— Это потому, что у нас уже были, как сказал бы Ларри Раклин, «фигняции» на личность этого самого Доминика. Господи, как же осмотрительно он жил. У меня для вас есть еще материалы, но все оказалось большой пустышкой.

— Все равно, давайте посмотрим, — предложил Роджерс. Маккаски раскрыл верхнюю папку.

— Изначально его имя было Жирар Дюпре. Его отец владел в Тулузе процветающим заводом по производству запасных частей для аэробусов. Когда в восьмидесятые годы французская экономика переживала кризис, Жирар уже успел перевести семейный бизнес на компьютеры и компьютерные игры. Его частная компания «Демэн» оценивается приблизительно в миллиард долларов.

— Но такого рода деньги уже отнюдь не... Как вы их там назвали?

— Фигняциями, — напомнил Маккаски. — В самом деле — это не фигняции. И похоже, он чист, как лошадь леди Годивы[25]. Единственным пятном, когда его поймали за руку, кажется, можно назвать некую схему отмывания денег, которую он осуществил через трастовый фонд «Науру фосфат инвестмент».

— Расскажите, — попросил Роджерс. Слово «Науру» показалось ему знакомым, но он не мог вспомнить откуда. Маккаски заглянул в документы.

— Как здесь указано, в 1992 году Доминик и ряд других французских бизнесменов предоставили деньги несуществующему банку «Интернэшнл эксчендж банк оф Антигуа», в то время как на самом деле деньги прошли через череду банков в Швейцарии.

— А куда они делись потом?

— Они были переведены на пятьдесят девять разных счетов по всей Европе.

— Значит, средства могли бы уйти с этих счетов, куда и когда угодно?

— Верно, — подтвердил Маккаски. — Доминику французы вменили в вину неуплату налогов с этих денег, но он расплатился, и на этом все кончилось. Поскольку два из промежуточных банков находились в США, ФБР завело на него досье.

— Науру — это где-то в Тихом океане? — поинтересовался Роджерс.

— Клочок суши чуть севернее Соломоновых островов площадью восемьдесят квадратных миль. У него есть свой президент, там нет никаких налогов при самой высокой доходности в мире и только один вид предпринимательства. Добыча фосфатов, используемых в удобрениях.

Вот откуда он слышал о нем, вспомнил Роджерс. Он даже расправил плечи, опустившиеся было от мыслей о Херберте.

— Да, Науру, — проговорил он вслух. — Во время Второй мировой его оккупировали японцы, которые буквально поработили местное население. А до того какое-то время им владела Германия.

— Придется поверить вам на слово, — улыбнулся Маккаски.

— А что насчет фамилии Доминика? — спросил Роджерс. — Он взял ее вместо Дюпре. Неужели стеснялся своей семьи?

— Лиз работала вместе со мной и, когда пришли сведения, строила догадки по тому же поводу, — сообщил ему Маккаски. — Но никаких свидетельств на этот счет нет. Его воспитали в строгой римско-католической вере, и Лиз думает, что, может быть, он взял имя в честь святого Доминика. В документах ФБР говорится, что он жертвует много денег на обители доминиканцев и на школу, названную в честь самого известного из них — святого Фомы Аквинского. Лиз считает, что принадлежность к так называемым Domini canes, «псам Господним», созвучна ортодоксальным и имперским настроениям Дюпре.

— Насколько мне помнится, — заговорил генерал, — за Домиником закрепилась репутация инквизитора. Некоторые историки склонны считать его инициатором кровавой резни альбигойцев в Лангедоке.

— И снова это не моя стихия, — признался Маккаски. — Однако в свете того, что вы сказали, здесь может быть интересная связь.

Он заглянул в третью папку с надписью «Расистские группировки».

— Вы когда-нибудь слыхали о якобинцах? Роджерс кивнул.

— В тринадцатом веке так стали называть монахов-доминиканцев. Из-за того, что они устроили свою штаб-квартиру, как сегодня мы назвали бы их обитель, на улице Святого Якова, их прозвали якобинцами. Во время Великой французской революции также называли ярых антимонархистов, которые заседали в Конвенте. Это было жестокое, крайне радикальное крыло в революционном движении. Робеспьер, Дантон, Марат — все они были якобинцами. Маккаски озабоченно нахмурился.

