— Это очень любезно с твоей стороны, — сказал Горацио. В этот момент его окликнул Маусс, и он отвернулся со словами: — Прошу прощения.

Кулум присел за одним из етолов, радуясь возможности побыть наедине со своими мыслями. Тесс Брок. Какое очаровательное имя! Как она была прекрасна! Какая совершенная леди! Он увидел приближающегося к нему Горта.

— Пару слов с глазу на глаз, Струан? — произнес Горт.

— Конечно. Присаживайтесь, пожалуйста. — Кулум старался скрыть охватившее его беспокойство.

— Благодарствуйте. — Горт сел, положив свои огромные руки на стол. — Лучше уж я сразу выложу все, как есть. Я по-другому и не умею. Дело касается твоего отца и моего. Они враги, тут ничего не попишешь. И ничего мы с этим поделать не сможем, ни ты, ни я. Но, только потому что они враги, нам-то вовсе не обязательно так же относиться друг к другу. По крайности, такая у меня мысль. Китай большой, хватит его и на твою, и на мою долю. По крайности, такая у меня мысль. Мне до смерти надоело смотреть на те глупости, которые они вытворяют. Возьми, к примеру, этот холм — да они оба были готовы всем на свете рискнуть, все поставить на один удар молотка из-за этого своего лица. Если мы не поостережемся, нас обоих втянут в эту вражду, и тебя, и меня, хотя нам-то друг друга ненавидеть и не за что. Что скажешь? Давай решать сами за себя. Что мой Па думает или что твой Па думает — ну, это их личное дело. Давай мы с тобой начнем все по-честному. В открытую. Кто знает, может, когда-нибудь мы станем друзьями? Но, я думаю, не по-христиански это — нам вот так друг друга ненавидеть, из-за наших только отцов. Что скажешь?

— Я с тобой согласен, — ответил Кулум, сбитый с толку этим неожиданным предложением дружбы.

— Я не говорю, что мой отец не прав, а твой прав. Я только говорю, что мы как мужчины должны постараться жить своей жизнью, а уж там, как получится. — Грубое, словно вытесанное из камня лицо Горт а сложилось в улыбке: — Я, видать, тебя здорово огорошил, парень.

— Прошу прощения. Просто я… ну… да, я бы хотел, чтобы мы были друзьями. Я просто не ожидал, что… ну, что ты смотришь на это по-иному, чем наши родители.

— Вот видишь? Я как раз об этом и речь веду, клянусь Богом. Мы за всю жизнь друг другу и четырех слов не сказали, а ты уже думал, что я ненавижу тебя со всеми потрохами, да и только.

— Да.

— Нелегко это — ну, то, что мы затеем. Не забывай, у нас с тобой жизнь была разная. Моей школой стал корабль. В десять лет я уже ушел в свое первое плавание. Так что придется тебе попривыкнуть к моим манерам, да и к речи. Но даже и так, я знаю про Китайскую торговлю больше многих, и я лучший моряк в этих водах. Не считая моего Па — да еще этого дьяволова отродья Орлова.

— Орлов так хорош?

— Да. Этот мерзавец, наверное, зачат от акулы, а выродила его русалка. — Горт взял щепоть просыпанной на стол соли и суеверно бросил ее через плечо. — У меня от этого сукина сына мурашки по коже бегают.

— У меня тоже, — кивнул Струан. Горт помолчал немного, потом сказал:

— Нашим отцам никак не понравится, что мы стали друзьями.

— Да. Я знаю.

— Скажу тебе прямо, Струан. Это Тесс мне сказала, что сегодня подходящий вечер, чтобы поговорить с тобой по душам. Так что поначалу это была и не моя идея — поговорить с тобой сегодня в открытую-то. Но я прямо рад, что теперь выговорился. Что скажешь? Давай попробуем, а? Вот моя рука.

Кулум с радостью пожал протянутую руку.

