Глава двадцать вторая

Приобретения и приготовления

Вторая личная встреча снова произошла в ГУМе, где одной малышке вдруг срочно понадобилось купить одежду на осенне-зимний период, на чем настоял ее отец — к удивлению Ирины Богдановны, правда, к отрадному. Мери Пат, в семействе Фоули признанный эксперт по покупкам, бродила по универмагу, разглядывая выставленные на витринах товары — к ее изумлению, не все они были хламом советского производства. Среди них изредка даже встречались довольно привлекательные вещицы… и все же недостаточно привлекательные для того, чтобы у нее возникало желание их купить. Мери Пат снова забрела в меховой отдел: здешнюю продукцию можно было бы с большой выгодой перепродать в Нью-Йорке, хотя она и не шла ни в какое сравнение с творениями «Фенди». В России чувствовалась явная нехватка итальянских модельеров. Однако качество мехов — в смысле выделанных звериных шкур — было весьма неплохим. Советские скорняки просто не знали, как правильно сшивать шкурки друг с другом. «Что очень плохо,» — подумала Мери Пат. Самое печальное относительно Советского Союза заключалось в том, что правительство этой серой страны не позволяло своим гражданам творить что-либо значительное. Здесь практически невозможно было найти что-нибудь оригинальное. Лучшими приобретениями были старинные произведения искусства, относящиеся к дореволюционной эпохе, как правило, небольшого размера, зачастую имеющие отношение к религии, которые можно было купить на импровизированных блошиных рынках, где их продавали нуждающиеся в деньгах. Мери Пат уже купила несколько симпатичных безделушек, всеми силами стараясь при этом не считать себя воровкой. Для того, чтобы совесть ее была спокойна, она никогда не торговалась и почти всегда выкладывала запрошенную сумму, не пытаясь сбросить несколько процентов. По представлениям Мери Пат, это уже было бы равносильно вооруженному ограблению, а главная цель ее пребывания в Москве — во что она свято верила — заключалась в том, чтобы помочь русским людям, хотя таким способом, который они едва ли смогли бы понять и одобрить. Впрочем, москвичам по большей части нравилась ее дружелюбная улыбка. И, определенно, им были очень по душе инвалютные рубли с синей полоской, которыми она расплачивалась. Эти деньги открывали продавцам доступ к предметам роскоши или, что было тоже совсем неплохо, их можно было обменять по курсу один к трем или даже к четырем.

Погуляв по магазину с полчаса, Мери Пат наконец увидела цель в отделе детской одежды. Она двинулась навстречу, по дороге с оценивающим видом разглядывая ту или иную вещь.

— Добрый вечер, Олег Иванович, — тихо произнесла Мери Пат, снимая с вешалки шубку на девочку лет трех — четырех.

— Здравствуйте, Мария, кажется, вас так зовут?

— Совершенно верно. Скажите, у вас есть неиспользованный отпуск?

— Да, есть. Точнее, две недели.

— И, по-моему, вы говорили, что ваша супруга любит классическую музыку?

— Совершенно верно.

— Есть один замечательный дирижер. Его зовут Йозеф Роса. В ближайшее воскресенье он будет дирижировать в главном концертном зале Будапешта. Вам будет лучше всего остановиться в «Астории». Эта гостиница находится недалеко от железнодорожного вокзала и пользуется популярностью среди советских туристов. Расскажите всем знакомым о том, куда вы собираетесь поехать. Спросите у них, что привезти им из Венгрии. Ведите себя так, как ведет в таких случаях обычный советский гражданин. Об остальном позаботимся мы сами, — заверила «кролика» Мери Пат.

— Мы поедем все трое, — напомнил Зайцев. — Вы не забыли?

— Разумеется, Олег. Ваш маленький зайчик познакомится в Америке со многими чудесами, да и зимы у нас не такие суровые, как здесь, — добавила Мери Пат.

— Русские люди гордятся нашими зимами, — запальчиво возразил Зайцев.

