Глава 5

На рассвете Струан отправился на борт «Махараджи Калькутты», торгового судна, на котором Сара возвращалась домой. Корабль принадлежал Ост-Индской Компании. Он должен был отплыть через три часа, когда начнется отлив, и команда занималась последними приготовлениями.

Струан спустился вниз и постучал в дверь каюты, которую занимала Сара.

— Войдите, — услышал он ее голос.

— Доброе утро, Сара. — Он закрыл дверь за собой. Каюта была большой и удобной. Кругом в беспорядке валялись игрушки, одежда, сумки, туфли. Полусонный Локлин жалобно попискивал в своей крошечной кроватке у окна.

— Ты все собрала, Сара?

— Да.

Он достал из кармана конверт.

— Здесь вексель на предъявителя на пять тысяч гиней. Ты будешь получать такой же каждые два месяца.

— Ты очень щедр.

— Это твои деньги — по крайней мере, это деньги Робба, мне они не принадлежат. — Он положил конверт на дубовый стол. — Я лишь выполняю его посмертную волю. Я написал здесь об открытии траст-фонда, как он хотел; в скором времени ты получишь все необходимые бумаги. Я также попросил отца встретить твой корабль. Не хотела бы ты пожить в моем доме в Глазго, пока не подыщешь дом себе по вкусу?

— Твоего мне ничего не нужно.

— Я написал нашим банкирам, чтобы они принимали векселя за твоей подписью — опять же, в соответствии с распоряжениями Робба — на сумму до пяти тысяч гиней в год сверх твоего содержания. Ты должна понимать, что ты богатая наследница, и я считаю своим долгом напомнить тебе об осторожности: найдется немало таких, кто постарается украсть твое богатство. Ты молода, у тебя впереди целая жизнь…

— Мне не нужны твои советы, Дирк, — сказала Сара, впиваясь в него ненавидящим взглядом. — Что касается того, чтобы получить причитающуюся мне долю, я сама о себе позабочусь. Всегда заботилась. А что-до моей молодости, так я заглянула в зеркало. Я стара и безобразна. Я это знаю, и ты это знаешь. Моя жизнь кончена! А ты прекрасно устроился на своем проклятом заборе и забавляешься, двигая фигурками внизу: мужчины против мужчин, женщины против женщин. Ты рад, что Рональда мертва — она с лихвой отслужила свое. И ее смерть чудесно расчистила дорогу для следующей. Кто это будет? Шевон? Мэри Синклер? Дочь герцога, быть может? Ты всегда метил высоко. Но, кто бы она ни была, она будет молода и богата, и ты высосешь из нее все соки, как и изо всех остальных. Ты пьешь кровь у каждого, кто рядом с тобой, и ничего не даешь взамен. Будь же ты проклят перед Господом, который видит нас сейчас, и я молю Его, чтобы Он позволил мне пережить тебя и плюнуть на твою могилу.

Малыш в кроватке громко заплакал, но ни Сара, ни Струан не слышали этого плача, глядя в глаза друг другу.

— Ты забыла одну истину, Сара. Все твое озлобление происходит от мысли, что ты выбрала не того из двух братьев. И ты превратила жизнь Робба в ад по этой причине.

Струан распахнул дверь и вышел.

— Я ненавижу твою истину, — крикнула Сара в пустоту, сомкнувшуюся вокруг нее.

Струан оцепенело сидел за своим рабочим столом в кабинете фактории. Он злился на Сару, но в глубине души понимал ее, и ее проклятье мучило его.

— Неужели я действительно пью чужую кровь? — невольно произнес он вслух. Он поднял глаза на портрет Мэй-мэй. — Да, наверное, так оно и есть. А должно быть иначе? Но разве они не питаются мной? Все время? Так кто же из нас неправ, Мэй-мэй? Кто прав?

Он вспомнил об Аристотеле Квэнсе.

— Варгаш!

— Да, сеньор.

— Как идут дела у мистера Квэнса?

— Все это так печально, сеньор. Так печально.

— Пожалуйста, пришлите его сюда.

Спустя минуту-другую Квэнс появился в дверях.

— Входи, Аристотель, — пригласил его Струан. — И закрой за собой дверь.

Квэнс послушно выполнил все, что ему приказали, потом подошел и встал напротив стола с несчастным видом.

