— Ты добрая христианка, и тебе не пристало верить в злых духов и всяких там мумбо-юмбо.

— Я абсолютно соглашаюсь, Тай-Пэн, но в домах фен шуй фантастически важный. Не забывай, что это Китай, а в Китае есть…

— Хорошо, Мэй-мэй, — сказал он, уступая. — Пригласи своего джентльмена по фен шуй, пусть он поворожит, если это уж так необходимо.

— Он не ворожит, — с важностью сказала она. — Он проверяет, чтобы дом стоял правильно для течений Неба — Земли — Воздуха. И чтобы его не строили на шее дракона.

— А?

— Господи всеблагой и милосердный, как ты иногда говоришь! Это было бы ужасно, потому что тогда дракон, который спит в земле, больше не сможет спать спокойно. Кровь Господня, я надеюсь, что мы у него не на шее! Или на голове! Ты бы смог спать с домом на шее или на голове? Разумеется, нет! Если потревожить сон дракона, конечно, произойдут фантастически наихудшие вещи. Нам придется переехать незамедленно!

— Это смешно!

— Фантастически смешно, но мы все же переедем. Вот я, я оберегаю вас. О да. Очень важно, чтобы каждая женщина оберегала своего мужчину и свою семью. Если мы построились на драконе, мы переезжаем.

— Тогда тебе стоит сразу сказать этому феншуйному джентльмену, чго для него будет лучше, если он не обнаружит тут никаких драконов, клянусь Богом!

Она вздернула подбородок.

— Джентльмен по фен шуй не будет обучить тебя, как управлять кораблем, — почему же ты хочешь обучить его про драконов, хейа? Это очень благословенно трудно — быть джентльменом по фен шуй.

Струан почувствовал прилив радости от того, что к Мэй-мэй начинает возвращаться ее былая неукротимость. Он заметил, чго со времени возвращения в Кантон из Макао и всю дорогу до Гонконга она казалась раздраженной чем-то и рассеянной. Особенно последние несколько дней. И она была права: шум с берега очень мешал.

— Ну что же, мне пора.

— Можно я приглашу сегодня Мэри Синклер?

— Да. Только я не знаю, где она сейчас и прибыла ли вообще на остров.

— Она на флагмане. Приехала вчера со своей амой, А Тат, и бальным платьем. Оно черное и очень красивое. Встанет тебе в двести долларов. Ай-йа, если бы ты позволил мне заняться этим платьем, я бы сэкономила тебе шестьдесят, семьдесят долларов, можешь не беспокоиться. Ее каюта рядом с каюгой ее брата.

— Откуда ты все это узнала?

— Ее ама четвертая дочь сестры матери А Сам. А на что еще годится рабыня с таким прожорливым ротом, как у А Сам, если она не содержит свою мать в курсе и не имеет полезных знакомств?

— А каким образом мать А Сам передала ей все это?

— О, Тай-Пэн, ты такой смешной, — воскликнула Мэй-мэй. — Да это не мать А Сам, а я. Все китайские рабыни зовут свою госпожу «мать». Точно так же, как тебя она зовет «отец».

— Вот как?

— Все рабы называют хозяина дома «отец». Это древняя традиция, и это очень вежливо. Поэтому А Тат, рабыня Мэри, сказала А Сам. А Сам, которая никуда не годный, ленивый червяк и ждет хорошей порки, сказала своей «матери». Мне. Видишь, все очень просто. Ах да, и чтобы быть абсолютно правильным, если бы ты мог говорить на кантонском, ты бы называл А Сам «дочь».

— Зачем ты хочешь видеть Мэри?

— Скучно ни с кем не разговаривать. Я буду говорить только на кантонском, не тревожься. Она знает, что я здесь.

— Откуда?

— А Сам сказала А Тат, — объяснила она, словно разговаривая с ребенком. — Естественно, такую интересную новость А Тат передала своей матери — передала Мэри. Эта старая шлюха А Тат знает секретов больше, чем есть нефритов в нефритовой шахте.

— А Тат — шлюха?

— Кровь господня, Тай-Пэн. это только фигурная речь. Тебе на самом деле следует вернуться в постель. Ты что-то очень простоватый сегодня утром.

