — спросил Филитов ефрейтора Романова два часа спустя.

Наверно, потому, что мы солдаты. Филитов заметил, что ефрейтор избегает как сути вопроса, так и ответа на него. Понимает ли, о чем его спрашивает капитан?

Но если мы предадим государство?..

Тогда мы умрем, товарищ капитан. Ведь это так просто. Нас будут преследовать ненависть и презрение крестьян и рабочих, и мы умрем. Романов смотрел через пропасть времени в глаза своего капитана. Теперь у ефрейтора возник собственный вопрос. Он не решался задать его, но его глаза, казалось, говорили: что вы наделали, капитан?

В квартире на противоположной стороне улицы связист, сидящий у звукозаписывающей аппаратуры, услышал рыдания и не мог понять, что было их причиной.

— Чем ты занимаешься, милая? — спросил Эд Фоули, и микрофоны услышали его вопрос.

— Начинаю составлять список того, что нам нужно сделать перед отъездом. Нужно запомнить так много. Лучше взяться за это пораньше.

Фоули наклонился через ее плечо. Перед Мэри-Пэт лежали блокнот и карандаш, но она писала фломастером на пластмассовой пластинке. Такие пластинки часто встречаются в холодильниках — написанное на них легко стереть влажной тряпкой.

«Я займусь этим, — написала она. — Мне удалось придумать идеальную зацепку». Мэри-Пэт подняла фотографию хоккейной команды, в которой играл Эдди-младший, и улыбнулась. На фотографиях были автографы всех игроков, а на верхней части снимка Эдди с помощью матери написал размашистыми буквами по-русски: «Человеку, который приносит нам удачу — С благодарностью Эдди Фоули».

Эд нахмурился. Для его жены такое смелое поведение было типично, и он знал, что Мэри-Пэт сумеет с максимальной пользой использовать это прикрытие. Но... он покачал головой. Но что? Единственный человек, способный опознать его в канале связи «Кардинала», ни разу не видел его лица. Эду, может быть', , не хватало ее дерзости, но зато он компенсировал это осмотрительностью. Он считал, что способен обнаружить наблюдение за собой лучше жены. Эд признавал, что Мэри-Пэт вносит в работу больше страсти и что она — превосходная актриса, но, черт побери, иногда она действовала очертя голову. Тогда почему ты не скажешь ей об этом? — спросил он себя.

Эд знал, что произойдет, — она подавит его практическими соображениями. Слишком мало времени, чтобы создать промежуточные звенья. Они оба знают, что у нее надежное прикрытие, что ее даже не думают подозревать.

Но... черт побери, это дело представляет собой целую серию непрерывных «но»!

«Хорошо, но прикрой понадежнее свою маленькую задницу!» — написал он на пластиковой пластине. Ее глаза сверкнули озорной искоркой, она стерла его надпись и написала свою: «А теперь давай зададим работу микрофонам и мужикам, которые сидят у них, — пусть завидуют'».

Эд едва не задохнулся, стараясь удержаться от смеха. И так всякий раз перед рискованным делом, подумал он. Не то чтобы он был против. Просто это казалось ему несколько странным.

Десять минут спустя пара русских техников, сидящих в подвале здания с наушниками, увлеченно прислушивались к тому, что доносилось из спальни Фоули, стараясь не пропустить ни звука.

Мэри-Пэт Фоули проснулась, как всегда, в четверть седьмого утра. За окнами было еще темно, и у нее мелькнула мысль о том, какое влияние оказали на формирование характера ее деда холодные и темные русские зимы... да и на ее характер тоже. Как и у большинства американцев, направленных на работу в Москву, мысль о микрофонах, размешенных в стенах ее квартиры, вызывала у Мэри-Пэт глубокое отвращение. Иногда ей доставляло удовольствие издеваться над теми, кто подслушивает ее, — как это было прошлым вечером, — но ведь нельзя исключить вероятность того, что русские установили микрофон и в туалете. Наверно, установили, подумала она, глядя на себя в зеркало. Первым делом она смерила температуру. Им с мужем хотелось еще одного ребенка, и вот уже несколько месяцев они стремились к этому — по крайней мере сам процесс доставлял большее удовольствие, чем русское телевидение. С профессиональной точки зрения беременность обеспечивала чертовски надежное прикрытие. Три минуты спустя Мэри-Пэт записала температуру на карточку, которую она хранила в шкафчике для лекарств. Нет еще, наверно, подумала она. Может быть, через несколько дней. Она все-таки выбросила в мусорную корзину остатки от комплекта, позволяющего обнаружить ранние признаки беременности.

