У парадных дверей мелькнула золотистая копна волос. Его взгляд ухватил их в толпе благодаря характерному телодвижению. Женщина быстро и уверенно выходила из холла — склоненная чуть вправо голова рывком отбросила в противоположную сторону водопад длинных светлых волос.

Худа приковало к месту. Словно птица, слетевшая с дерева, подумалось ему.

Пока он не в силах пошевелиться наблюдал за женщиной, та уже скрылась из виду, повернув направо от входа. На какое-то мгновение у него остановился взгляд и перехватило дыхание. Шум голосов в холле, такой отчетливый секунду назад, превратился в отдаленный гул.

— Шеф? — обратился Столл. — Вам их нигде не видно?

Худ ничего не ответил. Через силу сдвинувшись с места, он рванулся в сторону дверей, лавируя между идущими людьми и нагромождениями багажа, раздвигая плечами тех, кто просто стоял или болтал в ожидании.

Золотая леди, мелькнуло в голове.

Добравшись до распахнутых дверей, Худ выскочил наружу и посмотрел направо.

— Такси? — поинтересовался облаченный в ливрею гостиничный швейцар.

Худ не слышал его. Он нашел глазами такси, выезжавшее на основную магистраль. Яркий солнечный свет не позволял рассмотреть, кто сидел внутри. Худ обернулся к швейцару.

— В то такси только что села женщина? — спросил он.

— Да, — ответил по-немецки молодой человек.

— И вы ее знаете?'. — громко потребовал американец. Еще не закончив вопроса, Худ осознал, что в его голосе вероятно прозвучала некая угроза. Он сделал долгий глубокий вдох.

— Извините, — продолжил он. — Я не хотел на вас кричать, просто... Видите ли, мне показалось, что я знаком с этой женщиной. Она что, живет в вашем отеле?

— Нет, — ответил немец и пояснил:

— Она только оставила какой-то пакет и уехала.

Худ указал большим пальцем в сторону холла.

— Оставила здесь, в отеле?

— Нет, не в регистратуре, — уточнил молодой человек, — просто кому-то передала.

К ним подошла пожилая англичанка, которой потребовалось такси.

— Простите, я должен отойти, — извинился юноша перед Худом.

Швейцар подошел к краю тротуара и свистком подозвал машину. Худ уставился на плиты под ногами и принялся нетерпеливо постукивать по ним носком ботинка. Пока он этим занимался, к нему подлетел Столл, а вслед за ним подкатил и Херберт.

— Здрасьте! — укоризненно воскликнул Столл. Пол не отводил взгляда от тротуара, стараясь справиться с захлестнувшими его эмоциями.

— Вы рванули, словно мальчик, чья собака выскочила на шоссе, — прокомментировал Столл. — С вами все в порядке? Худ молча кивнул.

— Ага, так я и поверил, — засомневался Херберт.

— Да нет, правда, — отсутствующе произнес Худ. — Я, э-э... Не обращайте внимания. Это долгая история.

— "Дюна" — тоже долгая история, но от этого она не хуже, мне она нравится[7]. Не хотите рассказывать? Кого-то увидели?

— Да, — после некоторого молчания признался Худ.

— И кого же? — поинтересовался Херберт.

— Золотую леди, — почти благоговейно ответил Пол. Столл поцокал языком.

— 0-о-о'кей, — протянул Херберт. — Прошу прощения за лишние вопросы.

Столл посмотрел вниз на Херберта, который, пожав плечами, ответил ему непонимающим взглядом.

Как только швейцар вернулся, Худ негромко спросил:

— Вы случайно не видели, кому она передавала пакет?

— Мне очень жаль, — юноша с огорчением покачал головой, — но я как раз подзывал такси для герра Цабурайи и как-то не обратил внимания.

— Все в порядке, — успокоил его Худ. — Я понимаю. Он достал из кармана десятидолларовую банкноту и отдал ее швейцару.

— Если вдруг она еще раз появится, постарайтесь, пожалуйста, узнать, кто она такая. Скажите ей, что Пол... — Худ заколебался. — Нет. Говорить, кто о ней спрашивал, не надо. Просто попытайтесь о ней узнать, о'кей?

