Хол Клемент

Экспедиция «Тяготение»

1. Зимняя буря

Ветер налетел на залив, словно был живым существом. Он взбаламутил поверхность так старательно, что трудно было сказать, где кончается жидкость, а где начинается газ; он стремился поднять волны, которые могли бы захлестнуть «Бри», словно щепку, но те не успевали взмыть вверх хотя бы на фут, как он тут же распылял их на мельчайшие брызги.

Одни лишь брызги долетали до Барленнана, распластавшегося на кормовом плоту. Корабль давно уже был в безопасности на берегу. Его вытащили сразу же, едва Барленнан решил, что они будут здесь зимовать; и все же месклинит не мог подавить в себе некоторого беспокойства. Эти волны были намного выше тех, которые встречались ему в океане, и его не слишком подбадривала мысль, что малая сила тяжести, позволявшая волнам вздыматься на такую высоту, не даст им и причинить сколько-нибудь существенного вреда кораблю, даже если они до него докатятся.

Барленнан не был особенно суеверным, но ведь никто не знает, что может случиться в такой близости к Краю Света. Даже его команда, которой уж никак не приходилось жаловаться на избыток воображения, время от времени проявляла признаки беспокойства. «Не будет нам здесь удачи, – ворчали они. – Тот, кто обитает за Краем и насылает устрашающие зимние штормы, прорывавшиеся в этот мир на тысячи миль, может разозлиться, что его потревожили». При каждом несчастном случае ворчание возобновлялось, а несчастные случаи были нередки. Никто не застрахован от оплошности, если он весит всего два фунта с четвертью вместо пятисот пятидесяти, к которым привык за всю свою жизнь; командиру этот факт представлялся очевидным, но чтобы усвоить это, по-видимому, необходимо было какое-то образование или хотя бы привычка к логическому мышлению.

Уж кому-кому, а Дондрагмеру во всяком случае следовало бы соображать… Длинное тело Барленнана напряглось, и он чуть было не выкрикнул приказ прежде, чем по-настоящему понял, что происходит на третьем плоту. Видимо, помощник решил, что сейчас как раз подходящий момент проверить опоры одной из мачт, и, воспользовавшись почти полным отсутствием веса, поднялся над палубой, вытянувшись почти на всю длину. Зрелище было совершенно фантастическим – он поднимался все выше, неуверенно балансируя на шести задних ногах, хотя большинство команды «Бри» более или менее привыкло к подобным трюкам; но Барленнана поразило не это. При весе в два фунта нужно за что-нибудь держаться, иначе тебя сдует первым же порывом ветра; а как можно за что-нибудь держаться шестью задними ногами? Когда налетел этот шторм… но приказ уже нельзя было расслышать, даже если бы командир заорал во всю мочь. Барленнан пополз было через первую буферную щель, отделявшую его от места действия, когда увидел, что помощник привязал себя к палубе леерами и был почти так же надежно принайтован к палубе, как мачта, с которой он возился.

Барленнан расслабился. Он знал, почему Дон так поступает – помощник бросал вызов тому, кто гонит на них эту самую бурю, и он сознательно стремился внушить подобное отношение всей команде. «Молодчина», – подумал Барленнан и снова взглянул на залив.

Теперь бы никто не мог точно указать, где проходит береговая лилия. Уже в сотне ярдов от «Бри» невозможно было ничего разглядеть из-за сплошного вихря белых брызг и белесого песка; даже и сам корабль становилось все труднее рассмотреть, ибо стремительно несущиеся капли метана, словно пули, все чаще ударялись в глазные капсулы командира и размазывались по их поверхности. Правда, палуба под множеством его ног была еще прочна, как скала; хоть судно и было теперь легким, отдаться на волю ветра оно, по-видимому, не собиралось. «Да и с какой стати?» – мрачно подумал командир, вспомнив о множестве канатов, привязанных к глубоко забитым якорям и к низким деревьям, которые усеивали берег. Действительно, с какой стати?.. Но это был бы не первый корабль, дерзнувший отправиться к самому Краю и пропавший без вести. Возможно, подозрения команды по отношению к Летчику в какой-то степени оправданы. В конце концов, именно это странное существо убедило его перезимовать здесь, не пообещав при этом никакой защиты ни кораблю, ни экипажу. Но если Летчик хотел их уничтожить, он мог бы сделать это гораздо проще и вернее, не тратя время на уговоры. Если бы это громадное устройство, в котором он передвигается, повисло над «Бри», то даже здесь, где вес значит столь мало, было бы не о чем говорить. Барленнан заставил себя думать о другом: он в полной мере разделял обычный для месклинита ужас перед перспективой очутиться, хотя бы ненадолго, под чем-нибудь действительно твердым.

Команда давно уже укрылась под палубными брезентами – даже помощник прекратил работу, так как буря разыгралась по-настоящему. Все были на месте: Барленнан пересчитал бугры под защитной тканью, еще когда ему был виден весь корабль. Никто не отлучился на охоту, поскольку моряки знали о надвигающейся буре и без предупреждения Летчика. За последние десять дней ни один из них не удалялся от корабля более чем на пять миль, а пять миль – не расстояние при здешнем весе.

Конечно, запасов продовольствия у них хватало. Барленнан и сам не был дураком и сделал все возможное, чтобы не набрать в команду дураков. Тем не менее свежая пища не помешала бы. «Интересно, долго ли этот шторм продержит нас в заключении», – подумал он. На этот счет приметы не сказали ничего, хотя они достаточно красноречиво предупредили о приближении ненастья. Возможно, Летчик это знает. Ну что ж, на корабле делать больше нечего, и он может со спокойной совестью потолковать с этим странным существом. При взгляде на устройство, которое дал ему Летчик, Барленнана до сих пор охватывал легкий трепет недоверия, и он не уставал вновь и вновь убеждать себя в его мощи.

Оно лежало рядом с ним на кормовом плоту под небольшим отдельным брезентом. Это был параллелепипед трех дюймов в длину и около полутора в ширину и высоту. Прозрачный кружок на гладкой поверхности одного торца напоминал глаз; по-видимому, он и играл роль глаза. Кроме того, там была еще одна особенность – маленькое круглое отверстие в одной из больших граней. Предмет лежал этой гранью вверх, и торец с «глазом» выступал из-под брезента. Брезент же был открыт, конечно, в подветренную сторону, и материя плотно облегала плоскую верхнюю поверхность машины.

Барленнан просунул руку под брезент, пошарил, пока не нашел отверстие, и сунул в него клешню. Внутри не было ни кнопки, ни переключателя, но это его не смущало: кнопки и переключатели были ему так же незнакомы, как тепловые, световые и электрические реле. Он знал по опыту, что если вложить в отверстие что-нибудь непрозрачное, то это каким-то образом сразу станет известно Летчику, и он знал, что нет никакого смысла гадать, почему это происходит. Все равно что учить навигационному искусству десятидневного младенца, с грустью думал он иногда. Утешительно было считать, что сообразительности бы, наверное, ему хватило, но явно не хватало нескольких лет опыта обращения с подобными предметами.

– Чарлз Лэкленд слушает, – отрывисто заговорил аппарат, прервав ход его мыслей. – Это ты, Барл?

– Это Барленнан, Чарлз. – Командир говорил на языке Летчика; языком этим он владел теперь достаточно свободно.

– Рад тебя слышать. Ну как, правы мы были насчет этого ветерка?

– Он начался в предсказанное тобой время. Погоди… Да, вот и снег пошел. Я не заметил сначала. Правда, пока я не вижу пыли.

– Будет и пыль. Вулкан выбросил в атмосферу десяток кубических миль пыли, и ее разносит вот уже несколько дней.

На это Барленнан не сказал ничего. Вулкан, о котором шла речь, до сих пор оставался предметом спора между ними, ибо расположен был в той части Месклина, которая, согласно географическим представлениям Барленнана, попросту не существовала.

– Что мне действительно хотелось бы знать, Чарлз, так это сколько времени еще будет продолжаться нынешний ураган. Как я понимаю, твои собратья могут наблюдать его сверху, и им, наверное, известна его протяженность.

– Что, вам уже худо? Зима еще только началась… Вам придется пробыть здесь несколько тысяч дней, прежде чем вы сможете покинуть эти места.

– Я понимаю. Продовольствия у нас полным-полно. Но время от времени нам хотелось бы чего-нибудь свежего, и было бы недурно знать заранее, когда мы сможем пойти на охоту.

– Ясно. Боюсь, для этого нужен будет очень точный расчет времени. Я не был здесь прошлой зимой, но знаю, что бури в этих местах и в это время года не прекращаются. Ты был когда-нибудь раньше на экваторе?

– На чем?

– На… Это то самое, что вы называете Краем.

– Нет, никогда я не был так близко от него и не представляю, как можно подобраться к нему еще ближе. Мне кажется, если бы мы заплыли в этот океан еще дальше, мы бы окончательно потеряли вес и улетели бы в пустоту.

– Пусть тебя это не беспокоит, потому что это не так. Если бы вы продолжали плыть дальше, ваш вес снова начал бы увеличиваться. Вы сейчас как раз на экваторе – там, где вес наименьший. Именно поэтому я здесь. Но теперь я понимаю, почему ты отказываешься поверить, что дальше к северу тоже есть и море, и суша. Когда мы говорили об этом раньше, я решил, что мы просто не поняли друг друга. Может, у тебя сейчас найдется время объяснить мне, как вы представляете себе устройство мира? Или, может, у тебя есть карты?

– Конечно. Здесь, на кормовом плоту, у меня есть Чаша. Только сейчас тебе ее не разглядеть, потому что солнце село, а при такой облачности света от Эсстеса слишком мало. Я тебе покажу ее, когда взойдет солнце. Мои плоские карты не годятся, ни на одной из них не показана вся территория, чтобы дать по-настоящему ясную картину.

– Ну что ж, прекрасно. А пока мы дожидаемся восхода, попробуй объяснить мне это на словах.

– Я не уверен, что владею твоим языком в достаточной мере, но попытаюсь… В школе меня учили, что Месклин представляет собой огромную пустую чашу. Большинство населения живет поближе к ее дну, где нормальная сила тяжести. Философы считают, что притяжение зависит от гигантской плоской плиты, на которой стоит Месклин; чем дальше мы отходим к Краю, тем меньше мы весим, потому что удаляемся от поверхности плиты. Никто не знает, на чем стоит сама плита; на этот счет у менее цивилизованных рас существует масса нелепейших верований.