Он допил свой чай и отодвинул тарелку.

— Вот уж действительно: сижу тут и слушаю всю эту ерунду. Сегодня я обедаю с Лонгстаффом, так что я передам Мэри твое приглашение. Какое время ей указать?

— Спасибо, Тай-Пэн, но это не нужно. А Сам будет лучше. Тогда никто не узнает, кроме слуг, а они и так все знают, ладно.

Лим Дин открыл дверь. Он был не только поваром, но и личным слугой Струана — невысокий крепкий человечек на шестом десятке, выглядевший очень аккуратно в своих черных штанах и белой рубашке. На его круглом, довольном лице прыгали туда-сюда хитрые глазки.

— Масса. Мисси и Масса приходить твоя видеть. Мозна?

— Масса какой? — Струан был поражен тем, что кто-то мог оказаться настолько невежливым, чтобы прийти к нему в дом без приглашения.

Лим Дин пожал плечами.

— Масса и Мисси. Хотеть спросить какой Масса, какой Мисси?

— Нет, ладно, — ответил Струан и поднялся из-за стола.

— Ты разве ждешь гостей? — спросила Мэй-мэй.

— Нет.

Струан вышел из комнаты и очутился в небольшой передней. Он открыл дверь в противоположной стене и плотно прикрыл ее за собой. Теперь он находился в коридоре, который вел к прихожей и его отдельным апартаментам в передней части дома. Выйдя в коридор, он сразу понял, что его гостьей была Шевон. Тонкий аромат ее духов — она специально выписала их из Турции и таких не было больше ни у кого — распространился по всему дому.

Его сердце забилось быстрее, а недовольство быстро улеглось, пока он шел по коридору, постукивая каблуками коротких сапог из мягкой кожи по каменным плитам пола. В конце коридора он свернул в гостиную.

— Хэллоу, Тай-Пэн, — приветствовала его Шевон, когда он появился в дверях.

Двадцатилетняя Шевон была грациозна, как газель. Ее темно-рыжие, темнее, чем у Струана, волосы длинными завитыми локонами падали на плечи. Полная грудь под скромно декольтированным платьем зеленого бархата вздымалась над восемнадцатидюймовой талией. Из-под доброй дюжины нижних юбок выглядывали крошечные ножки и точеные щиколотки. Она надела зеленый капор в тон платью, а ее зонтик от солнца оказался неожиданно яркого, оранжевого цвета.

Да, подумал Струан, девушка хорошеет с каждым днем.

— Доброе утро, Шевон, Уилф.

— Доброе утро. Извините, что пришли без приглашения. — Уилф Тиллман чувствовал себя крайне неловко.

— О, ну полно вам, дядя, — беспечно заметила Шевон. — Это просто добрая старая американская традиция пожелать новому дому счастья и процветания.

— Мы не в Америке, дорогая. — Тиллман ничего так не желал, как оказаться дома, особенно сегодня. Больше всего ему хотелось, чтобы Шевон наконец благополучно вышла замуж за Джеффа Купера, и он смог бы сложить с себя ответственность за это сумасбродное создание. Черт бы побрал эту девчонку. И Джефф тоже хорош, мысленно добавил он. Ради всего святого, чего дожидается этот человек, почему он официально не попросит ее руки? Тогда я смог бы просто-напросто объявить о свадьбе, и дело с концом. Все это хождение вокруг да около выглядит смешно. Джефф только и знает, что твердит: «Дадим ей время. Времени у меня много». Но ведь я-то, черт побери, прекрасно вижу, что теперь, когда Струан овдовел, времени у него совсем нет. Готов голову дать на отсечение, что Шевон навострила свои коготки на Тай-Пэна. Зачем же еще ей так настаивать на визите сюда сегодня утром? И зачем постоянно расспрашивать о нем?

Всю дорогу до дома Струана он размышлял о том, насколько разумен был бы союз между Струаном и Шевон. Естественно, это сулит прямую финансовую выгоду, но Струан совершенно не приемлет нашего образа жизни в Америке, он просто не желает его понять.

