Начало переходить из рук в руки серебро, и Струан с Броком заработали небольшие состояния, снабжая других торговцев наличными под чеки, выписанные на лондонские банки. Правда, по условиям договора серебро передавалось не раньше, чем через сутки после того, как корабль и его груз благополучно проходили через Бог и оказывались в открытом море.

В этом году Струан не стал слушать советов Робба и придержал все грузовое пространство «Голубого Облака» для одного лишь «Благородного Дома», оставив себе весь закупленный компанией чай и шелк. Четыреста пятьдесят девять тысяч фунтов чая, бережно упакованного в пятидесятифунтовые ящики, обшитые изнутри кедровыми планками, и пять с половиной тысяч штук шелка начали круглосуточно заполнять трюмы клипера: шестьсот тысяч фунтов стерлингов при условии благополучной доставки в Лондон — если корабль придет первым; сто шестьдесят тысяч фунтов чистой прибыли — если корабль придет первым.

«Серая Ведьма» Брока в этом году тоже взяла на борт только груз своей компании. Клипер должен был доставить в столицу Англии полмиллиона фунтов чая и четыре тысячи штук шелка. Как и Струан, Брок знал, что теперь не будет спать спокойно, пока пакетбот не доставит ему через полгода весть о благополучном прибытии корабля в Лондон — и о благополучной распродаже товара.

Лонгстафф сиял от гордости: ведь это он и никто другой с такой легкостью добился возобновления торговли и заставил наместника Чинь-со лично сесть с ним за стол переговоров. «Но, мой дорогой адмирал, зачем же еще я бы отсылал эти три депутации, ну? Все дело в лице. Нужно понимать „лицо“ и образ мыслей этих язычников. Переговоры и торговля почти без единого выстрела! А торговля, мой дорогой сэр, торговля — это для Англии главный источник жизненной силы». Он отменил штурм Кантона, чем еще больше обозлил и армию, и флот. Он повторил военным то, что, как напомнил ему Струан, он, Лонгстафф, сам часто говаривал в прошлом: «Мы должны быть великодушны к побежденным, джентльмены. Должны защищать слабых и кротких. Англия не может строить свою торговлю на крови беззащитных, ну? Переговоры закончатся через несколько дней, и Азия будет усмирена раз и навсегда».

Но переговоры не закончились. Струан хорошо понимал, что они и не могут закончиться в Кантоне. Только в Пекине или у ворот Пекина. К тому же он пока и не нуждался в их завершении. Сейчас его интересовала одна лишь торговля. Было жизненно необходимо закупить чай и шелка этого года и сбыть весь доставленный на Восток опиум. Прибыль от торговли в этом сезоне поможет всем Китайским торговцам восполнить потери предыдущих лет. Прибыль вернет им надежду, и тогда они решат остаться здесь еще на год и постараются расширить дело. А расширяться теперь можно только на Гонконге. Прибыль и торговля дадут англичанам столь нужное им время. Время построить пакгаузы, причалы и дома на их новом островном приюте. Время до лета, когда ветры позволят флоту вновь двинуться на север. Время переждать любую непогоду и дотянуть до нового торгового сезона в будущем году. Время и деньги, чтобы обезопасить Гонконг и сделать его открытой дверью в Азию.

Поэтому Струан всячески охлаждал восторженное нетерпение Лонгстаффа и затягивал переговоры, ввязавшись тем временем в отчаянную конкуренцию с Броком за лучший чай и шелка, за наиболее выгодные фрахтовые контракты. Нужно было загрузить и отправить восемнадцать клиперов. Решить проблемы восемнадцати команд и восемнадцати капитанов.

Брок первым закончил погрузку «Серой Ведьмы», и корабль полетел вниз по реке с переполненными трюмами. Последний грузовой люк на «Голубом Облаке» был задраен на полдня позже, и клипер Струана бросился следом. Гонка началась.

Горт громко возмущался и негодовал, потому что его корабль отправился в плавание с новым капитаном, но Брок был неумолим.

