— Ступай вниз. Посмотри, пожалуйста, нет ли там еще одной бутылки рома. Помнится, их было две.

— Прости меня, Тай-Пэн. Моя глупность едва не стоила нам жизни.

— Да нет, девочка. Это все серебро. Проверь трюм.

Она стала осторожно спускаться вниз. Ее не было очень долго.

Когда Мэй-мэй вернулась, в руках у нее оказались чайник и две чашки.

— Я делаю чай, — с гордостью объявила она. — Я делаю огонь и делаю нам чай. Бутылка с ромом, она разбивалась вдребезги. Поэтому мы пьем чай.

— Вот тебе раз. А я-то думал, ты даже чай заваривать не умеешь, не говоря уже о том, чтобы разжечь огонь, — заметил Струан, поддразнивая ее.

— Когда я буду старая и беззубая, я буду ама. — Она равнодушно отметила про себя, что последнего из китайских матросов уже не было на палубе. Налив чаю, она поднесла ему его чашку, силясь улыбнуться при этом.

— Спасибо.

А Гип пришла в себя. Ее тут же вырвало, и она опять потеряла сознание.

— Не нравится мне ее вид, совсем не нравится, — покачал головой Струан.

— Она хорошая рабыня.

Он с удовольствием отпил большой глоток из своей чашки.

— Сколько воды в трюме?

— Весь пол покрыт водой, — ответила Мэй-мэй, потягивая чай маленькими глоточками. — Думаю, было бы разумно… э-э… как это у вас говорится — «купить» морского бога на нашу сторону.

— Ублажить? Да, ублажить. Она кивнула.

— Правильно. Будет разумно, если я ублажу морского бога.

— А как это следует делать?

— Там внизу много серебра. Один брусок было бы очень хорошо.

— А по-моему, это было бы очень плохо. Столько серебра пропадет зря. Мы уже тысячу раз говорили на эту тему. Нет никаких богов, кроме Господа.

— Верно. Но, пожалуйста. Пожалуйста, Тай-Пэн. Очень пожалуйста. — Ее глаза умоляюще смотрели на него. — Нам теперь нужно фантастически много помощи. Я советую немедленно попросить у морского бога особенного благословения.

Струан давно оставил все попытки втолковать ей, что существует только один Бог, что Иисус был Сыном Божьим и что христианство — это единственно верное учение. Два года назад он попробовал объяснить ей христианскую веру.

— Ты хочешь, чтобы я стала христианкой? Тогда я христианка, — радостно объявила она ему в тот раз.

— Но все это не так просто, Мэй-мэй. Ты должна верить.

— Ну конечно. Я верю во все, во что ты хочешь, чтобы я верила. Есть только один Бог. Христианский варварский Бог. Новый Бог.

— Это не варварский Бог и не новый Бог.

— Ваш Господи Иисусе не был китайцем, хейа? Значит он варвар. И почему ты мне говоришь, что этот Бог Иисус не новый, когда он еще не родился всего две тысячи лет назад, хейа? Это очень даже сильно новый. Ай-йа, нашим богам пять, десять тысяч лет.

Струан не нашелся, что ответить, потому что, хотя он и был христианином, ходил в церковь, иногда молился и читал Библию, как ее читает большинство людей, простых людей, он не обладал ни знаниями, ни навыками, чтобы обучить ее своей вере. Поэтому он пригласил Вольфганга Маусса, чтобы тот пересказал ей Евангелие на мандаринском наречии. Но уже после того, как Маусс обучил и окрестил ее, Струан обнаружил, что она по-прежнему ходит в китайский храм.

— Но зачем гуда ходить? Ведь это означает, что ты снова стала язычницей. Ты поклоняешься идолам.

— Но что же такое вырезанный из дерева Господи Иисусе на кресте в церкви, как не идол? Или сам крест? Разве это все равно не идол?

— Это не одно и то же.

— Будда в храме — только символ Будды. Я не поклоняюсь идолу, дружок. Я китаянка. Китайцы ведь не поклоняются идолам, только идее, заключенной в статую. Мы, китайцы, не такие глупые. Мы уж-жасно умные в этих божеских вещах. И как. я так узнаю, что Господи Иисусе, который был варваром, любит китайцев, хейа?

— Нельзя говорить такие вещи! Это богохульство. Вольфганг ведь все объяснил тебе про Евангелие за эти месяцы. Конечно же, Иисус любит всех людей одинаково.

