Глава 8

Горт ворвался в фойе Клуба, как разъяренный бык. В руке он сжимал кошку-девятихвостку. Он отшвырнул с дороги пораженных слуг и гостей и вломился в игорный зал.

— Где Струан?

— Кажется, он был в баре, Горт, — ответил Горацио, потрясенно глядя на лицо Горта и на плеть, злобно подергивавшуюся в его руке.

Горт круто повернулся и стремглав бросился через фойе в бар. Он увидел Струана за столом с группой торговцев. Они все отодвинулись в сторону, когда Горт приблизился к Тай-Пэну.

— Где Тесс, ты, сукин сын?

В комнате повисла мертвая тишина. Горацио и все остальные столпились в дверях.

— Не знаю, и если ты назовешь меня так еще раз, я убью тебя.

Горт ухватил Струана за грудь и рывком поднял его на ноги.

— Она на «Китайском Облаке»?

Струан разжал руки Горта и убрал их от себя.

— Не знаю. Но если и так, какая разница? Что за беда, если молодая парочка…

— Это твоих рук дело! Ты все это подстроил, мерзавец! Ты приказал Орлову поженить их?

— Если они и сбежали, что от этого изменилось? Если они теперь женаты, что в этом такого?

Горт взмахнул кошкой, пытаясь достать Струана. Один из стальных коготков, которыми оканчивались ее ремни, оставил тонкую царапину на лице шотландца.

— Наша Тесс обвенчана с больным распутником? — прокричал он. — Сукин ты сын! Грязный, вонючий сукин сын!

Значит я был прав, подумал Струан. Это все-таки ты! Он бросился на Горта и схватил рукоятку плети, но все, кто был в комнате, навалились на них и растащили в стороны. В сумятице кто-то сшиб канделябр с одного из столов на пол, и Горацио быстро затоптал огонь на тут же вспыхнувшем ворсистом ковре.

Струан вырвался из рук державших его торговцев и горящим взглядом уперся в Горта:

— Я сегодня же пришлю к тебе своих секундантов.

— Не нужны мне секунданты, клянусь Богом. Давай сейчас. Выбирай свое проклятое оружие. Ну, давай! А после тебя я разделаюсь с Кулумом. Господь свидетель!

— Зачем провоцировать меня, Горт, а? И зачем угрожать Кулуму?

— Ты сам знаешь, сукин ты сын. У него женская болезнь, клянусь Богом!

— Ты сошел с ума!

— Тебе этого не утаить, клянусь Богом. — Горт попытался вырваться от державших его четырех человек, но не смог. — Отпустите меня, черт побери!

— Кулум совершенно здоров. Кто говорит, что у него женская болезнь?

— Все это знают. Он был в китайском квартале. Ты знаешь это, поэтому-то они и сбежали — прежде чем весь этот ужас выйдет наружу.

Струан взял кошку в правую руку.

— Отпустите его, ребята.

Все расступились. Горт выхватил нож и приготовился нападать, в ту же секунду нож словно по волшебству появился в левой руке Струана.

Горт сделал ложный выпад, но Струан остался недвижим, как скала, и на мгновение позволил Горту прочесть в его глазах всю первобытную жажду убийства, обуревавшую его. И его удовольствие. Горт остановился, как громом пораженный, всем существом почувствовав смертельную опасность.

— Здесь не место для поединка, — сказал Струан. — Не я стал причиной дуэли. Но я уже ничего не могу поделать. Горацио, вы не согласитесь быть моим секундантом?

— Да. Да, конечно, — ответил Горацио, которого мучила совесть с тех самых пор, как он договорился о семенах чая для Лонгстаффа. Так ли должен он отплатить человеку, который всю его жизнь был ему другом и столько раз приходил на помощь? Тай-Пэн сообщил тебе о Мэри и дал тебе лорку, чтобы ты мог попасть в Макао. Он был тебе и ей вместо отца, и вот ты вонзил нож ему в спину. Да… но ты для него — ничто, пустое место. Ты просто уничтожаешь великое зло. Если тебе удастся сделать это, то ты искупишь свое собственное зло, когда настанет твой час предстать перед Господом.

— Я почту за честь быть вашим вторым секундантом, Тай-Пэн, — вызвался Мастерсон.

— Тогда, возможно, вам лучше пройти со мной, джентльмены. — Струан вытер тонкую струйку крови с подбородка, зашвырнул кошку за стойку бара и направился к двери.

