Ньюгейтская тюрьма имеет ордер на его арест за неуплату по векселю. Я сказал ему, что — в последний раз — оплачу его долги здесь, если он немедленно отправится в это опасное путешествие. Он согласился, поставив условием, что если он совершит невозможное и доберется до Гонконга меньше чем за шестьдесят пять дней — половину обычного срока — я дам ему тысячу гиней, с которыми он сможет поступать, как ему заблагорассудится.

Чтобы обеспечить максимально быструю доставку этого письма, я пообещал ему пять тысяч гиней, если он уложится в шестьдесят пять дней, с вычетом пятисот гиней за каждый день сверх этого срока — все это при условии, что ноги его не будет в Англии, пока я жив. Эти деньги должны выплачиваться ему по пятисот гиней в год, пока не иссякнут. Я прилагаю к письму чек на первую выплату. Пожалуйста, сообщите мне с обратной почтой о дате его прибытия.

Если вы сможете найти какое-нибудь применение его «талантам» и направлять его в жизни, вы заслужите вечную признательность отца. Я попытался, да поможет Господь и мне, и ему, но у меня ничего не получилось. Хотя я очень люблю его.

Я выражаю вам свое искреннее сочувствие по поводу постигших вас неудач. Передайте мои наилучшие пожелания мистеру Роббу, и я заканчиваю в надежде, что удостоюсь радости увидеть вас лично при более благоприятных обстоятельствах. Имею честь быть вашим, сэр, покорнейшим слугой, Чарльз Кросс".

Струан поднял глаза на гавань и на остров. Он вспомнил о кресте, который поджег на нем в первый день. И о двадцати золотых гинеях Брока. Вспомнил оставшиеся три половинки монет Дзин-куа. И те лаки серебра, которые должны быть вложены от имени кого-то, кто однажды придет и предъявит ему некую печать. Теперь весь пот, весь труд, все замыслы, все смерти оказались напрасными. Из-за тупого высокомерия одного-единственного человека: лорда Каннингтона.

Господи всеблагой и милосердный, что же мне теперь делать?

Струан преодолел шок, который вызвало у него это известие, и заставил себя думать. Министр иностранных дел обладал блестящим умом. Он не стал бы с легкостью отвергать Гонконг. Должна быть какая-то причина. Какая? И как я смогу направлять Уэйлена? Как вписать в наше будущее «отличного солдата и никудышного администратора»?

Может быть, мне не стоит покупать сегодня землю. Пусть остальные торговцы покупают, и черт с ними. Брок будет разорен вместе со всеми, поскольку Уэйлен и все новости прибудут не раньше чем через месяц, а то и больше. К тому времени они по самое горло увязнут в лихорадочном строительстве. Да, это выход. И когда новость станет известна всем, мы вернемся в Макао — или в один из тех портов, которые Уэйлен вытребует по договору, — а все остальные окажутся без гроша. Или понесут очень крупные убытки. Вот так. Но если я мог получить эту информацию, ее может получить и Брок. Поэтому его, возможно, обмануть и не удастся. Возможно.

Да. Но этот путь приведет к тому, что ты потеряешь ключ к Азии: этот жалкий, голый островок, без которого все открытые порты и все наше будущее здесь лишаются всякого смысла.

Другой путь заключается в том, чтобы вложить деньги в землю и начать строиться, рассчитывая, что Уэйлена — как и Лонгстаффа — можно будет убедить превысить свои полномочия, — другими словами, вступить в открытое противоборство с самим лордом Каннингтоном. Вложить все богатство «Благородного Дома» в новый город. Рискнуть. Сделать Гонконг процветающим. Так, чтобы правительство было вынуждено признать и принять новую колонию.

Это смертельно опасно. Ты не в состоянии навязывать свои условия Короне. Риск велик, ужасно велик. Но и в этом случае выбора у тебя нет. Тебе придется сыграть даже по таким ставкам.