Струан быстро заговорил:

— Аристотель, времени у тебя в обрез. Незаметно выберись из фактории и спускайся к причалу. Там тебя ждет сампан. «Махараджа Калькутты» отплывает через несколько минут, ты догонишь его и поднимешься на борт.

— Что вы сказали, Тай-Пэн?

— Помощь на подходе, приятель. Обставь попышнее свое вступление на корабль. Пока будете выходить из гавани, кричи и размахивай руками. Пусть все узнают, что ты на борту.

— Да благословит тебя Господь, Тай-Пэн. — В глазах старика опять засверкали знакомые искорки. — Но я не хочу уезжать из Азии. Я не могу уехать.

— В сампане ты найдешь одежду кули. Выйдя из гавани, ты сможешь тайком пробраться на лорку шкипера. Я подкупил команду, но не самого шкипера, так что ему на глаза не попадайся.

— О, великие сфероиды Божественного огня! — Квэнс словно подрос на несколько дюймов. — Но… но где мне спрятаться? В Тай Пинь Шане?

— Тебя ждут у миссис Фортерингилл. Я договорился о двухмесячном пансионе. Но запомни, деньги, которые я выложил, останутся за тобой, клянусь Богом!

Квэнс восторженно обнял Дирка Струана и испустил счастливый вопль, который Струан тут же резко оборвал:

— Кровь господня, будь осторожен. Если Морин хоть что-нибудь заподозрит, она превратит нашу жизнь в нескончаемое страдание и никогда не уедет.

— Совершенно справедливо, — согласился Квэнс хриплым шепотом и бросился к двери, но вдруг он остановился: — Деньги! Мне понадобятся деньги. Ты не мог бы предоставить мне небольшую ссуду, Тай-Пэн?

Струан уже держал в руке объемистый кошелек с золотом.

— Здесь сто гиней. Я включу их в твой счет.

Кошелек исчез в кармане Квэнса. Аристотель еще раз обнял Струана и послал воздушный поцелуй портрету над камином.

— Десять портретов несравненнейшей Мэй-мэй. На десять гиней ниже моей обычной цены, клянусь Богом. О, бессмертный Квэнс, я обожаю тебя. Свободен! Свободен, клянусь Богом!

Он два раза взбрыкнул ногами, изображая канкан, бросился в раскрытую дверь и исчез.

Мэй-мэй рассматривала нефритовый браслет. Она поднесла его поближе к солнечному свету, падавшему в открытое окно каюты, и скрупулезно обследовала. Нет, она не ошиблась: на браслете действительно была искусно вырезана стрела и иероглифы, означавшие «птенцы надежды».

— Это прекрасный нефрит, — сказала она на мандаринском.

— Благодарю вас, Повелительница Повелителей, — ответил Гордон Чен на том же языке.

— Да, очень красивый, — повторила Мэй-мэй, возвращая ему украшение, которое он минуту назад снял со своей руки. Гордон Чен принял браслет, помедлил мгновение, с наслаждением ощущая кожей его гладкую поверхность, но на руку надевать не стал, а вместо этого уверенным коротким движением выбросил браслет в окно и проследил за ним взглядом, пока он не исчез под водой.

— Я почел бы за честь, если бы вы приняли его в дар, высокочтимая госпожа. Но некоторые подарки принадлежат черной глубине моря.

— Ты очень мудр, сын мой. Только я не высокочтимая госпожа. Всего лишь наложница.

— У Отца нет жены. Следовательно, вы его Тай-тай.

Мэй-мэй не ответила. Ее ошеломило то, что посланцем Дзин-куа оказался Гордон Чен. И, несмотря на предъявленный браслет, она решила быть очень осторожной и говорить загадками, на случай, если браслет был им перехвачен. Она знала, что и Гордон Чен будет в равной степени осторожен и предпочтет говорить иносказательно.

— Ты выпьешь чаю?

— Это было бы слишком хлопотно для вас, Мать. Очень хлопотно.

— Нисколько не хлопотно, сын мой. — Она прошла в следующую каюту. Гордон Чен последовал за ней, преклоняясь перед красотой ее походки и ее крошечными ногами, едва не теряя голову от изысканного аромата ее духов. Ты полюбил ее с того самого момента, когда увидел, сказал он себе. В каком-то смысле она твое творение, ибо именно ты передал ей варварскую речь и варварские мысли.