— Ты мертвец! — прокричал Горт ему вслед, вновь обретая уверенность в себе. — Только не тяни, мразь, поганец, сучий выродок!

Струан не останавливался, пока они не вышли из Клуба и не очутились в безопасности на praia.

— Я выбираю боевые цепы.

— Боже милостивый, Тай-Пэн, это… это несколько необычно, — ошеломленно проговорил Горацио. — Он очень силен, а вы… ну… вы… последняя неделя отняла у вас больше, чем вам кажется.

— Совершенно согласен, — кивнул Мастерсон. — Пуля между глаз куда разумнее. О да, Тай-Пэн.

— Вернитесь и передайте ему мои слова сейчас же. Не спорьте. Мое решение твердо!

— Где… где вы собираетесь… ну, нам ведь, наверное, нужно постараться избежать огласки? Португальцы скорее всего постараются помешать вам.

— Да. Наймите джонку. Вы двое, я, Горт и его секунданты выйдем в море на рассвете. Мне нужны свидетели и дуэль по всем правилам. На палубе джонки места будет больше чем достаточно.

Я не стану убивать тебя, Горт, в радостном предвкушении говорил себе Струан. О нет, это слишком легко. Но клянусь Господом нашим, с завтрашнего дня ты больше не сможешь сам ходить, не сможешь сам есть, не сможешь видеть и никогда не сможешь спать с женщиной. Я покажу тебе, что такое месть.

К вечеру новость о дуэли из уст в уста облетела весь город, и повсюду начали заключаться пари. Многие отдавали предпочтение Горту: он был в самом расцвете сил и, в конце концов, имел полное основание вызвать Тай-Пэна, если верить слухам о том, что Кулум заразился женской болезнью, а Тай-Пэн, зная об этом, отправил его и Тесс в море с капитаном, который по закону мог обвенчать их, едва они отойдут от берега дальше, чем на три мили.

Те, кто ставили свои деньги на Тай-Пэна, делали это, больше надеясь на его победу, нежели твердо веря в нее. Все знали о его отчаянных попытках раздобыть хинную корку и о том, что его таинственная наложница умирает. И все видели, какое разрушительное действие это оказало на него. Только Ло Чум, Чен Шень, А Сам и Йин-си заняли столько, сколько смогли, и все до последнего пенни с уверенностью поставили на Тай-Пэна, вознеся богам горячую молитву не оставлять их своим покровительством. Без Тай-Пэна они разорились бы в любом случае.

Никто даже не заикнулся о дуэли при Мэй-мэй. Струан рано ушел от нее и вернулся в свою резиденцию. Он собирался хорошенько выспаться. Исход поединка его не тревожил: он был уверен, что сумеет справиться с Гортом. Но ему вовсе не хотелось самому быть изувеченным в этой схватке, и он знал, что для этого ему понадобится вся его сила и вся быстрота.

Он спокойно шагал по тихим улицам. Ночь была теплой — еще одна прекрасная, звездная ночь.

Ло Чум открыл ему дверь:

— Здластвуй, масса.

Он мягким жестом показал рукой в холл. Там стояла Лиза Брок.

— Добрый вечер, — произнес Струан.

— Это правда, что у Кулума женская болезнь?

— Разумеется, у него нет никакой болезни! Кровь господня, мы даже не знаем, поженились ли они. Может быть, они просто решили прокатиться тайком от всех.

— Но он ходил в притон, да еще Бог знает в какой? В ту ночь, когда его ограбили?

— У Кулума нет женской болезни, Лиза.

— Тогда почему другие говорят, что есть?

— Спросите об этом у Горта.

— Я так и сделала, и он ответил, что ему так сказали.

— Я повторяю еще раз, Лиза. Кулум ничем не болен. Огромные плечи Лизы затряслись от рыданий.

— О, Господи, что мы наделали? — Она жалела, что не в ее власти предотвратить дуэль. Горт ей нравился, пусть даже он и не был ее сыном. Она чувствовала свою вину и понимала, что и ее руки обагрятся кровью, которая теперь неизбежно прольется — кровью Горта, или Тай-Пэна, или Кулума, или ее мужа. Если бы она не заставила тогда Тайлера взять Тесс на бал, ничего этого, возможно, и не случилось бы.

