Это, безусловно, человек умный, прекрасно умеющий скрывать свои чувства.

Когда-то такие люди умирали под пыткой. Нельзя сказать, что Оуинс был в восторге от этого обычая, но теперь он вдруг понял, почему это делалось, почему иные люди с лёгкостью одобряли пытки. Народ Великобритании так любит королевское семейство. Тем не менее кто-то из королевского окружения связан с кучкой террористов. Оуинсу до зарезу нужно было найти его. Он хотел видеть его мёртвым, видеть, как он умирает. Другого наказания за такое преступление не могло быть.

«Одного желания видеть его труп маловато, — охладил он себя. — Тут нужна работа и работа — осторожное, тщательное, скрупулёзное расследование». Как это делается, Оуинс знал. Ни у него, ни у отборной команды следователей не будет отдыха, пока дело не увенчается успехом. А в том, что оно увенчается успехом, он не сомневался.

— У вас два хода, Джимми, — сказал Мюррей, угадав ход мыслей своего друга.

Это было нетрудно. У обоих бывали трудные случаи, а методы полиции во всём мире в сущности похожи.

— Именно, — сказал Оуинс, едва удержавшись от улыбки. — Они, наверняка, сделали всё возможное, чтобы защитить свой источник информации от подозрений. Мы можем сравнить список тех, кто знал о поездке Их высочеств в тот день, со списком знавших о маршруте Миллера.

— И не забудьте телефонных операторов, — напомнил Мюррей. — И секретарш, и прочих сотрудников, кто мог подслушать, а также любовниц и любовников, кто мог узнать об этом, пребывая в горизонтальном положении.

— Спасибо, Дэн. В такие минуты мы все нуждаемся в поддержке.

В углу кабинета Мюррея был шкаф, вот к нему-то и направился Оуинс — там стояла бутылка виски, его подарок к Рождеству. Теперь был уже канун Нового года, а бутылка всё ещё была непочатой.

— Вы правы — они, конечно, всячески прикрыли свой источник информации. Но я уверен, что вы его найдёте, Джимми. Готов поставить на это.

Оуинс налил виски в стаканы. Хорошо, что американец наконец приучился пить виски как следует. А то раньше все совал туда лёд. Просто позор так портить настоящее шотландское виски. Он нахмурился: «Что нам все это говорит о Сине Миллере?» — подумал он.

— Думаете, он более важен, чем вы предполагали? А может, они просто боялись, что он расколется? Или, может, они хотели и впредь считаться организацией, чьи члены никогда не оказываются в тюрьме? Или ещё что-то?

Оуинс кивнул. Помимо тесных рабочих контактов между Скотленд-Ярдом и ФБР, он ещё и просто ценил мнение своего коллеги. Хотя оба были опытными полицейскими, у Мюррея всегда был в запасе какой-нибудь неординарный подход к ситуации. В пользе их содружества Оуинс уже не раз убеждался. Мюррей же, хотя и не отдавал себе в этом отчёта, тоже извлекал пользу из общения с Оуинсом.

— Так кем же может быть этот Син Миллер? — вслух спросил Оуинс.

— Как знать? Начальник операций? — Мюррей поднял свой стакан.

— Ужасно молод для этого.

— Джимми, парень, сбросивший бомбу на Хиросиму, был полковником ВВС, а лет ему было всего двадцать девять. Сколько лет этому чёртову О'Доннеллу?

— Так же и Боб Хайленд думает, — хмуро сказал Оуинс, уставившись в свой стакан.

— Боб — толковый парень. Очень надеюсь, что через какое-то время он вернётся в строй.

— Как минимум, будет сидеть в нашей конторе. У него отличные мозги, что для нашего дела важно. Ну, ладно — мне пора идти. С наступающим, Дэн. За что выпьем?

— Ясно, за что. За успешное расследование. За то, чтобы вы поскорее изловили этого информатора, а потом извлекли из него нужные данные, — Мюррей поднял свой стакан. — За то, чтобы поскорее закрыть это дело.

— Идёт, — сказал Оуинс, и они враз опустошили свои стаканы.

— Джимми, проявите милосердие к самому себе — считайте, что вы эту ночь в отпуске. Выбросьте все из своей бедной головушки, и завтра она будет работать лучше.

— Попробую, — улыбнулся Оуинс и, надев пальто, направился к двери. — Да, ещё одно. Это пришло мне в голову, когда я ехал сюда. Ведь эти парни из АОО они ведь нарушили все правила, не так ли?

