Глава 4

Струан поднимался по мраморным ступеням резиденции «Благородного Дома», усталый, но со странным чувством покоя в душе. Я сделал все, что мог, подумал он.

Едва он подошел к двери, как она широко и торжественно распахнулась. Ло Чум, старший над всеми слугами «Благородного Дома» в Макао, лучезарно улыбнулся ему беззубым ртом. Это был крошечный старичок с лицом цвета пожелтевшей слоновой кости и улыбкой гоблина. Он находился в услужении у Струана с тех самых пор, когда Струан впервые смог позволить себе нанять слугу. На нем была длинная белая рубашка, черные штаны и сандалии на веревках.

— Хелло-а, Тай-Пэн. Ванна готовый, завтрак готовый, одежды готовый, чего Тай-Пэн хочит, мозна. Ладно.

— Хейа, Ло Чум. — Струан не переставал поражаться тому, с какой быстротой распространялись все новости. Он ни минуты не сомневался, что если бы, едва ступив на берег, он бегом пробежал по пирсу и направился прямо сюда, дверь распахнулась бы перед ним точно так же, и Ло Чум точно так же стоял бы на пороге.

— Ванна, одежда можно.

— Компрадор Чен Шень был ушел. Говорил обратный приходить девять час, мозна?

— Можно, — устало ответил Струан.

Ло Чум закрыл входную дверь, заторопился впереди Струана вверх по мраморной лестнице и открыл дверь в спальню своего господина. От большой чугунной ванны поднимался пар — как всегда; на маленьком столике стоял стакан молока — как всегда; бритвенные принадлежности были аккуратно разложены, свежая рубашка и остальная одежда лежали на кровати — все, как всегда. Хорошо быть дома, подумал Струан.

— Тай-Пэн хочит колова чилло в ванну, хейа? — Высокое, пронзительное, тонкое хихиканье, похожее на ржание жеребенка.

— Ай-йа, — Ло Чум. Всегда говорит оч-чень плохие вещи, всегда говорит корова чилло в ванне джиг-джиг, все ему ладно, — проворчал Струан, снимая грязную одежду. — Разбуди массу Кулума, скажи здесь можно!

— Масса Кулум дома спать нет.

— Куда масса ушел? — спросил Струан.

Ло Чум собрал с пола одежду и пожал плечами:

— Весь ночь нет, масса. Струан нахмурился:

— Каждую ночь одинаково, хейа? Ло Чум покачал головой:

— Нет, масса. Один, два ночь здесь спать. — Он заспешил к двери.

Струан погрузился в воду, встревоженный сообщением об отсутствии Кулума. Господи, надеюсь у парня хватит ума не совать носа в Китайский квартал.

Ровно в девять утра напротив дома Струанов остановился богатый паланкин. Чен Шень, компрадор «Благородного Дома», грузно выбрался из него на мостовую. Он был в багряном одеянии, шапочку его украшали драгоценные камни, и он держался с большим достоинством, очень хорошо сознавая, насколько величествен его вид.

Он поднялся по ступеням, и дверь ему открыл сам Ло Чум — как всегда. Это давало Чен Шеню огромное лицо, ибо Ло Чум лично открывал дверь только Тай-Пэну и ему.

— Он ожидает меня? — спросил Чен Шень на одном из кантонских диалектов.

— Разумеется, ваше превосходительство. Простите, что я устроил вашу встречу так рано, но я полагал, что вы захотите быть первым.

— Я слышал, он покинул Гонконг в страшной спешке. Вы не знаете, в чем дело?

— С корабля он направился прямо к Тай-Пэну длиннополых, и…

— Это я уже слышал, — нетерпеливо оборвал его Чен Шень. Он никак не мог понять, что понадобилось Струану в монастыре, да еще так срочно. — Честное слово, Ло Чум, я не знаю, почему я с таким терпением отношусь к вам и почему в эти тяжелые времена я продолжаю платить вам каждый месяц, дабы вы держали меня в курсе всего, что происходит. О том, что корабль стоит в гавани, я узнал раньше, чем вы сумели меня известить. Поистине отвратительное пренебрежение моими делами.