– Мне думается, что, если бы ваши философы были правы, вам приходилось бы всякий раз, когда вы пускаетесь в путь от центра, взбираться вверх по склону, и все ваши океаны стекли бы к самой низкой точке, – заметил Лэкленд. – Ты спрашивал кого-нибудь из философов об этом?

– В молодости я видел картину, объясняющую всю эту механику, – отозвался командир. – Учитель показал нам схему, где было изображено множество линий, которые поднимались от поверхности плиты, изгибались и сходились точно над центром Месклина. Благодаря изгибам они проходили сквозь чашу не наискось, а перпендикулярно к ее поверхности, и учитель говорил, что вес действует вдоль этих линий, а не прямо вниз к плите. Я не все там понял, но на практике все вполне оправдывается. Они утверждают, что эта теория верна, так как расстояния, нанесенные на карту, согласуются с рассчитанными по этой теории. Такое я могу понять; по-моему, доказательство убедительное. Если бы форма мира была иной, все вычисленные расстояния при удалении от исходного пункта, конечно, пошли бы насмарку.

– Ясно. Я вижу, твои философы сильны в геометрии. И я не понимаю, как они не сообразили, что существуют два варианта, при которых вычисленные расстояния могут соответствовать реальным. В конце концов, неужели ты сам не видишь, что поверхность Месклина изгибается вниз? Если бы ваша теория была справедлива, горизонт казался бы выше уровня глаз. Как насчет этого?

– А он и есть выше. Потому-то даже самые примитивные племена знают, что мир имеет форму чаши. Ведь это только здесь, у самого Края, он выглядит по-иному. Надо полагать, какую-то роль в этом играет свет. В конце концов, солнце здесь восходит и заходит даже летом, так что стоит ли удивляться, что и все остальное несколько необычно? Сам подумай, здесь даже кажется, будто этот… горизонт, так ты его называешь?.. ближе с юга и с севера, чем с запада и востока. Если смотреть на запад и восток, корабль виден с более далекого расстояния. Это все свет.

– Гм. Сейчас мне пока что довольно трудно оспаривать твою точку зрения. – Барленнан не настолько хорошо знал язык Летчика, чтобы различить нотку веселья в его голосе. – Я никогда не был на поверхности далеко от… э… Края, и мне никогда не удастся побывать в таких местах. Я и не предполагал, что все обстоит так, как ты описываешь, да и сейчас не могу себе этого представить. Но я надеюсь в этом убедиться, когда ты возьмешь с собой в наше маленькое путешествие мой телепередатчик.

– Я с удовольствием послушаю, в чем же наши философы ошибаются, – вежливо сказал Барленнан. – Конечно, когда ты будешь готов к этому. А пока мне хотелось бы узнать, сумеешь ли ты сказать мне, когда наступит затишье.

– Понадобится несколько минут, чтобы получить информацию с базы на Турее. Давай я снова свяжусь с тобой, когда взойдет солнце. Я передам тебе прогноз погоды, и будет уже достаточно светло, чтоб ты показал мне свою Чашу. Как ты считаешь?

– Превосходно. Я буду ждать.

Барленнан распластался на палубе тут же возле радио. Кругом по-прежнему завывала буря. Метановые дробинки, стучавшие по его бронированной спине, мало беспокоили его – в высоких широтах они были гораздо сильнее. Время от времени ему приходилось смахивать за борт наносы аммиака, которые непрерывно скапливались на плоту, но даже это не было особенно обременительным – пока, во всяком случае. Ближе к середине зимы, через пять или шесть тысяч дней, аммиак будет таять под ярким солнцем, а затем замерзать вновь. Вот тогда главное будет – вовремя освобождать корабль от жидкости перед ее повторным замерзанием, иначе команде Барленнана придется вырубать из смерзшегося песка все две сотни плотов. Все-таки «Бри» – не речное суденышко, а крупный океанский корабль.

Летчику действительно понадобилось всего несколько минут, чтобы получить необходимую информацию, и, когда тучи над заливом высветило восходящее солнце, его голос вновь зазвучал из крошечного аппарата.

– Боюсь, что я был прав, Барл. Просвета нигде не видно. Почти все северное полушарие – правда, это ни о чем не говорит тебе – бурлит испарениями полярной шапки. Я так понимаю, что бури там бушуют всю зиму. А то обстоятельство, что в высокие южные широты они приходят разрозненно, объясняется кориолисовым отклонением, которое они испытывают при прорыве через экватор…

– Чем объясняется?

– Той же самой силой, что отклоняет влево предмет, который ты бросаешь… Правда, я никогда не наблюдал этого в здешних условиях, но на вашей планете такое отклонение должно быть особенно заметно…

– Что такое «бросаешь»?

– Черт возьми, действительно, этого слова у нас еще не было. Ну, вот я видел, как ты подпрыгнул… черт, этого тоже не было! Ну, когда ты приходил сюда, к моему укрытию… Ты помнишь это слово?

– Нет.

– Ладно. «Бросать» – это значит взять какой-нибудь предмет, поднять его и с силой оттолкнуть от себя так, что он некоторое время будет двигаться, прежде чем ударится о грунт.

– У нас в нормальных странах таких вещей не делают. Здесь мы можем позволить многое такое, что там невозможно или опасно. Приведись мне «бросать» что-нибудь дома, оно могло бы запросто упасть на кого-нибудь… возможно, на меня самого.

– Подумать только, ты прав. Это могло бы кончиться плохо. Плохо даже здесь, на экваторе, при трех «g», а ведь на полюсах у вас около семисот «g». Но все-таки, если бы ты нашел такой маленький предмет, который тебе было бы под силу бросить, разве ты не смог бы снова подхватить его или по крайней мере выдержать его удар?

– Мне трудно представить себе такую ситуацию, но, кажется, я знаю ответ на твой вопрос. Не хватит времени. Если что-нибудь роняют… или бросают, то оно падает на грунт прежде, чем его успевают подхватить. Одно дело – поднять и нести, одно дело – ползти, а вот бросать и… прыгать… это уже совершенно другое.

– Понимаю. Вернее, мне кажется, что понимаю. Мы вроде бы априорно предполагаем в вас быстроту реакции, соизмеримую с вашей силой тяжести, но тут, видимо, в нас говорит антропоморфизм. Кажется, до меня дошло.

– То, что я понял из твоих слов, звучит убедительно. Различия между нами очевидны и несомненны; возможно, мы никогда полностью не осознаем, насколько они велики. Но все же у нас достаточно общего, чтобы вести беседы… и я надеюсь прийти к взаимовыгодному соглашению.

– Я убежден, что так и будет. Кстати, для этого тебе придется рассказать мне о тех местах, куда собираешься плыть ты, а я должен буду показать тебе на ваших картах то место, куда хочу направить тебя я. Нельзя ли взглянуть теперь на эту твою Чашу? Света для видеопередатчика уже вполне достаточно.

– Конечно. Чаша встроена в палубу, так что перемещать ее нельзя; мне придется придвинуть к ней машину. Погоди немного.

Цепляясь за крепежные планки на палубе, Барленнан медленно пополз через плот к участку, закрытому небольшим брезентом. Он стянул и убрал брезент, затем вернулся, привязал к аппарату четыре леера, которые закрепил на подходящих планках, и поволок его по палубе. Машина была меньше Барленнана, хотя весила значительно больше его, но командир принял все меры предосторожности, чтобы аппарат не сдуло. Буря продолжалась с прежней силой, так что даже палубу время от времени потряхивало. Придвинув «глаз» аппарата почти вплотную к Чаше, Барленнан подвел под другой его конец планку таким образом, чтобы Летчик мог смотреть сверху вниз. Затем он перебрался к противоположному краю Чаши и начал объяснения.

Лэкленду пришлось признать, что карта, нанесенная на внутреннюю поверхность Чаши, была довольно последовательной и точной. Как он и ожидал, ее кривизна в общем соответствовала кривизне планеты – главной ошибкой здесь было то, что в соответствии с представлениями местных аборигенов их Месклин был вогнутым. Чаша была примерно шести дюймов в диаметре и около дюйма с четвертью глубины в центре. От внешних воздействий ее защищала покрышка из прозрачного материала – видимо, льда, как подумал Лэкленд, – уложенная заподлицо с палубой. Покрышка немного мешала Барленнану показывать на карте те или иные детали, но снять ее было нельзя, иначе аммиачный снег тотчас же забил бы Чашу до краев. Эти наносы скапливались в любых местах, укрытых от ветра. Берег был более или менее свободен от них, но и Лэкленд, и Барленнан представляли себе, что творится по ту сторону гряды холмов, протянувшейся на юге. Барленнан в глубине души радовался, что он моряк. Путешествовать в этих местах по суше в течение ближайших тысяч дней будет делом нешуточным.

– Я старался наносить на свои карты самые последние данные, – произнес командир, устроившись напротив аппарата. – Правда, я не внес никаких изменений в карту Чаши, потому что новые районы, которые мы нанесли на карты по пути сюда, слишком незначительны по протяженности. И вообще я мало что могу показать тебе в деталях, но ведь тебе нужно только общее представление о тех местах, куда я намерен отправиться, как только мы выберемся отсюда. Честно говоря, мне безразлично, куда идти. Я могу продавать и покупать повсюду, а сейчас у меня на борту почти ничего нет, кроме продовольствия. Да и того к концу зимы останется не так уж много; поэтому после нашего давешнего разговора я решил немного поплавать по районам малого веса и сделать запас кое-каких растений, которые южное население ценит за их воздействие на вкус пищи.

– Специи?

– Да. Я и прежде их привозил, и мне они подходят – за один рейс можно получить хорошую прибыль; так всегда бывает с теми товарами, стоимость которых зависит не столько от действительной нужды в них, сколько от того, что они представляют собой редкость.

– Значит, после того как ты возьмешь груз, тебе будет все равно, куда идти, так я понимаю?

– Совершенно верно. Судя по тому, что ты мне рассказывал, твое поручение приведет нас чуть ли не к самому Центру – и это хорошо. Чем дальше на юг, тем выше цены на мой товар; и вряд ли путешествие будет опасней оттого, что оно станет длинней; к тому же ты обещал нам помогать…

– Да-да. Прекрасно… хотя я предпочел бы расплатиться с тобой по-настоящему, чтобы тебе не тратить времени на поиски и сбор этих растений…

– Что поделаешь, нам нужно кормиться. По твоим же словам, твое тело, а значит, и твоя пища состоит совсем из других веществ, чем наша, поэтому твоя еда вряд ли подойдет для нас. А что касается всего прочего, то, честно говоря, какое-нибудь сырье или металл я смог бы раздобыть в любых количествах более простыми путями. Лучше всего было бы заполучить у тебя некоторые из твоих механических приспособлений, но ведь ты говоришь, что их пришлось бы сначала специально переделывать, чтобы приспособить к нашим условиям. Вот и выходит, что лучше нашего соглашения пока ничего придумать нельзя.