— Верно, — сказал Мюррей, запирая в шкафу все свои папки.

— Они не нарушили лишь одно правило.

— Да? — обернулся Мюррей. — Какое же?

— Они никогда ничего не предпринимают в Америке.

— Не только они. И другие тоже.

— У других для этого пока не было особого резона. А вот у АОО такой резон теперь, возможно, есть. К тому же они никогда не стесняются нарушать свои же правила. У меня просто такое чувство, ничего более, — пожал он плечами. — Ну, всего хорошего, и счастливого Нового года, особый агент Мюррей.

Они пожали друг другу руки.

— И вас с наступающим, — сказал Мюррей, — Мои наилучшие пожелания Эмили.

Дэн проводил Оуинса до двери, запер её, проверил, все ли ящики с документацией под замком. За окном было тёмным-темно — на часах без четверти шесть.

— Почему ты сказал это, Джимми? — спросил он, уставившись в заоконную темь.

Ни одна из ирландских террористических групп никогда не оперировала на территории США. Конечно, они собирали там деньги, особенно в ирландских кварталах и салонах Бостона и Нью-Йорка. Произносили зажигательные речи о будущей свободной, объединённой Ирландии, при этом всегда забывая упомянуть, что как убеждённые марксисты-ленинцы, они неизбежно превратят Ирландию в аналог Кубы. У них всегда хватало хитрости сообразить, что эта мелкая деталь может оказаться не по душе американцам ирландских кровей. Было и снабжение оружием из Америки. Но это почти полностью в прошлом. Временная группировка ИРА и Ирландская национально-освободительная армия теперь в основном закупают оружие в открытую на мировом рынке. Были также сообщения, что кое-кто из их людей прошёл обучение в советских военных лагерях — хотя по снимкам, сделанным со спутника, не больно-то скажешь, кто какой национальности, да и черты лица трудно различить. Эти сообщения были настолько неубедительны, что даже не попали в печать. То же самое насчёт лагерей в Ливии, Сирии и Ливане. Какие-то люди — судя по светлой коже, не местные — проходили там обучение. Но что это за люди? Тут у разведки не было полной уверенности. С европейцами вообще труднее, чем с арабами. Те, будучи схвачены, зачастую тут же начинали петь, как канарейки, тогда как из членов ВГИРА, ИНОА, Красных бригад и групп Прямого действия выцарапывать информацию весьма трудно. То ли особенность культурного фона, то ли уверенность, что следствие не будет — не имеет права — прибегать к таким средствам давления, которые все ещё столь обычны на Ближнем Востоке. Всех их выпестовала демократия, и они отлично знают слабости общества, которое намерены ниспровергнуть. То, что они считали слабостями демократии, Мюррей полагал её силой, хотя и признавал, что эта сила является изрядной помехой для тех, кто стоит на страже закона и порядка.

Так или иначе, ни ВГИРА, ни ИНОА никогда не совершали террористических акций в Америке. Никогда. Ни разу.

«Но Джимми прав, — рассуждал Мюррей, — Армия Освобождения Ольстера без колебаний шла на нарушение правил. Королевское семейство никогда не было чьей-либо мишенью, однако АОО замахнулась на него. ВГИРА и ИНОА всегда рекламируют свои акции. Как и все террористические группы. Но не АОО.» — Мюррей покачал головой:

«Впрочем, пока нет доказательств, что они нарушили это правило. Быть может, они пока ещё не выступили с заявлением? С такого рода предположениями расследование не начнёшь», — подумал он и сказал вслух: «Но что у них на уме?»

Этого никто не знал. «Даже название их организации, — продолжал размышлять Мюррей, — было аномалией. Почему они назвали себя Армией освобождения Ольстера?»