— Я очень прошу простить меня, ваше превосходительство, — ответил Ло Чум. — Конечно, Тай-Пэн еще привез на корабле свою наложницу…

— A! — Хорошо, подумал Чен Шень. Я буду рад вернуть ей детей и снять с себя ответственность за них. — Это уже лучше, хотя я и сам узнал бы об этом не позже, чем через час. Какие еще жемчужины драгоценной информации есть у вас, которые оправдали бы в моих глазах столь значительное вознаграждение, получаемое вами все эти годы?

Ло Чум поднял глаза к небу, показав белки.

— Какую мудрость мог бы я, низкий раб, положить к ногам такого мандарина, как вы? — заговорил он с горестным видом. — Тяжелые настали времена, господин. Мои жены не дают мне покоя, требуя денег, а мои сыновья тратят тэйлы на азартные игры так, словно серебро это рис, который растет у них под ногами. Печально. Только зная заранее нечто очень важное, может человек защитить себя от ударов судьбы. Страшно даже подумать, что такие знания могут достичь ушей недостойного.

Чен Шень начал поигрывать своей косичкой, он сразу сообразил, что Ло Чум разнюхал нечто особенное.

— Я согласен с вами. В такие трудные времена, как наши, очень важно — сами боги положили нам так — помогать впавшим в бедность, — кивнул он с грустным видом. — Я думал послать вам ничтожный подарок, дабы почтить ваших достославных предков: три жареных поросенка, четырнадцать кур-несушек, две штуки шантунгского шелка, жемчужину ценой десять тэйлов чистейшего серебра, прекрасную нефритовую пряжку для пояса эпохи ранней династии Цинь стоимостью пятьдесят тэйлов и кое-какие сладости и печенье, которые ни в коем случае не достойны вашего неба, но, может быть, вы согласитесь отдать их вашим слугам.

— Я едва ли могу принять столь великолепный дар, — произнес Ло Чум крайне почтительно. — Я навечно стал бы вашим должником.

— Если вы откажетесь, я могу лишь заключить, что это скромное подношение недостойно ваших блистательных предков, и я потеряю лицо.

Беседа продолжалась. Ло Чум понемногу позволил уговорить себя принять дар, а Чен Шень позволил убедить себя в том, что дар был княжеским.

— Я слышал, Тай-Пэн что-то ищет, — прошептал Ло Чум, — потому что его наложница тяжело больна. Она заразилась ядовитой лихорадкой Гонконга.

— Что?! — Новость ужаснула Чен Шеня. но в глубине души он испытал удовлетворение: столь огромный подарок не пропал даром. — Пожалуйста, продолжайте!

Ло Чум рассказал ему о враче и о странном лекарстве — вместе со всем тем, что А Сам торопливым шепотом передала владельцу сампана, которого он послал к ней.

— Люди еще говорят, что Тай-Пэн назначил награду в двадцать тысяч тэйлов. Его сын — достойный сын вашей третьей жены и ваш приемный сын — начал отчаянные поиски лекарства на Гонконге.

У Чен Шеня голова пошла кругом, когда он подумал, чем все это могло кончиться Он сделал знак Ло Чуму, и тот проводил его в кабинет Струана.

— Хелло-а, Тай-Пэн, — сказал он с широкой улыбкой. — Хорошо твоя видеть Макао, ладно.

— Хелло-а, Чен Шень, — ответил Струан. Он показал рукой на стул. — Садись!

— Лотка «Голубой Облако» домой приходить номер один, хейа?

— Не знаю. Когда есть, я говорить сильно быстро. Чен Шень хотел моя видеть, хейа?