— Не волнуйтесь, Лиза, — мягко сказал Струан. — Я уверен, с Тесс все в порядке. Даже если они обвенчались, вам нечего бояться.

— Когда возвращается «Китайское Облако»?

— Завтра вечером.

— Вы позволите нашему врачу осмотреть его?

— Это решит сам Кулум. Но я не стану ему запрещать. У него нет женской болезни, Лиза. Если бы была, неужели вы думаете, я допустил бы этот брак?

— Да, я так думаю, — с болью в голосе сказала Лиза. — Вы — дьявол, и только дьявол знает, что у вас на уме, Дирк Струан. Но я клянусь, и Господь мне в том свидетель, если вы лжете, я сама убью вас, коли мои мужчины не смогут этого сделать.

Она пошатываясь направилась к двери. Ло Чум выпустил ее и запер за ней дверь на засов.

— Масса, лучче спать-спать, — радостно объявил Ло Чум. — Завтла совсем сколый, хейа?

— Иди к черту.

Сухой стук металлической колотушки снаружи входной двери эхом прокатился по уснувшему дому. Струан прислушался к теплой, но не душной темноте спальни и услышал внизу осторожные шаги Ло Чума. Он выскользнул из постели, держа нож наготове и схватил свою шелковую ночную рубашку. Быстро и неслышно выйдя на лестничную площадку он заглянул через перила. Двумя этажами ниже Ло Чум поставил на пол фонарь и отпер дверь. Высокие напольные часы пробили четверть второго.

На пороге стоял отец Себастьян:

— Тай-Пэн меня видеть можно?

Ло Чум кивнул и убрал в сторону тесак, который прятал за спиной. Он двинулся вверх по лестнице, но голос Струана остановил его.

— Да?

Отец Себастьян, подняв голову, вглядывался в темноту. От неожиданности этого окрика у него зашевелились волосы на затылке.

— Мистер Струан?

— Да? — Вновь откликнулся Струан, и горло у него перехватило…

— Я прислан его светлостью. Мы получили хинную корку.

— Где она?

Монах поднял маленький грязный мешочек.

— Вот. Его светлость сказал, что вы ждете кого-нибудь с этой корой.

— А цена?

— Об этом мне ничего не известно, мистер Струан, — тихо отозвался отец Себастьян. — Его светлость приказал мне лечить ею того, к кому вы меня отведете. Это все.

— Я сейчас же спущусь к вам, — прокричал Струан и метнулся обратно в спальню.

Он торопливо оделся, сунул ноги в сапоги и бросился к двери, но вдруг остановился. Подумав секунду, он взял с собой боевой цеп и спустился по лестнице, прыгая через четыре ступеньки.

Отец Себастьян увидел боевой цеп и вздрогнул.

— Доброе утро, святой отец, — произнес Струан. Он скрыл отвращение, которое внушала ему грязная ряса монаха, и заново возненавидел всех врачей на свете. — Ло Чум, когда масса Синклер здесь, ты приводить, ясно?

— Ясна, масса.

— Пойдемте, отец Себастьян!

— Одну минуту, мистер Струан! Прежде чем идти, я должен объяснить вам одну вещь. Я никогда раньше не пользовался хинной коркой, никто из нас не пользовался ею.

— Ну, это никакого значения не имеет, не так ли?

— Конечно, имеет! — воскликнул монах. — Я знаю лишь то, что должен приготовить «чай» из этой коры, сварив ее. Беда в том, что мы не знаем точно, как долго следует держать ее на огне и как крепко заваривать. Или сколько отвара должен выпивать больной за один прием. И как часто он должен его принимать. Единственное руководство по лечению хинной коркой, которое у нас есть, написано по-латыни; оно очень древнее и неопределенное!

— Епископ говорил, что у него когда-то была малярия. Сколько отвара он принимал тогда?

— Его светлость не помнит. Он помнит только, что отвар был очень горьким на вкус и его постоянно тошнило. Если он не ошибается, он пил его в течение четырех дней. Его светлость сказал, что вы должны совершенно ясно представлять себе: мы будем лечить ее целиком на ваш страх и риск.

— Да. Я понимаю это очень Хорошо. Пойдемте же!

Струан выбежал на улицу. Отец Себастьян поспешил за ним следом. Они немного прошли вдоль praia, потом повернули наверх и пошли тихой, усаженной деревьями улицей.