— С такой раной, как у тебя, ничего путного из твоего капиганства не выйдет, к тому же ты понадобишься мне здесь.

Горт подчинился и решил, что должен стать Тай-Пэном до срока. Тай-Пэном над всеми тай-пэнами, клянусь Богом! Он отправился на «Немезиду». С тех пор как корабль, дымя трубой, вошел в гавань, он проводил на нем все свое свободное время. Учился управлять им, драться на нем, узнавал его возможности, достоинства и недостатки. Потому что понимал, как понимал и его отец, что «Немезида» означала смерть паруса — и, если поможет йосс, смерть «Благородного Дома». Им обоим было известно, с каким отвращением Струан относился к пароходам, и, хотя они понимали, что переход от парусников к пароходам сопряжен для их компании с огромным риском, они решили крупно поставить на будущее. С тем же ветром и с тем же отливом, которые «Немезида» преодолела на пути в гавань Гонконга, в Англию отправился пакетбот. Корабль уносил с собой письмо Брока его сыну Моргану. В этом письме отменялся сделанный ранее заказ на два клипера, вместо них Брок распорядился заложить первые два судна новой пароходной линии компании «Брок и сыновья». Ориент Куин Лайн.

— Тай-Пэн, — раздался в темноте голос Мэй-мэй: они лежали на уютной кровати в их спальне, — могу я съездить в Макао? На несколько дней? Детей я возьму с собой.

— Тебе надоела жизнь в поселении?

— Нет. Только трудно здесь без всех моих одеждов и детских игрушек. Всего на несколько дней, хейа?

— Я уже говорил тебе о том, что за вас назначена награда, и я…

Она остановила поток его слов поцелуем и теснее прижалась к его теплому телу.

— Ты так приятно пахнешь.

— Ты тоже.

— Эта Мэри Синклер. Она мне понравилась.

— Она… она очень смелая девушка.

— Странно, что ты послал женщину. Это на тебя не похоже.

— У меня не было времени искать кого-то другого.

— Она фантастически хорошо говорит на кантонском и мандаринском.

— Это тайна для всех. Ты никому не должна говорить об этом.

— Конечно, Тай-Пэн.

Темнота сгустилась для них, и на время каждый погрузился в свои сокровенные мысли.

— Ты всегда спал без одеждов? — спросила она.

— Да.

— Как же у тебя нет простуды?

— Не знаю. В горах Шотландии холоднее, чем здесь. В отрочестве я был очень беден.

— Что такое «отрочество»?

— Детские годы. Она улыбнулась.

— Мне нравится думать о тебе, как о маленьком. Но теперь ты больше не бедный. И две из трех вещей уже осуществились. Не так ли?

— Каких вещей? — спросил он, вдыхая ее тонкий аромат и ощущая телом гладкий теплый шелк ее ночной рубашки.

— Первая была — перевезти серебро, помнишь? Вторая — отвести от Гонконга все опасности. А какая третья?

Она повернулась к нему и положила ногу поверх его ноги. Он продолжал лежать неподвижно; через шелк он чувствовал прикосновение ее бедра и ждал с внезапно пересохшим горлом.

— Безопасность Гонконга еще под вопросом, — выговорил он.

Ее рука отправилась путешествовать по его телу.

— Вы торговали в этом году, значит этот вопрос решен, разве нет? Так что вторая вещь скоро осуществится.

— Если йосс будет к нам благосклонен.

Его рука неторопливо приоткрыла ее рубашку и заскользила по нежной коже. Он помог ей раздеться, зажег свечу и откинул шелковые простыни в сторону. Он смотрел на нее, завороженный загадочной, чудесной красотой ее тела, напоминающего своей ровной светящейся прозрачностью растаявший фаянс.

— О, это волнует меня — когда ты смотришь вот так, а я знаю, что нравлюсь тебе.

И они предались любви — неспешно, с томной негой. Позднее она спросила:

— Когда ты намерен вернуться на Гонконг?