— В этом случае вы сможете жить в таком месте, где так же холодно, как в Москве. Но зато, если вам вдруг захочется тепла в феврале, вы сможете поехать на своей машине или полететь на самолете во Флориду и отдохнуть там на солнечном пляже.

— Вы случайно не туристический агент, Мария? — поинтересовался «кролик».

— Для вас, Олег, — да, я стану именно им. Вам удобно передавать записки моему мужу в метро?

— Да.

«А на самом деле тебе следовало бы этого бояться,» — подумала Мери Пат.

— Какой ваш лучший галстук? — спросила она вслух.

— Синий в красную полоску.

— Отлично. Наденете его за два дня до того, как настанет пора садиться на поезд до Будапешта. Наткнетесь на моего мужа и извинитесь, и мы все поймем. Итак, за два дня до отъезда из Москвы вы наденете синий в полоску галстук и в метро наткнетесь на моего мужа, — повторила Мери Пат.

В таких вещах следовало соблюдать максимальное внимание. Порой люди совершают самые глупые ошибки в самых безобидных ситуациях, даже когда — нет, в особенности когда на карту поставлена их жизнь. Вот почему Мери Пат постаралась организовать все так просто. Запомнить только одну вещь. Совершить только один поступок.

— Да, я все понял. Можете не беспокоиться, я сделаю все как надо.

«Какой же ты самоуверенный оптимист, черт бы тебя побрал!»

— Превосходно. Но только пожалуйста, Олег Иванович, будьте предельно осторожны.

С этими словами Мери Пат направилась дальше. Однако, отойдя на пять — шесть метров, она остановилась и обернулась. У нее в сумочке был спрятан миниатюрный фотоаппарат «Минокс». Отсняв пять кадров, Мери Пат развернулась и пошла прочь.

— Вижу, ты так и не нашла ничего стоящего, так? — спросил жену Эд, когда та подсела к нему в подержанный «Мерседес-280».

— Да, ничего интересного. Быть может, нам следует смотаться за зимними вещами в Хельсинки, — предложила Мери Пат. — Знаешь, прокатиться туда на поезде. Наверное, это будет здорово. Маленькому Эдди должно будет понравиться.

Московский резидент поднял брови. "Вероятно, лучше действительно поехать поездом, — подумал он. — Это не произведет впечатление чего-либо неотложного и спешного. Захватить с собой кучу чемоданов, половину пустых, чтобы вернуть их набитыми всем тем шмотьем, которое купишь на инвалютные рубли. Вот только возвращаться домой ты не собираешься… а если Лондон и Лэнгли соизволят оторвать задницу и хорошенько побегать, быть может, нам и впрямь удастся совершить круговую пробежку78…"

— Домой, дорогая? — спросил Фоули.

«Вот потеха, — рассеянно подумал он, — если КГБ не установил „жучки“ у них дома и в машине, и они совершенно напрасно ломают эту комедию?» Впрочем, в любом случае это скрашивает пребывание в Москве, ведь так?

— Да, для одного дня достаточно.

— Вот те на, — выдохнул сэр Бейзил Чарльстон.

Сняв трубку, он ткнул три кнопки.

— Да, сэр? — спросил Кингшот, входя кабинет начальника.

— Вот, взгляни, — протянул ему последнее сообщение директор Службы внешней разведки.

— Проклятие! — с восхищением произнес Кингшот.

Сэр Бейзил натянуто улыбнулся.

— Как всегда, это оказывается что-то простое, очевидное, правда?

— Да, сэр. И тем не менее, сталкиваясь с чем-то подобным, чувствуешь себя непроходимым тупицей, — признался его заместитель. — Ну конечно, пожар. Это гораздо лучше, чем то, что мы предложили вначале.

— Что ж, надо будет взять это на заметку. Алан, сколько пожаров происходит в Лондоне ежедневно?

— Сэр Бейзил, понятия не имею, — признался самый высокопоставленный сотрудник оперативной службы британской Службы внешней разведки. — Но я все обязательно узнаю.

— Поделись этими соображениями и со своим приятелем Ноланом.