— Да, — благодарно согласился по-немецки швейцар, направляясь к краю тротуара, чтобы открыть дверцу подъехавшего такси.

Столл слегка подпихнул бедром своего начальника.

— Эй, за целых десять баксов я и сам бы мог здесь подежурить. Получилось бы перекрестное наблюдение.

Худ не обратил на него внимания. С ума сойти, подумал Пол. Он никак не мог для себя решить, то ли это был сладкий сон наяву, то ли встреча обернется ночным кошмаром.

Тем временем к гостинице плавно подкатил длинный черный лимузин. Швейцар опрометью подскочил к дверце, и из машины выбрался приземистый седоволосый мужчина. Они с Худом заметили друг друга одновременно.

— Герр Худ! — воскликнул немец, помахав рукой и расплываясь в широкой искренней улыбке. Он приблизился семенящей торопливой походкой и протянул ладонь навстречу директору Оперативного центра. — Я так рад нашей новой встрече. Выглядите вы очень и очень здорово.

— Видно, Вашингтон подходит мне больше Лос-Анджелеса, — пошутил американец.

Хотя Худ смотрел в сторону Ланга, перед его взором по-прежнему стоял образ женщины. Наклон головы, блеск волос...

Прекрати, одернул себя он. У тебя сейчас важное дело, которое нужно выполнить. И у тебя есть своя жизнь.

— На самом деле наш директор выглядит так хорошо потому, — проворчал Столл, — что ему удалось выспаться в самолете. Теперь он нас с Бобом совсем загоняет за какой-то один день.

— Что-то я в этом сомневаюсь, — сказал Ланг. — Вы намного моложе меня, да и бодрости вам не занимать.

Пока Худ представлял своих помощников, из машины появился рослый представительной внешности блондин лет сорока пяти на вид. Мужчина не спеша приблизился к остальным.

— Герр Худ, — обратился Ланг, — позвольте вам представить герра Рихарда Хаузена.

— Добро пожаловать в Гамбург, — приветствовал их заместитель министра иностранных дел. У него оказался звучный хорошо поставленный голос, его английский был безукоризненным. Хаузен поздоровался с каждым из гостей, сопровождая рукопожатие легким кивком.

Худ был приятно удивлен тем, что Хаузен приехал без толпы референтов. Американские чиновники даже не мыслили себе, чтобы куда-то отправиться, не прихватив с собой как минимум пару-другую молодых помощников в качестве мальчиков на побегушках.

У Столла сложилось несколько иное первое впечатление.

— Он напоминает мне Дракулу[8], — шепнул начальник отдела технической поддержки.

Худ старался пропускать мимо ушей многочисленные комментарии Столла, высказываемые тем вполголоса, хотя в данном случае его замечание было не так уж далеко от истины. Хаузен был в черном костюме, лицо его было бледным и напряженно-внимательным. И еще в нем отчетливо угадывалась некая старомодная обходительность. Однако из того, что Худ прочитал перед отлетом, этому человеку гораздо больше подошел бы образ доктора Ван Хелзинга, отомстившего графу Дракуле. Только вместо того чтобы рыскать в поисках вампиров, Рихард Хаузен охотился на неонацистов. Чтобы подготовить портрет замминистра, штатный психолог Оперативного центра Лиз Гордон воспользовалась и источниками ООН, скачав данные с их информационной страницы в Интернете. Она написала о том, что Хаузену присуща «ненависть к крайне правым радикалам, которая сродни ненависти капитана Ахаба». Лиз также утверждала, что Хаузен не только видит в них угрозу статусу его страны как члена мирового сообщества, но и "нападает на них с такой яростью, которая предполагает личные мотивы нетерпимости, возможно, коренящиеся в его прошлом. Вполне вероятно, что они зародились и развились из-за притеснений, перенесенных в детстве, — что-то вроде того, что частенько происходит со многими деревенскими ребятами, когда те попадают в городскую школу.