— Не знаю почему, но в вашем присутствии мне так и хочется обнаружить хоть какие-то собственные исторические познания. О'кей. Итак, а что вы слышали о «Новых якобинцах»?

— По иронии судьбы я о них слышал, — ответил Роджерс, — и не далее чем сегодня. Альберто что-то говорил мне о французском полковнике из Национальной жандармерии, который ведет на них охоту.

— Должно быть, это полковник Байон. Опытная ищейка, да и охота его любимое дело. В течение семнадцати лет «Новые якобинцы» расправляются с иностранцами во Франции, главным образом алжирскими и марокканскими иммигрантами. Именно они являются мишенью для славных псов, берущих на себя ответственность за каждый киднепинг, за каждую расправу. Удары наносятся быстро и безжалостно, а исполнители исчезают.

— Семнадцать лет, — задумчиво произнес Роджерс. — А когда Доминик изменил свою фамилию?

— В точку! — улыбнулся Маккаски.

Роджерс уставился перед собой, мысленно сопоставляя факты.

— Значит, Жирар Доминик может быть членом, а скорее всего и возглавлять французскую террористическую группировку. Тогда, если об этом известно нам, это должны знать и сами французы.

— Нам придется подождать и послушать, что скажет Байон, — ответил Маккаски. — Мне сообщили, что он сейчас занят как раз связанной с этим операцией и не настроен отзываться на звонки.

— И как там, удачно?

— По-видимому, да, — предположил Маккаски. — Доминик стал затворником, как это бывает с миллиардерами.

— Однако быть затворником, еще не означает быть неприкасаемым, — возразил генерал. — Если атака в лоб не приносит успеха, можно всегда использовать обход с фланга. Как насчет денег, которые он переслал через Науру? Может быть, до него удастся добраться с этой стороны? Это как раз может оказаться той самой веткой чертовски огромного дерева.

— Несомненно, — согласился Маккаски. — Такой человек, как Доминик, может использовать сотни, если не тысячи, банков, чтобы финансировать подобные группировки по всему миру.

— О'кей, но зачем? — недоумевающе поднял плечи Роджерс. — Он развернул фронт по всему миру, и в нем должны быть слабые участки. Жажда власти? Не похоже. Он является патриотом своей Франции, так почему же его волнуют события в Англии, Южной Африке или где-то там еще? Зачем ему распылять свои силы подобным образом?

— Затем, что, кроме всего прочего, он еще и бизнесмен международного уровня, — объяснил ему Маккаски. — Одной из главных вещей, которые бывают утрачены после терактов, является доверие к системе. Угон самолета — и мы теряем веру в безопасность полетов. Объем авиаперевозок тут же на какое-то время падает. Взрыв в туннеле — и люди начинают пользоваться мостами или отсиживаются по домам.

— Но ведь инфраструктуры восстанавливаются.

— Верно, но только до поры до времени, — уточнил Маккаски. — Но что произойдет, если несколько систем ослабить одновременно? Или раз за разом наносить удары по одной и той же? Взгляните на Италию. В 1978 году итальянские «красные бригады» похитили премьер-министра Альдо Моро и трясли всю страну месяц за месяцем. Затем как отрубило, в начале девяносто первого года, когда на Апеннины из-за политических разборок хлынули беженцы из Албании. Террористы ударили по Италии снова. Эти события разделяют тринадцать лет, почти что день в день, тем не менее весь международный бизнес дал отмашку на отход. Для них Италия стала снова неуправляемой. У них не было уверенности в правительстве. Иностранные инвестиции начали сокращаться почти мгновенно. Что случилось бы, не прекратись терроризм или распространись он шире? Финансовые потери стали бы просто неизмеримыми. Посмотрите на Голливуд.

— А что стряслось с Голливудом?

— Думаете киностудии принялись открывать тон-ателье во Флориде из-за того, что там солнечнее или дешевле недвижимость? Вовсе нет. Они опасались, что землетрясения и расовые волнения могут разрушить киноиндустрию.

Роджерс пытался упорядочить всю информацию, которую выплеснул на него Маккаски. Судя по выражению лица Даррелла, он и сам был занят тем же.