— Завтра же утром, — заверил его Кингшот. — По крайней мере, это значительно повышает наши шансы. ЦРУ уже тоже работает в этом направлении?

— Да.

Как и ФБР. Директору Бюро Эмилу Джекобсу пришлось услышать немало странных просьб от ребят «с противоположного берега реки», как порой называют в официальном Вашингтоне ЦРУ. Однако сейчас это определенно было что-то мерзкое и жуткое. Сняв трубку, Джекобс набрал номер прямой связи с директором Центрального разведывательного управления.

— Артур, полагаю, у вас есть для этого веские основания? — без обиняков спросил он.

— Это разговор не для телефона, Эмил, но отвечая на ваш вопрос — да, есть.

— Трое белых европейской наружности, один мужчина лет тридцати с небольшим, одна женщина такого же возраста, и девочка трех с половиной лет, — продолжал Джекобс, сверяясь с письмом, доставленным из Лэнгли курьером. — Артур, мои агенты решат, что у их директора съехала крыша. Было бы гораздо лучше, если бы мы обратились за помощью к местной полиции…

— Однако…

— Да, понимаю, в этом случае обязательно произойдет утечка. Хорошо, конечно, я могу разослать всем главам региональных отделений Бюро предписание каждое утро внимательно просматривать сводки происшествий, однако и в этом случае избежать утечки будет очень непросто.

— Эмил, я прекрасно все понимаю. Мы обратились за помощью и к англичанам. Конечно, нельзя надеяться, что такое случится по первому зову. Эмил, могу только добавить, что это очень важно.

— Вы в ближайшее время не собираетесь появиться на Капитолийском холме?

— Завтра в десять утра буду на заседании комиссии Палаты представителей по вопросам разведки. Дележ бюджета, — объяснил Мур.

Конгресс постоянно охотился за такой информацией, и Муру приходилось все время защищать свое ведомство против обитателей Капитолийского холма, которые, будь их воля, урезали бы Управление по самые щиколотки — разумеется, чтобы потом можно было сетовать на «провалы разведки».

— Хорошо, вы не могли бы по дороге заглянуть к нам? Я должен услышать эту вашу небылицу, — объявил Джекобс.

— Как насчет без двадцати девять утра?

— Ничего не имею против, Артур.

— В таком случае, до встречи, — попрощался Мур.

Директор Джекобс положил трубку, гадая, какая настоятельная необходимость, черт побери, может заставить Федеральное бюро расследований играть в гробокопателей.

Купив своему маленькому зайчику белую дубленку с вышитыми красными и зелеными цветами, Олег Иванович в метро по дороге домой обдумывал стратегию своих дальнейших действий. Когда надо будет сказать Ирине о неожиданном отпуске? Если вывалить все в самый последний момент, возможно, возникнут проблемы: Ирина будет беспокоиться по поводу своей работы, хотя персонал огромного ГУМа настолько многочисленный, что отсутствие одного бухгалтера никто не заметит. С другой стороны, если предупредить жену заранее, возникнет другая проблема: Ирина постарается лично проследить за каждым пустяком, как и подобает хорошей жене, поскольку, по ее разумению, ее муж не способен ни на какой самостоятельный шаг. Олег Иванович мысленно усмехнулся: в данных обстоятельствах суетливость Ирины становится особенно смешной.

Итак, нет, он ни о чем не стане говорить ей заранее и вывалит поездку в Венгрию полным сюрпризом, в качестве оправдания сославшись на этого знаменитого венгерского дирижера. Однако настоящий сюрприз будет ждать Ирину в Будапеште. Олег Иванович гадал, как его жена отнесется к подобному известию. Возможно, плохо, но она — примерная русская жена, воспитанная и приученная исполнять все приказы своего мужа, что, по мнению всех русских мужчин, и являлось надлежащим порядком вещей.