Чен Шень был встревожен. Как глава всех Триад Макао, он лично отвечал перед Дзин-куа за безопасность Т'чунг Мэй-мэй и ее детей. Лишь он один из всех помощников Дзин-куа знал, что она его внучка. Он понимал, насколько велика ее ценность как наложницы Тай-Пэна для них обоих. А ее ценность для дела Триад — для дела всего Китая — было даже невозможно себе представить. Известие о том, что флот варваров немедленно возвращается в Кантон вместо того, чтобы отправиться прямо к Пекину, сохранило им почти четыре миллиона тэйлов — в сто раз больше, чем стоило ее образование. Он благословил свой йосс за Мэй-мэй: не будь ее, ему самому пришлось бы где-то отыскивать значительную часть выкупа.

И вот теперь эту глупую, ни на что не годную женщину угораздило подхватить неизлечимую болезнь. То есть, быстро поправился он, неизлечимую в том случае, если мы не сможем достать лекарство. А если сможем, то она выздоровеет и деньги, которые мы вложили в нее — и в Тай-Пэна, — не пропадут, да к тому же на этом можно будет заработать двадцать тысяч тэйлов. Потом — клац! — еще одна новость встала на место, и он подумал: «Ага, так вот зачем Гордон Чен тайно прислал вчера в Макао сорок Триад из гонконгской ложи». Наверное, здесь можно раздобыть это лекарство. Ему стало интересно, что сказал бы Гордон Чен, если бы он поведал ему, что его тайный «Учитель» был послан к нему по приказу Дзин-куа, что сам Дзин-куа руководил всеми Триадами Квантуна, а он, Чен Тень, был в организации вторым после него лицом. Да, заметил он про себя, очень мудро держать некоторые вещи в секрете: никогда не знаешь, кто и когда поскользнется.

— Тай-Пэн чилло маленький в мой дом оч-чень хороший, оч-чень счастливый, — радостно объявил он. — Твоя видеть хочит? Гонконг забирать хочит?

— Видеть сегодня. Забирать скоро. Я скажу очень когда. — Струан спрашивал себя, стоит ли ему говорить Чен Шеню про Мэй-мэй.

— Тай-Пэн. Твоя чилло маленький хорошо есть, — начал Чен Шень. — Думать лучче твоя берег привозить чилло мама. Делать чилло мама частливый, мозна. Оч-чень номер один доктор зде-ся мозна. Оч-чень номер один лекарство мозна. Нет никакой беда. Думать лекарство здесь Макао есть. Чен Шень устроить оч-чень сильно хорошо.

— Откуда ты знаешь, что она здесь, и про малярию?

— Сто? Нет понимай.

— Почему твой знать моя корова чилло плохо больной есть?

Чен Шень довольно хихикнул про себя и пожал плечами:

— Все равно знать, ладна.

— Лекарство здесь? Правда?

— Если зде-ся, достать мозна. Я посылать джонка раз-раз на «Китайский Облако». Корова чилло берег возить. Чен Шень устроит.

Он вежливо поклонился и вышел.

Струан отправился на клипер и разрешил команде увольнительные на берег по вахтам. Вскоре к кораблю подошла джонка Чен Шеня. Мэй-мэй с осторожностью перевезли на берег — всю дорогу подле нее находился китайский врач — и доставили в ее дом на склоне холма Святого Антония.

Дом был чисто убран и полон слуг, чай был готов, А Сам, хлопоча, забегала по комнатам, обняла детей, ждавших тут же вместе со своими амами, помогла Мэй-мэй устроиться на огромной кровати и привела к ней сына и дочь. Были пролиты слезы счастья, прибавилось беготни и криков, и наконец А Сам и Мэй-мэй почувствовали себя дома.

Врач принес специальную пищу и лекарства, которые должны были укрепить силы Мэй-мэй и поддержать силы младенца в ее чреве, и приказал ей оставаться в постели.