— Даррелл, — задумчиво произнес генерал, — как много белых расистских группировок существует сейчас, по вашим оценкам, в Соединенных Штатах?

— Мои оценки вам не понадобятся. — Маккаски перелистнул несколько страниц во второй папке с надписью «Расистские группировки». — Согласно самым свежим данным ФБР, у нас действует семьдесят семь группировок расистов-неонацистов-скинхедов, и общая численность их членов составляет около тридцати семи тысяч человек. Из них почти шесть тысяч состоят в вооруженных формированиях, организованных по принципу милиции.

— И каков их разброс?

— По стране? — уточнил Маккаски. — В основном в каждом штате и во всех главных городах каждого штата, включая Гавайи. Некоторые выступают против черных, некоторые — против азиатов, евреев или мексиканцев, а некоторые — против всех, вместе взятых.

— Вообще-то неудивительно, — прокомментировал Роджерс. Он был зол и старался отогнать от себя некую собственную обескураженность. Он припоминал по обширным историческим источникам, которые ему довелось прочесть, как сами отцы-основатели испытали горькое разочарование от того, что независимость не означала конца неравенству и расовой ненависти. Генералу пришла в голову фраза из письма Томаса Джефферсона к Джону Адамсу[26]. Для достижения таких целей, писал этот автор Декларации независимости, «должны пролиться еще реки крови и пройти еще долгие годы разобщенности; но результат все же стоит и этих рек крови, и этих лет разобщенности». И Роджерс не позволил бы ни себе, ни кому-либо из тех, кто служили с ним бок о бок, прогнуться на этом пути под тяжестью груза.

— О чем вы задумались? — поинтересовался Маккаски.

— О том, как бы мне хотелось надавать этому дурачью пинков под зад на память от Томаса Джефферсона. — Роджерс прокашлялся, оставив без внимания расширившиеся от удивления глаза Маккаски. — В компьютере «Чистой нации» что-нибудь еще обнаружили?

Маккаски обратился к последней, третьей папке.

— Нет, — ответил он. — И мы все отчасти удивлены, как мало там новой информации.

— Просто неудача? Или им удалось ее стереть?

— Уверенно сказать не могу. В бюро все боятся заглянуть в зубы этому дареному коню. Все очень смахивает на показуху для общественности, в особенности для чернокожих. Никто не пострадал, мы поймали плохих ребят и упрятали их за решетку.

— Но все оказалось что-то слишком просто, — добавил Роджерс.

— Да, мне тоже так думается, — согласился Маккаски. — И еще мне кажется, что в бюро тоже думают не иначе. Самый большой вопрос состоит в том, почему для нападения на людей из «Чака-Зулу» послали не местную группировку? Одна из наиболее опасных расистских группировок «Коалиция» базируется в районе Куинз. Это прямо на берегу Ист-Ривер, даже ближе, чем был расположен нью-йоркский дом, арендованный «Чистой нацией». Тем не менее, похоже, что связи между этими двумя группами не было.

— Интересно, не может ли это быть чем-то подобным тому, что обычно применяли «страны оси»? — предположил Роджерс.

— То есть дезинформацией? Роджерс кивнул.

— У нас с Бобом есть на этот счет кое-какие материалы. Если будет время, взгляните, вот — «Приманка». Суть заключается в следующем: если вы хотите запутать противника, дайте ему захватить подразделение из своих же дезинформированных солдат. И если противник поверит в то, что они говорят, то десяток человек запросто могут сковать дивизию, а то и целую армию, которые будут ожидать вторжения, которое так никогда и не произойдет, или сидеть в засаде не в том месте. Союзники отказались от подобной практики из-за жестокого отношения к военнопленным. А вот и немцы и японцы занимались этим регулярно. А если захваченные солдаты еще и сами не знают, что обманывают, выбить из них информацию становиться попросту невозможно. Приходится засылать к противнику своих людей и осуществлять разведку на местах. Сколько людей из ФБР участвовало в этой операции?

— Грубо говоря, тридцать.

— А сейчас? — продолжал задавать вопросы Роджерс. — Как много людей проверяют связи или ведут следствие по делу «Чистой нации»?