Марта Маколл в примечании к психологическому портрету Хаузена советовала Худу иметь в виду один момент. Хаузен, возможно, стремится к более тесным связям с Соединенными Штатами, чтобы разозлить националистов и тем самым вызвать нападки лично на себя. Далее она писала, что «это придало бы ему имидж жертвы, от которого политики всегда только выигрывают».

Худ отложил эту мысль в памяти с пометкой «может быть». Пока же он воспринимал присутствие Хаузена на переговорах как просто указатель на огромное желание заправил немецкой электронной промышленности сотрудничать с американским правительством.

Ланг пригласил гостей в лимузин и пообещал, что им предстоит отведать самые лучшие из истинно немецких национальных блюд и полюбоваться самым прекрасным видом на Эльбу. Худа не волновало, где или что они будут есть. Все, что он хотел, так это поскорее забыться в работе и переговорах и вновь ощутить твердую почву под ногами.

Худу и впрямь очень сильно понравилась еда, хотя Столл, после того как были убраны десертные тарелки, не преминул заметить, что уха из угрей и ежевика со сладкими сливками — это вам все-таки не так сытно, как славная фаршированная кукурузная лепешка с острым соусом и клубничный коктейль.

По немецким понятиям ланч проходил рано, и в ресторане поэтому было пусто. Беседа за столом крутилась вокруг политики, в том числе они поговорили и о предстоящем праздновании пятидесятилетия «Плана Маршалла». За без малого двадцать лет работы с зарубежными чиновниками, инвесторами и политиками Худ уже понял, что немцы по большей части с благодарностью воспринимают программу восстановления, которая позволила им подняться из послевоенных экономических руин. Он также убедился, что эти же самые люди являются убежденными сторонниками искупления вины за преступления Рейха. Однако в течение последних нескольких лет Худ стал также примечать, как все больше и больше немцев начинают испытывать гордость за то, что они полностью признали ответственность за содеянное их страной во время Второй мировой войны. Тот же Рихард Хаузен принял активнейшее участие в выплатах компенсаций узникам и жертвам концентрационных лагерей.

Мартин Ланг и гордился и одновременно выражал свою горечь.

— Пока не прошло пятьдесят лет с момента окончания войны, японское правительство неизменно избегало даже упоминания слов «принести извинения», — начал сетовать он еще до того, как были поданы закуски. — Еще больше понадобилось французам, чтобы признать, что их страна была причастна к высылке семидесяти пяти тысяч евреев. То, что натворили немцы, невозможно даже квалифицировать. Но по крайней мере мы как нация стараемся хотя бы осознать случившееся.

Ланг отметил, что побочным эффектом духовных исканий Германии явилась определенная напряженность в ее взаимоотношениях с Японией и Францией.

— По ним выходит, что, сознавшись в собственных зверствах, мы как бы нарушили некий преступный кодекс молчания, — пожаловался Ланг. — Теперь нам вменяют в вину малодушие и слабоволие в отстаивании своих убеждений.

— Вот затем и пришлось уронить атомную бомбу на японцев, чтобы те наконец уселись за стол мирных переговоров, — тихонько пробормотал Херберт.

Другой важной переменой, которую Худ наблюдал за последние годы, было растущее раздражение западных немцев к воссоединению с Восточной Германией. Эта проблема являлась личной Zahnschmerzen, или «зубной болью», Хаузена, как он вежливо ее назвал.

— Это другая страна, — жаловался замминистра. — Это все равно, как если бы Соединенные Штаты объединились с Мексикой. Восточные немцы — наши братья, но они уже впитали советскую культуру и советский образ жизни. Это беспомощные лентяи, которые считают, что мы перед ними в долгу за то, что их, видите ли, покинули в конце войны. Они тянут руки не за инструментами или дипломами, а только за деньгам. И когда молодые их не получают, они вступают в банды и творят насилие. Восток затягивает нашу страну в такую финансовую и духовную пропасть, выбираться из которой придется на протяжении десятилетий.

Худ был удивлен нескрываемой неприязнью политика, но что поразило его еще больше, так это открыто одобрительное похмыкивание официанта, проявившего во всем остальном отменную вышколенность.