Теперь пора будить детей. Мэри-Пэт поставила разогреваться завтрак и подняла всех. Когда живешь в квартире, где всего один туалет, совмещенный с ванной, необходима жесткая дисциплина. Как всегда, Эд не упустил возможности поворчать, да и дети ныли и стонали.

Господи, как хорошо, что мы скоро возвращаемся домой, подумала она. Несмотря на то что ей нравилась опасность, связанная с работой в пасти дракона, жизнь в Москве была далеко не райской для детей. Эдди любил свой хоккей, но у него не было настоящего детства в этом холодном и скучном городе. Ничего, скоро все переменится. Она погрузит свою семью на авиалайнер «Пан-Ам», и все отправятся домой, оставив позади Москву если не навсегда, то по крайней мере лет на пять. Они будут жить на берегу в Виргинии, кататься на яхте по Чесапикскому заливу, наслаждаться теплыми зимами. Здесь необходимо кутать детей, как эскимосов на проклятом Севере, подумала она. Постоянно приходится лечить их от простуды.

Мэри-Пэт поставила завтрак на стол как раз в тот момент, когда Эд освободил ванную, предоставив ей возможность принять душ и одеться. По установленному распорядку он сидел за завтраком, затем одевался, пока жена занималась детьми.

Из ванной Мэри-Пэт слышала звуки телевизора и засмеялась у зеркала. Эдди обожал программу утренней гимнастики — женщина, демонстрировавшая упражнения, походила на портового грузчика, и он называл ее «р-р-работницей». С куда большим удовольствием он смотрел бы по утрам «мультяшки». Она знала, что Эдди будет скучать по своим русским приятелям, но он был американским мальчиком, и ничто этого не изменит. К четверти восьмого все были одеты и готовы к дороге. Мэри-Пэт сунула под мышку обернутый в бумагу пакет.

— Ведь сегодня у нас день уборки? — спросил Эд у жены.

— Я успею вернуться и открою ей, — заверила его Мэри-Пэт.

— Хорошо. — Эд открыл дверь и повел процессию к лифту. Как всегда, его семья вышла первой. Эдди побежал вперед и нажал кнопку вызова лифта, который прибыл в тот момент, когда все остальные подошли к двери. Мальчик влетел внутрь лифта и принялся подпрыгивать в нем, наслаждаясь пружинистыми стальными тросами советского производства. Его матери все время казалось, что проклятая кабина вот-вот рухнет вниз до самого подвала, но Эдди нравилось, когда пол поднимался и опускался на несколько дюймов. Через три минуты все уже сидели в автомобиле. Этим утром за рулем был Эд. При выезде на улицу дети помахали милиционеру — на самом деле сотруднику КГБ, — и тот с улыбкой ответил на их приветствие. Как только машина оказалась на мостовой, он вошел в будку и поднял трубку телефона.

Эд смотрел в зеркало заднего обзора, а Мэри-Пэт повернула наружное зеркало и тоже наблюдала за происходящим сзади. Дети заспорили о чем-то на заднем сиденье, но родители не обращали на это внимания.

— Сегодня будет хорошая погода, — произнес Эд спокойным голосом, что значило: за нами никто не едет.

— Да, похоже на то. — Действительно, никого. В присутствии детей им приходилось выбирать выражения. Эдди легко запоминал их слова и мог повторить что угодно, подобно тому как он повторял фразы героев мультфильмов. Кроме того, нельзя было исключить, что внутри автомобиля установлен микрофон, соединенный с радиопередатчиком.

Сначала Эд заехал в школу, и жена проводила детей внутрь здания. В своих теплых шубах Эдди и Кэти походили на плюшевых медведей. Когда Мэри-Пэт вернулась к машине, ее лицо было унылым.

— Никки Уогнер позвонила и сказала, что заболела. Меня попросили заменить ее после обеда, — заметила она, садясь в машину. Эд что-то неразборчиво проворчал. На самом деле все развивалось идеально. Он включил скорость и выехал снова на Ленинский проспект. Теперь за дело. ^

С этого момента оба смотрели в зеркала очень внимательно.

Ватутин надеялся, что американцам раньше такая мысль не приходила в голову. На московских улицах всегда множество самосвалов, доставляющих материалы то на одну строительную площадку, то на другую. Их высокие кабины обеспечивают превосходную видимость, и сопровождение таких похожих друг на друга машин казалось гораздо менее подозрительным, чем слежка из легковых автомобилей. Сегодня на него работало девять таких самосвалов, и сотрудники «Двойки», сидящие в них, поддерживали контакт друг с другом — по защищенной от прослушивания военной радиосвязи.