— Если всего по стране — человек семьдесят — восемьдесят.

— И небось, самых лучших и опытных специалистов по таким группировкам, — полуутвердительно заметил Роджерс. — Таким образом, попадается горстка расистов, и что получается дальше? У ФБР скован костяк его антирасистских сил.

Маккаски на мгновение задумался, после чего несогласно покачал головой.

— Такие вещи имеют смысл для каких-то там тактиков, а не для членов такой группировки, как «Чистая нация», — все это не для настоящих мужчин. Они верят больше в силу кулака, а не в ловкость рук. Скорей, они просто ввязались бы в драку.

— Тогда почему же они этого не сделали? — поинтересовался Роджерс.

— О, эти выродки попробовали, — сказал Маккаски. — Они пытались застрелить наших ребят...

— Но не застрелили, — перебил Роджерс. — Да еще позволили себя схватить.

Мы подавили их огнем. ФБР еще не разучилось стрелять, — добавил Маккаски обиженно.

— Знаю, — успокоил его Роджерс. — Но если они такие мужественные, почему они тогда сдались? Разве это не пошло бы на пользу их делу, если бы их выставили в качестве несчастных жертв, а ФБР — каких-то злодеев?

— Они не камикадзе, — пояснил Маккаски. — Да, они в массе подлые и жестокие, но все хотят жить.

— Ах, жить, — передразнил Роджерс. — Эти люди вряд ли собирались даже пострадать. Что грозило им в худшем случае? Стрельба по федеральным агентам. Заговор. Незаконное хранение оружия. Если на суде они «чистосердечно» покаются, им светит лет эдак от семи до десяти. Освободятся, когда им будет лет тридцать пять — сорок. Единомышленники чествуют их как героев. На такое пошел бы любой псих, который жаждет привлечь к себе внимание.

— Может, и так, — продолжал сомневаться Маккаски, — но они не укладываются ни в один из профилей, встречавшихся нам раньше. Сдаться, чтобы дезинформировать, а потом сидеть в тюрьме-? Нет, я по-прежнему утверждаю, что подобным людям для удовлетворения амбиций этого недостаточно.

— А я говорю, что мы, возможно, столкнулись с новой породой белых расистов, которые могут мастерски играть в игры.

Маккаски посмотрел на генерала и хотел было что-то сказать, но воздержался.

— Я знаю, о чем вы думаете, — продолжил Роджерс. — Вы по-прежнему считаете, что мы им приписываем слишком большие способности к долговременному планированию.

— Да там вообще никаких способностей! — воскликнул Маккаски. — Мне не хотелось бы недооценивать противника, но это люди, которых ведут куриные мозги, слепая злоба. И любое отклонение стало бы отступлением от нормы.

— А еще они хорошие исполнители, — добавил Роджерс. — Если их поманить соответствующей наградой, они станут выполнять все ваши распоряжения. Подумайте над этим. Какого типа награда могла бы сподвигнуть белых расистов делать то, что им скажут?

— Свобода, — ответил Маккаски. — Свобода нападать на то, что им немило.

— Согласен. А в каком случае кто угодно обретает моральное право на нападение?

— Если кто-то напал на него первым, — ответил Маккаски.

— О'кей, — согласился Роджерс. Он почти подвел собеседника к сути. Возможно, Маккаски и не согласится с его мыслью, но сам генерал чувствовал, что в ней что-то есть. — Представьте, что вам нужно, чтобы группировка на вас напала. Вы себя им противопоставляете. Вы заставляете их думать, что им угрожают...

Послышался сигнал телефона.

— Расистские игры, — предположил Маккаски.

— Этого было бы недостаточно, — покачал головой Роджерс. В глазах Маккаски отразились неожиданные осознание и испуг.

— Игры, а вдобавок дать им понять, что на них собираются напасть. Вы даете знать какой-то группе чернокожих, что они являются целью, а это приводит в возбуждение уже всех черных. Господи Иисусе, Майк! — воскликнул Маккаски. — Вот вам и стимул для «Чистой нации», чтобы позволить себя арестовать. Они дают знать «Чака-Зулу», что те станут объектом нападения, даже если они таковым и не станут. Не успеешь оглянуться, как все черные выступят в поддержку боевиков из «Зулу», а множеству белых ничего не остается, как выступить против них.