— Зачем же тогда христианские мужчины-священники, которые носят длинные юбки и не имеют женщинов, говорят, что другие христианские священники, которые одеваются, как мужчины, и плодят много детей, сумасшедшие, хейа? Масса Маусс на днях говорил, что было много воинов и много убийств. Эй-йа, дьяволы в длинных юбках сжигают на кострах женщин и детей. — Она решительно покачала головой. — Лучше нам перемениться сразу, Тай-Пэн. Давай станем христианами в длинных юбках. Тогда, если они нас победят, нас с тобой не сожгут. Твои добрые христиане, которые не носят юбок, ведь не жгут людей, хейа?

— Нельзя вот так запросто взять и поменять веру, да еще по такой причине. Католики не правы. Они…

— А я говорю тебе, Тай-Пэн, что, по-моему, нам нужно сделаться христианами в длинных юбках. И я еще думаю, давай ты будешь изо всех сил ухаживать за своим новым богом Иисусом, а я тоже буду ухаживать за богом Иисусом изо всех сил, и при этом еще за нас обоих присмотрю за нашими настоящими китайскими богами, очень потихоньку. — Она вновь твердо кивнула и обворожительно улыбнулась. — Тогда кто бы из них ни оказался самым сильным Богом, он все равно позаботится о нас.

— Этого нельзя делать. Есть только один Бог. Один!

— Докажи.

— Я не могу.

— Вот видишь. Как может смертный человек доказать Бога, любого бога? Но я христианка, как и ты. Только, к счастью, я еще китаянка, а в этих божеских вещах лучше думать немного по-китайски. Для тебя большой йосс, что я китаянка. Потому что я и за тебя смогу просить китайских богов… Которых, — поспешно добавила она, — конечно же, не существует. — Она улыбнулась. — Разве это не чудесно?

— Нет.

— Да. Ясно, что, если бы у меня был выбор, которого у меня нет, потому что есть только один Бог, я бы выбрала китайских богов. Они не хотят, чтобы те, кто их почитает, убивали других богов или умертвляли всех, кто им не поклоняется. — Опять она торопливо добавила: — Но христианский варварский Бог, который один и единственный Бог, кажется мне, бедной простой женщине, оч-чень кровожадным и поладить с ним трудно, но, конечно, я верю в него. Вот, — выразительно закончила она.

— Ничего не «вот».

— Я вообще думаю, что ваш рай — чертовски странное место, Тай-Пэн. Все летают туда-сюда, как птицы, и у всех бороды. А в раю занимаются любовью?

— Не знаю.

— Если мы не сможем там заниматься любовью, я в этот твой рай не собираюсь. Нет, нет и нет, абсолютно. Истинный Бог или не истинный Бог. Потому что тогда это было бы очень плохое место. Я должна знать наперед, прежде чем мы пойдем туда. Да, да, да, обязательно. И еще одно, Тай-Пэн. Почему один истинный Бог, который поэтому фантастически умный, говорит, чтобы была только одна жена, хейа, когда это ужасная глупость? И если ты христианин, почему мы как муж и жена, когда у тебя уже есть жена? Прелюбодейственность, а? Очень плохо. Почему ты нарушаешь столь многие из Десяти Заповедников, хейа, и при этом оч-чень хорошо спокойно называешь себя христианином?

— Видишь ли, Мэй-мэй, некоторые из нас — грешники и люди слабые. Господь наш Иисус простит нас, некоторых из нас. Он обещал простить, если мы раскаемся.

— Я бы не простила, — твердо заявила она. — Особенно если бы была Самым Единственным Богом. Нет, нет и нет. И еще, Тай-Пэн. Как может Бог быть «троицей» и при этом иметь первого сына, который тоже Бог, который был рожден от живой женщины без помощи живого мужчины, которая потом стала Божьей Матерью? Вот этого я никак не пойму. Только не думай, Тай-Пэн: я такая же христианка, как все, клянусь Богом. Хейа?

У них было много таких бесед, и всякий раз он оказывался втянутым в спор, не имевший ни конца, ни начала. Он знал только, что есть один-единственный Бог, истинный Бог, и убеждался, что Мэй-мэй никогда этого не поймет. В те дни он надеялся, что, может быть, в свое время Он сам откроет ей Себя…

— Пожалуйста, Тай-Пэн, — повторила Мэй-мэй. — От одного маленького притворства никому не станет хуже. Я уже помолилась Единственному Богу. Не забывай, что мы сейчас в Китае, и эта река — китайская.

— Но и пользы от этого никакой.