Это напомнило ему о юном Кроссе. Толковый парень, ничего не скажешь. Как я могу его использовать? Как мне заставить его помалкивать о своем фантастическом путешествии? Н-да, и что я могу сделать для того, чтобы Гонконг произвел на Уэйлена благоприятное впечатление? И как мне подобраться поближе к Каннингтону? Как сохранить договор в таком виде, в каком он мне нужен?..

— Что ж, мистер Кросс, вы проделали впечатляющий вояж. Кому известно, сколько времени он у вас занял?

— Только вам, сэр.

— Тогда держите это при себе.

Струан написал что-то на листе бумаги.

— Вы передадите это моему старшему клерку. Кросс прочел записку.

— Вы выдаете мне все пять тысяч гиней сразу?

— Я выдаю их на имя Роджера Блора. Думаю, вам следует сохранить его — во всяком случае, на какое-то время.

— Очень хорошо, сэр. Отныне я Роджер Блор. — Он поднялся. — Я вам пока больше не нужен, мистер Струан?

— Вы хотите получить работу, мистер Блор?

— Боюсь, что есть… видите ли, мистер Струан, я уже переменял их с десяток, но ни разу у меня не выходило ничего путного. Отец перепробовал все, что можно, и… ну… я обречен — возможно, это предопределено свыше — оставаться тем, что я есть. Мне очень жаль, но вы бы лишь попусту растратили благие намерения.

— Я готов поставить пять тысяч гиней на то, что вы примете работу, которую я вам предложу.

Юноша знал, что выиграет это пари. Не существовало такой работы — что бы ни предложил ему Тай-Пэн — на которую он бы согласился.

Но не спеши, одернул он себя. Перед тобой не тот человек, с кем можно шутить в таких вещах, и пари с ним дело не пустяшное. Эти дьявольски спокойные глаза ничего не выражают. Не хотел бы я увидеть их напротив себя за покерным столом. Или играя в баккара. Будь осторожен, Ричард Кросс Роджер Блор. Этот человек получает со своих должников все до последнего цента.

— Ну, мистер Блор? Где ваша смелость? Или на поверку вы вовсе не такой игрок, каким притворяетесь?

— В этих пяти тысячах гиней вся моя жизнь, сэр. Последняя ставка, которая у меня есть.

— Ну, так поставьте свою жизнь, клянусь Богом!

— Вы не рискуете своей, сэр. Поэтому заклад неравноценен. Для вас такая сумма — капля в море. Давайте уравняем ставки. Дайте мне сто к одному.

Струана восхитила беззастенчивость молодого человека.

— Прекрасно. Ваши условия приняты, мистер Блор. Как перед Богом. — Он протянул руку, и Блор внутренне содрогнулся, потому что рассчитывал, что, запросив такую ставку, он сразу же положит конец этому спору. Не соглашайся, глупец, твердил он себе. Пятьсот тысяч гиней!

Он пожал протянутую руку.

— Секретарь Жокей-клуба Гонконга, — сказал Струан.

— Что?!

— Мы только что основали жокей-клуб. Вы — его секретарь. Ваша работа — найти лошадей. Разметить скаковой круг. Заложить здание клуба. Основать самую богатую, самую лучшую конюшню скаковых лошадей в Азии. Такую же, как Эйнтри или любая другая в мире. Кто выиграл, парень?

Блору отчаянно захотелось облегчиться. Ради всех святых, сосредоточься, кричал он себе.

— Скаковой круг?

— Ну да. Вы его заложите, будете им заведовать: лошадьми, тотализатором, стойками, призами, ставками — одним словом, всем. Начиная с сегодняшнего дня.

— Но, Господи Иисусе, где вы собираетесь брать лошадей?

— А где вы станете брать лошадей?

