— Если случится, что ты все-таки уедешь, ну, это же не будет означать, что ты умываешь руки от всех дел компании, ведь так? Если появится что-то, с чем мне не справиться, я мог бы обратиться к тебе, раз — и готово.

— Когда я уеду, парень, тебе одному придется отвечать за все. Только на почту домой и обратно уходит полгода. Слишком многое может произойти за это время. Тебе нужен опыт. Ты еще не готов.

— А когда я буду готов?

— Это зависит от тебя.

— Ты обещал, что я стану Тай-Пэном через год после… ну, после дяди Робба.

— Да. Если будешь готов. А ты еще не готов к тому, чтобы я уехал, как мы договаривались. Брок и Горт сожрут тебя в два счета.

Да, сказал себе Кулум, Горт снова был прав. Придется ждать.

— Очень хорошо. Что я могу сделать, чтобы доказать, что я достоин?

— Ничего сверх того, что ты уже делаешь, парень. Тебе нужно просто поднабраться опыта. Два года, три — я скажу тебе, когда буду уверен.

Кулум знал, что ничего не добьется, если начнет сейчас возражать и спорить.

— Ты хочешь, чтобы я взял на себя работу дяди Робба?

— Да. Но пока ничего не заказывай, ничего не продавай и никого не увольняй без моего ведома. Я подготовлю для тебя особое письмо с инструкциями. Помоги Варгашу оценить наши убытки в поселении и привести в порядок все бухгалтерские книги.

— Как ты считаешь, когда можно будет объявить о нашей помолвке?

— Ты уже обговаривал это с Броком?

— Только когда видел его на Вампоа. Он предложил День святого Иоанна.

Струан вдруг вспомнил Скраггера и то, что тот рассказал ему о By Квоке: про праздник на Кимое в День святого Иоанна, который легко можно превратить в ловушку для пиратского главаря. Он понимал, что теперь у него нет другого выхода, кроме как положиться на слово Скраггера и постараться уничтожить By Квока. Мертвый By Квок означал бы, что у Кулума будет одной опасностью меньше, когда он станет Тай-Пэном. А как быть с остальными тремя половинками монет? Каких макиавеллиевских «услуг» потребуют от компании их владельцы? И когда? Он посмотрел на календарь на столе. 15 июня. До Дня святого Иоанна оставалось девять дней.

— Что же, пусть будет День святрго Иоанна. Но только скромный ужин. Исключительно для родственников, — добавил он с тонкой иронией.

— Мы подумали о свадебном подарке, который хотели бы получить от тебя. Это была идея Тесс. — Он протянул Струану лист бумаги.

— Что это?

— Не больше и не меньше как торжественное соглашение забыть о прошлом и стать друзьями. Скрепленное подписями Броков и Струанов.

— Единственная сделка, на которую я пойду с этими двумя людьми, уже заключена, — сказал Струан, возвращая ему бумагу, даже не прочитав ее.

— Горт готов подписаться. Он сказал, что и его отец сделает это.

— Могу поспорить, что у Горта уже и чернила наготове, клянусь Богом. Но Тайлер никогда не подпишет такого документа.

— А если подпишет, подпишешь ли ты?

— Нет,

— Прошу тебя.

— Нет.

— Наши дети будут принадлежать вам обоим, и уж тогда…

— Я хорошо подумал о детях, Кулум, — прервал его Струан. — И о многом другом. Я очень сомневаюсь, что уваших детей будут дядя и дедушка с материнской стороны к тому времени, когда они достаточно подрастут, чтобы разобраться, что представляют собой эти двое.

Кулум решительно направился к двери.

— Подожди, Кулум!

— Пожалуйста, сделай нам подарок, о котором мы просим, умоляем тебя.

— Я не могу. Для них это останется лишь клочком бумаги. Горт и Брок охотятся за твоей шкурой, они…

Кулум хлопнул дверью, не дослушав его.

Струан налил себе еще бренди, выпил его залпом и запустил бокал в камин.

В ту ночь Струан лежал с открытыми глазами рядом с Мэй-мэй на большой кровати в спальне своего дома. Окна были распахнуты, пропуская в комнату свет луны и легкий бриз, напоенный бодрящим запахом моря. Снаружи огромной сетки, со всех сторон закрывавшей кровать, беспокойно жужжали комары, отыскивая какую-нибудь щель, чтобы добраться до пищи. В отличие от большинства европейцев, Струан всегда пользовался комариной сеткой. Дзин-куа дал ему этот совет еще много лет назад, сказав, что это помогает сохранить здоровье.

Струан размышлял о ночных малярийных испарениях, опасаясь, что как раз сейчас они с Мэй-мэй вдыхают их.

Кроме этого, его тревожила Сара. Когда он увиделся с ней несколько часов назад, она сообщила ему, что намерена уехать с первым же кораблем.