— Пожалуйста, мистер Струан, не так быстро, — запыхавшись, проговорил отец Себастьян.

Струан пересек Ргаса de Sao Paulo и, свернув на другую улицу, нетерпеливо устремился дальше. Вдруг инстинкт заставил его остановиться; он резко отпрыгнул в сторону. Мушкетная пуля расплющилась о стену в том месте, где он только что стоял. Он дернул вниз перепуганного монаха. Прогремел еще один выстрел. Пуля царапнула ему плечо, и он проклял себя за то, что не взял пистолеты.

— Бегите, спасайтесь!

Струан рывком поднял монаха на ноги и подтолкнул через дорогу в безопасное место у дверей какого-то дома. Кое-где в окнах стали зажигаться огни.

— Сюда! — прошептал он, бросаясь вперед. Он неожиданно изменил направление, и третья пуля просвистела мимо в каком-то дюйме от его головы. В следующий миг он свернул в спасительный переулок, отец Себастьян тяжело дышал у его плеча.

— Вы не потеряли кору? — спросил Струан.

— Нет. Ради всего святого, что происходит?

— Грабители! — Струан взял трясущегося от страха священника за руку и побежал по переулку, а потом — через открытое пространство перед фортом Сан-Пауло де Монте.

В тени его стен он остановился, чтобы перевести дух.

— Где кора?

Отец Себастьян дрожащей рукой поднял мешочек. Лунный свет коснулся свежего шрама на подбородке Струана и замерцал в его глазах; шотландец словно стал выше ростом, и в его облике появилось что-то демоническое.

— Кто это был? Кто стрелял в нас? — спросил отец Себастьян.

— Грабители, — повторил Струан. Он знал, что на самом деле засаду устроили люди Горта — или сам Горт. Он задумался на секунду, не был ли отец Себастьян послан к нему с целью заманить его в эту ловушку. Маловероятно — монаха прислал к нему сам епископ, и он пришел с корой. Ну да ладно, скоро я это узнаю, подумал он. И если святой отец все-таки окажется в этом замешан, я своей рукой перережу несколько папистских глоток.

Струан пристально всматривался в темноту. Он вытащил из сапога нож и поправил на руке ремень боевого цепа. Когда отец Себастьян начал дышать не так тяжело, он повел его через холм, мимо церкви Святого Антония, и дальше вниз, к улице, на которую выходила наружная стена дома Мэй-мэй. В этой высокой и толстой стене, сложенной из гранитных глыб, была устроена дверь.

Он резко ударил в нее дверным молотком. Через несколько секунд в двери открылось окошечко, и из него выглянуло настороженное лицо Лим Дина. Дверь распахнулась. Они вошли в передний двор, и Лим Дин опять аккуратно запер дверь на засов.

— Теперь мы в безопасности, — сказал Струан. — Лим Дин, чай пить сильно быстро раз-раз! — Он жестом показал отцу Себастьяну на стул и положил на стол свой боевой цеп. — Сначала отдышитесь.

Монах убрал руку с распятия, которое сжимал все это время, и вытер пот со оба.

— Кто-то действительно пытался нас убить?

— Было у меня такое чувство, — ответил Струан. Он снял сюртук и осмотрел плечо. Пуля лишь обожгла кожу.

— Позвольте мне взглянуть, — предложил монах.

— Это пустяки. — Струан надел сюртук. — Не беспокойтесь, святой отец. Лечите ее, я отвечаю за все. С вами самим все в порядке?

— Да. — Губы монаха пересохли, во рту горчило. — Сначала я приготовлю чай из хинной корки.

— Хорошо. Но прежде чем мы приступим, поклянитесь на кресте, что вы никогда и никому не расскажете об этом доме, о том, кто в нем живет, и о том, что здесь происходит.

— Это, право, не обязательно. Нет ничего, что бы…

— Нет, есть! Я хочу, чтобы тайны моей личной жизни оставались только моими! Если вы не дадите мне клятвы, я сам буду лечить ее. Похоже, что про лечение хинной коркой я знаю столько же, сколько и вы. Решайте.

У монаха сжалось сердце. Скудность собственных познаний была ему мучительна, его сжигало страстное, всепоглощающее желание исцелять во имя Господне.

— Пусть будет так. Я клянусь на святом распятии, мои уста запечатаны.