Он благословил свой йосс за то, что Тай-Пэн был его отцом, и его уважение к нему не знало границ. Он понимал, что без этого уважения его любовь к Мэй-мэй не смогла бы остаться сыновней. Подали чай, и Мэй-мэй отпустила Лим Дина, но, соблюдая приличия, позволила А Сам остаться. Она знала, что А Сам не понимает диалекта провинции Сучьжоу, на котором и возобновила разговор с Гордоном.

— Стрела может быть очень опасна.

— Да, высокочтимая госпожа, в неверных руках. Вы интересуетесь стрельбой из лука?

— Когда я была очень маленькой, мы часто пускали воздушных змеев, мой брат и я. Один раз я стреляла из лука, но это очень напугало меня. Однако я полагаю, иногда стрела может быть даром богов и потому не опасна.

Гордон Чен задумался на мгновение, потом почтительно кивнул и сказал:

— Да. Например, если бы она оказалась в руках умирающего с голоду человека, и он бы прицелился в дичь и поразил бы свою жертву.

Ее веер изящно шевельнулся. Она была рада, что в свое время имела возможность изучить склад его ума; теперь это облегчало ей задачу и делало передачу информации более увлекательной.

— Такому человеку понадобилась бы вся его осторожность, если бы у него был только один шанс попасть в цель.

— Все это так, повелительница моя. Но мудрый охотник держит много стрел в своем колчане. — Что это за дичь, на которую ему придется охотиться, спрашивал он себя.

— Бедной женщине никогда не дано испытать мужских радостей охоты, — спокойно заметила она.

— Мужчина олицетворяет собой принцип ян — он охотник по выбору богов. Женщина олицетворяет собой принцип инь — она та, которой охотник приносит пищу, чтобы приготовить ее.

— Боги очень мудры. Очень. Они учат охотника, какая добыча съедобна, а какая нет.

Гордон Чен маленькими глотками пил чай. Хочет ли она этим сказать, что ей нужно просто кого-то найти? Или выследить и убить? Кого она могла бы хотеть отыскать? Бывшую любовницу дяди Робба и его дочь, может быть? Скорее всего, нет, потому что для этого совсем не требовалось бы соблюдать такую секретность — и, уж конечно, Дзин-куа никогда не стал бы привлекать к этому меня. Клянусь всеми богами, что может связывать эту женщину с Дзин-куа? Чем она так помогла ему, что это заставило его приказать мне — а в моем лице всей мощи гонконгских Триад — исполнить любое ее желание?

В этот момент неясные слухи, дошедшие до него несколько дней назад, вдруг обрели свое истинное значение: слухи о том, что Дзин-куа раньше других узнал, что флот немедленно возвращается к Кантону, вместо того чтобы отправиться на север, как все ожидали. Так вот в чем дело! Должно быть, Мэй-мэй тайно известила об этом Дзин-куа и тем самым поставила его в положение своего должника! Ай-ай-ай, вот уж действительно услуга из услуг!

Получив такое известие заранее, Дзин-куа сэкономил самое меньшее три-четыре миллиона тэйлов.

Его уважение к Мэй-мэй возросло.

— Иногда охотник вынужден пользоваться своим оружием и для того, чтобы защитить себя от диких зверей леса, — сказал он, предлагая ей другое продолжение разговора.

— Верно, сын мой. — Ее веер с треском захлопнулся, и она вздрогнула всем телом. — Боги защищают бедных женщин от такой беды.

Значит, она хочет, чтобы кого-то убили, подумал Гордон. Он принялся разглядывать фарфоровую чашку, пытаясь угадать, кого же.

— Йосс судит так, что зло подстерегает нас во многих местах. Наверху и внизу. На материке и здесь, на острове.

— Да, сын мой, — произнесла Мэй-мэй, и ее веер затрепетал, а губы слегка задрожали. — Даже на море. Даже среди высокородных и очень богатых. Ужасны пути богов.

Гордон Чен едва не выронил чашку из рук. Он повернулся спиной к Мэй-мэй и постарался собрать свои разбежавшиеся мысли. «Море» и «высокородный» могли означать только двух людей: Лонгстаффа или самого Тай-Пэна.