— Но ты еще слишком слаба, — возразил он. — И Локлин тоже.

— Как бы то ни было, мы уезжаем. Ты сам подготовишь все, или этим заняться мне? У тебя есть копия завещания Робба?

— Да.

— Я только что прочла его. Почему он назначил тебя доверенным распорядителем его доли в компании, а не меня?

— Не женское это дело, Сара! Но волноваться тебе незачем. Ты получишь все до последнего пенни.

— Мои адвокаты проследят за этим, Тай-Пэн. Он подавил в себе нарастающий гнев.

— Сейчас сезон тайфунов. Опасное время для путешествия домой. Подожди до осени. К тому времени вы оба достаточно окрепнете.

— Мы уезжаем немедленно.

— Поступай, как знаешь.

Потом он навестил Сергеева. Рана у князя воспалилась, но гангрены, слава Богу, не было. Поэтому какая-то надежда оставалась. Затем он вернулся в контору и написал донесение Лонгстаффу, в котором указал, что по дошедшим до него сведениям пират By Квок на Иоаннов день будет находиться на острове Кимой, что фрегатам следует встать в засаде где-нибудь неподалеку, и что он хорошо знает те воды и с радостью возглавит экспедицию, если адмирал даст, свое согласие. Он отослал депешу Горацио. И уже ближе к вечеру, когда он собирался домой, к нему пришли армейские врачи. Они сказали, что исчезли последние сомнения: лихорадка Счастливой Долины была малярией…

Он нервно заворочался в постели.

— Хочешь, поиграем в трик-трак? — предложила Мэй-мэй, уставшая не меньше него и столь же обеспокоенная.

— Нет, спасибо, девочка. Ты тоже не можешь уснуть?

— Да. Не обращай внимания, — ответила она. Она тревожилась за Тай-Пэна. Весь день сегодня он был каким-то странным. И она переживала за Мэри Синклер. Сегодня днем Мэри пришла рано, Струан еще не вернулся. Мэри рассказала ей о ребенке и о своей тайной жизни в Макао. Даже о Горацио. И о Глессинге.

— Прости, — говорила Мэри сквозь слезы. Они беседовали на мандаринском диалекте, который обе предпочитали кантонскому. — Я должна была рассказать все это кому-нибудь. Вокруг меня нет ни одного человека, к которому я могу обратиться за помощью. Ни одного.

— Ну-ну, Мэри, дорогая моя, — постаралась утешить ее Мэй-мэй. — Не плачь. Сначала мы будем пить чай, а потом решим, что делать.

Им подали чай, и пока они пили его, Мэй-мэй удивлялась про себя варварам и их взглядам на жизнь и отношения между мужчиной и женщиной.

— Какая помощь тебе нужна?

— Помоги… помоги избавиться от ребенка. Боже мой, это уже становится заметно.

— Но почему ты не пришла ко мне раньше?

— Мне не хватало смелости. Если бы я не заставила Горацио согласиться на наш брак, мне бы и сейчас ее не хватило. Но теперь… Можно еще что-то сделать?

— Как долго он живет в твоем чреве?

— Почти три месяца, без одной недели.

— Это нехорошо, Мэри. После двух месяцев это может быть опасно. — Мэй-мэй уже думала о том, как можно было бы помочь Мэри и насколько велик будет риск. — Я пошлю А Сам в Тай Пинь Шан. Я слышала, там есть собиратель трав, который, возможно, сумеет тебе помочь. Ты понимаешь, что это может быть очень опасно?

— Да. Если ты выручишь меня, я сделаю для тебя все, что ты захочешь. Абсолютно все.

— Ты — моя подруга. Подруги должны помогать друг другу. Но ты никогда, никогда не должна никому об этом рассказывать.

— Я обещаю, как перед Богом.

— Когда травы будут у меня, я пошлю А Сам к твоей служанке А Тат. Ты доверяешь ей?

— Да.

— Когда твой день рождения, Мэри?

— Зачем это тебе?

— Астрологу нужно будет определить наиболее благоприятный день для принятия лекарства, конечно. Мэри назвала ей день и час.

— Где ты будешь принимать лекарство? В отеле нельзя — здесь, на острове вообще нигде нельзя. Выздоровление может растянуться на несколько дней.

— В Макао. Я поеду в Макао. В свой… в свой дом. О нем никто не знает. Там это будет безопасно. Да, там мне ничего не грозит.

— Эти лекарства помогают не всегда, моя дорогая. И лечение никогда не бывает легким.

— Я не боюсь. Лекарство поможет. Должно помочь, — ответила Мэри.

Мэй-мэй легонько шевельнулась.

— Что случилось? — тут же спросил Струан.

— Ничего. Просто малыш толкается.