Светлана обожала ездить в метро. Олег Иванович успел убедиться, что это свойственно всем маленьким детям. Для них даже такое обыденное событие, как поездка в метро, становится настоящим приключением, на которое надо смотреть, широко раскрыв свои детские глазки. Светлана не шла и не бежала по платформе; она двигалась вприпрыжку, словно щенок, или — с улыбкой подумал отец, — как маленький зайчик. Найдет ли его дочь жизнь на Западе такой же богатой приключениями?

«Будем на это надеяться… если только нам удастся добраться туда живыми,» — напомнил себе Зайцев. Он сознавал, что побег из Советского Союза сопряжен с большой опасностью, однако переживал в первую очередь не за себя, а за Светлану. Как это странно! Впрочем, странно ли? Олег Иванович видел перед собой четкую цель, и все его мысли были связаны только с этим. Все остальное представляло из себя лишь некие промежуточные шаги, но впереди сиял яркий, ослепительный свет, и Зайцев не видел ничего, кроме него. Странно, как этот свет становился все более и более ярким, от первых сомнений по поводу операции «три шестерки» и до настоящего времени, когда он уже полностью застилал мысленный взор Олега Ивановича. Словно мошка, привлеченная светом лампы, Зайцев кружил, приближаясь и приближаясь, и сейчас ему оставалось только надеяться, что этот свет не окажется обжигающим огнем, который его погубит.

— Папа, выходим! — воскликнула Светлана, узнав свою станцию.

Схватив отца за руку, она потащила его к автоматическим дверям.

Через считанные мгновения девочка уже прыгала на бегущую ленту эскалатора, завороженная и этим приключением. У Зайцева мелькнула мысль, что его дочь похожа на взрослого американца — по крайней мере, такого, какими их представляют в Советском Союзе, всегда и во всем стремящегося найти повод для веселья, а не опасности и препятствия, которые повсюду виделись советским людям. Но если американцы такие глупые, почему Советский Союз постоянно пытается догнать Америку — и тщетно? Неужели Америка на самом деле права, а СССР все время ошибается? Над этим глубинным вопросом Олег Иванович до сих пор почти не задумывался. Об Америке ему было известно только то, что твердила с экрана телевизора и со страниц государственных газет официальная советская пропаганда. И вот сейчас он приходил к выводу, что это все должна быть неправда. Однако его знания оставались однобокими, поскольку он в действительности не располагал истинной информацией. Поэтому, совершая побег на Запад, ему приходится полагаться исключительно на веру. Если у него на родине все обстоит не так, как должно быть, значит, единственная альтернатива заключается в том, что во второй сверхдержаве, наоборот, царят порядок и справедливость. Идя по тротуару, держа дочку за руку, Зайцев размышлял о том, что ему предстоит совершить нечто значительное, долгое и опасное. Наверное, он должен был бы испытывать страх.

Однако сейчас уже слишком поздно бояться, и поворот назад может оказаться для него таким же гибельным, как и дорога вперед. И главный вопрос заключается в том, кто уничтожит его, если ему не удастся осуществить свою миссию: его бывшая родина или он сам. С другой стороны, вознаградит ли его Америка за то, что он поступил так, как подсказала совесть? В каком-то смысле он сделал то же самое, что и Ленин и другие герои революции: увидев объективную несправедливость, попытался ее предотвратить. Почему? Потому что должен был это сделать. Ему приходилось полагаться на то, что у врагов его родины такие же представления о добре и зле, как и у него. Но так ли это? Американский президент объявил Советский Союз средоточием всего мирового зла, однако советские лидеры говорят про Америку то же самое. Кто прав? Кто неправ? Однако как раз его родина и его начальство собираются убить невинного человека, и именно в этом для Зайцева заключался ответ на вопрос о том, кто прав.

Сворачивая к дому, Олег Иванович в последний раз поймал себя на том, что курс проложен, и менять его он не собирается. Остается только бросить кости и посмотреть, что на них выпадет.

Где предстоит расти и воспитываться его дочери? Ответ на это тоже могли дать только игральные кости.