— Австралия, клянусь Богом, — вырвалось у Блора, — я слышал, у них там лошадей полным-полно! — Он порывисто сунул Струану банковский чек и испустил ликующий вопль: — Мистер Струан, вы не пожалеете об этом. — Он повернулся и ринулся к двери.

— Куда вы направляетесь? — осведомился Струан.

— В Австралию, конечно.

— Почему бы вам сначала не повидать нашего генерала?

— А?

— Я, кажется, припоминаю, что у них есть какая-то кавалерия. Попросите несколько лошадей взаймы. Я думаю, вы смогли бы устроить первые заезды уже в следующую субботу.

— Думаете, смог бы?

— Вполне. Суббота — подходящий день для скачек. И Индия ближе, чем Австралия. Я отправлю вас туда с первым же кораблем.

— Отправите? Струан улыбнулся.

— Да. — Он протянул ему назад подписанный чек. — Пять сотен — это ваша премия за первый год сверх вашего годичного жалованья в пятьсот гиней, мистер Блор. Остальное пойдет на учреждение призов для первых четырех или пяти скачек. Я бы предложил восемь заездов по пять лошадей каждую вторую субботу.

— Благослови вас Бог, мистер Струан.

Струан остался один. Он чиркнул спичкой и стал смотреть, как пламя пожирает письмо сэра Чарльза. Раздавив обуглившиеся листы в пепельнице, он спустился вниз. Мэй-мэй все еще лежала в постели, но была заново расчесана и выглядела прелестно.

— Хейа, Тай-Пэн, — приветствовала она его, сопроводив слова легким поцелуем, после чего продолжала обмахиваться веером. — Я благословенно рада опять тебя видеть. Я хочу, чтобы ты купил мне небольшой кусок земли, потому что я решила заняться бизнисом.

— Каким именно бизнесом? — спросил он, несколько задетый таким небрежным приемом, но вместе с тем довольный, что она приняла его внезапный отъезд и возвращение без всяких вопросов и без истерики.

— Увидишь, не беспокойся. Но мне нужно немного тэйлов, чтобы начать. Я плачу десять процентов интереса, что оч-чень первоклассно. Сто тэйлов. Ты будешь моим «спящим» компаньоном.

Он протянул руку и положил ладонь ей на грудь.

— Кстати, раз уж речь зашла о «спящем» компаньоне, у меня есть…

Она отстранила его руку.

— Сначала бизнис, потом спящение. Ты купишь мне землю и дашь мне взаймы тэйлы?

— Сначала спящение, потом бизнес!

— Ай-йа, в такой жаркоте? — спросила она со смешком. — Очень хорошо. Это уж-жасно плохо изнурять себя в такой жаркоте — у тебя рубашка уже прилипла к спине. Однако пошли, ладно. — Она послушно направилась к двери в спальню, но он удержал ее.

— Я просто дразнил тебя. Как ты себя чувствуешь? Малыш сильно тебя беспокоит?

— Нет, конечно. Я очень заботливая мать и я ем только очень особенную пищу, чтобы сын рос во мне здоровым и сильным. И я думаю только воинственные мысли, чтобы он был храбрым, как Тай-Пэн.

— Сколько тэйлов тебе нужно?

— Сто. Я же уже говорила. Разве у тебя ушев нет? Ты сегодня уж-жасно странный, Тай-Пэн. Да. Определенно очень странный. Ты случайно не больной, нет? Получил плохие известия? Или просто устал?

— Просто устал. Сто тэйлов, конечно. А что все-таки за «бизнис»?

Она возбужденно хлопнула в ладоши и села за стол.

— О, увидишь. Я много думала с тех пор, как ты уехал. Что я для тебя делаю? Даю любовь и направляю тебя — и то, и другое, конечно, уж-жасно хорошо, но этого недостаточно. Поэтому теперь я буду делать и тэйлы тоже для тебя, и для моей старости. — Она опять рассмеялась, и ее смех согрел ему душу. — Но только на варварах. Я сделаю целые состояния… о, ты будешь думать, что я очень мудреная.