— Я скоро вернусь, — сказал Струан.

— Хорошо Спасибо тебе, Тай-Пэн. Спасибо.

— Я иду в резиденцию. Затем, возможно, в дом Броков.

— Они в Макао?

— Да. Все, кроме Тайлера. Я, кажется, уже говорил тебе об этом. Разве ты не помнишь! Кулум и Тесс тоже здесь.

— Ах, да, — ответила она. Мэй-мэй хорошо помнила о своей договоренности с Гордоном Ченом. — Извини. Я забыла. У меня голова совсем как сито. Конечно, конечно, теперь я вспомнила. О, я так чудесно рада уехать с корабля и быть дома. Спасибо тебе.

Он вернулся в резиденцию компании. Кулум еще не приходил, поэтому он зашагал вдоль pram к дому Броков. Но ни Тесс, ни Лиза не знали, где Кулум. Горт сказал, что вчера вечером они вместе отправились играть в Английский Клуб, но он. Горт, ушел оттуда первым.

— Я провожу вас до двери, — предложил Горт. Когда они оказались одни у порога, он криво ухмыльнулся, упиваясь в душе своей местью. — Вы знаете, как это бывает… я навещал одну леди. Может, и он пошел куда-нибудь с таким же визитом. Беды в этом нет. К тому же он, помнится, выигрывал, когда я оставил его за карточным столом, если вас это беспокоит.

— Нет, Горт. Это меня не беспокоит. Ты знаешь, что в Британии для убийц существует хороший закон: скорый суд и петля без проволочек, кто бы ни был убит. Даже проститутка.

Горт побелел.

— Что вы хотите этим сказать, а?

— Если кто-то окажется висельником, я сам с радостью возьмусь его вздернуть.

— Вы мне угрожаете? Против этого тоже есть закон, клянусь Богом.

— Если будет смерть, тогда Господь свидетель, будет и обвинение в убийстве.

— Не знаю даже, о чем вы говорите! — вскипел Горт. — Вы не правы, обвиняя меня!

— Я ни в чем тебя не обвиняю, Горт. Просто напоминаю о том, как обстоят дела. Да. Я слышал, есть два возможных свидетеля возможной смерти… которые будут готовы выступить на суде.

Горт справился с охватившей его было паникой. Струан, конечно, говорит об этой проклятой ведьме Фортерингилл и этом слизняке Квэнсе. Ей заплатили достаточно, чтобы она помалкивала. Ну да ладно, если понадобится, я с ними разберусь в два счета, да только вряд ли это будет нужно, потому что та маленькая сучка все равно не умрет.

— Я не боюсь таких, как вы… или ваших растреклятых ложных обвинений.

— Я не обвиняю тебя. Горт, — еще раз повторил Струан. Он испытывал сильное искушение спровоцировать неизбежную схватку прямо сейчас. Но понимал, что должен ждать, пока Горт сделает свою первую ошибку: публично нанесет ему оскорбление, ответом на которое может быть только дуэль. Только тогда он сможет свободно и открыто послать к нему секундантов с официальным вызовом и убить в присутствии целой толпы зрителей. Только в этом случае ему удастся сохранить союз Кулума и Тесс и не дать Броку шанса обвинить его в убийстве. Потому что Мэй-мэй была права: вся Азия знает, как ему не терпится прикончить Горта. — Если увидишь Кулума, передай, что я ищу его.

— Передавайте ему это сами! Я вам не лакей. Клянусь Богом, вам не долго оставаться Тай-Пэном «Благородного Дома».

— Смотри не споткнись, — сказал Струан. — Тебе меня не испугать.

Горт клюнул на приманку.

— Тебе меня тоже, Дирк. Я говорю тебе как мужчина мужчине: сам смотри под ноги, или будешь иметь дело со мной.

Струан вернулся в свою резиденцию очень довольный собой. Вот ты и попался на крючок, Горт.