Ирландские националисты всегда делают упор на слове «Ирландия», тогда как название АОО строится на слове «Ольстер» и его всегда используют реакционные протестантские группировки. Террористы вовсе не обязаны вносить полную ясность во все свои действия, но хоть какой-то смысл в каждом из этих действий все же должен быть. Все относящееся к АОО, — аномалия. Они делают то, что никто иной не стал бы делать, они называют себя так, как никто себя не назвал бы. Они делают то, что никто другой не делает". Вот что, насколько понимал Мюррей, грызло Джимми. Почему они действуют столь странным образом? Должна тому быть какая-то причина. При всём своём безумии, террористы — в рамках собственных критериев — вполне рациональные люди. Сколь бы извращённой ни казалась их аргументация со стороны, она покоилась на своей внутренней логике. У «Временных» и Национальной армии была такая логика. Они заявили о своей цели, и действия их вполне соответствовали этой цели. Они собирались превратить Северную Ирландию в страну, которой невозможно управлять. Если им это удастся, британцам в конце концов надоест все это, и они уйдут оттуда. Следовательно, их задачей является постоянно подогревать в стране конфликтные ситуации, вынуждая другую сторону к уходу.

Это всё-таки некая концепция.

Но АОО ни разу не заявляла о своих целях. Почему? Почему эти цели должны храниться в тайне? Почему вообще, черт побери, существование террористической группы должно быть тайной… если они осуществляют операции, то какой же тут секрет? И потом — почему они никогда не заявляли о создании своей группировки?

Заявили об этом только в пределах самого сообщества террористов — ВГИРА — ИНОА.

«Что-то за этим должно скрываться, — напомнил он себе. — Они слишком эффективны, чтобы предполагать, что в основе каждого их шага не лежит некий резон».

«Черт!» — выругался Мюррей. Ответ был где-то тут. Мюррей чувствовал, что ответ этот скользит где-то по краю сознания, и не было никакой возможности ухватить его. Мюррей вышел из своего кабинета. По коридору уже вышагивали два морских пехотинца, проверяя, все ли двери заперты. Махнув им на прощанье рукой, он устремился к лифту. Голова его была занята все тем же — попыткой свести воедино обрывки сведений. Жаль, что Оуинс уже ушёл. Хорошо бы ещё раз потолковать обо всём этом с ним. Вдвоём, может быть, удалось бы разгадать эту загадку. Нет, не «может быть», а наверняка. Отгадка была где-то тут, рядом.

«Миллер, наверняка, знал», — подумал Мюррей.

— Что за кошмарное место, — сказал Син Миллер. Закат был величественным, почти как на море. Небо было чистым, не то что городское, и солнце медленно заваливалось за зубчатую линию дюн на горизонте. Непривычными были тут, конечно, и перепады температуры. Днём она достигала девяносто двух — для здешних это прохладный денёк! — а после захода солнца подымается холодный ветер и начинается холодрыга. Песок не удерживает дневное тепло, и что ни ночь отдаёт его назад, звёздам.

Миллер устал. Целый день ученья. Он не прикасался к оружию почти два месяца, так что надо было освежить в памяти навыки. Реакция стала хуже, сноровки как не бывало. Правда, физически он чувствовал себя неплохо. В тюрьме он даже, к удивлению своему, прибавил в весе. Но через недельку жирок этот уйдёт. Пустыня для этого самое подходящее место. Подобно всем, родившимся в северных широтах, ему трудно было приноровиться к здешнему климату. Аппетит при такой жаре пропадал, зато всё время хотелось пить. Так что он ограничивался лишь водой. Значит, он тут быстро спустит лишний вес и обретёт хорошую физическую форму, — то, что ему и нужно. Но место это он всё равно не мог полюбить.

Кроме него, тут ещё были четверо их людей, а остальные члены спасательной группы тут же вылетели домой — через Рим и Брюссель.

— Это тебе не Ирландия, — согласился О'Доннелл. Его нос поморщился от запаха пыли и собственного пота. Не то что дома. Ни запаха тумана, ни запаха от угля, тлеющего в камине, ни запаха алкогольных испарений в местной пивнушке.

Что особенно раздражало, так это отсутствие выпивки. У здешних начался очередной приступ фанатизма, и они решили, что даже международная революционная община обязана соблюдать установления Аллаха. «Экая, черт бы их драл, досада!»

Нельзя сказать, что этот лагерь был типовым. Шесть строений, одно из которых — гараж. Площадка для вертолёта, дорога, наполовину заметённая во время последнего шторма песком. Колодец. Стрельбище. И все. В былые времена через этот лагерь проходили за раз по пятьдесят человек. Но не теперь. Теперь это был собственный лагерь АОО — в стороне от лагерей, которые использовались другими группами. И каждый тут усвоил значение вопроса о маскировке. На доске в бараке номер один висел график, на котором указывалось время, в которое над этими местами проходили американские спутники-шпионы. Так что каждый тут знал, когда надо было исчезнуть из поля зрения. Все машины тоже были под навесами.