— Так не говорят.

— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. — Она обняла его. — Хочешь делать любовь сейчас?

— Через час начинается распродажа участков.

— Верно. Тогда тебе лучше переодеться и поспешить назад на берег. Маленький участок на Куинз Роуд. Но я плачу за аренду не больше десяти тэйлов в год! Ты принес мне подарок?

— Что?

— Ну, это хороший обычай, — сказала она с невинным видом, — что когда мужчина покидает свою женщину, он потом привозит ей подарок. Нефриты. Всякие другие вещи.

— Нефритов не обещаю. Но в следующий раз я буду более внимателен.

Она пожала плечами.

— Хороший обычай. Твоя старая бедная Мать очень в бедности. Мы кушаем позже, хейа?

— Да. — Слруан поднялся в свои апартаменты палубой выше.

Лим Дин склонился в поклоне:

— Ванна оч-чень холодный, одинаково, масса. Твоя хо-чит?

— Да.

Струан снял взмокшую одежду, лег в ванну и попробовал спокойно перебрать в уме и взвесить все последствия того решения, о котором сообщил ему сэр Чарльз. Злость на Каннингтона, на его глупость едва не задушила его. Он вытерся насухо и оделся во все свежее, но через несколько минут рубашка опять стала влажной от пота.

Лучше мне сесть и обстоятельно все обдумать, решил он. Пусть Кулум сам займется землей. Я готов жизнью поклясться, что Тесс рассказала отцу про его планы относительно холма. Может быть, Кулум попадет в ловушку, и они постараются взвинтить цену. Парень неплохо справился с делами в мое отсутствие, я должен доверять его способности справиться и с такой ситуацией.

Поэтому он послал Кулуму распоряжение участвовать в аукционе от имени «Благородного Дома», а также приобрести небольшой, но хороший участок на Куинз Роуд. И он известил Горацио о болезни Мэри, предоставив в его распоряжение лорку, которая немедленно доставит его в Макао.

Затем он сел в глубокое кожаное кресло, устремил взгляд через окно на остров и погрузился в раздумье.

Кулум купил прибрежные и городские участки, гордясь тем, что выступает от имени «Благородного Дома» и приобретает еще большее лицо. Многие спрашивали его, где Тай-Пэн сейчас — и где он пропадал целую неделю, — но Кулум лишь раздраженно отвечал, что не имеет об этом ни малейшего понятия, продолжая изображать враждебность, которой уже не испытывал.

Он купил холм — и те участки, которые оправдывали это приобретение, — и с облегчением отметил, что Броки не торговались против него, доказав тем самым, что Тесс можно доверять. Но и в этом случае он решил быть впредь осмотрительнее и больше не ставить ее в ложное положение. Опасно, подумал он, быть слишком откровенным, когда это касается чего-то, что известно тебе одному. Опасно и для нее, и для него. Взять, например, то, что сама мысль о ней, мимолет-нейшее прикосновение к ней сводили его с ума, наполняя безумным желанием. Об этом он никогда бы не смог заговорить с ней или со своим отцом — только с Гортом, который понимал его: «Да, Кулум, дружище. Мне ты можешь об этом не рассказывать. Это ужасная боль, ужасная. Такая, что порой и ходить-то нельзя. Да… и справиться с ней дьявольски трудно. Но не волнуйся, парень. Мы с тобой приятели, и я все понимаю. Надо, чтобы между нами все было начистоту, без недомолвок. И это ужасно опасно для тебя — жить вот так, как монах. Да. Хуже того, все это оборачивается сплошными бедами в будущем, и даже еще хуже… я слышал, из-за этого потом рождается нездоровое потомство. Боль у тебя в животе — это предупреждение от Бога. Да… эта боль будет сосать из мужчины силы всю его жизнь, и это святая правда, да поможет мне Господь! Но ты не волнуйся — я знаю в Макао одно место. Не волнуйся, старина».