— Знаю. О да, Тай-Пэн, я знаю абсолютно. Но ведь я всего лишь двухлетняя христианка, поэтому ты и Бог должны быть терпеливы со мной. Он простит меня, — торжествующе закончила она.

— Ну хорошо, — согласился Струан.

Мэй-мэй спустилась вниз. Когда она вернулась, ее лицо и руки были чисто вымыты, а волосы заплетены. В руках она держала серебряный слиток, обернутый в бумагу. На бумаге были написаны китайские иероглифы.

— Это ты написала эти иероглифы?

— Да. Я отыскала внизу перо и тушь. Я написала здесь молитву морскому богу.

— О чем в ней говорится?

— «О великий, мудрый и могучий Морской Бог, в благодарность за этот неимоверно огромный дар — почти сто тэйлов серебра — пожалуйста, доставь нас целыми и невредимыми на варварский корабль под названием „Китайское Облако“, принадлежащий моему варвару, а оттуда — на остров Гонконг, который варвары украли у нас.»

— Мне не очень понравилась эта молитва. — сказал Струан. — В конце концов, девочка, это мое серебро, и мне не доставляет удовольствия, когда меня называют варваром.

— Это вежливая молитва, и она говорит правду. Это китайский морской бог. Для китайца ты варвар. Крайне важно говорить в молитвах правду. — Она осторожно спустилась по наклонной палубе к левому борту и, с большим трудом удерживая тяжелый, завернутый в бумагу слиток на вытянутых руках, закрыла глаза и нараспев прочла написанное ею. Затем, по-прежнему не открывая глаз, она аккуратно развернула серебряный брусок, уронила бумагу в воду и быстрым движением спрятала серебро в складках своей куртки. Открыв глаза, она увидела, что волна от лорки увлекает бумажный лист в глубину.

Крепко сжимая слиток, Мэй-мэй радостно вскарабкалась назад.

— Ну вот, теперь мы можем отдохнуть.

— Клянусь Господом, это обман — взорвался Струан.

— Что?

— Ты не бросила серебро за борт.

— Чш-ш-ш-ш! Не так громко! Ты все испортишь! — Потом она зашептала: — Конечно, нет. По-твоему, я совсем дура?

— Я думал, ты хотела сделать подношение.

— Я только что его и сделала, — прошептала она, озадаченно глядя на Струана. — Ты же не думаешь, что я на самом деле способна бросить столько серебра в реку, ведь правда? Кровь Христова, я что, паршивая собака? Или сумасшедшая?

— Тогда зачем было затевать все…

— Ш-ш-ш-ш! — настойчиво шикнула на него Мэй-мэй. — Не так громко. Морской бог может тебя услышать.

— Но зачем притворяться, что ты роняешь серебро за борт? Это не подношение.

— Как перед Богом, Тай-Пэн, я тебя совсем не понимаю. Зачем богам может понадобиться настоящее серебро, хейа? Для чего они станут его использовать? Чтобы покупать настоящую одежду и настоящую еду? Боги есть боги, а китайцы — китайцы. Я сделала подношение и сберегла твое серебро. Как перед Богом клянусь, варвары — странный народ.

И она пошла вниз, бормоча про себя на языке родной провинции Сучжоу: «Словно я действительно могла бы уничтожить столько серебра! Разве я императрица, чтобы так швыряться серебром? Эй-й-йа», вздохнула она, пробираясь узким коридором в трюм, «даже императрица дьяволов не была бы столь глупа»! Она положила слиток в льяло, где нашла его, и вернулась наверх.

Струан слышал, как она возвращается, все еще раздраженно бормоча что-то по-китайски себе под нос.

— Что ты там говоришь? — требовательно спросил он.

— Разве я сумасшедшая, чтобы вот так взять и выбросить столько заработанных тяжелым трудом денег? Разве я варвар? Разве я транжира…

— Хорошо. Но я все же не понимаю, почему ты уверена, что морской бог ответит на твои молитвы, когда его с такой очевидностью надули. Вся эта затея — фантастическая глупость.

— Нельзя говорить такие вещи так громко, — нахмурилась она. — Он получил подношение. Теперь он защитит нас. — Она упрямо тряхнула головой. — Боги как люди. Они поверят во что угодно, если сказать им это сразу, не задумываясь. — Потом добавила: — Может быть, этот бог вообще куда-нибудь отлучился и все равно не станет нам помогать. И мы утонем, ладно.

— Тогда еще один вопрос, — непреклонно продолжал Струан — Почему мы должны говорить шепотом, а? Ведь это китайский морской бог. Как, черт его возьми, может он понимать по-английски, хейа?