Разумеется, он настроит Шевон против нас, думал Тиллман. И станет через нее вмешиваться в наши дела. Джефф будет взбешен тем, что потеряет ее, и, скорее всего, выйдет из компании «Купер и Тиллман». И я никак не смогу ему помешать. Если компания окажется на мели, откуда брать деньги для брата Джона на те роскошные приемы, которые он регулярно устраивает в Вашингтоне. Политика — вещь дорогая, а без связей в политических кругах жизнь для семьи станет по-настоящему тяжелой. К тому же нам отчаянно нужна любая помощь против этих чертовых северных штатов. Нет, клянусь Небом. Шевон выйдет замуж за Джеффа, а не за Тай-Пэна. И никаких разговоров.

— Извините, что пришли незваными, — повторил он.

— Я очень рад видеть вас обоих. — Струан знаком показал Лим Дину на графин и бокалы. — Шерри?

— М-м, благодарю вас, но мне кажется, нам уже пора бы откланяться, — сказал Тиллман.

Шевон рассмеялась и премило наморщила свой вздернутый носик.

— Но мы же только что пришли. Я хотела первой поприветствовать вас в вашем доме, Тай-Пэн.

— И вам это удалось. Присаживайтесь. Вы очень хорошо сделали, что пришли.

— Мы купили кое-какие подарки для нового дома. — Она открыла свою сумку и извлекла оттуда маленькую буханку хлеба, крошечную солонку с солью и бутылку вина. — Это старинный обычай, он принесет дому удачу. Я бы пришла одна, но дядя сказал, что это было бы проявлением самого дурного вкуса. Это вовсе не его вина.

— Я рад, что вы пришли. — Струан взял в руки хлеб. Хлеб был душистый, с хрустящей золотисто-коричневой корочкой.

— Я испекла его вчера вечером. Струан отломил кусочек и попробовал.

— Да он просто превосходен!

— О, вообще-то есть его не полагается. По крайней мере… видите ли… это только символ. — Она опять рассмеялась и взяла свою сумку и зонтик. — Ну, а теперь, когда я выполнила свою обязанность, мы действительно пойдем.

— Мои первые гости могут даже не надеяться, что я отпущу их просто так. Я настаиваю: хотя бы глоток шерри.

Лим Дин поднес им бокалы. Шевон взяла свой и удобно устроилась в кресле, Уилф Гиллман нахмурил брови. Лим Дин удалился, шаркая ногами.

— Вы в самом деле испекли его сами? И никто не помогал? — спросил Струан.

— Я считаю, что каждая девушка должна уметь хорошо готовить, — ответила она и с вызовом посмотрела ему прямо в глаза. Тиллман потягивал шерри.

— Шевон готовит очень хорошо, — заметил он.

— Я с удовольствием буду брать по буханке в день, — сказал Струан. Он сел в большое кожаное кресло и поднял бокал: — Долгих и счастливых вам лет!

— Вам тоже.

— У вас очень милый дом, Тай-Пэн.

— Благодарю вас. Когда он будет закончен, я бы хотел показать его вам — Струан догадался, что Шевон сгорала от желания удостовериться, насколько правдивы слухи о переезде Мэй-мэй. — Аристотель во время нашей последней встречи говорил, что вам нездоровится.

— О, это была всего лишь простуда.

— Он пишет для вас еще один портрет?

— Пока еще я только думаю об этом, — невозмутимо ответила она. — Ах, дорогой миспер Квэнс, меня так восхищают его картины. Дядя и я, мы все время пытаемся уговорить его провести один сезон в Вашинт гоне. Мне кажется, он заработал бы там целое состояние.

— В таком случае я бы сказал, что вам удалось заполучить к себе этого госгя. — Глядя на невинное выражение ее лица, Струан никак не мог определить, была ли эта невинность искренней или девушка только кокетничала. Он перевел взгляд на Тиллмана — Как идут дела?

— Превосходно, благодарю вас. Джефф возвращается из Кантона сегодня днем. Жизнь в поселении бьет ключом. Вы намерены вернуться туда?

— Через несколько дней.