На горизонте появился и начал приближаться свет фар. О'Доннелл заметил этот свет, но ничего не сказал. Горизонт был далеко. Не спуская глаз с этих пучков света, шаривших то справа, то слева, скользя по верхушкам дюн, — он засунул руки в рукава куртки, отгораживаясь от щупальцев вечернего холода.

Шофёр не спешил. Здешний климат не располагал к спешке. Можно все сделать и завтра, если на то будет воля Аллаха. Один «коллега» из Латинской Америки как-то объяснил ему, что инш Алла значит «завтра», что в сущности было весьма необязательным понятием.

Это была «тойота лэнд крузер», с четырьмя ведущими. Она почти везде уже вытеснила «лэнд-ровер». Водитель сразу вкатил в гараж. О'Доннелл взглянул на часы — очередной спутник появится тут через тридцать минут. Довольно скоро. Он встал и направился к бараку номер три. Миллер, приветственно махнув рукой новоприбывшему, последовал за ним. Не обращая на них внимания, солдат из состава охраны лагеря закрыл гараж.

— Рад тебя видеть, Син, — сказал тот, что приехал. В руках у него была небольшого объёма сумка.

— Спасибо, Шамус.

О'Доннелл, открыв дверь, придержал её — он не любил всяких таких церемоний.

— Спасибо, Кевин.

— Вы прямо к ужину, — сказал начальник АОО.

— Значит, в этот раз мне повезло, — сказал Шамус Падрэг Коннолли. Он осмотрелся. — Этих, чернявеньких, тут, надеюсь, нет?

— Здесь нет, — заверил его О'Доннелл.

— Ну и слава Богу, — Коннолли открыл сумку и извлёк оттуда две бутылки. Я подумал, что вы не откажетесь от капли чистенького., — Как это тебе удалось одурачить этих ублюдков? — спросил Миллер.

— Я слышал об этом запрете. Конечно, я сказал им, что у меня в сумке револьвер.

Они рассмеялись. Потом Миллер принёс стаканы и лёд. В здешних местах без льда никак нельзя.

— Когда тебе надо быть в лагере? — спросил О'Доннелл, имея в виду лагерь ВГИРА, в сорока милях отсюда.

— У меня неполадки с машиной, и я вынужден провести ночь с нашими одетыми в форму друзьями. Жаль только, что они конфисковали моё виски.

— Чёртовы дикари! — рассмеялся Миллер. Они подняли стаканы.

— Как было в тюряге, Син? — спросил Коннолли.

— Могло быть и хуже. За неделю до того, как Кевин вызволил меня, ворьё поизмывалось надо мной вволю — конечно, надзиратели подстроили… Уж ворьё повеселилось тогда… Блядские пидеры. А так… Даже забавно сидеть там и смотреть, как они все говорят, говорят и говорят, как куча старых баб.

— Ты ведь не думал, что Син начнёт болтать? — осуждающе спросил О'Доннелл.

И тут же успокоился, увидев улыбку Коннолли. Конечно, все они беспокоились об этом. А больше всего о том, что случилось бы, если бы в тюрьме до него добрались парни из ВГИРА или ИНОА.

— Ну, так что нового в Белфасте? — спросил О'Доннелл.

— Джонни Дойл не в восторге от ареста Морин. Люди начинают беспокоиться.

Не очень, но всё же. Разговорчики всякие… Во всех шести графствах, Син, люди — если ты этого ещё не знаешь — немало выпили за твою операцию в Лондоне.

То, что большинство жителей Северной Ирландии — как протестанты, так и католики, — испытывали отвращение к этому террористическому акту, ничего не значило для Коннолли. Крохотная община революционеров была для него всем миром.

— Какой смысл пить за провал, — с горечью в голосе заметил Миллер. «Этот ублюдок Райан!» — подумал он.

— Но организовано было превосходно. Это была всего лишь невезуха, а все мы — рабы фортуны.

О'Доннелл нахмурился — слишком уж поэтично выражался этот Коннолли. Может, потому он и любил ссылаться на то, что сам Мао пишет стихи.

— Думаешь, они попытаются вытащить Морин? Коннолли рассмеялся.

— После того как вы освободили Сина? Маловероятно. Как вам это удалось, Кевин?