Сначала это произошло в Йорке, в крупнейшем городе севера Англии. Пожарные твердят всем, кто готов их слушать, что наименее важным в пожаре является причина его возникновения, потому что начинается возгорание по одним и тем же причинам. В данном случае произошло то, чего огнеборцы не могут терпеть больше всего на свете. Некий Оуэн Уильямс, по профессии плотник, провел вечер в теплой, дружеской компании в своей любимой пивной «Бурый лев», успев выпить шесть пинт крепкого темного пива, которое, наложившись на долгий, утомительный рабочий день, привело к тому, что когда он наконец добрался до своей квартиры на четвертом этаже, у него слипались глаза от непреодолимого желания спать. Однако это не помешало Уильямсу включить телевизор в спальне и закурить последнюю сигарету перед сном. Уронив голову на поставленную к стене подушку, Уильямс сделал несколько затяжек и отключился, не устояв перед объединенными усилиями алкоголя и усталости после трудового дня. Как только это произошло, его рука разжалась, и непогашенная сигарета упала на одеяло. Там она тлела в течение минут десяти, пока, наконец, не воспламенилась белая хлопчатобумажная простыня. Поскольку Уильямс жил один — жена развелась с ним год назад, — рядом с ним не было никого, кто обратил бы внимание на едкий, зловещий запах. Вскоре пламя расправилось с постельным бельем и перекинулось на матрас, и под потолком сгустилось марево дыма.

При пожаре люди редко погибают непосредственно от огня, и Оуэн Уильямс тоже не стал исключением. Он продолжал вдыхать полной грудью дым. Дым — пожарные именуют его «газ, выделяющийся при горении», — состоит в основном из горячего воздуха, угарного газа и сажи, которая представляет собой негорючие частицы вещества, питающего огонь. Из этих компонентов наиболее опасным, как правило, является угарный газ, поскольку он образует соединение с красными кровяными тельцами. Химическая связь гемоглобина с окисью углерода гораздо прочнее, чем со свободным кислородом, который разносится кровью по всему телу. Воздействие угарного газа на человеческий организм сродни отравлению алкоголем: сначала наступает эйфория, напоминающая легкое опьянение, затем человек теряет сознание, а если это продолжается и дальше, как произошло в данном случае, все оканчивается смертью, обусловленной кислородным голоданием головного мозга. И вот Оуэн Уильямс, окруженный бушующим пламенем, так и не пробудился, погружаясь все глубже и глубже в сон, мирно переходящий в вечность. Ему не было еще и тридцати трех лет…

Только через три часа рабочий, живший на том же этаже, вернулся домой после ночной смены и почувствовал в коридоре четвертого этажа запах, от которого у него внутри тотчас же сработал тревожный сигнал. Поколотив в дверь квартиры Уильямса, рабочий не получил ответа и, бегом вернувшись в свою квартиру, набрал по телефону три девятки.

Пожарная часть находилась всего в шести кварталах от здания. Как и во всех пожарных частях всего мира, услышав грозный трезвон, огнеборцы скатились с узких коек армейского образца, натянули высокие ботинки и брезентовые робы, соскользнули вниз по латунной трубе на первый этаж, ткнули кнопку, открывающую автоматические ворота, и стремительно вырвались на улицу на цистерне с насосом, от которой не отставала машина с раздвижной лестницей. Оба водителя знали улицы города не хуже таксистов, поэтому меньше чем через десять минут после того, как пожарных разбудил тревожный звонок, машины уже подкатили к зданию. Цистерна с насосом остановилась у углового пожарного гидранта, и двое огнеборцев, выскочив из машины, ловкими, хорошо заученными движениями стали протягивать рукав. Пожарные, прибывшие с лестницей, чья основная задача заключалась в проведении поисково-спасательных работ, устремились внутрь здания и обнаружили, что обеспокоенный гражданин, поднявший тревогу, уже постучал в двери всех квартир четвертого этажа, разбудил соседей и заставил их выйти в коридор. Он указал передовому пожарному на нужную дверь, и этот здоровенный детина вышиб ее двумя точными ударами огромного топора. Его встретило густое облако черного дыма, запах которого проник под дыхательный аппарат и тотчас же возвестил чуткому нюху пожарного, что горит матрас. Тотчас же последовала краткая молитва с благодарностью всевышнему за то, что они прибыли вовремя, быстро сменившаяся щемящим страхом, что они опоздали. Всё, в том числе время суток, было в этот ранний предрассветный час против них. Бросившись бегом в спальню, пожарный выбил топором окна, выпуская на улицу дым, а затем, обернувшись, увидел то, что ему уже приходилось видеть раз тридцать — человеческое тело, скрытое дымом, абсолютно неподвижное. К этому моменту в комнату подоспели еще двое пожарных. Втроем они вытащили Оуэна Уильямса в коридор.