– Вот именно. Даже этот радиоприемник сконструирован со специальной целью, да и починить бы его ты не смог… ведь у твоих соплеменников, если я не ошибаюсь, нет необходимых инструментов. Впрочем, об этом мы еще успеем поговорить в пути; наверное, когда мы познакомимся поближе, перед нами откроются другие, более широкие возможности.

– Я в этом уверен, – вежливо ответил Барленнан.

Он, конечно, ничего не сказал о возможностях, на которые рассчитывал сам. Вряд ли это понравилось бы Летчику.

2. Летчик

Прогноз Летчика оправдался: четыре сотни дней прошло, прежде чем буря начала заметно стихать. Пять раз за это время Летчик беседовал с Барленнаном по радио; начинал он всегда с короткого прогноза погоды, а затем на протяжении дня или двух разговаривал на более общие темы. Еще раньше, обучаясь языку этого странного существа и нанося ему персональные визиты в его резиденцию на Холме у залива, Барленнан заметил, что оно ведет жизнь, которая, по всей видимости, подчиняется удивительно правильному ритму; он обнаружил, что можно с большой точностью предсказать, когда Летчик спит и ест, потому что все эти отправления совершались с периодичностью, составляющей около восьмидесяти дней. Барленнан не принадлежал к числу философов, он более или менее разделял распространенное мнение о них, как о далеких от жизни мечтателях, и он просто и без долгих раздумий отнес эти особенности за счет прочих странностей этого жуткого, но несомненно интереснейшего существа. В жизненном опыте месклинита ничто не наводило на мысль о существовании планеты, которая вращается вокруг своей оси в восемьдесят раз медленнее, чем его собственная.

Пятый радиовызов Лэкленда отличался от прежних и был более приятного свойства по нескольким причинам. Прежде всего он состоялся вне расписания; а удовольствие командиру он доставил тем, что содержал, наконец, благоприятный прогноз погоды.

– Барл! – позвал Летчик и, зная, что месклинит все время находится поблизости от аппарата, не дожидаясь ответа, продолжал: – Несколько минут назад меня вызвала база на Турее. На нас движется сравнительно безоблачная зона. Насчет ветра на базе не совсем уверены, но поверхность сквозь этот просвет просматривается, так что видимость должна быть хорошей. Можешь готовить своих охотников; их не сдует, нужно будет только подождать дней двадцать-тридцать после того, как небо очистится. Тогда здесь установится очень хорошая погода и продержится примерно сотню-другую дней. Меня заранее предупредят, когда охотникам нужно будет вернуться на корабль.

– А как мы передадим это предупреждение? Если я отдам им свой аппарат, мы с тобой не сможем говорить о текущих делах, а если не отдам…

– Об этом я позаботился, – прервал его Лэкленд. – Как только станет потише, сразу же приходи ко мне. Я передам тебе еще один аппарат… и вообще лучше, если у тебя их будет несколько. Путешествие, которое ты совершишь для нас, вероятно, будет опасным, да и долгим, уж мне-то это известно. Тридцать с лишним тысяч миль по прямой, как ворон летит, и мы еще понятия не имеем, сколько из них вам прядется проплыть, а сколько – пройти по суше.

Из-за оговорки Лэкленда они отклонились от темы: Барленнан спросил, что такое ворон и что значит летать. Справиться с первым вопросом было легче. Но освоиться с мыслью о живом существе, которое летает само по себе, оказалось для Барленнана еще труднее, чем с мыслью о бросании. И она ужаснула его еще больше. То, что у него на глазах передвигался по воздуху Лэкленд, представлялось ему совершенно противоестественным, и он никак не мог к этому привыкнуть. И в какой-то степени Лэкленд его понимал.

– Вот что я хочу тебе предложить, – сказал он. – Когда небо очистится и станет возможной безопасная посадка, мне пришлют сюда транспортный механизм. Если ты посмотришь, как садится ракета, тебе будет легче свыкнуться с самой идеей полета.

– Может быть, – нерешительно проговорил Барленнан. – Но мне что-то не хочется смотреть, как садится твоя ракета. Я, знаешь ли, однажды уже видел и… Я бы не хотел, чтобы в это время со мной был кто-нибудь из команды.

– Почему? Думаешь, они бы до смерти испугались?

– Нет, – честно ответил месклинит. – Просто я не хочу, чтобы они видели, как испугаюсь я.

– Ты меня удивляешь, командир, – сказал Лэкленд, стараясь говорить в шутливом тоне. – Впрочем, я понимаю твои чувства и заверяю тебя, что ракета над тобой не пройдет. Чтобы этого не случилось, я сам буду направлять пилота по радио, если ты согласишься подождать у стены моего купола.

– Но все-таки она пройдет близко от зенита…

– Довольно далеко, обещаю тебе. И это не только для твоего спокойствия, но и для моей безопасности. Чтобы сесть на эту планету даже здесь, на экваторе, дюзы должны работать на полную мощность. Уверяю тебя, я вовсе не желаю, чтобы струи пламени ударили по моему куполу.

– Хорошо, я приду. Как ты сказал, лучше, если у меня будет несколько радиоаппаратов. А что такое «транспортный механизм»?

– Это машина, которая будет возить меня по суше, как твой корабль плавает по волнам. Ты увидишь ее через несколько дней или даже через несколько часов.

Барленнан не стал спрашивать, что означает это новое слово, поскольку общий смысл последней фразы был понятен и без того.

– Я приду и посмотрю, – пообещал он.

Друзья Летчика на внутренней луне Месклина предсказали погоду точно. Едва командир, припавший к палубе на корме своего корабля, отсчитал десяток солнечных восходов, как небо начало проясняться, а ветер ослабевать. Это были верные признаки приближения «глаза» тайфуна. Теперь на основании собственного опыта он знал, что спокойный период продлится, как и утверждал Летчик, одну-две сотни дней.

Командир привлек внимание экипажа свистом, который разорвал бы Лэкленду барабанные перепонки, будь тот способен слышать звуки такой высоты, и принялся отдавать приказания.

– В поле выйдут два охотничьих отряда одновременно. Один отряд поведет Дондрагмер, другой – Меркус. Каждый возьмет девять матросов по своему выбору. Я останусь на корабле для связи – Летчик собирается передать нам еще несколько говорящих машин. Как только небо очистится окончательно, я отправлюсь за ними к Холму Летчика; машины и другое нужное имущество доставят его друзья сверху, поэтому до моего возвращения всем оставаться у корабля. Через тридцать дней после моего ухода будьте готовы к выступлению.

– А вы не слишком торопитесь, командир? Ведь ветер будет еще очень сильный.

Помощник был хорошим другом, и потому вопрос его не показался Барленнану неуместным, хотя иных командиров подобное замечание насчет их решения привело бы в ярость. Барленнан помахал клешнями, что у месклинитов соответствовало улыбке.

– Ты, конечно, прав. Но я не хочу тратить время зря. К тому же до Холма Летчика всего одна миля.

– И все-таки…

– Более того, он расположен в подветренном направлении. У нас в кладовых много миль канатов; я привяжу два каната к своей сбруе, и двое матросов, например Тербланнен и Харс, под твоим, Дон, надзором будут вытравливать их по мере моего продвижения. Возможно – и даже почти наверняка – меня собьет с ног, но если бы ветер был способен наброситься на меня с такой силой, что лопнула бы добрая морская снасть, наш «Бри» давно бы уже отнесло далеко от моря.

– И все-таки, даже если вас просто собьет… или вдруг поднимет… – Дондрагмера мучило беспокойство, и мысль, которую он высказал вслух, заставила дрогнуть даже командира.

– Падение… да. Но не забывай, здесь мы в двух шагах от Края… на самом Краю, как говорит Летчик, и когда я взглянул на север с вершины его Холма, я ему поверил. Как многие из вас уже поняли исходя из собственного опыта, падение здесь ничего не значит.

– Однако вы сами приказали нам вести себя так, как если бы у нас был нормальный вес, чтобы мы не обрели привычек, которые могут оказаться пагубными по возвращении в обитаемые страны.

– Правильно. Это и не сделается привычкой, поскольку в нормальных странах никакому ветру меня не поднять. Одним словом, будет так, как я сказал. Пусть Тербланнен и Харс проверят канаты… нет, сам проверь. На это потребуется много времени. Вот пока и все. Вахте под брезентами – отдыхать. Вахте на палубе – проверить якоря и крепления.

Дондрагмер, начальник палубной вахты, понял, что разговор окончен, и принялся за выполнение приказа с присущей ему энергией и деловитостью. Помимо всего прочего, он послал матросов вычистить снег, набившийся между плотами: как и капитан, он ясно представлял себе возможные последствия оттепелей с заморозками. Барленнан же сидел расслабившись и с грустью спрашивал себя, кому из своих предков он обязан способностью попадать в неприятные ситуации, из которых невозможно выпутаться с честью.

Идея насчет канатов возникла у него совершенно самопроизвольно, и прошло несколько дней, прежде чем аргументация, которую он выдвигал перед помощником, стала звучать убедительно для него самого. Тучи тем временем исчезли, но он все еще чувствовал себя неважно, когда спустился на снег у носовых плотов, бросил последний взгляд назад на двух своих самых могучих матросов и на канаты, которые они держали, и пустился в путь по вылизанному ветром берегу.

Впрочем, все оказалось не так уж плохо. Вначале канаты слегка оттягивали его вверх, поскольку палуба на несколько дюймов возвышалась над уровнем грунта, но береговой уклон быстро скомпенсировал это неудобство. Деревья, которые столь честно служили кораблю в качестве швартовочных опор, по мере удаления от моря росли все гуще и гуще. Это были низкие, будто придавленные растения с широко растопыренными щупальцами-сучьями и короткими толстыми стволами, в общем подобные деревьям на знакомых ему просторах далеко на юге Месклина. Правда, тяжесть здесь была в двести раз меньше, чем в полярных районах, и ветвям было легче, так что кое-где они поднимались вверх, совершенно не касаясь почвы. Деревья росли настолько тесно, что в конце концов соседние кроны стали переплетаться в путаницу коричневых и черных ветвей, образуя превосходную опору для движения. Через некоторое время Барленнан обнаружил, что можно карабкаться к Холму, цепляясь передними клешнями, разжимая задние и выбрасывая гусеницеподобное тело вперед, на манер червяка-землемера. Ветки немного мешали ему, но и ветки и крупные сучья были довольно гладкими и не являлись серьезным препятствием.