Глессинг раздраженно потягивал бренди, стоя в нетерпеливом ожидании по другую сторону танцевального круга. Он уже готов был прервать беседу Горацио с Кулумом, когда Маусс подозвал Синклера к себе. И что это ты, черт возьми, так разнервничался, спрашивал он себя. Да нет, я не нервничаю. Просто мне не терпится высказать то, что у меня на сердце. Клянусь Юпитером, Мэри сегодня выглядит потрясающе. Совершенно потрясающе!

— Извините, капитан Глессинг, — отрывисто произнес у его плеча Тернбулл, сероглазый, всегда безукоризненно одетый человек, главный магистрат Гонконга, который с крайней серьезностью относился к своему назначению.

— Прекрасный вечер, ну?

— Да.

— По-моему, сейчас самое время, если вы не против. Его превосходительство свободен. Нам стоит попробовать перехватить его, пока есть такая возможность.

— Хорошо. — Глессинг автоматически поправил пояс с саблей и последовал за Тернбуллом меж столов в сторону капитан-суперинтенданта торговли, стоявшего неподалеку.

— Вы не уделите нам минуту времени, ваше превосходительство? — обратился к нему Тернбулл.

— О, разумеется.

— Извините, что речь на праздничном вечере пойдет о делах, но все это весьма важно. Один из наших патрульных фрегатов захватил шайку грязных пиратов.

— Отлично. Дело, как будто, яснее ясного?

— Да, ваше превосходительство. Негодяи были захвачены у южного берега, недалеко от Абердина. Они грабили джонку, перебив ее команду.

— Проклятые свиньи, — возмутился Лонгстафф. — Суд уже состоялся?

— В этом-то и заключается проблема, — доложил Тернбулл. — Капитан Глессинг считает, что это должен быть военно-морской трибунал — я полагаю это гражданским делом. Но мои полномочия распространяются лишь на мелкие правонарушения и уж никак не на уголовные преступления какого бы то ни было рода. Это дело должно слушаться в присутствии присяжных и обязательно настоящим судьей; оно по всем оценкам достойно сессии.

— Верно. Но мы не можем иметь своего судью, пока официально не станем колонией. А это, как вы понимаете, займет еще не один месяц. С другой стороны, мы не можем держать преступников в тюрьме без скорого и справедливого суда — это незаконно. — Лонгстафф ненадолго задумался. — Я бы сказал, что дело это гражданское. Если присяжные вынесут обвинительный приговор, пришлите мне бумаги на утвержде ние. Вам лучше сразу начать возводить рядом с тюрьмой виселицу.

— Я не могу сделать этого, ваше превосходительство. Это было бы серьезным нарушением законности. Закон в данном случае предельно ясен — только настоящий судья полномочен выносить приговор по такому важному делу.

— Однако мы не можем бесконечно долго держать под замком людей, обвинив их в преступлении и лишив открытого и справедливого суда. Что вы предлагаете?

— Я не знаю, что делать, сэр.

— Чертовски досадно все это! — сказал Лонгстафф. — Вы правы, конечно.

— Возможно, нам следует передать их китайским властям, пусть они с ними разбираются, — предложил Глессинг, стремясь поскорее решить этот вопрос, чтобы поговорить наконец с Горацио.

— Я не одобряю этого шага, — резко возразил Тернбулл. — Преступление было совершено в британских водах.

— Вполне с вами согласен, — кивнул Лонгстафф. — Пока что держите всех таких обвиняемых под стражей, а я отправлю срочную депешу в министерство иностранных дел и запрошу их указаний.

— Слушаюсь, ваше превосходительство. — Тернбулл замолчал на секунду. — Далее, я бы хотел получить средства на расширение тюрьмы. У меня десятки случаев ограблений с нанесением телесных повреждений и одна вооруженная кража со взломом.

— Очень хорошо, — апатично сказал Лонгстафф. — Давайте обсудим это завтра.

— Возможно, мне тоже следует попросить ваше превосходительство об аудиенции на завтра, — сказал Глессинг. — Мне необходимы какие-то деньги, чтобы нанять лоцманов, и нам нужно определить сумму портовых и причальных сборов. Кроме того, мне требуются полномочия на то, чтобы реквизировать несколько быстрых охотников за пиратами. Ходят упорные слухи, что флот этого дьявола Ву Фан Чоя стоит где-то недалеко на севере. Мне также понадобится ваше разрешение расширить мою юрисдикцию на все воды Гонконга. Существует настоятельная необходимость ввести единообразные таможенные свидетельства для порта и решить все вопросы, связанные с взиманием таможенных пошлин.