Кулум все еще не появлялся. И от епископа тоже не было никаких известий. Струан приказал Ло Чуму постараться разыскать Кулума и вышел на praia. Он повернул вверх по склону к собору, откуда пошел менее знакомыми улицами мимо симпатичных ресторанчиков с разноцветными зонтами прямо на тротуаре. Он пересек широкую praca и вошел в огромные ворота.

Монахиня, сидевшая за грубым деревянным столом, подняла глаза.

— Доброе утро. Вы говорите по-английски? — обратился к ней Струан.

— Немного, сеньор.

— У вас лежит больная. Мисс Мэри Синклер. Я ее друг. Последовала долгая пауза.

— Вы хотите видеть?

— Да, пожалуйста.

Привратница подозвала жестом монахиню-китаянку и что-то быстро сказала ей по-португальски. Струан последовал за той по коридору и, поднявшись на несколько ступеней, очутился в комнате Мэри.

Комната была маленькая, вся в грязных пятнах. Окна были плотно закрыты, и внутри стоял тяжелый запах пота. Над кроватью висело распятие.

В лице у Мэри не осталось ни кровинки, ее улыбка была едва уловимой. И страдания состарили ее.

— Привет, Тай-Пэн.

— Что с тобой, Мэри? — мягко спросил он.

— Ничего, чего бы я не заслуживала.

— Я заберу тебя из этого проклятого места.

— Со мной все хорошо, Тай-Пэн. Они очень добры ко мне.

— Да, но это неподходящее место для английской девушки-протестантки.

В комнату вошел высокий худой монах с тонзурой. Он был в простой рясе, заскорузлой от старых пятен крови и пролитых на нее лекарств. На груди у него висел простой деревянный крест.

— Доброе утро, — сказал монах. Он говорил по-английски правильно и без всякого акцента. — Я отец Себастьян. Врач этой больной.

— Доброе утро. Наверное, я заберу ее из-под вашей опеки.

— Я бы не советовал вам этого делать, мистер Струан. Ее не следует тревожить по крайней мере месяц.

— Что с ней?

— Внутреннее расстройство.

— Вы англичанин?

— Вам это кажется таким странным, мистер Струан? Есть много англичан, а также и шотландцев, которые признают истинную Церковь Христову. Но то, что я католик, не делает меня в меньшей степени врачом.

— У вас здесь есть хинная корка?

— Что?

— Хинная корка? «Иезуитская кора»?

— Нет. Я никогда не пользовался ею. Никогда ее не видел. Зачем вам?

— Так, ничего. Что произошло с мисс Синклер?

— Случай весьма сложный. Мисс Синклер необходим полный покой в течение месяца, лучше — двух.

— Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы переехать отсюда, девочка?

— Ее брат, мистер Синклер, не возражает против того, чтобы она оставалась здесь. И, если не ошибаюсь, мистер Кулум Струан тоже одобряет мое предложение.

— Кулум был здесь сегодня? — спросил Струан у Мэри. Она покачала головой и с трагичным лицом повернулась к монаху:

— Пожалуйста, расскажите Тай-Пэну о… обо мне. Отец Себастьян хмуро кивнул.

— Думаю, вы поступаете разумно. Кто-то должен знать. Мисс Синклер очень больна, мистер Струан. Она выпила настой китайских трав, наверное правильнее будет сказать яд, чтобы вызвать у себя выкидыш. Яд изгнал плод из чрева, но стал причиной кровотечения, которое теперь, Божьей милостью, почти удалось остановить.

Струан почувствовал, как у него вдруг взмокла спина.

— Кто еще знает, Мэри? Горацио? Кулум? Она покачала головой.

Струан повернулся к монаху:

— Почти удалось остановить? Означает ли это, что с девушкой все в порядке? Что через месяц или чуть больше она поправится?

— Физически, да. Если не начнется гангрена. И если на то будет воля Божья.