После первых двухсот ярдов берег стал подниматься довольно круто, и на середине пути Барленнан был уже на шесть футов выше уровня палубы «Бри». Отсюда можно было разглядеть Холм Летчика даже тому, у кого глаза едва выступали над грунтом, как это было у месклинитов; по обыкновению, командир остановился, чтобы окинуть взглядом окрестности.

Оставшиеся полмили пролегали через бело-черно-коричневую путаницу крон, подобную той, которую он оставил позади. Растительность здесь была еще гуще, а снегу – еще больше, и впереди не было заметно участков обнаженного грунта.

Над заросшей равниной маячил Холм Летчика. Месклиниту стоило больших усилий видеть в нем искусственное сооружение – отчасти из-за его чудовищных размеров, а отчасти потому, что любая крыша, если это не легкий отрезок ткани, была совершенно чужда его понятиям об архитектуре. Это был сверкающий металлический купол, почти правильная полусфера около двадцати футов высотой и сорока футов в диаметре. В стенах купола имелось множество обширных участков прозрачного материала, а также два цилиндрических выступа с дверями. По словам Летчика, двери эти были сконструированы таким образом, что через них можно было проходить, не выпуская воздух. Дверные проемы были, конечно, достаточно велики для этого странного гиганта. К одному из нижних окон поднимался трап, который давал Барленнану возможность вскарабкаться наверх и заглянуть внутрь через стекло. Командир провел на этом трапе немало времени, пока осваивал язык Летчика; он всласть нагляделся на странные приборы и предметы обихода, заполнявшие сооружение, хотя понятия не имел, для чего служит большинство этих предметов. Сам Летчик, по-видимому, был амфибией – во всяком случае, большую часть времени он проводил в баке с жидкостью. Принимая во внимание его размеры, этого и следовало ожидать. Барленнан не знал ни одного живого существа на Месклине крупнее себя, которое не было бы обитателем океана или озера, хотя он сознавал, что если дело только в весе, то они могут существовать здесь, в обширных и малоисследованных областях у Края Света. Он надеялся, что никого из них не встретит – по крайней мере пока он будет на суше. Размеры означали вес, а жизненный опыт не позволял ему пренебрежительно относиться к весу, как к источнику опасности.

Возле купола не было ничего, кроме вездесущей растительности. По-видимому, ракета еще не прибыла, и на мгновение Барленнану захотелось подождать здесь ее прибытия. Она, конечно, опустится по ту сторону Холма – если бы Барленнан не явился, об этом бы позаботился Летчик. Однако, с другой стороны, ничто не помешает снижающемуся кораблю пройти как раз над ним; Лэкленд тут бессилен, ведь он не знает в точности, где сейчас находится Барленнан. Мало кому из землян удалось бы с расстояния в полмили заметить существо пятнадцати дюймов длиной и двух толщиной, ползущее через заросли. Нет уж, лучше следовать совету Летчика и двинуться прямо к Куполу. И командир пополз дальше, по-прежнему волоча за собой тросы.

Он проделал это путешествие довольно быстро, хотя немного задержался из-за периодических наступлений темноты. Была как раз ночь, когда он добрался до цели, но это уже не имело значения, потому что последний участок пути был озарен светом, падающим из окон купола. Впрочем, к тому времени, когда он закрепил канаты, вскарабкался по трапу и удобно устроился у окна, над горизонтом слева от него взошло солнце. Облаков на небе почти не осталось, и Барленнан мог бы рассмотреть за окном все, даже если бы свет внутри был выключен.

Лэкленда в этой комнате не оказалось, и месклинит нажал на крошечную кнопку, вмонтированную в трап. Из громкоговорителя немедленно отозвался голос Летчика.

– Рад, что ты уже здесь, Барл. Я не разрешил Маку садиться, пока ты не придешь. Сейчас я дам команду, и к следующему восходу он будет здесь.

– Где он сейчас? На Турее?

– Нет. Он дрейфует у внутреннего края кольца на высоте всего в шестьсот миль. Он вышел туда задолго до того, как кончилась буря, так что не воображай, будто ему пришлось тебя ждать. А пока мы ждем его, я вынесу тебе радиоаппараты, которые обещал.

– Я здесь один, и будет лучше, если ты сейчас вынесешь только один аппарат. Их очень неудобно тащить, хотя они, конечно, совсем не тяжелые.

– Может, лучше сейчас этим не заниматься, а подождать вездеход, тогда я смогу отвезти тебя назад, к твоему кораблю… Вездеход хорошо изолирован, так что даже если ты будешь не внутри, а снаружи, ничего страшного не произойдет ни с тобой, ни с нами. Как ты на это смотришь?

– Прекрасно. Ну, а пока поупражняемся в языке, или ты покажешь мне еще какой-нибудь фильм про те места, откуда ты родом?

– У меня есть кое-какие фильмы. Несколько минут уйдет, чтобы зарядить проектор. Значит, когда все будет готово, уже порядочно стемнеет. Одну минуту… Я перейду в комнату отдыха.

Громкоговоритель замолк, и Барленнан уставился на дверь, видневшуюся в глубине комнаты. Через несколько секунд появился Летчик – он передвигался, как всегда, в вертикальном положении, с помощью искусственных ног, которые он называл костылями. Он приблизился к окну, кивнул массивной головой своему крошечному гостю и повернулся к кинопроектору. Экран, на который было нацелена машина, находился прямо против окна, и Барленнан, следя одной парой глаз за действиями человека, принялся устраиваться поудобнее. Он молча ждал; солнце лениво проползало по небу над его головой. Под лучами солнца было тепло и приятно, хотя для оттепели тепла было недостаточно: мешал непрекращающийся ветер с северной полярной шапки. Барленнан погрузился в полудремоту, а тем временем Лэкленд закончил возню с машиной, проковылял к релаксационному баку и забрался в него. Барленнан так и не заметил на поверхности жидкости эластичной водоотталкивающей пленки. Если бы он ее заметил, ему пришлось бы отказаться от теории амфибийной природы человеческих существ. Распластавшись в баке, Лэкленд протянул руку к небольшому пульту и щелкнул двумя переключателями. Свет в комнате погас, заработал кинопроектор. Фильм был пятнадцатиминутным, но он еще не закончился, когда Лэкленд объявил, что ракета сейчас сядет, выбрался из бака и взялся за костыли.

– Будешь наблюдать посадку или тебе хочется досмотреть фильм? – спросил он. – К концу фильма Мак, вероятно, будет уже на грунте.

Барленнан неохотно оторвался от экрана.

– Мне бы очень хотелось досмотреть, но лучше будет, если я начну понемногу привыкать к виду летающих предметов, – сказал он. – С какой стороны она появится?

– Скорее всего, с востока. Я дал Маку подробный план нашей местности; да к тому же у него есть фотографии, и вообще заход с этого направления для него всего удобнее. Боюсь, что сейчас тебе мешает солнце, но он пока еще на высоте около сорока миль… Высматривай его где-то над солнцем.

Барленнан последовал этому совету и стал ждать. Примерно с минуту он ничего не видел; затем градусах в двадцати выше солнца он уловил металлический блеск.

– Высота десять… расстояние по горизонтали – примерно столько же, – в ту же секунду сообщил Лэкленд. – Я вижу его у себя на обзорном экране.

Блестящая точка сверкала все ярче, направление было выдержано точно – ракета шла прямо на купол. Через минуту она была уже так близко, что можно было бы разглядеть детали, если бы не ослепительное сияние восходящего солнца. На какое-то время Мак завис в миле над поверхностью и в миле к востоку от станции; и когда Белн передвинулся, Барленнан увидел на цилиндрическом корпусе иллюминаторы и отверстия дюз. Ветер к этому времени почти утих, но оттуда, где струя пламени била в грунт, потянул тепловатый бриз, принесший запах тающего аммиака. Капли вязкой жидкости шлепались о глазные капсулы Барленнана, но он не сводил глаз с медленно снижающейся металлической массы. Его мускулы напряглись до предела, «руки» были плотно прижаты к бокам, клешни сжались с такой силой, что могли бы перекусить стальную проволоку, и в каждом сегменте его тела бешено бились сердца. Вероятно, у него и дыханье бы сперло, если бы его дыхательный аппарат хоть сколько-нибудь напоминал человеческие легкие. Разумом он понимал, что ракета не упадет, он твердил себе, что она просто не может упасть: но он вырос в тех местах, где падение с высоты каких-нибудь шести дюймов обычно грозило гибелью даже невероятно прочным телам месклинитов, и держать свои чувства в узде ему было нелегко. Подсознательно он ждал, что металлический снаряд вот-вот исчезнет из виду и через мгновение появится внизу, на грунте, в виде бесформенной расплющенной лепешки, но пока ракету отделяли от поверхности сотни футов…

На грунте под ракетой уже не осталось снега, и черные заросли внезапно были охвачены пламенем. Черный пепел разметало ветром, и даже сам грунт засветился. Это длилось лишь мгновение, а потом сверкающий цилиндр мягко опустился в центре выжженного пятна. Еще через несколько секунд разом оборвался громоподобный гул, который грохотал сильнее, нежели все ураганы Месклина. Барленнан расслабил ноющие от напряжения мышцы и стал сжимать и разжимать клешни, чтобы избавиться от судороги.

– Подожди немного, я сейчас выйду с аппаратами, – сказал Лэкленд. Командир не заметил, как он ушел из комнаты. – Мак пригонит вездеход сюда, и пока я влезаю в скафандр, ты можешь на него посмотреть.

Барленнан увидел, как откинулся грузовой люк и машина выползла наружу; он хорошо рассмотрел ее и решил, что понял в ней все – только ему был неясен источник силы, которая приводила в движение гусеничные передачи. Машина была велика, в ней бы уместились несколько соплеменников Летчика. Этому могли бы помешать разве что какие-нибудь механизмы внутри. Как и купол, она была снабжена множеством больших окон; сквозь одно из них в передней части командир разглядел облаченную в броню фигуру другого Летчика, который, видимо, ею управлял. Машина все еще была в миле от купола, и на таком расстоянии двигатель совсем не был слышен.

Она успела пройти лишь небольшую часть этого пути, когда солнце зашло, и детали стали неразличимыми. Эсстес, малое солнце, был еще в небе и светил ярче, чем полная луна на Земле, но зрительные возможности Барленнана имели свои пределы. Ничем не помог и яркий луч света, протянувшийся от вездехода к куполу. Барленнан ждал. Все равно машина была еще слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть ее во всех подробностях даже при дневном свете, а к восходу солнца она уже несомненно будет у Холма.