— Очень хорошо, капитан, — кивнул Лонгстафф. — В полдень. — И затем Тернбуллу: — Девять часов?

— Благодарю вас, ваше превосходительство.

К досаде Глессинга, Лонгстафф повернулся и направился к Горацио. Господи милостивый, подумал он, я так и не доберусь до него сегодня.

Струан смотрел на корабли, стоящие на якоре, и время от времени поглядывал на небо. Погода хорошая, сказал он себе.

— Прекрасная гавань, мистер Струан, — дружелюбно заметил Сергеев, подходя к нему.

— Да. Хорошо, что после стольких лет мы наконец имеем собственную гавань и свои воды. — Струан с появлением князя насторожился, но внешне его манеры оставались такими же спокойными. — Гонконг станет подлинной жемчужиной в королевской короне. Со временем.

— Не хотите ли немного прогуляться? Великий князь направился вниз к воде, Струан поравнялся с ним и зашагал рядом.

— Насколько я понимаю, островом вы владеете чуть больше двух месяцев. — Князь махнул рукой в сторону многочисленных построек, заложенных в Счастливой Долине. — И, однако, у вас тут уже почти целый город. Ваша энергия и трудолюбие превосходят всякое воображение.

— Что ж, ваше высочество, если вы решаете, что что-то должно быть сделано, без толку сидеть и ждать, теряя время, не так ли?

— Вы правы. Мне только кажется странным, что вы удовлетворились лишь этой пустынной скалой, когда Китай так беспомощен. Война должна была бы принести вам много куда более значительных призов.

— Мы не гонимся за призами в войне с Китаем. Нам достаточно просто небольшой базы, где мы сможем килевать и переоснащать свои корабли. К тому же я едва ли назвал бы беспомощной нацию, насчитывающую триста миллионов человек.

— Значит, коль скоро война еще не завершена, вы, я полагаю, ожидаете прибытия крупных подкреплений. Вам понадобятся здесь армии, а не несколько тысяч солдат. И целые флоты, а не тридцать или около того кораблей.

— Его превосходительство осведомлен на этот счет лучше меня. Но со своей стороны могу сказать, что любая держава, которая решит померяться силами с Китаем, должна настроиться на долгую и упорную борьбу. Если у нее нет необходимых планов и необходимых людей. — Струан показал рукой через гавань на материк: — Эта земля не имеет конца.

— Россия тоже не имеет конца, — сказал Сергеев. — Но только иносказательно. На самом деле даже России положены пределы. Северным Ледовитым океаном и Гималаями. Балтийским морем и Тихим океаном.

— Вы заняли северные земли? — Струан был ошеломлен, но постарался не выдать голосом охватившей его тревоги. Где это, ради Создателя? К северу от Маньчжурии? Маньчжурии? Или Китая, моего Китая?

— Мать-Россия простирается от моря до моря. Под Богом, Тай-Пэн, — без всякой выспренности произнес Сергеев. — Нужно своими глазами увидеть землю моей родины, чтобы понять мои слова. Она черна, плодородна и наполнена жизнью. И все же мы превратили в пустыню полторы тысячи миль этой земли, чтобы сдержать Бонапарта и его Grande Armee [17].

Ваша стихия — море. Моя — земля. Море я оставляю вам, Тай-Пэн. — Взор Сергеева затуманился. — Сегодня днем мы наблюдали великий поединок. И заклад был любопытный. Крайне любопытный.

Струан улыбнулся, глубокие линии, прорезавшие его щеки, стали еще глубже.

— Жаль, что схватка закончилась вничью. Теперь мы так и не узнаем — не правда ли, ваше высочество, — кто же из бойцов был лучшим?

— Вы нравитесь мне, мистер Струан. Я бы хотел быть вашим другом. Мы могли бы очень пригодиться друг другу.