— Я слышал, «Голубое Облако» и «Серая Ведьма» идут голова в голову. Один из наших кораблей, возвращавшийся из Сингапура, встретил их два дня назад, они летели на всех парусах. Желаю вам удачи.

Пока мужчины вежливо беседовали о делах, не интересуясь по-настоящему мнением друг друга, Шевон потягивала шерри и разглядывала Струана. Он был в летком шерстяном костюме, хорошо сшитом и элегантном.

Ты редкий мужчина, думала она. Ты можешь и не знать этого, Дирк Струан, но я собираюсь выйти за тебя замуж Интересно, чго представляет собой эта твоя восточная наложница; я чувствую ее присутствие в доме. Наложница там или нет, я — та девушка, которая нужна тебе. И когда я стану твоей женой, тебе долго не понадобится смотреть на сторону. Очень долго…

— Ну что же, думаю, нам пора, — сказал Тиллман, поднимаясь. — Еще раз извините, что мы пришли без приглашения.

— Мой дом всегда открыт для вас.

— О, кстати, Тай-Пэн, — обронила Шевон. — Насколько я понимаю, леди не приглашены на сегодняшний поединок. Не поставите ли вы за меня гинею на бойца от нашего флота?

— Господи милосердный, Шевон, — возмутился пораженный Тиллман. — Разве можно говорить о таких вещах? Это просто верх неприличия для дамы!

— Тогда вы, дядюшка, являете нам верх нечестности и старомодности, — живо парировала она. — Вы, мужчины, находите удовольствие в призовых схватках, почему же нам нельзя? Вы, мужчины, любите держать пари, почему же нам запрещается это делать?

— Хороший вопрос, Шевон. — Струана забавляло замешательство Тиллмана.

— В конце концов, это и восточная традиция тоже. — Она с невинным видом посмотрела на Струана: — Я слышала, китайцы все время играют на деньги, особенно женщины.

Струан с непроницаемым лицом пропустил замечание мимо ушей.

— Азартные игры — это очень вредная привычка, — назидательно изрек Тиллман.

— Я совершенно с вами согласна, дядя. Сколько вы поставили?

— Это здесь абсолютно ни при чем. Струан расхохотался.

— С вашего позволения, Уилф, мы уважим ее просьбу. Гинея за флот?

— Благодарю вас, Тай-Пэн, — произнесла она, прежде чем Тиллман смог что-либо ответить, и протянула Струану руку в перчатке. — Тут все дело в принципе. Вы отнеслись ко мне с огромным пониманием.

Он задержал ее руку в своей на мгновение дольше, чем было необходимо, затем коснулся ее губами, завороженный мыслью о том, сколько удовольствий сулит будущему владельцу приручение этой своенравной лошадки, и проводил их до двери.

— До встречи сегодня вечером.

— Предупреждаю, если я не получу ваш приз на сегодняшнем балу, я рассержусь не на шутку. И к тому же окажусь в долговой яме.

— Тебе это не грозит, Шевон, а вот твоим несчастным, многострадальным отцу и дяде — пожалуй, — заметил Тиллман. Когда они ушли, Струан вернулся в покои Мэй-мэй. Та встретила его холодным взглядом.

— Что случилось?

— Эта сладкоречивая чертовая кукла ухлестывает за тобой. Вот что случилось!

— Прекрати болтать глупости и сквернословить! Да и как ты вообще могла ее видеть?

— Ха! У меня что, глаз нет? Носа нет? Зачем бы я сидела над планами дома, а? Час за растреклятым часом, а? Затем, чтобы он получился таким, чтобы я видела, кто сюда прихо дит, кто проходит мимо. А они меня нет. Ха! Эта начиненная навозом кукла с коровными выменями ухлестывает за тобой, чтобы замужествовать.

— Выйти замуж, — поправил он.

— Руку целовать, а? Мою руку почему не целовать, а? — Она с громким стуком поставила чайник на стол. — Почему сидеть там смотреть на нее коровными глазами, хей? Ай-й-йа!

— Прибереги свое «ай-йа» для себя самой. Услышу что-нибудь подобное еще хоть раз — получишь шлепка. Тебе хочется быть отшлепанной?