Хаузен указал рукой в его сторону:

— Пятая часть каждой марки, которую он заработал, уходит на Восток, — пояснил он.

Во время пребывания в ресторане они не касались вопросов, связанных с региональным операционным центром. Это должно было произойти позднее, в гамбургском офисе Хаузена. Немцы считают, что, прежде чем начинать процесс обольщения партнера, необходимо поближе его узнать.

Незадолго до конца ланча у Хаузена заверещал его сотовый телефон. Он достал трубку из внутреннего кармана пиджака, извинился и полуотвернулся, чтобы ответить на звонок.

Блестевшие до этого глаза замминистра потускнели, а уголки тонких губ опустились. В трубку он сказал совсем немного.

Закончив разговор, Хаузен положил телефон на стол.

— Звонил мой помощник, — объяснил он, поочередно переводя взгляд с Ланга на Худа. — Совершено террористическое нападение на съемочную площадку в пригороде Ганновера. Четверо убитых, пропала американская девушка. Есть основания считать, что она была похищена.

— Съемки.., это был «Тирпиц»? — спросил Ланг, бледнея прямо на глазах.

Хаузен утвердительно кивнул. Чиновник был явно расстроен.

— Известно, кто это сделал? — поинтересовался Херберт.

— Об ответственности никто не заявлял, но стрельбу устроила женщина, — ответил ему Хаузен.

— Доринг, — сказал Ланг. Он посмотрел на Хаузена с Хербертом. — Это могла быть только Карин Доринг, лидер группировки «Фойер». Это одна из самых жестоких неонацистских группировок в Германии. — Его речь сделалась монотонной, в севшем голосе звучали грустные нотки. — Как раз то, о чем говорил Рихард. Эта женщина набирает молодых выходцев из восточных земель и сама же их натаскивает.

— Там была хоть какая-то охрана? — спросил Херберт.

— Да, — кивнул Хаузен, — один из убитых — охранник.

— С какой стати они напали на съемочную площадку? — удивился Худ.

— Это совместный американо-германский проект, — пояснил замминистра. — Достаточная причина для Доринг. Ей хотелось бы выдворить из Германии всех иностранцев. Вдобавок террористы угнали трейлер, доверху набитый фашистской атрибутикой. Оружие, форма, награды и тому подобное.

— Сентиментальные сволочи, — выругался Херберт.

— Вероятно так, — согласился Хаузен. — Но, возможно, им это понадобилось и для чего-то еще. Видите ли, господа, вот уже несколько лет у нас происходит отвратительное событие, называемое «днями хаоса».

— Я о них слышал, — вставил Херберт.

— Подозреваю, не из средств массовой информации, — сказал Хаузен. — Наши журналисты не хотят придавать этому событию широкую огласку.

— Что-то вроде приобщения к духу и мироощущениям нацистов, не так ли? — полюбопытствовал Столл.

— Черт возьми, нет же! — Херберт сердито посмотрел на коллегу. — И я не виню журналистов. Я слыхал о «днях хаоса» от друзей из Интерпола. Действительно мерзкое дело.

— Именно так, — согласился с ним Хаузен. Он посмотрел на Столла, затем обратился к Худу. — Группы боевиков со всей Германии и даже из-за рубежа устраивают сборище в Ганновере, в ста километрах отсюда. Проводят демонстрации, обмениваются своими больными идеями и литературой. Некоторые, включая группу Доринг, превратили в традицию нападения в эти дни как на символические, так и на стратегические объекты.

— По крайней мере разведка заставляет нас думать, что этим занимается группа Доринг, — вставил Ланг. — Действуют они стремительно и весьма осторожно.

— А правительство не разгоняет никого из участников «дней хаоса» из опасения, чтобы не создать образ «несчастных жертв».

— Да, действительно, в правительстве многие опасаются именно этого, — подтвердил Хаузен. — Они боятся все возрастающей гордости у добропорядочных немцев за то, что могла осуществить нация, заведенная и мобилизованная при Гитлере. Эти чиновники хотели бы отправить радикализм в небытие законными путями, но не избавляясь при этом собственно от самих экстремистов. В частности, во время «дней хаоса», когда столько противоречивых интересов открыто выплескиваются наружу, правительство тщательно вымеряет каждый свой шаг.