Струан положил руку на ее слегка округлившийся живот.

— Нужно пригласить доктора, пусть он осмотрит тебя.

— Нет уж, спасибо, Тай-Пэн, не стоит. Эти ваши варварские дьяволы не для меня. В этом я навсегда останусь той, кем была — китаянкой.

— Мэри выглядела нездоровой, тебе не показалось? — осторожно спросила она после короткой паузы.

— Показалось. И эта девушка что-то задумала. Она случайно не говорила тебе, что у нее на уме?

Мэй-мэй не хотелось лгать, но при этом она и не желала открывать Струану то, что его, по сути, не должно было касаться.

— По-моему, она просто переживает из-за брата.

— А что с ним такое?

— Она сказала, что хочет выйти замуж за этого Глессинга.

— А, вон оно что. — Струан уже понял, что Мэри приходила повидать в первую очередь Мэй-мэй, а не его. Он обменялся с ней всего несколькими фразами, поблагодарил за то, что она проводила детей в Макао. — Я так полагаю, Горацио не дает своего благословения, и она хочет, чтобы я поговорил с ним? Она за этим приходила?

— Нет. Ее брат согласен.

— Это меня удивляет.

— Почему? Этот Глессинг — он плохой человек?

— Нет, девочка. Просто Мэри и Горацио долгие годы жили вместе. Ему будет здесь очень одиноко без нее. — Струан спросил себя, что сказала бы Мэй-мэй, узнав о тайном доме Мэри в Макао — Может, она так неважно выглядит, потому что беспокоится за него.

Мэй-мэй ничего не ответила, лишь грустно покачала головой, думая о том, как сложно все иногда бывает в жизни мужчины и женщины.

— Как идут дела у молодых влюбленных? — спросила она, пытаясь разгадать, что же в действительности не дает ему покоя.

— Хорошо. — Он еще не рассказывал ей о своем разговоре с Броком.

— Ты уже решил, что делать с дьявольской лихорадкой?

— Нет пока. Думаю, тебе следует вернуться в Макао.

— О да, пожалуйста, Тай-Пэн. Но только после того, как ты найдешь решение для Гонконга.

— Здесь оставаться опасно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Йосс, — произнесла она, пожав плечами. — Конечно, наш фен шуй здесь ох-ох какой плохой. — Она положила руку ему на грудь и погладила его, потом нежно поцеловала. — Однажды ты говорил мне, что есть три вещи, которые ты должен сделать, прежде чем выберешь свою Тай-тай. Две я знаю. Какая третья?

— Передать «Благородный Дом» в надежные руки, — ответил он. И рассказал ей о разговоре с Броком и о сегодняшней ссоре с Кулумом.

Она долго молчала, обдумывая его слова и подбирая ключ к этой третьей проблеме. И поскольку решение было таким простым и очевидным, она спрятала его глубоко в своем сердце и произнесла с невинным видом:

— Я говорила тебе, что помогу с первыми двумя и подумаю над третьей. Третья для меня слишком велика. Я не смогу помочь тебе, как бы мне ни хотелось.

— Понимаю, — кивнул Струан. — Я не знаю, что мне делать. По крайней мере, — добавил он, — я вижу лишь один ответ.

— Убийство — ответ неразумный, — твердо сказала она. — Очень неразумно опасный. Броки будут ждать его. Все будут. И ты рискуешь тем, что тебе будет мстить ваш ужасный закон, который, как глупый, требует глаз за глаз у любого, у кого есть глаз, а это, как всякому понятно, сумасшедшее безумие. Зачем тогда быть богатым, хейа? Ты не должен этого делать, Тай-Пэн. И дальше, я советую тебе сделать сыну и твоей новой дочери подарок, о котором они так просят.

— Я не могу, клянусь Богом. Это все равно что своей рукой перерезать Кулуму горло!

— Даже так, это мой совет. И я дальше советую тебе фантастически немедленный брак.

— Об этом не может быть и речи, — взорвался он. — Любая, поспешность сейчас будет выглядеть крайне неприлично — оскорбление памяти Робба — да и просто смешно.

— Я всем сердцем соглашаюсь с тобой, Тай-Пэн, — спокойно ответила Мэй-мэй. — Но я, кажется, понимаю, что по варварскому обычаю — который хоть раз следует мудрому китайскому обычаю — девушка переходит жить в дом мужа. Не наоборот, хейа? Поэтому чем немедленнее Броковая девица выскользнет из-под каблука Горта, тем скорее Броки потеряют власть над твоим сыном.

— Что?