— Благодарю вас. — Струан первым вошел в дом и зашагал по коридору. А Сам появилась на пороге своей комнаты и настороженно поклонилась, плотнее запахивая на себе зеленый халат. Ее спутанные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, лицо было еще опухшим со сна. Она пошла следом за ними в кухню, неся фонарь.

Кухня оказалась маленькой и тесной. В ней был устроен очаг и стояла жаровня с углями. Второй дверью она выходила на задний двор, заваленный всяким хламом. Комнатка была вся уставлена горшками, кастрюлями, чайниками. Сотни пучков засушенных трав и грибов, а также связки овощей, колбас, коровьих кишок висели на закопченных стенах. Сплетенные из пальмовых листьев мешки с рисом стояли прямо под ногами на грязном полу.

Две полусонные кухонные амы, приподнявшись среди вороха тряпья на деревянных койках, тупо уставились на Струана. Но когда он одним движением сбросил груду кастрюль и грязных тарелок со стола, чтобы освободить место, они выпрыгнули из постелей и в страхе бросились вон из дома.

— Чай, масса? — спросила А Сам, не понимая, что происходит.

Струан покачал головой. Он взял влажный от пота полотняный мешочек из рук нервничающего монаха и открыл его. Разломанная на крошечные кусочки кора была коричневого цвета и выглядела вполне обыкновенно. Он понюхал ее; но она ничем не пахла.

— Что теперь?

— Нам понадобится какая-нибудь посуда, чтобы приготовить отвар. — Отец Себастьян выбрал относительно чистую кастрюлю.

— Сначала, будьте добры, вымойте руки. — Струан показал на небольшой бочонок с водой и лежащий рядом кусок мыла.

— Что?

— Сначала вымойте руки. Пожалуйста. — Струан окунул мыло в воду и подал его монаху. — Вы приступите к делу только после того, как вымоете руки.

— Почему это так необходимо?

— Не знаю. Старинное китайское поверье. Пожалуйста, святой отец, прошу вас, пожалуйста.

Пока Струан мыл кастрюлю и ставил ее на стол, А Сам во все глаза смотрела, как отец Себастьян потер руки мылом, сполоснул их и насухо вытер чистым полотенцем.

Затем он закрыл глаза, сложил руки перед грудью и молча помолился.

— Теперь нам нужно найти какую-нибудь мерку, — сказал он, открывая глаза и возвращаясь с небес на землю. Он взял первую попавшуюся чашку помельче и до краев наполнил ее корой. Высыпав кору в кастрюлю, он медленно и методично добавил туда десять таких же частей воды. Потом поставил кастрюлю на жаровню. — Начнем с пропорции десять к одному, — сипло произнес он и нервно вытер руки о рясу. — Теперь я бы хотел осмотреть больную.

Струан жестом подозвал А Сам и показал на кастрюлю.

— Нет трогать!

— Нет трогать, масса! — ответила А Сам, часто кивая головой. Теперь, когда она немного пришла в себя после столь неожиданного пробуждения, в ней проснулся интерес ко всем этим странным вещам, которые происходили у нее перед глазами. — Нет трогать, масса, ладна!

Струан и монах вышли из кухни и направились в спальню Мэй-мэй. А Сам последовала за ними.

В комнате тускло горела лампа, выхватывая из темноты отдельные предметы. Йин-си стояла перед зеркалом и расчесывала спутанные волосы. При виде Струана она положила гребень и торопливо поклонилась. Ее низкая кровать, покрытая тонким матрасом, стояла на полу сбоку от огромной, с балдахином кровати Мэй-мэй.

Мэй-мэй слабо дрожала, укутанная несколькими одеялами.

— Привет, девочка. Мы принесли хинную корку, — сказал Струан, подходя ближе к ней. — Наконец-то. Теперь все будет хорошо!

— Мне так холодно, Тай-Пэн, — беспомощно прошептала она. — Мне так холодно. Что у тебя с лицом?

— Ничего, девочка.

— Ты порезался. — Она задрожала и закрыла глаза, увлекаемая вьюгой, которая кружила ее в ледяной мгле. — Мне так холодно.

Струан повернулся и посмотрел на отца Себастьяна. На худом вытянутом лице монаха застыло изумленное выражение.

— Что случилось?