Роджерс энергично закивал, поворачиваясь к телефону. В окошечке дисплея светился код Энн Фаррис.

— Именно так все и случилось в шестидесятые годы, — продолжил Маккаски, — когда «Черные пантеры» стали вооруженными союзниками целого ряда организаций по борьбе за гражданские права.

— Если все это действительно взаимосвязано и сработает — Доминик, его деньги, расистские группировки и дестабилизация Европы вкупе со США, — перечислил генерал, — то мы получаем одну серьезную катастрофу мирового масштаба.

Роджерс переключил телефон в режим селекторной связи.

— Извините, что заставил вас ждать, Энн.

— Майк, Даррелл передал мне, что вам нужна подборка пресс-релизов фирмы «Демэн», — сказала она. — Я связалась с нью-йоркским отделением агентства «Д'Альтон и Д'Альтон» и получила по факсу самую свежую информацию.

— И?

— Там самые обычные назойливые предложения касательно видеоигр, — ответила она. — За исключением одного. Это реклама нового джойстика.

— И что в ней говорится?

— Что с новым «наслаж-джойстиком» вы не просто играете, а еще и чувствуете себя участником игры. Роджерс выпрямился в кресле.

— Продолжайте. — Это устройство идеально подходило к расистским играм. Он ощутил холодок, быстро пробежавший по спине.

— Он сертифицирован Федеральной комиссией связи США и представляет собой новую технологию стимуляции нервных клеток с помощью патентованного устройства биосвязи, которое действует только через подушечки пальцев. Полагаю, это сделано для того, чтобы стимуляция использовалась для рук, а не для других частей тела. В рекламе говорится, что с помощью «наслаж-джойстика» вы ощутите все переживания героя вашей видеоигры, которые он испытает на экране.

— От любви до ненависти и все то, что существует между ними, — уточнил Роджерс.

— Здесь об этом ничего не написано, — сказала Энн, — но мне просто трудно поверить в существование чего-то подобного. У меня ощущение, как если бы я была героиней научно-фантастического фильма.

— Мы не в кино, — заверил ее Роджерс. — Есть масса людей, которые все еще не осознают, какой властью обладает эта технология, но, тем не менее, она уже здесь и все равно существует. Спасибо, Энн. Вы мне здорово помогли.

— Всегда буду рада, — ответила она.

Роджерс дал отбой. Несмотря или, наоборот, благодаря — он был не совсем уверен — тому напряжению, которое в нем присутствовало от попыток сложить воедино кусочки головоломки с «Чистой нацией», генерал ощутил приятное удовлетворение после короткой беседы с Энн.

Глава пресс-службы Оперативного центра особенно не скрывала своих симпатий и порой неумело защищала Пола Худа. Это зачастую приводило ее к стычкам с генералом, чей подход к разрешению кризисных ситуаций был менее дипломатичным, чем у директора. Однако сам Роджерс постоянно работал над собой, а Энн изо всех сил старалась принять тот факт, что существуют и иные методы ведения дел, кроме применяемых Худом.

И в этом, возможно, и заключаются уроки всякого цивилизованного общения, подумал Роджерс. К сожалению, сейчас не ко времени было облачаться в пурпурную мантию и заниматься обращением в свою веру.

Роджерс посмотрел на Маккаски, который, положив листок прямо поверх папок, что-то стенографировал своей скорописью по сто сорок слов в минуту.

— Вот оно, Майк, — возбужденно воскликнул он. — Черт побери, все чертовски сошлось!

— Так давайте это сюда. Маккаски закончил писать и поднял взгляд на Роджерса.

— Предположим, что Доминик пользуется банковскими структурами такого типа, как в Науру, чтобы провести деньги до расистских объединений. Он сбивает нас со следа, сдав «Чистую нацию», чтобы мы ее усиленно разрабатывали, а сам тем временем втихаря подмазывает колеса другим группировкам. Кроме того, он готов загрузить через компьютерные сети расистские игры, игры, в которые можно играть с помощью «наслаж-джойстика». Люди испытывают удовольствие, охотясь на меньшинства. — Маккаски посмотрел на генерала. — Я согласен с Энн, мне все это тоже кажется слегка позаимствованным из научно-фантастического журнала, но давайте пока сложим все в одну корзину. Да и важно сейчас не это.