Конечно, может, и тогда придется подождать. Может быть, Летчики воспротивятся и не дадут ему обследовать механизмы так, как ему бы хотелось.

3. Оторваться от грунта

Почти в ту же минуту, когда взошел Белн, к куполу подкатил танк, а из тамбура появился Лэкленд. Машина остановилась всего в двух ярдах от трапа, на котором расположился Барленнан. Водитель тоже выбрался наружу, люди стояли и беседовали совсем рядом с месклинитом. Командир не понимал, почему они не уходят в купол, чтобы прилечь там – и тот, и другой явно страдали от гравитации Месклина; однако новоприбывший отклонял приглашение Лэкленда.

– С удовольствием погостил бы у тебя, – ответил он, – но скажи по чести, Чарли, разве ты сам остался бы на этой жуткой планете хоть на секунду дольше, чем требуется?

– Ну, если на то пошло, я почти с тем же успехом мог бы выполнять свое задание, находясь не здесь, а на Турее… или в корабле на свободной орбите, – возразил Лэкленд. – Но я придаю большое значение личным контактам. Мне очень хочется узнать побольше о сородичах Барленнана – мы ведь даем ему так мало по сравнению с тем, что рассчитываем от него получить, и было бы славно, если бы мы смогли еще что-то сделать для него. Кроме того, ему сейчас нелегко, и кто-то из нас обязательно должен быть рядом с ним; это очень важно и для него, и для нас.

– Не совсем понимаю тебя.

– Барленнан – морской бродяга, что-то вроде вольного торговца-первопроходца. Он забрался далеко за пределы тех мест, где обычно живут и путешествуют его соотечественники. Он остался здесь на всю южную зиму, когда испарение северной полярной шапки вызывает в экваториальном поясе такие бури, что расскажешь – никто не поверит, бури, каких ни он, ни мы в жизни никогда не видывали. А теперь попробуй прикинуть, сколько у нас шансов найти другого партнера для контакта, если с ним что-либо случится. Не забывай, они живут в гравитационном поле, которое от двухсот до семисот раз мощнее нашего земного. Не следовать же нам за ним на его родину для знакомства с его родственниками! Мало того, не наберется, вероятно, и сотни его соплеменников, которые не только заняты тем же делом, что и он, но и достаточно смелы, чтобы так далеко уходить от привычных мест. Так много ли у нас шансов натолкнуться еще на одного из этой сотни? Допустим, этот океан они посещают чаще всего; один только его рукав, от которого ответвляется этот вот залив, тянется на шесть тысяч миль в длину и на две тысячи в ширину – да еще при такой изрезанной береговой линии. А засечь их корабль сверху – все равно, на море или на суше… «Бри» Барленнана имеет длину около сорока футов и втрое уже, а ведь это один из их самых крупных океанских кораблей. Причем, вряд ли корабли выступают над водой более чем на три дюйма. Нет, Мак, наша встреча с Барленнаном была невероятной удачей; и на другую такую удачу я не рассчитываю. И ради этого стоит проторчать при тройной силе тяжести все пять месяцев до наступления южной весны. Конечно, если спасение аппаратуры на два миллиарда долларов тебе угодно поставить в зависимость от сомнительных результатов поиска на территории в тысячу миль шириной и полтораста тысяч длиной…

– Теперь мне все понятно, – проговорил гость. – Но все же я рад, что торчать здесь приходится тебе, а не мне. Конечно, если бы я знал Барленнана лучше… – Они повернулись к крошечному гусеницеподобному существу, распластавшемуся на трапе.

– Барл, извини, пожалуйста, я был невежлив и не представил тебе Уэйда Маклеллана, – сказал Лэкленд. – Уэйд, познакомься с Барленнаном, капитаном «Бри» и искуснейшим мореходом своей планеты – он так не отрекомендовался, но само его пребывание здесь – достаточное тому доказательство.

– Рад познакомиться с тобой, Летчик Маклеллан, – отозвался месклинит. – Никаких извинений не требуется, поскольку у меня есть все основания полагать, что ваша беседа предназначалась также и для моих ушей. – Он приветственным жестом раскрыл клешни. – Я уже имел случай выразить свое глубокое удовлетворение по поводу счастливой случайности, которая нас свела, и мне остается только надеяться, что я выполню свои обязательства по нашему договору столь же успешно, как, без сомнения, и ваша сторона выполняет свои.

– Ты замечательно говоришь по-английски, – заметил Маклеллан. – Неужели ты действительно научился меньше чем за шесть недель?

– Я не совсем хорошо представляю себе продолжительность «недели», но с момента встречи с твоим другом прошло меньше трех тысяч пятисот дней, – ответил командир. – Конечно, я легко усваиваю языки – это совершенно необходимо при моем роде занятий; и потом очень помогли фильмы, которые показал мне Чарлз.

– Нам еще посчастливилось, что ты можешь воспроизводить все звуки нашего языка. У нас иногда бывают с этим серьезные затруднения.

– Именно поэтому я учил ваш английский, а не наоборот. Как я понимаю, многие наши звуки слишком высоки для ваших голосовых связок. – Барленнан воздержался от упоминания о том, что с соплеменниками он разговаривал обычно в тонах, тоже слишком высоких для ушей землян. Возможно, Лэкленд этого еще не заметил, а даже самый честный торговец хорошенько подумает, прежде чем раскроет перед партнером все свои преимущества. – Но я думаю, и Чарлз немного научился нашему языку, пока наблюдал и слушал нас при помощи аппарата, который находится сейчас на «Бри».

– Очень немного, – признался Лэкленд. – Должен сказать, у тебя на редкость хорошо обученная команда. Ведь большая часть повседневной работы на борту производится без всяких приказаний. А из разговоров, которые ты иногда ведешь со своими матросами и которые никакими действиями не сопровождаются, ничего понять невозможно.

– Ты имеешь в виду мои разговоры с Дондрагмером или с Меркусом? Да, это мои первый и второй помощники, и с ними я говорю чаще всего.

– Послушай, не сочти это за оскорбление, но я совершенно не способен отличить одного из твоих соотечественников от другого. Я просто не знаю пока, чем вы друг от друга отличаетесь.

Барленнан чуть не рассмеялся.

– Ну, у меня положение еще хуже. Я до сих пор не уверен, видел ли я тебя когда-либо без этих твоих искусственных оболочек.

– Ладно, давай все-таки вернемся к делам – мы и так потратили слишком много драгоценного дневного времени. Мак, я полагаю, что ты не прочь вернуться к ракете и поскорее убраться туда, где вес не играет роли и люди чувствуют себя воздушными шариками. Когда будешь там, проследи, чтобы приемопередатчики, обеспечивающие контакт с нашими четырьмя аппаратами, находились друг от друга в пределах слышимости. Наверное, не стоит соединять их проводами, но ребята собираются на какое-то время использовать их для связи между отдельными группами, а эти аппараты работают на разных частотах. Барл, я оставил аппараты у входа в тамбур. Если никто не возражает, давайте сделаем так: я помещу тебя вместе с аппаратами на верхнюю площадку вездехода, мы отвезем Мака к ракете, а потом я доставлю тебя и аппараты на «Бри».

И прежде чем кто-либо успел ему ответить, Лэкленд принялся за дело; в результате Барленнан едва не свихнулся от страха.

Бронированная рука Летчика протянулась и подхватила крошечное тело месклинита. На какое-то мгновение у Барленнана душа ушла в пятки, и он почувствовал, что висит в нескольких футах над грунтом; затем его положили на плоскую крышу машины. Его клешни судорожно и бестолково скребли по гладкому металлу в поисках опоры, десятки ног-присосков намертво впились в металлическую поверхность; в его глазах светился непереносимый ужас перед пустотой, разверзающейся вокруг него за бортами, совсем рядом. Долгие секунды, а может, даже целую минуту он не мог произнести ни звука; а когда он все-таки заговорил, его уже не было слышно. Он находился слишком далеко от микрофона на трапе – с такого расстояния, как он знал по опыту, никто не разобрал бы ни слова из того, что он говорит; но даже и в этот страшный миг он помнил о том, что сиреноподобный рев предсмертного ужаса, который ему так хотелось испустить, столь же отчетливо услышат и на борту «Бри», поскольку там тоже есть радиоаппарат.

И тогда на «Бри» пришлось бы избрать нового капитана. Уважение к его личной храбрости было единственной силой, которая пригнала его команду в эти бурные области на Краю Света. Если уважение исчезнет, он лишится и команды, и корабля, и, в сущности, самой жизни. Трусов на океанских кораблях не терпят ни в каком качестве; и хотя его родина находилась на этом же материковом массиве, нечего было и думать пройти по сухопутью сорок тысяч миль по береговой линии.

Соображения эти не вылились в его сознании в отчетливую форму, но он инстинктивно молчал, пока Лэкленд подбирал аппараты и вместе с Маклелланом забирался внутрь танка. Металлическая махина слегка дрогнула, когда захлопнулась дверца, и через мгновение сдвинулась с места. И тогда с аборигеном произошло нечто странное.

Он мог – и, возможно, должен был – свихнуться от страха. Его ощущения весьма приблизительно напоминали ощущения человека, висящего на одной руке на высоте в сорок этажей над каменной мостовой.

Но он не свихнулся. По крайней мере в общепринятом смысле этого слова. Голова у него была такая же ясная, как прежде, и мало кто из его друзей на какое-то время мог бы обнаружить в нем какую-либо перемену. Может, на какое-то время человек, лучше знающий месклинитов, чем Лэкленд, мог бы заподозрить, что командир слегка пьян; потом прошло даже это.

И вместе с тем прошел страх. Он вдруг понял, что почти спокоен – и это в нескольких футах над грунтом! Конечно, он держался изо всех сил; но потом он даже припомнил, что ему тогда пришло в голову: как это хорошо все-таки, что ветер продолжает стихать, хотя держаться ногами-присосками за гладкий металл необычайно удобно. И поразительно, что в таком положении ему было даже приятно оглядывать окрестности с высоты. Смотреть на вещи сверху вниз было удобно; отсюда открывались взгляду такие обширные просторы. Это было похоже на карту; Барленнану никогда раньше не приходило в голову, что карта – это вид сверху.