И хотя Кулум не верил в душе тем предрассудкам, о которых распространялся Горт, боли, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, лишали его воли противостоять желанию. Он жаждал облегчения. Но даже и так, поклялся он, если Брок согласится, чтобы мы поженились в будущем месяце, я не пойду в публичный дом. Не пойду!

На закате Кулум и Струан отправились на «Белую Ведьму». Брок ждал их на квартердеке, Горт стоял рядом с отцом. Вечер был прохладным и приятным.

— Я принял решение насчет твоей женитьбы, Кулум, — сказал Брок. — Следующий месяц был бы против приличий. Следующий год, вероятно, подошел бы лучше всего. Но через три месяца Тесс исполняется семнадцать лет, и в этот день, десятого числа, вы можете пожениться.

— Благодарю вас, мистер Брок, — проговорил Кулум. — Благодарю вас.

Брок с ухмылкой посмотрел на Струана.

— Это тебя устраивает, Дирк?

— Тут решаешь ты, Тайлер, а не я. Но по мне так три месяца или два ничем не отличаются от одного. Я по-прежнему за следующий месяц.

— Сентябрь тебе подходит, Кулум? Как я сказал? Будь откровенен, парень.

— Да. Конечно. Я надеялся, но… в общем, да, мистер Брок. — Кулум дал себе клятву, что будет ждать эти три месяца. Но в глубине души знал, что не сможет ее сдержать.

— Ну, тогда и делу конец.

— И то, — откликнулся Струан. — Три месяца, так три месяца. — Да, повторил он про себя, значит три месяца… Ты только что подписал смертный приговор, Тайлер. Может быть, даже два.

— И еще, Дирк… может, ты завтра найдешь для меня время? Мы могли бы обговорить приданое и еще целую кучу всего.

— В полдень?

— Идет. В полдень. А теперь, я думаю, нам пора присоединиться к дамам внизу. Ты останешься ужинать, Дирк?

— Благодарю, но у меня еще есть кое-какие дела.

— Например, скачки, а? Приходится признать, ты это здорово придумал. Выписав из дома этого Блора, ты никак не прогадал. Парень прямо горит этим делом. Последний заезд на каждых скачках будет проводиться на приз Броков. Мы выделяем призовые деньги.

— Да. Я уже слышал об этом. Гонконгу подобает иметь лучший ипподром в Азии.

Блор сделал свое объявление на распродаже. Лонгстафф согласился стать первым президентом нового жокей-клуба. Ежегодный взнос для его членов был установлен в десять гиней, и каждый европеец на острове тут же записался. Теперь Блора осаждали желающие скакать на лошадях, которых генерал согласился ему предоставить.

— Ты умеешь ездить верхом, Дирк?

— Умею. Но в скачках никогда не участвовал.

— Я тоже. Так, может, нам стоит попробовать, а? Ты ездишь верхом, Кулум?

— О, да. Только большого опыта у меня нет. Горт хлопнул его по спине.

— Мы можем раздобыть лошадей в Макао, Кулум, поупражняться немного. Кто знает, может, мы когда-нибудь рискнем потягаться с нашими с тобой Па, а?

Кулум натянуто улыбнулся.

— Это, кстати, вполне осуществимо, Горт, — заметил Струан. — Ну что же, спокойной ночи. Увидимся завтра в полдень, Тайлер.

— Да. До свидания, Дирк. Струан ушел.

За столом Кулум всячески пытался смягчить ту неприязнь, которая установилась в последнее время между Гортом и Броком. Он с удивлением отмечал про себя, что они нравятся ему оба и он видит их обоих насквозь: он понимал, почему Горт так хочет быть Тай-Пэном и почему Брок ни за что не уступит своего места, даже на время. И, странная вещь, он чувствовал себя в этом мудрее Горта. Хотя, собственно, не такая уж и странная, подумал он. Ведь Горта не оставляли вот так одного сразу на семь долгих дней, взвалив на его плечи всю ответственность за компанию. В тот день, когда Тесс станет моей женой, я выброшу двадцать соверенов Брока. Будет неправильно, если я стану хранить их и дальше. Что бы ни случилось, мы все начнем заново. Всего лишь три месяца. О Господи, благодарю тебя.