— Муч-чины! — Она гневно вскинула голову. — Муч-чины!

— Мужчины, а не муч-чины. Сколько раз тебе нужно повторять?

— Мужчины! — Мэй-мэй дрожащей рукой налила себе чаю, потом с треском поставила чашку и вскочила на ноги. — «Я слышала, китайские муч-чины играют на деньги, особенно женчины», — передразнила она Шевон, приподняв руками свои маленькие груди, чтобы они казались больше, и виляя задом. — А ты рассиживаешься там и пожираешь глазами ее грудь. Почему на мой грудь ты так не уставляеваешься, хейа?

Струан аккуратно поставил свою чашку на стол и поднялся на ноги. Мэй-мэй тут же отступила к противоположному концу стола.

— Я ничего и не говорю, ладно, — торопливо добавила она.

— Я так и подумал. — Он спокойно допил свой чай, а она, не шевелясь, следила за ним, готовая убежать в любую минуту.

Он опустил чашку на блюдце.

— Подойти сюда.

— Ха! Я тебе не верю, когда твои глаза горят зеленым огнем.

— Подойди сюда. Пожалуйста.

Ее глаза сделались почти косыми от ярости, она сейчас казалась ему похожей на одну из тех сиамских кошек, которых он видел в Бангкоке. Точь-в-точь, как они, и такая же злобная, подумал он.

Она осторожно приблизилась к нему, готовая тут же бро — • ситься прочь или пустить в дело ногти. Он нежно потрепал ее по щеке и пошел к двери.

— Вот послушная девочка.

— Тай-Пэн! — Мэй-мэй повелительным жестом протянула ему руку для поцелуя.

Сдерживая улыбку, он вернулся и галантно поцеловал протянутую руку. Затем, прежде чем она сообразила, что происходит, он развернул ее и звонко шлепнул пониже спины. Она ошеломленно разинула рот, вырвалась из его рук и метнулась назад, ища спасения по другую сторону стола. Очутившись в безопасности, она швырнула в него чашку. Чашка ударилась в стену рядом с его ухом, она туг же подняла другую.

— Не бросай ее.

Она медленно поставила чашку на место.

— Вот умница. Одна — это нормально. Две — уже излишество. — Он взялся за ручку двери.

— Я только говорю тебе это, чтобы защитить тебя, — в отчаянии крикнула она. — Защитить от сладкоречивой, безобразной куклы с выменями, как у старой коровы!

— Спасибо, Мэй-мэй, — сказал он, закрывая дверь за собой. Струан потопал ногами на месте, показывая, будто удаляется по коридору, а сам, стараясь не расхохотаться, осторожно приложил ухо к двери. Вторая чашка вдребезги разбилась о нее с другой стороны. За этим звуком последовал поток китайских ругательств, потом он услышал имя А Сам и вслед за ним новые ругательства.

Счастливо улыбаясь, Струан на цыпочках зашагал к выходу.

Вся Счастливая долина, словно некий живой организм, пульсировала, охваченная бурной деятельностью, и, легко шагая под уклон от своего дома к берегу, Струан чувствовал, как гордость переполняет его. Были заложены уже многие постройки. Среди них выделялись огромные трехэтажные фактории «Благородного Дома» и компании «Брок и сыновья», выходившие фасадом на Куинз Роуд. В их просторных помещениях располагались склады, пакгаузы, конторы и жилые комнаты; она напоминали фактории кантонского поселения, удобство и надежность которых могли по достоинству оценить все китайские торговцы. Пока что они представляли собой лишь голые стены в строительных лесах из бамбука, на которых копошились сотни китайских рабочих Вокруг этих громадин располагались десятки других зданий, жилых домов и причалов.

Струан разглядел вдалеке, что на полпути к Глессинг Пойнту уже началось строительство дока: нескончаемая череда носильщиков насыпала камни для первого из глубоководных причалов. Напротив маленького домика начальника гавани, уже целиком готового, если не считать крыши, возвышались каменные стены тюрьмы, законченные на три четверти. А за доком были видны строительные леса первой из армейских казарм.