— Есть пути, — сказал О'Доннелл и замолчал. Его источнику информации было строжайшим образом приказано никак не проявляться в течение двух месяцев. Для него книжный магазин Денниса был закрыт. Решение использовать его для организации побега Миллера было принято не без внутренних борений. Это вечная проблема, когда имеешь хороший источник разведданных. Именно это когда-то вдалбливали ему его наставники. Действительно ценный материал представляет опасность для самого источника. Просто парадокс. Самый ценный материал зачастую слишком рискованно использовать, а если его не использовать, то в нём никакого толку.

— В общем, вы сумели привлечь к себе всеобщее внимание. Я здесь для того, чтобы проинформировать наших парней о вашей операции.

— Вот оно что! — рассмеялся Кевин. — Ну и что же мистер Дойл думает о нас?

Коннолли состроил комическую мину и нацелил на Кевина указательный палец:

— Ты — контрреволюционер, чья деятельность направлена на подрыв нашего движения. Операция на Молу серьёзно сказалась по ту сторону Атлантического океана. Мы… Прошу прощения, они через месяц-другой направят своих людей в Бостон, чтобы все поставить на своё место, растолковать янки, что они никакого отношения к этому не имеют.

— Деньги!.. Нам не нужны их поганые деньги! — выкрикнул Миллер. — И пусть идут в жопу со своей «моральной поддержкой»…

— Нельзя раздражать американцев, — заметил Коннопли.

О'Доннелл поднял стакан и провозгласил тост:

— К дьяволу проклятых американцев!

Миллер приложился к стакану, а когда допил его, в глазах у него прорезалось некое сияние, словно его вдруг озарило.

— Кевин, мы ведь пока ничего не собираемся делать в Англии…

— Увы, — многозначительно сказал О'Доннелл. — Надо пока уйти на дно. Надо сосредоточиться на тренаже и выжидать подходящего момента.

— Шамус, насколько эффективны могут оказаться люди Дойла в Бостоне?

Коннолли пожал плечами.

— Влей в них побольше спиртного, и они поверят всему, что им скажут, и начнут, как обычно, кидать деньги в шапку.

Миллер улыбнулся и снова наполнил свой стакан. Те двое о чём-то разговаривали, а у него в голове созревал некий план.

За долгие годы службы в ФБР Мюррею приходилось много чем заниматься. Был он и просто агентом, преследующим грабителей банков, и инструктором в Академии ФБР в Куантико (Вирджиния), где преподавал тонкости ведения следствия.

Слушателям Академии он не уставал говорить о значении интуиции. Охрана правопорядка — это не только наука, но и искусство. Бюро располагает колоссальными ресурсами для обработки различного рода улик, на все случаи жизни существуют писаные инструкции, но при всём том ничто не может заменить мозгов опытного агента. Прежде всего именно благодаря опыту вы так, а не иначе сопоставляете улики, именно благодаря опыту вы угадываете, что творится в голове противника, и стараетесь предугадать его следующий ход. Но ещё важнее опыта интуиция. То и другое идут рука об руку и не надо давать им разъединяться.

«Вот это-то и проблема, — размышлял Мюррей. Он уже был в машине и направлялся домой. — Потому что интуиция может завести черт знает куда, если у тебя нет достоверного материала, на который она могла бы опираться».

«Вам надо научиться доверять инстинкту», — сказал Мюррей, обращаясь к проносящимся мимо машинам. Так он когда-то поучал слушателей Академии. Инстинкт это ни в коем случае не замена улик и дотошного исполнения всяких процедур, но он может оказаться весьма полезен при отборе нужных улик и отказе от лишних процедур. «Ого, Дэн, — ты прямо-таки настоящий иезуит, — расхохотался он, не обращая внимания на то, что на него таращились из соседней машины справа. — Если это так смешно, то почему это так тебя беспокоит?» — подумал он.

Его инстинкт посылал ему некий сигнал — неотчётливый, но непрерывный.

Почему Джимми сказал это? Это наверняка тоже беспокоит его. Но что именно, черт побери?

Проблема в том, что это не было что-то одно. Теперь-то он понимал это. Тут было несколько моментов, взаимосвязанных, как в кроссворде. Он не знал числа пустых квадратов, у него не было никакого ключа к нужным словам, но приблизительно он знал, что эти слова должны подойти друг к другу. Это уже было нечто. Для начала это уже неплохо, но…

«Черт!» Руки его сжали руль — хорошее настроение вновь сменилось раздражением. Он мог бы все это обговорить с Оуинсом завтра или послезавтра, но инстинкт подсказывал ему, что дело не терпит отлагательств.