— Через десять дней. — Десять дней, подумал он. Потом я отберу для нас людей Ву Квока в Абердине, а на следующий вечер — бал.

— Я поеду с тобой?

— Да.

— А новый дом уже будет готов к тому времени?

— Да. Там вы будете в безопасности. — Его рука покоилась на ее бедре, кончиком языка он легонько пробежал по ее щеке и дальше, к шее.

— Я рада, что буду жить на Гонконге. Там я смогу чаще видеться со своим учителем. Я уже много месяцев толком не разговаривала с Гордоном. Может быть, у нас опять получится начать еженедельные уроки? Мне нужно выучить много новых и красивых слов. Как он поживает?

— Прекрасно. Я видел его перед самым отъездом. После недолгого молчания она мягко заметила:

— Это нехорошо, что ты поссорился со своим первым сыном.

— Знаю.

— Я поставила три свечи, чтобы твой гнев улетел на Яву и ты простил его. Когда ты простишь его, я бы хотела познакомиться с ним.

— Познакомишься. Со временем.

— Можно мне съездить в Макао перед Гонконгом? Пожалуйста. Я буду очень осторожна. Детей я оставлю здесь. Здесь им не будет грозить никакая опасность.

— Что это тебе так понадобилось в Макао?

— Ну, разные вещи и… это секрет, очень хороший, сюрпризный секрет. Всего на несколько дней? Пожалуйста. Если хочешь, пошли со мной Маусса и еще кого хочешь.

— Это слишком опасно.

— Теперь не опасно, — возразила Мэй-мэй, зная, что их имена вычеркнуты из списка, и до глубины души удивляясь, почему Струан не захлопал в ладоши от восторга, — как это сделала она, — когда сообщил ей, что Дзин-куа уладил дело с наградой за их головы. Ай-йа, подумала она, европейцы очень странные люди. Очень. — Теперь опасности нет никакой. Но даже и так я буду очень осторожна.

— Почему это вдруг стало важно? Что за секрет?

— Сюрпризный секрет. Я скажу тебе очень скоро. Но пока секрет.

— Я подумаю об этом. А теперь — спать.

Мэй-мэй довольно расслабилась, уверенная, что через несколько дней она отправится в Макао и что существует много способов, с помощью которых женщина может добиться своего в споре с мужчиной — хорошим или плохим, умным или глупым, сильным или слабым. Мое бальное платье будет наилучшейшим, самым наилучшейшим из всех, думала она в радостном возбуждении. Мой Тай-Пэн будет гордиться мной. Очень сильно гордиться. Он будет гордиться мной так, что женится на мне и сделает своей Тай-тай — Верховной госпожой.

И ее последняя мысль, перед тем как она погрузилась в сладкий сон, была о ребенке, зреющем в ее чреве. Ему всего несколько недель. Мой ребенок будет мальчиком, пообещала она себе. Сыном, которым он будет гордиться. Два изумительных сюрпризных секрета для него, которыми он будет гордиться.

— Не знаю, Варгаш, — просительно произнес Струан. — Тебе лучше справиться об этом у Робба. Он понимает в цифрах лучше меня.

Они находились в личном кабинете Струана, на столе лежал раскрытый гроссбух. В широко распахнутые окна врывался гул Кантона, тучи мух носились по комнате. Стоял теплый весенний день, и по сравнению с зимой заметно усилилась вонь.

— Дзин-куа очень торопит нас с окончательным заказом, сеньор, и…

— Это я знаю. Но до тех пор, пока он не передаст нам свой окончательный заказ на опиум, мы не можем назвать ему точную цифру. Мы даем лучшую цену за чай и лучшую за опиум, так в чем же задержка?

— Не знаю, сеньор, — ответил Варгаш. Он не спросил, хотя ему очень хотелось, почему «Благородный Дом» платит Дзин-куа за чай на десять процентов больше остальных торговцев и продает ему отборный индийский опиум из Падвы на десять процентов ниже текущей рыночной цены.