— Я почту за честь быть вам полезным везде и во всем. Сергеев расхохотался, обнажив ослепительно белые зубы?

— Времени впереди достаточно. Единственное преимущество, которое Азия имеет перед Европой, кроется в отношении азиатов ко времени. Мой род происходит из Караганды. Город лежит по эту сторону Урала, так что, возможно, я отчасти азиат. Мы казаки.

— Я не понимаю. Урал?

— Горная цепь, которая тянется от Северного Ледовитого океана до Каспийского моря. Она делит Россию на восточную и западную части.

— Я так мало знаю о России… да и о Европе, если уж на то пошло, — сказал Струан.

— Вам непременно нужно побывать в России. Подарите мне шесть месяцев своего времени и позвольте быть вашим гостеприимным хозяином. У нас есть, на что посмотреть: города… бескрайние моря колышущейся травы. Поездка могла бы оказаться очень выгодной. Огромные рынки для чая, шелка и вообще всех видов товаров. — Его глаза весело сверкнули: — И женщины прост несравненны.

— На этой неделе я немного занят, но вот, может быть, на следующей?

— А теперь давайте оставим шутки и поговорим серьезно. Прошу вас, подумайте о моем предложении. На будущий год или через год. Я полагаю это очень важным. Для вас, для вашей страны и вообще для будущего. Россия и Британия никогда не воевали друг с другом. На протяжении веков мы были союзниками, и у нас обоих постоянно возникали трения с Францией, нашим традиционным противником. Россия располагает громадными земельными ресурсами и миллионами людей, сильных людей. У вас земли мало, поэтому вам нужна ваша империя, и мы ничего не имеем против этого. Вы правите морями, мы признаем и одобряем это. Ваша промышленная мощь возросла неимоверно и приносит вам огромные богатства. Это доставляет нам искреннее удовольствие. Вы имеете товары и средства их доставки, мы имеем рынки. Но у нас тоже есть товары, которые могут пригодиться вам: сырье для ваших невероятных машин и пища для вашего поразительного народа. Вместе мы несокрушимы. Вместе мы сможем держать Францию в узде. И не только ее, но и священную Римскую империю, и Пруссию, и турецких нехристей. Вместе мы сможем установить прочный мир. И расти и процветать на благо всех.

— Да, — столь же серьезно ответил Струан. — Я тоже за это. Но вы рассуждаете в масштабах целой нации. С исторической точки зрения. Это ничего не дает на практике. И я не считаю, что можно винить французов в честолюбии их королей. Или оправдать обращение турков в христиан посредством огня и меча. Я уже высказал свои взгляды за обедом. Если говорить о всех государствах сразу, то я уверен, что без какой-либо формы контроля за действиями королей — и королев — войн окончательно не избежать. Его превосходительство сегодня очень удачно выразился на этот счет. Короли — да и вообще любые вожди — проливают не свою кровь, а кровь других людей. Говоря же о практической стороне, я мало что могу сделать. Мой торговый дом не решает государственных проблем — и я не обладаю никакой реальной властью в парламенте, как вам хорошо известно.

— Но во всем, что касается Азии, к вашему мнению прислушиваются очень внимательно. А власть — и огромная власть — есть у меня в Санкт-Петербурге.

Струан глубоко затянулся сигарой, потом выпустил длинную струю дыма:

— Что вам нужно в Азии?

— Что вам нужно в Китае?

— Торговля, — ответил Струан тут же, словно не задумываясь, хотя внутренне весь собрался, чтобы случайно не выдать своей истинной цели. Существует, черт возьми, огромная разница, сказал он себе, между Азией и Китаем.

— Я, возможно, сумел бы добиться, чтобы «Благородному Дому» было даровано исключительное право поставлять чай на рынок всех трех России. И такое же право на вывоз пушнины и зерна изо всех трех России.

— В обмен на что? — спросил Струан, ошеломленный огромностью этого предложения. Подобная монополия означа ла бы миллионные доходы. И столь сильная позиция обеспечила бы ему влиятельное положение в английских политических кругах и подняла бы его престиж на недосягаемую высоту.