Струан повернул на запад к веренице больших палаток, в которых располагалась их временная главная контора. Палатки были раскинуты у самою края долины. К строительству церкви еще не приступали, хотя Струан заметил людей, обмерявших вершину круглого холма.

— Доброе утро, Робб, — сказал он, входя в палатку.

— С возвращением. — Робб был небриг, под глазами залегли черные тени. — Ты разобрался с Абердином?

— Да. Как у тебя тут дела?

— И хорошо, и плохо. По Куинз Роуд теперь не пройти без того, чтобы тебя не окружила вонючая голпа попрошаек. И что еще хуже, мы ежедневно доставляем сюда джонками и сампанами десять тысяч кирпичей из Макао, так к утру больше двух тысяч штук исчезает бесследно. — Он сердито взмахнул руками. — И не только кирпичи. Бревна, столы, цемент, перья, бумага — они воруют все. Если так пойдет и дальше, наши расходы на строительство удвоятся. — Он перебросил ему листок с цифрами. — Подарок для тебя: расчеты за твой дом — предварительные. Втрое больше, чем предполагал Варгаш.

— Почему так много?

— Ну, ты же хотел, чтобы он был закончен за три недели.

— Да за тысячу фунтов я, черт возьми, могу приобрести почти пятую часть клипера.

— Если «Голубое Облако» не доберется до Лондона, мы попадем в чудовищную переделку. Снова.

— Он доберется.

— Мне бы твою уверенность. — Робб тяжело опустился на стул.

Струан сел за свой стол.

— Ну, а теперь скажи мне, в чем заключается настоящая проблема, парень?

— О, я не знаю. Эти воры и нищие… и дел слишком много. И этот проклятый несмолкающий шум. Наверное, я устал… Нет, дело не в этом. Две вещи. Во-первых, Сара. У нее задержка на две недели, а ты даже не представляешь, какой раздражительной становится женщина в этом случае; к тому же бедная девочка боится, что умрет. И боится не напрасно. А помочь ничем нельзя, кроме как твердить постоянно, что все будет хорошо. Потом, опять же, это мое решение остаться. Все это время у нас только и были что нескончаемые жуткие ссоры. Она твердо намерена уехать не позже, чем через месяц, ну, может, чуть больше — как только будет в состоянии.

— Хочешь, я с ней поговорю?

— Нет. Тут уже ничего не поможет. Она все решила для себя, и говорить больше не о чем — ты знаешь Сару. Конечно, она в восторге от того, что мы снова богаты, но домой все равно возвращается. Даже бал не помог: она злится на свой живот, на то, что она, по ее выражению, «толстая и противная». Что бы ты ни говорил, для нее это остается пустыми звуками.

— Это первое. Что же второе?

— Кулум. Ты и Кул ум.

Струан посмотрел на дверь палатки, на многочисленные корабли, ровными рядами стоящие на якоре.

— Он кажется мне вполне окрепшим после болезни.

— Я не об этом.

— Давай отложим этот разговор на время.

— Ситуация получается очень скверная. Скверная и для вас, и для компании.

— Повремени с этим, Робб.

— Я прошу тебя. Пожалуйста, прости его.

— Подожди, Робб. — Струан повернулся к нему. — Немного подожди.

— Хорошо, Дирк. — Робб засунул руки в карманы. — Что произошло вчера ночью в Абердине?

Струан рассказал и передал ему контракты и бумаги на опекунство. Но о Ву Квоке и о празднике на острове в день святого Иоанна Крестителя не сказал ни слова. Иоаннов день наступит, когда он еще будет Тай-Пэном, а решать, что делать со всем этим, должен Тай-Пэн — и только он.

Робб забеспокоился:

— Где сейчас мальчики?

— На борту «Отдыхающего Облака». Я передал их Вольфгангу. Остальные девятнадцать человек на «Китайском Облаке».

— Чем скорее мы отправим мальчиков домой, тем лучше. Если всем станет известно о том, что мы связаны с этим пиратским сбродом… уф-ф, одному Богу ведомо, чем все это кончится.

— Погрузка «Грозового Облака» почти завершена. Он будет готов к отплытию через четыре-пять дней. На нем они и отправятся.