— Что вы имеете в виду, говоря «физически»?

— Я хочу сказать, мистер Струан, что невозможно рассматривать физическое здоровье отдельно от духовного. Эта женщина ужасно согрешила против законов Божеских — против законов католической церкви, а также и вашей церкви, — поэтому прежде чем можно будет говорить о полном исцелении, должно состояться примирение с Господом и расплата за грехи перед Ним. Вот все, что я пытаюсь сказать.

— Как… как она попала сюда?

— Ее доставила сюда ее ама, католичка. Я получил особое разрешение лечить ее, и… ну, мы поместили ее здесь и лечили так хорошо, как только могли. Мать-настоятельница потребовала, чтобы кто-то был извещен, потому что нам казалось, будто надежды на выздоровление мало. Было послано письмо капитану Глессингу. Мы полагали, что он является… отцом, но мисс Синклер клянется, что это не так. И она попросила нас не раскрывать причины ее болезни. — Отец Себастьян умолк. — Тот кризис, благодарение Богу, миновал.

— Вы сохраните это в тайне? То… то, что случилось с ней?

— Только вы, я и сестры знают об этом. Мы принесли обеты Господу, которые не могут быть нарушены. С нашей стороны вам нечего опасаться. Но я знаю, что исцеления этой несчастной грешницы не произойдет без примирения и расплаты. Ибо Он знает.

Отец Себастьян оставил их вдвоем.

— О… отцом был один из твоих «друзей», Мэри?

— Да. Я не… я не жалею о своей жизни, Тай-Пэн. Мне… я не могу жалеть. Или… или о том, что я сделала. Это йосс. — Мэри смотрела в окно. — Йосс, — повторила она. — Меня изнасиловали, когда я была совсем маленькой… по крайней мере… нет, это неправда. Я не знала, что… я еще ничего не понимала, но в первый раз меня немного принудили. Потом я… потом принуждать уже было не обязательно — я хотела.

— Кто это был?

— Один из мальчиков в школе. Он умер. Это было так давно.

Струан переворошил свою память, но не смог отыскать там ни одного мальчика, который бы потом умер. Мальчика, который мог бы иметь отношение к семье Синклеров или был бы вхож в их дом.

— Потом, после этого, — запинаясь, продолжала Мэри, — у меня появилась потребность. Горацио… Горацио был в Англии, поэтому я попросила одну из ам найти мне любовника. Она объяснила мне, что я… что я могла бы получить любовника, много любовников, что, если я буду осторожна и она будет осторожна, у меня может появиться другая, тайная жизнь, а с нею — всякие красивые вещи. Моя настоящая жизнь никогда не дарила мне никаких радостей. Вы знаете, что у меня был за отец. И вот эта ама подсказала мне, как нужно за это взяться. Она… она подыскивала мне «друзей». Мы… мы с ней… мы с ней вместе разбогатели, и я рада этому. Я купила себе два дома, и она всегда приводила ко мне только очень богатых людей. — Мэри замолчала, потом, после долгой паузы, всхлипнула: — О, Тай-Пэн, мне так страшно.

Струан присел на кровать рядом с ней. Он вспомнил слова, которые говорил ей всего лишь несколько месяцев назад. И ее уверенный ответ.

Глава 5

Струан стоял у открытого окна, задумчиво рассматривая праздную толпу людей на praia внизу. День клонился к закату. Все португальцы были в строгих вечерних костюмах. Они прогуливались в обе стороны praia, раскланиваясь, оживленно беседуя. Юные fidalgos и девушки осторожно флиртовали под неусыпным надзором родителей и дуэний. Несколько паланкинов искали в толпе клиентов, другие доставляли на променад опоздавших. Сегодня вечером губернатор давал бал в своем дворце, и Струан получил приглашение, но он не был уверен, что пойдет туда. Кулум так и не вернулся. Человек от епископа тоже не приходил.