— Дружбу. — ответил Сергеев.

— Это слово включает в себя множество значений, ваше высочество.

— У него есть только одно значение, мистер Струан. Хотя, конечно, существует много способов, как друг может помочь другу.

— Какую конкретную помощь вы конкретно хотите получить в обмен на конкретное соглашение с моей компанией? Сергеев рассмеялся.

— Этак у нас получится слишком много конкретностей для одного вечера, мистер Струан. Но, согласитесь, мое предложение стоит того, чтобы над ним поразмыслить и серьезно его рассмотреть. А также обсудить, выбрав для этого конкретный момент, а? — Он устремил взгляд мимо кораблей через гавань на материк. — Вы непременно должны побывать в России, — повторил он.

— Когда вам понадобится перевод, ваше превосходительство? — Горацио поднял глаза от бумаги, которую минуту назад протянул ему Лонгстафф.

— В любое время, мой милый. Скажем, как-нибудь на днях, ну? Только поставьте китайские иероглифы над английскими словами, хорошо?

— Слушаюсь, сэр. Мне следует отправить его кому-нибудь?

— Нет. Просто вернете его мне. Разумеется, дело это приватное. — Лонгстафф отошел, довольный тем, как продвигается вперед его план. Письмо гласило: «Его превосходительство английский капитан-суперинтендант торговли желает приобрести пятьдесят фунтов семян тутового дерева или тысячу саженцев, которые должны быть доставлены ему как можно быстрее». Все. что ему останется сделать, когда Горацио вернет текст переведенным, это подставить «чая» вместо «тутового дерева». С этим он и сам справится: китайский иероглиф, обозначающий чай, можно найти на каждом ящике, который отправлялся домой. А потом он будет ждать, пока не решит, к кому можно и обратиться с таким посланием.

Оставшись один, Горацио перечел письмо. Интересно, зачем это Лонгстаффу вдруг понадобились тутовые деревья? Десятки тысяч этих деревьев вместе с шелковичными червями росли на юге Франции, и было бы проще простого получить семена оттуда. В то время как в Китае раздобыть их будет совсем не просто. Или Лонгстафф намерен посадить рощу этих деревьев прямо здесь? Но зачем ему тогда пятьдесят фунтов семян? Это же громадное количество, а он никогда не увлекался садоводством. И зачем подчеркивать, что это частное дело и не должно разглашаться?

— Горацио?

— А, привет, Джордж. Как поживаешь?

— Прекрасно, благодарю тебя Горацио заметил, что Глессинг был весь в поту и заметно нервничал.

— Что случилось?

— Ничего. Просто, видишь ли… ну, в жизни каждого человека наступает день… когда он должен… ну, ты вдруг встречаешь кого-то, кто… нет, я говорю все не то. Это касается Мэри. Я хочу жениться на ней, и мне нужно твое благословение.

Горацио вспыхнул, но тут же заставил себя успокоиться и сказал то, что уже решил сказать. Сегодня он весь вечер особенно остро ощущал то внимание, которое Глессинг оказывал Мэри; и вспоминал выражение лица капитана в самый первый день на острове. Он ненавидел Глессинга за то, что гот осмелился осложнить жизнь ему и Мэри, осмелился возомнить, будто Мэри хотя бы на мгновение может им всерьез заинтересоваться. — Я крайне польщен, Джордж. И Мэри тоже будет польщена. Но она… видишь ли, я думаю, она еще не вполне созрела для супружеской жизни.

— Да что ты! Конечно же, она к ней готова, давно готова, тут и думать нечего. А у меня прекрасные перспективы, и мой дед собирается отказать мне родовое поместье. Достаток у меня будет весьма приличный, и служебная карьера выглядит чертовски заманчиво, к тому же…

— Поостынь немного, Джордж Мы должны очень тщательно все обдумать и взвесить. Ты уже говорил об этом с Мэри?

— Господи милостивый, нет. Хотел сначала узнать о твоем отношении. Как же иначе.