Его наполнило пьянящее чувство триумфа. Когда вездеход остановился перед ракетой, месклинит чуть ли не игриво помахал клешнями Маклеллану, который выбрался из танка, освещенный сиянием фар, и ощутил необыкновенную радость, когда тот помахал в ответ рукой. Танк тут же свернул влево и двинулся по направлению к берегу, где находился «Бри». Помня, что Барленнан ничем не защищен, Мак заботливо выждал, пока машина не удалилась на целую милю, и только тогда поднял ракету в воздух. При виде гигантского снаряда, медленно всплывающего в небо без всякой видимой опоры, у Барленнана на мгновение воскресли прежние страхи, но он решительно подавил в себе это чувство и нарочно не спускал с ракеты глаз, пока она не исчезла из виду в лучах заходящего солнца.

Лэкленд тоже следил за взлетом ракеты; но когда светящаяся точка исчезла, он, не теряя времени, кратчайшим путем погнал танк к «Бри». В сотне ярдов от корабля он предупредительно затормозил, но все же подъехал достаточно близко, чтобы ошарашенные месклиниты, столпившиеся на палубе, разглядели на крыше машины своего командира. Если бы Лэкленд появился перед ними с головой Барленнана на шесте, это вызвало бы, наверное, меньшее смятение.

Даже Дондрагмер, самый умный и уравновешенный из команды «Бри» (не исключая и самого командира), был на какое-то время совершенно парализован этим зрелищем; придя в себя, он первым делом взглянул в сторону баков с огненным порошком и «мехов» на внешних плотах. К счастью для Барленнана, вездеход находился не с подветренной стороны, ибо температура была, как обычно, ниже точки плавления хлора в баках, и если бы позволило направление ветра, помощник послал бы на танк огненное облако, даже не подумав о том, что капитан жив.

Когда дверца вездехода распахнулась и появилась закованная в броню фигура Лэкленда, в толпе моряков возник глухой ропот. Образ жизни этих полуторговцев-полупиратов привел к тому, что в их рядах остались только те, кто в любой момент с охотой и без всяких колебаний кидается в бой при малейшем намеке на опасность, угрожающую любому из них: трусы от их ушли давно, а эгоисты погибли. Единственное, что спасло Лэкленда, когда он вылез из машины, был рефлекс – они не привыкли прыгать сразу на сто ярдов, хотя даже от слабейших из них потребовалось бы здесь лишь незначительное напряжение мускулатуры. Ползком, как они это делали всю жизнь, красно-черной волной они хлынули с плотов и потекли через пляж к машине чужака. Лэкленд видел, что они приближаются, но он настолько заблуждался относительно их намерений, что даже не торопился, когда протянул руку к крышке вездехода, подхватил Барленнана и поставил его на грунт. Затем он снова сунулся в машину, достал обещанные радиоаппараты и положил их на песок рядом с командиром; только к этому времени до команды дошло, что их капитан жив и, по всей видимости, здоров. Лавина в замешательстве остановилась на полпути между кораблем и транспортером; Лэкленд услышал в наушниках настоящую какофонию голосов – от необыкновенно низкого баса до самых высоких нот, какие только мог воспроизвести громкоговоритель. Хотя Лэкленд в свое время изо всех сил пытался изучить язык аборигенов, ему не удалось понять ни слова из того, что вопила толпа. Впрочем, для его душевного спокойствия это было не так уж плохо; он давно знал, что даже броня, способная противостоять атмосферному давлению на Месклине, в восемь раз превосходящему земное, не устоит перед клешнями месклинитов.

Барленнан перекрыл галдеж ревом, который, вероятно, донесся бы до Лэкленда, если бы не оглушил его, вырвавшись из наушников. Командир прекрасно понимал состояние умов своей команды и не имел ни малейшего желания увидеть Лэкленда разорванным на дюжину кусков.

– Молчать! – В действительности Барленнан испытывал к команде буквально человеческую признательность за ее реакцию на опасность, которой он якобы подвергался, но сейчас было не время для изъявления благодарности. – Вы уже достаточно валяли дурака в этих местах, где нет веса, и должны были понимать, что я вне опасности!

– Но вы же запретили…

– Мы думали…

– Вы были наверху…

Капитан оборвал хор возражений:

– Да, я запретил подобные действия, и я вам уже объяснил, почему. Когда мы вернемся к нормальному весу и к приличному образу жизни, у нас не должно остаться привычек, которые могли бы по легкомыслию привести нас к таким поступкам, как этот… – Взмахом клешни он указал на крышу танка. – Вам всем известно, что сопутствует нормальному весу; но Летчику это не известно. Он поместил меня туда и, как вы сами видели, снял оттуда, не подумав об этом. Он явился к нам из мест, где практически совсем нет веса; где, как я понимаю, он может падать сколько угодно с высоты своего роста, не причиняя себе никакого вреда. Вы видите это своими глазами: если бы он испытывал должные ощущения в отношении высоты, как бы он мог летать?

Большинство слушателей Барленнана во время его речи зарылось в песок своими короткими ножками, как бы стараясь получше закрепиться в нем. Сомнительно, чтобы они полностью переварили слова командира, не говоря уже о том, чтобы поверить ему. Но так или иначе, а они отвлеклись от намерений, которые питали в отношении Лэкленда. Толпа снова смутно загудела, но теперь в ее гуле звучало скорее изумление, нежели ярость. Только Дондрагмер в отличие от прочих хранил молчание; и капитан понял, что должен будет дать своему помощнику более тщательный и подробный отчет о своих похождениях. Воображение у Дондрагмера дополняется могучим интеллектом, и, вероятно, он уже раздумывает, какое воздействие могли оказать такие переживания на нервную систему Барленнана. Что ж, в свое время на это можно будет потратить время, а сейчас нужно было заняться командой.

– Охотничьи отряды готовы? – Слова Барленнана вновь перекрыли гомон.

– Мы еще не поели, – смущенно отозвался Меркус. – Но все остальное – сети и оружие – в порядке.

– Что с едой?

– Будет через день, командир, – пробормотал кок Карондрасс и, не ожидая дальнейших приказаний, пополз обратно к кораблю.

– Дон, Меркус. Вот радиоаппараты. Каждый из вас возьмет по одному. Вы видели, как я пользовался таким аппаратом на корабле, – нужно только быть поближе к нему, когда ведешь разговор. Имея эти аппараты, вы со своими отрядами можете отойти друг от друга как угодно далеко: начальникам отрядов больше нет надобности сохранять между собой зрительную связь. Дон, я решил изменить первоначальный план и буду руководить вами не с корабля. Я узнал, что с верхушки самоходной машины Летчика открывается чрезвычайно широкий обзор, и я буду наблюдать за вашими действиями оттуда.

– Но, командир, – Дондрагмер был ошеломлен. – Да ведь эта… эта штука распугает нам всю дичь! Ведь ее слышно за сто ярдов, а видна она на открытом месте я уж не знаю за сколько. И кроме того… – он замялся, не решаясь сформулировать основное возражение. Барленнан подсказала ему:

– И кроме того, никто не сможет заниматься охотой, пока я буду высоко над грунтом, не так ли?

Движением клешни помощник показал, что именно это он и имел в виду, и почти вся команда поспешила его поддержать.

Командира так и подмывало вступить с ними в спор и убедить их, но он вовремя осознал бессмысленность такой попытки. Он уже не мог больше встать на их точку зрения, которую так недавно разделял, но все же понимал, что на их месте и сам не поддался бы никаким убеждениям.

– Хорошо, Дон. Оставим это – ты, по-видимому, прав. Я буду держать с вами связь по радио, но видеть меня вы не будете.

– Но вы все-таки поедете на этой штуке? Командир, что с вами случилось? Я знаю, я сам готов утверждать, что здесь, у Края Света, падение с высоты нескольких футов ничего не значит, но я ни за что на свете не стал бы сознательно подвергать себя такому риску, и не понимаю, как можно на это решиться. Я даже представить не могу себя на верхушке этой штуки.

– Если я не ошибаюсь, – сухо возразил Барленнан, – ты сам не так давно вскарабкался на мачту почти на всю длину своего тела. Или это не ты возился там с верхними креплениями?

– Это другое дело… все-таки задними ногами я держался за палубу, – ответил Дондрагмер несколько смущенно.

– Ничего, зато голова была довольно далеко от палубы. И я своими глазами видел, как кое-кто из вас тоже совершал подобные поступки! Если вы помните, когда мы впервые приплыли сюда, я предупреждал вас на этот счет.

– Так точно, предупреждали. Но остаются ли в силе ваши приказания… – Помощник снова замялся, однако мысль его была еще более очевидной, чем ранее. Барленнану нужно было принять быстрое и точное решение.

– Забудем об этих приказаниях, – медленно произнес он. – Причины, по которым я их отдал, достаточно основательны, но если кто-нибудь из вас, когда мы вернемся домой, забудется и попадет в беду, пусть пеняет на себя. Впредь сами смотрите, что в этом отношении для вас лучше. Кто-нибудь желает поехать со мной?

Слова и жесты слились в хор отрицания. И только один Дондрагмер слегка помедлил, прежде чем присоединиться к остальным. Барленнан ухмыльнулся бы, если б ему было чем.

– Приготовиться к выходу на охоту! Я буду следить за вами по радио! – скомандовал он и распустил свою аудиторию.

Все послушно устремились обратно на борт «Бри», а капитан повернулся к Лэкленду и выдал ему соответствующим образом откорректированную информацию о том, что произошло. Он был слегка рассеян, ибо в ходе переговоров с командой у него возникли кое-какие новые идеи. Но для разработки этих идей понадобится время. А сейчас ему не терпелось снова оказаться на крыше танка.

4. Авария

Бухта, на южный берег которой был вытащен «Бри», представляла собой небольшой эстуарий длиной около двадцати миль; ширина устья была две мили. Он открывался в южную часть большого залива примерно такой же формы и около двухсот пятидесяти миль длиной; залив этот в свою очередь был рукавом обширного моря, которое простиралось на неопределенное расстояние к северу и где-то там переходило в вечно замерзшую северную полярную шапку. Все три бассейна были вытянуты в направлении с запада на восток, причем меньшие с северной стороны отделялись от больших сравнительно узкими полуостровами. Стоянка «Бри» была выбрана еще более удачно, чем считал сам Барленнан, ибо эти два полуострова защищали корабль от северных бурь. Однако в восемнадцати милях к западу ближайший и самый низкий из этих мысов кончался, и Барленнан с Лэклендом могли убедиться своими глазами, какую спасительную роль сыграл для них даже такой узкий язык суши. Капитана вновь удобно устроили на крыше танка, причем на этот раз Лэкленд закрепил рядом с ним радиоаппарат.