— Я сегодня же переправлю их на Вампоа.

— Нет, парень. Я сам захвачу их с собой завтра. Так безопаснее. Слишком многое поставлено на карту в Кантоне, так что мне лучше вернуться туда не мешкая. Хочешь поехать со мной?

— Я не могу, Дирк. Не сейчас, когда у Сары срок так близко. Почему тебе не взять с собой Кулума?

— Здесь и так хватает дел.

— Ему нужно многое узнать о чае, шелках, фрахте. Всего четыре месяца осталось.

— Хорошо.

— Что ты намерен делать с теми, кого отобрал?

— Сначала Вольфганг и Гордон обучат их английскому. Через три месяца мы определим их на клиперы. Ни в коем случае не больше, чем по одному на корабль. Пораскинь-ка своим хитрым умом, как нам понадежнее перетянуть их на свою сторону.

— Постараюсь. Эх, разгадать бы, что за чертовщину задумали Ву Квок и Скраггер. Я не верю им ни на грош.

— Это правильно.

Интересно, подумал Струан, что бы ты стал делать, Робб, с днем святого Иоанна, если бы знал о нем. Ты бы послал фрегаты, я уверен. И, может быть, послал их прямиком в ловушку. А я? Нет, пока не знаю.

Робб выглянул из палатки и окинул взглядом строящиеся дома.

— Если Бог в этом году будет с нами, мы далеко обгоним Брока.

— Да. — Но что делать с ним самим? И с Гортом?

— Я думаю нам следует отвоевать часть земли у моря и протянуть причал до глубоководья, — сказал Робб. — Можно заняться этим прямо сейчас, не дожидаясь следующего года.

— Хорошая мысль, парень.

— Извините, сэр, — сказал Кьюдахи, гороптиво подходя к палатке, — но вы приказали, чтобы я доложил немедленно.

— Входите, мистер Кьюдахи, — пригласил его Робб. — Как все прошло?

— Черт побери, мы обернулись быстрее ветра, сэр. Пакетбот оказался в точности там. где вы говорили. У меня с собой список пассажиров, о котором вы просили. Наш катер перехватил его у Поклью Чау. В гавань Гонконга корабль придет через три часа. — Кьюдахи улыбнулся и положил на стол небольшой мешок с почтой. — Э… прошу прощения, сэр, но как вы узнали, что пакетбот на подходе. Он ведь пришел на день раньше.

— Предчувствие, мистер Кьюдахи, — ответил Робб. — Будьте добры, подождите снаружи. — И он со значением посмотрел на мешок. Кьюдахи отдал честь и вышел.

— Это была великолепная идея, — сказал Робб, — поставить наблюдательный пост на горе.

— Кулум, я вижу, не забыл об этом? — Струан был доволен Он рассортировал почту и остался еще больше доволен тем, что Робб и Кулум сумели тайно осуществить его план. — Каким образом вы передаете сигнал?

— Мы дали задание одному из клерков, племяннику старого Варгаша, Иезушу Варгашу, каждые четверть часа смотреть на вершину горы. Разумеется, в подзорную трубу и, разумеется, под большим секретом. Кулум придумал систему флаговых кодов. Теперь мы сразу знаем, является ли корабль почтовым пакетботом, одним из наших или кораблем Брока или Купера Тиллмана.

Они просмотрели содержимое мешка. Газеты и периодические издания за три месяца были отложены в сторону, ими можно будет насладиться на досуге. Кроме этого, они обнаружили книги, ноты, пьесы, модные журналы для Сары, новинки судостроения для Струана, финансовые документы для Робба.

Сначала бизнес.