После ужина Кулум и Тесс поднялись на палубу. При виде мириада звезд над головой у обоих перехватило дыхание. Они стояли, взявшись за руки и изнывая от желания. Кулум легко коснулся ее губ в первом осторожном поцелуе, и Тесс вспомнила грубый поцелуй Нагрека, и огонь, разгоравшийся под его руками, и боль, которую она испытала — даже не боль, а мучительное наслаждение, воспоминания о котором всегда заставляли ее чувствовать себя родившейся заново. Она была рада, что скоро сможет загасить огонь, сжигавший ее изнутри. Всего три месяца — потом блаженство и покой.

Они вернулись в пропахшую потом каюту внизу, и, после того как Кулум ушел, она легла в свою постель. Ее страстно влекло к нему, и она заплакала. Потому что знала, что Нагрек тогда прикоснулся к ней так, как должен был прикасаться только Кулум, и что она должна сохранить это от своего возлюбленного в вечном секрете. Но как? О, моя любовь, моя любовь…

— А я повторяю, Па, это была ошибка, — говорил Горт в главной каюте, стараясь, чтобы его голос звучал тихо. — Ужасная ошибка!

Брок с треском поставил кружку на стол, и пиво выплеснулось на скатерть и на пол.

— Таково мое решение, Горт, и довольно об этом. Они обвенчаются в сентябре.

— И не торговаться за холм тоже было ошибкой. Этот дьявол опять обошел нас на шаг, клянусь Богом.

— Пораскинь мозгами, Горт! — прошипел Брок. — Сделай мы это, молодой Кулум знал бы наверняка, что Тесс в своем простодушии рассказывает мне, о чем они беседуют, а о чем — нет. Этот пригорок ничего не значит. Может быть, в следующий раз она скажет нам что-то такое, что позволит враз выпустить Дирку кишки, а только это мне и нужно знать, остальное меня не интересует. — Брок презирал и ненавидел себя за то, что выслушивал Тесс и использовал ни чего не подозревавшую дочь, чтобы шпионить за Кулумом, превращая ее в инструмент своей борьбы против Дирка Струана. Но еще сильнее он ненавидел Горта и доверял ему теперь меньше, чем когда-либо. Потому что понимал: Горт прав. Больше всего на свете он желал видеть Тесс счастливой, и сознание правоты Горта делало его опасным. Подумать только, плод поганых чресел Струана соединится с его обожаемой Тесс! — Господом клянусь, я убью Кулума, если хоть волос упадет с ее головы, — проговорил он, и голос его был страшен.

— Зачем тогда, во имя всего святого, разрешать Кулуму жениться на ней так быстро? Конечно, он будет тиранить ее и станет использовать против нас.

— А с чего это ты вдруг передумал, а? — вскипел Брок. — Ты же горой был за этот брак… прямо из кожи лез.

— Я и сейчас за него, но, черт побери, не через три месяца. Это все испортит.

— Почему?

— Конечно, испортит. Когда я предложил их поженить, Робб был жив, так? Тай-Пэн тогда собирался уезжать этим летом навсегда, и Тай-Пэном стал бы Робб — а через год после него Кулум. Все это правда. Они поженились бы на будущий год, и все устроилось бы чудесно. Но теперь Тай-Пэн останется. А раз ты согласился, чтобы они поженились через три месяца, он заберет у тебя Тесс и опять настроит Кулума против нас. Так что, я думаю, теперь он вообще никогда не уедет. Уж по крайней мере, пока ты Тай-Пэн «Брока и Сыновей»!