Справа от них, за мысом, замыкавшим бухту, было море, которое простиралось до самого горизонта. Позади был такой же берег, как и в окрестностях корабля – отлогая полоса песка, испещренная столь характерными для Месклина черными растениями с тросоподобными ветвями. Но впереди растительность исчезала начисто. Берег там был еще более отлогим, а полоса песка, насколько хватало глаз, становилась чем дальше, тем шире. И хотя здесь не удерживались даже растения с глубокими корнями, она не была совершенно пустынной: там и сям на изрытой волнами поверхности виднелись темные неподвижные груды – образцы морской флоры и фауны, выброшенные бурей на сушу.

Здесь были и громадные массы спутанных водорослей, – если только можно называть их водорослями, не слишком напрягая воображение, – и тела морских тварей, причем некоторые из них были еще громаднее. Лэкленд был поражен не величиной этих чудищ, так как они обитали в жидкости, а расстояниями, на которые зашвырнули их волны. Одна чудовищная туша была распростерта в полумиле от береговой линии; и только тут землянин начал осознавать, что могут натворить на Месклине ветры даже при здешнем тяготении, если им дать разбег в шестьдесят миль открытого моря. Интересно было бы взглянуть, как сейчас выглядит мыс, не защищенный внешним полуостровом, но для этого пришлось бы проехать добрую сотню миль.

– Что было бы с твоим кораблем, если бы на него обрушились такие же волны, как здесь, Барленнан?

– Это зависит от вида волны и от того, где находишься. В открытом море мы бы плыли, как ни в чем не бывало; ну а на берегу от «Бри», наверное, ничего бы не осталось. Я понятия не имел, какой высоты могут достигать волны здесь, у Края Света… Впрочем, если подумать, даже самые огромные, может быть, не причинили бы особого вреда из-за малой силы тяжести.

– Боюсь, главное здесь не сила тяжести; и, вероятно, твое первое предположение самое правильное.

– Я примерно так и рассчитывал, когда искал укрытия на зиму за этим мысом. Правда, я не имел представления об истинной величине здешних волн. Неудивительно, что в этих широтах пропало без следа столько исследователей…

– И ведь это далеко не самое худшее место. Насколько я припоминаю фотографии, оно еще защищено вторым мысом, довольно гористым.

– Второй мыс? Ничего о нем не знаю. Ты хочешь сказать, что море за этой косой – просто еще один залив?

– Совершенно верно. Просто я забыл, что вы обычно плаваете, не упуская берега из виду. Вы вышли к своей нынешней стоянке с запада, не так ли?

– Да. Здешние моря почти не исследованы. Эта береговая линия тянется на запад примерно на три тысячи миль, как тебе, конечно, известно, – теперь-то я начинаю понимать, что значит видеть вещи сверху! – а затем постепенно сворачивает к югу. Она довольно изрезана; в одном месте пару тысяч миль приходится плыть обратно на восток, но расстояние по прямой до моего родного порта составляет шестнадцать тысяч миль… а если плыть вдоль берега, получится, конечно, гораздо дальше. А оттуда до моего дома тысяча двести миль открытым морем прямо на запад. Тамошние моря нам прекрасно знакомы, и любой моряк может ходить по ним вдоль и поперек без особого риска.

Пока они так беседовали, танк повернулся кормой к морю и приблизился к чудовищной туше, выброшенной на берег недавней бурей. Лэкленду хотелось рассмотреть ее как следует, поскольку до сих пор он, в сущности, ни разу не сталкивался с представителями фауны Месклина. Хотелось этого и Барленнану. Он повидал на своем веку много всяких морских чудовищ, но такого не видывал.

Форма чудовища не произвела особого впечатления ни на человека, ни на месклинита. Оно напоминало не то исхудавшего кита, не то сильно раскормленного морского змея. Землянин вспомнил о зоиглодонах, обитавших в морях его родной планеты тридцать миллионов лет назад. Но ни одно из когда-либо живших на Земле существ, которые превратились в окаменелости на потребу палеонтологам, по своим размерам не шло ни в какое сравнение с этой тварью. На добрых шестьсот футов растянулась она на песчаном грунте; при жизни это тело было, вероятно, цилиндрической формы и имело более восьмидесяти футов в диаметре. Теперь же, вне жидкой среды, в которой оно обитало, оно напоминало восковую модель, слишком долго пролежавшую под горячими лучами солнца. Даже если предположить, что плотность тела у этого чудовища примерно вдвое меньше, чем у земных животных, вес его, должно быть, был огромен, и Лэкленд содрогнулся, прикинув этот вес; а если еще учесть и тройную, по сравнению с земной, силу тяжести?

– Что же вы делаете, если встречаете такого гиганта в открытом море? – спросил Лэкленд.

– Понятия не имею, – сухо отозвался Барленнан. – Мне приходилось видеть подобных животных, но очень редко. Обыкновенно они держатся на больших глубинах в постоянных морях; на поверхности я видел такое животное только один раз, да еще раза три-четыре – на берегу, как вот это. Не знаю, чем они питаются, но, скорее всего, они находят пишу у себя на большой глубине. И я никогда не слыхивал, чтобы они нападали на корабли.

– Наверное, и не услышишь, – заметил Лэкленд. – Не могу себе представить, чтобы после такого происшествия оставались свидетели. Если эта тварь питается на манер некоторых наших китов, она может проглотить твой корабль и не заметить этого. Давай поглядим на ее пасть…

Он вновь включил двигатель и повел танк к тому концу гигантской туши, где, по его предположению, должна была находиться голова.

Да, у животного была пасть и нечто вроде черепа, но череп был совершенно раздавлен под собственной тяжестью. Впрочем, уцелело достаточно, чтобы опровергнуть догадку Лэкленда насчет способа питания животного; с такими зубами оно могло быть только плотоядным. Вначале землянин даже не понял, что это зубы; он докопался до истины, только рассудив, что ребрам в пасти не место.

– Тебе ничего не угрожало, Барл, – произнес он наконец. – Это животное и не подумало бы напасть на тебя. При его аппетитах ради ваших кораблей и трудиться не стоит… Оно обращает внимание только на объекты, в сто раз крупнее твоего «Бри».

– В глубинах морей, должно быть, плавает очень много мяса, – задумчиво отозвался месклинит. – Только вот толку от этого нет никакого.

– И то правда. Кстати, что ты имел в виду, когда упомянул о постоянных морях? Какие же у вас есть еще?

– Я говорил об областях, которые остаются под океаном перед самым началом зимних бурь, – последовал ответ. – Уровень океана выше всего ранней весной, в конце периода бурь, которые заполняют океанские впадины в течение зимы. Все остальное время океан отступает. Здесь, у Края Света, где берега такие крутые, это не имеет большого значения; но там, где нормальная сила тяжести, береговая линия между весной и осенью сдвигается на расстояния от двухсот до двух тысяч миль…

Лэкленд тихонько присвистнул.

– Вот, значит, как это получается, – проговорил он себе под нос. – Выходит, в течение четырех земных лет ваши океаны испаряются и хлопья метана оседают на северной полярной шапке, а затем в период между весной и летом в северном полушарии, то есть всего за пять месяцев или около того, весь этот метан возвращается с севера обратно на юг. Понятно. Теперь ваши бури меня больше не удивляют. – Он вернулся к более насущным делам: – Барл, я сейчас выйду из этого сундука. Мы уже давно стремимся раздобыть образцы животной ткани местных организмов – с тех пор как узнали, что на Месклине существует своя фауна; не брать же было срез с твоего тела… Скажи, мясо этой твари сильно изменилось, с тех пор как она издохла? Уж кто-кто, а ты должен знать такие вещи.

– Для нас оно должно быть все еще съедобно, а тебе, насколько я понял, не переварить его и в свежем виде. Обычно мясо становится ядовитым через несколько сотен дней, если не провялить его или не предохранить от порчи каким-нибудь другим способом. В течение этого времени вкус его постепенно меняется. Если хочешь, я вырежу ломтик и попробую…

Барленнан не стал дожидаться ответа. Он даже не огляделся украдкой и не убедился, что поблизости нет никого из его команды. Он просто ринулся с крыши танка на громадную тушу. Он не рассчитал усилий и перелетел через нее, и на миг ощутил приступ отчаянного страха, но к тому моменту, когда коснулся грунта, полностью овладел собой. Он прыгнул назад, на этот раз более точно, и подождал, пока Лэкленд откроет дверцу и выберется из машины. Танк не был оборудован тамбуром; землянин оставался в скафандре; он просто замкнул на себе шлем и впустил в кабину месклинский «воздух». За ним наружу выпорхнул разреженный рой белых кристалликов – лед и углекислота, вымороженные из воздуха, мгновенно охладившегося до температуры Месклина. Барленнан был лишен обоняния, но при слабом токе кислорода ощутил резкое жжение в дыхательных порах и отпрянул назад. Лэкленд сразу понял, в чем дело, и рассыпался в извинениях за то, что не предупредил месклинита.

– Ничего, – отозвался капитан, – мне самому следовало быть осторожным… Ведь мне уже однажды досталось, когда ты выходил из своего Холма. И кроме того, ты частенько рассказывал, чем твой кислород отличается от нашего водорода… Помнишь, когда я учился твоему языку?

– Все это правда, и все же от того, кто еще не освоился с мыслью о различных мирах с различными атмосферами, нельзя ожидать, чтобы он держал в памяти эти обстоятельства. Я сам во всем виноват. Впрочем, мне кажется, кислород не причинил тебе особого вреда. Я пока так мало знаю о химических процессах, происходящих в живых организмах на Месклине, что и гадать не берусь, какие это может иметь для тебя последствия. Вот почему мне нужны образцы животной ткани.

В сетчатой сумке поверх скафандра у Лэкленда имелся целый набор инструментов, а пока он рылся в этой сумке своими пневматическими бронированными перчатками, Барленнан принялся снимать пробу. Ловко действуя четырьмя парами клешней, он вырезал кусок шкуры с подкожной тканью и отправил себе в рот; некоторое время он задумчиво жевал.

– Совсем неплохо, – произнес он наконец. – Если тебе для твоих опытов не нужна вся туша целиком, я, пожалуй, вызову свои охотничьи отряды. Ручаюсь, что им удастся добраться сюда до того, как снова разразится буря, а мяса здесь больше, чем они смогут промыслить каким-либо иным путем.

– Хорошо придумано, – пробормотал Лэкленд. Он слушал своего спутника вполуха: все его внимание было сосредоточено на скальпеле, который он пытался вогнать в тело чудовища. Его не отвлекло даже предположение, что для лабораторного анализа может понадобиться вся эта гигантская туша целиком (месклинит не был лишен чувства юмора).