— А что вы мыслите себе сами? — поинтересовался Худ.

— Мне думается, мы должны делать и то и другое, — ответил Хаузен. — Давить их там, где они действуют в открытую, а затем с помощью законов вытравить тех, кто ползает по щелям.

— Считаете ли вы, что экспонаты понадобились Карин Доринг или кому-то там еще именно для «дней хаоса»? — спросил Херберт.

— Будучи розданы, эти вещи явились бы для тех, кто их получит, связующей нитью непосредственно с Рейхом, — сказал Хаузен, как бы размышляя вслух. — Только представьте, каким побуждающим мотивом это стало бы для любого и каждого из них.

— Побуждающим к чему? — уточнил Херберт. — К новым нападениям?

— К ним или к верности своему лидеру в течение еще одного года, — ответил Хаузен. — Для семидесяти-восьмидесяти группировок, рыскающих в поисках новых членов, лояльность — немаловажное дело.

— А может быть, ворам удастся завоевать расположение тех, кто прочитает об этом в газетах, — добавил Ланг. — Тех мужчин и женщин, которые, как уже говорил Рихард, втайне по-прежнему преклоняются перед Гитлером.

— Что известно про американскую девушку? — задал вопрос Херберт.

— Она стажировалась на съемках фильма, — ответил заместитель министра. — Последний раз ее видели внутри трейлера. Полиция считает, что ее могли захватить вместе с угнанной машиной.

Херберт посмотрел на Худа, и тот, какое-то время подумав, кивнул в ответ.

— Простите, — извинился Херберт перед присутствующими. Откатившись от стола, он прихлопнул ладонью подлокотник кресла, в который был встроен телефон. — Я хотел бы найти себе укромный уголок, чтобы сделать несколько звонков. Возможно, нам удастся кое-что добавить в общий котел разведданных.

Ланг привстал и поблагодарил его, а затем еще раз извинился. Херберт в свою очередь заверил немца, что тому извиняться не за что.

— Я потерял жену и ноги из-за террористов в Бейруте, — объяснил он. — Каждый раз, когда они высовывают свои мерзкие рожи, у меня появляется шанс покончить еще с несколькими из них. — Он бросил взгляд на замминистра. — Все эти ублюдки — моя зубная боль, герр Хаузен, и живу я для того, чтобы избавиться от этой боли.

Херберт развернул кресло-каталку и покатил между столами. После того как американец удалился, Хаузен присел и постарался собраться с мыслями. Худ наблюдал за чиновником. Лиз была права — что-то тут присутствовало еще.

— Мы ведем эту борьбу вот уже больше пятидесяти лет, — с мрачным видом заговорил Хаузен. — Можно сделать прививку от болезни или найти укрытие от непогоды, а вот как защититься от этого? Как нам бороться с людской злобой? И она все ширится и ширится, герр Худ. С каждым годом становится все больше группировок, куда приходит все больше членов. Да поможет нам Бог, если они когда-либо объединятся.

— Мой заместитель в Оперативном центре как-то заметил, что бороться с идеологией следует с помощью иной, более привлекательной идеологии. Мне хотелось бы верить, что это так. Если же нет, — Худ указал большим пальцем в сторону Херберта, выкатившегося на помост, нависавший над рекой, — то для этого существуем мы с моим начальником разведки. И мы их достанем.

— Они очень умело прячутся, — возразил Хаузен, — исключительно хорошо вооружены, и к ним совершенно невозможно внедриться, потому что они принимают в новые члены только очень молодых ребят. Нам редко становилось известно об их планах заранее.

— Только до сих пор, — заметил Мэтт.

— Что вы имеете ввиду, герр Столл? — спросил его Ланг.

— Обратили внимание на сумку, которую я оставил в машине? Хаузен с Лангом одновременно кивнули. Столл хитро улыбнулся.

— Если нам удастся объединить усилия и договориться о нашем региональном операционном центре, мы сможем выгрести из хлебницы кучу заплесневелых кусков.