— Тогда дай мне время во всем разобраться. Я и не предполагал, что у тебя серьезные намерения. Боюсь, я должен попросить тебя запастись терпением — для меня Мэри всегда была гораздо младше, чем на самом деле. Да ведь и совершеннолетия она еще не достигла, — небрежно добавил он.

— Значит, в общем и целом ты одобряешь? Так я понимаю?

— О да… просто мне никогда не приходило в голову, что… ну, в положенное время, когда она станет совершеннолетней, я уверен, она почтет за честь и с радостью примет твои ухаживания.

— Так ты считаешь, что мне следует подождать, пока ей исполнится двадцать один?

— Как ты понимаешь, я пекусь только об ее интересах. Она моя единственная сестра, и… мы очень близки друг другу. С тех пор, как умер отец, ее воспитанием занимался я.

— Да, конечно, — сокрушенно произнес Глессинг. — И из тебя, черт побери, вышел отличный воспитатель. Чертовски признателен, что ты вообще не отверг меня с ходу. Она такая… о, по-моему, она удивительная. Да, она удивительная.

— И все же лучше набраться терпения. Брак — это слишком ответственный шаг. Особенно для такой девушки, как Мэри.

— Да. Ты прав, конечно. Ну что ж, давай выпьем за будущее, а? Я не спешу с… э-э, но я хотел бы получить официальный ответ. Ведь нужно все распланировать, не так ли?

— О да, разумеется. Итак, за будущее!

— Дьявол меня забери, — выругался Брок, когда Горт подошел к нему. — Струаны прибрали к рукам каждый проклятый фут грузового пространства на всех кораблях, кроме наших. Как это у них получается? Еще сегодня утром? Уму непостижимо!

— Такое чувство, что узнал обо всем заранее — только это невозможно.

— Ну да ладно, клянусь Богом, это не так уж важно, — произнес Тайлер Брок, самодовольно улыбаясь и думая о своем корабле, спешившем в Манилу. Он не знал, что Дирк Струан и здесь опережает его на несколько часов. — Потанцевали и порезвились мы тут на славу, что скажешь?

— Кулуму, похоже, сильно приглянулась наша Тесс, Па.

— Н-да… я это тоже заметил. Пора ей, пожалуй, домой.

— Не раньше, чем пройдет конкурс. — Горящий взгляд Горта впился в глаза отца. — Если эта парочка поженится, то это как раз будет нам на руку.

— Никогда, клянусь Богом, — отрезал Брок, и его лицо побагровело.

— А я говорю — да, клянусь Богом. До меня дошел слух. От одного из наших португальских клерков, который узнал об этом от одного из клерков Струана: через полгода Тай-Пэн уезжает домой.

— Что?!

— Уезжает навсегда.

— Я в это не верю.

— Когда этот дьявол выйдет из дела, кто станет Тай-Пэном, а? Робб. — Горт смачно сплюнул. — Робба мы слопаем с потрохами. До земельной распродажи я был готов сказать, что и Кулума мы разжуем, как кусок солонины. Теперь я уже не так уверен. Но если Тесс будет его женой, тогда это будет «Брок, Струан и компания». После Робба Тай-Пэном станет Кулум.

— Дирк никогда не уедет. Никогда. Ты, видать, умом тронулся, парень. Только то, что Кулум танцевал с ней, не означает еще…

— Постарайся же понять, Па, — прервал его Горт. — Когда-нибудь Струан уедет. Все знают, что он метит в парламент. Как и тебе нужно будет уйти. Когда-нибудь.

— Ну, до этого-то еще далеко, клянусь Богом.

— Верно. Но когда-нибудь ты ведь все-таки уйдешь? Тогда Тай-Пэном буду я. — Голос Горта не был грубым, в нем звучала лишь спокойная уверенность. — Я буду Тай-Пэном «Благородного Дома», клянусь Богом, а не второй после него компании. И союз Кулума и Тесс в самый раз мне это устроит.

— Дирк ни за что не уедет, — повторил Брок, ненавидя сына за намек на то, что Горт преуспеет там, где у него самого ничего не получилось.

— Я же о нас думаю, Па! И о нашем доме. О том, как ты и я работаем день и ночь, чтобы обойти его. И о будущем. Женитьба Кулума на Тесс отлично решит все наши проблемы, — твердо добавил Горт.