— Согласен, — сказал Роджерс.

— Из-за игр разозлятся черные. Возмутятся газеты. Это вызовет повсеместное возмущение добропорядочных граждан, — продолжал Маккаски. — Тем временем «Чистая нация» не станет, как вы говорите, просить о снисхождении. Не-а, не станет. Они пойдут под суд, потому что публичная трибуна — это то, что им как раз и нужно. А суд будет скоро, так как улики налицо, ФБР давит на судей, чтобы дело рассматривалось побыстрее, а «Чистая нация» не станет возражать против любых присяжных, предложенных обвинением. Их потребность выглядеть настоящими мужчинами будет удовлетворена тем, что их выставят агнецами на заклание. Они доходчиво выкладывают свой случай, и если они сделают это хорошо — а среди них найдутся такие, кто на это способны, — их рассуждения и впрямь могут показаться обоснованными.

— Пожалуй, — согласился Роджерс. — И тогда масса белых в тайне примет многое из того, что они скажут. Белых, которые ругают высокие налоги, взимаемые на выплату пособий, и безработицу и которые возлагают за это всю вину на чернокожих.

— Совершенно верно. По мере разбирательства в суде черные активисты возмущаются еще больше, и какая-то из сторон, неважно какая, провоцирует инцидент, который, как минимум, приводит к волнениям. Агенты Доминика заботятся о том, чтобы те наверняка распространились, чтобы основные их взрывы произошли в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, Чикаго и Филадельфии, Детройте и Далласе, и очень скоро пожар охватит все Соединенные Штаты.

— Не только Штаты, — уточнил Роджерс. — Боб Херберт столкнулся с той же проблемой в Германии.

— Вот мы и приплыли, — сказал Маккаски. — Доминик устраивает черт-те что по всему миру, за исключением Франции. Вот почему «Новые якобинцы» действуют тихо, эффективно и без публичной огласки.

Маккаски открыл папку с материалами на Доминика и пролистал страницы.

— Эти парни среди террористов по-своему уникальны, поскольку они действительно терроризируют. Здесь всего лишь несколько зафиксированных случаев, но по большей части в них они угрожают людям насилием. А затем они выдвигают определенные требования: чтобы такие-то лица покинули такой-то город, а если они этого не сделают, угрозу приведут в исполнение. И это не что-то грандиозное, вроде исхода британцев из Ирландии, а всегда вполне выполнимое.

— Хирургические операции, не вызывающие широких откликов в прессе, — уточнил Роджерс.

— И поэтому на фоне всего прочего Франция выглядит относительно стабильной. А Доминик, обхаживающий банки, промышленность и инвесторов, становится серьезным игроком на международном уровне. Может быть, даже самым серьезным.

— И если кто-то пытается связать с терроризмом его самого, ему это не удается, — заметил генерал.

— Или получает ответный ночной визит от «Новых якобинцев» за одну лишь попытку это сделать, — сообщил Маккаски, просматривая документы. — По всем признакам организация этих ребят очень схожа с мафиозной структурой. Тактика устрашения, нападения, наказания, строгие обычаи и дисциплина.

Роджерс откинулся назад.

— Пол должен бы уже вернуться в офис Рихарда Хаузена. — Он посмотрел на расписание, пришпиленное к подставке на столе. — Сейчас имеется автоматическая связь через спутник «КН3-стар». Введите его в курс дела и сообщите, что я попробую связаться с полковником Байоном. Если только мы не сделали слишком много допущений, то Доминик как раз тот, до кого нам обязательно следует добраться. И похоже, Байон единственный, кто на это способен.

— Удачи, — пожелал Маккаски. — Этот господин очень ершистый.

— Я надену рукавицы, — пообещал Роджерс. — Если мне удастся все уладить, а мне кажется, что удастся, я собираюсь предложить ему кое-что такое, чего во Франции он не найдет.

Маккаски поднялся из кресла.

— И что же вы ему предложите? — поинтересовался он, медленно распрямляя занывшую спину.

— Помощь, — коротко ответил ему Роджерс.