— А, к дьяволу все это! — воскликнул Струан, наливая себе чаю. Он жалел, что отпустил Мэй-мэй в Макао. Он послал с ней А Сам, а также отрядил им в охрану Маусса и нескольких ма гросов. Она должна была вернуться вчера, и до сих пор еще не появилась. Конечно, ничего тревожного в этом не было: время пути от Макао до кантонского поселения никогда нельзя было рассчитать точно. Как и любой переезд по морю вообще. Когда ты целиком зависишь от воли ветра, подумал он с сарказмом. Если бы она была на этом ночном горшке с трубой, все было бы иначе. Пароходы могут ходить по расписанию, им дела нет до ветров и отливов, черт бы их побрал.

— Да? — Он резко обернулся на стук в дверь.

— Извините, мистер Струан, — сказал Горацио, входя в кабинет. — Его превосходительство хотел бы видеть вас у себя.

— Что-нибудь стряслось?

— Видимо, его превосходительство лично сообщит вам обо всем, сэр. Он в своих апартаментах. Струан захлопнул гроссбух.

— Мы утрясем все это с Роббом сразу же, как только вернемся, Варгаш. Вы будете на балу?

— Я бы лишился покоя на следующие десять лет, сеньор, если бы моя супруга, мой сын и моя старшая дочь не были там.

— Вы собираетесь привезти их из Макао?

— Нет, сеньор. Их препровождают в Гонконг друзья. Я же отправлюсь гуда прямо отсюда.

— Как только вернется Маусс, дайте мне знать. — Струан вышел, Горацио зашагал рядом с ним.

— Не знаю, как мне благодарить вас, мистер Струан, за подарок для Мэри.

— Что?

— Бальное платье, сэр.

— А-а. Вы уже видели, что там у нее вышло?

— О нет, сэр. Она отплыла в Макао на следующий день после распродажи. Вчера я получил от нее письмо. Она шлет вам свои наилучшие пожелания. — Горацио знал, что с таким подарком у Мэри появился очень хороший шанс выиграть приз. Если бы только не Шевон. Вот бы Шевон заболела! Ничего серьезного, конечно, просто, чтобы ее не было там в этот день. Тогда Мэри достанется тысяча гиней. Какие удивительные вещи они смогут позволить себе, имея такие деньги! Съездить домой на лето. Жить, окружив себя роскошью и великолепием. О Господи, сделай так, чтобы она выиграла этот приз! Я рад, что ее нет на Гонконге, пока я здесь, подумал он. В Макао она недоступна для Глессинга. Проклятый Глессинг. Интересно, он действительно намерен просить ее руки? Каков нахал! Он и Кулум… а, Кулум… бедняга Кулум.

Горацио отстал на шаг от Струана, когда они начали подниматься по лестнице, поэтому ему не нужно было скрывать свое беспокойство. Бедный, храбрый Кулум. Он вспомнил, каким странным показался ему юноша на другой день после аукциона. Он и Мэри тогда долго искали Кулума и нашли его на борту «Отдыхающего Облака». Кулум пригласил их остаться на ужин, и всякий раз, когда они пытались завести речь о Тай-Пэне в надежде примирить их, Кулум уводил разговор в сторону. Затем, в конце концов, он сказал им:

— Давайте забудем о моем отце, хорошо? Я забыл.

— Ты не должен, Кулум, — расстроилась Мэри. — Он удивительный человек.

— Мы теперь враги, Мэри, нравится вам это или нет. Я не думаю, что его отношение ко мне переменится, а до тех пор не изменюсь и я.

Бедный, храбрый Кулум, думал Горацио. Я знаю, что это такое — ненавидеть своего отца.

— Тай-Пэн, — заговорил он, когда они вышли на площадку перед дверью, — Мэри и я ужасно сожалеем о том, как все получилось с холмом. Но еще больше нас расстраивает то, что произошло между вами и Кулумом. Кулум, видите ли, стал нашим близким другом, и…

— Благодарю вас за заботу, Горацио, но попрошу вас впредь не касаться этой темы.