Драконы смерти, пойти сейчас против любого из них — значило бы приблизить свое полное уничтожение! Его желудок сжался в тугой комок. Но зачем? И неужели это Тай-Пэн? О боги, только не мой отец. Не допустите, чтобы это был мой отец!

— Да, высокочтимая госпожа, — сказал он с оттенком покорной отрешенности, ибо знал, что принесенная им клятва обязывала его выполнить любое ее приказание. — Пути богов ужасны.

Мэй-мэй заметила внезапную перемену в поведении Гордона Чена, но никак не могла понять, чем это было вызвано.

Она заколебалась, озадаченно нахмурившись. Потом встала и подошла к окнам на корме.

Флагман, отдав якорь, мягко покачивался на искрящейся глади моря в гавани, окруженный сампанами. За ним на штормовом якоре стоял клипер Дирка Струана «Китайское Облако», чуть поодаль расположилась «Белая Ведьма».

— Эти корабли так прекрасны, — сказала она. — Какой из них больше других радует твой взгляд?

Гордон подошел вплотную к окнам. Он не думал, что это мог бы оказаться Лонгстафф. Его смерть не сулила никакой выгоды. По крайней мере для нее. Для Дзин-куа — возможно, но не для нее.

— Я думаю, вон тот, — мрачно произнес он, кивнув головой в сторону «Китайского Облака».

Мэй-мэй судорожно вздохнула, веер выскользнул из ее рук и полетел на пол.

— Кровь господня! — вырвалось у нее по-английски. А Сам на короткое мгновение подняла глаза, и Мэй-мэй тут же овладела собой. Гордон Чен поднял веер и, низко склонившись, подал ей.

— Благодарю. — продолжала она на сучьжоу. — Однако я предпочитаю вон тот корабль. — Мэй-мэй указала веером на «Белую Ведьму». Она все еще дрожала от страшного осознания того, что Гордон Чен подумал, будто она желает смерти ее обожаемого Тай-Пэна. — Тот другой — бесценный нефрит. Бесценный, ты слышишь? Неприкосновенный, клянусь богами. Как смеешь ты быть таким дерзким, чтобы думать иначе.

Облегчение, которое он испытал, было почти осязаемым.

— Простите меня, повелительница. Я бы поклонился тысячу раз здесь и сейчас, чтобы показать, насколько глубоко мое раскаяние, но это могло бы показаться странным вашей рабыне, — скороговоркой забормотал он, нарочно смешивая мандаринские слова с сучьжоу. — На какой-то миг дьявол пролез в мою дурную голову, и я недостаточно хорошо вас понял. Конечно, я никогда, никогда в жизни не стал бы сравнивать эти корабли, один с другим.

— Хорошо, — сказала она. — Если хоть один волосок пеньковой веревки, хоть одна щепка упадут с того, другого, я последую за нечестивцем, который осмелится осквернить несравненное совершенство такого нефрита, в самое чрево ада и там ногтями раздеру ему мошонку, вырву глаза и скормлю ему его собственные внутренности!

Гордон Чен содрогнулся в душе, но голос его по-прежнему оставался спокойным и почтительным.

— Не беспокойтесь, высокочтимая госпожа. Не беспокойтесь. Я отобью сто низких поклонов в наказание за то, что не понял разницы между драгоценным нефритом и деревом. Я никогда бы не дал повода… мне бы ни в коем случае не хотелось, чтобы у вас осталась хоть тень сомнения в том, что я понял все правильно.

— Хорошо.

— А сейчас, если вы извините меня, высокочтимая госпожа, я немедленно, не откладывая, займусь своим делом.

— Твое дело еще не закончено, — резко произнесла она. — И приличия требуют, чтобы вы выпили еще чаю. — Она повелительно хлопнула в ладоши и приказала А Сам приготовить свежий чай. И горячие полотенца. Когда А Сам вернулась, Мэй-мэй заговорила на кантонском: — Я слышала, в скором времени многие корабли отплывают в Макао, — сказала она.

Тут Гордон Чен сразу понял, что Брока следует устранить в Макао, и без промедления.

Лицо А Сам озарилось улыбкой.

— Вы думаете, мы тоже поедем? О, я была бы счастлива вновь увидеть Макао. — Она игриво посмотрела на Гордона Чена: — Вы знаете Макао, досточтимый господин?