— Вот тебе и что! Почему ты думаешь, твой сын стал теперь совсем глупый, как безумный? Потому что ему фантастически сильно хочется затащить ее на постель. — Струан рывком сел на кровати, и она торопливо проговорила, повысив голос: — Нет, не надо сейчас спорить, клянусь Богом, сейчас ты слушай, а потом и я буду тебя почитательно слушать. Вот почему он и делается безумно больной — бедный мальчик лежит всю ночь холодный, измученный, никого не покрывший. Это правда. Почему ты не говоришь это открыто, хейа? Я говоришь это открыто. Он весь горит, как в огне. Почему и слушает, высунув язык, всю сумасшедшую болтовню Горта. Я, будь я на его месте, делала бы то же самое, потому что всякий брат имеет власть над сестрой! Но ты отдай сыну Кулуму его девушку, и тогда будет твой Кулум проводить час за растреклятым часом, выслушивая брата Горта? Нет, клянусь Богом! Он станет каждую минуту проводить в ее постели, тиская ее грудь, фантастически изнуряя себя и делая малышей. И он возненавидит любого, кто попробует его отвлекать от этих занятий — тебя ли, Брока, или Горта. — Она нежно посмотрела на него. — Нет?

— Да, — сказал он. — Я обожаю тебя за твою проницательность.

— Ты обожаешь меня, потому что я безумно свожу тебя с ума, но при этом и сплю с тобой, сплю, пока ты не лопаешься. — Она рассмеялась, очень довольная собой. — Дальше: пусть они начнут строить свой дом. Завтра же. Направь их мысли на свой дом, и они забросят слушать фан-квэя Горта. Она ведь совсем юная, да? Поэтому мысль о собственном доме фантастически займет весь ее ум. Это разозлит Броков, и они начнут долго решать, что за дом и так дальше, а это разозлит ее и приведет ее к тебе, кто дал ей дом. Горт должен абсолютно противничать быстрому браку — почему и Кулум отвернется от него, потому что он лишится своего — как вы это говорите? — «валета в рукаве».

— Туза в рукаве. — Он восторженно обнял ее. — Ты фантастическое создание! Я должен был бы сам до этого додуматься. На следующей неделе проводится еще одна распродажа земли. Я куплю для тебя прибрежный участок. За твою мудрость.

— Ха! — сердито воскликнула она. — Ты думаешь, я оберегаю своего мужчину из-за клочка паршивой гонконгской земли? Одного единственного разнесчастного пригородного участка? Из-за серебряных тэйлов? Нефрита? Кто, по-твоему, эта бесценная Т'чунг Мэй-мэй, хейа? Грязный ломотик продажного собачьего мяса?

Она продолжала тараторить и возмущаться и лишь с большой неохотой позволила ему успокоить себя, гордясь тем, что он так хорошо понимал значение собственной земли для цивилизованного человека, и благодарная ему за то, что он дал ей такое лицо, притворившись, будто не понял, как она довольна в глубине души его предложением.

В комнате теперь было тихо, только комары звенели чуть слышно.

Мэй-мэй свернулась калачиком рядом со Струаном и задумалась над третьей проблемой Тай-Пэна. Она решила думать об этом на мандаринском, а не на английском, потому что не знала достаточного количества слов с правильными оттенками значений. Например, «тонкость», подумала она. Как бы ты сказала это на варварском языке? Или «искусность»? Решение третьей проблемы требовало истинно китайской тонкости и величайшей искусности.

Все так восхитительно просто, радостно думала она. Нужно убить Горта. Подстроить его убийство так, чтобы никто даже не заподозрил, будто его убийцы могут быть кем-то, кроме пиратов или разбойников. Если проделать все это тайно и именно таким образом, одной опасностью для моего Тай-Пэна будет меньше, Кулум окажется защищен от явной угрозы в будущем, а старый Брок ничего не сможет поделать, потому что он по-прежнему будет связан по рукам и ногам той поразительной, невероятной окончательностью, с которой все варвары воспринимают свои «священные» клятвы. Очень простое решение. Но чреватое опасностью. Я должна быть очень осторожна. Если мой Тай-Пэн когда-нибудь узнает об этом, он сам притащит меня к одному из этих варварских судей — может быть, к этому отвратительному Mayccy! Мой Тай-Пэн обличит меня перед ним — даже меня, свою обожаемую наложницу. И меня повесят. Какая нелепость!

После всех этих лет, что я изучаю их — учу их язык и изо всех сил стараюсь понять их, — некоторые представления варваров и сейчас остаются для меня абсолютно непостижимыми. Как глупо иметь один закон для всех — и для богатых, и для бедных. Зачем же тогда работать, исходить потом, чтобы становиться богатым и могущественным?

Ну ладно, так какой же способ будет наилучшим, спросила она себя. Я так мало знаю об убийствах. Как это сделать? Где? Когда?

Мэй-мэй не смыкала глаз всю ночь. С первыми лучами солнца она наконец решила, что ей следует предпринять. Потом погрузилась в сладкий сон.