Брок весь словно ощетинился, уловив вызов в его словах. Он понимал, что наступит день, когда ему придется передать в другие руки бразды правления. Но это будет не скоро, клянусь Господом. Ибо, лишившись своей компании, перестав быть Тай-Пэном торгового дома «Брок и сыновья», он зачахнет и умрет.

— С чего ты решил, что это будет Брок-Струан? Почему не Струан-Брок, где Тай-Пэном будет он, а ты окажешься за бортом?

— Не беспокойся. Па. С тобой и этим дьяволом Струаном все обстоит как в сегодняшней схватке. Вы стоите один другого. Оба одинаково сильны, одинаково хитры. Но я и Кулум?.. Тут все иначе.

— Я подумаю о твоих словах. Потом приму решение.

— Конечно, Па. Ты — Тай-Пэн. Если йосс поможет, ты станешь Тай-Пэном «Благородного Дома» раньше меня. — Горт улыбнулся и направился к Кулуму и Горацио.

Брок поправил повязку на глазу и посмотрел вслед сыну, такому высокому, энергичному, сильному и такому молодому. Он перевел взгляд на Кулума, потом огляделся, отыскивая Струана. Он увидел Тай-Пэна стоящим в одиночестве на берегу бухты, Струан всматривался в ночь. Любовь к Тесс и желание видеть ее счастливой боролись в душе Брока с сознанием справедливости всего, что говорил Горт. Он ни на минуту не сомневался в том, что Горт уничтожит Кулума, когда между ними вспыхнет конфликт, — а Горт обязательно доведет дело до ссоры, едва лишь настанет подходящий момент. Правильно ли это? Отдать в руки Горту мужа Тесс, которого она, возможно, полюбит?

Он спросил себя, что же он действительно предпримет, если любовь Кулума и Тесс окажется не пустячным увлечением, и что предпримет Струан. Этот брак нам, как будто, на руку, сказал он себе. Ничего худого в этом нет, а? Да. Только ты-то знаешь, что старина Дирк никогда не уедет из Китая — как и ты, — и сведение счетов между тобой и им обязательно состоится.

Он ожесточил свое сердце, злясь на Горта за то, что тот заставил ею почувствовать себя стариком. Зная, что и в этом случае он должен уничтожить Тай-Пэна. Ибо при живом Струане у Горта против Кулума нет ни единого шанса.

Когда леди вернулись в зал, танцы возобновились, но канкан больше не повторялся. Струан сначала протанцевал с Мэри, и ее наслаждение было бесконечным; сила, исходившая от него, успокоила и очистила ее и придала ей мужества.

Для следующего ганца он выбрал Шевон. Она приникла к нему достаточно близко, чтобы возбуждать, но недостаточно близко, чтобы показаться неделикатной. Ее тепло и аромат обволакивали его. Он мельком заметил, как Горацио увел Мэри с круга, а повернувшись к ним лицом вновь, увидел, что они не торопясь спускаются к берегу. Затем до него донеслось звяканье корабельного колокола. Половина одиннадцатого. Пора идти к Мэй-мэй.

Когда танец окончился, он проводил Шевон к столу.

— Вы извините меня, если я на мгновение оставлю вас, Шевон?

— Конечно, Дирк. Возвращайтесь скорее.

— Непременно, — ответил он.

— Дивная ночь, — искусственно восхитилась Мэри, нарушив гнетущее молчание.

— Да. — Горацио легко придерживал ее под руку. — Я хотел рассказать тебе нечто забавное. Джордж только что отвел меня в сторону и попросил, официально попросил твоей руки.

— Тебя поражает, что у кого-то может возникнуть желание жениться на мне? — холодно спросила она.

— Конечно же нет, Мэри. Я просто хотел сказать, что это чудовищно самонадеянно с его стороны считать, будто ты можешь всерьез заинтересоваться таким помпезным ослом, как он, вот и все.

Она опустила глаза на веер, потом, встревоженная, устремила взгляд в темноту ночи.