Горацио и Струан молча пересекли площадку и вошли в приемную Лонгстаффа. Комната была большая и роскошная. Лепной потолок украшала роскошная люстра в центре, под нею стоял огромный стол, отсвечивающий полированной поверхностью. Во главе стола сидел Лонгстафф, справа о г него расположился адмирал, слева — генерал, лорд Рутледж-Корнхилл.

— Добрый день, джентльмены.

— Очень хорошо, что вы присоединились к нам, Дирк, — приветливо встретил его Лонгстафф. — Присаживайтесь, любезный друг. Я счел, что ваше мнение может оказаться полезным.

— Что случилось, ваше превосходительство?

— Ну… э… я также попросил мистера Брока составить нам компанию. Дело может подождать до его прихода, тогда мне не придется повторяться, ну? Шерри?

— Благодарю вас.

Дверь открылась, и в комнату вошел Брок. Взгляд у него стал еще более настороженным, когда он увидел за столом Струана и офицеров в великолепных мундирах.

— Я вам понадобился, ваше превосходительство?

— Да. Пожалуйста, садитесь… Брок кивнул Струану.

— Привет, Дирк. Добрый день, джентльмены, — добавил он, зная, что взбесит этим генерала. Он с угрюмым удовольствием принял в ответ их холодные кивки.

— Я пригласил вас обоих, — начал Лонгстафф, — потому что… э… помимо того факта, что вы являетесь признанными лидерами торговцев, ну?.. э… ваш совет может оказаться весьма ценным. Похоже, чго на Гонконге обосновалась группа анархистов.

— Что?! — взорвался генерал.

— Вог те на! — воскликнул Брок, удивленный не меньше его.

— Вы только вообразите себе… самые настоящие анархисты, черт бы их побрал! Следует полагать, что даже среди язычников на нашем острове уже есть эти дьяволы. Да-да, если мы не будем смотреть в оба, Гонконг превратится в настоящий рассадник этой заразы. Только этого нам, черт возьми, не хватало, ну?

— А что за анархисты? — спросил Струан. Анархисты означали беспорядки. Беспорядки мешали торговле.

— Эти, как их… э… что там было за слово, Горацио? Танг? Тунг?

— Тонг, сэр.

— Да, так вот, этот тонг уже действует под самым нашим носом. Ужасно.

— Действует каким образом? — спросил Струан, начиная проявлять нетерпение.

— Возможно, вам лучше рассказать все сначала, сэр, — заметил адмирал.

— Прекрасная мысль. На сегодняшнюю встречу наместник Чинь-со прибыл в полном расстройстве. Он сообщил мне, что китайским властям только что стало известно, будто эти анархисты — это тайное общество — устроили свой штаб в Тай Пинь Шане — этом отвратительном бельме на нашем глазу. У этих анархистов много, очень много разных имен, и они… Горацио, расскажите-ка лучше вы.

— Чинь-со заявил, что это группа революционеров-фанатиков, поклявшихся свергнуть императора, — начал Горацио. Он передал его превосходительству около полусотни названий, под которыми в разное время и в разных местах проходило это общество: Красная Партия, Красное Братство, Общество Земли и Неба, Триады и так далее, часть названий даже невозможно перевести на английский. Некоторые зовут его просто «Хун Мун» или «Хун Тонг», «тонг» как раз и означает «тайное братство». — Он остановился, чтобы собраться с мыслями. — В любом случае, эти люди являются анархистами самого злобного толка. Воры, пираты, бунтовщики. Вот уже несколько столетий власти пытаются покончить с ними, но безуспешно. В Южном Китае, предположительно, около миллиона членов братства. Они организованы в ложи, и их церемонии посвящения отличаются особым варварством. Они разжигают восстания под любым предлогом и живут за счет страха, внушаемого ими своим же братьям. Они требуют со всех деньги за «покровительство». Каждая проститутка, купец, крестьянин, землевладелец, кули — все без исключения должны платить им мзду. Если кто-то отказывается платить, следует быстрая расправа: смерть или увечье. Каждый член братства платит взносы — весьма похоже на тред-юнионы. Где бы ни возникало недовольство, тонг раздувает его искорку в пожар восстания. Это фанатики. Они насилуют, пытают, они распространяются подобно чуме.