— Проклятие! — в сердцах заметил один из них.

Старший фельдшер пожарной команды надел на посиневшее лицо кислородную маску и начал нажимать кнопку, вкачивая в легкие чистый кислород, а тем временем его напарник стал ритмично нажимать пострадавшему на грудь, пытаясь снова пробудить к жизни его сердце. У них за спиной пожарные протащили в спальню брезентовый рукав диаметром два с половиной дюйма и включили подачу воды.

Все было сделано четко, как прописано в учебниках. Меньше чем за три минуты пожар был потушен. Вскоре после этого квартира была очищена от дыма, и пожарные сняли защитные маски. Однако Оуэн Уильямс, распростертый на полу в коридоре, не подавал признаков жизни. Железное правило гласило, что мертвым считается только тот, чья смерть констатирована врачом, поэтому тело, словно большой и тяжелый обмякший ковер, вытащили на улицу к поджидавшей белой карете скорой помощи. У фельдшеров бригады скорой помощи тоже была своя отточенная рутина, и они выполнили ее с точностью до буквы, сначала уложив тело на носилки, затем проверив пострадавшему глаза, дыхательные пути — они были чистые — после чего они продолжили закачивать ему в легкие кислород, пытаясь с помощью высоковольтных электрических разрядов оживить остановившееся сердце. Ожоги кожных покровов могли подождать; первым делом нужно было заставить сердце биться, а легкие — дышать. Водитель помчался по темным, пустынным улицам к клинике королевы Виктории, до которой было чуть больше мили.

К тому времени, как карета скорой помощи въехала во двор клиники, фельдшеры, занимавшиеся пострадавшим, уже успели убедиться, что это лишь пустая трата их драгоценного времени. Тем не менее, реанимационное отделение уже было готово к приему пациента. Развернувшись, водитель сдал задом, задние двери машины открылись, и выкатившиеся носилки встретил молодой врач, который только наблюдал, но пока что ничего не трогал.

— Надышался дымом, — доложил старший фельдшер бригады скорой помощи, заходя во вращающиеся двери. — Сильное отравление окисью углерода.

Обширные, но по большей части поверхностные ожоги могли подождать.

— Давно это произошло? — первым делом спросил врач.

— Не знаю. Похоже, его дела плохи. Отравление угарным газом, зрачки расширенные, не реагируют на свет, ногти красные, до сих пор никакой реакции на искусственное дыхание и массаж сердца.

Медики в реанимации перепробывали всё. Нельзя просто так, без боя отдавать жизнь молодого мужчины тридцати с небольшим лет, однако через час стало наконец очевидно, что Оуэн Уильямс больше никогда не откроет свои голубые глаза, и по команде врача все усилия по спасению жизни были прекращены и было объявлено время смерти, которое впоследствии должно было быть указано в свидетельстве о смерти. Разумеется, при этом присутствовала и полиция. Дожидаясь, когда будет установлена причина смерти, полицейские болтали с фельдшерами скорой помощи. Был произведен анализ химического состава крови — кровь у пострадавшего была взята сразу же, чтобы проверить наличие в ней газов, — и через пятнадцать минут из лаборатории ответили, что уровень содержания окиси углерода составляет тридцать девять процентов — во много раз выше смертельного значения. Оуэн Уильямс был мертв еще до того, как пожарные повскакивали с коек. Впрочем, иного никто и не ожидал.