— Ничего. Ничего. — Монах поставил на стол крошечные песочные часы и, опустившись на колени подле кровати, взял Мэй-мэй за кисть руки и начал считать пульс. Как может китайская девушка говорить по-английски, недоумевал он. Неужели другая девушка — его вторая любовница? Я в гареме дьявола? О Боже, защити меня, и дай мне силу исцелять именем Твоим, и сделай меня оружием Твоим в эту ночь.

Пульс Мэй-мэй был таким медленным и слабым, что ему стоило огромных трудов не потерять его. С чрезвычайной бережностью он повернул к себе ее лицо и заглянул ей в глаза.

— Не бойся, — проговорил он. — Бояться нечего. Ты в руках Господа. Я должен посмотреть твои глаза. Не бойся, ты в Его руках…

Оцепеневшая и беззащитная, Мэй-мэй сделала, как он просил. Йин-си и А Сам стояли поодаль и настороженно наблюдали за происходящим.

— Что он делает? Кто он? — шепотом спросила Йин-си.

— Знахарь этих демонов-варваров, — прошептала в ответ А Сам. — Он монах. Один из длиннополых жрецов того голого Бога-человека, которого прибили гвоздями к кресту.

— О! — Йин-си невольно передернулась. — Я слышала о них. Как они только могли сделать такую абсолютно ужасную вещь! Они действительно демоны! Почему ты не принесешь Отцу чаю? Это всегда помогает, когда человек волнуется.

— Лим Дин готовит чай, Вторая Мать, — прошептала А Сам, поклявшись про себя, что ни за что на свете не тронется с места, ибо может в этом случае пропустить что-то особенно важное. — Как жалко, что я не понимаю их ужасного языка.

Монах положил руку Мэй-мэй на покрывало и поднял глаза на Струана:

— Его светлость сказал мне, что малярия вызвала выкидыш. Я должен осмотреть ее.

— Ну так осматривайте.

Когда монах отодвинул в сторону одеяла и простыни, Мэй-мэй попыталась остановить его. Иин-си и А Сам встревоженно бросились к ней на помощь.

— Нет! — резко крикнул им Струан. — Стоять! — Он сел на кровать рядом с Мэй-мэй и взял ее руки в свои. — Все в порядке, девочка моя. Продолжайте, — сказал он францисканцу.

Отец Себастьян обследовал Мэй-мэй и затем аккуратно укутал ее снова.

— Кровотечение почти прекратилось. Это очень хорошо. Он коснулся своими длинными пальцами ее головы у основания черепа, осторожно надавливая.

Мэй-мэй почувствовала, как часть боли ушла от этих прикосновений. Но внутри нее вновь намерзала ледяная глыба, и ее зубы застучали.

— Тай-Пэн. Мне так холодно. Можно мне грелку или еще одеяло? Пожалуйста. Мне так холодно.

— Конечно, девочка, сейчас. — Под спиной у нее уже была бутыль с горячей водой. Она лежала под четырьмя пуховыми одеялами.

— У вас есть часы, мистер Струан? — спросил отец Себастьян.

— Да.

— Пожалуйста, пойдите на кухню. Как только вода закипит, заметьте время. После того, как она прокипит один час… — В глазах отца Себастьяна отразилось бесконечное отчаяние. — Два? Полчаса? Сколько? О Боже, молю тебя, помоги мне в этот трудный час.

— Один час, — с твердой уверенностью сказал Струан. — Мы поставим еще такое же количество коры и будем кипятить ее два часа. Если первый отвар не подействует, испробуем второй.

Струан взглянул на часы, подойдя к лампе над кухонным столом. Он снял кастрюлю с жаровни и поставил остужаться в ведро с водой. Вторая кастрюля с корой уже закипела.

— Как она? — спросил он, увидев входящего монаха. А Сам и Йин-си вошли в кухню следом за ним.

— Сильный озноб. Сердце бьется очень слабо. Вы помните, как долго ее знобило в последний раз до наступления горячки?

— Четыре часа, может быть пять. Не знаю. — Струан налил немного горячей жидкости в крошечную чайную чашечку и попробовал ее. — Кровь господня, ну и горечь! Это просто ужас какой-то.

Монах сделал глоток и тоже сморщился.

— Ну что ж. Давайте начнем. Надеюсь только, что она сумеет удержать это внутри. По чайной чашке через каждый час. — Он снял одну из чашек с закопченной полки и взял со стола грязную тряпку.