— Вы когда-нибудь слышали о китайских тайных обществах? — спросил у него Сгруан. — До того, как о них упомянул Чинь-со?

— Нет, сэр.

— Анархисты — дьяволы во плоти, тут и спорить нечего — встревоженно сказал Брок. — Это как раз такая чертовщина, на которую китаезы должны быть падки.

Лонгстафф подтолкнул через стол небольшой красный треугольный флажок. На нем были изображены два китайских иероглифа.

— Наместник сказал, что треугольник — их неизменный символ. Иероглифы на флажке означают «Гонконг». Как бы там ни было, мы столкнулись со сложной проблемой, зто несомненно. Чинь-со хочет послать в Тай Пинь Шан «знаменосцев» и мандаринов, чтобы они прошлись по нему мечом.

— Вы не дали согласия? — звенящим от напряжения голосом произнес Струан.

— Боже милостивый, нет. Клянусь Создателем, мы не потерпим никакого вмешательства на нашем острове. Я заверил его, что мы не позволим анархистам прикрываться нашим флагом и в ближайшее время решим эту проблему своими силами. Итак, что же нам следует предпринять?

— Выбросить туземцев ко всем чертям с Гонконга, и делу конец, — предложил адмирал.

— Это невозможно, сэр, — возразил Струан. — И это не послужит нам на пользу.

— Верно, — кивнул Брок. — Нам не обойтись без работников, носильщиков и слуг. Китаезы на острове нужны нам, и от этого никуда не денешься.

— Есть очень простое решение, — сказал генерал, беря понюшку табаку. Это был быкоподобный, седовласый человек с красным, изрядно поношенным лицом. — Издайте приказ, что любой, кто принадлежит к этому… как его, тонгу… будет повешен. — Он раскатисто чихнул. — Я прослежу за выполнением такого приказа.

— Вы не можете повесить китайца, милорд, только за то, что он хочет ниспровергнуть династию иностранного государства. Это противоречит английскому закону, — заметил Струан.

— Иностранная там династия или нет, — вставил адмирал, — потакание бунтовщикам против императора «дружественной державы», — а она будет дружественной, и очень скоро, клянусь Богом, если нам дадут возможность выполнить то, зачем мы были посланы сюда правительством, — противоречит международному праву. И законам Англии. Возьмите, к примеру, этот чартистский сброд.

— Мы не вешаем их за то, что они чартисты. Веревки они заслуживают только тогда, когда поднимают восстания или нарушают закон, и это правильно! — Струан в упор смотрел на адмирала. — Английский закон гласит, что человек имеет право на свободу слова. И может свободно примыкать к любым политическим партиям.

— Но не к партиям, которые подбивают народ к открытому неповиновению! — гневно возразил генерал. — Вы одобряете неповиновение законной власти?

— Ваш вопрос настолько смешон, что я даже не считаю нужным отвечать на него.

— Джентльмены, джентльмены, — вмешался Лонгстафф. — Разумеется, мы не можем вешать вс якого, кто является… э… ну, не важно, как их там зовут. Но в равной степени мы не можем допустить и того, чтобы Гонконг кишел анархистами, ну? Или заразился этими чертовыми тред-юнионистскими идеями.

— Все это может оказаться просто выдумкой Чинь-со, чтобы сбить нас с толку. — Струан повернулся к Броку: — Ты когда-нибудь слышал об этих тонгах?

— Нет. Но я вот тут подумал, раз эти трианги выжимают деньги изо всех и каждого, значит они выжимают деньги и из купцов и скоро примутся за нас.

Генерал раздраженным щелчком сбил несуществующую пылинку со своего безукоризненного алого мундира.