— Он ни за что не покинет Азию, что бы он ни говорил Кулуму. Или Роббу. Я знаю Дирка.

— А я знаю тебя!

— Когда он уедет — или умрет, — уеду и я.

— Тогда ему самая пора отправляться на тот свет.

— Тебе лучше запастись терпением.

— Я терпелив, Па. — Торт едва не рассказал Броку о той мести, которую он задумал против Струана — через Кулума — в Макао. Но он не сделал этого. Его отец был больше озабочен счастьем Тесс, чем желанием стать Тай-Пэном «Благородного Дома». Старик уже не обладал той необходимой, не ведающей сомнений безжалостностью, которой Струану было не занимать и которая одна позволяла человеку быть Тай-Пэном. — Вспомни, Па: он перехитрил тебя с серебром, с их домом на холме, с этой женитьбой, даже с балом. Тесс — твое слабое место, — все больше распалялся он. — Он знал это и подцепил тебя на этот крюк; он поманил тебя неверным огоньком, и ты идешь теперь прямо на скалы.

— Нет. Нет! Я знаю, что делаю, — ответил Брок, сдерживаясь, чтобы не раскричаться. Вены у него на висках вздулись, став похожими на узлы на кошке-девятихвостке. — И я уже предупреждал тебя: не охотиться за этим дьяволом в одиночку. Он отрежет тебе то, что у тебя между ног, и скормит тебе же в два счета. Я знаю это исчадие ада!

— Конечно, знаешь, Па, кто же спорит?! — Горт уловил запах старости, исходивший от отца, и впервые почувствовал, что действительно может сокрушить его в схватке один на один. — Поэтому убирайся с дороги и предоставь мужчине делать мужскую работу, клянусь Богом!

Брок вскочил на ноги, и его кресло с грохотом опрокинулось на пол. Горт стоял и ждал, когда рука отца метнется к ножу, зная, что отныне и навсегда он может позволить себе ждать, ибо до конца измерил его силу.

Брок ясно видел, что это его последняя возможность подчинить себе Горта. Если он не выхватит сейчас нож — для него все кончено. Если же выхватит — ему придется убить Горта. Он знал, что сможет сделать это, но уже лишь хитростью, не силой. Горт — твой сын, твой старший сын, повторял он про себя. Он тебе не враг.

— Нехорошо это, — медленно проговорил он, подавляя в себе желание убить. — Нехорошо это, что у нас… у нас с тобой… вот так все. Нет, клянусь Богом. Говорю тебе в последний раз: оставь его в покое или предстанешь перед Создателем до срока.

Горта захлестнула горячая волна ликования: он победил.

— Только йосс поможет нам справиться со всем этим. — Он повернулся и ногой отшвырнул стул с дороги. — Я еду на берег.

Брок остался один. Он осушил до дна свою кружку, потом еще одну и еще. Лиза открыла дверь, но он не заметил ее, и она оставила его наедине с его выпивкой и, улегшись в постель, помолилась за счастливый исход предстоящего брака. И за своего мужа.

Горт отправился на берег. В дом миссис Фортерингилл.

— Я больше не хочу иметь с вами дел, мистер Брок, — сказала она. — Последняя девушка была избита просто зверски.

— Что тебе до этой мартышки, старая ведьма? Вот! — Горт швырнул на стол двадцать золотых соверенов. — И вот еще столько же, чтобы ты не раскрывала свою пасть.

Она дала ему молодую девушку-хакка и проводила в подвал в самой глубине дома.

Горт надругался над девушкой, со звериной жестокостью исхлестал ее кнутом и оставил умирать.

На следующий день он отплыл на «Белой Ведьме» в Макао, лежавший в сорока милях к юго-западу. Все Броки собрались на борту, кроме главы семейства. Кулум тоже стоял на юте, он держал Тесс под руку.