«Почему такая срочность? Нет никаких признаков чего-то такого, из-за чего надо так уж нервничать», — говорил он сам себе.

Но тут Мюррей вспомнил своё первое дело, раскрытое им более или менее самостоятельно после десяти месяцев работы в качестве специального агента — все началось с такого же беспокойного чувства. Теперь, оглядываясь назад, казалось, что улики и без того были достаточно красноречивы, но это стало очевидным лишь когда он иначе их осмыслил. Этот иной смысл никому, кроме него, в голову тогда не пришёл. И началось это тогда точно, как сейчас, — с этого внутреннего беспокойства.

Факт: АОО попрала все нормы. Факт: ни одна ирландская террористическая организация никогда не осуществляла свои операции на территории США. И все других фактов нет. Если они задумают операцию против Райана… Они, конечно, с ума сходят от ненависти к нему, но они ничего не предприняли против него, пока он был в Англии, а это было бы куда легче, нежели в Америке. А что если Миллер в самом деле командует у них операциями? Хотя, нет — террористы обычно не сводят личные счёты. Это непрофессионально, а эти ублюдки весьма профессиональны. Для такой операции у них должна быть причина повесомей.

«Дэнни, — сказал он себе, — то, что ты не знаешь причины, ещё не значит, что у них её нет». На мгновение ему показалось, что с возрастом его интуиция превращается в паранойю. «А что если у них не одна причина, а несколько? Это мысль, — сказал он самому себе. Одна причина может служить оправданием для другой. Но что именно они хотят сделать?» Все инструкции по ведению следствия делают упор на поиск мотивов. Ключа к мотивам действий АОО у него не было. «Так и свихнуться можно», — подумал он.

Не доезжая до Кенсингтон-роуд, он свернул налево, к высоченным домам, в одном из которых была его квартира. Машину тут поставить почти невозможно. Даже когда он служил в нью-йоркском отделении контрразведки, проблема парковки не была столь кошмарной. Наконец он разыскал местечко, но оно было всего лишь на каких-нибудь полметра больше его машины, так что он убил минут пять, втискиваясь туда.

Повесив пальто на вешалку, Мюррей прошёл прямо в гостиную. Жена, услышав его шаги, вышла из кухни, но он уже висел на телефоне, и лицо его было свирепым.

— Билл, это Дэн Мюррей… у нас все хорошо, — услышала его жена. — Я хочу, чтобы вы кое-что сделали. Вы знаете этого парня — Джека Райана? Да-да, он самый. Скажите ему… Черт, как бы это сказать? Скажите ему, что, может быть, ему следует быть осторожным. Я знаю это, Билл… Трудно сказать, но что-то меня тревожит, и я не могу… ага, вроде того… Я знаю, они этого никогда раньше не делали, Билл, но все равно что-то меня беспокоит… Нет, ничего конкретного, но Джимми Оуинс высказал такое же опасение, и я теперь тоже начал тревожиться. А-а, вы уже получили рапорт? Ну, тогда вы знаете, что я имею в виду, — откинувшись назад, Мюррей какое-то время созерцал потолок. — Назовите это чувством или инстинктом… как угодно, но это тревожит меня. Я хочу, чтобы кто-нибудь этим занялся… Ну и спасибо. Как семья? Вот оно что? Великолепно! Уверен, что этот год будет хорошим для вас. О'кей. Будьте здоровы. Пока.

Положив трубку, он сказал самому себе: «Ну, теперь немного полегче».

— Ты не забыл, что мы приглашены к девяти на приём? — сказала жена. Она привыкла к тому, что и дома он занимается служебными делами. А он привык к тому, что она напоминала ему об общественных обязательствах.

— Тогда надо переодеться, — Мюррей встал с кресла и поцеловал жену. Ему действительно чуть полегчало. Он был доволен, что хоть что-то сделал, хотя, вероятнее всего, его сослуживцы просто подумают: что это с ним там происходит?

Но это-то он переживёт.

— Старшая дочь Билла обручилась. Он выдаёт её за одного агента из вашингтонского офиса, — сказал он жене.

— Мы его знаем?

— Новый мальчик.

— Нам уже скоро пора.

— Хорошо, хорошо.

Он отправился в спальню, чтобы переодеться к новогоднему приёму в посольстве.