Дальше дело перешло от пожарных к полиции. Умер человек, о чем следовало доложить наверх по команде.

Цепочка привела в Лондон, в здание из стекла и стали, в котором располагался Новый Скотленд-Ярд, о чем извещает вращающаяся треугольная вывеска (глядя на которую, туристы думают, что лондонская полиция действительно называется «Скотленд-Ярдом», хотя на самом деле это было лишь название улицы, на которой находилось прежнее здание центрального управления). Там записка, прикрепленная к телетайпной машине, напоминала о том, что старший суперинтендант Нолан из особого отдела просил информировать его обо всех погибших при пожарах и в автомобильных катастрофах. Сняв трубку телефона, оператор телетайпа набрал соответствующий номер.

По этому номеру он связался с дежурным офицером особого отдела, который задал несколько вопросов, после чего перезвонил в Йорк за более подробной информацией. И только после этого он в четыре с небольшим часа утра разбудил Крошку Нолана.

— Очень хорошо, — сказал старший суперинтендант, чуточку придя в себя после сна. — Передай в Йорк, чтобы с телом ничего не делали — совершенно ничего. Позаботься о том, чтобы тебя правильно поняли: абсолютно ничего.

— Будет исполнено, сэр, — ответил дежурный офицер. — Я передам ваши слова.

В семи милях от него Патрик Нолан снова лег в кровать. Пытаясь заснуть, он опять ломал голову, за каким дьяволом Службе внешней разведки понадобилось поджаренное человеческое тело. Определенно, это было что-то любопытное — и уж точно омерзительное, в достаточной степени для того, чтобы лишить Нолана сна в течение еще минут двадцати, после чего он наконец снова провалился в блаженную дрему.

Всю ночь через Атлантику и в Восточную Европу летали сообщения, все из которых проходили через шифровальные службы посольств в разных странах, через простых сотрудников, получающих скудное жалование и вкалывающих как волы, которые только одни и могли обеспечить передачу самой закрытой информации от источника к конечному адресату и которые только одни и знали всё, но ничего со своими знаниями не делали. Именно их и пытался так настойчиво подкупить противник, и, как следствие, именно за ними и был установлен самый строгий надзор, как в центральном управлении, так и в посольствах, разбросанных по всему свету; при этом, как правило, за все страдания им не причиталась никакая компенсация. Но именно через этих незаметных, часто недооцененных, но жизненно важных людей и проходили сообщения перед тем, как попасть на стол к тому, кому они предназначались.

Одним из получателей был Найджел Хейдок, и именно ему было адресовано самое важное сообщение из всей утренней почты, потому что в настоящий момент только он один, прикрываясь должностью торгового атташе ее величества, находясь в своем кабинете в здании посольства Великобритании на правом берегу Москвы-реки, был знаком с операцией «Беатрикс» во всем ее масштабе.

Хейдок, как правило, завтракал в посольстве, поскольку его супруга находилась на последнем сроке беременности и он чувствовал себя не вправе нагружать ее обязанностями по готовке — кроме того, Пенни много спала, по разумению Найджела, отсыпаясь наперед на то время, когда родившийся малыш не будет давать ей спать вообще. Поэтому Хейдок сидел за столом в своем кабинете, пил чай и завтракал булочкой с маслом, когда ему принесли сообщение из Лондона.

— Вот это да! — выдохнул он.

Перечитав сообщение, Хейдок задумался. Повторение операции «Мясной фарш», сочиненное американцами, — оно просто замечательное. Конечно, жуткое и мрачное, но определенно замечательное. И, судя по всему, сэр Бейзил решил поддержать заокеанских союзников. Тот еще хитрец. Да, такая проделка должна была прийтись ему по сердцу. Нынешний директор Службы внешней разведки был поклонником старой школы, любившим многоходовые операции. «Может статься, излишняя мудреность Бейзила когда-нибудь станет причиной его падения, — подумал Хейдок, — однако нельзя не восхищаться его дерзостью.» Итак, надо переправить «кролика» в Будапешт и организовать его бегство оттуда…