Цены лондонского рынка на пряности — имбирь, мускатный орех, перец, корицу — заметно возросли. На мелиссу упали. Розничная цена на чай из-за оскудения его запасов стала выше на пятьдесят процентов — это означало, что «Голубое Облако» при несет им двести сорок тысяч фунтов прибыли, если придет первым. Крупные выступления чартистов серьезно снизили производительность хлопчатобумажных мануфактур Ланкашира и угольных шахт Уэльса. Как следствие, цена на минеральное масло для ламп поползет вверх, и цена хлопчатобумажной ткани окажется выше, чем ожидалось. Цены на опиум в Калькутте упали, потому что было собрано невиданное доселе его количество. Поэтому Струан тут же изменил распоряжение для «Морского Облака», одного из их клиперов, курсировавшего вблизи Гонконга, и вместо Вампоа, где он должен был взять на борт груз чая, срочно отправил его в Манилу за пряностями с приказом лететь потом в Англию на всех парусах через мыс Доброй Надежды. Робб дал указания Варгашу скупить всю, какую удастся найти, хлопчатобумажную ткань до последнего ярда, а также все нитки и хлопчатобумажную пряжу, избавшься от мелиссы, увеличить заказ на калькуттский опиум и как можно быстрее сбыть имеющиеся у них запасы.

И прежде чем пакетбот бросил якорь в гавани, «Морское Облако» уже был на пути к Маниле, а три часа непрерывной купли-продажи должны были в ближайшем будущем принести им около сорока тысяч фунтов. Поскольку за эти три часа они монополизировали рынок, скупив все наличные запасы привозного масла для ламп, хлопчатобумажных товаров, пряжи, ниток, пряностей и заранее забронировали все свободное грузовое пространство на всех американских и английских кораблях, за исключением кораблей Брока. Они знали, что как только пакетбот прибудет на Гонконг и все узнают последние новости, у их дверей соберется толпа торговцев, жаждущих купить хлопок и пряности и зафрахтовать корабли, чтобы немедленно доставить все это домой. И никто, кроме братьев, не будет знать, что «Морское Облако», обгоняя конкурентов по меньшей мере на сутки, летит, закусив удила, как чистокровный скакун, в Англию, и сливки с лондонского рынка опять снимет именно «Благородный Дом».

— Жаль, что нам понадобится как минимум два дня, чтобы выполнить заявки наших клиентов и отправить в путь корабли из Манилы, — радостно улыбаясь, заметил Робб.

— Печально это, Робби, прямо очень грустно.

— Я бы сказал, что мы неплохо поработали сегодня утром.

Они стояли у входа в палатку и наблюдали, как пакетбот отдает якоря. Корабль окружали десятки катеров, набитых людьми, нетерпеливо ожидавшими своей почты.

Струан взглянул на список пассажиров:

— Господи, ты только посмотри сюда! — Он сунул бумагу Роббу.

Робб пробежал глазами список. На одном из имен он остановился: Его императорское высочество, Великий князь Сергеев.

— Что делает в Азии русский вельможа, а?

— Да нет, я не о нем, парень, хотя это и любопытно, спора нет. Читай дальше.

Робб опустил глаза ниже. Жены коммерсантов, три возвращающихся торговца, другие пассажиры, чьи имена ему ни о чем не говорили. Наконец он нашел то, что искал.

— Морин Квэнс с семьей? — Он громко расхохотался.

— Черт возьми, по-моему, тут не до смеха, — озабоченно заметил Струан. — Как теперь быть с конкурсом?

— О Боже!

Шесть лет назад жена Аристотеля в ярости села на корабль, отплывавший из Макао домой, будучи уверенной — как и все они, — что Аристотель, живший в смертельном страхе перед супругой, удрал от нее в Англию. Однако художник вместо этого прятался в Учреждении миссис Фортерингилл для благородных девиц, или «УФ», как называли бордель местные завсегдатаи, расшифровывая сокращение по-своему: «Укротительницы Фаллоса». Аристотель покинул свое убежище через неделю после отъезда Морин, и ему понадобились месяцы, чтобы вновь стать самим собой и справиться с «ваперами». Торговцы приписывали «ваперы» тому, что он совершенно бездумно пользовался оказанным ему в этом доме гостеприимством. Он страстно отрицал подобные обвинения: «Когда человек оказывается в такой крайности, клянусь Богом, в нем едва ли может появиться склонность к тому, что — за неимением лучшего слова — я могу описать лишь как куэнтус. Восхитительный, без сомнения, но все же куэнтус. Нет. мои дорогие заблуждающиеся друзья, ужас и беспутство в одну постель никогда и нигде не улягутся». Ему никто не поверил.