— Все это совершенно очевидно должно находиться в ведении военных, ваше превосходительство. Почему вам не издать постановление, объявляющее этот сброд вне закона? Все остальное мы возьмем на себя. То есть применим ту тактику, которую опробовали в Индии. Предложим награду за информацию. Дикарям достаточно услышать звон монеты, и они тут же выдадут всех своих противников, особенно политических. Мы публично казним первую дюжину, и потом у вас не будет никаких хлопот.

— Индийские правила здесь не годятся, — сказал Струан.

— У вас нет опыта в управлении колонией, мой дорогой сэр, поэтому вы едва ли могли составить себе мнение на этот счет. Дикари есть дикари, и толковать тут не о чем. — Генерал повернулся к Лонгстаффу. — Военные решат эту проблему без труда, сэр. Поскольку Гонконг вскоре станет нашим постоянным военным лагерем, мы с полным правом сможем этим заняться. Издайте указ, который поставит их вне закона, и мы проследим, чтобы справедливость восторжествовала.

Адмирал фыркнул.

— Я тысячу раз говорил, что Гонконг должен подпадать под юрисдикцию королевского военно-морского флота. Если мы не установим контроль за морскими путями, Гонконгу конец. Следовательно, значение флота первостепенно. Всем этим следует заниматься нам и никому другому.

— Исход кампаний решают армии, адмирал, как я уже не раз указывал. Именно сухопутные сражения кладут конец войнам. Конечно, наши военные моряки уничтожили флот Бонапарта и заставили Францию голодать. Но ставить окончательную точку в этом конфликте пришлось все-таки нам. Что мы и сделали при Ватерлоо.

— Без Трафальгара не было бы никакого Ватерлоо.

— Это спорный вопрос, мой дорогой адмирал. Однако давайте вернемся к Азии. Очень скоро нам на пятки сядут и французы, и голландцы, и испанцы, и русские, покушаясь на наше законное право господствовать в этой части света. Да, вы в состоянии контролировать морские пути и, благодарение Богу, контролируете их, но до тех пор, пока Гонконг не станет неприступным в военном отношении, Англия будет лишена надежной базы для защиты своих флотов и плацдарма для выступления против противника.

— Главное предназначение Гонконга, милорд, заключается в том, чтобы быть центром торговли со всей Азией, — вмешался Струан.

— О, я понимаю важность торговли, любезнейший, — язвительно ответил генерал. — Но мы сейчас обсуждаем стратегию, и вас это вряд ли касается.

— Не будь торговли, — заговорил Брок, и его лицо побагровело, — ни к чему были бы ни армии, ни флоты.

— Ерунда, любезнейший. Да будет вам известно…

— Стратегия это или нет, — громко прервал его Струан, — но Гонконг — прежде всего колония, и как таковая находится в ведении министра иностранных дел, так что определяться все это будет Короной. Его превосходительство вел в этом вопросе мудрую политику, и, я уверен, он считает, что и королевский флот, и солдаты Ее Величества сыграют важнейшую роль в будущем Гонконга. А будущее этого острова как удобного дока для кораблей королевского флота, неприступной военной крепости и центра торговли, — он незаметно пнул Брока под столом, — а также как свободного порта, — будущее его обеспечено. Брок подавил гримасу и быстро добавил:

— Верно, верно, так и есть! Свободный порт принесет огромные доходы Короне, это уж будьте уверены. И даст деньги на строительство лучших доков и лучших казарм в мире. Его превосходительство свято печется о всех ваших интересах, джентельмены. Армия крайне важна… и королевский флот. А открытый порт все повернет как раз к полному вашему удовольствию. И больше всего к удовольствию королевы, да благословит ее Господь.

— Совершенно верно, мистер Брок, — сказал Лонгстафф. — Разумеется, нам нужны и флот, и армия. Торговля — это основа жизненной силы Англии, и свободная торговля — дело ближайшего будущего. Процветание Гонконга послужит интересам всех нас в равной степени.

— Его превосходительство желает открыть Азию для всех цивилизованных народов, никому не оказывая предпочтения, — сказал Струан, подбирая слова с осторожностью. — Как же лучше это сделать, чем через открытый порт, охраняемый цветом вооруженных сил Короны.