— Конечно, — ответил он. Обычно рабыня не осмелилась бы обратиться к нему. Но он знал, что А Сам была посвящена во многие секреты Мэй-мэй, являлась ее личной рабыней и потому имела некоторые особые привилегии. К тому же он находил ее очень хорошенькой — для девушки-танка. Он перевел взгляд на Мэй-мэй: — К сожалению, я не смогу поехать туда в этом году. Хотя многие из моих друзей постоянно ездят туда и обратно.

Мэй-мэй кивнула.

— Ты слышал, что варварский сын Отца был помолвлен вчера вечером? Можешь ты себе представить? С дочерью его врага. Совсем невероятные люди эти варвары!

— Да, — сказал Гордон Чен, удивляясь про себя, что Мэй-мэй сочла необходимым еще раз пояснить ему, что Брок должен исчезнуть с лица земли. Не может же быть, чтобы она хотела уничтожения всей семьи? — Неслыханно.

— Хотя до их отца мне дела нет: он стар, и, если боги справедливы, его йосс скоро кончится. — Мэй-мэй тряхнула головой, заставив зазвенеть все нефритовые и серебряные украшения. — Что же касается девушки, ну, я полагаю, она принесет своему мужу хороших сыновей — хотя я действительно не в состоянии себе представить, что мужчина может найти в таком толстоногом, коровногрудом создании.

— Да, — согласно кивнул Гордон. Значит, Брока убивать не нужно. И дочь тоже. Остаются мать и брат. Мать — крайне маловероятно, следовательно, это брат — Горт. Но почему только брат, почему один только Горт Брок? Почему не отец и брат? Ведь оба представляют очевидную опасность для Тай-Пэна. Уважение Гордона к своему отцу увеличилось невероятно. Как тонко с его стороны представить дело так, будто Мэй-мэй сама вздумала уничтожить Горта! Как хитро он поступил, прозрачно намекнув на это Мэй-мэй, которая обратилась к Дзин-куа, который обратился ко мне! Какой это изысканный план! Конечно, говорил он себе, это означает, что Тай-Пэн знал о том, что Мэй-мэй передала секретную информацию дальше — должно быть, он специально дал ей эти сведения, чтобы Дзин-куа оказался у нее в долгу. Но знает ли он, следовательно, и о Триадах? И обо мне? Разумеется, нет.

Он почувствовал себя очень усталым. Его разум был измотан чрезмерным напряжением этого разговора и постоянным ощущением близкой опасности. И его серьезно тревожило то, что мандарины усилили гонения на Триад в Квантуне. А также в Макао. И даже в Тай Пинь Шане. У мандаринов было много агентов среди обитателей холма, и, хотя большинство из них были ему известны и четверо из них уже устранены, тревога, которую несло с собой их присутствие, действовала на него угнетающе. Если станет известно, что он возглавляет движение Триад на Гонконге, он уже никогда не сможет вернуться в Кантон, и жизнь его не будет стоить даже испражнений самого бедного владельца сампана.

И, опять же, рассудок его растворялся в изысканном благоухании Мэй-мэй и в откровенной, животной привлекательности А Сам. Я бы не прочь покрыть рабыню, подумал он. Но это будет неразумно. И опасно. Разве что Мать сама мне предложит. Лучше скорее вернуться в Тай Пинь Шан в объятия его наложницы, самой дорогой из всех на холме. Клянусь богами, она почти стоит той тысячи тэйлов, которую я за нее заплатил. Сегодня мы будем любить друг друга десять раз десятью разными способами.

Он улыбнулся про себя. Будь честен, Гордон, это произойдет всего лишь трижды. Да и трижды-то, если поможет йосс — но зато как это будет чудесно!

— Я опечален, что не смогу поехать в Макао, — сказал он. — Я полагаю, все новые родственники Отца по браку отправятся туда? Особенно сын?

— Да, — ответила Мэй-мэй, сладко вздохнув: теперь она знала, была уверена, что ее поняли правильно. — Я так думаю.

— Ха! — с отвращением воскликнула А Сам. — Для всех настанет великая радость, когда сын покинет Гонконг.

— Почему? — заинтересовалась Мэй-мэй, и Гордон Чен тоже насторожился, в миг забыв о своей усталости.