— Я ответил ему, что, по-моему, он…

— Я знаю, что ты ему ответил Горацио, — резко оборвала она брата. — Ты был очень любезен и оставил его ни с чем разговорами про «время» и «мою милую сестрицу». Знаешь, наверное, я выйду замуж за Джорджа.

— Но ты не можешь! Я никогда не поверю, что этот зануда нравится тебе настолько, чтобы ты хоть на мгновение могла подумать о нем как о своем муже.

— Наверное, я выйду замуж за Джорджа, — повторила она. — На Рождество. Если Рождество будет.

— Что ты хочешь сказать этим «если Рождество будет?»

— Ничего, Горацио. Он нравится мне достаточно, чтобы стать его женой, и я… я думаю, пришло мне время уезжать отсюда.

— Я не верю этому.

— Я сама этому не верю. — Ее голос задрожал. — Но если Джордж хочет жениться на мне… я решила, что этот выбор меня устраивает.

— Но, Мэри, ты нужна мне. Я люблю тебя, и ты знаешь… Ее глаза вдруг яростно сверкнули, и вся накопившаяся за долгие годы горечь и боль заклокотала у нее в горле:

— Не смей говорить мне о любви!

Он смертельно побледнел, и губы его задрожали.

— Я миллион раз молил Господа простить нас.

— Твои просьбы к нему простить «нас» несколько запоздали, тебе не кажется?

Это началось после очередной порки, когда он был еще маленьким, а она — совсем маленькой. Они вместе забрались в постель, изо всех сил прижимаясь друг к другу, чтобы прогнать от себя ужас и боль. Жар их тел успокоил и убаюкал ее, а потом она испытала новую боль, которая заставила ее забыть даже о плети. Это повторялось потом несколько раз, и ей уже не было больно, она стала находить в этом удовольствие — Мэри была тогда слишком мала, чтобы понимать что-то, но Горацио — Горацио вырос уже достаточно. Потом он уехал учиться в Англию. После его возвращения они ни разу не заговаривали о том, что произошло между ними. Ибо к тому времени они оба уже знали, что это было.

— Перед Богом клянусь, я столько молил Его о прощении.

— Что ж, рада это слышать, милый братец. Только никакого Бога нет, — сказала она, и голос ее был бесстрастен и жесток. — Я прощаю тебя. Но это не вернет мне моей невинности, не так ли?

— Мэри, прошу тебя, умоляю, ради Создателя, пожалуйста…

— Я прощаю тебе все, братец мой дорогой. Кроме твоего отвратительного лицемерия. Мы не грешили — ты согрешил. Молись за свою собственную душу, мою оставь в покое.

— За твою душу я молюсь больше, чем за свою. Мы согрешили, да поможет нам Господь. Но Бог простит нас. Он простит, Мэри.

— В этом году, если йосс мне поможет, я стану женой Джорджа, забуду тебя и забуду Азию.

— Но ты несовершеннолетняя. Ты не можешь уехать. Я твой законный опекун Я не могу отпустить тебя. Со временем ты сама поймешь, как это разумно. Так будет лучше для тебя же самой. Я запрещаю тебе уезжать Этот подонок недостоин тебя, слышишь? Ты никуда не уедешь!

— Когда я решу выйти за Джорджа, — прошипела она, и он отшатнулся, словно тигрица полоснула его своими когтями, — тебе лучше поторопиться с твоим вонючим «благословением», потому что если ты этою не сделаешь я всем расскажу… нет, сначала я расскажу Тай-Пэну, и он придет за тобой с плетью. Мне терять нечего. Нечего! И все твои насквозь прогнившие молитвы, которые ты возносишь своему несуществующему Богу и блаженному Христу нашего отца, не помогут тебе. Потому что никакого Бога нет, никогда не было и никогда не будет, а Христос был всего лишь человеком — святым, но человеком!

— Ты не Мэри. Ты… — его голос треснул, — ты само зло. Конечно, Бог существует. Конечно, у нас есть душа. Ты еретичка. Ты дьяволица! Это все ты, ты наделала, не я! О Господи Боже, яви нам милость Твою…