— Я не одобряю планов, которые позволят иностранцам жиреть за наш счет, — резко ответил адмирал, и Струан улыбнулся про себя: рыбка проглотила наживку. — Мы ведем войны, выигрываем их, а потом начинаем новые, потому что мир, который заключают краснобаи в штатском, всегда оказывается с гнильцой. Чума на иностранцев, таково мое слово.

— Похвальное высказывание, адмирал, — столь же резко ответил Лонгстафф, — но не слишком полезное для дел практических. Что же касается «краснобаев в штатском», то нам очень и очень повезло, что дипломаты ставят себе целью заглядывать на много лет вперед. Война, в конце концов, всего лишь длинная рука дипломатии. Когда другие средства не дают результата.

— А здесь дипломатия как раз и не дала результата, — сказал генерал, — поэтому, чем скорее мы высадимся в Китае крупными силами и установим английский закон и порядок по всей стране, тем лучше.

— Дипломатия дает самые реальные результаты, мой дорогой генерал. Переговоры продвигаются успешно и ведутся с большой осмотрительностью. И в Китае, к вашему сведению, триста миллионов китайцев.

— Один английский штык, сэр, стоит тысячи китайских копий. Черт возьми, мы управляем Индией с горсткой людей, то же самое мы можем делать и здесь — и вы только посмотрите, сколько пользы принесло наше правление этим дикарям, а? Явить им наш флаг во всей силе — вот что нужно сделать. Безотлагательно.

— Китай — это один народ, милорд, — заметил Струан. — А не десятки, как в Индии. Здесь не применимы те же правила.

— Не будь морские пути безопасными, армия потеряла бы Индию за неделю, — вставил адмирал.

— Смешно! Господи, да мы могли бы…

— Джентльмены, джентльмены, — устало проговорил Лонгстафф, — мы обсуждаем проблему анархистов. Итак, что посоветуете вы, адмирал?

— Вышвырнуть всех туземцев с острова. Если вам нужны рабочие руки, отберите тысячу или две тысячи — сколько вам понадобится — и вышлите всех остальных.

— Вы, милорд?

— Я уже изложил свою точку зрения, сэр.

— Да. Мистер Брок?

— Я согласен с вами, превосходительство, чтобы Гонконг был свободным портом и что китаезы нам нужны, и мы должны сами разобраться с этими триангами. Я согласен с генералом: вешать любого из этих триангов, кто будет сеять смуту. И с адмиралом: что нам на острове никаких тайных заговоров против императора не надобно. Поставьте их вне закона, да. И я согласен с тобой, Дирк, что это не по закону вешать их, если они ведут себя вроде как мирно. Но любого крикуна, которого поймают как грйанга, выпороть, заклеймить и вышвырнуть с острова навсегда.

— Дирк?

— Я согласен с мистером Броком. Только без бичевания и клейма. Это под стать мрачному средневековью.

— Из того, что я узнал об этих язычниках, — презрительно произнес генерал, — ясно, что они и живут в средневековье. Разумеется, они должны быть наказаны, если принадлежат к группировке, объявленной вне закона. Плеть — самый обычный вид наказания. Установите экзекуцию в пятьдесят ударов. И клеймение на щеке также является законным и правильным английским наказанием за некоторые преступления. Так что пусть получают и клеймо. Но лучше повесить первую дюжину, которая попадет нам в руки, и тогда остальные растворятся в воздухе, как дервиши.

— Заклеймите их навечно, — гневно заговорил Струан, — и вы отнимете у них всякую возможность стать в будущем законопослушными гражданами.

— Законопослушные граждане не вступают в тайные анархистские общества, мой любезный сэр, — сказал генерал. — Но, опять же, только джентльмен способен понять ценность моего совета.

Кровь бросилась Струану в лицо.

— В следующий раз, когда вы позволите себе подобное замечание, милорд, я пришлю вам секундантов с вызовом, и вы закончите свой бренный путь с пулей между глаз.