Он, конечно, знал, что животная ткань на этой планете должна быть чрезвычайно прочной. Даже такие малыши, как Барленнан и его сородичи, были бы неминуемо раздавлены в лепешку гравитацией в полярных районах Месклина, если бы их плоть имела земную консистенцию. Он ожидал, что проткнуть шкуру чудовища будет не так просто, но инстинктивно полагал, что после этого все пойдет как по маслу. Сейчас он понял, что ошибался: мясо под шкурой оказалось твердым, как доска. Скальпель был изготовлен из сверхпрочного сплава; затупить его с помощью мускульной силы было бы почти невозможно; но ему так и не удалось вогнать инструмент в эту массу, и он вынужден был ограничиться соскабливанием. В результате он добыл несколько лоскуточков, которые и запечатал в пробирку.

– А местечек помягче здесь не найдется? – обратился он затем к месклиниту, с интересом наблюдавшему за ним. – Ведь чтобы получить из этой туши кусок, который ублажил бы наших ребят на Турее, мне придется пустить в ход машинное оборудование…

– Некоторые участки внутри пасти могут оказаться более податливыми, – ответил Барленнан. – Но не проще ли поручить это дело мне? Я вырежу сколько угодно кусков, только укажи, какие тебе нужны размеры и части. Или ваши научные процедуры предусматривают, чтобы образцы вырезались непременно металлическими инструментами?

– Насколько мне известно, нет… Большое спасибо; а если биологам это не понравится, пускай сами спускаются сюда и режут в свое удовольствие, – сказал Лэкленд. – Действуй, Барл. Для начала примем твое предложение и возьмем что-нибудь из пасти; я не уверен, что здесь мне удалось пробиться сквозь шкуру. – Он с трудом обогнул голову гиганта и остановился перед тем местом, где изуродованные силой тяжести губы обнажали зубы, десны и что-то похожее на язык. – Добудь мне кусочки, чтобы они поместились в этих вот сосудах, не сворачиваясь…

Землянин снова попробовал пустить в ход скальпель – язык оказался несколько более податливым, нежели то место, над которым он трудился в первый раз; а Барленнан послушно принялся выстригать ломтики требуемого размера. Время от времени то один, то другой кусочек он отправлял в рот – он не ощущал голода, но перед ним было свежее мясо, – однако, несмотря на некоторую убыль, пробирки были вскоре заполнены.

Упаковав последнюю пробирку, Лэкленд выпрямился и бросил алчный взгляд на колонноподобные зубы.

– Хорошо бы заполучить один, но здесь уж без динамита не обойтись, – проговорил он с некоторой грустью.

– А что это такое? – спросил Барленнан.

– Взрывчатка… вещество, которое почти мгновенно превращается в газ, производя при этом грохот и сотрясение. Мы пускаем в ход такие материалы, когда нам нужно что-нибудь рыть, разрушить ненужное здание или мешающую нам гору…

– Это был грохот взрывчатки? – спросил Барленнан.

Некоторое время Лэкленд молчал. Солидное «бабах!», прозвучавшее на планете, где аборигены понятия не имеют о взрывчатых веществах и где, кроме него, нет больше ни одного землянина, кого угодно может привести в замешательство, особенно если это происходит в такой на редкость подходящий момент; Лэкленд был, мягко выражаясь, испуган. Он услыхал взрыв одновременно через радиоаппарат Барленнана и через акустические диски своего шлема и потому не мог составить представление ни о расстоянии, ни о мощности взрыва, но уже через несколько секунд в его сознании отчетливо промелькнула неприятная догадка.

– Очень похоже… – запоздало ответил он на вопрос месклинита и, обогнув голову морского чудовища, заковылял к тому месту, где оставил танк. Его одолевали дурные предчувствия. А Барленнан, изнемогая от любопытства, двигался за ним по пятам самым привычным и естественным для себя способом – ползком.

В первый момент, увидев танк, Лэкленд испытал чувство безмерного облегчения; но когда он заглянул в раскрытую дверцу, облегчение сменилось столь же безмерным ужасом.

Он пола остались только вздыбленные и скрученные обрывки тонкого металлического листа; некоторые еще держались на стыках со стенками, а другие запутались среди рычагов управления и разных устройств. Двигатель, помещавшийся под полом, был почти весь на виду, и одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что он безнадежно разрушен. Барленнан был чрезвычайно заинтересован этим явлением.

– Я понимаю так, что ты вез в танке какую-то взрывчатку, – заметил он. – Почему же ты не воспользовался ею, чтобы получить из тела животного нужный тебе материал? И что привело взрывчатку в действие, пока она находилась в танке?

– У тебя просто талант задавать трудные вопросы, – отозвался Лэкленд. – На первый я отвечу тебе, что никакой взрывчатки у меня в танке не было. Что же касается второго, то здесь мы на равных: ты знаешь столько же, сколько я.

– И все же эта вещь была у тебя в танке, – настаивал Барленнан. – Даже мне видно, что она помещалась под полом и стремилась вырваться оттуда наружу; кроме того, у нас на Месклине нет веществ, которые действуют подобным образом.

– Допустим, ты прав, но ведь под полом не было ничего, что могло бы взорваться, – ответил землянин. – Электромоторы и аккумуляторы не взрываются. Впрочем, ведь все эти обрывки находятся внутри кабины, так что при тщательном исследовании несомненно выявятся следы этого вещества, если оно было заключено в какой-нибудь контейнер. Но в первую очередь, Барл, мне предстоит решить гораздо более насущную проблему.

– Какую именно?

– От моего продовольственного склада меня отделяют восемнадцать миль – то, что осталось из еды у меня в скафандре, можно не считать. Мой танк разрушен, и не родился еще на свет такой человек, который смог бы пройти пешком восемнадцать миль в скафандре под давлением в восемь атмосфер и при тройной силе тяжести. С «хлорелловыми жабрами» и при ярком солнце воздуха у меня будет сколько угодно, но прежде, чем я доберусь до базы, я умру с голоду.

– Ты можешь вызвать своих друзей на Турее и попросить их выслать за тобой ракету?

– Да, могу. Возможно, им уже все известно, если кто-нибудь в радиорубке слушает наш разговор. Беда в том, что, если мне будет оказана такого рода помощь, доктор Ростен непременно заставит меня вернуться на Турей на всю зиму. Мне и так уже досталось, пока я уговаривал его, чтобы он разрешил мне остаться здесь. Мне, конечно, придется доложить ему насчет танка, но я хотел бы сделать это с базы – по возвращении туда без его помощи. Впрочем, все равно здесь нет мощностей, которые дали бы мне возможность вернуться; а ты не можешь проникнуть в купол, чтобы доставить мне еду, хотя я все равно не смог бы переложить эту еду в контейнеры моего скафандра, не впуская внутрь ваш воздух.

– Так или иначе, давай вызовем мою команду, – предложил Барленнан.

– Пусть они займутся этой тушей, возьмут столько, сколько смогут унести. И помимо всего прочего, у меня есть еще одна идея.

– Мы идем, капитан, – прозвучал по радио голос Дондрагмера.

Лэкленд вздрогнул: он успел забыть, что сам организовал связь таким образом, что все радиоаппараты прослушивали друг друга. Изумился и сам командир, который не подозревал, что его помощник тоже овладел английским языком.

– Самое большее через два дня мы будем у вас, – продолжал Дондрагмер уже на своем языке; Барленнан переводил его слова Лэкленду.

– Мы идем по тому же направлению, что и машина Летчика.

– Я вижу, что уж вам-то голод никак не угрожает, – произнес землянин, бросив горестный взгляд на гору мяса, возвышающуюся рядом с ними. – Ну, а как там насчет твоей новой идеи? Имеет она отношение к моей проблеме?

– Мне кажется, имеет. – Месклинит улыбнулся бы, если бы его рот был более подвижен. – Встань на меня обеими ногами.

В течение нескольких секунд Лэкленд стоял, окаменев от удивления; в конце концов, Барленнан более всего напоминал гусеницу, а когда человек наступает на гусеницу… Затем он расслабился и даже рассмеялся.

– Понятно, Барл. Я просто забыл…

Тем временем Барленнан подполз к его ногам, и Лэкленд без дальнейших колебаний наступил на него. Осуществлению идеи Барленнана помешало одно-единственное затруднение.

Лэкленд обладал массой примерно в сто шестьдесят фунтов. Такую же массу имел его скафандр, в своем роде чудо инженерного искусства. Таким образом, на экваторе Месклина человек в скафандре весил приблизительно девятьсот пятьдесят фунтов (он бы и шагу сделать не смог, если бы не хитроумные сервомеханизмы в ногах скафандра), и этот вес лишь ненамного превышал вес самого Барленнана в полярных областях его планеты. Нести такой вес не составило бы для месклинита никакого труда; поражение ему нанесла простая геометрия. Барленнан имел форму цилиндра длиной в полтора фута и диаметром в два дюйма; закованный в броню землянин просто не мог сохранить на нем равновесие.

Затея Барленнана не удалась; тогда выход из положения придумал Лэкленд. Несколько металлических листов по бортам танка наполовину сорвало взрывом; один из этих листов Барленнан под руководством Лэкленда не без труда оторвал совсем. Он был около двух футов шириной и шести длиной; могучие клешни аборигена слегка загнули один край, и лист превратился в превосходную волокушу, но в этом районе планеты Барленнан весил всего три фунта. Ему не хватило силы сцепления между ногами и грунтом, чтобы тащить это устройство, а до ближайшего растения, которое могло бы служить якорем, было четверть мили. Лэкленда утешало только то, что краска стыда на его лице не имела в глазах местных жителей никакого смысла, ибо, когда провалилась и его затея, солнце было высоко в небе. Они работали не только днем, но и ночью, так как туч не было, а малое солнце и обе луны давали вполне достаточно света.

5. Картография

Прибытие охотничьих отрядов через несколько дней помогло быстро решить задачу, стоявшую перед Лэклендом.

Само по себе количество аборигенов мало что значило; двадцати одному месклиниту все равно недоставало силы сцепления с грунтом, чтобы сдвинуть с места нагруженную волокушу. Тогда Барленнан решил, что лучше всего расставить по углам по одному моряку с тем, чтобы они несли волокушу на себе; ему пришлось порядочно потрудиться, прежде чем он преодолел их врожденный ужас перед перспективой оказаться под массивным предметом. Когда же ему это удалось, то выяснилось, что все его усилия затрачены впустую: металлический лист был слишком тонок и прогнулся под тяжестью закованного в броню человека до самого грунта, так что над грунтом торчали только углы, подпираемые месклинитами.

Тем временем Дондрагмер без лишних слов вытравил и связал тросы, которые вместе с сетями входили в охотничий комплект.