А Сам приберегала эту редкую новость как раз для такого вот драматичного момента.

— Этот сын — настоящий варварский дьявол. Он ходит в один из варварских борделей два или даже три раза в неделю.

Она замолчала и принялась заново наполнять их чашки.

— Ну, продолжай же, А Сам, — нетерпеливо приказала Мэй-мэй.

— Он бьет их, — со значением сказала рабыня.

— Возможно, они не могут угодить ему, — заметила Мэй-мэй. — Хорошая взбучка никак не повредит этим варварским шлюхам.

— Да. Но он порет их кнутом и терзает их, прежде чем лечь с ними.

— Что, каждый раз? — недоверчиво спросила Мэй-мэй.

— Каждый раз, — уверенно ответила А Сам. — Он платит за битье, а потом платит за… ну, за очень короткую игру — потому что, похоже, это все, что следует дальше. Пф-ф-фт! Только оказался внутри — и сразу готово, — она щелкнула пальцами, — просто вот так!

— Ха! Откуда ты все это знаешь, а? — требовательно спросила Мэй-мэй. — По-моему, ты заслуживаешь хорошего щипка. Мне кажется, ты все это просто выдумываешь, рабыня со ртом, наполненным навозными жуками!

— Я ни в коем случае ничего не выдумываю, Мать. Эта варварская мадам… ну, старая ведьма с невозможным именем? Та, которая со стеклянными глазами и невероятными вынимающимися зубами?

— Фортерингилл? — спросил Гордон Чен.

— Совершенно верно, досточтимый господин. Фортерингилл. Так вот, у этой мадам самый большой дом в Куинз Тауне. Недавно она купила шесть девушек-танка и одну девушку из Кантона. Одна из…

— Девушек-танка было пять, — поправил ее Гордон Чен.

— Ты занимаешься и этим тоже? — вежливо поинтересовалась Мэй-мэй.

— О да, — ответил он. — Это дело становится весьма прибыльным.

— Продолжай, А Сам, девочка моя.

— Так вот, Мать, как я говорила, одна из девушек-танка доводится родственницей А Тат, которая, как вы знаете, состоит в родстве с моей матерью, и эту девушку назначили к нему на всю ночь. Одного раза было достаточно! — А Сам еще больше понизила голос: — Он чуть-чуть не убил ее. Он хлестал ее по животу и по ягодицам, пока не потекла кровь, а потом заставил проделывать всякие особенные вещи с его органом. Потом…

— Какие особенные вещи? — тоже шепотом спросил Гордон Чен, подаваясь вперед.

— Да, — сказала Мэй-мэй, — какие вещи?

— Не по мне, конечно, пересказывать такие необычайные и непристойные занятия, — о боги, нет — но она должна была, и с большим искусством, почтить его орган всеми своими частями.

— Всеми?

— Всеми, Мать. И это после ужасных побоев и после того, как он кусал, и пинал, и терзал ее. Ай-йа, бедная девушка едва не умерла.

— Как необычно все это! — Мэй-мэй удивилась, потом резко бросила рабыне: — И все-таки я думаю, что ты сочиняешь. А Сам. Помнится, ты сама говорила, что для него это всегда бывает, — она величественно щелкнула пальцами, — пф-фт, — вот так.

— Так и есть. И он всегда ужасно ругается и обвиняет во всем девушку, хотя это не ее вина. В этом-то и заключается его главная беда. В этом и еще в том, что у него такой маленький и вялый. — А Сам воздела руки к небу и заголосила: — Пусть я умру старой высохшей девой, если я солгала! Пусть моих предков пожрут черви, если я солгала! Пусть предков моих предков пожрут черви, если я солгала! Пусть предки моих предков никогда не знают покоя и никогда не возродятся, если я солгала! Пусть моя…

— О, ну хорошо, А Сам, — раздраженно оборвала ее Мэй-мэй. — Я тебе верю.

После этого А Сам обиженно вернулась к своей чашке с чаем.

— Как бы я осмелилась лгать моей превосходнейшей Матери и ее досточтимому родственнику? Но я считаю, что боги непременно должны покарать такого варварского зверя!

— Да, — сказал Гордон Чен.

И Мэй-мэй улыбнулась про себя.

КНИГА ПЯТАЯ