Вопрос обескуражил Мэй-мэй. Она нахмурилась и долго напряженно размышляла. Потом, пожав плечами, сказала:

— Бог есть бог. Может быть, он говорит и на варварском языке. Хочешь еще чаю?

— Спасибо.

Она наполнила его чашку, потом свою. Затем, обхватив руками колени, уселась на крышку люка, мурлыкая про себя какую-то песенку.

Лорка, покачиваясь, плыла вниз по реке. Занимался рассвет.

— Ты редкая женщина, Мэй-мэй, — сказал Струан.

— Ты мне тоже нравишься. — Она придвинулась к нему, устраиваясь поудобнее у него под боком. — Сколько мужчин, таких, как ты, есть в твоей стране?

— Около двадцати миллионов: мужчин, женщин, детей.

— Китайцев, говорят, триста миллионов.

— Это значило бы, что каждый четвертый человек на земле — китаец.

— Я беспокоюсь за свой народ, если все варвары похожи на тебя. Ты убиваешь так много и так легко.

— Я убил этих людей потому, что они пытались убить меня. И мы не варвары.

— Я рада, что видела, как ты убиваешь, — сказала она странным голосом. Ее глаза сияли, светлеющий воздух собрался в подобие ореола вокруг ее темноволосой головки. — И я оч-чень рада, что ты не мертвый.

— Когда-нибудь я тоже умру.

— Конечно. Но я рада, что видела, как ты убиваешь. Наш сын Дункан будет достоин тебя.

— К тому времени, когда он вырастет, убийство перестанет быть необходимостью.

— К тому времени, когда вырастут дети детей его детей, люди все еще будут убивать. Человек — хищное животное, он живет кровью. Большинство людей. Мы, китайцы, знаем это. Но варвары хуже нас. Хуже.

— Ты так думаешь, потому что ты китаянка. У вас гораздо больше варварских обычаев, чем у нас. Со временем люди меняются. Мэй-мэй.

Тогда она сказала просто:

— Учись у нас, помни уроки Китая, Дирк Струан. Люди никогда не меняются.

— Учись у нас, помни уроки Англии, девочка. Мир может стать царством порядка, где все равны перед законом. И этот закон будет справедлив. Честен. Неподкупен.

— Так ли это важно, если люди умирают от голода?

Он надолго задумался над ее словами.

Лорка медленно продвигалась вниз по реке. Мимо проплывали другие суда — одни вверх, другие вниз по течению; матросы с любопытством смотрели в их сторону, но не произносили ни слова. Река впереди изгибалась, и Струан, осторожно пошевеливая румпель, задал лорке нужное направление. Парусиновая заплата, похоже, пока держалась.

— Я думаю, да, — сказал он наконец. — Да. Я думаю, что это очень важно. Кстати, я хотел спросить тебя кое о чем. Ты говорила, что ходила навестить верховную госпожу Дзин-куа. А где ты с ней познакомилась?

— Я была рабой в ее доме, — спокойно ответила Мэй-мэй. — Как раз перед тем, как Дзин-куа продал меня тебе. — Она заглянула ему в глаза. — Ты ведь купил меня, не правда ли?

— Я приобрел тебя в соответствии с вашими обычаями, это верно. Но ты не рабыня. Ты можешь остаться или уйти — свободно, по своему выбору. Я сказал тебе это в первый же день.

— Я не поверила тебе тогда. Я верю тебе сейчас, Тай-Пэн. — Она посмотрела на берег и на проплывающие мимо лодки. — Я никогда раньше не видела, как убивают. Мне не нравится, когда убивают. Это потому что я женщина?

— Да. И нет. Не знаю.

— А тебе нравится убивать?

— Нет.

— Жаль, что твоя стрела не попала в Брока.

— Я и не целился в него. Я пытался не убить его, а лишь заставить повернуть. Она была поражена.

— Клянусь Богом, Тай-Пэн, ты особенно фантастический человек.

— Клянусь Богом, Мэй-мэй, ты особенно фантастическая женщина, — ответил он, и его глаза прищурились в улыбке.

Она улеглась на бок, с нежностью глядя на него. Потом заснула.

Когда она проснулась, солнце уже встало. Низкие берега реки убегали вдаль к туманным горизонтам — плодородная земля, разделенная на бесчисленные квадраты рисовых полей, где зелеными волнами колыхались зимние всходы. Вдалеке поднимались окутанные облаками горы.

Прямо впереди высилась Мраморная пагода. Под ней на якоре стоял клипер Струана «Китайское Облако».